Алекс Миро
Геном: исцелённые
Осколки иллюзий
Ежи возвращался из города на Норт-Бразер. Он стоял на носу катера, обдуваемый ветром. Его пиджак промок, пропитанный брызгами, но он не замечал дискомфорта. Гораций Нельсон ответил на звонок почти сразу.
– Надеюсь, наш договор в силе, – победно произнес Ратаковски.
– Неужели вы нашли его? – удивился Гораций.
Ежи услышал, как тот встал с кресла и меряет комнату шагами.
– Нашел. Даже был там. На этот раз меня точно никто не видел, – сказал он.
– Есть гарантии, что мы снова не останемся у разбитого корыта? Как в прошлый раз. Мой сын хитер. Если он что-то заподозрит… – начал Гораций.
– В этот раз вам не о чем беспокоиться. Уверен, когда вы прибудете на место – возьмете его тепленьким, – уверил его Ратаковски.
– Прекрасно. Я рад, что доверил вам столь деликатное дело. Как только я заберу сына домой, займусь получением информации. Данные, которые вы просили, не так-то легко раздобыть. Результаты экспериментов в Китае засекречены, но у меня достаточно связей, чтобы получить то, что вам нужно. Придется немного подождать, – сказал Гораций.
– Сколько? У меня нет времени ждать, мистер Нельсон. Вы знаете, что стоит на кону! – разозлился Ежи.
– Судьба человечества? Миллиарды долларов? Это терпит, – хмыкнул Гораций.
– Мой сын, черт бы вас побрал! Вы прекрасно знаете об этом, – почти закричал Ежи.
– Полегче на поворотах, доктор. Первые два мотива не менее значимы, – холодно парировал Нельсон.
– Вам нравится выставлять себя скотиной? Ваше право! Но сейчас дело касается моей семьи, – взревел Ратаковски.
– Чувствую, дальнейший разговор все только ухудшит. Если сегодня мой сын окажется дома, вы получите то, что я обещал. В как можно более короткие сроки, – отчеканил Гораций и дал отбой.
– Свинья, – крикнул Ежи в трубку и пожалел, что Гораций не услышал его слов.
На причале его ждала Габи Хельгбауэр. Она куталась в огромный зеленый шерстяной палантин, отчего стала похожа на гусеницу, хоть и красивую, но забавную. Ежи посмотрел на нее и невольно улыбнулся. Ненависть к Горацию Нельсону отпустила, осталось лишь чувство хорошо сделанного им дела. Ежи был уверен, что у Майчека еще есть время и пара недель до передачи флешки ничего не изменит.
– Не ожидал увидеть тебя на свежем воздухе в разгар рабочего дня, – сказал он с улыбкой.
– Я ждала тебя, – ответила Габи и замолчала, всматриваясь в его лицо.
На мгновение выражение лица Ежи сменилось на обеспокоенное, но он тут же взял себя в руки. Габи представила, как за секунду в его голове промелькнули несколько вариантов предстоящего разговора. Но она все еще не была уверена, что причиной его отъезда был именно Стиг. Если так – уже все равно ничего не поделаешь. Ратаковски ни за что не признается, зачем ввязался в поиски мальчика. Что бы ни случилось на материке – оно уже произошло. И теперь единственный человек, которому она еще могла помочь, это Сибиряк.
– Мы с Марком беседовали. Новенькому назначено слишком много анализов и процедур. Я так понимаю, тебе не терпится его изучить. Но так не годится. Сибиряк еще не адаптировался. Дай ему время, пусть расслабится, поживет здесь немного, – попросила Габи.
– Я поступаю так, как считаю нужным, – отрезал Ратаковски.
– Марк рассказал мне, в чем настоящая загадка пришельца из «молчащей сотни». Можешь не юлить. Но пара дней ничего не решит. За сутки с ним провели семь исследований. Это невозможно. У тебя достаточно материала, чтобы начать работу. Прошу тебя. Сибиряк вернулся вчера сам не свой. Иглы, трубки, мониторы, все это его пугает, хотя он старается не подавать вида.
– Он все тебе рассказал? Этот… – Ратаковски не мог подобрать слов. На щеках выступили красные пятна.
– Прости, Ежи. Я сама начала догадываться. Марку пришлось рассказать, – ответила она.
