Александр Алексеевич Кассий
Король Мистрока. Красный Вестник
Глава пятьдесят шестая
Слезы Бэндигора
Бэндигор всегда входил в строй крупнейших городов Мистрока, а за последние годы также стал соревноваться в красоте фасадов и пестроте улиц с самим Гарденпортом. С каждым годом в безмолвного стража зеленых полей пребывало людей больше, чем во весь остальной Холоборн, из-за чего начиналась централизация рынка и труда.
Бэндигор делился на два крупных района: один, старинный, окружен древней полуразрушенной стеной, а второй распластался за ее пределы.
Ближе к центру города дома становились все выше, из-за чего редко доводилось узреть закаты и восходы с высоты улиц. Истрепанные временем домики из бледных бежевых глиняных кирпичей омолаживались свежей красно-рыжей черепицей, коваными балкончиками, ампельными цветами и деревянными пристройками.
Широкие улицы соседствовали с чрезвычайно узкими переулками, но всюду присутствовала зелень, будь то лоза, кустарники или тонкие березы.
Бэндигор оставлял неизгладимые впечатления у впервые прибывших в него холоборнцев и иноземцев. Большая часть гостей сохраняла взбудораженность сознания и детский восторг от красоты негласной столицы Холоборна, но те, кто оставался подольше или жил здесь, рано или поздно начинали замечать и темные пятна, самыми заметными из которых стали заводы: стеклодувные, кирпичные, спиртные и хлопчатобумажные предприятия. Воздух в восточных кварталах был особенно тяжелым и мутным из-за копящегося в переулках смога.
В самом центре Бэндигора, напротив трехбашенной городской ратуши, собрал вокруг себя пристальный взор тысяч человек храм Святого Эгстарра. Люди снаружи ждали окончания церемонии, внутрь храма не пустили никого, кроме членов семьи покойного Валрейда Гюла и его приближенных.
Процессия близилась к завершению. При тусклом, но теплом свете тысяч свечей, тело герцога Холоборна опустили в гроб на глазах у Айринга, Ланн, Леннона, Ганна, Шамуэля и многих других придворных. На бледное, но ухоженное тело отца семейства также взирали статуи стихий в виде человеческих воплощений. Из-под их каменной кожи доносилось тихое мелодичное звучание. Оно дарило покой и смирение с неотвратимостью жизни.
Присутствующие по одному взяли в руки подсвечники со свечами и выстроились в линию. Шестеро служителей храма в глубоких темных капюшонах подняли носилки с гробом и спустились по лестнице в крипту. Леннон возглавил следующий за ними строй, за ним шагал вниз по ступеням Айринг, погруженный в молчаливые раздумья.
Крипта была просторной. Колонны уходили вглубь неосвещенной тьмы. Служители храма положили гроб у распахнутого склепа, протянули прощающимся мешочки со святой землей и расступились.
Леннон склонился над отцом, загреб двумя пальцами земли и коснулся его бледного холодного лба.
– Да хранит тебя Мать-Земля. – прошептал Леннон.
Следующим приблизился к гробу Айринг. Он также коснулся пальцами со святой землей лба отца, но отошел, не сказав ни слова. Они с Ленноном переглянулись.
Ланн, исполняя прощальный ритуал, не смогла сдержать слез и упала покойному на грудь. Служители храма встрепенулись и поспешили оттащить нарушившую покой тела девушку, но Леннон преградил им путь и сам приподнял сестру.
– Так не должно было быть. Не должно, он ведь… – Ланн захлебывалась слезами, ее слова стали совсем неразборчивыми, когда она уткнулась носом в плечо Леннона.
– Тише, дорогая. Все образумится. Его тело и дух вот-вот будут свободны. Он всегда будет рядом с нами. Всегда будет приглядывать. В конце концов, он живет в нас с тобой. – успокаивал Леннон.
Когда ритуал прощания был завершен, крышку деревянного гроба захлопнули, а сам гроб занесли в склеп и опустили в вырытую могилу.
– Отныне и навеки его тело принадлежит земле, а дух переродиться во власти стихии. – произнес старший служитель, возложил руки в молитве и покинул склеп. Тяжелую каменную дверь склепа закрыли и заперли каменным ключом. – Леннон Гюла, готовы ли вы приступить к церемонии посвящения?
