Алекс Миро
Геном: исцелённые
Укол новой жизни
Наволочка была теплой от первого утреннего луча, падающего на подушку. Тобиас подставил руку под луч и почувствовал радость предвкушения, необъяснимое предчувствие. Стук в дверь прервал его мысли. Бетти стояла на пороге с флешкой в руке.
– На ней все инструкции от доктора Ратаковски. Наконец пришла и твоя очередь. Я рада за тебя, Тобиас, – сказала Бетти и удалилась. Она хорошо знала, как не терпится пациентам поскорее прочитать содержимое флешки.
Все утро Тобиас изучал схему лечения. Он не понял и половины из объяснений доктора Ратаковски: включение и выключение генов, выбор ДНК-мишеней, редактирование при помощи липидных наночастиц… «Темный лес», – подумал про себя Тобиас и закрыл файл. Большая часть написанного так и осталась для него загадкой, но он все же почувствовал себя увереннее. Схемы, графики, планы и незнакомые значки словно говорили: доктор Ратаковски отлично понимает, что собирается сделать. Главное, Тобиас все-таки понял – лечение будет проходить в несколько этапов. Постепенное редактирование и контроль в стационаре, и в промежутке между ними – время, проведенное с Джаной.
Томительное ожидание, которое не давало ему дышать свободно с тех пор, как отец привез его на Норт-Бразер, наконец отпустило. Легкий, словно перышко, Тобиас вскочил с кресла и уверенным шагом направился к Джане.
– Не спишь? – спросил он для начала, но всем видом показывал, что пришел с важной новостью.
– Мне пришло сообщение, что завтра я пройду последний курс терапии, – сказала Джана, немного смутившись.
Тобиас почувствовал, как у него упало сердце.
– Значит, тебя скоро выписывают? – спросил он, хотя по ее расстроенному виду понял, каким будет ответ.
– Если все пойдет по плану, то через неделю, – сказала она, не глядя ему в глаза. – Ты что-то хотел сказать?
– Да. Приходила Бетти, дала флешку…
Тобиас не думал, что произнесет новость, которую ждал всю жизнь, вот так – скомкано, еле выговаривая слова. Радость куда-то улетучилась, осталась только растерянность.
– Боже! Это прекрасно! – всплеснула руками просиявшая Джана.
Она подбежала к Тобиасу и обняла его так крепко, что в его шее хрустнуло.
– Значит, я остаюсь здесь без тебя? – спросил Тобиас, не разделяя ее радости.
– Ну и что? Каких-то несколько месяцев. Я много думала. Я вернусь домой, на Суматру. Когда будешь уже здоров, приедешь к нам в гости. Дом у нас небольшой, но уютный. Я все тебе покажу. Покатаешься на слоне с отцом, поможешь матери собирать чай. Обещаю манго на завтрак, обед и ужин. Из окна моей комнаты вид на пальмы и океан. Как тебе такое предложение?
Тобиас никогда прежде не был так счастлив. Столько лет он представлял себе, какой будет его жизнь, если случится чудо выздоровления. И теперь она воочию представала перед ним – настоящее путешествие к Джане, в другой мир, непохожий ни на что виденное раньше.
Прямо из комнаты Джаны он набрал номер матери. Тобиасу не терпелось спросить, отпустит ли она его на Суматру. Счастливое лицо Иоланды Мур возникло на экране планшета. История с братом Бетти была совершенно забыта, просто вылетела у Тобиаса из головы. До тех пор, пока за спиной Иоланды не показались плотные бревна, темный камин и незнакомые ему окна дома на мысе.
– Посмотри-ка, сынок, и угадай, откуда я говорю с тобой? – весело спросила Иоланда.
– Ты уже переехала? Вижу… О, камин… – растерянно произнес Тобиас.
– Это печь, – прошептала Джана, стоя за его спиной.
– Может, познакомишь нас? – спросила Иоланда.
