Александр Алексеевич Кассий
Король Мистрока. Красный Вестник
Глава двадцать первая
Большой Северный тракт
Эйра держалась в седле уверенно, сохраняла спину прямой и не забывала следить за пленником с перевязанными руками. Их кони мчались рысью по Большому Северному тракту, до Рангарона уже было рукой подать, его каменные башни и зубчатые стены виднелись в дали, подернутые дымкой.
Эйра никак не могла нарадоваться, что наконец очутилась дома, даже омрачающая ее визит ситуация не могла задушить того порыва эмоций, что изливался из нее тем сильнее, чем четче становились башни родного замка, в стенах которого она росла, воспитывалась и обучалась. Здесь же жил ее брат, с которым ей уже удалось повидаться, и мать, с которой только предстояло. Из всех членов семьи Эйра имела более или менее теплые отношения лишь с матерью, ведь с братом не получалось выстроить ничего путного с самого детства, а отец погиб слишком рано. О покойном родителе Эйра знала немного, в основном лишь то, что он за словом в карман не лез, отчего его язык был его врагом. Мама всегда говорила, что эта черта всегда и отталкивала, и каким-то чудесным образом манила.
Мама Эйры Банфи – епископ при Рангароне, верная подданная герцога Валрейда Гюла Холоборнского. Династия Банфи уже много поколений служила предкам Валрейда, начиная с тех времен, когда те проживали в поместье Гюла, что ныне переоборудовали в одну из крупнейших виноделен. Поместье это располагалось у истока Мезокет и вот уже много веков сохраняло свою красоту и белизну.
– Нехилые замки себе строят эти бароны да герцоги, не так ли? – заметил Мэтт Кэнан, хмурясь от вида монументального каменного сооружения. – Я слышал, что их содержание обходится дворянам в сотни золотых ежемесячно. Гниение деревянных опор, протекающие крыши, проседание фундамента от изменений рельефа. Замки огромны, уродливы и крайне невыгодны. Но в них продолжают жить вместо того, чтобы построить человеческое жилье, которое будет легче обогревать и чинить.
– Это слишком опасно, стены замков и крепостей сдерживают целые армии от внезапных нападений. – оспорила Эйра.
– Кто же на них нападет? В государстве мир уже много лет, вассалы короля Эдуарда не имеют права на внутренние конфликты, корона защищает всех богачей.
– Какое тебе до этого дело? – грубо и неприветливо ответила всадница. – На кой бездомному страннику считать чужое богатство? Не уж то надеешься обчистить казну Рангарона, пока я буду занята информированием герцога?
– Денежки твоего герцога мне ни к чему, – осклабился Мэтт. – Я лишь пытаюсь сказать, что вместо того, чтобы спускать золото в никуда, сильные мира сего могли бы больше помогать страждущим.
– Благородные пэры и без того стараются помогать подвластным областям, ведь каждому отдельному доброму крестьянину не помочь, да и с чего бы господам делать это, ведь они не могут быть уверены, что траты будут использованы с умом, – негодовала Эйра. – В конце концов, каждая монета в кармане феодала заработана его силами и ему решать, на что пустить свое богатство.
– Тебе не понять, ведь ты индивидуалистка, как и подавляющее большинство этой грешной земли. Ты не задумываешься об обществе, когда что-то касается твоего личного достояния, ты лучше потратишь пару серебряных на очередную тарелку похлебки для своего набитого живота, нежели поделишься с ближним.
– Надо же, какой ты альтруист! – возмутилась Эйра Банфи. – Много же ты думаешь о ближних, выполняя приступные контракты и набивая карманы грязными монетами?
– У меня за душой ни гроша, если ты не видишь. А преступник из меня уж явно куда менее искусный, чем из твоих благородных пэров. Неужто ты думаешь, что их богатства заработаны честным путем? Подпольные игры, запрещенные товары, договоренности, потайное рабство, шпионаж. Я в этом деле сведущ весьма хорошо. – с пламенем в голосе рассуждал Мэтт, в каждом слове чувствовалось его искреннее презрение к каждому дворянину.