Леннон кивнул без сомнения и страха. Он поднялся обратно к алтарю в сопровождении придворных Рангарона и его семьи. Старший служитель попросил сына Валрейда преклонить колено и опустить голову. Леннон подчинился и ощутил, как на его макушку и плечи посыпалась земля.
– Принимаешь ли ты дары стихии Матери-Земли? – спросил старший служитель.
– Принимаю. – ответил Леннон. Сердце его заколотилось, лишь сейчас он осознал всю ответственность момента. Он исполнял обязанности герцога последние месяцы, но только теперь ему стало не по себе, будто свалившиеся на плечи горстки почвы оказались всей земной твердью. Тяжесть бремени надавила со всей силы, отчего Леннон качнулся.
– Принимаешь ли ты ношу блюстителя порядка, морали и долга человеческого?
– Принимаю. – с трудом произнес Леннон. Колени его дрожали. Не от страха. От тяжести.
– Принимаешь ли ты то, что воплотишь в себе образ справедливости, добра и закона для каждого жителя Холоборна?
Леннон приоткрыл рот, чтобы ответить, но сорвал дыхание. Ему захотелось стряхнуть землю с головы и плеч, но он вовремя остановил руку и сжал кисть в кулак.
– Принимаю! – решительно произнес Леннон.
– Так встань же, герцог Холоборна, Леннон Гюла, первый этого имени. Пусть твой отец и упокоился во стихии, но его идеи и его стремления воплотятся в тебе.
Леннон вложил все усилия, чтобы встать с колен. Сложнее ему в жизни ничего делать не доводилось. Щепотка земли чуть не скатилась по руке, но удержалась. Леннон задержал дыхание и, наконец, привстал. В тот же момент старший служитель возложил ему на голову корону герцога.
– Да здравствует герцог Леннон Гюла! – ознаменовали служители.
Присутствующие захлопали. Леннон повернулся к ним и окинул всех взглядом. Кто-то аплодировал, переполняясь от гордости, кто-то сквозь слезы, лишь Айринг оставался неколебим. Он хлопал, но был холоден и отрешен.
Сразу после коронации было зачитано завещание с распределением имущества. Большая часть вещей досталась членам династии Гюла, Ганну Темешвару и Шамуэлю Арпаду. Кое-что досталось даже Елизавете, которую никто не видел уже много лет. Валрейд завещал ей все украшения Гунтины.
В основном, раздавались книги, некоторые картины из пыльных кладовых, рукописи Валрейда с разными воспоминаниями и моментами его жизни, мечи, топоры, щиты и всяческие шляпы. Айрингу досталось много книг и рукописей. Но, на его удивление, шкатулка, которую он заметил во время визита к отцу в последний раз, была передана Леннону.
Почему отец не доверил ее Айрингу? Леннону досталась корона, замок и наибольшая доля всех вещей и слуг. Шкатулка была Леннону ни к чему, он не пользовался украшениями.
Двери храма распахнулись и всех попросили покинуть его. Айринг вышел на свежий воздух и прищурился от колющего света. Хоть в небе и плавали темные тучи, но после долгого времени во тьме храма глаза совсем отвыкли даже от яркости пасмурного дня.
Шел легкий снег, ветер еле-еле кружил снежинки и покачивал голые ветви берез.
Когда в дверях храма показался коронованный Леннон, то толпа в дружном порыве заголосила, приветствуя нового правителя.
«Да здравствует Леннон Гюла,» – кликали они. – «Да правит он долго!»
Стража заставила людей разойтись, чтобы покидающие храм могли спокойно дойти до экипажей.
Айринг глядел на то, как слуги Леннона волокли за ним новообретенное имущество. Сам же Леннон, будто намеренно, нес в руках лишь шкатулку.
Айринг шагнул навстречу брату и перегородил ему путь:
– У тебя новый меч?
– Что ты хочешь? – спросил Леннон, явно не желая вести никакой диалог. В его глазах читалось лишь желание поскорее вернуться на фронт, подальше от горестных мыслей.
– Ты даже не задержишься в Рангароне? Кто будет исполнять обязанности герцога в твое отсутствие?
