Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
Журналисты против коррупции
«Не проходя по ступеням, не подняться на этаж».
Примерно за месяц до этого совещания в столице Ямала Салехарде полномочный представитель Президента Российской Федерации в Уральском федеральном округе Лапышев и вице-губернатор Ямала Косарин собрали главных редакторов Ямала, Тюмени, Екатеринбурга… и журналистов и провели Медиа-форум Уральского федерального округа, на котором обсуждалась и тема: «СМИ, власть, гражданское общество: партнерство в борьбе с коррупцией».
Журналисты и редакторы высказывались горячо:
– Работники СМИ оказываются беззащитны перед коррупционерами, с которыми они начинают вести борьбу. Здесь необходимо, чтобы государство, провозглашая борьбу с коррупцией, предприняло меры для защиты тех, кто с ней борется…
– Я не понимаю, как бороться с коррупцией во власти, если коррупционеры станут во главе борьбы коррупцией. Тогда, несомненно, будут наказаны те, кто им мешает…
Говорилось о многом. В России принято выпускать пар. Алик слушал, но не высказал ни слова. Сплетение правильных слов образовывало верный узор и без его участия.
Он уже обращался к Лапышеву по коррупционному делу: по делу Ворованя, начальника налоговой инспекции маленького нефтяного города. Он направил представителю Президента письмо с материалами уголовных дел и собственным расследованием. Помощь Лапышева выразилась лишь в том, что его письмо отправили вниз по инстанциям, и дело затихло.
«Я думаю, что дальше этого Медиа-форума рекомендации не уйдут. Обсуждение проблем, проставление отметки «выполнено» напротив обсуждения, направление денег на мероприятия, схожие с установкой маскировочных сеток, над проблемами, и оставление самих проблем без решения – вот суть действий нынешней власти, а может и власти вообще, – примерно такие мысли ходили в голове Алика, пока журналисты исторгали голоса. – Потому что машину власти ничего не интересует, кроме потоков денег. Именно этот бумажный поток приводит в движение ее маховики и мясорубки, которые, взбивая воздух, изнашиваются и требуют все больше денег для движения».
На протяжении всего Медиа-форума Алик сдерживал в себе порыв напрямую обвинить Лапышева, но понимал, что это слово могло стать последним его словом в журналистике и словом весьма бестолковым. Участники Медиа-форума, вряд ли поняли бы его выступление, а если бы поняли, то, несомненно, вырезали бы из реальных телевизионных эфиров и газетных материалов. Подобный опыт у Алика был и его дал не только Квашняков, но и многие другие его учителя, понимавшие борьбу за справедливость, как борьбу за личное выживание и четкое исполнение директив власти.
***
– В законопроекте «О противодействии коррупции» дается определение коррупции. Это незаконное использование физическим лицом своего должностного положения, вопреки законным интересам общества и государства с целью получения выгоды в виде денег, ценных подарков или услуг для себя или для других, – говорил уже Таксимов, специалист юридического отдела администрации маленького нефтяного города…
В руках его сияла красная папка с зачитываемыми текстами. Одет он был подобно Безмеру. Голос бодрый, речь скороговоркой, как у человека, стремящегося быстрее отделаться.
«Нет еще лоска, нет», – определил Алик и опять приступил к слушанию идей, носившихся в его голове – на сантиметр-другой выше ушей.
***
Каждый поглощает, сколь может: и крыса, и волк, и человек. Так есть ли необычное в том, что кто-то более преуспевает в поглощении? Сильная сущность всегда поглотит больше. Коррупция – явление того же порядка. Силу придает должность. Чтобы бороться с коррупцией, должна быть выдвинута другая сила. И тут важно поглощаемое другой силой, ее идеология.
Если борьба с коррупцией сведется к борьбе за деньги, должности, власть или славу…, то есть материальное или приносящее материальное благополучие, коррупция останется – блага будут переделены между коррупционерами и более надежно защищены, и все сильные останутся довольны.
Остановить коррупцию могут только не честолюбивые внутренние порывы, такие как любовь к родине, гордость за нее, совесть и стыд – духовные ценности, ограничивающие в материальных стремлениях.