Тобиасу не пришлось ничего делать самому. Джана потеснила его перед камерой планшета и через десять минут мать Тобиаса уже разрешила им встретиться хоть на Луне. Через одиннадцать – Джана была приглашена в гости, через пятнадцать – они планировали совместный шопинг. Если бы Тобиас вышел из комнаты и провел час где-нибудь в саду, ни Иоланда, ни Джана этого не заметили бы. Его немного расстроило, что Джана сама рассказала о начале лечения, но обе так ликовали и восхваляли Робертса и Ратаковски, что Тобиас не мог держать на них обиду.
Новая встреча Иоланды с ее первой любовью грозила стать крахом надежд Тобиаса на спокойную жизнь в доме на мысе. Он мог биться об заклад, что в их жизни появится третий, незваный и чужой, брат Бетти, этот неприкаянный бездельник с гитарой наперевес. Он будет дружески трепать Тобиаса по голове и займет собой большую часть дома. Разбросанные вещи, неряшливая ванная, песни дурным голосом и мать, глядящая влюбленными глазами на престарелого барда. Все это вызывало в нем дрожь отвращения.
Впервые Тобиас решил поделиться с Джаной сокровенным. К его удивлению, пересказ письма матери и история с братом Бетти не заняли и десяти минут.
Джана не отмахнулась от проблемы и не сказала, что все утрясется само собой. Они сидели в саду, друг напротив друга, на коврике для пикника, взбудораженные чувством, которое еще вчера было лишь намеком, а сегодня вдруг стало вполне осязаемой близостью.
– Тебе неприятно думать об этом человеке. Ну неужели он нагрянет к вам с матерью на мыс? – спросила Джана.
– И, чего доброго, останется навсегда, – фыркнул Тобиас.
– Если это вообще он. Может, просто совпадение?
– Вряд ли. То, что рассказала про него Бетти, и то, что я знаю от мамы, не похоже на совпадение, – грустно сказал Тобиас.
– Тогда не говори ей ничего, – предложила Джана. – Иоланда никогда не узнает правду. Вы будете жить спокойно, как ты и мечтал.
– Все бы ничего, но что-то меня гложет, – признался Тобиас. – Такое чувство, что я не имею права скрывать от нее правду.
– Хочешь, скажу почему? – спросила Джана.
Тобиас понадеялся, что она облечет его неясные мысли в слова.
– Валяй, – сказал он.
– Потому что Иоланда была с тобой откровенна. Она поведала тебе самое важное, что столько лет ее мучило. А ты собираешься ответить ей обманом, – начала Джана.
– Молчанием, а не обманом, – поправил ее Тобиас.
– Одно и то же, сам понимаешь. И ты также знаешь, что это нечестно по отношению к матери. Этот человек – ее заноза. И как ты можешь лишить ее выбора: послать его или прожить с ним остаток жизни?
– Ничего себе! – удивился Тобиас. – Ты у Габи Хельгбауэр научилась такому?
– И у нее тоже. Планирую стать психологом. Даже факультет подобрала. Здесь, в Штатах, – неожиданно призналась Джана и вся засветилась от гордости.
– У тебя получится, – обрадовался за нее Тобиас. – Ты права. Если мама когда-нибудь снова заговорит об этом человеке, расстроится или признается, что до сих пор любит его, разве я смогу спокойно смотреть ей в глаза? Слушать ее, сочувственно кивать, зная, что не дал ей возможности решить свою судьбу.
– И я о том же! – сказала Джана и протянула ему сэндвич.
Пока они ели, разноцветные солнечные зайчики весело прыгали в траве, отражаясь от развешенных на ветвях осколков стекла. Тобиас почувствовал себя гораздо лучше, словно камень с души свалился. Он решил не готовиться к разговору с матерью, потому что знал – правильные слова найдутся сами собой.
***
На следующий день, рано утром, Тобиас и Джана вместе спустились на минус первый этаж. Их сопровождала незнакомая медсестра из стационара. Она вкратце объяснила Тобиасу порядок действий.