– Это тебя не касается.
– Герцог должен следить за порядком в Холоборне, а не играть в войнушку. – настаивал Айринг.
Взгляд Леннона вспыхнул. «Игра?» – пронеслось в мыслях. – «Для него это игра?» Но отвечать на провокацию он не стал, стараясь сохранить хотя бы внешнюю иллюзию покоя.
– Эта шкатулка. Отец не должен был отдавать ее тебе. – Айринг указал на коробок в руках брата.
– По-твоему последняя воля отца ошибочна? Ему лучше было знать, как распорядиться своими вещами.
– Пусть так, но ты ведь можешь отдать ее мне? Я прошу лишь об этом.
– Возвращайся в Гарденпорт, Айринг. Прошу тебя, оставь меня в покое. Тебе стоило думать раньше. Радуйся, что отец хоть что-то оставил тебе.
– Ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь, – спокойно произнес Леннон. – Ты станешь королем и откажешься от нашей династии. Папа хотел, чтобы шкатулка осталось у того, кто чтит наши традиции, кто защищает наш дом, кто носит наш герб на груди.
– Я все еще Гюла! – злился Айринг, сжимая ладони в кулаки.
– Ты уже давно не Гюла.
Айринг сорвал с руки перчатку в порыве ярости и бросил ее в ноги Леннона.
– Что ты творишь? – оторопел тот.
– Вызываю тебя на поединок. За эту шкатулку. Если ты не трус, то согласишься. Не смей отворачиваться от вызова на глазах у своего народа.
Люди вокруг зашептались, кто-то еще продолжал выкрикивать имя нового герцога.
Ланн бросилась к Айрингу и мертвой хваткой вцепилась в его меховую курту:
– Что ты творишь?! Зачем? Айринг, отзови вызов, сейчас же! Мы не успели проститься с отцом, а вы уже собираетесь драться друг с другом?
– Меня вынудили. – ответил Айринг, даже не глядя на сестру.
– Дай мне время на подготовку. – согласился Леннон.
– Леннон, нет! Это безумие! Что сказал бы отец? – Ланн продолжила взывать к голосу разума.
– Нет, прямо сейчас. Здесь. – настоял Айринг.
– Ты явно обезумел, – шикнул Леннон. – На тебе даже кольчуги нет.
– Как и на тебе. Бой будет на равных. Победит тот, чьи умения искуснее.
Айринг произнес это и на миг улыбнулся, понимая, что его тренировали лучшие мечники Мистрока со времен, когда Леннон еще пешком под стол ходил. Айринг был превосходным фехтовальщиком, умелым дуэлянтом. А что умел Леннон? Он поучаствовал в одном бою и наверняка возомнил себя опытным бойцом. Айринг не мог дождаться момента, когда выбьет эту спесь из головы брата.
– Я принимаю вызов. – Леннон поднял перчатку Айринга и положил ее в карман. В случае победы он оставит ее себе, как трофей.
Шкатулку Леннон передал одному из слуг и попросил солдат оцепить территорию. Стражи оттеснили простолюдинов, сформировав просторную арену для предстоящей дуэли.
– Ланн, уйди, прошу тебя. – попросил Леннон и потянул сестру за руку. Та поддалась, понимая, что ничего уже не изменить, и отошла в сторону.
Айринг размялся и скинул с себя меховую куртку, оставив лишь плотную рубаху с шарфом. Леннон снял перчатки, бросил их в снег и вытянул из чехла Осколок Хургун, меч Ингунн Бьорнбор, похожий размерами и формой на клеймор. На морозе меч слегка поблескивал синевой.
– Я буду секундантом. – вызвался Шамуэль Арпад.
Старый рыцарь вышел в центр круга и смиренно взглянул на обоих участников. Шамуэль не стал высказывать своего мнения или как-то его демонстрировать своими действиями, он лишь спросил братьев о готовности к предстоящему и, получив удовлетворительный ответ от обоих, начал обратный отсчет.
Леннон встал в левостороннюю стойку, левую ногу выдвинул вперед, меч положил на правое плечо. Данная стойка называлась «Крыша над плечом», или «Поза Гнева».
