Алекс Миро
Геном: исцелённые
Желтая роза войны
Марк и Ежи пришли в столовую на первом этаже корпуса для персонала. За столиками уже сидели несколько лаборантов с красными от бессонницы глазами.
– Уже сентябрь, Ежи, а Артур и Камал все еще не начали лечение. Скоро им надо будет сделать первый укол, – сказал Марк, нарезая кусок бекона.
– Я и забыл про них, – поморщился Ратаковски.
– Тебе нужно скорее подготовить для них вакцину, – напомнил Марк. – У обоих шизофрения, только виды разные. У Артура параноидальная, с бредом и галлюцинациями. А у Камала кататоническая, и он может быть опасен. Лекарства смягчают его приступы агрессии, но не полностью.
– Я знаю и учел эти нюансы в кодах двух вакцин. У меня были наработки – лекарства почти готовы. Теперь Ян сделает все сам, – отмахнулся от проблемы Ежи.
– Что? Ты спятил! Нельзя поручать такое дело помощнику! Господи, да неизвестно, что он там наворотит. Какого черта! – ужаснулся Марк.
– Да что ты паникуешь! Он просто соберет мои наработки воедино и доведет дело до конца. У меня нет времени заниматься пациентами, Марк, и ты об этом прекрасно знаешь, – парировал Ежи.
– Это не повод рисковать жизнью и здоровьем этих детей. Мог бы подождать пару дней, сделать все сам, а потом браться за данные по Сибиряку. Я больше не принимаю новеньких, чтобы у тебя осталось время для основного дела. Но будь добр, отнестись серьезно к тем, кто уже здесь лечится, – завелся Марк.
– У Майчека нет времени ждать. Ян толковый парень. Я бы не доверился ему, если бы не был на сто процентов убежден в его квалификации. Мы должны как можно скорее долечить оставшихся пациентов, чтобы я мог полностью посвятить себя вакцине от старости. Поэтому я так спешу и хочу быстрее сделать инъекции всем больным. А с мальчиками все будет отлично. Если ты настаиваешь, можешь сам все перепроверить, и только после этого начнем лечение, – предложил Ежи. – Немного практики тебе не повредит, после стольких лет, проведенных в кабинете.
– Ну ты и наглец! Черт с тобой. Но впредь прошу тебя: прежде чем перекидывать свою работу на других, советуйся со мной, – сказал Марк.
После завтрака Ежи вернулся в Cas9. Ян, как обычно, сидел перед компьютером, ссутулившись, и потирал опухшие от усталости веки.
– Дашь потом Марку Робертсу посмотреть материалы по Артуру и Камалу. Он хочет убедиться, что ты закончишь работу над лекарствами правильно. Ты знаешь, чем может обернуться малейшая ошибка. Начнем лечение, когда он даст добро, – сказал Ежи.
– Я прямо сейчас соберу распечатки, – ответил Ян, закопавшись в высокой стопке бумаг. – Хочу, чтобы и вы посмотрели на некоторые моменты, которые мне непонятны…
Ежи нетерпеливо переминался с ноги на ногу. В его кармане звякнуло оповещение на планшете. В соседней лаборатории творилась неразбериха. В образцах ДНК Сибиряка было много неожиданностей, от которых у Ежи закружилась голова.
– Ладно, у меня нет времени. Давай-ка сам, – сказал Ежи и поспешил в соседнюю лабораторию.
Ян уткнулся в монитор. «Поспать бы», – подумал он и утомленно положил голову на руки.
***
Дождь разбудил Джану мерным постукиванием о стекло, словно почтовый голубь стучал клювом и просился внутрь. Под ее окнами дремал розовый куст. Желтые лепестки слегка раскрытого бутона купались в крупных каплях воды. Джана свесилась из окна и надломила один цветок. Стебель трещал, хрустел, но не желал сдаваться. Не сдавалась и она. Свесившись еще ниже, она крутила надломленный стебель, пока тот не оторвался от куста.
