Алекс Миро
Геном: исцелённые
– Да нет же, говорю тебе. Полгода работы в Белвью я никогда не забуду. У меня было три…
Но Тобиас уже не слушал. Он посмотрел в темный квадрат окна. Во мраке горели разноцветные лампы, деревья в саду, подсвеченные снизу зеленым, танцевали под мелодию ветра.
Он вернулся в свою комнату. Идти к Эмме не было сил. Едва коснувшись подушки, Тобиас уснул неглубоким, беспокойным сном. От малейшего шороха он приоткрывал глаза, всматривался в темноту и снова закрывал их, заставляя себя не думать, забыть, похоронить в глубинах памяти звучавший в его голове разговор.
Рассвет застал его лежащим с открытыми глазами. Тобиас смотрел в потолок, простая белая краска меняла оттенок от ночного серого до светло-желтого рассветного цвета. Догадки, воспоминания, мелкие детали, которым он никогда не придавал значения, выстраивались в логическую картину.
Дома он часто думал, как они с отцом непохожи. Они словно являли собой два полюса – один любил кукурузные хлопья по утрам, у второго от кукурузы начиналось несварение; один веселился и хохотал под ток-шоу по телевизору, второй предпочитал проводить вечера, играя на планшете в своей комнате. И так во всем. Иоланда часто подтрунивала над мужем и сыном, говоря, что благодаря им в ее жизни появился полный набор привычек и пристрастий, какие только можно себе представить. Ему казалось, что их с отцом тяга к противоположному была доказательством их схожести. Но теперь он видел нечто обратное. Открыв на экране их совместное фото, он робко всматривался в черты лица, тело, рост, но и здесь они были противоположны друг другу, словно нарочно ничто не могло дать ему зацепки и доказать безапелляционно, непреложно, что этот человек на фото и есть его отец.
А Чарли, невидимый, неприкаянный, напротив, теперь представлялся ему точной, только постаревшей, копией себя самого. К утру, после долгих метаний в постели и неотвязных мыслей о Чарли, Тобиас готов был в этом поклясться. Он с десяток раз открывал планшет, намереваясь позвонить матери. Но всякий раз нажимал отбой, не дожидаясь первого гудка. Представить себе подобный разговор с матерью было выше его сил.
«Привет, мам. Ты случайно не заделала меня от того парня с гитарой? Кстати, могу подкинуть тебе его адресок…»
От одной этой мысли Тобиаса пробирала дрожь. К тому же теперь советы Артура – забыть, проехать и солгать матери – уже не казались ему такими уж неприемлемыми.
Утро накатило на Норт-Бразер сокрушительной волной. За секунду солнце выскочило из своего укрытия, разбрасывая лучи как новогодние петарды. В дверь постучали.
– Эмма, ты чего так рано? – спросил Тобиас удивленно, открывая дверь.
– Мы беспокоились за тебя, – ответила она.
Тобиас улыбнулся. Последнее время и она, и Артур все чаще говорили «мы».
– Ты пришла одна? – спросил Тобиас.
– Артур пойдет с нами на завтрак. Он еще спит, – ответила Эмма, машинально собирая с пола разбросанные Тобиасом карандаши.
Она разложила их на столе в порядке цветов радуги и поморщилась, когда заметила отсутствие красного. Ей стало некомфортно, но Эмма быстро взяла себя в руки.
Тобиас подробно рассказал ей о разговоре с Бетти. Но эффект, произведенный на нее рассказом, оказался явно меньше того, которого он ожидал.
– Послушай, даже если и так, во-первых, у тебя никогда не было особенной близости с отцом. Ты звонил-то ему всего пару раз с тех пор, как они с Иоландой разошлись. Во-вторых, я думаю, вы обо всем поговорите, когда ты приедешь домой, на мыс, – сказала Эмма.
Тобиас показал ей фотографию.
– Н-да, – протянула Эмма, приглядываясь к их лицам. – Я не физиономист, Тобиас, а художник.
– Но ты видишь хоть какое-то сходство? – спросил он с надеждой.
– Прости. Не могу сказать точно. Пока не вижу. Но наверняка в реальной жизни вы больше похожи.
– Больше, чем ничего. Этого тоже мало, – сказал Тобиас и погрузился в свои мысли.
