– Сегодня в два часа ночи Стиг Нельсон, молодой человек семнадцати лет, сбежал из Института Карпентера. Сбежал вместе со своим сообщником, Эдгаром Дюпье, – сказал доктор Робертс.
– Что еще за сообщник? – Брайс уже печатал заметки в своем планшете.
– Наш восемнадцатилетний пациент. Он уже почти прошел свой курс лечения. Осталась одна процедура, и скоро он должен был выписаться.
– Вы не заявили о нем, потому что он совершеннолетний? – прервал его Гораций.
– Да, это значит, он имеет право покинуть лечебное заведение по своему желанию, – ответил Брайс за доктора Робертса. – Продолжайте, доктор Робертс.
– Нет, не продолжайте, – закричал Нельсон. – Сначала объясните мне, что за хрен этот Дюпье, с которым умотал мой сын.
– Гораций, опомнись, что ты делаешь? – в ужасе произнесла его жена, еще глубже забившись в угол дивана.
– Этот молодой человек был лучшим другом вашего сына, мистер Нельсон. Они везде были вместе, резонно предположить, что они вместе и сбежали. По крайней мере, обоих нет на острове, – устало ответил доктор Робертс и сел в свое кресло.
– Ваш сын никогда не рассказывал вам о Дюпье? – уточнил инспектор Брайс.
– Какое это имеет отношение к делу? – Гораций посмотрел на него с ненавистью.
– Как какое? – Инспектору начинала надоедать эта комедия. Его не покидало чувство, что дело было не в побеге мальчика, словно Робертс и Нельсон выясняли между собой совсем другие вопросы. – Если вы не хотите давать мне полную информацию, я ничего не смогу вам гарантировать. Положим, ваш сын сбежал из лечебницы (доктор Робертс поморщился при этом слове) со своим другом, о котором вам почему-то не рассказывал. Тогда это меняет дело. Он еще не достиг совершеннолетия, и вы, как его родители, имеете полное право вернуть его домой. Не спорю. Но в таком случае вы, – он указал на миссис Нельсон, – мать, должны знать, что это за Эдгар такой, где он живет и куда они могли направиться. Да и вообще, стоит ли, так сказать… волноваться. Ну да это ваше дело.
Брайс вздохнул. В каком-то смысле он понимал мальчика – не хотел бы он идти поперек желаний Горация Нельсона. Этот коршун мог разодрать в клочья, чем и гордился.
– Ничего она не знает. А я поступлю так, как считаю нужным, – прошипел Нельсон. – Делайте свою работу, инспектор. Да, побыстрее. Пока вы тут рассусоливаете, мой сын улепетывает в неизвестном направлении.
– Я вас услышал, – спокойно сказал Брайс. – Доктор Робертс, в каком состоянии сейчас мальчик? Вы проводили ему процедуры, после которых ему может потребоваться медицинская помощь?
– Нет, мы пока ничего не проводили. Не успели. – Робертс испуганно посмотрел на Нельсона. Тот ответил ему холодным взглядом.
– Вроде пациент провел здесь достаточно времени? – спросил Брайс, заглядывая в свои записи.
– Точно. Он осваивался. Но для того, чтобы начать лечение, нам необходимо его согласие.
– Он несовершеннолетний. Разве недостаточно согласия мистера Нельсона? – удивился Брайс.
– По закону для проведения генетических процедур требуется личное согласие пациента. В случае со Стигом мальчик должен был адаптироваться к жизни в Cas9, найти здесь поддержку и понимание и согласиться на лечение.
– Значит, вы держали его здесь без его письменного согласия? – насторожился Брайс.
Елейный тон доктора не мог сбить его с толку, он видел предостаточно за время службы. Участники диалога все время переглядывались, словно боялись ляпнуть лишнего. И Брайс подозревал, что мальчик смотался отсюда не просто так.
– Не совсем так. Он мог бы покинуть остров, когда пожелает. Как и все наши пациенты. Они здесь не заключенные. С ним постоянно работала наша психолог, доктор Хельгбауэр. Она отвечала за адаптацию Стига, за его душевное равновесие, так сказать.
– И где доктор Хельгбауэр? Не вижу ее здесь, – сказал Брайс, впечатывая имя в протокол.