– Не лезла бы ты не в свое дело, – бросил Ратаковски и быстро зашагал в сторону Cas9.
– Обещай, что постараешься. Пара дней! – крикнула Габи ему вдогонку.
Ежи ворвался в кабинет Марка Робертса.
– Ты спятил? Или эмоции взяли верх над рассудком? Хотя это одно и то же в твоем случае, – выпалил он, запыхавшись.
– Я всегда любил в ней прямоту и настойчивость. Как она прекрасна, когда добивается своего, когда борется за то, что считает правильным… – устало проговорил Марк.
– Хватит сантиментов, Марк, – сухо сказал Ратаковски. – Теперь Хельгбауэр будет совать нос в наши дела. Хотя бы в те, что касаются Сибиряка. Он нужен мне прямо сейчас. А она требует прервать исследования на пару дней. Что прикажешь делать?
– Дай ему передышку. Пусть Габи успокоится, – так же тихо сказал Марк. Он выглядел смертельно уставшим.
– Надеюсь, ты умолчал обо всем остальном? И о моей лаборатории за стеной? А, герой-любовник? – ехидно спросил Ежи.
– Не дури. Больше она ничего не узнает, – заверил его Марк.
– Знаешь, о чем я думаю? Ты до сих пор боишься, что она увидит твое истинное лицо. Для тебя мнение Габи так же ценно, как и раньше. Когда вы вместе, я просто физически чувствую связь между вами. Она до сих пор не разорвана. Но если Габи поймет, что ты такое на самом деле, ты потеряешь ее навсегда. Теперь уже по-настоящему.
– Я уже потерял ее. В тот день, когда уговорил сделать аборт. Бесполезно думать о потерях. Рано или поздно она обо всем догадается. Габи умница, и я всегда этим гордился, словно ее интеллект – моих рук дело. Ты прав в одном – если она поймет, чем мы с тобой тут занимаемся, наступит настоящий конец света. И я должен вывести ее из игры прежде, чем станет слишком поздно.
– Дело твое. Никогда не смыслил в подобных играх. Из тебя вышел бы неплохой политик. По крайней мере, до сих пор мы балансируем на грани разоблачения, и только ты можешь удержать этот баланс. Надеюсь на тебя, – сказал Ежи и вышел.
Марк провел рукой по поверхности стола. Красное дерево было теплым. Он пощупал подлокотники кресла – шершавые, упругие. Повернулся к окну, посмотрел на серые воды реки и доки на противоположном берегу. Краны вращались, опускались и вытягивались, словно паук делал разминку перед охотой. В лучах солнца ржавые одутловатые бока цистерн не казались такими уж мрачными – скорее они были частью модного урбанистического пейзажа. Все, что видел Марк, все, чего касались его руки, все, что улавливал его слух, было настолько ему знакомо, что с годами незаметно сделалось частью его существа. В этом кабинете он принял такое количество решений, в том числе и судьбоносных, что их невозможно сосчитать.
Сколько жертв было принесено ради Института Карпентера? И сколько еще будет? Их с Габи любовь, которая до сих пор теплится в его сердце живучим угольком. Их с Габи ребенок, которому Марк не позволил родиться. Дружба с Ежи тоже встала в этот ряд. Сегодняшний разговор снова доказал Марку, как хорошо Ежи его понимает и как тонко чувствует движения его души. Он скучал по тем временам, когда они с Ратаковски работали вместе, склонившись над распечатками, были направлены в одну сторону, как два флюгера на одной крыше. Его, Марка, собственная жизнь, наконец, – чем не жертва? Агнец на алтаре генетики. Разве он мечтал о том, чтобы выбирать детей из искусственных маток для экспериментов? Да, Марк хотел славы и всегда был амбициозен. Ему казалось, что только движение вперед и оглушительная победа сделают его по-настоящему счастливым. Именно поэтому он настоял на том, чтобы взять проект по борьбе со старостью в свои руки. Но теперь, когда Марк был почти у цели, а до триумфа рукой подать, он не чувствовал радости. Только опустошение внутри. Может, пустоту заполнят овации того дня, когда он выйдет перед миллионной аудиторией и предъявит им «вакцину от старости»? Может быть. Но пока пустота все росла и все труднее было ее игнорировать. Марк знал, что вокруг него никого не осталось. Его окружали иллюзии отношений. Старый друг Ежи и их потерянная дружба, бывшая любовница Габи и их потерянная любовь, бывший весельчак и добряк Марк Робертс и его потерянное счастье.