Айринг же вальяжно взял в одну руку изящный позолоченный палаш с массивным эфесом в виде чаши. Свободную руку он завел за спину.
Под натиском крепнущего ветра нарастала аура напряжения. Раздался грохот грома, словно незримые молнии нитями сплетались над головами братьев. Переплетаясь с дуновениями ветра, капли мокрого снега облепляли одежды и волосы бойцов, словно слезы самих стихий, но этого было недостаточно, чтобы остановить предстоящий бой. От хрупкой, как изумруд, братской связи до кровопролитного враждебного поединка – всего лишь один взмах руки секунданта и одно движение клинка.
Шамуэль закончил отсчет, махнул рукой с платком и поспешил покинуть место столкновения. Мчась друг на друга, Айринг и Леннон пересеклись взглядами, отражаясь в глазах друг друга.
На фоне свинцового неба мечи братьев искрились и поблескивали от многочисленных капель. Стальные клинки столкнулись, их звучный стук вызвал эхо. Казалось, от одного только удара сотрясло весь мир, пошатнулось само наследие их рода и всего герцогства.
Айринг источал неукротимое неистовство и решимость. Он вступил в бой с диким ревом, от прежней безмолвной грации не осталось и следа. Клинок палаша устремился навстречу к противнику, словно разряд молнии к кроне одинокого дерева.
Леннон же поспешно отреагировал на нападение. Он отразил первый удар со сногсшибательной экспрессией, как ловкий акробат. Леннон не уступал своему брату в скорости и маневренности, но тело еще не успело восстановиться после битвы с Ингунн. Шов на шее по-прежнему болезненно напоминал о себе, а изнеможенные мышцы работали не в полную силу.
Их движения были исполнены грации, скорости и силы, словно вихри бушующей стихии, попирающий любые преграды. Широкие маневры, смелые удары, ловкие уклоны – все это лишь удлиняло апогей их противостояния. Взмахи их клинков разрезали снег и дождь, разрезали сам ветер.
При каждом мощном ударе груди соперников звучали глухим хором, и этот болезненный напев вздувал их сердца.
Хоть братья по-прежнему не нанесли друг другу никаких физических увечий, но их души рвало на тысячи частей после каждого взмаха.
Окруженные свирепым ветром, Айринг и Леннон позабыли про весь мир, для них существовали лишь они сами, лишь их острые клинки и ядовитые взгляды. Чудовищные стоны и рычания стали единственной музыкой.
Их глаза, прожженные страстью и решимостью, встречались на жалкие мгновения, создавая мост между двумя мирами, в которых дуэлянты существовали.
Минуты сплетались в часы, а часы в эпохи. Хоть Айринг и Леннон не хотели убивать друг друга, но в столь яростном поединке любая неловкость могла обернуться гибелью.
Ветер взметал снежинки ввысь. Воздух на мгновение замер. Айринг рубанул брата по плечу. Леннон подкосился и чуть не выронил Осколок Хургун. Айринг выдернул лезвие и замахнулся для решающего удара по ведущей руке Леннона.
Внезапно, на синеватом клинке Осколка Хургун зажглись яркие руны. Они ослепили Айринга и всех наблюдающих за поединком.
Айринг растерялся и упустил момент, который мог бы все решить. Леннон занес меч над головой для мощной атаки сверху вниз. Айринг успел заблокировать сей выпад в последний момент, но из-за тяжести удара он оказался открыт, а Леннон неожиданно атаковал вновь, будто взмахивал не металлическим оружием, а легкой веточкой.
Айринг вскрикнул и пал на колени. Хлынула кровь. Леннон вонзил Осколок Хургун в мерзлую землю и в отражении лужи обнаружил, что все его лицо было окровавлено.
– Брат? – отойдя от яростного буйства битвы, Леннон осознал, что рубанул Айринга прямо по лицу.
Айринг ничего не ответил, лишь исступленно зарычал, встал с колен и встряхнул голову, разбрызгивая кровь во все стороны. Левая половина его лица кровоточила. От щеки через левый глаз до правой брови шел глубокий порез.
Айринг тяжело дышал и чуть ли не кашлял. Он отбросил палаш, ощупал лицо и потребовал продолжения битвы.