– Сначала ты проследуешь в лабораторию. Там тебе еще раз расскажут о методе лечения. Достаточно доходчиво. Ты должен полностью понять, что будет происходить в процессе. Порядок проведения процедур, наличие болезненных ощущений, возможные побочные эффекты. Процедура начнется, как только сотрудник лаборатории уверится, что ты все понял и готов подписать согласие, – сказала она.
– Но мы уже подписывали бумаги, когда приехали, – засомневался Тобиас.
– На каждую отдельную процедуру положено новое согласие. Таков закон. Он защищает вас самих и был принят в тот период, когда генное редактирование впервые было одобрено применительно к людям, – ответила медсестра.
– А для тех, что выращивают на «Поле жизни»? – неожиданно для себя спросил Тобиас.
– Ни в коем случае. Исследования на маленьких детях и эмбрионах запрещены Конвенцией о правах ребенка. Лечение могут начать, только если пациенту уже исполнилось девять и аккредитованный министерством психолог, такой как доктор Хельгбауэр, подтверждает, что пациент полностью осознает, на что он идет, давая письменное согласие. Только так. Любое нарушение грозит Международным уголовным судом в Гааге. Но такой инцидент был единственный раз.
– Здесь, в Институте? – спросила Джана.
– Нет, слава Богу. Лет пять назад, в Швейцарии. По решению суда закрыли весь институт генетических исследований, а виновные получили по двадцать пять лет тюрьмы. Они ставили эксперименты над совсем маленькими детьми. Нарушение возрастных требований. С тех пор никто не рискует ответить головой за такие ошибки.
Она вела их вдоль широких ярко освещенных коридоров. Направо, налево, прямо – минус первый этаж был гораздо больше, чем те, что находились над землей. Тобиас вспомнил огромное «Поле жизни» этажом ниже. Скрытая от глаз пирамида института пугала его. Казалось, архитектор хотел спрятать самое важное подальше, создать ложное впечатление обыкновенного научного отделения.
Наконец они были на месте. Навстречу им вышел высокий, сутулый, удивительно жизнерадостный молодой мужчина.
– Ян, помощник доктора Ратаковски. Приятно познакомиться. – Тобиас пожал протянутую ему руку. – Привет, Джана. У тебя сегодня последняя процедура. Начнем с тебя. Потом займемся тобой, Тобиас. Подожди меня в коридоре.
Тобиас сел на диван. Медсестра быстро удалялась, и шуршание подошвы ее мягких туфель удалялось вместе с ней. Через стеклянную стену было хорошо видно Джану. Ее склоненную над распечатками голову, собранные в хвост черные блестящие волосы, худи в разноцветную полоску.
У Тобиаса появилось странное ощущение, что он оказался не готов к тому, чего ждал столько лет. Через пару часов ему станет намного лучше, и большая часть страхов уже сегодня навсегда останется позади. «Готов ли я попрощаться со своей болезнью?» – подумал он и не стал обвинять себя за подобные мысли. Благодаря Габи он был способен посмотреть правде в глаза. Практически для всех пациентов Cas9 болезнь является сутью их самих, и вылечить ее все равно что вырвать хоть и больной, но все-таки свой зуб. Страшно. И это нормально.
Не так давно доктор Хельгбауэр дала Тобиасу задание: ответить честно, ни в чем себя не упрекая, насколько и почему он спаян со своим недугом; какие сомнения в необходимости лечения, пусть даже вопреки здравому смыслу, могут у него возникнуть. После сеанса Тобиас честно заглядывал внутрь своего сердца, но видел только тени новой жизни, так заманчиво плясавшие и манившие за собой.