По привычке Марк повернулся в кресле, включил компьютер и открыл план на день. От дурных мыслей спасала только их виновница – работа.
***
– Меня скоро выпишут. – Джана покачивалась в подвесном кресле-коконе в саду.
Тобиас смотрел на нее из низкого шезлонга, отчего ему приходилось все время задирать голову. Он снял кроссовки и теперь ноги утопали в свежестриженной траве. По щиколотке деловито полз муравей.
– Я точно смогу приехать к тебе? – спросил он и приготовился слушать.
– Ты спрашиваешь меня об этом по десять раз на дню. Точно, говорю же. Не буду больше ничего рассказывать, – заупрямилась Джана.
– Ну пожалуйста! Ради меня. Про пляж и пальмы не забудь, – настаивал Тобиас.
– Ладно. Последний раз, – согласилась Джана.
По дорожке в сторону комнаты Сибиряка прошла Бетти. Она помахала им рукой, обогнула разросшиеся кусты садового вереска и скрылась из виду.
– Сначала ответь мне, ты сказал Иоланде про брата Бетти? – спросила Джана.
– Да, сегодня утром, – ответил Тобиас.
Джана свесила голову из кокона и сердито на него посмотрела.
– Так чего же ты молчишь?
– Не хочу говорить об этом, – мрачно ответил Тобиас. Но слова так и рвались наружу. – Ну ладно, слушай. Мама была в шоке. Она сделала десять тысяч предположений, что этот человек может быть вовсе не ее первой любовью и вся эта история просто совпадение. Потом она минут пять молчала. Мы говорили по видеосвязи, и я видел, что она все время дотрагивается до основания безымянного пальца, словно пытается нащупать снятое обручальное кольцо. Они с отцом еще не развелись, но мама избавилась от всего, что ей напоминало о нем. Честно говоря, я до последнего надеялся, что она выполнит свое обещание.
– Навсегда попрощаться с прошлым в том доме? – спросила Джана.
– Вот именно. Но я зря надеялся. Она попросила аккуратно выяснить у Бетти либо его номер телефона, либо адрес. Только так, чтобы никто ни о чем не догадался, – нахмурился Тобиас.
– Почему это? Ей неудобно? Или она боится, что бродячий музыкант сбежит раньше времени, узнав, что Иоланда его ищет? – усмехнулась Джана.
– Почему бы и нет. Однажды он уже так поступил, – кивнул Тобиас.
– Поговоришь с Бетти?
– Не сейчас. Не хочу даже думать обо всем этом. Мама ждала столько лет, подождет еще немного. Сейчас я хочу только одного – прочувствовать весь путь выздоровления: каждая клеточка моего сердца меняется, ритм ударов становится четким, как хронограф. Все беспокойства оставим на потом, – ответил Тобиас.
Джана снова скрылась в подвесном коконе. Тобиас протянул руку и коснулся плотной натянутой ткани там, где должна быть ее пятка.
– Ай, щекотно, – засмеялась Джана.
Тобиас на минуту притаился. Затем бесшумно поднялся, обхватил кокон руками и начал неистово щекотать Джану, быстро перебирая пальцами. Она завизжала, но выбраться из плена ткани было невозможно. Тобиас раскачивал кокон все сильнее и сильнее, пока тот не перевернулся и Джана, взвизгнув, не выпала на землю. На секунду Тобиасу показалось, что она разозлится, но, повалившись в траву, Джана захохотала.
– Что за шум? Кто тут развлекается без нас? – Эмма и Артур приближались, держась за руки.
– Просто хотим скоротать время, – ответил Тобиас.
– Мы тут кое-что нашли. Завтра, в последний день августа, начинается большое световое шоу над Нью-Йорком. Оно продлится всю ночь! В афише подробный обзор площадок, с которых будут отлично видны световые инсталляции, – вдохновенно рассказывала Эмма.
– Более того, половина города соберется посмотреть, как будут ставить аппаратуру. Говорят, некоторые прожекторы размером с добротный коттедж, – подхватил Артур.