– Не вздумай сегодня что-то предпринимать. Сгоряча это «что-то» обязательно пойдет не так. Остынь, обдумай все хорошенько и завтра позвони Иоланде. А пока пойдем завтракать, в животе урчит уже, – предложила Эмма.
– Не пойду. Не хочется. Может быть, ты и права, не стоит пока ничего делать. Ты иди, я побуду тут, подумаю обо всем.
Опасная правда
До самого вечера Тобиас не выходил из комнаты. Ему не спалось, не лежалось, голод если и напоминал о себе громким урчанием, то ненадолго и вроде как не всерьез. Вечером Тобиас совершенно измаялся от собственных мыслей. Ему не терпелось сделать что-нибудь эдакое, что угодно, чтобы хоть немного разогнать уныние. Играть на планшете не хотелось, смотреть кино тоже не было желания. Открыв по очереди все ящики стола, он нашел планшет Терезы. «Коды ящиков из ангара», – вспомнил Тобиас, и его осенила мысль.
До отбоя оставалось полчаса. Он вышел в коридор и проскользнул в главную дверь корпуса вслед за одним из лаборантов. По базе его пропуск не высветится, когда Бетти начнет проверять данные перед отбоем, – будто Тобиас за день ни разу не покидал Cas9. Он не хотел идти к Сибиряку, хотя у того можно было спокойно переждать до темноты. Но именно сегодня Тобиасу нужно было побыть одному. Он знал, что, несмотря на молчание, Сибиряк своим присутствием нарушит шаткую гармонию мыслей и чувств, которую Тобиас все еще силился сохранить.
Сигнал отбоя тихим свистом прокатился над Норт-Бразер. Прижимаясь к стенам корпусов, прячась под тенью деревьев, Тобиас пробрался ближе к ангару. Над крышей горел яркий, невидимый с жилой части острова, направленный на воду прожектор.
Внутри ангара говорили два мужских голоса. Тобиас приложил ухо к стальной двери, но ничего не разобрал. Через минуту, мигая сигнальными огнями, к причалу пришвартовалась небольшая баржа с пустой платформой. Ворота ангара открылись, и мимо Тобиаса, надежно укрывшегося за разлапистым кустом, прошли двое незнакомцев. Один из них выкатил стальной пандус, по которому проехала груженая вагонетка – на ней стоял ящик. Носильщики осторожно подтолкнули вагонетку на баржу. Погрузив ящик, они вернулись в ангар и закрылись там изнутри.
Баржа медлила. Она дрейфовала, поскребывая железным бортом о кайму пирса, звук получался пугающе похожим на вой хищного животного. Тобиас прополз на животе под пирсом, подтянулся, уцепившись за стальные перила, и влез на баржу. Из-за ящика ничего не было видно, только плеск воды о борт и тихий напев невидимого капитана судна разгоняли ночную тишину.
– Подвинься, неохота попасть из-за тебя в лапы этих мужиков, – прошептал голос за спиной Тобиаса.
Тобиас издал сдавленный крик.
– Артур, что ты тут делаешь? – спросил он, уставившись на друга.
– То же, что и ты. А ты что делаешь? – спросил Артур.
– Хочу посмотреть, куда они плывут.
– И как ты собрался это выяснить? Доехав с баржей до места назначения? Жить надоело? Или лечиться в Институте Карпентера? Похоже, ты решил испортить себе жизнь. Но я тебе не позволю. Эмма все мне рассказала. История с твоим появлением на свет, если она вообще именно такая, как ты вообразил, не стоит твоего шанса на будущее. Так что валим отсюда. – Артур взял его за руку и настойчиво потянул.
– Думаешь, я ошибся? – спросил Тобиас с надеждой.
– У меня был в школе один друг, совсем не похожий на папашу. Поверь, просто Инь и Ян. Доходило до идиотизма. Но его мать была лучшей подругой моей матери. Он точно был сыном этого придурка, можешь мне поверить. Так что поговори с Иоландой, прежде чем делать глупости.
– Ты прав, – согласился Тобиас. – Дуем отсюда.
– Иди за мной. Попробуем незаметно слезть в воду, а когда баржа отчалит, пройдем вдоль берега по воде. За тем поворотом как раз можно вылезти на поляну перед Cas9.