– Айринг, дуэль окончена, – заявил Шамуэль. – Прошу, нам нужно поспешить к лекарю, твое лицо…
– Я требую… – начал Айринг.
– Остановись, – прервал его Леннон. – Я не хочу больше драться с тобой. Возвращайся в Гарденпорт сразу после того, как твою рану зашьют.
– Что ты сделал?.. – Айринг взглянул на свои окровавленные руки. Со лба на них капали все новые капли крови.
– Мне жаль, брат. – признался Леннон.
– Я не мог проиграть. Не мог. Если бы мы бились по-настоящему, то я…
– Надеюсь, мы никогда этого не узнаем. – сказал Леннон, наспех вытер меч от крови, спрятал в ножны и направился к экипажу.
«Я не смог». – думал Айринг. – «Не смог одолеть его. Как это возможно? Что это за меч? Откуда такая сила?»
Айринг перестал сопротивляться и Шамуэль посадил его на лошадь и довез до лазарета.
Леннон же, возвращаясь в Рангарон, обдумывал все произошедшее. Он не узнавал своего брата. Могла ли смерть отца и короля Эдуарда так повлиять на него? Вероятно, не стоило соглашаться на поединок, не смотря на пристальное внимание толпы и уговоры самого Айринга. Теперь их с братом отношения повисли на очень тонком волоске. Отец бы точно не одобрил подобного поступка, он не хотел бы, чтобы они ссорились и дрались за какую-то шкатулку.
Экипаж быстро добрался до Рангарона, где Леннон остался переночевать. После недель на твердой лежанке в палатках и шатрах, лежать в мягкой постели было как-то противоестественно и даже немного неудобно. Он словно проваливался в мягкое облако и совершенно не ощущал себя в безопасности.
Но усталость и поздний час в какой-то момент все же одолели предвзятость к комфорту.
Леннон сидел на старом каменном причале, взирая на светящуюся луну, которая отражалась в тихой воде безветренного моря. Однако его мысли не были связаны с внешними красотами природы – они были устремлены в прошлое, к тому времени, когда его отец еще был жив.После ухода Айринга, Валрейд стал для Леннона не только родителем, но и верным другом, наставником и опорой. Но, к сожалению, у них оказалось не так много времени, как бы того хотелось.
Сидя на берегу в полном одиночестве, Леннон ощутил чье-то присутствие. Здесь, между мирами, кто-то посторонний наблюдал за ним. Леннон огляделся и заметил неподалеку знакомую до боли в груди фигуру.
Отец выглядел таким же, как в последний раз, когда они с Ленноном виделись – мудрым, смиренным, сильным и по-доброму грустным.
– Сынок, – произнес Валрейд с присущей ему строгостью. – Не вини себя за сделанное. Леннон сперва не поверил своим глазам и ушам, но он прислушивался к голосу родителя. Слышать столь родной и знакомый голос было тяжким испытанием, на глазах Леннона наворачивались слезы. Он молил себя о том, чтобы этот сон не поглотило забытие после пробуждения, чтобы голос отца навеки высекся в его памяти.
– Быть хорошим человеком – это значит не только благодарить за полученное и заботиться о своей семье. Это значит быть терпимым, отзывчивым, решительным. Ты должен всегда делать то, что необходимо. Помни, что каждый человек и каждая судьба имеют свою историю. И твои поступки не обязаны потакать моим, что бы там не говорили в храмах. Руководствуйся инстинктами, Леннон. Нам не удалось поговорить перед моей кончиной. Я столько еще хотел тебе сказать, ты бы знал, Леннон, – Валрейд улыбнулся и приблизился к сыну, положив ему на плечо свою призрачную ладонь. – Ты еще встретишь на своем пути множество преград и испытаний, но не забудь всегда оставаться человеком. Вот что важно. Оберегай свои ценности и убеждения, но будь всегда готов к диалогу и компромиссу. Ты еще можешь помириться с братом. Я знаю это, пусть вы оба сейчас и думаете иначе…
Сын все глубже и глубже погружался в звучание голоса отца. Его сердце наполнилось скорбью и печалью.
– Почему ты грустишь? Не нужно лить слез, сынок, – произнес Валрейд. – Отпусти меня и делай то, что от тебя требует долг. Лишь так ты сможешь стать лучшим правителем из всех, что видывал наш остров.