– Я не глупа и не слепа, но этот мир не идеален. Есть вещи, которых не изменить. Это не отменяет существования достойных людей, что помогают простым людям. И даже если выслушать тебя, то что ты предлагаешь? Пленить каждого пэра, лишить их богатств насильно и раздать народу? Это ведь незаконно, к тому же – это гражданская война. Неужто ты ратуешь за смерти невинных, неужто готов взять на себя каждую отнятую жизнь?
– Я не буду брать жизни людей на себя, потому что идти в бой за правое дело было бы их личным решением. Каждый человек имеет свою голову на плечах и лишь он кузнец своей судьбы.
– Ты говоришь о войне. А что, если богачи решат, что крестьяне не имеют права так свободно жить на их землях и захотят ограбить их амбары да погреба?
– Притеснять и без того притесненных?
– Почему же одним можно нарушать закон, а другим – нет. Где же справедливость?
– А ее нет. И никогда не было. Одни рождаются с золотой ложкой в жопе и богатеют на чужой бедности. Когда один барон разоряется, то все его состояние переходит другому барону, а от того еще одному. И так по кругу, в этой цепи простой народ доедает остатки. Почему одним суждено править миром лишь потому, что они родились в роду зажравшихся упырей, а другие вынуждены надеяться дожить до следующего лета и не умереть с голода?
– Предполагаю, что ты ошибся с профессией, с подобным идеализмом стоило отправляться в священники. Хотя даже моя святая мать столь сказочными рассуждениями не занималась никогда.
– Вопрос не в том, какое место мы занимаем, а то, как мы мыслим. Монахи рабы по своей природе, рабы заветов и паств. Каждый барон, граф, герцог и даже король рабы своего положения. А я свободный человек.
– Что-то не похоже. – Эйра сдвинула брови и посильнее натянула веревку. Пленник чуть не свалился с лошади и искренне усмехнулся.
В скором времени всадница и ее пленник добрались до Рангарона. Солдаты пропустили их через барбакан, предоставили место в конюшне и согласились проводить к герцогу Валрейду, который как раз заканчивал молиться в часовне.
Глава двадцать вторая
В тени крепостных стен
Рвы, зубчатые стены, высокие башни – не проблема, если знать подход. Особенно, если предстоит пробираться ранним утром. На всем Мистроке едва найдется даже пять замков, что до сих пор сохраняли былую неприступность. И это играло на руку тому, кто желал пробраться внутрь, не попадаясь на глаза вооруженным солдатам и внимательным пешеходам.
Женщина, чье лицо скрывалось в глубоком капюшоне, подошла ко рву и, раскрутив, метнула лезвие с привязанной к нему веревкой, прямо в ствол осины, росшей по ту сторону канавы. Острие вонзилось глубоко и накрепко застряло в толще дерева. Противоположный конец веревки незнакомка привязала к торчащей из земли коряге. Натянулся канат, женщина испробовала его устойчивость и обеими ногами встала на веревку. Она, словно цирковой канатоходец, шагала по веревке, идеально балансируя. На середине пути, прямо надо рвом, коряга с узлом слегка накренилась и хрустнула, отчего канат приспустился. Ноги незнакомки в капюшоне чуть ли не касались воды, мокнуть ей было никак нельзя. Она все же смогла устоять ровно и добраться до противоположного берега.
Вроде бы никто не услышал ее подступа, меж мерлонов не выглядывала ничья голова, сохранялась гробовая тишина, даже собаки и вороны не подняли голос.
Женщина усилием вырвала лезвие из осины и вонзила в песок у обрывистого берега рва. Канат опустился в воду, спрятавшись от случайного взгляда.
Следующим шагом лазутчицы стало постукивание по каменным кирпичам основания крепостной стены. Она долго и еле слышно била фалангами пальцев по камням, пока не услышала гораздо менее плотный и глухой звук. Незнакомка надавила на камень – тот углубился в толщу стены и неподалеку поднялась толстая решетка канализации, откуда темно-зеленым потоком струился зловонный ручеек.