Но сейчас, сидя на широком кожаном диване, за час до первого укола, он понял. Перед ним возникло очень давнее воспоминание. Однажды в детстве после ужина Тобиас так разыгрался, что пробежал вверх и вниз по лестнице раз десять. Он то забывал в спальне на втором этаже плюшевого мишку, то пытался собрать разбросанный конструктор, то пробовал скатиться вниз по перилам. Внутри словно завели звонкую пружину. Ничуть не утомившись, Тобиас решил поиграть в прятки. Сквозь решетку гардеробного шкафа он смотрел, как родители ищут его по всему дому, зовут его по имени. От быстрого бега, прыжков и волнения в левой стороне груди защемило. Тобиас попытался восстановить сбившееся дыхание, но волна боли накатила с огромной силой и согнула его пополам. Он приподнялся, схватил стальную перекладину для вешалок, костяшки пальцев побелели. Тобиас попробовал встать, подтянулся одной рукой, но перекладина с треском повалилась ему на голову, увлекая за собой пальто и пиджаки. Последнее, что он помнил, это как дверь шкафа открылась и отец вытащил его из-под горы одежды.
Когда Тобиас открыл глаза, возле кровати стоял взволнованный отец, на глазах у матери блестели слезы. В тот миг Тобиас был убежден, что его любят только за хрупкость, болезненность и возможность исчезнуть с лица земли в любой момент. Эта мысль так прочно закрепилась и пустила столь глубокие корни, что он и сам никогда не признавался себе в этом. Но сейчас пришло время честно спросить себя: «А что, если, когда я вылечусь, мама перестанет ждать меня на мысе? Отец решит, что я уже не нуждаюсь в нем, и больше не приедет навестить меня? Что, если Джана на самом деле испытывает лишь жалость ко мне? А когда я поправлюсь, поймет, что я такой же обыкновенный человек, как и десятки других вокруг нее? Что, если все, за что меня любят и ценят, – это мое больное сердце?» Как только вопрос был задан, вместе с ним пришла паника. Тобиасу захотелось отложить начало лечения. Хотя бы на день, чтобы поговорить обо всем с Габи Хельгбауэр. Но дверь в лабораторию распахнулась, и Джана вышла к нему, сияя улыбкой.
– Готов? – спросила она.
– Нет, – испуганно ответил Тобиас.
Принтер выплевывал схему его лечения прямо в руки доктору Яну.
– С ума сошел? – испугалась Джана.
Тобиас почувствовал в груди знакомое ускорение сердечного ритма. Чуть сбивчивое, заметное только ему, неровное. Он посмотрел на Джану.
– Ты будешь со мной, когда я исцелюсь?
– Исцелишься? Что за слово глупое. Боже мой, Тобиас, да я уже и билеты на Суматру для тебя присмотрела. На декабрь. Потом покажу.
Тобиас слегка подпрыгнул и радостно вскинул руки над головой. С левой стороны все еще покалывало, но постепенно отпускало.
Ян раскладывал перед Тобиасом графики и схемы, сердце окончательно вошло в правильный ритм. Только ровное тик-так, тик-так, ненадежные часики его жизни, отмеряющие минуты до чуда.
Ян протянул Тобиасу согласие на экране планшета.
– Осведомлен о побочных эффектах, – снова повторил Тобиас.
До этого Ян долго объяснял ему все возможные отклонения от курса, которые доктор Ратаковски смог предусмотреть.
– Если хочешь, пройдемся по списку еще раз, – терпеливо сказал он.
– Даже не знаю. Больше всего меня смущает пункт «смерть». Честно говоря, меня никто не предупреждал, что лечение может закончиться вот так, – обеспокоенно сказал Тобиас.
– Это стандартная формулировка. Любое вмешательство может повлечь летальный исход. Даже посещение дантиста. Или… Ну хотя бы детская прививка. Мы не имеем права не предупредить тебя об этом. Но вероятность подобного исхода крайне мала. Может, даже сводится к нулю.
– А что из перечисленного вероятнее? – озадачился Тобиас, листая длинный список.
