Александр Алексеевич Кассий
Король Мистрока. Красный Вестник
Айринг уже встречался с пожарами в замке, несколько раз помосты и оружейные сгорали дотла, но в некоторых случаях удавалось остановить распространение пламени. Тогда и теперь огонь мог перекинуться на стены усадьбы, отчего камни начали бы лопаться. В худшем случае каркас здания мог не выдержать, из-за чего обвалилась бы крыша, похоронив под собой все имущество и, быть может, даже людей.
– Вы еще кто такие? – пробравшихся на территорию остановил сторож, наемник в шапероне и тканной поношенной тунике поверх кольчуги.
Страж схватил обеими руками копье и угрожающе покачивал им.
– Я хочу помочь остановить огонь, – предупредил Айринг. – Если его не огородить от основной конструкции, то все здание может обвалиться.
– Эта резиденция стоит уже сотни лет, еще день точно простоит. – недоверчиво хмурился сторож.
Пожар не стихал. Крестьянин, что бежал с наполненным ведром, споткнулся и пролил все до последней капли, когда обугленный кусок балки полетел в его сторону.
Сторож огляделся и недовольно причмокнул:
– На самом деле лишняя пара рук нам не помешает, но и не думайте ни о какой награде, я таких знаю, жуликов. Нашего хозяина все равно дома нет, вам некому будет заплатить.
– Деньги не нужны. – заверила Лоренза и ущипнула сына герцога за руку, когда тот собирался возмутиться подобной гнусности.
– Сколько у вас ведер? – порыкивая, спросил Айринг.
– Всего два, вот ребята и бегают туда-сюда. Было еще три, но ржавчина днище проела, сами понимаете, в таких воды не набрать. – встревоженно ответил сторож.
– Должны же быть кадки и бочки, это ведь виноградники.
– Все бочки казенные, ежели с ними чего случится… головы мне не сносить.
– Хуже будет, если здание обгорит.
– Все равно, большая часть бочек в погребе. Вход в него как раз и горит. – сторож снял головной убор и приложил к груди.
– Должны быть еще! – настаивал Айринг.
– В Гумне, – вспомнил наемник. – Возьмите там, может корыто еще какое найдете. Вот, возьмите ключ. Ежели помощь понадобиться, то кричите-зовите.
Айринг взял ключ, и они с Лорензой отперли двери гумна. Внутри было прохладно, темно и сыро. Груды хлама, среди которого старые инструменты, рабочая одежда, башмаки, ручные тележки да всякие сухие травы, соленья, мука и скирды необмолоченного жита.
– Тележка! – догадался Айринг.
– Есть еще мешки с песком. – предложила Лоренза.
– Отлично, это-то нам и нужно. – Айринг закинул в тачку три мешка, прихватил с собой пару веревок и вывез все наружу.
Юноша остановился у горящей пристройки и окликнул собравшихся:
– Добрые люди, скорее нужно опоясать мешок одним концом веревки. Кто-нибудь еще должен подогнать тачку к колодцу и наполнить ее водой. Уже из нее легче будет черпать, не отходя далеко.
Айринг на глаз определил длину веревок и взглянул на высоту крыши усадьбы. Было метров десять. Каждая веревка по отдельности ели дотягивала до шести. Тогда Айринг связал две веревки воедино, взял свободный конец в рот и ловко вскарабкался по фасаду здания. Юноша оттолкнулся от цокольного карниза, опирался на подоконники, сандрики, полубалюстрады и руст. Довольно быстро Айринг очутился на черепичной двухскатной крыше. Первый мешок как раз привязали к веревке, и Айринг изо всех сил подтянул его к себе. Когда мешок с песком оказался у него в руках, Айринг кое-как разорвал мешковину и стал сыпать прямиком на клокочущее пламя под ним, стараясь провести насыпную линию, чтобы оградить крышу пристройки от основного здания.
В то же время крестьяне подвезли наполненную водой тачку. Мужчины набирали воду прямиком оттуда и обдавали пожар.
Постепенно огонь утихал, белые стены усадьбы лишь слегка почернели, но основной ущерб уже был предотвращен. Айринг спустился с крыши и к нему бросилась Лоренза, заключив в объятия.
– Неплохо, парень. – подметил сторож, ковыряясь в зубах.
– Большое вам спасибо, молодой человек, – горячо радовалась крестьянка. Она прильнула к Айрингу, когда его отпустила Лоренза. – Как мы можем отплатить вам за помощь?