Не поддерживая эту противоположную силу, не развивая ее, унижая ее, подрывая ее авторитет, уничтожая глотаемое ею, ее культуру, власть, даже не сочувствующая коррупции, помогает ей достичь полного господства. Не случайно «критика» – стало словом очерняющим. Это следы воров, это след подрыва авторитета другой силы.
Возвеличивание «свободы слова» или других «воздушных», идейных человеческих ценностей – является главным в борьбе с коррупцией, но никак не развитие культа добытчика, культа обеспеченности и пресыщения богатствами, что происходит сейчас, – это создает одну направленность мышления – деньги.
***
Наконец, к месту выступлений вышел россиянин украинского происхождения Пидушковский. Наклонив голову, как кающийся грешник, и сведя руки галочкой в районе паха, он начал:
– Меня настораживает активная пропагандистская деятельность. Почему настораживает? Да потому что оно пойдет сейчас: город, округ, Москва. Но начнется с города. И мне будет грустно, когда воспитателя детского сада привлекут за коррупционную деятельность – за принятую в подарок коробку конфет…
Пока Алик задумался о своем, Пидушковского сменила Поленова, заведующая детским садом.
– …мы все видим и слышим, что творится в эшелонах, – вещала заведующая она, сцепив ладони, как Пидушковский, на уровне пупа, прятавшегося под ядовито зеленой кофточкой. – И если чиновник, используя служебное положение, подрывает авторитет власти – это несет недоверие в народ…
Она была и депутатом, и руководителем общественной организации «Женщины маленького нефтяного города». Говорила и делала только то, что нравилось Хамовскому, и, как результат, – добилась звания ветерана труда.
«Если в детском саду две картошки, то одна из них – у меня на столе» – хвастался как-то муж Поленовой. Алик запомнил это изречение и, когда ловил взгляд Поленовой, то не замечал ее зрачков, а видел картофельные глазки.
Поленова сказала что-то насчет «поддержать» и еще раз «поддержать» и иссякла…
– …пока закон не будет равен для всех, нам не побороть коррупцию, – напомнил Кривопузов, секретарь отделения партии «Единая Россия» в маленьком нефтяном городе…
Он увел коррупцию от простых людей и возвысил до начальства, и, словно из лотерейного барабана, из него стали выпадать выигрышные фразы: «мы должны», «мы должны быть»…
– …а почему бы не привлекать общественность, – завершил речь Кривопузов, подернув в сторону седой головой со смятым на бок носом.
Тут к месту произнесения антикоррупционных речей вышел Квашняков. Алик не поверил глазам. Он протер очки, но Квашняков не исчез, он не оказался жирным пятном на стеклах, или отпечатком пальца – Квашняков был реален. Более того – он говорил. Тот, кто только недавно переписал на себя редакционный джип, говорил о борьбе с коррупцией!
– …будут наказывать, как правильно сказали выступающие, тех, кто живет в таких городах, не будут наказывать в Москве, – лицо-маска Квашнякова выражало убежденность и обеспокоенность. – Мы для них, извините за выражение – подстилочный корм.
«Каков хамелеон! – размышлял Алик, глядя на своего врага. – Не публиковал мои материалы против Ворованя, поддерживает коррупцию в маленьком нефтяном городе, вычищая газету от критики власти. Получил за хорошую службу от Хамовского: деньги, квартиры, джип. А теперь – главный борец с коррупцией, как и эта начальственная дрянь! Если выступает Квашняков, значит, все происходящее – спектакль. Все присутствующие, сидя на местах, высмеивали Состав комитета по борьбе с коррупцией, но публично – совсем иные речи. Никто не собирается бороться с реальной коррупцией, которая у всех на глазах, ставила инсценировку борьбы сама с собой».
– …именно здесь будут развиваться антикоррупционные материалы. Уважаемые господа, будьте бдительны – завершил Квашняков выступление и, разнося запах гниения по залу, вернулся к стулу.
Ни один из выступавших не затронул ни одного бревнышка, что горели в костре коррупции маленького нефтяного города и даже то бревно, которое Хамовский подкладывал в этот костер у всех на глазах, – состав антикоррупционного совета – люди, так называемый цвет общества маленького нефтяного города – отказывались не то чтобы вытаскивать, а даже и замечать!