– Любые отклонения, связанные с неконтролируемыми мутациями в последующем. Раньше, на заре геномного редактирования, ученые еще не могли предсказывать, как изменения в одних частях генов скажутся на других участках. Но теперь мы многое знаем. При лечении гипертрофической кардиомиопатии мы постарались предусмотреть все возможные побочные эффекты. Вероятность их проявления также крайне мала. Иначе нам не разрешили бы практиковать метод генетических ножниц на тебе, – сказал Ян.
– Если вы уверены… – все еще с сомнением произнес Тобиас.
– Уверены – не то слово. Знаешь, сколько наших пациентов вышли из Института Карпентера здоровыми? Больше сотни. И ни одного не вынесли вперед ногами, – пошутил Ян.
– Ясно! – Тобиас почувствовал облегчение.
Сомнения показались ему глупыми и пустыми. Страх перед побочными эффектами ничто перед страхом внезапной остановки сердца. Он взял стилус и поставил размашистую твердую подпись под согласием.
Вместе с Яном они шли в процедурную. Тобиас и Джана держались за руки, едва поспевая за бодрым шагом помощника доктора Ратаковски. Они сплели пальцы и не отпускали их до того момента, как обоих посадили в поставленные рядом медицинские кресла. Под одобрительные кивки Яна медсестра внесла два подноса со шприцами. Один предназначался Тобиасу, другой – Джане. Девочка уже несколько раз до этого проходила процедуру и молча улыбнулась Тобиасу, показывая, что все идет как надо.
Когда тонкая игла коснулась сгиба локтя Тобиаса, он зажмурился и представил себе странную картину: мыс, вокруг океан, голые камни, их с матерью дом, окруженный пальмами, и слон, разгуливающий вдоль берега. От несуразности картинки Тобиас захихикал. Игла была уже глубоко в вене, когда он понял, что процесс исцеления начался.
***
Ночь они встретили в соседних боксах стационара. Тобиас тихо постучал по перегородке, Джана ответила ему морзянкой: SOS. Похоже, это было все, что она знала.
По полу застучали каблуки. Возле перегородки появилась медсестра, одетая в голубой халат на молнии.
– У тебя все в порядке? – спросила она.
– Немного кружится голова, – признался Тобиас.
– Это нормально. Поэтому вам запрещено вставать еще сутки, – ответила медсестра и подошла к его монитору.
– Все в норме? – спросил Тобиас, глядя, как она озабоченно изучает показатели.
– Думаю, да. Через пару часов к вам придет доктор Робертс, проверит данные и осмотрит место укола. Он все проконтролирует, – сказала она, но на всякий случай сделала принтскрин экрана и отправила доктору Робертсу на почту.
Джана затихла. Тобиас попытался привстать – на высоте полутора метров стена перегородки из глухой становилась стеклянной. Он надеялся посмотреть на Джану, хотя бы секунду, но от первой же попытки подтянуться на руках и принять вертикальное положение в глазах потемнело, сердце сдавило, словно тисками. Монитор запищал, и зеленый сигнал стал оранжевым.
– Что тут происходит? – Медсестра снова стояла у его постели и хмуро смотрела на Тобиаса сверху вниз.
– Не знаю, я просто повернулся немного, – солгал Тобиас.
– Не шевелись, хорошо? Постарайся уснуть. Я дам тебе снотворное. К приходу доктора Робертса проснешься. – Она ввела шприц в катетер на его руке.
Тобиас почувствовал легкое жжение. Оно медленно поползло вверх по вене, причиняя боль. Но вскоре переросло в тепло, затем, ближе к локтю, совсем исчезло. Веки стали тяжелыми, будто налились свинцом. Повернувшись к перегородке, он громко сказал Джане:
– Разбуди меня на Суматре.
– Не могу ждать так долго, – ответила она, и Тобиас отключился.
***
Обход доктора Робертса начался с Джаны. Когда Марк зашел в ее бокс, она лежала на высоких подушках и читала электронную книгу.
– Как поживает наша островитянка? – спросил он.
– Лучше всех, – бодро откликнулась Джана, отложив планшет.