– Право, не стоит. – скромничал юноша.
– Знаю, приглашаю вас с барышней на ужин к моей семье! У нас осталась картошка, я подам вместе с лечо. Не отказывайте мне, прошу вас! – умоляла женщина.
– Мы с радостью примем ваше приглашение, благодарим. – великодушно согласилась Лоренза и подмигнула Айрингу.
Крестьянка проводила спасителей в одну из крестьянских изб, внутри жилища оказалось уютно и тепло, гораздо теплее, чем бывало в Рангароне. Над входной дверью висела почерневшая подкова. Зашторенные окна находились почти под потолком. У передней стены горел очаг, а в кресле перед ним в теплый плед укутался пожилой мужчина. Он протер глаза, когда услышал, что входная дверь скрипнула, скинул с себя плед, надел тапки из валяной шерсти и поспешил поприветствовать новоприбывших. Старик обнял женщину, что пригласила Айринга и Лорензу, и позвал всех ко столу.
Крестьянку звали Маргит, старика – Элек, он был ее отцом. Маргит хотела наложить всем лечо и картошку из чугунного котелка, но Элек остановил ее, попросил вернуться за стол и отдохнуть после тяжелого дня. «Сегодня я поухаживаю за тобой и нашими гостями» – сказал дедушка. Его руки тряслись от немощи, но с половником Элек совладать смог. Он поочередно наполнял тарелки горячей едой и подносил ко столу. Никто не притронулся к еде, пока Элек не сел за свое место. «Прочитаем молитву!» – промолвил старик, вытирая руки мокрым полотенцем. Они с Маргит закрыли глаза и зашевелили губами. Айринг взглянул на Лорензу – то же делала и она. Айринг прекрасно знал каждую молитву, от «Благословенен час» до «Мудрые начала». Перед употреблением яств во всем королевстве произносили «Благословенен час», в которой благодарили стихии за то, что те даровали жизнь и шанс прожить ее, будучи достойным человек. Благодарили воду за ее целебные и живительные силы, землю за богатый урожай, воздух за каждый дарованный вздох, а огонь за сытную пищу.
Молитвы читали и в Рангароне, это было обязательным мероприятием перед каждой трапезой, перед сном, после пробуждения и во время посещения церкви. Айринг часто лишь притворялся, что молится, ему данная традиция казалась излишней. Но из вежливости к хозяевам, что пригласили его на ужин, он все же присоединился к остальным, закрыв глаза.
После молитвы наконец началась лучшая часть застолья. Айринг был голоден, но не показывал этого. Он спокойно взял ложку в правую руку и неспеша распробовал блюдо. В замке каждое застолье оставляло приятное послевкусие, но почерк рангаронского повара стал уже наскучивать. Последние пять лет Айринг ел хоть и разнообразную, но совершенно привычную пищу, каждое рагу, каждый суп словно бы был сделан по единому стандарту. Поэтому картошка с лечо от простой крестьянки показалась глотком свежего воздуха. Вкус был непривычным, дома картошку готовили совсем иначе, было куда больше специй и ощущалась во рту она мягче, но Айринг был не против и подобного варианта.
Будущий герцог держался за столом прямо, голова не нависала над тарелкой, локти его свисали, рот оставался чистым. После последней ложки Айринг положил приборы на тарелку параллельно друг другу в вертикальном положении, что по правилам этикета означало завершение его трапезы. Затем юноша аккуратно вытер рот льняной салфеткой и положил ее справа от тарелки. Хозяева не могли не заметить элегантного поведения юноши, коим не могла похвастаться даже его спутница. Айринг ушел от ответа, соврав, что его отец просто-напросто испытывал нужду в излишней пригожести, чтобы оказывать хорошее впечатление на гостей и незнакомцев, чему и обучил своего сына.
После ужина Маргит поинтересовалась есть ли ее гостьям, где отночевать и, получив утвердительный ответ, со спокойной совестью отпустила, напоследок предупредив лишь о том, что в ночи стоило прогуливаться с осторожностью даже среди окружающих полей. Лоренза с Айрингом попрощались с добросердечными крестьянами и захотели вернуться обратно к замку. Они забрались на холм, через который шли в ту сторону, и решили остановиться, чтобы поглядеть на чарующее ночное небо. Звезды перемигивались между собой и игрались бликами. Их тихий шепот не доходил до ушей Айринга и Лорензы, но они могли лишь догадываться и фантазировать о тайных разговорах далеких небесных светлячков. Айринг указывал на созвездия, называя их в порядке положения на небе. Сперва он рассказал про созвездие Большого Волка, которое было названо в честь холоборнской легенды о вестнике перемен.