Лазутчица вошла в канализацию и прикрыла ноздри ладонью. Многовековой запах разложения, помоев и мочи пропитал стены тоннеля, каждый его камушек.
Женщина прекрасно знала множество секретов этого замка и многих других, она знала больше, чем любой другой из нынешних владельцев. Она знала также и то, что канализация тянулась до пространства прямиком под главным зданием замка. Ныне эти катакомбы были заброшены и никому не нужны, но раньше проход, через который незнакомка проникла внутрь, находился под водой и скрывался от глаз непрошенных гостей, а сей туннель вел к темницам и пыточным. Из подземелья было два пути наверх: винтовая лестница, что вела прямиком в помещение надзирателя и два вспомогательных пути в виде длинных вертикальных лестниц.
Но тридцать лет назад предыдущий хозяин замка отдал приказ завалить все проходы. Все, кроме одного, оставленного в качестве черного хода для самых крайних случаев. Загвоздка заключалась лишь в том, что старая деревянная вертикальная лестница упиралась в запертый люк, по ту сторону заваленный ящиками винного погреба. И лазутчица ни за что бы не справилась с проникновением, если бы не поддержка извне.
Лазутчица считала себя лучшей в своем ремесле по большей части благодаря своей осведомленности обо всем и обо всех. И то, какое количество золотых ей заплатил заказчик, подкрепляло ее самомнение. Половину от обещанной суммы ей передали сразу же, пришлось быстро спрятать богатство в укромном местечке. Уже этого взноса хватило бы для покупки целых трех лучших лошадей редчайших мастей, а со второй половиной будет можно прикупить скромное имение у берега Тихого моря и жить припеваючи лет пять, позабыв про ремесло наемницы.
Женщина добралась до нужной лестницы и начала подъем. Поперечные балки поскрипывали и прогибались под весом тела, пугающе хрустя. Мало того, из тьмы сверху о голову разбивались холодные капли из какой-то протекшей бочки. Добравшись до самого верха, лазутчица трижды стукнула о деревянный люк и стала дожидаться ответных действий. Ее руки устали после длительного подъема и понемногу соскальзывали. Наконец по ту сторону загрохотали перекатывающиеся бочки и раздался щелчок от поворота ключа. Дверца люка отворилась, тусклый свет упал на женщину в капюшоне, блеснула ее темно-каштановая коса.
– Хорошая работа. – деловито шепнула женщина, очутившись в сыром погребе, где пахло кислым виноградом, крысиным пометом и горьким миндалем.
Лазутчица подкинула звонкую золотую монетку подручному, что предпочел остаться в тени и ничего не ответил. Он лишь кивнул, прикусил монету зубами, протер ее полой своего платья и скрылся. Таинственная женщина же поднялась из подвала на первый этаж главного здания, а оттуда, скрываясь от огней факелов утреннего патруля, добралась до охраняемых дверей в часовню. Двое солдат не давало ей выполнить финальный пункт в текущем деле, поэтому незнакомка скинула с плеч длинную накидку с капюшоном. Уверенной поступью к стражам направилась леди в бархатном лазурно-синем платье с корсетом и черном кружевном болеро, чья длинная коса была достойна самой королевы.
– Простите, добрые солдаты, – великодушно произнесла дама с выразительным дворянским говором. – Мне так нужна ваша помощь.
Солдаты взглянули на прекрасную даму и не смогли оторвать своих глаз. Ее бледная кожа чуть ли не бриллиантом блистала в свете ламп, а пышные губы изрекали по-настоящему божественные вздохи. Никто из стражников так и не понял случившегося, блеск аристократической кожи леди отвлек от блеска лезвия ее тонкого кинжала. Хитрая незнакомка одним легким взмахом заставила сторожей пасть на колени, держась за горло. Жизнь стремительно покидала их тела. И вот оба мужчины, ни разу не охнув и не скрипнув кольчугой, лежали у ног роковой женщины. Ни единой капли крови не пролилось на пол, не брызнуло на шелковое платье. Женщина нагнулась вытерла стальное лезвие кинжала об сюрко мертвого стража, осмотрелась и поспешила в часовню.