После этих слов фигура Валрейда рассыпалась на миллионы мелких звездочек. Серебристая пыльца развеялась по воздуху, безвозвратно и бесповоротно.
Леннон медленно проснулся с пустотой в груди. Будто бы лишь сейчас он ощутил одиночество, на которое его обрекла смерть отца.
Глава пятьдесят седьмая
Огни среди холодной ночи в Рангароне
Холодный морской воздух пронизывал мореплавателей, даже через многослойные доспехи и меха.
Темный силуэт замка медленно возвысился над линией горизонта. Хвостатые пенящиеся волны шумно разбивались о скалистое побережье, словно предвещая нечто зловещее. Средь грохота грома и шума прибоя растворились удары весел и крики командиров лейданга.
Слившиеся с непроглядной безлунной ночью, корабли фриссеров молчаливо подошли к побережью. Черные паруса их деревянных драккаров слились с чернотой неба воедино. Волны обволакивали корпусы ладей, их весла двигались в ритме беспокойной ночи. Кантийцы сплошной черной массой пронеслись по берегу и скрылись средь скал.
***
Леннон никак не мог заснуть после всего, что произошло за последние дни. Много лет его и так мучала бессонница, но теперь периодические пробуждения от вездесущих кошмаров объединились с необъяснимым страхом. Леннон не мог дать ему определения, как и не мог унять колотящееся сердце. Оно стучало так сильно, что причиняло не просто дискомфорт, а настоящую боль. Сжимающую, удушающую.
Решив развеяться, Леннон накинул рубаху, застегнул штаны и обулся в кожаные туфли. Он прогуливался по сумрачным коридорам замка, заглядываясь на давно знакомые портреты, бюсты и скульптуры.
Меланхоличную прогулку прервал глухой грохот и многочисленные хлопки. Леннон спросонья растерялся, но, когда зал затрясло и на голову посыпалась каменная пыль, он мигом очнулся и побежал вверх по лестнице к смотровой башне.
***
Железные ворота замка трещали от мощных ударов тарана. Многочисленные толпы северян окружали Рангарон со всех сторон, сопровождаемые плотным тягучим туманом. Разносились вой и исстари кровожадные боевые кличи нападающих.
Встречный огонь заблестел в мгновение ока, на северян обрушились залпы горящих стрел. Замок защищали немногочисленные лучники и арбалетчики, не сумевшие разглядеть угрозу на подступах. Тут и там зажигались огни пробуждающегося от внезапной атаки замка. Звучали свисты и завывали боевые трубы, зазывая бойцов на стены.
Северяне стали закидывать на стены осадные лестницы и взбираться по ним прямиком к каменным зубцам. Большая часть стрелков была отвлечена штурмующими главные ворота, из-за чего мечники северян тут и там стали просачиваться за спины защитникам.
Но не всем удавалось взобраться, многие лестницы удавалось опрокинуть, а затем на упавших кантийцев обрушивали подожженные ядра.
Северяне не ограничились двумя стратегиями нападения. В каменные стены башен стали врезаться валуны, ядра и тяжелые камни прямиком с небес.
***
Леннон взобрался на одну из башен, по которой велся обстрел. Герцог Холоборна заметил на подступах к замку осадные машины.
Не понимая, как враг смог подвести столько орудий и солдат так близко к Рангарону, Леннон поспешил вниз, чтобы найти Ганна Темешвара.
***
Оглушительные раскаты и жуткий треск доносились до ушей холоборнцев со всех сторон. Сама земля дрожала под натиском северян.
Тяжелые деревянные лестницы, сделанные вручную и укрепленные железными кольцами, возникали повсюду. Скидывать их, защищать ворота и пригибаться от многочисленных смертоносных ядер было попросту невозможным. Враги атаковали разом всеми возможными способами. Северяне, с брагой в крови и огнем в глазах, шагали навстречу судьбе, позабыв о страхе и сомнениях.
Рогатые берсерки, мечники, державшие щиты, и хольды с секирами, будто нескончаемые, множились перед глазами защитников.