– Когда-то давным-давно люди повстречали одного мудреца, что жил на острове до пришествия любых переселенцев, даже до первых племен. Мудреца этого в разных вариациях называют по-разному. В Холоборне его прозвали просто Мудрецом, – рассказывал Айринг, водя пальцами по чистому небу. Они с Лорензой легли на траву и взялись за руки. – У него были длинные уши и бледная, точно лунный блеск, кожа. Носил он длинную васильковую мантию, окаймленную серебряными нитями, до груди его спускались серебристые локоны, а глаза не имели зрачков. Если быть точнее, зрачки и радужка были бесцветные и сливались. И этот Мудрец рассказывал истории всем, кого встречал на своем пути. Как-то раз он встретился людям, что решили осесть на полях будущего Холоборна. Поселенцы угостили странника с длинными ушами похлебкой, а тот в благодарность поведал предостережение. Он сказал, что его слова не должны быть искажены временем и должны передаваться из поколения в поколение, покуда не наступит роковой час. Он поведал о красном волке, что явиться в мир, когда тот будет на пороге необратимых изменений. Волк прибудет из неоткуда и исчезнет в никуда, но за ним последует нечто ужасное или прекрасное. Мудрец также сказал, что волк – посланник высших сил и несет их волю. После той ночи Мудрец покинул поселенцев. С тех пор его никто и никогда больше не видел.
– Очень мистично, – вдохновилась Лоренза. – А знаешь, как называется это созвездие в Колграде?
Айринг взглянул на подругу.
– Созвездие Ангела. Весьма прозаично и возвышенно, как и у вас. Наверное, в этом скоплении огоньков действительно есть что-то… эдакое. Что-то магическое.
– Думаешь, магия существует? – спросил Айринг с притворным скептицизмом к собственным словам.
– Конечно. Она прячется у всех на виду. Ее следы можно заметить повсюду. Ты будешь смеяться, но самым ярким проявлением магии является любовь. Ее никто не может разумно объяснить или описать, потому что она имеет магическую природу.
– Может и так. – допустил Айринг.
– Ты когда-нибудь любил? – спросила Лоренза, глядя в таинственные и необъятные космические просторы. Россыпь звезд отражалась в ее глазах, словно в глади спокойного озера.
Айринг молчал. Он не знал, какой ответ дать, чтобы не прозвучать глупцом. Он часто думал о любви, но что в действительности он мог сказать о ней?
– Не знаю, – наконец произнес юноша, решив просто довериться первым пришедшим в голову мыслям. – Я люблю своего отца. Люблю маму. Люблю мачеху. Но вся моя жизнь состояла из обучения и нравоучений. В ней попросту не было место для кого-то… Кого-то еще. Я ведь даже не могу сказать, что это такое. Где кончается влюбленность или простая детская увлеченность и начинаются настоящие чувства? Я не знаю, каково делить одно сердце на двоих. А что насчет тебя?
– Вопрос философский, это правда. Тысячи поэтов за последние столетия, как только не ломали головы над тем, чтобы дать свое собственное определение любви. Каждое из них является истиной, но в то же время все они в корне неверны. Любовь это ведь не про слова. Вернее, не про пустые разговоры. Это состояние, как мне кажется. Состояние души и тела. И никогда никому не описать эго истинно верно. Хотя наблюдать за этими попытками весьма забавно. – размышляла Лоренза.
– Ты не ответила конкретно. Любила ли ты кого-то? Или думала, что любила? – повторил вопрос Айринг.
– Лишь собственную тень. – улыбнулась Лоренза, сорвала росший рядом с головой клевер и прикусила его цветок.
Айринг понял, что более ясного ответа от своей спутницы ему не получить. Он продолжил разглядывать небо, пока не заметил созвездие Воина. Айринг вспомнил о предстоящем турнире, вспомнил о том, что ему необходимо тренироваться и совершенствоваться, чтобы хотя бы попытаться одолеть Фрэна и прочих претендентов. Айринга поразила мелкая дрожь. Что скажет отец, когда поймет, где пропадал его сын? Даже не просто сын, а его наследник. На Айринга возложено слишком много ожиданий, которые он не оправдывал. Как он будет смотреть в глаза отцу и всему двору, если покинет турнир с позором? Каждый день, каждый час был на счету. Айринг ощутил вкус упущенных возможностей на кончике языка. Горло стянуло. Его душа разрывалась на части, долг и обязанности взывали к его совести, а та скребла изнутри.