Двери скрипнули, нарушив покой дома стихий. За арками притвора виднелся сидевший на коленях у алтарной перегородки Валрейд Гюла. Лики святых, чьих тел коснулось благословение стихий, опускали на него смиренные взгляды и слушали исповедь.
Валрейд закончил покаяние перед высшими силами и отвлекся на шум за своей спиной. Он поднялся, когда увидел меж скамеек идущую к нему на встречу молодую даму со взволнованным лицом.
– Кто вы, миледи? – спросил Валрейд, кивая в знак приветствия. Он был удивлен тем, что его уединение прервали, но все же не отрекся от любезностей. – Как стража пропустила вас?
– Они отправились на зов дозорных. Какой-то безумец ворвался на территорию замка и грозился перерезать всех кур, свиней, а затем и людей. – робко простонала дама. Ее бледные тонкие пальчики тревожно теребили кружева болеро, свисающей с ее плеч.
Прекрасная незнакомка приближалась осторожно, неспеша, а Валрейд ничуть не противился этому, он внимательно изучал леди, дивясь, откуда она могла взяться, ведь из всех гостивших в его стенах господ, что еще оставались после званого ужина, не было никого подобного.
– Я пришла предупредить вас и…
– Кто вы такая? – прервал ее Валрейд. – Стойте там, где стоите и более не приближайтесь.
– Я всего лишь хотела убедиться, что вы в безопасности. – произнесла женщина, сделав еще один шаг. До незащищенной никакими доспехами шеи Валрейда ей оставалось совсем немного. Пара шагов и…
Двери часовни вновь скрипнули. В притвор ворвалась белокурая женщина в сегментарных черных наплечниках и черном отполированном до блеска панцире. Лазутчица узнала руку гарденпортского кузнеца, что выковал эти доспехи. Ей доводилось некогда выпивать с ним, споря, что тот не сможет создать такую кольчугу, которая смогла бы остановить точный удар ее кинжала. Кузнец, разумеется, проиграл и проставился на две огромные бочки теплого эля.
– Всадница Горя. – с хитрой и безжалостной улыбкой произнесла леди в бархатном платье.
– Стой там, где стоишь. – пригрозила рыцарь, держа в кисти метательный нож.
Валрейд попятился и взобрался на алтарь. Отсюда незнакомка не успела бы его убить прежде, чем долетит ножик его спасительницы.
Рыцарь и лазутчица сблизились. Белокурая дева остановилась в четырех шагах от нее, опасаясь сокращать дистанцию еще сильнее. Лазутчица проследила за движениями благородной девушки и поняла, что та и сама ее изучает, не спеша вступать в открытый бой сразу. Рыцарь стояла на таком расстоянии, что взмах кинжала не достанет. На поясе вотерлэндской верховой болталась сабля, достаточно длинная и легкая для быстрой атаки.
Лазутчица натужилась. Ее ладони внезапно для нее самой вспотели и это послужило причиной неустойчивой хватки за рукоять кинжала. Рыцарь сделала шаг и нанесла удар столь неожиданно и стремительно, что лазутчица лишь успела вынуть свое холодное оружие из длинного рукава платья. Сабля рассекла подосланной убийце живот и грудь, восхитительное синие одеяние окропила кровь. Прекрасная незнакомка качнулась сперва влево, затем вправо и, наконец, упала на спину. Глаза ее закатились, а конечности еще некоторое время дергались в судорогах. Гримаса боли застыла на прекрасном овале ее лица навечно.
– Ваша светлость, – рыцарь спрятала саблю в ножны и подбежала к Валрейду. – Она вас не тронула?
– Слава всем стихиям, Эйра! – обрадовался герцог и приобнял свою спасительницу. – Я цел. Не представляю, как такое могло произойти.
– Она убила стражей у входа в часовню. – горестно сказала Эйра, помогая герцогу спуститься с пьедестала алтаря.