– Что читаешь? – спросил доктор Робертс.
Он проверил данные с ее мониторов за последние два часа и остался доволен показателями.
– «Движение вверх» Агнесс Лурбек, – честно ответила Джана, полагая, что доктор Робертс не оценит ее выбор. Роман о любви и смерти в 2070 году в городе будущего вряд ли войдет в шорт-лист Букера.
– Отличная вещь, кстати. Под конец тебя ждет самое интересное, – подмигнул он.
Джана подумала о том, как мало она знает о Марке Робертсе несмотря на то, что находится под одной крышей с ним больше года.
За перегородкой простонал Тобиас. Датчик снова запищал, и доктор Робертс поспешил к нему. Джана услышала резкий звук – Тобиаса тошнило. Он застонал с новой силой. Джана насторожилась – ее первая инъекция чуть меньше года назад прошла хорошо. Никаких побочных эффектов или плохого самочувствия. Но с Тобиасом все было не так просто. Мимо ее бокса пробежала дежурная бригада и та самая медсестра, которая провожала их на минус первый этаж. Доктор Робертс отдавал короткие распоряжения, но Джана не слышала его слов за оглушительным писком монитора. Лампочка мигала красным, отражаясь в гладком потолке над головой Джаны. Одна из медсестер задернула штору у входа в ее бокс. Впервые Джане стало по-настоящему страшно за Тобиаса. Она никогда не думала, что список возможных последствий, перечисленных в согласии, реален.
На секунду за перегородкой наступила тишина. Джана прислушалась. По проходу гремела колесами тележка с чем-то тяжелым и стеклянным. Снова все звуки стихли, только со стальной поверхности выгружали металлические предметы.
– Включите монитор снова, – распорядился доктор Робертс.
Пронзительный сигнал перешел в равномерный писк, и Джана, все это время неотрывно смотревшая в отражение на потолке, наконец увидела зеленый огонек.
– Все позади, Тобиас, – мягко произнес доктор Робертс.
Тележки загромыхали в противоположном направлении, и каблучки медсестер звонко разошлись по стационару.
– Не переживай. Не все переносят инъекции так же хорошо, как ты. – Доктор Робертс снова зашел к ней в бокс. Он все еще выглядел испуганным, но лицо его постепенно расслаблялось.
– С Тобиасом все будет в порядке? – с надеждой спросила Джана.
– Будет. Нам нужно посмотреть за ним эту ночь. Я останусь в своем кабинете, если что – срочно спущусь сюда. Не волнуйся, ничего страшного не произойдет. Он сейчас спит. Я отключил его планшет. Похоже, Артур и Эмма уже пишут ему вовсю.
– Нехорошо читать чужие уведомления, – театрально нахмурилась Джана.
– Я не виноват, что они всплывают во весь экран, – пожал плечами Робертс и, пожелав ей спокойной ночи, ушел.
***
До отбоя оставалось еще полчаса. Джана не могла больше читать, вертелась из стороны в сторону, надеясь занять себя хоть чем-то. Краем глаза она заметила движение, тень, растянувшуюся на полу.
– Кто тут? – спросила она, но тень не двигалась. – Не прячьтесь, я все равно вас вижу!
Джану охватило беспокойство. Она не услышала приближающихся шагов, никаких звуков. Никому из персонала не пришло бы в голову застыть посреди дороги, притаившись и выжидая. Скинув одеяло, Джана, вопреки запрету, спустила босые ноги на пол. Пальцы коснулись ледяной плитки пола, гладкой и темной, как поверхность озера в пасмурную ночь. Она потянула за собой штатив с капельницей, но он оказался привинчен к полу. Джана прикинула длину трубки – ее вполне хватало, чтобы высунуться наружу. Как можно тише она прошлепала босыми ногами и быстро выглянула в проход.
