Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
ПОМИНКИ
«Мы достигли совершенства в притворстве поклонения идеалам и в деятельном уничтожении тех, кто искренне следует идеалам, потому что идеалы представляют угрозу благополучию и требуют излишнего труда».
– Можно, я сегодня не буду делать свою программу, поставим повтор? – попросила Букова. – И я хотела бы уйти.
– Хорошо, – согласился Алик, хотя и понимал, что благодарности ему от Буковой за данное послабление не будет.
Весь коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города нес траур, хотя многие уже и не знали, кто такая Валер, и чем знамениты ее произведения, а знамениты они были тем, что не поднимали злободневных проблем, а красиво рисовали жизнь, что важно для художника, конечно, но не для журналиста. Поэтому Валер любили все чиновники, а это для журналистов маленького нефтяного города было высшим признанием таланта.
На прощание с умершей Алик не пошел, поскольку Валер не работала в телерадиокомпании уже много лет, расстались они плохо, но, самое главное, потому что он не считал Валер журналисткой, она была в лучшем случае пресс-служкой… И это решение было правильным, потому что коллектив телерадиокомпании использовал смерть Валер лишь для разжигания своей ненависти к нему.
К гробу пришли многие, потом последовали поминки, слова…
– Она была настоящей журналисткой, она жила этой работой и не могла без нее, – сказала со слезами на глазах Букова. – Я помню ее программы, ее живой голос – она все отдала служению. Она питала собой телеэфир. Она вибрировала от переизбытка энергии, так, что хватило бы на десяток энерговампиров, таких как наш главред.
– И кто изжил ее из редакции? Кто не дал ей дышать, ощущать себя полноценным человеком, женщиной, наконец. Его нет среди нас. Смотрите, даже сейчас он не пришел, чтобы хоть частично искупить вину перед человеком, искренне служившим городу, Хамовскому, России, – поддержала Публяшникова.
Каждое дерево считает свои плоды лучшими, потому что иные создавать не умеет. Публяшникова не понимала, что Валер потеряла интерес к жизни, потому что она, Публяшникова, увела у нее мужа, ее Павшина. Сама Публяшникова из-за потерь мужиков не страдала, соблюдая принцип, чем чаще теряешь, тем чаще находишь.
Так принято среди людей искать причины трагедий не внутри себя, а находить их вовне.
– Не повезло ей с редактором, – согласилась Мордашко, которая уже не работала в телерадиокомпании, но сохранила дружеские отношения со старыми сотрудниками. – Подлецом оказался. Никого не любил, как подобает начальникам. Вот Куплин, бывало, как выпьет, так всех обласкает, даже жену бросил, чтобы угодить коллективу. А тут – красишься, не красишься… Сочувствую я вам, что вы с ним работаете.
Чувства людей, сходны с дикой лошадью. Того, кто обуздает их, оседлает и укротит, они могут вынести и вывезти. Публяшникова стремилась на место главного редактора и чувствовала, что ей, как будущему лидеру коллектива, надо говорить еще и еще, сказать нечто зажигательное и волнующее, полностью использовать свое актерство, язык и способности к драматургии для достижения цели:
– Рядом с нами в эти дни нет многих. Все они были настоящими телевизионщиками и журналистами. Они, как профессионалы и сильные личности, и, конечно, глубокопорядочные люди, не стали работать под руководством Алика. Но самой горькой и невосполнимой утратой стала для всех телезрителей и коллег – журналист, заместитель главного редактора – Валер. Она и доли секунды не сомневалась в принятии решения об уходе из телерадиокомпании, столкнувшись лицом к лицу с непрофессионализмом, предвзятостью и просто человеческой подлостью со стороны нашего главного редактора. Его действия в адрес Валер походили на травлю. Те, кто сегодня пьет водку на поминках, – выстояли это нелегкое противостояние и каждой рюмкой подписываются против самодура…
Публяшникова достала из сумочки носовой платок и расплакалась. Плач поддержали и остальные сотрудники телерадиокомпании. Публяшникова осторожно оглядела собравшихся и горестно воскликнула:
– Пусть наши слезы обернутся теми литрами воды, что смоют Алика в канализацию! Мы объединяемся против него, мы мочим его!