– К сожалению, инспектор, вам придется иметь дело только с доктором Робертсом и мной, – отчеканил Нельсон. – Потому что душевное равновесие моего сына не имеет отношения к его поискам. Вам уже понятно, что за медицинской помощью он не обратится, в деньгах у него нужды нет, потому что Эдгар Дюпье, будучи совершеннолетним, способен прокормить их обоих. Вот с него и предлагаю начать.
– А я предлагаю, будущий сенатор Нельсон, начать с расстановки всех точек над «и». Я вижу, что мальчика держали в Институте Карпентера – а это, нравится вам или нет, лечебное заведение – без его письменного согласия. То есть противозаконно. Мальчик покинул остров, на что имел полное право, со своим приятелем, на что, скорее всего, найдется с десяток свидетелей. Я не вижу особой необходимости в его поисках. Но если вы настаиваете, полиция тут же начнет работать над возвращением Стига Нельсона домой. И последний вопрос…
Брайс не знал, стоит ли спрашивать. Интуиция подсказывала ему, что ничего хорошего в ответ он не услышит. Но все-таки решился.
– От чего его собирались лечить?
– От генетического бесплодия, – тихо сказала миссис Нельсон.
– Простите? – удивился Брайс.
– Вы не ослышались. Гораций очень хочет внуков, – прошептала из своего угла женщина и снова заплакала.
Брайс посмотрел на нее и удивился, насколько красивой она снова стала. Как Мадонна, оплакивающая сына, – чистое открытое лицо, ясный взгляд, ни грамма пошлости в чертах, только бесконечная тоска по невозможному счастью.
Выйдя из дверей холла, Брайс ощутил необыкновенную легкость. Вокруг него в солнечном свете плыли зеленые кроны деревьев, в небе чертил белую линию самолет, до воды было рукой подать, и так вдруг захотелось сбросить тесную обувь и пробежаться трусцой к берегу, раскинув пошире руки. Но инспектор Брайс не привык давать волю чувствам. Не спеша он обошел часть острова по кромке, осмотрел берег. Он поглядел прямо, на маленький остров неподалеку. Биосады острова Рикерс были, по сути, таким же институтом, как и Институт Карпентера… Вряд ли они направились туда. Может, вниз по течению? Бог знает, как далеко могли уплыть двое здоровых и сильных парней на веслах. Точно на веслах – шум мотора разбудил бы всех вокруг, остров маленький, к тому же ночь. Откуда они взяли такую древность – лодку с веслами? С этого и стоило начать. А стоило ли? Брайс вздохнул и направился в сторону деревянного причала, где его ждал полицейский катер. Он спустит дело на тормозах, потом мальчику исполнится восемнадцать и все решится само собой. Зря Гораций Нельсон считает себя главным – он ошибается. К тому же от такого заносчивого мерзавца не дождешься благодарности. Все говорит о том, что пора бы старику Адаму Брайсу заполнить протокол, забыть про это дело и сыграть в шарики на компьютере – скоротать очередной рабочий день.
В кабинете доктора Робертса тоже все успокоилось. То ли Нельсон выдохся, то ли немного расслабился, добившись от полиции нужного ему ответа, но он сел в кресло напротив доктора Робертса и устало прикрыл глаза ладонью. Тем не менее Марк чувствовал, что разговор еще не окончен. В ту минуту, как он признался, что Стигу еще не сделали ни одной лечебной процедуры, он наступил на растяжку, и вот-вот должно было рвануть. Ему казалось, что в тишине назойливо тикает таймер.
– Стоит ли напоминать вам, доктор, об условиях нашей сделки? – Это был риторический вопрос, который Гораций задал обманчиво спокойным тоном, не открывая прикрытых рукой глаз.
– Послушайте, мальчик найдется, и мы все уладим, – сказал Робертс.
– Это в ваших же интересах. Но после того, что я здесь услышал, думаю, вам не удастся уговорить его ни на какие манипуляции. Я поручил вам своего сына в надежде, что при комплексном, так сказать, подходе вы сможете склонить его пройти лечение.
– Почему-то мне казалось, что его согласие вам не требуется, – спокойно произнес доктор Робертс.