– Что это за звук такой? – насторожился Тобиас.
– Шипение? – спросил Артур, прислушиваясь.
– Что-то очень знакомое. Я уже слышал этот звук раньше…
– Похоже на кислородный насос. Вверх-вниз, вверх-вниз, – сказал Артур, приложив ухо к стенке ящика.
Тобиас порылся в кармане, но не нашел ничего подходящего на роль рычага.
– Смотри, палка какая-то. – Артур поднял толстый крепкий прут.
Они поддели крышку ящика, нажали на импровизированный рычаг, но та не поддалась. Артур подкладывал прут с разных сторон. Крышка была прибита наглухо. Тобиас включил планшет и осторожно обошел ящик, стараясь держаться как можно ниже к земле и не высовывать голову.
– Тут есть просвет! – сказал он.
Артур просунул конец палки в щель и навалился всем телом. Крышка хрустнула и поддалась. Не целиком: одна доска отскочила от общего ряда.
Тобиас посветил планшетом. Внутри, обложенные мягким душистым сеном, стояли банки с зародышами. Хорошенько прикрепленная к стене ящика кислородная помпа издавала звуки, похожие на размеренное дыхание.
– Твою ж… – выругался Артур, заглядывая в ящик.
– Зачем они везут их на военную базу? – удивился Тобиас. – Это же дети для анонимного усыновления.
– Похоже, им уготована другая судьба, – прошептал Артур.
– Ты что, думаешь, они… ну, их специально тут выращивают? – спросил Тобиас.
– Если так, то мы с тобой влезли совсем не туда, куда нужно, – спохватился Артур. – Пора валить.
Они шли вдоль берега по пояс в черной прохладной воде. Глиняное дно скользило и приминалось под тяжестью их шагов.
– Тогда понятно, почему Терезу и Маису вывезли с острова. Надеюсь, с ними все в порядке, – сказал Тобиас.
– Надеюсь, все будет в порядке с нами. Никому ничего не говори. Даже Эмме. Нельзя ее подставлять. Сделаем вид, что ничего не было.
– Артур! – чуть не закричал Тобиас. – Боже! Мы же не поставили доску на место! Она так и валяется на палубе!
Артур резко обернулся. Силуэт баржи удалялся от берега.
– Эта большая ошибка, – прошептал Артур, бледнея.
– Но ведь никто не знает, что здесь были мы.
– Нам придется переждать ночь где-нибудь в укромном месте, чтобы не засветиться на камерах корпуса.
Идти по воде было тяжело. Дно то и дело норовило уйти из-под ног, все мелководье было усеяно глубокими ямами с тошнотворно склизким илом. Они вылезли на берег с другой стороны острова, подальше от ангара, за плотной стеной садовых деревьев.
Ночь они провели под открытым небом. Прямо над лежаком свисала большая ветка яблони с густой листвой, надежно закрывая их от ветра и бдительного взора камер. Артур и Тобиас молчали, изредка перекидывались парой слов. Каждый думал о своем, но оба были рады друг другу. Тобиас понял, что, если бы не Артур, он плыл бы сейчас на военную базу, навсегда похоронив надежды на светлое будущее. Артур думал о ящике и его содержимом. Он осмотрелся. Все окна, кроме одного, были темны. Лишь в комнате Сибиряка горел свет.
– Может, пойдем к нему? – спросил Тобиас.
– Нельзя. Ему влетит, если кто-нибудь узнает, что он пустил нас ночевать вопреки правилам.
– Но ты же ночуешь у Эммы?
– В нашем корпусе, Тобиас. Если придем к Сибиряку, станет понятно, что мы выходили из Cas9 после отбоя.
Тобиас тяжело вздохнул. В окне промелькнула тень Сибиряка и исчезла.
***
Сибиряк ходил из угла в угол, стараясь унять волнение. Его сильно беспокоила внезапная пропажа друга. Присутствие Майчека казалось ему незыблемым. А сейчас он исчез, не сказав ни слова. Спросить или хоть как-то выяснить, куда он подевался, было невозможно. Похоже, даже Габи была удивлена тем, что Майчека перевезли в другое место. Он слышал ее разговор с Бетти, разобрал немного, но по их лицам понял – мало кто в Cas9 знает правду. Оставался единственный знакомый ему способ самому докопаться до истины. Он сомневался, что на этот раз сработает, но ничего другого не оставалось.