Нет, Алик не сомневался, что вернувшись в свои дома, на свои кухни, эти люди будут смеяться над тем, что происходило, и даже называть Хамовского – хамом, но к этому моменту состав Совета уже будет утвержден при их молчаливом пособничестве. Так кто же настоящая сволочь в этом обществе? Тот, кто ворует или тот, кто видит, догадывается, знает и своим бездействием помогает?
«Они такие же, они имеют кусок, долю или стоят в очереди за ней, надеются, что стоят, – понял Алик. – Куда подевалась нормальная зависть? Обида, что вам не достается?»
– Кто-то еще хочет выступить? – спросил Безмер.
Алик взглянул на Мохову. До начала заседания она смеялась над составом Совета, сейчас сидела без шороха. Живые люди, наполнявшие конференц-зал, застыли, словно новогодние ледовые фигуры.
«Опять я? – спросил себя Алик, пытаясь погасить внутренний огонь противления. – Почему я? У меня конфликт с Хамовским. Я тоже хочу денег. Почему нефтяники боятся, ведь они работают в другой системе? Боятся взаимосвязи между Хамовским и своим руководством? Хрен с ними. Не смогу жить, если промолчу».
Алик встал в тот момент, когда Безмер уже начал произносить:
– Если больше никто не хочет…
– У меня есть выступление, – сказал Алик и начал прямо с места:
– Есть два разрозненных фронта, выступавших против коррупции, других в принципе и не было. Это честные следователи и честные журналисты. Если говорить о потерях – наиболее заметны потери со стороны журналистов. Поэтому я думаю, надо начинать не с того, чтобы заставлять власть бороться с властью, а с того, чтобы облегчить жизнь тем людям, которые уже реально борются, теряют жизни и здоровье. Я предлагаю пересмотреть состав Совета по борьбе с коррупцией…
Выступление Алика поглотило безмолвие. Он выступил последним, когда уже выговорились и иссякли силы администрации маленького нефтяного города, кинутые на развешивание елочных украшений на колючем объекте, который представляла собой борьба с коррупцией.
Посмотрев на телевизионные камеры, Безмер поморщился.
«Телерадиокомпания – в руках Алика и он выпустит свое мнение в эфир. Нельзя оставлять его выступление без ответа, – быстро думал он и сказал:
– Я не соглашусь с тем, что прозвучало. Власть принимает немало хороших законов. Вспомните, схема безденежных взаимозачетов, способствовавших коррупции, отменена именно благодаря действиям государства…
Следом поднялся Лизадков.
Сюжет с критикой удобного для коррупционеров состава Совета по борьбе с коррупцией вышел на телевидении маленького нефтяного города. Алик участвовал и в еще одном подобном заседании, и опять высказал те же мысли, но уже в присутствии гостей из других городов округа, и опять выпустил сюжет. Он понимал, что перешел границу, указанную ему Хамовским, но не хотел сдерживаться. Совет по борьбе с коррупцией остался в прежнем составе. Население маленького нефтяного города представляло благоприятный перегной на огороде власти. Мало того, что молчало – так оно еще и подпитывало.
***
Юмор уходил от Алика. Он перестал видеть в шутке оружие. В отличие от времен Чехова высмеивание пороков в современном мире приносило публике лишь облегчение и еще большую терпимость. Многочисленные юмористы заполонили телевизионные экраны и девальвировали проблемы регулярно и настолько, что люди привыкли видеть в неприличных состояниях только повод для смеха, а не для противодействия. Смешные неприличные состояния размножились, стали естественными и незыблемыми. Мы сами отдаем ключи от собственных голов, а потом жалуемся на пропажи.
СТЫЧКА
«Любое дело упирается в личности».