– Отчего же. Не мне просить вас действовать вопреки закону и врачебной этике. Тем не менее мы с вами как-то поняли друг друга в начале знакомства. Особенно тогда, когда вы получили от меня щедрый транш на ваши исследования, – припомнил мистер Нельсон.
– На что вы намекаете? – настороженно спросил Робертс.
– Вы все уже поняли. Мой сын сбежал. Нет лечения – нет сделки, – холодно сказал Нельсон. – И мои «пожертвования» в пользу науки придется вернуть. В полном объеме.
– Вы шутите? – Робертс действительно испугался. – Мы закупили оборудование, заказали полный виварий животных, наняли нескольких специалистов на постоянную работу. Оборудовали целую лабораторию, в конце концов!
– Это ваши трудности. – Нельсон был непреклонен. – Если вы не выполнили свою часть договоренности, я отменяю свою. Наше с вами общение держится на честном слове. Но если вы кинете меня и не вернете мне потраченное впустую, я добьюсь введения ограничений на вашу работу по нескольким направлениям. Связей мне более чем хватает.
– Я понял, понял… – Доктор Робертс мерил шагами кабинет. – Давайте я попробую уладить дело миром. Мы привлечем свои силы для поисков вашего сына. Дайте мне время.
– Время у вас есть, Марк, – мягко сказал Нельсон. – Я не спешу. А вот вам стоило бы. Мы с женой будем ждать от вас хороших новостей.
Нельсон встал, в луче дневного света ярко блеснула золотая запонка. Жена поднялась вслед за ним. Чеканя шаг, он подошел к двери, но остановился.
– Вы потратили весь транш на исследования вакцины от старости? – спросил Гораций.
– Мы с доктором Ежи Ратаковски как никто верим в чудо, – твердо произнес Марк.
– В кулуарах сената поговаривают, что вы близки к сотворению чуда. Многие влиятельные люди крайне заинтересованы в вашей работе.
– У Ежи Ратаковски очень мощный стимул. Он не сдастся, пока не найдет способ остановить старение.
– С чего вдруг? – заинтересовался Нельсон.
– Его сын. У мальчика прогерия – в девять лет он уже словно глубокий старик.
– Ого, – не сдержался Нельсон. – У лучшего в мире генетика такой прокол с сыном… Если вам придется вернуть мне выделенное финансирование, это поставит крест на исследованиях Ратаковски?
– Конечно, нет. Как вы заметили, многие влиятельные люди заинтересованы в нашем успехе, – с гордостью ответил Марк Робертс. – Но мы потеряем много времени, добиваясь нового финансирования. Гораций, подумайте о сыне Ратаковски. У него времени нет!
– Так вот о нем я как раз и думаю… – вполголоса произнес Нельсон, глядя мимо Марка Робертса. – Нам с женой пора. Мы и так пробыли здесь непозволительно долго.
Кивнув на прощание, Нельсон вместе с женой покинул кабинет Робертса.
Но Гораций не спешил вернуться на материк. Он умел быстро ориентироваться в ситуации и молниеносно принимать решения. Отправив миссис Нельсон в главный холл, он прошелся по коридору, всматриваясь в таблички на дверях. Потом проделал то же самое на первом этаже. И только спустившись на минус первый, нашел то, что искал. «Ежи Ратаковски, д.м.н.» То, что надо. Нельсону было что предложить этому гениальному чудаку. Он знал, что никто не будет так заинтересован в возвращении и лечении Стига, как доктор Ратаковски. Достаточно было пригрозить Ежи отменой финансирования, и тот приложит все усилия для поиска беглеца. Можно было бы отправить в погоню за Стигом пару своих проверенных людей, но им пришлось бы начинать все с нуля. А эта история началась с острова, именно здесь будет намного быстрее отыскать зацепки.
После завтрака Тобиас вернулся в свою комнату и не выходил из нее до вечера. Он понимал, что не видел ничего такого, о чем не знали бы в Cas9: Стиг и Эдгар сбежали вместе. Теперь их, возможно, ищут на воде, на трассах и во всем Нью-Йорке. Но именно Тобиас стал невольным свидетелем их тайны – он увидел в лунном свете их мечты, мерно качающиеся на волнах.