Сев за стол, он положил руки на столешницу ладонями вниз, опустил на них голову и закрыл глаза. Мышцы одна за другой расслаблялись, и Сибиряк погрузился в подобие дремы.
Перед его мысленным взором весело бежал прозрачный ледяной ручей. Камни на дне, омытые кристальной водой, смотрели на него из глубины. Он смотрел на них в ответ. Потому что собственного отражения в прозрачной воде не видел. Сибиряк осознал, что он – лишь бесплотный дух, обитающий в тайге. Он почувствовал, как разбросанные по земле сосновые иглы щекочут невидимые ладони, и поднялся от ручья. Через минуту он поравнялся с верхушками гигантских сосен. Ветер усиливался, мешал ему подниматься выше, но он преодолевал сопротивление порывов усилием воли. Вскоре бескрайний лес уже стелился темным холстом от горизонта до горизонта. Редкие шрамы ручьев тянулись между деревьями и терялись вдали. Сибиряк не смотрел вверх. Так его учила бабушка. Никогда не смотреть выше головы, иначе окажешься слишком высоко и не сможешь спуститься обратно. Набранной высоты было вполне достаточно. Он подумал о Майчеке и тихо позвал его. Эхо шепота разнеслось над деревьями, отразилось от земли и вернулось, непойманное, обратно. Он снова представил своего друга и позвал, на этот раз чуть громче. И тайга отозвалась. Деревья раскачивались внизу все сильнее и сильнее, темная масса жесткой хвои словно набирала воздух в легкие.
– Ты говоришь со мной? Или мне кажется? – едва слышно выдохнули деревья.
– Это я, не бойся, – ответил Сибиряк на своем, странном языке.
В разговоре душ язык в общепринятом понимании не имел значения. Достаточно было простого набора звуков, ясного каждому на глубинном, недоступном для разума уровне.
– Я совсем не боюсь. Не знаю, зачем меня сюда привезли, но здесь хорошо. Лучше, чем я опасался… – начал свой ответ голос.
Тайга внизу бушевала все сильнее. Деревья тянули длинные ветви к ногам Сибиряка, он же с каждой секундой спускался все ниже, рискуя попасть в лапы разгневанных сосен. Тайга волновалась. Ей не нравилось, что кто-то вмешивается в течение жизни, нарушает покой времени, дергает за нити саму Великую Природу, пользуясь ее могуществом. Гнев становился все ощутимее.
– Я рад, что с тобой все хорошо. Мы ждем тебя здесь. Я жду. И каждый день молюсь, чтобы моя кровь исцелила тебя от болезни. Мою молитву услышат. Верь, – сказал Сибиряк.
– Я не верю… – прошептал голос Майчека так тихо, что хлопанье ветра поглотило его.
Сеанс завершился. Медленно, как воздушный шар с выключенной горелкой, Сибиряк спускался в темноту тайги. Когда он снова поравнялся с ветвями, природа уже успокоилась. Слегка царапая острыми сучьями его обнаженное невидимое тело, ветви пропускали его к земле, легонько шлепая проказника за дерзость. Ступни Сибиряка коснулись теплого мха, и он снова открыл глаза в своей комнате.
Сибиряк немного успокоился – с Майчеком все было в порядке. Хотя бы пока. Они должны были оставаться рядом! Сибиряк знал это: каждый раз, касаясь тонких запястий Майчека и передавая другу часть своей природной силы, он поддерживал в нем жизнь. И теперь кто-то разделил их, разорвал эти крепкие связи, пойдя против самой судьбы. С этой минуты Сибиряк понял – если Майчека Ратаковски не вернут на остров в ближайшее время, силы мальчика-старичка иссякнут.
Ночная прохлада лилась из открытого окна, успокаивая зудящие царапины по всему телу. Он осмотрел себя в зеркале. Если кто-то из лаборантов озадачится непонятно откуда взявшимися ссадинами, ему не придется отвечать на их вопросы. Молчать было удобно.