– Ласло и Эрне. – опечалился Валрейд и умолк.
– Мне жаль.
Герцог кивнул и, подойдя к порогу часовни, склонился над телами. Обоим погибшим он закрыл глаза и осенил двоеперстием, проведя линию ото лба до сердца.
– Нужно сообщить их семьям. Хорошие мужики были, совестливые. В отсутствие Ганна лишь им я мог доверить свою жизнь. Они исполнили свой долг, покойтесь с миром. А зачем ты здесь? Ты ведь верховая нынче, что забыла в родном гнезде?
– Вообще-то, здесь меня быть и не должно, – поясняла Эйра. – Я должна была доставить пленника в Бэйст, но все пошло не по плану. Выбежал сын грибника и попросил спасти его отца от ужасного зверя. Я поспешила на выручку и столкнулась с огромным красным волком. Предвижу ваше любопытство, да, скорее всего это тот самый зверь из легенд. И я даже думала, что смогла умертвить бешенного зверя, но тело его испарилось, а Матьяш с остальными отправился в погоню, зверь убежал в сторону Вотерлэнда, поэтому Холоборну пока ничто не угрожает. Ах да, я пересеклась с Ганном, Матьяшем и братом.
– Любопытно. Столько событий за столь малый срок. Выходит, предзнаменование не врет. Грядущая война. Нападение на мою персону. – вздохнул Валрейд.
– Война? – удивилась Эйра. – Ничего не слышала об этом.
– Тебя наверняка давно не было в столице. Король вздумал воевать. Столько лет мира красному волку под хвост. Расскажу тебе все поподробнее на досуге. А где твой пленник, о котором ты говорила?
– Он в конюшнях под присмотром ваших людей, – ответила Эйра. – Сожалею, но мне нужно закончить свою работу с ним, я прибыла лишь, чтобы передать информацию о волке.
– Ты не можешь! – Валрейд взял Эйру за латный наплечник. – Я не могу больше никому доверить свою жизнь в отсутствие Ганна. Прошу тебя, подожди до его возвращения, либо я прикажу своим рыцарям доставить пленника.
– Нет, его должны сопровождать только вотерлэндские верховые, никак иначе. Хорошо, – согласилась Эйра. – Я останусь на какое-то время, потому что понимаю ваше состояние сейчас. Я буду рядом, пока не вернется Ганн. Также вскоре должен прибыть мой товарищ, он тоже в состоянии доставить преступника.
– Тогда я временно назначаю тебя ответственной за безопасность в замке. Прикажи проверить укрепления, нужно узнать, как убийца смог проникнуть. И пусть фортификацию приведут в порядок, давно пора уже очистить канал вокруг замка и отремонтировать стены.
– Будет сделано. Могу ли я перед этим увидеться с матерью?
– Сожалею, но я отправил ее по важному поручению. Вряд ли она успеет вернуться до твоего отбытия.
– Жаль это слышать. Я давно с ней не виделась. Впрочем, будет еще шанс, когда мне дадут месяц отдыха следующей весной. И герцог, я тут подумала. А может быть такое, что нападение и грядущая война связаны? – спросила Эйра.
– Война и покушение? – задумался Валрейд. – Я практически уверен в этом. Наверняка северяне наняли убийцу, чтобы избавиться сперва от меня… Елизавета!
Валрейд сорвался с места и поспешил на второй этаж.
Глава двадцать третья
Покои Леннона
По полу гулял сквозняк. Ветер влетал в распахнутые окна и проскальзывал под дверь в коридор. Леннон сидел на пышном разноцветном ковре посреди своей комнаты и водил ладонью по ворсинкам, то приглаживая их, а то взъерошивая. На улице каркали вороны и горлопанил народ, населявший замок. Царила прекрасная погода, но Леннону не хотелось ни гулять, ни читать, ни даже играть. Он был полностью погружен в раздумья столь сакрального характера, что боялся думать слишком громко, чтобы домовые духи не услышали его.