– А программа какая? – спросила Джана. – Просто свет смотреть неинтересно.
– Еще чего, просто свет! Как только стемнеет, на главных высотках покажут сказки из света для детей. К десяти вечера начнется арт-проект музея MOMA, самый большой в истории искусства. В чатах пишут, будет что-то грандиозное. Они собрали несколько самых одиозных художников современности, чтобы те создали скульптуры из света. Не просто что-то там на стенах и окнах, а настоящие трехмерные изображения. Зрителям будет казаться, что все происходящее в небе и на зданиях можно буквально пощупать рукой. Хотя это просто свет. Так-то, – восхищалась Эмма.
– А когда Эмма прочитала про световые витражи размером с небо над Нью-Йорком, мне пришлось дать ей успокоительное, – усмехнулся Артур.
– Я побежала к Хельгбауэр, выпросила поезду в город. Мы хотим приехать днем, посмотреть на установку оборудования. И остаться до середины ночи, увидеть шоу с крыши высотки. Габи предложила свою квартиру на Манхэттене. Выйдем на крышу, там есть терраса с креслами и столиками. – Эмма задыхалась от восторга.
– Обеими руками «за»! – обрадовалась Джана.
– А нам уже можно? – с сомнением спросил Тобиас.
– Естественно, я и про вас спросила. Всем все можно, – кивнула Эмма. – Едем завтра днем.
– Заодно приведем в исполнение наш план. Если вы про него не забыли, – на всякий случай напомнил Тобиас.
– Попросим у Габи ее мобильник, найдем в интернете, что это за штрих-код «Баннак, Монтана» на ящиках. Мы все помним, – отмахнулась Эмма. – Кстати, о витражах. Я закончила свою работу. Приглашаю вас вечером после ужина посмотреть на самое внушительное, и по размерам тоже, творение Эммы Кросс.
– Почем билет? – спросила Джана. В ее глазах прыгали озорные чертики, которые так нравились Тобиасу.
– Для друзей бесплатно. Когда мое творение окажется в музее современного искусства, я еще на нем нехило заработаю, – уверенно сказала Эмма.
– Скромность наше все, – засмеялся Артур и нежно погладил Эмму по плечу. Та довольно замурлыкала.
Притаптывая траву, прямо через клумбы с цветами к ним спешила Бетти. Ее лицо раскраснелось от быстрой ходьбы, широкая грудь высоко вздымалась, а пояс сестринского халата перекрутился на бок.
– Вы не видели Сибиряка? – выдохнула она.
– Он стоял у лифта в Cas9, – ответила Эмма. – А что?
– Его нет в комнате. Я заволновалась. Последнее время он болтается непонятно где, потом выныривает из ниоткуда. У нас четко расписанный график процедур, и мне приходится каждый раз извиняться за опоздание, – пожаловалась Бетти.
– Он часто бывает у Майчека. Не знаю, как они нашли общий язык, но, по-моему, им вместе интересно, – заметил Тобиас.
– Так вот куда он пропадает. И не подумала бы искать его в стационаре, – удивилась Бетти. – Спасибо. Пойду за ним.
В дверях Cas9 Бетти налетела на Камала. Он обвел глазами сад и, увидев Джану, весело помахал ей рукой. Джана помахала в ответ и вприпрыжку направилась прямиком к нему.
– Снова здорóво, – нахмурился Тобиас.
– Так пойди с ней, – подтолкнула его Эмма.
Совет был дельный. Когда Тобиас нагнал Джану, приветливое лицо Камала тут же изменилось до неузнаваемости.
– Приходи ко мне, поиграем в драконов онлайн до обеда, – сказал Камал Джане, напрочь проигнорировав Тобиаса.
– Почему бы и нет, – с удовольствием откликнулась Джана.
– Я тоже пойду. Обожаю игры, – нахально вставил Тобиас.
Стоило Джане отвернуться, как рука Камала больно сжала его плечо.
– Никуда ты не пойдешь, – прошипел он. – Оставь нас с Джаной в покое хотя бы на пару часов. Не могу больше видеть твою рожу.
– Мне позвать Эмму, чтобы она снова тебя отлупила? – спросил Тобиас, оглядываясь. Но Джана уже зашла в двери Cas9.