Сколько Сибиряк себя помнил, он за всю жизнь не произнес ни слова. Поначалу было тяжело, особенно в детстве, когда мир вокруг, расцвеченный великолепием красок, манил его своими тайнами. С годами становилось все легче. И тяжелее одновременно. Энергия, запертая внутри, не нашедшая выхода в речи, крутилась водоворотом в теле, бурлила, искала лазейку. Но молчание накрепко заколотило все щели и пробоины.
Когда ему исполнилось десять, бабушка научила его душу говорить с тайгой. Первое знакомство было тяжелым и страшным. Беспощадная, тайга вышвырнула его за свои пределы, отметелив в назидание увесистыми ветвями. Но его душа приходила снова и снова, пока тайга, как дикий зверь, прирученный лаской и напористостью человека, не начала узнавать его и принимать. Его тело жило среди деревьев, его душа говорила с Богом через деревья. Он всегда знал, что все происходящее во время полусна (как он про себя называл состояние медитации) не было игрой воображения. И всякий раз он находил подтверждения тому, что все увиденное и услышанное в эти минуты происходило на самом деле.
Убийца поневоле
До начала обещанного Артуру и Камалу лечения прошла бесконечная неделя. Марк Робертс проводил вечера в лаборатории Яна, вчитываясь в схему замещения фрагментов ДНК, за несколько дней осилив работу, которую другой не смог бы сделать и за месяц. Ян не уставал восхищаться шефом и, поддаваясь настойчивым просьбам «пойти немного отдохнуть», оставлял Марка Робертса одного засиживаться в лаборатории. Утром он находил на рабочем столе папки с готовыми результатами. Ян не мог поверить в свое счастье – работать с самим доктором Робертсом уже было честью, но он не мог даже представить, что доктор Робертс станет работать вместо него.
И, наконец, все было готово. В стационаре Артура и Камала вместе готовили к процедурам.
– Не смотри на меня волком, – попросил Камал, полуобернувшись к Артуру и стягивая через голову майку. На его спине желтели следы от синяков, оставленных кулаками Эммы и ботинком Артура.
– Не знаю, что у вас с Тобиасом происходит, но мне это не нравится. Если подойдешь к нему ближе, чем на десять метров, мало тебе не покажется, – огрызнулся Артур, закатывая рукав и подставляя руку под жгут.
– Ничего ты мне не сделаешь. Кишка тонка! Я не дурак и могу оценить, на что ты способен. Ты же не хочешь, чтобы я рассказал всем твой маленький жуткий секретик, правда? – Ухмылка Камала, похожая на хищный оскал, напугала Артура.
– Ты ни хрена обо мне не знаешь, – сказал он, сжимая кулак. Вена под жгутом бугрилась и синела, наливаясь кровью, словно яростью.
Медсестра повернула их кресла в одном направлении и сдвинула вместе. Она явно не обращала внимания на их разговор и повышающийся градус ненависти, иначе растащила бы их кресла по разным углам процедурной.
– Меня давно интересует твоя персона, Артур. Знаешь, ты весь такой примерный, тихий, заботливый. Бегаешь за Эммой, трясешься над Тобиасом, ластишься к Хельгбауэр. И все выглядит так чинно, словно ты и впрямь такой на самом деле. Но отчего-то мне думается, что шизофреник вроде тебя способен хитро притворяться. И я пробил твою фамилию в поисковике. С трудом, но все-таки нашел, неожиданно мало. Зато информативно. Скажи, кто из твоих друзей знает, что произошло у тебя дома в тот день на самом деле?
– Иди к черту. Я выбью тебе зубы, как только нам дадут встать с кресла, – прошипел Артур.
– И ему ты выбил зубы, а? Своему папаше, свихнувшемуся маньяку с отверткой в руке? – с насмешкой спросил Камал.
Артур попытался встать с кресла, но ноги его не слушались. Давно спящий внутри ужас сделал его бессильным, ни на что не способным. Он вжался в спинку с такой силой, с какой вжимаются в кресла летящие на вагонетках вниз, вдавливаемые в сиденья центробежной силой. Как назло, медсестра крепко привязала жгутом к подлокотнику его левую руку, ту самую, которую он чуть не потерял в тот день. Артур снова ощущал боль пониже локтя и теплую, струящуюся кровь. В висках пульсировало, перед глазами стоял плотный туман, застилающий собой настоящее и будущее. Сквозь его завесу лезло, раздирая плоть корявыми когтями, жаждущее внимания прошлое.