– Мочить, мочить, мочить!!! – троекратно повторил похоронный зал.
ПОДВОДНОЕ ТЕЧЕНИЕ
«Чтобы свалить дерево, надо подружиться с инструментом для его убийства».
Приход делегации сотрудников телерадиокомпании застал главу маленького нефтяного города Хамовского врасплох.
– Семен Петрович, мы пришли к вам за помощью, нам осталось только увольняться, – стал жаловаться Задрин.
Публяшникова, Букова, Косаченко и остальные молча и скорбно блестели глазами, той тоскливой их мутью, что поражает во взглядах нищих. Хамовский оглядел просящих и вспомнил новогоднее поздравление Алика, прозвучавшее в эфире маленького нефтяного города:
«Желаю, чтобы коррупционеры никогда не возглавляли комитеты по борьбе с коррупцией».
Едкая ненависть к телевизионщикам загорелась в его сердце, словно топливо для гиперболоида, и тонкие лучики, фокусируемые двумя начальственными глазами, принялись ощупывать пришедших, готовые посрезать оклады.
– Павшин ушел, – продолжил Задрин. – Алик взял на себя роль лидера, а такой лидер нам не нужен. Весь город перебаламутил.
– Теперь наши репортажи об учителях, строителях и пожарных, смотрятся как полный отстой, – вмешалась Букова. – Город прикован к скандальным материалам, а мы против скандалов. Да и вы тоже.
– Скандалы – это плохо, – но что я могу сделать? – спросил Хамовский.
– Увольте его, – предложил Пискин. – Нет у нас с ним контакта. Он работает сам по себе. Подозрительный. Оборудование ломается, звука нет, а он меня обвиняет.
Хамовский посмотрел на Пискина, худого увлеченного охотой монтажера, на хитром лице которого было написано: «Не жизнь для работы, а работа для жизни».
«Этот парень не переработает. Вот оно, деревенское телевидение. Водки попить, покурить, а иногда выпустить в эфир, что заставят. Но конфликт налицо. Надо использовать», – подумал Хамовский и сказал:
– Зарвался ваш начальник, зарвался, надо останавливать. Хорошо, что пришли. Вы – та основа, на которой мы построим новую организацию, – сказал Хамовский. – Предложения есть?
– Есть, – мигом ответил Задрин. – После ухода Павшина освободилось место главного редактора телекомпании, организованной лишь для того, чтобы транслировать на город больше каналов. Я мог бы возглавить. Оборудование знаю, программы знаю. Журналистами займется Публяшникова.
Действительно телерадиокомпания маленького нефтяного города состояла из двух организаций. Одна была наделена бюджетом. Вторая служила исключительно для ретрансляции двух дополнительных федеральных каналов. Сделано это было для того, чтобы жители маленького нефтяного города могли видеть больше телепрограмм.
Хамовский взглянул на Задрина. На своем веку он видел немало мерзавцев, сам был мерзавцем, но в Задрине присутствовала сила, отличающая прирожденного мерзавца: услужливость, изворотливость и непреклонная глупость.
«Малообразованный человек, чтобы оказаться наравне с образованным или стать сильнее его, вынужден развивать в себе те качества, которые образованный оценил бы как низкие, и не стал бы использовать, боясь испачкать чистенькие ручки. Именно это делает малообразованного человека сильнее образованного. И, похоже, Задрин способен уничтожить Алика в кратчайшее время», – быстро оценил Хамовский:
– Ваше предложение интересно. Вы поддерживаете его? – спросил Хамовский у остальных сотрудников телерадиокомпании маленького нефтяного города.
Все согласно кивнули.
– Тогда, свободны, – выдохнул Хамовский. – Задрин останьтесь.
Хамовский нажал на кнопку громкой связи и сказал:
– Инга, вызовите ко мне Бредятина.
На зов главы города Бредятин явился быстро.
– Вот наш новый союзник, вместо Павшина. Настоящий человек. Будь у нас больше таких, никто бы табуретку власти не расшатал. Задрин – это, похоже, второй Лизадков – прошу любить и жаловать, – представил Хамовский.
Задрин зарделся девическим румянцем.