Леннон был уверен в существовании этих таинственных существ, он оставлял у порога своей комнаты со стороны коридора стакан с теплым молоком и просил никого не трогать, а на утро сосуд оказался пустым. И это было не единственным доказательством, мальчик часто слышал топот по ночам. Эти легенькие шажки не могли принадлежать никому из его семьи или прислуги, слишком уж воздушные они были. Даже Шамуэль не стал отрицать существование домового в стенах замка, он качнул головой, когда Леннон решил поделиться своими догадками, и лишь добавил, что такое вполне возможно. Престарелый учитель посоветовал не злить духа, чтить его, кормить и не шуметь по ночам.
Мальчику нравилось думать, что у него есть столь замечательный сосед, но иногда возможное присутствие домового поблизости пугало или вызывало неуютность. Леннон не мог расслабиться, ощущая на себе скрытный взгляд сожителя.
Отворилась дверь. Леннон перепугался, сперва предположив, что домовой дух все же услышал его мысли и пришел в ярость, но в комнате очутился Айринг. Младший брат сперва обрадовался появлению старшего, но лицо Айринга выражало крайнее недовольство.
– Что-то случилось? – виновато спросил Леннон, теряясь в догадках, чего он мог натворить, о чем уже позабыл.
Айринг сперва промолчал. Он как раз вернулся с прогулки, которая омрачилась наказанием от отца, и поспешил внутрь, чтобы выместить на ком-то свой гнев и разобраться в ситуации.
– Ты рассказал отцу? – рыкнул Айринг.
– О чем? – растерялся Леннон.
– Только ты знал о Лорензе, ты видел, как мы познакомились, это было при тебе. – грубил брат.
– Нет-нет, – старался оправдаться Леннон, но сил перекричать собеседника, что был вдвое выше него, не было.
– Больше некому!
– Это мог быть кто-угодно. Кто-то еще мог вас видеть.
– Ты всегда был ябедой, – Айринг не слышал младшего брата, да и не особо-то и хотел. – Почему нельзя иногда просто промолчать? Никому в замке не было до этого дела, мало ли куда я убегал. Но отец знал даже про то, что Лоренза простолюдинка.
– Я не знаю! Не знаю! – Леннон совсем запутался, он не помнил, чтобы о чем-то таком делился с отцом, ему попросту было незачем это делать.
– Впредь держи свой рот на замке и лучше дважды подумай прежде, чем его открывать. – произнес Айринг с пугающим хладнокровием и покинул покои.
Леннон продолжил сидеть на ковре в смятении. Его больше не волновал домовой или что-либо еще на этом свете. Глаза мальчика взмокли от слез.
В полном одиночестве он просидел до полудня, затем к нему явился камердинер с нарядом для семейного обеда. Леннона причесали, умыли, припудрили, подстригли ему ногти и приодели. Мальчик ненавидел эти ежедневные процедуры, ему всегда хотелось иметь стол в своей собственной комнате, где он мог бы спокойно завтракать, обедать и ужинать, не наряжаясь для этого по часу.
После застолья Леннона повели в старый зал герцогского совета, где раньше устраивались собрания всех приближенных герцога, либо во время съездов баронов и городских советников. Ныне зал простаивал в прохладном полумраке, капители колонн покрылись паутинами, а ножки столов обгрызены крысами и мышами.
Леннона посадили за стол и наказали дожидаться сэра Шамуэля Арпада. Учитель явился только спустя полчаса, Леннон успел задремать и внезапный грохот навалившейся на стол стопки книг здорово его напугал.
Занятие прошло в привычном темпе. Леннон, как и всегда сперва упрямился, капризничал и оттягивал нудное и неинтересное чтение, потом пытался отвлечь Шамуэля и натолкнуть его на рассказ об какой-нибудь очередной древней легенде, которые мальчик обожал, а когда учитель начинал злиться и требовать дисциплины, то уже начинал понемногу вникать в учебные рукописи и зачитывать содержимое вслух. Шамуэль деловито кивал, когда Леннон читал без ошибок и с хорошей интонацией, и хмурился, словно на язык ему попал лимонный сок, когда ученик запинался и терял нить повествования.