Ночью он не мог уснуть, как ни старался. Тобиас встал с кровати и вышел в коридор. По лестнице он поднялся на второй этаж. Комнаты беглецов располагались друг напротив друга. Дверь в комнату Эдгара была заперта. Зато дверь Стига открылась без ключа. Утром здесь уже был обыск. Искали брони билетов, брошюры, любой намек на то место, куда Стиг и Эдгар могли отправиться. В комнате царил настоящий бардак: ящики вывернуты вверх дном, зимнее пальто торчит из-под кровати, сдутый футбольный мяч сиротливо лежит посреди комнаты. Все стены исписаны черным и красным маркерами. «Свобода», «Анархия», «Протест» – три слова бесконечно повторялись, лезли друг на друга, выглядывали из-под криво наклеенных постеров, наползали на мебель, пол и потолок. Казалось, вся комната представляла собой крик души, бешеную энергию злости, руководившую рукой Стига, крепко сжимающей яркий маркер.
«Теперь здесь придется делать ремонт. Стиг все-таки сволочь, думает только о себе», – возмутился Тобиас. Агрессия, злость и ненависть были ему противны.
Он поспешно вышел из комнаты и по черной лестнице спустился обратно на первый этаж.
– Тобиас! – окликнула его Эмма, выглянув в коридор.
– Не спится? – спросил он. – И мне тоже.
– Заходи, – пригласила она, и Тобиас не смог отказаться.
В комнате Эммы было прохладно. Окно, распахнутое настежь, чернело квадратом ночи. На другом берегу Ист-Ривер вдоль дороги желтыми звездами горели фонари. Тобиас залез на ее кровать с ногами и укутался пледом.
– Двигайся. Я свет погашу, – сказала Эмма, хлопнула в ладоши, и свет в комнате в мгновение ока потух.
– Как тебе фокус?
– Стар как мир, – усмехнулся Тобиас.
– Да ну тебя, – хихикнула Эмма. – Чего ты бродишь ночью?
Тобиас немного привык к темноте, и мрак уже не казался ему таким непроглядным. Луна над водами Ист-Ривер светила так же, как в ночь побега Стига и Эдгара, – ярко, но как-то деликатно, нежно. Свет заливал подоконник, письменный стол с разбросанными на нем осколками стекла, незаконченный витраж с диковинной горгульей (пока еще безголовой, но уже с когтями и крыльями), большую высокую постель, накрытого желтым пледом Тобиаса. И саму Эмму. Ее светлые волосы в лунном свете казались седыми, а зеленые глаза – совсем черными, пугающими.
– Говорю же, не спалось, – повторил Тобиас. – Я думаю о Стиге и Эдгаре. Как они там… – Тобиас пожалел, что завел этот разговор. Эмма могла задать ему вопрос, на который он не хотел отвечать.
– Как-как… Хорошо! Уверена, они давно это задумали, – весело откликнулась она.
Тобиас почувствовал облечение – просто гора с плеч. Теперь ему будет с кем поговорить по душам. Тем более он не был уверен, что правильно поступил, сохранив их секрет, и Эмма могла бы выдать ему индульгенцию, которой Тобиас так жаждал.
– Ты знала? – спросил он.
– А ты нет? Посмотри-ка в окно. – Она указала пальцем на аккуратные газоны территории Cas9, на тропинку, по которой Тобиас бежал за Стигом, пригибаясь к земле, и на причал, под которым в ту ночь притаилась лодка.
– Ты все видела, не спала, значит? – спросил Тобиас.
– Побочный эффект лечения – теперь у меня бессонница. Выматывает, но Робертс не отчаивается. Говорит, пара правильно подобранных процедур, и я буду спать как сурок.
– Я не хотел следить за ними. Хотя… Мне было интересно, куда это Стиг намылился в ночи. Особенно с кем. Кстати, не знаешь, что за бардак в его комнате? Там надписи маркером повсюду. «Свобода» и всякое такое.
– Я думаю, это обыкновенный протест против собственного отца. Вполне в духе Стига высказаться так, чтобы пришлось перекрашивать стены. Его папаша тот еще субчик. Просто мерзость, – вздохнула Эмма.
– Ты знаешь, от чего его собирались лечить? – спросил Тобиас.