– Вы с ним обсудите все дела. Алика надо кончать и так, чтобы нигде на работу не взяли. Нужно ударить ему по психике. Он же поэт, чувствительный. Надо болотными сапогами пройтись по всем его нервным окончаниям. Главное, что сейчас, Задрин, от вас требуется – это помочь Прислужкову в судебных исках против Алика. Ваша задача, раздобыть копии всех критических материалов и принести их сюда. Мы пока подготовим документ о вашем назначении. Все идите. Михаил Иудович, объясни Задрину технику обработки членов коллектива.
Дверь в кабинет Хамовского закрылась, и он остался один.
«Человек в одно мгновенье может стать никому не нужным, если не обладает достаточным талантом, если не способен справиться с поражением и понижением в общественном статусе, если не готов начать все сначала, если надеется на помощь, – раздумывал Хамовский. – Посмотрим, кто есть наш герой. Выдернем Золотое перо России из крыльев телерадиокомпании и бросим в лужу, посмотрим, как отмоется. Еще бы уголовное дело на него повесить, как я обещал. Сволочь, конечно, он. Я его на эту должность поставил. Он же меня и долбит. Ничего, скоро узнает, чья долбилка круче».
***
Задрин стал главным редактором альтернативной телерадиокомпании, как только сумел выкрасть запись опровержения, по которому Прислужков собирался судиться.
– Ты, главное, располагай людей к себе, – посоветовал Хамовский напоследок. – Алик пусть ссорится, а ты располагай. Если справишься, то станешь единственным главным редактором. Я надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие.
Задрин ушел, а Хамовский задумался:
«У Задрина на лице написано, что готов на любую подлость, это гарантирует Алику новые потрясения внутри коллектива и отвлечет нашего правдоискателя от поисков правды. Продолжится давление на его нервную систему. Может, заболеет, может с ума сойдет. Такое нельзя выносить бесконечно».
ИНТЕРВЬЮ С ДОРОЖЕНКО
«Пустыня удаляет воду из произведений природы, поэтому, если хочешь узнать кто ты есть, свою основу – не бойся палящих испытаний».
Среди положительных откликов на новогоднее опровержение Алика был и звонок врача-гинеколога Дороженко.
– Все ваши слова, сказанные в телепрограммах, справедливы, – сразу обозначил он сходство идей. – Вы правильно определили главного виновника упадничества медицины. Это наш главный врач. У меня есть масса интересного материала для интервью и, если вы согласитесь встретиться, то я подойду.
– Хорошо, а какая тема? – спросил Алик.
– Тема самая актуальная, – резво ответил Дороженко. – Младенческая смертность. Она в нашем городе превышает все мыслимые нормы.
– Я вас жду, – сказал Алик и положил телефонную трубку.
Радость от того, что проблему, заявленную им, поддержал профессиональный врач, заставила Алика позабыть о той горестной почве, на которой она развилась. В короткое время он собрал предварительную информацию.
Слух об акушере-гинекологе Дороженко ходил нелицеприятный, дескать он, выполняя кесарево сечение, порезал новорожденного, за что имел взыскание. Но Алик знал, что человек, ладящий с начальством, не станет рассказывать на телекамеру то, что станет проблемой в его отношениях с этим начальством. Слухи подчас само начальство создает и распускает, чтобы опорочить неугодного.
Предварительно Алик встретился с Дороженко в своем начальственном кабинете, чтобы поговорить и присмотреться.
Приятного вида седовласо-кудрявый пенсионер сидел напротив него и оживленно с долей детского озорства говорил. Сменил он немало мест работы, показал документы, согласно которым совместно с прокуратурой выяснял истинные причины смертности новорожденных.
«Внешность телегеничная и речь интеллектуальная, хорошо выстроена, доверие у аудитории к его словам будет высоким, а интервью – острым», – сразу оценил Алик…
Дороженко полностью подтвердил ожидания Алика, однако интервью пришлось резать так тщательно, как обрезают желанные, но подгнившие фрукты, и не потому, что слова Дороженко не соответствовали действительности, а потому что доказательств этой реальной действительности в наличной действительности не было.