Поздним вечером у Леннона выдался свободный час. Все выматывающие занятия остались позади и, наконец, можно было немного развеяться, бродя по коридорам замка. Каждый день сын герцога считал часы до окончания учебного дня, ему так наскучили ежедневные занятия, что он только и делал, что дожидался, когда от него все отстанут. По понедельникам и вторникам приходилось по большей части изучать историю культур и художественную литературу, по средам – математику и астрономию, по четвергам – иностранные языки и филологию, по пятницам – историю Холоборна и все прочее связанное с этим, а суббота была любимым днем Леннона, ибо в этот день Шамуэль учил его военной истории.
Из всего многообразия дисциплин только изучение военного ремесла вызывало интерес у юного Леннона. Он обожал читать и слушать о подвигах рыцарей, об их добродетели, о различных тактиках при осаде крепостей и замков, о боевых построениях, об эффективности осадных машин. Любимым событием Леннона была осада древнего города Аур, в котором жил народ хинтафов (коренных жителей Мистрока). Руины города распылались на территории герцогства Вотерлэнд, неподалеку от нынешнего городка Стоун. Аур был последним существующим городом Хинтафии. Стены его были высоки, а от главных ворот тянулся длинный каменный мост с множеством передовых башен прямиком до холмов. Культура хинтафов была куда более развитой, чем у пришельцев с большой земли, но прародители нынешнего королевства Вайнсбург знали толк в завоеваниях. Окружив город со всех сторон, солдаты обстреливали стены из камнеметных машин. Каменные стены обрушились в нескольких местах, тогда часть войск взяла штурмом бреши, а другие отправились захватывать длинный величественный мост с множеством башен. Продолжительный штурм затянулся на неделю, солдаты не могли пробиться даже через бреши в стенах, а на мосту удалось захватить лишь пару башен. Тогда на поле боя явился тот, кто переломил ход битвы. Высокий воин в доспехах, выкованных величайшими мастерами молота и наковальни из-за моря. Говорилось, что стальные пластины его были сплавлены из железной руды глубоких рудников Дум-Вазара и редчайшего флюорита, найденного в жерле вулкана Карголора. В руках воина блистали в лучах величавого солнца расписная секира и большой щит. Длинные волосы воина развевались на ветру и ослепляли врагов небывалым златом. Каждый, кто вставал на пути свирепого и прекрасного завоевателя, отправлялся к праотцам. Воин не оставлял раненых, не щадил никого, кроме детей и молодых женщин. Взмах его секиры означал лишь смерть для тех врагов, которым не посчастливилось оказаться слишком близко. Обороняющиеся в ужасе разбегались при виде золотых локонов и заколдованных доспехов, обагрившихся кровью. Город был взят за считанные часы, а остатки отступившей вражеской армии перебили в главной башне городской крепости. Там же был взят в плен и король хинтафов, его публично казнили на центральной площади Аура в назидании оставленным в живых. Великого воина в заморских доспехах прозвали Вайнсом Кровопускателем. Именно от него пошел род нынешних правителей королевства.
В тот день пала древняя и могущественная цивилизация Хинтафия, чей народ был взят в рабство и освобожден только к четыреста восемьдесят седьмому году до новой эры.
Леннон любил в этой истории все, сам не понимая почему. Возможно, его будоражила сама мысль о том, что одна великая цивилизация пала, чтобы возвысилась другая. Либо мальчику просто-напросто нравилось читать о могучих рыцарях, а Вайнс Кровопускатель был самым могущественным из всех. В своей любви к рыцарям Леннон был близок к Ланн, но сестра, как и многие девушки, рассматривала благочестивых воинов с романтической точки зрения, в то время как Леннон глядел на образ воинов-дворян с белой завистью. Он и сам хотел стать храбрецом, о котором сложат легенды.