«Желтая роза – это к разлуке», – подумала Джана, прижала бутон к лицу и оглядела свою комнату. Чемоданы собраны и ждут у двери, постель не убрана – впрочем, как обычно. За все время пребывания на острове Джана ни разу ее не заправила. Дело принципа: какой смысл выполнять ненужную работу? Утром застилать, вечером расстилать – глупый ритуал. Тем более, Тобиас не обращал внимания на беспорядок. Когда Джана убедилась, что его не беспокоит одежда, разбросанная по всей комнате, торчащие из-под кровати носки и грязные следы от кроссовок на ковре, она полюбила его сильнее прежнего.
– Ты рано собралась, – сказал Тобиас, когда Джана зашла к нему попрощаться. – Я думал, мы будем вместе хотя бы до обеда. К тому же Артур и Эмма еще спят. Нельзя уезжать, ничего им не сказав.
– Ну что ты тараторишь, глупый. У меня еще есть немного времени. Нужно успеть выбраться с острова, доехать в аэропорт и не опоздать на рейс. Может, я и легкомысленная особа, но уж точно не хочу торчать на холодных скамейках сутки до следующего вылета на Суматру, – веселилась Джана.
– Рад, что ты в приподнятом настроении, – расстроился Тобиас. Ему казалось, что Джана должна быть как минимум грустна и тиха, поглощена предчувствием разлуки.
– Да ну тебя, – засмеялась она, протягивая Тобиасу розу. – Смотри, что я сорвала утром под окном. Вчера ночью на ветках еще спали бутоны, маленькие и плотно закрытые. Я уж думала, не дождусь, когда они раскроются. А под утро я наконец задремала и вдруг почувствовала запах. Такой терпкий, насыщенный. Я не открывала глаз, просто лежала и прислушивалась к аромату. А потом пошел дождь.
– У меня нет вазы, – засуетился Тобиас.
– Ничего, может, найдется у Камала.
– Ты и ему такую выдернула? – раздраженно спросил Тобиас, подобрав, как ему казалось, унизительное слово.
– Да что ты! Просто у него может быть ваза. Успокойся. Пойду попрощаюсь с ним, – сказала Джана и исчезла в коридоре.
Тобиас сжал кулаки и топнул ногой. Ему хотелось догнать Джану на полпути и заставить ее вернуться. Но он бессильно стоял на том же месте. Дверь напротив распахнулась, Артур и Эмма вместе вышли в коридор, сонно потирая глаза.
– Джана уже встала? Ей уезжать скоро, – пробормотала заспанная Эмма.
– Она пошла к Камалу «прощаться», – язвительно заметил Тобиас, пропуская друзей к себе.
– Желтая роза. Мило, – многозначительно улыбнулся Артур, похлопав Тобиаса по плечу.
В дверь постучали.
– Кого принесло в такую рань? – удивилась Эмма.
– Тобиас, открой. Не могу найти Артура. – Из-за двери голос Бетти звучал, словно из колодца.
Бетти стояла в проеме двери, протягивая Артуру флешку.
– Наконец-то, Артур, поздравляю. Но ты стал первым, кто нарушил мой непреложный ритуал. Я должна была вручить ее в твоей комнате, разбудив тебя стуком в дверь, – посетовала Бетти.
– Да какая разница. – Артур выхватил у нее флешку, сгорая от нетерпения.
– Похоже, кто-то вступает в новую жизнь? – проворковала Эмма, поглаживая Артура по спине.
– Еще бы. Не могу дождаться, – сказал Артур. – Прости, Тобиас. У тебя сегодня паршивый день. А я радуюсь.
– О чем речь! Я тоже рад за тебя. Даже не верится, что у нас с тобой все получается так, как мы хотели, – подбодрил его Тобиас.
Джана впорхнула в комнату, неся с собой аромат терпкого мужского парфюма.
– Что за вонь! – огрызнулся Тобиас.
– Камал ждал моего прихода и перестарался с духами. Кстати, ты подал мне отличную идею. Ему я тоже сорвала цветок. Не розу, конечно, простую фиалку. Он засушит ее в вакуумной сушке, чтобы та сохранила цвет навсегда, – кокетливо пожала плечами Джана.
Эмма и Артур переглянулись.
– Она действительно не понимает или прикалывается? – прошептал Артур на ухо Эмме.
– По-моему, ей нравится смотреть, как у Тобиаса вытягивается лицо и багровеют уши, – хихикнула Эмма. – Такая вот у них любовь.