Чиновничий мир совершенствовался. Он совершенствовался законодательно, субъективно и технически. Законодательно чиновничий мир окружал себя льготами, привилегиями и укреплял власть. Субъективно – он окружал себя субъектами по своему нравственному сложению соответствующими понятию российского чиновника, уже давно описанного классиками. Технические – он старался облегчить управление населением, за счет скорости составления документов, ответов и даже организации встреч. Так в маленький нефтяной город пришла система видеоконференций. В углу конференц-зала администрации маленького нефтяного города повисла пятидесятидюймовая плазменная панель с видеокамерой, направленной на участников конференции, а на столах появились микрофоны, подсоединенные к трансляционной сети.
Как только возникла новая система информационного обмена, как вновь возникла проблема стерильности идеологии теперь уже не в границах города, а в межгородском общении. А стерильность невозможна без контролера и чистильщика. Эту функцию при Хамовском уже давно исполнял Бредятин, поэтому и система видеоконференций тут же попала к нему в лапы…
– Только отборные люди и отборные мнения, – говорил он Хамовскому, потряхивая щеками, словно встревоженным холодцом. – Я разослал письма с просьбой предоставить и согласовать вопросы. Квашняков прислал, Алик – нет.
– Не прислал вопросы, никто не услышит, – решил Хамовский. – Миша оформи им видеоконференцию по первому разряду.
Бредятин сидел напротив Хамовского с открытым блокнотом и записывал: «… по первому разряду».
– Сделаем, Семен Петрович, – отвлекся Бредятин. – видеоконференция по проблемам местного самоуправления – штука серьезная. И на моей памяти – первый раз в ней -
участвуют одни журналисты.
– Наговорят, а потом расхлебывай, – согласился Хамовский. – Глава города – это флаг, город должен нести его гордо. Поэтому проследи.
– Все будет нормально, Семен Петрович, компьютерщики дверь в дверь сидят, напротив конференц-зала. Если что – сбегаю, – заверил Бредятин. – В пресс-службу Салехарда позвоню, чтобы наши вопросы не звучали.
***
Все живое пользуется чувствами для определения опасности, и Бредятин узрел в пренебрежении Алика его просьбой предоставить и согласовать вопросы – вызов и был прав. Алик хотел проверить на самом себе: возможно ли работать в рамках закона о СМИ, который не обязывает согласовывать вопросы, а наоборот отрицает цензуру, и не быть уволенным. Возможно, ли в России быть честным и остаться в системе?
«Возможно, редакторы излишне трусят, – предположил он, внезапно забыв, что живет в стране, имеющей огромный опыт политических репрессий. – Все-таки Трудовой кодекс распространяется на всех, в том числе и на меня».
Он не согласовал вопросы специально. Закон не требует – значит – не надо.
***
Когда Алик зашел в зал, где вот-вот должна была начаться видеоконференция, на плазменной панели уже горела картинка с какими-то людьми. Все немногочисленные журналисты маленького нефтяного города собрались: тут были представители газеты, телевидения и радио. Напротив одного из трех микрофонов уже сидел Павшин.
– Наши вопросы, которые мы передали в Салехард напрямую, минуя администрацию города, не примут участия, – сказал тот, как только Алик приблизился на расстояние общения.
– Как не примут? – удивился Алик.
– А так, передали список участников конференции, ни один из корреспондентов нашего города среди них не прозвучал, – ответил Павшин. – Сказали, что остальные вопросы не отвечают теме.
– Странно, – удивился Алик. – Тема – реформа местного самоуправления. Наши вопросы по закону о местном самоуправлении.
Но, завидев довольного Бредятина, по-хозяйски вошедшего в конференц-зал и плюхнувшегося на свободный стул возле последнего из микрофонов, Алик догадался: «Без него не обошлось».
Конференция началась как обычно – с доклада главного приглашенного лица – то есть вице-губернатора. Но звук оказался настолько плох, что даже журналистские микрофоны, лежавшие у монитора, не смогли его записать. Бредятин вглядывался в экран, изображал старательное слушание и мельком посматривал на журналистов.
Алик наклонился к Павшину:
– Я пойду, тут нечего делать. Вот вопросы. Задашь, если спросят.