***
– Здесь еще страшнее, – сказала мать, легко оттолкнув от себя Артура и разжав его руки.
Он вошел в открытые двери лифта и повернулся. Мать едва стояла на ногах, на щеке алела кровавая ссадина.
Вот и все, что он помнит. Или нет? Никогда раньше он не заходил дальше в своих воспоминаниях. Точка невозврата была заключена в той секунде, когда он нажимает кнопку первого этажа, чтобы доехать вниз и вызвать помощь. Или, может, своего собственного, чтобы выйти обратно в открывшиеся двери и вернуться в квартиру?
До сегодняшнего дня Артуру казалось, что сцена убийства его матери была лишь плодом его воображения. Он спустился вниз, консьерж вызвал полицию, а стресс, депрессия и приступы галлюцинаций дорисовали подробности так, словно он был там. Но сейчас, когда пришло время навсегда проститься с прошлым, он готов был посмотреть назад и по-настоящему признаться себе: в тот вечер он действительно вернулся обратно в квартиру.
Артур снова шел по коридору. Колени не гнулись, из-за приоткрытой двери были слышны сдавленные хрипы. Мать лежала на полу, погребенная под навалившимся на нее мужем. Артур застыл в прихожей, разинув рот, из которого готов был вырваться крик. В руке его отец сжимал отвертку с нанизанным на нее чем-то круглым, с острия капала кровь. «Ее глаз», – догадался Артур и совсем оцепенел. Словно в замедленной съемке, он видел, как его отец поднимается с пола и неровной походкой идет по направлению к нему. Артур ничего в жизни не хотел так сильно, как бежать. Бежать куда глаза глядят, не останавливаясь. За секунду его воображение нарисовало спасительную сцену: он со всех ног мчится к двери лифта, та с грохотом захлопывается перед носом монстра, конец отвертки клацает, зажатый стальными створками, и кабина спускается вниз, навстречу многолюдной улице и спасению. Но на самом деле Артур все так же стоял как вкопанный, облокотившись спиной о дверь, и обреченно ждал своей участи. Он зажмурился.
– Сегодня я с этим покончу, – сипло сказал отец, и усмешка исказила его лицо. – Я избавлюсь от вас обоих, и они замолчат. Не могу больше слушать их мерзкий шепот. Словно сидишь, прислонившись ухом к старому радио, в котором только помехи и бессвязная речь…
Артур чувствовал его зловонное дыхание, будто гончая обнюхивала жертву перед тем, как выпустить из нее кишки. Острая отвертка уперлась ему в живот и входила в кожу понемногу, но неумолимо.
– Не надо. Они говорят тебе – не надо, – прошептал он, задыхаясь от ужаса.
– Врешь. Они четко дали понять: от вас обоих нужно избавиться, – шептал отец ему в ухо, проворачивая отвертку. От острой боли перехватило дыхание.
– Ты не так их понял! «От вас обоих» значит от тебя и твоих бесов, а не от меня и мамы, скотина, – внезапно выкрикнул Артур, со всей силы впившись ногтями в запястье отца.
От неожиданности тот ослабил хватку, и отвертка выпала на пол, прокатилась по плитке и исчезла под галошницей.
– Ты все врешь! Маленький паскудный лжец! Ты лжешь отцу! Это я слышу их голос, а не ты, паршивый ублюдок. Ты ничтожество! – Он бросился на пол, упал плашмя на живот и шарил рукой в поисках своего оружия.
Артур краем глаза заметил красную ручку отвертки, торчащую из-под левого края галошницы, пока отец искал ее справа. Он быстро нагнулся и схватил отвертку, крепко зажав ее в руке. Отец вскочил и с ревом бросился на него.