Джана прихорошилась перед зеркалом, покружилась, осматривая себя с ног до головы.
– Кстати, ему сегодня тоже вручили флешку. Бетти пришла при мне, – сказала Джана.
– Вот черт, – огорчился Тобиас.
Ему и в голову не приходило, что его враг только начинает лечение, а это значит, останется на Норт-Бразер надолго. Тобиас действительно испугался. Вероятность того, что после отъезда Джаны их с Камалом отношения наладятся, сводилась к нулю. Не потому, что Тобиас не хотел примирения. Он успел немного узнать своего соперника. Всем своим видом Камал показывал, что испытывает к Тобиасу безумную личную неприязнь, и Джана, возможно, стала лишь предлогом. Просто Камалу нужно всегда иметь объект для ненависти, такая у него болезнь. И Тобиасу не повезло.
Оставшийся до отъезда Джаны час они провели в саду. Между деревьями раскрылись автоматические навесы от дождя, похожие на гигантские разноцветные зонты. Лежаки под ними все равно немного намокали, а подушки на них отсырели. Артур и Тобиас расстелили на земле походное непромокаемое покрывало. Габи Хельгбауэр принесла сок и бутерброды. Ветра почти не было, а мелкая осенняя морось, проходящая сквозь любые навесы, ничуть им не мешала.
– Выпьем за твое успешное возвращение домой, – сказала Габи, высоко подняв бумажный стаканчик.
– И за успех лечения Артура, – предложила Эмма.
Артур скромно потупился. Габи округлила глаза.
– Так скоро? Не может быть. Как Ратаковски мог так быстро составить план лечения?
– Может, все давно было готово? – спросил Артур.
– Даже не знаю. Я подписала твои бумаги, Артур, и недавно напоминала Ратаковски о тебе. Он говорил, что еще не приступал к вакцине. У Ежи могли быть наработки – ведь он знал, что тебя в любом случае будут лечить. На доработку самой вакцины время еще есть. Но чтобы так быстро закончить план процедур… – удивилась Габи.
– И Камал приступает с завтрашнего дня. Он тоже не ожидал прихода Бетти с хорошими новостями, – заметила Джана, надкусывая бутерброд с ветчиной и пикулями.
– Невероятно. Похоже, у доктора Ратаковски открылось второе дыхание.
Габи видела свет в кабинете Ежи, когда ходила ночью в стационар к одному из пациентов. Мальчик проснулся в своем боксе, испугался и начал безутешно плакать. Бетти позвала ее успокоить беднягу. По лаборатории сновал его помощник, молодой доктор Ян. Он распечатывал листы бумаги и чиркал в них шариковой ручкой, тяжело вздыхал и тер красные от усталости глаза. «Неужели они смогли так быстро составить схему лечения для двоих пациентов? Даже если у Ежи были наработки, стоило несколько раз проверить данные, провести коррекцию гена. Ни к чему было так торопиться», – подумала Габи.
Они проводили Джану до катера. Дождь все усиливался. Тобиас и Артур помогли занести чемоданы.
– Ну что, пора нам прощаться, – сказала Джана, сморгнув с черных ресниц то ли слезу, то ли каплю дождя.
Тобиасу хотелось думать, что она наконец-то плачет. Но, судя по улыбке, пусть немного грустной, но так идущей ее лицу, Джана не сильно переживала. Тобиас совершенно поник. Габи с грустью смотрела, как он ждет от Джаны ответного проявления чувства, как втягивает голову в плечи, готовый вот-вот обидеться, развернуться и пойти прочь. В конце концов она решилась вмешаться.
– Джана, милая, нам тяжело прощаться с тобой, – сказала она громко, чтобы шум барабанящего по деревянным мосткам дождя не заглушил ее слова.
– Мне тоже очень тяжело, – сказала Джана. – Точнее, нет, я рада.
– Что? – поразился Тобиас.
– Я рада, что лечение на Норт-Бразер подошло к концу. Я наконец-то совершенно здорова. Для меня это много значит. На острове бывало всякое: то тяжело, то здорово. Особенно здорово, когда у меня появились все вы. – Она ласково посмотрела на притихшую компанию.