Они пролежали на холме чуть ли не до утра. Айринг задремал, а когда проснулся, то очутился в полном одиночестве. В его ладони лежал камушек с начерченными буквами «Д» и «У». Мимо Айринга проехала телега, извозчик свистнул ему и, смеясь, пожелал доброго утра.
– Осторожнее, спите у дороги, молодой человек!
Айринг тяжело вздохнул и размял затекшую спину. Он подбежал к извозчику и попросил, чтобы его подвезли в сторону Большого Северного тракта. Извозчик согласился, но лишь до своей фермы, а она была недалеко от тракта.
С первыми лучами солнца телега прибыла в конечный пункт назначения, Айринг поблагодарил извозчика и отправился домой на своих двоих. И вот он в гордом одиночестве брел прямиком к Рангарону, чьи крепостные башни поблескивали в лучах восхода.
Когда Айринг вышел к тракту, то его почти сразу окружили люди с гербами Холоборна на накидках. Всадники попросили сына герцога сесть к одному из них. Айринг подчинился и его доставили в замок. Кавалькада промчалась через барбакан по опущенному мосту и остановилась у конюшен, где уже стоял рассерженный отец в окружении личной стражи.
Валрейд Гюла молчал до тех пор, пока Айринг не встал напротив него. Взгляд отца вмещал в себя разочарование, гнев, сожаление и отчаяние.
– Дозорные заметили твое приближение и сообщили мне, – спокойно произнес Валрейд, сложив свои ладони на животе. – Я не буду требовать от тебя оправданий, потому что мне и без того известны причины твоих вечных исчезновений. Ты не можешь себе позволить бродяжничать в кругу простолюдинов без рода. Тебе уготована другая судьба.
– Но ведь ты и сам в моем возрасте был таким, я слышал много рассказов… – попытался защититься Айринг.
– Но ты не будешь, – отрезал отец. – Ты не можешь пойти по моим стопам, это плохой пример. Ты должен брать из судьбы каждого в пример только лучшие качества и достижения. Забудь про крестьянок, ведь потом ты будешь обязан жениться на благородной леди из достопочтенной династии, на ком-то из рода вельветов. Лучше не разбивай себе и своей крестьянке сердце потом, а обруби эту связь сейчас.
– Я не могу, я уже люблю ее. – смело произнес Айринг, сжав руки в кулаки. – Тем более в нашем краю всегда с почтением относились ко всем народам, будь то гунты, хинтафы или кто-то с чужих земель.
– Ты и понятия не имеешь, что такое любовь, – сурово произнес Валрейд, отчего у его сына кровь застыла в жилах. – Любовь – это долг перед теми, кому ты обязан всем. Это благодарность близким за каждый дарованный тебе шанс чего-то достичь. Все, что ты имеешь в своей жизни ты приобрел благодаря твоей семье. Так будь любезен проявить любовь к тем, кто этого заслуживает.
– Да, отец. – смиренно произнес Айринг.
– Зимой ты отправляешься на турнир. Сейчас ты обязан сделать выбор, каким человеком ты хочешь стать. От твоей самоотдачи зависит будущее всего нашего рода.
– Да, отец. – повторил Айринг.
– Теперь ступай к себе, помойся, приведи себя в порядок без помощи слуг и займись своими обязанностями. – приказал отец.
Айринг поклонился герцогу и поспешил покинуть внутренний двор. Валрейд проводил его взглядом и поймал себя на кусании щек изнутри.
Глава двадцатая
На далеком севере
Из небытия собирался в пазл сон. По кусочкам объединялись в цельную картину волны, шторм, скалистые заснеженные берега, силуэты людей в мехах и кольчугах. Высокие горы, вершины которых скрывались облаками и бурей.
Группа людей шла по узкой тропе по нагорью. Некоторые хребты словно бы приобретали форму черепов людей и животных. Скалы вонзались в облака острыми когтями. В вое ветра слышался хриплый зов мертвецов и проклятых, едва различимые мольбы пробирали до глубины души.