Артур рос слабым и хрупким мальчиком, к тому же ему было всего девять, и в этот раз ему не хватило сил противостоять увесистым тумакам, раздаваемым его отцом в порыве слепой ярости. Отец разжал его пальцы, выхватил отвертку и вонзил ее под левый локоть Артура, насквозь проткнув руку. Тот почувствовал теплую струйку крови и легкую, едва заметную боль. «Странно, может, и умирать не так больно, как кажется», – подумал он. Но для смерти еще не пришло время. Артур не желал сдаваться так просто. Со всей ненавистью из последних сил он набросился на отца, вцепился ему в лицо, тот поскользнулся и повалился на пол. Отвертка словно по желанию самой судьбы покатилась к ногам мальчика. Артур поднял ее. Страх прошел, звуки стихли, время остановилось. Все пять чувств застыли в ожидании. Когда Артур взглянул на торчащую из груди отца красную ручку, всаженную в самое сердце, на него накатила дурнота, и рвота с громким бульканьем полилась на пол. Вытерев рот рукавом, Артур набрал 911 и упал без чувств возле трупа.
***
Артур открыл глаза и оглядел процедурную так, словно видел ее в первый раз. Он снова был здесь, в Институте Карпентера, за миллионы минут от своего прошлого. Теперь ему по-настоящему стало легче. Он ни в чем себя не винил.
– Посидите двадцать минут под наблюдением. Потом вас переведут в стационар, – сказала медсестра.
– Что? Уже все? А укол? – спросил Артур, привставая.
– Ты что, проспал? – Она похлопала Артура по руке. – Хотя ты и сидел с закрытыми глазами, я думала, ты просто боишься. Укол сделан, вы оба держались молодцом.
– Не может быть, – расстроился Артур. Ему было жаль, что он пропустил такое важное событие в своей жизни, погрузившись в воспоминания.
Он посмотрел на Камала. Тот затаился в своем кресле, как паук в паутине. «Не нравится он мне», – подумал Артур. Что бы ни случилось, он решил защитить Тобиаса от этого засранца. И пусть говорит кому хочет и что хочет. Артур оправдал сам себя. Значит, оправдают и другие. В конце концов, у него не было выбора. А если и был? Он все равно поступил бы так же. Друзья поймут, а остальные могут идти лесом. Артур повернулся к Камалу.
– Еще раз повторяю, подойдешь к Тобиасу ближе чем на десять метров, урою, – сказал он и отвернулся.
Камал ничего не ответил, только криво ухмыльнулся.
***
Следующая неделя стала для доктора Робертса испытанием. Если с Артуром все прошло более или менее гладко, то для Камала последствия первого укола были слишком тяжелыми. В первую же ночь Марку пришлось навестить его в стационаре. Камал метался в бреду на постели, жар пробивался из каждой его поры, медсестры дежурили в палате, не оставляя его ни на минуту.
Ян был вне себя от страха. Он мерил шагами лабораторию, вчитываясь в формулу вакцины, не в силах понять, что пошло не так. Ян свято верил в то, что Марк Робертс не мог ошибиться, тем более что большая часть работы была заранее подготовлена Ежи Ратаковски.
В ночь после укола самого Ежи вызвали к бредящему Камалу. Тот остановился в дверях палаты, которую до этого несколько лет занимал его сын, холодно посмотрел на мальчика:
– Мне плевать, что с ним, – произнес он и ушел в свой кабинет работать дальше, оставив Яна и Марка самих разбираться с происходящим.
Когда доктор Робертс затеял внутреннее расследование, то забыл упомянуть свой неоценимый вклад в подготовку препаратов, созданных для Артура и Камала. Все стрелки сошлись на помощнике доктора Ратаковски Яне Новаке. Карьера молодого перспективного ученого грозила накрыться медным тазом.
Через несколько дней жар спал, Камал почувствовал себя лучше.
– Можно выписывать. Кажется, с тобой все в порядке. Будем считать, что плохое самочувствие больше не возвратится, – сказал Марк Робертс, просматривая данные на мониторе.
А через час Артур и Тобиас во время послеобеденной прогулки нашли Камала под мостками причала, мокрого от пота и несущего невнятную чепуху. Они привели Камала обратно в Cas9 и передали взволнованной Бетти из рук в руки. С тех пор в голове бедолаги то и дело начинала твориться какая-то чертовщина.