– Мы помним, Джана, – кивнули Габи и Эмма одновременно. – Тебе пришлось перенести намного больше процедур, чем мы рассчитывали. Когда мы потеряли надежду на твое выздоровление, Ратаковски все-таки совершил чудо.
– Тогда вы понимаете, как важен этот отъезд. Единственное, чего мне жаль, – так это нашей команды. Нам было хорошо вместе. По вам я буду жутко скучать, доктор Хельгбауэр, – сказала Джана, крепко обнимая Габи за шею.
– А мы? По нам будешь? – спросила Эмма, вытирая глаза ладонью. На ее щеках блестели не дождевые капли, а настоящие слезы.
– А чего мне по вам скучать? Мы же скоро увидимся, – искренне удивилась Джана. – Тобиас, я тебе билеты уже нашла, ты прилетишь ко мне зимой. Не унывай! Артур и Эмма, я вас в друзья добавлю, как только снова включу свой телефон. А потом, может, я прилечу к Тобиасу в Штаты. Мы все нагрянем к нему домой. Не думаю, что Иоланда будет против… – предложила Джана.
Когда катер отчалил от черного каменистого берега, Габи взяла Тобиаса под руку. Они шли под теплым проливным дождем медленно, так как все равно давно промокли насквозь.
– Ты видишь, для Джаны ваша разлука – временное неудобство. Она всегда смотрит вперед, что бы ни случилось. И если тебе больно понимать, что завтра ты проснешься, а ее не будет рядом, то Джана просто об этом не задумывается. Все месяцы ожидания, когда тебя наконец выпишут и ты приедешь к ней на Суматру, для нее просто не существуют. «Завтра» начинается для Джаны с твоего приезда, – лихо закручивала Габи в надежде правильно выразить мысль.
– Вы имеете в виду, Джана знает, что все будет хорошо, мы все снова будем вместе, и это будет довольно скоро? – уточнил Тобиас.
– Да, именно это я и имела в виду, – улыбнулась Габи.
Ей хотелось обнять Тобиаса, пожалеть его. Но он неожиданно повеселел.
– И правда, время летит быстро. Я помню свой приезд, будто это было вчера. Прошло больше трех месяцев. Столько событий… Думаю, Джана права. Оглянуться не успею, как уже буду сидеть в самолете, готовясь к новой встрече, – бодро сказал Тобиас. – И нечего раскисать.
Они вошли в Cas9.
– Пойду переоденусь. Встретимся за завтраком, – попрощалась Эмма.
– Я тоже. Артур, займи столик, – попросил Тобиас, стряхивая со светлых кудрей дождевые капли.
На душе у него все еще скребли кошки. Прийти на завтрак и не увидеть там Джану, не говорить с ней до выписки. Может, стоит попросить доктора Робертса, чтобы он дал разрешение звонить Джане по мессенджеру?
Тобиас вошел в комнату и остановился как громом пораженный. На столе, куда он поставил стакан с желтой розой, расползлось мокрое пятно. Осколки стакана рассыпались по полу. То, что осталось от желтой розы, было разбросано по комнате: раздавленные лепестки, вырванные из бутона озверевшей от ненависти рукой. Тобиас покосился на открытое окно. Единственный человек, который мог додуматься до подобной выходки, возможно, ждал его за плотными занавесками или прятался под кроватью. Тобиас настежь открыл дверь, чтобы в случае нападения позвать на помощь. Он тихо подкрался к постели и, рывком упав на пол, заглянул в темноту. Там никого не было. За дверцами шкафа что-то упало. Тобиас вздрогнул и, ничего не соображая от волнения, дернул на себя створки. В шкафу было пусто. Чья-то тень промелькнула за спиной. Резко обернувшись, Тобиас успел увидеть силуэт, выскользнувший в коридор через раскрытую дверь. Он выбежал из комнаты. Быстро удаляясь, по коридору бесшумно, как дикая кошка, бежал Камал. Тобиас поднял желтый лепесток. Кажется, враг объявил ему настоящую войну.
Отец и сын
Третья неделя сентября выдалась на редкость спокойной. По крайней мере, наверху, на первых двух этажах Cas9. Эмма, Артур и Тобиас коротали пасмурные дни под навесами в шезлонгах, уходили спать раньше обычного, оттого что скука вытягивала из них все силы. Артур каждый день навещал кабинет доктора Хельгбауэр. Ударный курс психотерапии сильно сблизил его и Габи. Порой он задерживался у нее после сеанса, болтая о том о сем. Эмма всей душой поддерживала их теплые отношения. Жизнь на поверхности Норт-Бразер шла своим чередом.