Джана испуганно вскрикнула, запрыгнула на кровать и схватила пульт вызова медсестры. Но кнопку нажимать не стала, держа палец наготове. То, что стояло в проходе, сначала сильно ее напугало. Но она тут же спохватилась: большеголовый мальчик с печальными глазами-блюдцами был ей знаком. Тень пошевелилась, и Майчек, одетый в широкую больничную робу, опасливо заглянул в бокс.
– Прости, Майчек, – извинилась Джана. Давно она не чувствовала себя такой виноватой.
– Ничего, я привык, – ответил Майчек. – Мы вроде не знакомы.
– Ты приходил на лекцию доктора Робертса о бессмертной медузе, – напомнила Джана.
– Было дело, – все еще стоя в проходе, кивнул Майчек.
Неестественно большая голова сидела на тонкой морщинистой шее, как леденец на палочке. Гладкий лоб, безволосый череп и синие реки вен, расходящиеся под кожей, – поверить, что перед ней девятилетний ребенок, а не жуткий старик, было непросто.
– Посидишь со мной? – предложила Джана и подвинулась на кровати, освободив Майчеку место.
Майчек вез за собой переносную капельницу. Катетер в его вене казался мучительным орудием пыток – на руках почти не было жира и мышц, только обвислая кожа вся в коричневых пигментных пятнах. Он поставил ногу в белом тапочке на приступку у кровати, с трудом влез наверх и сел рядом с Джаной.
– Я видела тебя всего один раз за весь год. Почему ты не выходишь наверх, к нам? Пообедал бы в столовой, прошелся по саду… Да мало ли дел на свете!
– Порой я прогуливаюсь тут, по стационару. Сейчас мне лучше. Больше сил. Ненамного, но достаточно, чтобы размять ноги, – он говорил отрывисто, короткими фразами, словно дыхания не хватало для длинных предложений. – Но это все, что я могу.
– Наверняка тебя могли бы вывезти на коляске. Это же просто, – сказала Джана, но осеклась. Она почувствовала, что причина затворничества Майчека была не в этом. – Или ты думаешь, кто-то посмеет смеяться над тобой?
– Никто не будет смеяться, – Майчек помотал головой. – Но я не хочу, чтобы меня знали вот таким. Я такой жуткий, что боюсь своего отражения в зеркале. Что может быть приятного в том, чтобы на меня уставились несколько десятков пар глаз, рассматривали, жалели? Чем меньше меня таким видят, тем лучше.
– Твой отец найдет лекарство. Он из кабинета почти не выходит, все работает и работает, даже страшно за него, – поддержала его Джана.
Свет погас, и вместо ярких ламп дневного света зажглись тусклые синие лампы на стенах. При таком освещении Майчек выглядел еще необычнее, настоящий пришелец с другой планеты. Джана даже залюбовалась на него. При ближайшем рассмотрении его отталкивающая внешность казалась загадочной, трогательной и хрупкой: прозрачная кожа, тело как тростинка, внимательные печальные глаза.
– Если не отец, то никто на свете. Я верю, что он найдет вакцину. Но не верю, что когда-нибудь снова стану тем, кем должен быть, – девятилетним мальчишкой. Несколько лет назад я еще сопротивлялся и хотел бороться. А потом постепенно свыкся. Вот смотрю в зеркало и чувствую себя таким же старичком, каким и выгляжу. Я даже не представляю себя здоровым, как будто этого не может быть.
– Нельзя так думать, Майчек. Бетти всегда говорит: «По вере вашей дано вам будет». Ты обязан верить, что твой отец тебе поможет. Иначе ничего не получится!
Майчек только покачал головой, словно не желал спорить о том, что давно было для него решено.
– Мне тяжело много говорить. Так что теперь придется тебе меня развлечь. Расскажи про себя, – попросил Майчек. – Ты ведь не из Нью-Йорка?
– Точно, ты догадливый, – ответила она и включила планшет, чтобы показать ему фотографии своего родного острова.
Если Джане предлагали поговорить о доме, она готова была тут же воспользоваться шансом и болтать не останавливаясь.