Его проводил довольный взгляд Бредятина…, однако Алик ушел лишь затем, чтобы позвонить в пресс-службу губернатора и высказать неудовольствие отношением к маленькому нефтяному городу. Дальнейшее он узнал из опроса журналистов, присутствовавших на видеоконференции…
***
Фраза: «следующим будем включать маленький нефтяной город, готовьте вопросы», – прозвучала внезапно, когда Бредятин уже почти уснул. Он умел спать с открытыми глазами, производя впечатление бодрствующего, но быстро просыпался по первому требованию. Он встрепенулся и живо спросил:
– У кого есть вопросы?
Журналисты заговорили, Бредятин мигом оценивал:
– Вопрос несерьезный, не по теме.
– Это непонятно на слух, пошлем письменно.
– Осталось только телевидение. Ладно, пусть Павшин задает, – сказав последнюю фразу, Бредятин быстро поднялся, отодвинув распрямляющимися ногами стул, и выскочил из конференц-зала. Дверь, закрывшись, издала звук, похожий на удар топорика по чурке.
– А теперь вопросы задает маленький нефтяной город, – произнесла плохо различимая тень на плазменной панели.
Павшин начал говорить.
– Мы вас не слышим, – удивился экран.
Павшин пощелкал выключателем на микрофоне и опять заговорил.
– Мы вас не слышим…
В конференц-зал вернулся Бредятин.
– Ну что, что? – спросил он сочувственно.
– Не работает микрофон, – пожаловался Павшин.
– Бывает, техника, – сделал вывод Бредятин.
Виноватым выставили подсобного рабочего, да и то лишь по требованию Алика разобраться в происшедшем. Отписку составлял Лизадков, и по стилю отписки чувствовалось, что это сочинительство доставило ему удовольствие.
***
Жизнь идет так, что предоставляет человеку возможность познать все новые и новые впечатления, не возвращаясь к пройденному, а когда человек возвращается к пройденному – тогда поблизости конец пути. Жизнь баловала Алика новыми находками.
Враги есть у всех, они нас куда-то толкают, думая, что причиняют вред, надеясь на безмолвие, но на самом деле они нас выталкивают на особые тропинки, где тоже есть счастье, а насчет безмолвия – случается по-разному.
ПРЯМОЙ ЭФИР
«Если бы знать, где лучше применить собственные способности, то не пришлось бы думать о хлебе насущном».
Неделя выдалась нервной. Алика донимали все по очереди. Его секретарша Бухрим не передала вопросы, вынесенные на городскую Думу, и Алик только перед началом заседания узнал, что ему поручен доклад по заработной плате на телевидении. Продолжая начинание, главный бухгалтер Пупик предоставила заниженную цифру средней зарплаты по телекомпании, и Алик, произнеся ее на заседании, попался на том, что депутаты знали реальные доходы. И, наконец, Павшин тайком назначил прямой эфир с Квашняковым, депутатствовавшим в округе, где проживал Алик.
– Завтра на прямой эфир придет Квашняков – за него попросил Клизмович, – сказал безапелляционно Павшин, зайдя в кабинет к Алику.
– Ты насчет Квашнякова не говорил, – удивился Алик.
– Это только что всплыло, – ответил Павшин.
***
Накануне выборов, на которых Квашнякова избрали депутатом, Алик еще не выпустил свою книгу и Квашняков откровенно делился своими планами.
– Сейчас нужно ловить на живца, – говорил он Алику. – Ты уже примелькался, на тебя могут не пойти, а там, где ты живешь – мой участок. В этих домах живет большинство моих сотрудников и их родственники, они обеспечат мне выигрыш. Хорошо?
– Я еще не определился со своим участием в выборах, – уклонился от ответа Алик. – Думаю.
– Думай, но я уже пообещал своим, что они могут спокойно искать работу, если не обеспечат мне приход всех своих родственников на избирательные участки, – гордо поведал Квашняков.
– И поверили? – зная ответ, спросил Алик.
– Ну, Алик, ты же знаешь мою методу. Сам со мной работал, – рассмеялся Квашняков. – Тут бабы одни. Пригрозил им, что члены избирательной комиссии мне расскажут, кто приходил…
Квашняков добился своего, причем на том избирательном участке, где Алик несколько лет назад приложил максимум усилий, разъясняя: хуже сволочи, чем редактор газеты маленького нефтяного города, не найдешь.