Пришлось вырезать признание Дороженко о том, что Юрий Спиридонович Голубец, начальник акушерскогинекологической службы, пойманный на взятках и осужденный, но чудом восстановившийся на прежней должности, теперь уже не просто берет взятки, а публично требует плату за ведение беременности, равную по сумме минимальной стоимости нового автомобиля. Никто из беременных этому побору не сопротивляется, видя, что власть маленького нефтяного города поддерживает и возвеличивает подобных людей.
– Вы не сможете доказать это, – объяснял потом Алик.
– Да как же не смогу, когда весь коллектив это слышал на собрании, – эмоционально говорил Дороженко. – Я с ним еще спорил…
– Никто не подтвердит, – закончил спор Алик. – Ни один человек. Я знаю.
Вырезал Алик и фамилии конкретных врачей, на совести которых были смерти новорожденных, заменив это более спокойным объяснением Дороженко о том, во время дежурств каких врачей происходит наибольшее количество осложнений и смертей.
Вырезал Алик и рассказ Дороженко о том, как тот пытался образумить Прислужкова, какие разговоры с ним вел и какие ответы получал. Имея опыт общения с главным врачом городской больницы, Алик знал, что тот будет все отрицать.
Но и учитывая то, что Алик вырезал многое, интервью не избежало судебного иска, громкого скандала и имело далеко идущие последствия.
– Ни одного вывода из младенческой смертности главным врачом не было сделано: ни организационно-методического, ни административного, ни профессионального, ни экономического, я уже не говорю о юридическом, – заявил на экране Дороженко, умно щуря глазки за очками.
– Должно следовать наказание врачей, допустивших смерть или осложнение из-за незнания, недостаточной квалификации или по иным причинам, – предположил Алик.
– К сожалению, врачи скрывают причины смертности. Так удобнее, спокойнее. Например, у больной умирает ребенок. Блексеев, начмед, объясняет женщине, что ребенок ее умер от тромба в пуповине. Женщина понимает, что, если тромб, то ничего сделать нельзя, и никто не задается вопросом, почему возник этот тромб, следствием какого заболевания он является, и почему это заболевание прогрессировало, и почему женщине не была вовремя оказана помощь. Более того, эта же женщина потом с тяжелейшими осложнениями попала в нашу реанимацию, после улучшения состояния ее перевели в гинекологическое отделение и выписали с гемоглобином в два раза ниже нормы. И эта женщина через несколько дней попадает в реанимацию соседнего города…
– Смотрите, что получается, – подхватил Алик. – Правонарушения за стенами городской больницы становятся предметом рассмотрения милиции. Затеваются дела, многотомные дела, иной раз, по нестоящим обстоятельствам, а на то, что в больницах умирает ежегодно множество людей, и, возможно, происходят убийства, пусть непредумышленные, по халатности, но убийства, общество закрывает глаза. Да каждый случай должен тщательно расследоваться…
***
Семейное предприятие по сокрытию смертей
«Если есть вирусы телесные и программные, то, значит, есть и душевные, порой переходящие в эпидемии».
Заведующий родильным домом маленького нефтяного города Крысицкий был назначен на эту должность благодаря своей матери, занимавшей должность выгодную Прислужкову. Она работала одним из заместителей главного врача вышестоящей – окружной больницы. Любое расследование младенческой смертности в родильном отделении маленького нефтяного города, возглавляемом Крысицким-сыном, опиралось на экспертизу, проведенную в округе под патронажем Крысицкой-матери.
При необходимости корректировки экспертиз Прислужков вместе с Крысицким-сыном вылетал в округ в командировку. А мамаши, чьи дети умерли в родильном отделении маленького нефтяного города благодаря союзу Крысицких и Прислужкова, оставались при неутешительном результате: сами, мол, виноваты.
***
«Пассивность населения нашего города вредит сама себе», – эти слова Дороженко были созвучны мыслям Алика. В какой-то момент съемки телепрограммы он понял, что интервью лишено логического результата без приглашения в студию Прислужкова, и он произнес, обращаясь к телезрителям:
– Если главный врач сейчас смотрит нашу программу, то есть ряд вопросов, на которые ему лучше ответить, и лучше в прямом эфире. Это официальное приглашение…
Телепрограмму он завершил следующими словами:
– Я бы желал больше гласности нашему обществу, чтобы мы могли обсуждать все проблемы: и повышенную смертность, и взяточничество…, и говорить не в общих чертах, а касаясь конкретных лиц. Прямо и честно. Ведь этим мы не унижаем наше общество – оно такое – какое есть. Этим мы можем его только улучшить, потому что те люди, о которых мы будем говорить – будут стремиться стать лучше или уйдут из этого общества. И то и другое – хорошо.