– Все знают. Гораций Нельсон вообразил себя примерным семьянином, метит в политики, я даже слышала, будет баллотироваться в сенаторы. Ему не нужны скандалы, особенно такие двусмысленные, связанные с неуправляемым сыном. Он хочет власти над Стигом, хочет сломать его. Стиг не может иметь детей и плевать на это хотел – его отец из принципа настаивает на внуках. Гораций вообразил, что сыну введут инъекцию, проведут курс терапии и как по волшебству у него исправится гормональный фон, с ним и характер станет не таким упрямым, мальчик будет покладистым, а на заднем дворе особняка Нельсонов вскоре запрыгают внуки. Доктор Робертс с Горацием Нельсоном вели свои дела так, словно лечение Стига – вопрос решенный. Хотя терапия без согласия пациента запрещена законом. Вплоть до отзыва лицензии. А ничего такого Стиг не подписывал. И не собирался.
– Зачем Робертс согласился? – удивился Тобиас.
– Он получил финансирование, причем неслабое.
– Ты откуда знаешь? – недоверчиво спросил он.
– Гораций не скрывал, что Стига приняли в экспериментальную программу в обмен на финансирование. Он кичится своим покровительством Институту Карпентера.
– Мог бы и подождать. Побочные эффекты устранят и официально допустят метод к применению. Тогда Стиг наверняка согласился бы на лечение.
– Никто не знает, как скоро Ратаковски найдет способ устранить побочку при лечении конкретного заболевания. Могут пройти годы. В министерстве здравоохранения будут давать разрешение на каждый метод в отдельности. Лечение синдрома Клайнфельтера может вообще никогда не выйти из стадии эксперимента. За это время Стиг успеет свести отца с ума своими выходками.
– Хорошо, что они смотались. Стиг сказал, что чувствует себя отлично, будучи тем, кто он есть, – сказал Тобиас.
Эмма тихо засмеялась.
– Отлично? Ты серьезно? Да ты посмотри на него: тело очаровашки с пухлыми щечками и длинными ресничками. Большеглазый херувим. А как откроет рот, такой жаргон, словно дьявол в него вселился. Он либо хамит, либо угрожает, либо матерится как сапожник. Диссонанс во плоти. Вот тебе и «отлично». Но, по крайней мере, теперь у него будет шанс разобраться в себе самому. Или с помощью Эдгара.
– Хорошо, когда рядом есть лучший друг, – размечтался Тобиас.
– Да ты мечтатель. – Эмма толкнула его плечом. – Твоя подруга давно спит, а? Храпит, небось, как мопс. И пукает, – смеялась она.
– Заткнись, ничего Джана не пукает, – обиделся Тобиас, еле сдерживая смех.
– Я все знаю, учти, – погрозила пальцем Эмма. – Иди спать. Увидимся за завтраком.
– Слушаюсь, командор! – Тобиас козырнул, вытянувшись по стойке смирно. – Кстати, как думаешь, я правильно поступил, ничего не сказав полиции о том, что видел? Про лодку и все такое. Вдруг с ними что-то случится?
– Ты не видел ничего особенного. Полиция знает, что они умотали по воде. Какая разница на чем. А все, что с ними случится, это жизнь. И пусть она случается, правда, Тоби? – Эмма ласково на него посмотрела. Она знала, что он ответит.
– Да, правильно. Жизнь – это хорошо, – окончательно успокоился Тобиас и пошел спать.
После побега Стига и Эдгара Габи не находила себе места.
– За пару дней до происшествия я говорила с ними обоими – ничего особенного, обычная консультация. Я много раз прокручивала диктофонные записи их сеансов. Мальчишки как мальчишки, подростки с закидонами, – говорила она инспектору Брайсу. – Тихий, молчаливый Эдгар и наглый, грубый Стиг. Все как всегда.
Но Габи понимала: если с ними в пути что-то случится или мальчики сделают глупость, которая дорого им обойдется, она всю жизнь будет винить себя.
Отец Стига заявил с порога, что заблокирует все доступы к счетам «этого засранца». У Эдгара наверняка были сбережения, но как только по карте пройдут какие-то движения, банк сообщит об этом в полицию. Если их поймают и насильно вернут домой, тогда что? Габи знала, что Стиг ни за что не смирится с положением домашнего узника. Как папаша Стига не смирится с таким своенравным сыном – вот уж нашла коса на камень.