«Не значит ли это, что слабее общественного мнения ничего в мире нет – нет ничего безвольнее воли толпы?» – размышлял по этому поводу наш герой.
***
Квашняков в своей депутатской вотчине ничего не делал, и собирался шельмовать.
«В прямом эфире ему позвонит масса «благодарных горожан», отметят его вклад в жизнь их округа, – в этом Алик нисколько не сомневался. – Он сейчас этим и занят: организацией благожелательного мнения. Все сотрудники редакции газеты и их родственники сядут на телефоны».
– Прямого эфира с Квашняковым не будет, – принял решение он.
– Уже два дня транслируется объявление, что пройдет прямой эфир с депутатом Квашняковым, – вставил обязательство Павшин.
Контролировать все Алику не удавалось. И этот факт стал для него новостью.
– Так ты же сказал, что Квашняков только всплыл, – напомнил он.
– Он только дал согласие, – сориентировался Павшин, который заручился дружбой Квашнякова и метил на место Алика.
– Скажем, что не работает радиорелейная линия, – ответил Алик и хотел закончить разговор, но внезапно пожалел Павшина, который должен исполнять его приказ – кончать собственный прямой эфир – так и не поняв причину.
– Ладно, смотри, – дружески сказал он. – Я давно знаю Квашнякова. Сволочь первостатейная. Меня не пустить в газету – для него обычное дело. Меня наградили «Золотым пером России», Хамовский ему звонил, но Квашняков не опубликовал. Ты и сам был на антикоррупционном комитете, видел мои выступления. Их выделили даже приезжие. Я реально боролся с коррупцией, Квашняков реально убирал мои антикоррупционные статьи из газеты. Однако в газетных отчетах об этих событиях нет даже моей фамилии. Главный борец с коррупцией – Квашняков. Там приводятся его цитаты. В этой ситуации, мы не можем давать ему прямой эфир.
Павшин, неопределенно отработав лицевыми мускулами, молча вышел из кабинета…
На следующий день Алик зашел в кабинет к Павшину и спросил:
– Ты отменил прямой эфир?
– Так все договорено, будет скандал, – излучая искренность, ответил Павшин.
Желание Алика увидеть в Павшине журналиста и человека, натолкнулось на стремление того выслужиться и страх.
«Зачем жаловаться на судьбу, если каждый, слушая извне, слышит внутри, – понял Алик. – Он не виноват. Каждый кормит своего паразита. Никто никогда не пребывает в одиночестве, его паразит всегда с ним. Только плеть».
– Отменяй, – приказал Алик, – и сделай это, не вызывая подозрений.
Алик развернулся и ушел к себе, но через несколько минут дверь в его кабинет распахнулась, и голос секретарши пробасил:
– Клизмович, перевести?
– Да! – крикнул Алик и, дождавшись телефонного звонка, поднял трубку.
– Почему не пускаешь Квашнякова на прямой эфир? – строго спросил Клизмович.
Алик мысленно обругал Павшина.
– Что вы?! – парировал Алик. – Квашняков – мой друг. Зачем мне препятствовать? Оборудование сломалось, ремонтируем.
– Он аж визжит, – сообщил Клизмович. – Кто-то из твоих сообщил.
– Я перезвоню и успокою, – ответил Алик.
Он тут же набрал номер Квашнякова и услышал заупокойный голос:
– Слушаю.
О, как приятна неприятность врага! О, как парадоксально стремление к человечности мыкается среди животных инстинктов!
– Александр Васильевич, я по поводу прямого эфира, – сердобольно обозначил тему Алик. – Он может сорваться. Мы ведем ремонтные работы, но гарантий нет.
– Мне надо точно знать, – могильно произнес Квашняков. – Я готовлюсь, а это большая работа.
«Знаю я твою подготовку», – подумал Алик и сказал:
– Вы готовьтесь, если восстановим оборудование, выступление состоится.
– Нет, я хочу знать сейчас, – прохрипел Квашняков, словно испускал последнее дыхание.
– Давайте подождем пару часов, если не будет сдвигов, то я вам сообщу, – предложил Алик, внутренне посмеиваясь.