Во главе шествия стоял высокий мужчина в вареной коже снежного льва, в плечах обернутый его пышной гривой. Лицо мужчины закрывал железный шлем с покрашенными в серебро бараньими рогами, сквозь узкие прорези едва виднелись серые глаза. За командующим шли северяне и люди барона Альфреда с ним самим. Альфред замерз и безрезультатно растирал ладони в теплых перчатках. Его люди также страдали от мороза и переохлаждений.
– Осталось недалеко, черви. – глубоким низким голосом произнес командир строя.
При встрече с южанами он представился, как Турфинн Безликий. Альфреду было боязно говорить с ним, ибо северянин был вдвое больше и мог одним толчком превратить его внутренности в паштет.
Турфинн завел всех в ущелье между хмурыми скалами, на конце которого зияла зловещая чернота пещеры, чьи своды словно бы образовывали зубастую челюсть акулы. Из каменной пасти воняло затхлым отчаянием и тысячелетним гниением. Склоны ущелья у густой черноты пещерных врат были исписаны тератологическими рисунками с существами невиданной омерзительности и обрядами жертвоприношений. По спине Альфреда пробежали мурашки, в горле пересохло, а голова закружилась от смеси отталкивающих запахов. Все, что наблюдал барон, явно было создано не руками простых смертных. Рисунки, запахи, рельеф местности – все имело будто бы внеземное происхождение, либо было сотворено настолько древними цивилизациями, что склад ума и строение рук их совершенно отличались от человеческих.
Турфинн вошел в пещеру. Альфред замешкал, на миг он подумал, что может еще развернуться и возвратиться в свой замок. Он глянул на советника Вербера, тот в изумлении и восхищении осматривал окружение, предвкушая очутиться внутри. Альфред остановился, его тело оцепенело и отказывалось делать еще хоть шаг, но один из северян толкнул его внутрь.
Барон будто бы прошел сквозь портал, он обернулся назад и увидел, как из тьмы в пещеру по двое входили северяне и его воины. Теперь уже отступать было поздно. Альфред взглянул вперед. Тусклый факел Турфинна указал ему путь. Барон нагнал великана и старался больше не отходить от него, держась рядом с источником света.
Турфинн провел всех по каменному мосту, возраст которого, судя по виду, был не меньше пяти тысяч лет. Высокие колонны с монструозным орнаментом вздымались вдоль всего сооружения куда-то ввысь. Под ногами лениво плавал слизкий туман. Наконец Турфинн остановился посреди пустыря, в центре которого одиноко стояла на черном постаменте с когтистыми костяными руками чугунная чаша очага.
Альфред слышал шепот. Он не мог понять, откуда тот доносится, голоса плавали по воздуху, извивались меж ног. Когда Турфинн все же зажег пламя в очаге, то голоса стихли, развеялся туман и оказалось, что пустырь – просторный зал с многочисленными исполинскими статуями. Напротив дарующей свет чаши вздымалась под купольный потолок каменная фигура сгорбившегося существа, чьи худые когтистые лапы закрывали лицо, пряча его от яркого огня.
– Хрусталь. – потребовал Турфинн.
Альфред боязливо протянул завернутую драгоценность северянину и тот бесцеремонно вырвал ее и кинул в пламя очага, словно ненавистное письмо. Пламя вспыхнуло. Цвет с привычного рыжего переменился на зеленый. Все северяне единовременно пали ниц, они покорно опустили головы и стали дожидаться того, что произойдет дальше.
Жар очага все разрастался, жгучие языки хлыстали каменные руки постамента, жгли воздух вокруг себя. В какой-то момент стихия разбушевалась настолько, что вытянулась чуть ли не на два метра, а в глубине пламени возник чей-то неразборчивый контур.
Северяне начали молиться, а люди Альфреда лишь переглядывались и понемногу пятились подальше от ожившего зеленого огня, в котором образовывалась чья-то фигура, чьи черты уже можно было различить. Высокий и широкоплечий некто в плотной черной накидке с глубоким капюшоном, из тени которого выглядывало два странно изогнутых рога, а на груди зловещая броня, подобающая окружению сего гибельного храма.
– За нами следят. – многоголосым женским голосом произнесла властная фигура и сверкнула тремя глазами.
Изображение рассыпалось на тысячи осколков и завихрилось в смерче. Еву Банфи против ее воли выкинули из собственного сна, она пробудилась в холодном поту и упала с кровати, задыхаясь. По ее щекам текли слезы, а глаза покраснели.