Но на минусовых этажах в лабораториях по-прежнему не спали, дежурили посменно, в том числе и ночью, распечатывали тонны бумаг, извели весь виварий, заказывали десятки мышей, собак и обезьян, но и их не хватало для экспериментов.
Ратаковски с нетерпением ждал звонка Горация Нельсона. Он готов был сам выйти с ним на связь, лишь бы быстрее получить обещанную флешку. Данных по крови Сибиряка и его удивительной способности к регенерации хватило для вакцины, но свести все воедино, создать обрамление для ключевого элемента – готового для транспортировки в живой организм кода ДНК, можно было только по наработкам китайских генетиков. Что бы они ни скрывали, как бы ни прятали свои открытия, Ежи точно знал – у них есть то, что ему нужно. Он понимал: Гораций медлит не потому, что хочет его извести, а лишь по той причине, что ценные сведения достать не так просто. И чем они ценнее, тем больше терпения придется проявить.
Марк Робертс вроде бы ни о чем не догадывался. Он периодически заходил в кабинет Ратаковски, смотрел его новые наработки, кивал головой и уходил, удовлетворенный промежуточным результатом. Ежи страшно было подумать, что сделает Марк, если узнает, в чем заключалась сделка с Нельсоном. Он ни за что не поверит, что Ежи смог добыть важные сведения у конкурирующих иностранных лабораторий, ничего не предоставив им взамен. Так же, как и не сможет доказать своим инвесторам, что ни одной буквы, ни одного слова не вышло за пределы Норт-Бразер. В лучшем случае случится скандал, в худшем – они с Марком потеряют должности и головы. И то и другое было бы весьма неприятно. Хорошо, что Майчек опять чувствовал себя сносно. Курс поддерживающей терапии давал ему временную фору. У Ратаковски появился шанс проявить осторожность, при этом закончить работу вовремя.
Все, что Ежи мог сделать, сидя в своем кабинете, уже было сделано и перепроверено трижды. Он мерил шагами тайную лабораторию, заглядывал в пробирки, нетерпеливо потирая руки. Один-единственный шаг отделял его от эксперимента, который решит его судьбу, судьбу Майчека, да и всего человечества. Он не мог усидеть на месте. Решив все-таки поговорить с Горацием, Ежи взялся за телефон. Он знал, что разговоры записывает служба безопасности, и на этот раз не был намерен говорить напрямую. Ему был нужен ответ: нет или да. И на записи, если кому-нибудь придет в голову ее прослушать, не будет ничего информативного или компрометирующего.
Ежи поднялся в холл, вышел на улицу. Холодное солнце пряталось за горизонт, мокрый гравий шуршал, а цветы медленно поворачивали головки в сторону последних лучей.
– Доктор Ратаковски, – к нему мелкими торопливыми шажками направлялась Бетти. – Вам конверт. Днем привезли с почтой. Нам обычно ничего такого не привозят. Хотя я на той неделе заказала шерсть. Несколько клубков. Поэтому побежала к почтовому катеру. Но, взглянув на пакет, поняла, что он точно не для меня. Маленький такой. Написано – вручить лично в руки. Еле допросилась у почтальона передать его мне под расписку. Мы боялись вас тревожить, последнее время вы почти не выходите из лаборатории.
– Господи, Бетти, хватит болтать. Где пакет? Немедленно отдай его мне! – закричал Ратаковски, хватая ее за запястье.
– Не трогайте меня, я не сделала ничего плохого, – накинулась на него Бетти.
– Прости. Я потерял самообладание. Но я требую передать мне пакет прямо сейчас, – едва сдерживаясь, сказал Ежи.