Но, возвращаясь к древнему Мистроку, стоило бы упомянуть, что, помимо хинтафов, коренным населением являлись и гунты, что были куда более многочисленны и куда менее цивилизованны. Гунты жили племенным строем, враждовали между собой и беспрестанно грабили соседские поселения. Хинтафы происходили из племени гунтов, но превзошли своих предков во всем.
Когда на остров прибыли будущие основатели королевства Вайнсбург, вельветы, то они высадились в землях, что ныне именовались Хоралширом. И благодаря защищенным позициям среди холмов и гор той местности и обширному боевому флоту, вельветам достаточно быстро удалось подчинить себе все общины гунтов. Из-за своей многочисленности (гунтов было и до сих пор оставалось больше вельветов) коренное племя существовало до сих пор и составляло наибольший процент крестьян на всем Мистроке.
Леннон же, как и все нынешние дворяне, принадлежал именно к роду завоевателей. Он был чистокровным вельветом и гордился этим.
И вот, потомок великих воинов брел вдоль пустого коридора, когда его настигла, по его мнению, потрясающая в своей дерзости и смелости идея. Леннон выбежал на террасу второго этажа и по деревянной опоре взобрался на навес, с которого смог вскарабкаться по чугунному водостоку мимо третьего и четвертого этажей на черепичную крышу западного крыла. Крыша была разноуровневой и несимметричной, к тому же стропильными балками она упиралась в башню сторожевых помещений, соединенных небольшими подвесными мостиками с донжоном.
Леннон лазил ничуть не хуже своего старшего брата, а то и ловчее его, чем был обязан своему малому размеру и астеническому телосложению. С крыши можно было запросто упасть и разбиться насмерть, переломав себе все кости, и оставить на земле кровавую субстанцию, напоминающую гуляш. Леннон усмехнулся, решив, что никогда и ни за что не умрет так нелепо.
Под открытым небом даже домовой не мог услышать мыслей Леннона, лишь ветер был ему другом и внимательным слушателем. Мальчик наблюдал за медленно выплывающей из-за облака луной.
– Ненавижу! – сердито шепнул Леннон. – Почему он вечно цепляется ко мне?! Лучше бы у меня не было брата! Почему все внимание достается ему, а он еще и недоволен! Вот бы его как следует приложили на турнире! Айринг может и умелый воин, но встретился бы он с Вайнсом Кровопускателем! Ха! Вот было бы зрелище. Вот я вырасту, тогда Айринг не сможет меня обижать. Тогда я смогу давать ему сдачи! И отец ему не спасет. Ха!
И Леннон привстал, воображая, что он могучий воин в пылу битвы. Он балансировал на крыше, крутясь и вертясь в боевом вихре. Так он и провел всю ночь, радуясь, что его никто не хватился.
Близилось утро. Сидя на коньке крыши, Леннон услышал чьи-то голоса. Он сполз по скату на другую сторону и свесил голову, глядя вниз. На балконе второго этажа стояла Елизавета в вечернем контуше нежно-бежевого цвета с плетеными узорами и разноцветными бутонами. Елизавета облокотилась на балюстраду и размахивала веером, хоть на улице и не было жарко. Под площадкой верхом на сером в яблоко коне с кудрявой черной гривой молодой человек в кафтане и накинутой поверх заношенной фиолетовой хламиде с капюшоном. Седок прекрасно держался в седле, а его конь величавой поступью описывал круги под пристальным взором Елизаветы.
Через плечо юноши была перекинута сафьяновая сумка с клеймом купеческой гильдии. Должно быть, этот незнакомец прибыл с купеческим экипажем, поэтому его и впустили. Но вряд ли у него были намерения что-то продать старшей сестре Леннона, желал он кое-чего совсем иного, даже маленький мальчик, подглядывающий с крыши, понимал это.
– Прекрасная Елизавета, позволите ли вы взобраться к вам на пьедестал и взглянуть в неописуемую красоту ваших глаз? Удостоюсь ли я этого дара или вы откажите мне, как и прежде? – любезничал юноша.
Ветер игрался его легкими и шелковистыми волосами, придавая и без того почтенному юноше романтично-героический вид.