***
Марк Робертс ждал Габи уже полчаса, посматривая на минутные стрелки, торопливо подпрыгивающие на белом циферблате. В нетерпении он выглянул в коридор – пусто. Габи всегда была пунктуальна, но на этот раз хотела вывести его из себя, показав, кто нуждается в этой встрече на самом деле. Окончательно накрутив нервы, Марк сел за работу, но в тот же миг услышал легкие шаги.
– Я вызывал тебя полчаса… – начал он, вставая.
– По дороге я встретила Камала. Что вы с ним сделали? Ну-ка скажи мне, с какой стати у мальчика взгляд как у помешанного? Он не откликается на свое имя, не реагирует на прикосновения, сбегает из комнаты и прячется под причалом, все время что-то бормочет под нос. – Габи встала так близко к Робертсу, что ему стало неуютно. Если она затевала скандал, то первым шагом было сокращение дистанции.
– Послушай, я навещал его в стационаре, когда ему было совсем плохо. Ратаковски выполнил основную часть по разработке программы лечения и почти создал вакцину, а все остальное доделывал его помощник Ян. Видимо, он и накосячил, а Ежи был занят и не досмотрел за ним, – пытался оправдаться Марк. – Идет служебное расследование. Камал стал невинной жертвой некомпетентности, и мы во всем разберемся.
– Кстати, о Ратаковски. Он не выходит из кабинета уже несколько дней. Даже не знаю, жив ли он вообще. Ты бы поинтересовался. Друг называется.
– Он доделывает наш проект. Видимо, потерял счет времени. Была у него?
– Не была. Бетти позавчера спускалась к кабинету, постучала, а он послал ее ко всем чертям, – сказала Габи, садясь в кресло.
– Так объясни поподробнее, что, на твой профессиональный взгляд, происходит с Камалом. Когда я видел его перед процедурами, он был в полном порядке. И его разум тоже. Им с Артуром сделали укол, и первые пару часов все было хорошо. А затем у Камала начались жар и бред. Бетти испугалась и вызвала меня.
– Все очень плохо, Марк. Теперь у него помимо несвязной речи еще и расстройство сна. И агрессия. Немотивированная и, похоже, не контролируемая. Он где-то пропадал ночью, а утром Бетти нашла его комнату разоренной. Часть мебели сломана. При этом ночью никто ничего не слышал. Он просто переломал все, что мог уничтожить, не наделав шума.
– Так что он там бормочет? – спросил Марк. Он потирал глаза, как делал всегда, когда был чем-то обеспокоен.
– Одно и то же имя: Тобиас…
– Что? Я помню, ты говорила, что у них конфликт из-за Джаны. Но она давно отчалила с острова, – удивился Марк.
– Сам понимаешь, мальчишки. Не поделили первую любовь – примирение невозможно. Тобиас сам ни разу не жаловался, но Камал иногда проговаривался на сеансах со мной, что испытывает… Ненависть – громко сказано, скорее раздражение по отношению к Тобиасу. И мечтает сделать ему какую-нибудь гадость. Но я боюсь, что в нынешнем состоянии его пограничное чувство может перерасти в нечто опасное.
– Да брось ты, не преувеличивай, – отмахнулся Марк. – Не пойдет же он убивать Тобиаса здесь, в Cas9. Тем более из-за девушки, которой нет рядом.
– Я не знаю, Марк. Ты задаешь мне вопросы, на которые ответа быть не может. Потому что неясна динамика. Еще пару дней назад он лежал в жару в стационаре и был вполне безобиден. А теперь крушит мебель и ходит непонятно где. Кстати, спасибо, что не гонишь его с острова за выход из корпуса в ночное время, – сказала Габи с сарказмом. – Исходя из такой клинической картины, неизвестно, кого он собрался «навестить» и кому может причинить вред.
Марк Робертс только сейчас понял, как странно выглядит его поведение. Если Маиса и Тереза были выдворены по домам за «нарушение непреложных правил», то на те же нарушения со стороны Камала Марк даже не обратил внимания.
– Ладно, Габи. Я тебя услышал. Пусть Бетти приведет его ко мне, и мы с ним поговорим. Если получится, конечно. Во всяком случае, я буду держать руку на пульсе после его визита. У него уже взяли анализы, Ян исправит свою ошибку, и все наладится. Возможно, препарат ему не подошел или Ратаковски не просчитал возможных побочных эффектов.