Пакет мирно лежал на сестринском посту в ожидании своего хозяина. Ежи схватил его, потряс над ухом. Внутри что-то звякнуло. Он бросился к лифту и по дороге в свой кабинет ощупал содержимое пальцами. Несомненно, там была флешка. Дрожащими руками он достал ее, вставил в компьютер, поискал сопроводительное письмо от Горация, но ничего не нашел. «Стоило догадаться сразу: Гораций не хочет оставлять своих следы на носителе, чтобы я не смог, при желании, связать его имя с утечкой в китайской лаборатории. Неужели он думает, что я на такое способен? А почему бы и нет», – рассуждал Ратаковски, пока файлы копировались на его компьютер. – «Тут должен быть защищенный порт. Я говорил Горацию, что Марк видит все, что происходит у меня на компьютере, и имеет к нему полный доступ. Значит, информация либо зашифрована, либо как-то скрыта для любого, кто продублирует в системе мой пароль. Черт, он же не мог забыть про такую важную деталь».
Но файлы свободно копировались с носителя, не требуя никаких дополнительных действий. Среди прочего Ратаковски заметил видео. Темный прямоугольник, внутри которого белело чье-то очень знакомое лицо. Файл насмешливо и жутко назывался «Посмотри меня, если не трусишь».
– Привет, друг мой. – Голос Марка зазвучал, когда на экране появился темный фон с расплывчатым белым пятном посередине. – Жаль расстраивать тебя, но эту флешку, которую ты наверняка сейчас жадно поедаешь глазами, прислал тебе лично я. Неужели ты думаешь, что хоть что-то в Институте Карпентера проходит мимо моего бдительного ока? Ты плохо меня знаешь! Хотя нет, ты знаешь меня отлично. Того меня, Марка Робертса, твоего прыщавого друга, прозябавшего в тени великого генетика Ежи Ратаковски. Таким я был раньше. Но теперь все изменилось. Я учусь на своих ошибках. Маиса и Тереза стали для меня отличным уроком: за всем здесь, в этом маленьком бедламе, нужен глаз да глаз. Но от тебя я никак не ожидал предательства. Связавшись с Нельсоном, ты засветился перед его агентами, с которых тот напрямую потребовал нужную тебе информацию. По недостающим тебе частям китайцы легко определят, что уже сделано тобой, придут к верным выводам и, не дай Бог, быстро нас нагонят и перегонят. Ты чуть не запорол дело, на которое мы оба положили долгие годы работы. Я не дал этому случиться. Не пойму, ты что, думал твои похождения за Стигом, этой занозой в заднице, останутся незамеченными? Каждый твой шаг вне острова отслеживался. Ты слишком много знаешь, чтобы позволить тебе болтаться невесть где по Нью-Йорку, или того хуже, колесить на поезде по штатам в вагоне бизнес-класса. Внимательно посмотри файлы на флешке, там есть нужная тебе информация. Не от китайцев, упаси Боже. От своих. А откуда – не скажу. Должны же и у меня быть свои секреты. Наверняка ты спрашиваешь себя, почему я записал видео, а не подкаст, и что это белое лежит в темноте. Свет в студию!
Ежи чуть не рухнул на пол. Перед ним на экране, освещенный холодным ярким светом, в незнакомой палате мирно спал его сын. Но Ежи мог поклясться, что окно с видом на незнакомый город, вместо голой стены на минус первом этаже стационара, – не монтаж и не ошибка. Его перевезли в другое место, судя по всему, далеко от Норт-Бразер. Свет снова погас. Голос Марка Робертса зазвучал снова.
– С ним все в порядке. Я позаботился о том, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Ему обеспечат лучший уход и терапию. Но тебе стоит поторопиться с вакциной. Иначе тебя не будет рядом, если Майчеку вдруг опять станет плохо. И никаких больше фокусов за моей спиной! Время не ждет, Ежи. Тик-так, тик-так.
Ежи так и остался стоять на коленях, всматриваясь в темноту погасшего экрана. Очнувшись, он вскочил на ноги и бросился в стационар. Несмотря на очевидное, хотел надеялся, что все произошедшее окажется дурным сном. В палате Майчека горел свет.
– Сынок, сын! – закричал Ежи, врываясь в открытые двери.
Но на постели никого не было, только кипенно-белые простыни, аккуратно свернутое одеяло и широкая подушка, прислоненная к изголовью.