– Но как же престиж Думы? – заупокойно напомнил Квашняков.
– Не беспокойтесь, – успокоил Алик. – Мы пустим бегущую строку, что прямой эфир отменяется по техническим причинам. Вы будете белыми как кролики.
– Хорошо, – грустно прохрипел Квашняков и положил трубку.
Скотобойня удалась на славу! Свинья, в образе которой Алик вообразил Квашнякова, с визгом проследовала по загону, не в силах изменить судьбу. Через пару часов он уже с предвкушением набрал номер своего недруга.
– Ну что там, Алик? – спросил главный редактор газеты.
На фоне голосового траура Квашнякова возникла злоба собаки, натянувшей сдерживающую ее цепь до предела, но все равно не способной укусить.
– Все по-прежнему, – имитируя искреннее соболезнование, ответил Алик. – Не огорчайтесь, проведем прямой эфир в другой раз.
– Знай, что я подаю документы в прокуратуру, – тявкнул Квашняков и, судя по посторонним шумам, начал убирать трубку от уха, несомненно, чтобы положить ее на телефон.
– Александр Васильевич,… – попытался успокоить разгорячившегося редактора газеты Алик, но в трубке засигналили короткие гудки.
Прокуратуру Алик не боялся, он расслабленно откинулся на спинку кресла и задумался:
«Граница, проведенная Хамовским и Клизмовичем, опять пройдена, но закон я не нарушил. Я отстранил зрителя от вредного, на мой взгляд, зрелища. Зрелища, навязываемого властью. Но бравада перед кошкой не сознающей опасности мыши заканчивается в кошачьем желудке. Надо внимательно следить за тем, что последует, и прислушиваться к инстинктам».
***
– У нас опять черный список? – продолжил спор Павшин на планерке.
– В моей книге изложено о Квашнякове все и я не хочу, чтобы он при наших слабых интервьюерах навязывал свои идеи, – ответил Алик. – Кто из вас способен изобличить политические ходы, а не поддакивать?
Молчание повисло в кабинете.
– Но разве это хорошо: ограничивать доступ к СМИ? – спросила Букова
– А разве вы, журналисты, не ограничиваете этот доступ в куда большей мере, чем я? – спросил Алик. – Неужели вы предоставляете трибуну каждому, кто хотел бы? А где же тогда Матушка? И не вы ли, Татьяна, в своей программе используете в качестве героя не наиболее достойного жителя города, а свою дочь? Разве это не есть ограничение доступа? Ладно, я не допускаю этого человека по идеологическим причинам, а вы это делаете по исключительно личным, родственным.
Журналисты поднялись с мест понурые и скучные…
***
Тем временем на голубых экранах, словно по-пляжному яркие воздушные змеи, взвились вести о мировом экономическом кризисе. Стоило открыть любое окно в мир, будь то газета или Интернет, как змей, разрисованный опытными журналистами и редакторами, тут же привлекал внимание. Жители маленького нефтяного города включали телевизионные приемники, вчитывались в страшные предсказания с тревогой, и каждый ощущал на шее новостную петлю.
«А что, если будущее определяется преобладающими в обществе мыслями? – опять обдумывал происходящее Алик. – Что, если судьба откликается на ожидания, если разрыв между реальностью и мыслью не настолько велик? Тогда есть доля правды в сказочных заклинаниях. А чем не заклинания несутся из телевизионных приемников? Заклинания, направленные на общество.
Чем уникальнее мышление человека, тем опаснее выводы, которые могут быть сделаны из его открытий. Выводы – как предметы использования. Заходя в мир знаний, каждый выносит из него сообразно своему мышлению: жаждущий просвещения – свет; жаждущий алчности – умение нажить богатство; жаждущий убийства – более совершенные способы убийства; желающий лечить – талант врачевателя; жаждущий власти – совершенные способы угнетения и обмана…
Слепота науки и культуры, раздающей знания, делает человека похожим на больного, у которого в крови постоянно борются вечно прогрессирующий вирус и антитела к нему.
Вот и знания о финансовом кризисе пришли в маленький нефтяной город, как странный сон, в который погрузился Алик…