Холоборнцы теряли позиции, не выдерживая натиск. Щитоносцы изнемогали под атаками дикарей, но не отступали, прикрывая спины бегущим стрелкам. Укрытые под кольчугами и закрытыми шлемами, лица солдат заливались потом.
***
Леннон выбежал во внутренний двор и обнаружил Ганна Темешвара, помогающего перекатывать взрывные бочки.
– Ганн! Ганн! – надрывая горло, Леннон махал командующему стражей.
– Мой герцог. Вы в порядке? – отозвался Ганн. – Вы без оружия? Возьмите мой меч, прошу вас.
Леннон принял дар, поблагодарил верного друга и потребовал от него объяснений случившегося.
– Почему на нас нападают со всех сторон? Неужели в море не было патрулей? – вопрошал герцог.
– Суда Хоралшира и наши баркасы должны были стеречь береговую линию, но, должно быть, их смели. В море бушует шторм, северяне могли подплыть на лодках и перерезать экипажи по одному. У меня нет точной версии произошедшего, мой герцог.
Над головой свистели пылающие снаряды. Ядра разбивались о стены башен, понемногу осыпая их крепкие каменные опоры. Ночная чернь сменилась медным заревом.
– Эти дикари используют все свои силы, чтобы подорвать боевой дух наших людей. Замку не выстоять, мой господин, бегите, пока есть шанс. – умолял Ганн.
– Ни за что, я буду сражаться за каждого холоборнца в этих стенах. Если северяне и победят, то узнают, что значит разевать пасть на изумрудную пчелу. Ты со мной, Ганн?
– Я всю жизнь верой и правдой служил вашему отцу, а теперь с радостью отдам жизнь за вас, мой господин.
– Тогда дадим этим тварям прикурить.
***
Мощные секиры и топоры северян перемешивались в зловещем вихре меж зубьев крепостной стены.
Несмотря на малочисленность холоборнцев и внезапное нападение, фриссеры несли тяжелые потери, из-за отчаянного сопротивления. Но сомнение и не думало зарождаться в головах северян, они бесстрашно продолжали штурмовать замок, словно рожденные для этого мгновения. Пламя вырывалось из их грудей, опаляя все на своем пути, а их сердца бились в такт ритму битвы.
Вихрь сражения обволок замок, противники проникли за стены и, словно чума, расползлись повсюду. Их сверкающие мечи и топоры окутали твердыню, которую никогда и никому доселе не удавалось взять извне.
Крики, стоны и проклятия наводнили воздух. Северяне метали пылающие факелы в деревянные надстройки и каркасы. Замок вспыхнул не смотря на мороз. Проклятый огонь кружил в своем разрушительном танце, поглощая все на своем пути. Дикая пляска распространялась все сильнее с каждым дуновением северного ветра.
Лишь смотровые башни и донжон возвышались над языками изголодавшейся стихии, сохраняя неистовство.
***
Сводчатые арки длинным туннелем протянулись от крепостных стен до внутреннего двора с конюшней. По ходу бежали замковые слуги, спасаясь от неостановимой разрушительной силы.
Обезумевший воин в рогатом шлеме схватил визжащую кухарку за волосы и швырнул в стену. Он раскручивал в руке легкий топорик, покрывшийся кровью, и облизывался, раздумывая, что именно ему сделать с несчастной южанкой.
– Пойдем-ка, тварь, – северянин потянул кухарку в темный закуток, ведущий к каким-то складским помещениям, и прижал ее к стене, пропитанной сливаемыми сюда отходами и компостом из люка чуть выше.
Он стал стягивать с девушки фартук, расшнуровывать ее платье, проникая все ближе к теплой коже своими грязными холодными руками. Наслаждение от процесса прервал звон стали и перестук шагов за спиной. Северянин обернулся и успел увидеть лишь яркую вспышку.
Леннон рассек мерзавцу горло и оттолкнул ослабевающее тело в сторону.
– Ты в порядке? – спросил герцог и подал руку кухарке.
– Да, ваша светлость, благодарю вас. – с надрывом произнесла та.
– Беги к донжону и спрячься за железной решеткой, там есть дверь, – Леннон протянул девушке ключ. – Постарайся не попасться северянам, иначе все те, кто уже есть внутри, погибнут. Не геройствуй, сразу беги в укрытие, открывай другим только, если врагов поблизости нет, ясно?