Ежи вернулся к себе. Он подошел к мусорной корзине и с силой швырнул ее в стену. Пластик хрустнул, содержимое разлетелось во все стороны. Он открыл все файлы на флешке. Унывать было рано – Марк хорошо знал свое дело. Для Ежи было загадкой, откуда Робертс смог достать результаты исследований, которые были ему нужны. Насколько он знал, такие проводили только в Китае. Но Марк сказал «у своих». Это невозможно. Никто в Штатах, кроме Института Карпентера и самого Ежи, не занимался подобными исследованиями. У Марка и правда оказался козырь в рукаве. Если бы не его выходка с Майчеком, Ежи смог бы по достоинству оценить организаторский талант старого друга.
Поразмыслив немного, Ежи успокоился. Марк был вынужден поступить так, как поступил, потому что Ежи собирался предать его. Побеждает сильнейший, это закон эволюции, с которым не поспорит ни один ученый. Если с его сыном что-нибудь случится, Ежи не задумываясь расправится с Робертсом. Но времени на панику и ненависть не было. Ежи погрузился в работу с головой.
***
Тобиас снова нашел утешение в разговорах с матерью. С тех пор, как Джана покинула остров, а доктор Робертс так и не дал разрешения с ней связаться, Иоланда стала его единственным источником сведений о ней. Время, оставшееся после ужина до сеанса связи, Тобиас коротал с друзьями. В комнате Эммы, куда Артур уже перенес часть своих вещей, все еще висел витраж-инсталляция. Все трое так сжились с ним, что тихий перезвон стекла и яркие вспышки света, отраженного от граней, стали неотъемлемой частью их вечерних посиделок. Глядя на влюбленных, Тобиас ловил себя на мысли, что немного им завидует. Ему не терпелось поскорее выписаться с Норт-Бразер и перелистнуть страницу бесконечного ожидания. Единственное, о чем он жалел: ветер перемен наверняка разнесет их троих по разным уголкам страны, а то и по разным континентам. Последнее время Артур все время рассказывал Эмме о своих мечтах, и каждая из них заводила его все дальше от дома. Эмма слушала, кивала и уже видела себя в каждом из уголков планеты, куда Артур безрассудно звал ее за собой.
– Мама хочет узнать адрес этого хмыря, в которого была влюблена двадцать лет назад, – хмуро сказал Тобиас, прервав нежное воркование Артура и Эммы.
– Тобиас, мне жаль, что ты так переживаешь, – сказала Эмма и погладила его по плечу.
– Ты можешь солгать ей, что Бетти не знает его адреса или что не хочет говорить, – предложил Артур.
– Это было бы странно. Не знает, но будет знать, когда он наконец устроится хоть где-нибудь. А потом, что значит «не хочет говорить»? И Джана посоветовала мне не решать за маму ее судьбу, – засомневался Тобиас.
– Значит, ты пойдешь к Бетти сегодня? – спросила Эмма.
– Или скажи матери, что этот хмырь не разрешил Бетти давать свой адрес и телефон Иоланде и сказал, что между ними все давно кончено и всякое такое, – сделал Артур другое предположение в надежде, что Тобиас не будет глупить и собственными руками ставить капкан на свое будущее.
– Не могу, Артур, правда. Я ценю твое участие, но между мной и мамой не может быть таких секретов. Придется выудить у Бетти информацию. Я не раз пожалел, что вообще тогда сказал маме про наш разговор с Бетти, но теперь поздно, – ответил Тобиас и понуро побрел к двери.
– Приходи перед сном, расскажешь, как и что, – сказала Эмма, ободряюще улыбнувшись.
Медленно, умышленно растягивая время, Тобиас шел по направлению к комнате Бетти. Он надеялся, что она еще носится где-нибудь по делам, провожает Сибиряка или сортирует назначения на завтра в сестринской комнате. Но Бетти, к несчастью, была у себя.
– Можно войти? – спросил Тобиас, просунув голову в дверь.
– Конечно, дорогой. Я рада, что ты заглянул. У меня как раз есть для тебя хорошая новость. Следующий укол назначен через неделю. Похоже, Робертс и Ратаковски взялись за тебя всерьез.
В комнате горел мягкий рассеянный свет, приглушенный матерчатым абажуром с вышивкой в виде красных маков. Единственная фотография стояла на прикроватном столике, старая и потертая, словно ее долго носили с собой в кармане.