После интервью Алик направил Прислужкову первое приглашение на прямой эфир.
Прислужков ответил отказом, указав в письме в качестве причины свою командировку.
Алик дождался возвращения Прислужкова и направил второе приглашение, причем за неделю до запланированного прямого эфира, так, чтобы его оппонент смог подготовиться…
За день до прямого эфира, когда в телерадиокомпанию поступило множество вопросов от телезрителей, Прислужков прислал ответ:
«Администрация больницы просит вас перенести прямой эфир на другую дату в связи с невозможностью нашего участия».
Тон письма говорил о том, что Прислужков посовещался с Хамовским.
«Категоричный отказ без указания какой-либо удобной даты, не дававший надежды на будущие отношения, может говорить только том, что мне осталось работать главным редактором совсем недолго», – понял Алик, но это понимание выдавало ему лишь часть правды. Другая ее часть, и, возможно наибольшая, состояла в том, что приказ о его уничтожении пришел из столицы округа, чиновникам которой были невыгодны телевизионные волнения перед выборами губернатора Ямала.
ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ
«Самое сложное в праведной жизни: найти компромисс между служением и честью».
Ненавидел ли он главного врача больницы маленького нефтяного города? Нет. Алика тревожил прогресс в сокрытии информации. Чиновник в лице Прислужкова плюнул на исконную территорию СМИ: право на информацию. Плюнул без реверансов, плюнул нагло.
Повторный отказ от участия в прямом эфире говорил, что люди в городской больнице будут умирать по халатности врачей, а медперсонал будет продолжать халтурить. И, что самое главное, ожидание прямого эфира с Прислужковым, которое, словно незримая эмоциональная волна, словно цунами, поднималось и нарастало, могло упасть теперь не на главного врача, а на него – Алика.
«Не организовал, не сумел, не выполнил…» – и все это в отношении серьезных вопросов общей смертности, детской смертности и оказания медицинской помощи в маленьком нефтяном городе.
Алик чувствовал напряжение, растущее в городе, его нервный пульс. Нет, жители города почти не звонили, они, как и в любом городе России, привычно переживали все внутри, но электризация сознания в их головах, похожих на шарики-разрядники электрической машины, уже чувствовалась.
«Люди стали активнее отстаивать свои права в городской больнице, возросло количество жалоб…» – эти мнения достигали Алика. До прямого эфира оставались считанные часы.
«Надо идти в гости и требовать объяснения», – решил Алик.
Опыт внезапных посещений чиновников у Алика был, и все эти посещения давали однозначно хороший результат. Обычно очень эффектное видео с непредсказуемыми ответами, как нельзя лучше характеризующими истинный характер чиновника. Все ж чиновник – он, как актер, – ему нужно натянуть дежурную улыбку, продумать речь, а что- то и заучить. Внезапность ломает театр, как телефонный звонок, разрезающий тишину спектакля. Но актер играет роль, и зрители понимают, что он играет, а превращать журналистику в театр, наподобие пиар-интервью, организованного его другом Александром в маленьком металлургическом городе, – это право Алик отдавать чиновникам уже не хотел.
Все СМИ заполонены разговорами с чиновниками, транслирующими факты, которые журналист в ходе интервью не может ни подтвердить и ни опровергнуть. Эти факты преподносятся, как истины. Журналист глотает чиновника, рассыпанного в словах, жестах и мимике, так же, как и зритель, – лениво и гипнотически, легко и обыденно, подыгрывая, где надо, кивая головой, словно болванчик.
Раскрыть театр чиновника – вот истинное призвание журналиста. Не трансляция фактов и цифр – это обыденность, а раскрытие театра. Это призвание требует глубокого знания, мудрости, отчаянной смелости и понимания того, что в настоящих российских условиях – это порой поход на эшафот. Отдача только одна – признательность публики.