– Смотри-ка, какой смелый. Натравишь на меня девчонку? А самому духу не хватает померяться со мной силами? – Лицо Камала приобрело нехорошее выражение, миндалевидные черные глаза сузились, пальцы побелели, и Тобиас почувствовал острую боль в том месте, где они сжали его кость.
– Ты прекрасно знаешь, что мы с Джаной вместе. Прекрати унижаться, – сказал Тобиас как можно спокойнее, превозмогая боль.
– Мы еще посмотрим, кто с кем вместе. День на день не приходится, – огрызнулся Камал и, оттолкнув Тобиаса, побежал за Джаной.
Тобиас ударился о стену. В голове помутилось. Он вдруг снова почувствовал ужас, который испытал в комнате смеха, когда Камал пытался напугать его до смерти. Тобиас корил себя за то, что никому не рассказал о произошедшем. Если агрессивный Камал задумает отомстить и, чего доброго, однажды до него доберется, его некому будет защитить.
***
Закат окрасил воды Ист-Ривер в глубокий синий цвет. Солнце еще стояло над горизонтом, но уже не грело, оно устало и готовилось отойти ко сну. Оранжевый диск, четко очерченный на безоблачном небе, бросал лучи прямо в окна Эммы Кросс.
– Пора! – сказала она и повлекла Артура за собой.
Тобиас, Джана и лично приглашенный Эммой Сибиряк пошли вслед за ними. Эмма встала у двери и торжественно произнесла:
– Представляю вам свою первую трехмерную картину-витраж, размах которой поразит ваше воображение. – Она приложила палец к датчику, и дверь распахнулась.
Джана ахнула, Тобиас потерял дар речи, Артур восхищенно всплеснул руками. Первым внутрь вошел Сибиряк. Он осторожно ступал между свисающими с высокого потолка нитями, на которые, словно бусины, были нанизаны куски разноцветного стекла. Вся комната была увешана сверху донизу. При взгляде от двери витраж полностью повторял вид за окном: то же оранжевое солнце, тот же берег, те же деревья по сторонам. Казалось, Эмма с точностью воспроизвела то, что видела каждый вечер. Когда лучи заката проникли внутрь сквозь открытое окно, пронизывая каждое стеклышко и превращая его в свет, подвесной витраж ожил. При малейшем движении ветра стекла поворачивались, искрясь и медленно качаясь, от чего инсталляция становилась волшебной игрой цвета и формы. Вслед за Сибиряком Артур вошел внутрь и, с нежностью касаясь пальцами покачивающихся нитей, прошел между ними. Едва заметное слуху позвякивание стекла успокаивало, яркие всполохи света волновали, бесконечное пространство нитей завораживало. Синее стекло, имитирующее небо, на свету стало голубым. Нижний ряд, изображающий траву, казался светло-зеленым, усыпанным розовыми и фиолетовыми осколками.
Солнце скрылось за горизонтом, витраж погас, как гаснет пламя свечи. Сибиряк подошел к Эмме и начал аплодировать. За ним последовали остальные. Эмма чинно поклонилась, словно стояла на большой сцене.
– Это было невероятно, – сказал Артур, обнимая ее за плечи.
– Ты просто умница! Изнутри инсталляции общая картина сохраняется. Сверху небо, внизу трава, вдали вода. Это просто потрясающе, – шумно восхищалась Джана.
– Друзья, спасибо! Я хочу предложить эту работу галерее, которую посоветовала Габи. Ее знакомая – известный искусствовед, у нее небольшое помещение в Сохо. Может быть, она сможет помочь мне с выставкой. Если вам так понравилось, то у меня есть шанс, – радовалась Эмма.
Они вышли на улицу, когда сумерки уже коснулись земли. Эмма оглянулась, всматриваясь в окно своей спальни. Внутри, едва различимый, таинственно сверкал витраж.
– Это твоя мечта, и у тебя все получится, – сказал Артур, глядя на желтые огни фонарей, которые загорались над гравийными дорожками один за одним, словно кто-то невидимый поворачивал выстроенные в ряд рубильники.