Она старалась не думать о том, на какую сделку с Нельсоном пошел Марк Робертс. Сколько стараний он приложил, чтобы придать манипуляциям с мальчиком законный вид. Ее тошнило при виде довольного лица Марка, когда тот водил экскурсии для сотрудников Института Карпентера, расхваливая новое оборудование. Тогда за несколько недель она не перекинулась с Марком ни словом, избегала его, как школьница избегает учителя, чьи уроки отчаянно прогуливает. Однажды даже спряталась в кладовке для швабр, когда округлая фигура Марка замаячила в коридоре. В конце концов, ее поведение было более взрослым и нормальным, чем предательство, которое совершил Марк по отношению к Стигу. Ей казалось, что давняя история ее с Марком романа в чем-то перекликается с историей Стига. Они оба стали пешками в игре Марка. Один послужил разменной монетой в погоне за финансированием. Она же…
Она знала, что он не мог уйти от жены. Хоть бы тысячу раз клялся, что сделает это. Не мог и не собирался. Жена Марка Робертса, урожденная Карпентер, сестра основателя Института – Александра Карпентера. Такой вот неразрубаемый узел. Стоило Марку собрать чемоданы, и вместе с уютным особняком в Форест-Хиллс-Гарденс он покинул бы пост директора Института без рекомендаций.
Габи любила по-настоящему, но столько лет с наивностью деревенской дурочки позволяла навешивать себе на уши лапшу. Она же психолог, психиатр, доктор наук. Право, стыдно даже.
Теперь ей было жаль себя. И Стига. Даже покойную жену Марка, земля ей будет чем-нибудь мягким. Они трое были связаны одной паутиной, сплетенной Марком, опутаны, словно мухи в капкане липких сетей. Конечно, Марк – просто человек, неидеальный, преданный делу целиком и полностью. Он дал возможность десяткам пациентов начать новую жизнь. Но все же… Оправдать можно любого, даже преступника, хотя в глубине души каждый знает – есть черта, переходить которую просто нельзя, если хочешь остаться человеком. А Марк, как стало ясно, эту черту переходит с легкостью и каждый раз находит себе оправдания. «Благодаря мистеру Нельсону мы продолжим генетические исследования для самых безнадежных пациентов. Ты хоть понимаешь, сколько жизней мы спасем? Тысячи, Габи. Так в чем ты меня обвиняешь? Ничего плохого со Стигом не произойдет. Мальчику пойдет на пользу возможность выбора. Может, он захочет-таки стать отцом. Да и гормональный баланс ему не повредит. Глядишь, и сам рад будет таким переменам». Нечего возразить. Марк знает толк в дипломатии, и искусством убеждать владеет не хуже, чем своим ремеслом. Она слушала его и на секунду подумала: может и правда ничего плохого не случится? Но наваждение спало, когда она в тот же день увидела Стига у реки – он весело смеялся и был вполне счастлив.
Как только Габи стала подозревать, что именно задумали мальчики, она не смогла остаться в стороне и пригласила Эдгара к себе в кабинет.
– Вот адрес моей знакомой. Агата живет одна, и в ее доме всегда найдется место для случайных гостей.
Эдгар был удивлен.
– Спасибо, доктор Габи, – сказал он и обнял ее. Так неожиданно для сдержанного Эдгара, что Габи лишилась дара речи.
Она могла бы поспорить на что угодно, что через минуту взволнованный Эдгар был уже у Стига.
Сейчас она сомневалась, что поступила правильно. Но с ее помощью или без, они все равно бы сбежали. Она должна была безопасно вывести Стига и Эдгара из Cas9. Путь до убежища был не близкий. С другой стороны, мальчики могли принимать верные решения, это она знала наверняка. Когда они доберутся до Бриджпорта, Агата ей напишет. И тогда сердце Габи окончательно успокоится. «Ничего не заметила, как же», – про себя посмеивалась Габи. – «Не на ту напали. Десять лет работы с детьми. Да я носом чую, когда они что-то замышляют».