– Что это за ферма? Дом такой простой, одноэтажный, из серого кирпича. За ним сарай. Одни доски, без окон, – сказал Тобиас, глядя на фото. – И ворота деревянные. Сколько этой фотографии лет?
– Не так много, как ты думаешь. Это наш дом в Ланкастере, – ответила Бетти, с любовью глядя на фото.
– В Калифорнии? Небо в Калифорнии не такое низкое и серое, и там не бывает таких густых туманов, от которых некуда бежать… – сказал Тобиас.
– Мы с Чарли, моим братом, родом из Британии, из Ланкастера. Очень красиво сказано про туман. Браво, дорогой. Именно таким я и помню свой дом. У нас было немного скота, за которым мы с братом едва могли ухаживать после смерти матери. В такие сырые и промозглые дни, как этот, я растапливала печь и садилась вязать шерстяные носки и свитера на зиму. Вот как сейчас. Потом отец привез нас в США, и с тех пор ни я, ни Чарли не были дома. Мне кажется, брат неспроста не может обосноваться где-нибудь надолго. Да и я, как видишь, живу здесь, потому что мне больше некуда идти. Наши с Чарли души так и остались в Ланкастере, в доме из плесневелого кирпича, где в пять утра за деревянными воротцами загона блеют глупые, насквозь промокшие овцы.
– Ты хорошая, Бетти, – почему-то сказал Тобиас.
Бетти выбралась из глубокого кресла, подошла к нему и крепко обняла. Тобиас почувствовал едва уловимый запах ее сладких духов.
– Ты говорила с Чарли? С ним все в порядке?
– Да, он звонил на днях. Как раз снял квартирку в Нью-Йорке. Говорит, в ней едва помещается кровать, но ему все равно.
– Как думаешь, он захотел бы снова увидеть женщину, которую любил? Помнишь, ты рассказывала про нее?
– Он много в кого был влюблен. И каждый раз как последний. Но та, которая стала для него наваждением… Помню-помню. Они даже виделись снова, через несколько лет после того, как разошлись. Точнее, после того, как он, не сказав ни слова, оставил ее в каком-то доме на берегу океана. Встретились случайно на ярмарке в Филадельфии. Чарли однажды разоткровенничался и рассказал: был День независимости, кругом хлопали петарды, между раскинутыми шатрами было столько народу, что не протолкнуться. Жара сводила с ума. Но он вроде бы почувствовал нечто особенное – взгляд, дуновение ветра в затылок, и обернулся. Она стояла у прилавка, рассматривала леденцы ядовитых расцветок.
– И что? – не мог поверить своим ушам Тобиас. – Он подошел к ней?
– Еще бы. Мой брат искренне не понимает, что вел себя как настоящая свинья. Поэтому без зазрения совести подошел к ней и, как ни в чем не бывало, затеял разговор. Не знаю, о чем она думала, но они провели весь день вместе. А потом следующий, и еще один. Пока Чарли снова не снялся с места без предупреждения. Просто опять собрал свои пожитки и свалил. Знаешь, на ее месте за такие шалости я бы поставила ему под глазом здоровенный синяк, – вздохнула Бетти. Она явно не гордилась братом, и чувство женской солидарности говорило в ней громче родственных чувств.
– Когда это было? – спросил Тобиас, прикидывая, была ли Иоланда замужем за его отцом или еще нет. А если была? Какую стену между ним и его матерью возведет ответ Бетти?
– Я уже и не припомню… Хотя нет, в тот год я получила работу в больнице Белвью, здесь, в Нью-Йорке. Это было шестнадцать лет назад.
Тобиас молча уставился на Бетти. Факты никак не хотели складываться в голове в единую картину. Конечно, шестнадцать лет назад Иоланда уже была замужем за его отцом. Конечно, он услышал от Бетти тот ответ, которого боялся. Но в сроке давности было нечто, грозившее убить пятнадцатилетнего Тобиаса наповал. Если она права, а Бетти вряд ли что-то перепутала, то невидимый Чарли, отравивший Тобиасу жизнь одним своим существованием, мог с таким же успехом быть его отцом, как и Гарри Мур. Этого еще не хватало.
– Ты уверена? Может, ты ошиблась, это была другая женщина или другой год? – взмолился Тобиас.