Эмма молча кивнула. Она подумала, что ни разу не говорила Артуру, почему на самом деле так жаждет выставляться в модных галереях, продавать свои работы, сниматься для обложек глянцевых журналов. Только для того, чтобы ее мать, светская львица Лора Кросс, наконец-то стала гордиться ею. В своем воображении Эмма часто рисовала минуту триумфа, когда одну из ее работ продадут на «Сотбис» и ее мать в конце концов признается: зря она считала Эмму главной ошибкой и тяготой своей жизни. Они вместе встанут перед объективами камер, направленных на таких похожих и теперь близких друг другу мать и дочь Кросс, улыбнутся одинаковой ослепительной улыбкой. От мысли, что она окажется под прицелом всеобщего внимания, Эмме становилось не по себе, мысли путались и видение исчезало, оставляя после себя привкус панического страха.
В такие минуты Эмма заглядывала глубоко внутрь собственной души. В ее характере не было ничего от публичности. На самом деле ей хотелось заниматься творчеством вдали от суеты, подальше от людских толп, изредка выбираясь на встречи с арт-дилерами в какое-нибудь тихое кафе и получая гонорары банковскими переводами. Но она отметала эти мысли, снова и снова заставляя себя желать другой, яркой и шумной жизни во вспышках камер в качестве известной художницы. Только так, думала Эмма, она сможет быть возле матери по-настоящему, разделяя ее интересы и статус, и заслужить ее любовь.
В последнее время она все легче находила в своих фантазиях место для Артура. Эмма чувствовала, что он – единственный человек, который любит ее, несмотря ни на что. Даже если она утопит все свои витражи в Ист-Ривер и больше никогда не вспомнит о своем даре, он будет все так же носить ей завтрак и провожать вечером до двери. В мыслях о нем Эмма наконец находила покой: какую бы жизнь она ни выбрала, Артур станет ее опорой, и каждый день он продолжал убеждать ее в этом одним лишь своим присутствием.
Они пошли обратно к корпусу Cas9. До отбоя оставалось десять минут. Бетти вышла к ним навстречу, чтобы проводить Сибиряка в его комнату. На этот раз он сам взял Бетти под руку, от чего на ее лице появилось странное, задумчиво-счастливое выражение. Артур смотрел им вслед.
– Заметила, когда Сибиряк дотрагивается до руки, чувствуешь тепло? – спросил он Эмму.
– Еще бы. Когда мы ходили к Джане и Тобиасу в стационар, я видела кое-что интересное. В палате Майчека горел свет, но он, видимо, крепко спал. Сибиряк сидел на его постели и улыбался. Его рука лежала на руке Майчека, и мне на мгновение показалось, что стариковское лицо Майчека стало таким, каким и должно быть в девять лет – забавным, курносым, с гладкой розовой кожей без синих прожилок. Я приникла к стеклу, но Сибиряк обернулся, и Майчек снова стал самим собой. Не знаю, что это было.
Они дошли до двери Эммы. Джана и Тобиас попрощались и разошлись по своим комнатам. Зажегся приглушенный свет, и тихий свист, ненавязчивый, но слышный во всех уголках Cas9, возвестил отбой.
– Может, зайдешь? – спросила Эмма, открывая дверь.
В комнате мягко блестели и мелодично звенели нити витража. Свет от высокого фонаря на дорожке сада падал косыми лучами на разноцветное стекло. Артур вошел, и новое чувство охватило его целиком. Комната Эммы казалась ему Нарнией, а сам он чувствовал себя кем-то другим, персонажем пока неизвестной ему книги. Слишком фантастически выглядело все вокруг. Нити стекла свисали и над постелью Эммы, просто были короче остальных, касающихся пола. Когда она свернула одеяло и скинула подушку на пол, инсталляция закачалась, рассыпая многоцветные искры. Артур не мог пошевелиться. Он смотрел, как Эмма легко ступает между нитей, появляясь и исчезая, переходя из тьмы к свету и обратно, в лучах уличного фонаря и в тени наполняющих комнату предметов. Как крылья взметнулись полы ее широкой накидки, змеиной кожей соскользнула с тела водолазка, она выбралась из джинсов, как выбирается из тесного кокона новорожденная бабочка. В распахнутое настежь окно непрошенным гостем влетел прохладный ветер, разгоняя мурашки по их телам, охлаждая разгоряченную кожу, унося с собой сомнения. Мир вокруг них стал иллюзией, луна шла по небу неизменным маршрутом, крыльями резала воздух черная птица, в земле под корнями цветов копошились землеройки.