Девушка кивнула.
– Беги, давай.
Ганн Темешвар вбежал в закуток с выпученными глазами и крикнул, чтобы Леннон незамедлительно проследовал за ним.
– Что такое, Ганн? – спросил герцог.
– Бежим, сейчас же!
Леннон последовал совету, они помчались по туннелю в сторону конюшни, но выход им перекрыла дружина фриссеров. Тогда Ганн и Леннон побежали в другую сторону, но и там враги заполонили проход.
Решив не терять ни минуты, Леннон первый бросился в бой. Врагов оказалось слишком много и наносить ответные удары не представлялось возможным. Леннон выхватил треугольный щит у одного из трупов под ногами и стал прикрываться им.
***
Фриссеры перестали быть просто смертоносными воинами, они стали олицетворением безжалостных демонов, вкусивших сладкой крови. Голодные глаза сияли огнем разрушения, их мечи поглощали жизнь за жизнью. Ополченцев разрубали надвое свирепыми ударами секир, щитоносцев забивали дубинами до смерти, превращая в кровавое пюре, а лучникам и арбалетчикам рубили головы с плеч и насаживали на обугленные пики.
Стены Рангарона почернели от копоти и крови.
Ярл Дрокк Эйкшолл со своей дружиной зачищал жилые помещения от остатков южан. Выломав очередную дверь, фриссер очутился в просторных покоях какого-то вельможи. После недолгого осмотра, Дрокк понял, что попал в обитель Леннона Гюла, воина, сразившего Ингунн Жестокую.
– Осколок Хургун? – удивился Дрокк, глядя на дивное оружие в хватке ветвистых оленьих рогов над камином. – Неужто этот недотепа оставил меч здесь? Ха! Славный трофей.
Дрокк Эйкшолл потянулся к мечу, он едва коснулся пальцами его искусной гарды.
– Он не тебе принадлежит, Дрокк, – в покои вошел Вульфар Сварт. – Убери свои лапы.
– Мы берем замок штурмом, но чьи-то трофеи трогать не имеем права? Или ты решил забрать его себе? – возмутился Дрокк.
– Иные трофеи – не Осколок. В руках человека недостойного этот меч будет скорее обузой.
– Я-то недостоин?
– Достоин лишь тот, кто одолеет владельца в битве. – ответил Вульфар, встав между мечом и Дрокком.
– Может я и убил Леннона в пылу сражения, черт его знает, мы можем вообще больше его никогда не увидеть!
– Ты меня не понял, я не взываю к твоей морали, Дрокк, делать это уже поздно, учитывая, что мы натворили сегодня, какую резню учинили, насколько излишне жестоки мы были. Я предостерегаю тебя. Этот меч не станет служить тебе.
– Это мы еще посмотрим. – Дрокк оттолкнул Вульфара и схватился за Осколок Хургун.
Дрокк глядел на сие произведение искусства с восхищением и трепетом, но меч будто дремал и даже не блеснул в ответ новому владельцу.
***
Пламя все разгоралось и сжигало остатки задыхающейся надежды. Пронизанные жаром внутренние дворы замка превратились в сцены кровавой бойни. Земля набрякла от крови не только бравых защитников, но и беззащитных детей, женщин и стариков.
Истерзанный многочисленными ссадинами, царапинами и порезами, Леннон в окровавленной одежде и не менее помотанный битвой Ганн бродили среди изуродованных тел, каждого из которых они знали многие годы.
Придворного врача Микицу пригвоздили к одной из мишеней ристалища. Лицо его исказилось ужасом, глаза переполнились кровью лопнувших сосудов. Изгвазданная в грязи, копоти и крови голова конюшего Опри лежала поодаль от перекошенного тела. Придворного виночерпия Геркуса сперва избили, а затем зарезали, как свинью.
Леннона переполняла злость и жажда мщения. Его руки и губы дрожали от осознания, что столько хороших и трудолюбивых людей погибло столь отвратительной смертью. И Леннон не успел им помочь. Он не смог бы этого сделать при всем желании.
Герцог понял, что бороться больше было не за кого, и они с Ганном поспешили утаиться в донжоне.