– Нужно сообщить Валрейду. – проронила епископ и попыталась подняться с пола, опершись на кровать.
Ева надела субукулу и накинула поверх кожаную накидку, а в дверях обулась в сандалии. Она впопыхах преодолела длинной коридор и поднялась на этаж, где жил герцог и вся его семья. Караульные пропустили епископа, они не имели права даже прикасаться к священнослужителю, отчего Ева Банфи являлась вторым человеком герцогства с полной неприкосновенностью.
Ева подошла к дверям комнаты Валрейда Честного и занесла кулак, чтобы постучаться, но остановилась. Ее терзали сомнения, ведь сон не обязан быть истинным, не всякое сновидение являлось провидческим. Но Ева уже имела опыт в видениях, они случались у нее и раньше, поэтому отличить обычный сон от пророческого не составляло у нее труда. И все же. То, что ей привиделось – слишком важно, и стоило некоторое время обдумать увиденное.
Время не ждет, решила епископ и ударила несколько раз в дверь.
– Войдите. – сонно произнесла Гунтина.
Дверь отворилась, и Ева вошла, прикрыв за собой. В комнате царил полумрак, герцог и герцогиня только проснулись и едва успели умыться. Гунтина красила ресницы смесью воды и толченого свинца, глядя в ручное зеркальце, а Валрейд что-то писал, сидя за письменным столиком у окна. Выглядел он обеспокоенным и уставшим. Обычно волосы герцога были аккуратно уложены и зачесаны, но Ева впервые видела своего правителя в столь ранний час, отчего удивилась его взъерошенности, прическа напоминала роскошную львиную гриву с проседью, как у вожака прайда.
– Что-то срочное, преподобная? – спросил Валрейд, подняв утомленный взгляд. – Вряд ли бы вы стали беспокоить меня в ином случае в подобный час. Излагайте.
– Светлейший, дело не требует отлагательств. Я бы хотела оговорить это с глазу на глаз. – сказала Ева Банфи, приложив ладонь к сердцу.
– Что же мне, выгнать герцогиню из собственных покоев? – развел руками Валрейд.
Герцогиня Гунтина отвлеклась от подведения ресниц и одарила незваную гостью возмущенным взглядом.
– Вы знаете, каковы правила. Тайная информация от епископа к его покровителю должна передаваться без посредников, ежели кто-то третий присутствует, то в случае разглашения тайны виновника ждет наказание. – докладывала Ева.
– К чему такая формальность, миледи епископ? – удивился Валрейд и отложил перо.
– Потому что я взываю к священному обычаю о неприкосновенности тайны епископа.
Валрейд встал и почесал голову. Он сделался испуганным и растерянным.
– Хорошо, – оторопело произнес герцог. – Пусть моя жена останется, я доверяю ей, как себе. Я беру на себя ответственность за ее присутствие.
Валрейд вышел в коридор и разогнал стражу на некоторое время, чтобы точно никто не смог подслушать или помешать предстоящему разговору. Когда герцог вернулся, он пригласил епископа за стол и сам сел напротив.
Валрейд кивнул, и Ева Банфи заговорила:
– Мне было видение, светлейший. Барон Вастнесса Альфред фон Димаск предал королевство и вступил в сговор с северянами.
– О чем вы говорите?
– Он отплыл из своего замка в Кант. Я видела, как его встретили какие-то культисты, или кто-то вроде этого. Их лидер сопроводил Альфреда и его людей в пещеру, внутри которой сжег драконий хрусталь. Пламя позеленело и из него явился образ неведомого существа в тяжелой броне.
– Это ведь из легенд? – спросила Гунтина. – Про драконьи хрусталики, что они обладают магической силой.
– В последнее время легенды все норовят сбываться, – заметил Валрейд. – Ты видела то, что уже произошло или только произойдет?
– Этого я не знаю. Даже, если увиденного еще не случилось – оно вот-вот случиться. Альфред наверняка уже давно покинул свои владения. Предотвратить сон не успеем, но можем воспользоваться данной информацией. Ее необходимо передать королю.
– Это правильно, – кивнул Валрейд. – Пошлем голубя? Или гонца?
– Нет, светлейший, я должна лично доставить эту информацию. Письменные послания могут перехватить и обратить против нас, а я унесу секрет с собой в иную жизнь.
– Тогда я попрошу кого-нибудь из своих рыцарей сопроводить вас. – согласился герцог.
– Благодарю, мой повелитель.