Алекс Миро
Геном: исцелённые
Габи открыла синий бархатный мешок с белым глазастым облаком на боку и достала из него бейсбольную биту. Она указала рукой на висящее над землей огромное сердце.
– Итак. Трудно не заметить эту прекрасную алую пиньяту с дарами. Разбейте ее вот этой битой, и пусть она станет своеобразным символом моего разбитого сердца. Внутри – подарки для каждого из вас: сладости, записочки с пожеланиями, печенья с предсказаниями. Хочется показать, сколько любви и нежности я чувствую ко всем вам. Кто отважится?
– Можно я, доктор Хельгбауэр? – вызвалась Эмма. Она подпрыгивала от нетерпения.
– Можно, дорогая. Кстати, сегодня для всех я просто Габи, – она завязала глаза Эммы темной бархатной повязкой.
Эмма попятилась не в ту сторону, наткнувшись спиной на Бетти. Все засмеялись. Артур вышел на середину, ближе к пиньяте, но встал правее и тихо поманил Эмму. Она сделала шаг ему навстречу, затем еще один, помахивая битой в руках.
– Будешь дразнить – стукну. Это неприятно, – пригрозила она.
– А ты попробуй, – засмеялся Артур.
– Иди-ка сюда, – поманил Тобиас, стоящий левее пиньяты.
– Еще один… Ну, держитесь, – сказала Эмма, взяла биту и пошла прямо, не обращая внимания на голоса Артура и Тобиаса.
Она осторожно продвигалась прямиком к пиньяте. Габи подкралась к Эмме сзади, взяла ее за воротник и под крики толпы несколько раз прокрутила вокруг своей оси. Эмма покачнулась, взмахнула руками и, потеряв ориентацию, пошла совсем в другую сторону. Дети веселились, сбивали ее с толку. Эмма нащупала руками что-то твердое и наотмашь ударила битой. Дерево, оглушенное крепким ударом, содрогнулось, и с веток посыпались стекла. Эмма взвизгнула и прикрыла голову руками.
Артур помог ей снять повязку.
– Теперь я, – сказал Тобиас и выхватил мягкий лоскут из рук Артура.
Он хорошенько присмотрелся к висящему сердцу, набитому сладостями, и облизнулся. Больше всего ему хотелось полакомиться чем-нибудь вкусным. Краем глаза Тобиас заметил длинный стол, спрятанный до поры за деревьями. Наверняка Габи приготовила для них чаепитие с тем, что лежит в пиньяте. Он сжал биту в руках и натянул повязку на глаза. Кто-то тут же схватил его в охапку и раскрутил с такой силой, что Тобиас испугался. На секунду он подумал, что Камал решил снова сыграть с ним злую шутку, хотя на празднике его никто не видел. Немного успокоившись, Тобиас сосредоточился на своей цели. Удивительно быстро он снова нашел правильное направление и двинулся к пиньяте. На полпути кто-то опять схватил его за плечи и крутанул так, что Тобиас упал на землю. Его сердце чуть не выскочило из груди. Тобиас замер от ужаса, ощупывая руками биту, не в силах снять повязку с глаз. Вокруг смеялись, и раскаты хохота казались ему оглушительными. Сердце стучало все быстрее.
– Ты в порядке? – спросила Габи, поднимая его с земли.
Она сняла с глаз Тобиаса повязку и дружески похлопала по спине.
– Да, все нормально. Меня слишком сильно раскрутили, – сказал он, оглядываясь. Камала нигде не было.
– Ой, я кое-что забыла, – спохватилась Габи, – я сейчас вернусь. – И она побежала по направлению к Cas9.
– А вот и Камал, – крикнул кто-то из пациентов. – Иди к нам, Камал!
– Моя очередь! – вызвался Артур.
Сегодня он чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Эмма смотрела на него с нежностью, видения давно покинули его, и наконец он почти распрощался с прошлым. До полного исцеления оставалось несколько шагов, которые должны были даться ему легко. Будущее рисовалось отчетливо и ярко. Он хотел помогать Эмме в ее работе. Накануне ночью они долго обсуждали, какую студию она хочет снять: с высокими светлыми окнами, бетонными стенами, стальными воздуховодами и маленькой печью-буржуйкой, пламя которой обогреет этот неуютный рабочий уголок. Артур был готов подписаться под каждым ее предложением и сонно кивал, прикрыв глаза и прислушиваясь к ее голосу. На рассвете они скрепили обещания, данные друг другу, долгой изнуряющей нежностью.
Через повязку Артур видел невнятные контуры древесных стволов, толпу зрителей, превратившуюся в одну длинную темную полосу, высокую и пугающую. Или то был обман зрения? Приглядевшись, Артур понял, что на самом деле плотная ткань не пропускала свет. Расплывчатые контуры были просто видениями, нарушавшими полный мрак до тех пор, пока глаза не привыкли к темноте. Все исчезло, будто Артура завели в кладовую и плотно захлопнули дверь. Остались лишь звуки, ориентируясь на которые он отчаянно пытался найти верное направление. Бита в его руке лежала ровно, ее гладкие бока, налитые силой, грелись в лучах солнца. Легким движением он скинул кроссовки и ступил босыми ногами на траву. Ступнями он чувствовал прохладу земли. Артур поежился. Как-то некстати к нему вернулось воспоминание: в тот день, когда он стоял в коридоре у двери и смотрел на отца, возвышающегося над телом матери, он был босым. Артур замер с битой в руках – как такое могло произойти? Он точно знал, что мать не отпустила бы его из дома без обуви, как бы ни была напугана. Но он точно помнил, что так оно и было. Ступни касались холодной глянцевой плитки. Теперь воспоминание накатило снова, волной вздымаясь над сознанием, грозя обрушить на него неподъемные тонны страха. Артура закружило, зашатало, ноги подкосились, но тут громкий смех прокатился вокруг него огненным колесом. Он не мог разжать пальцы, чтобы выпустить биту из рук. Тело не слушалось, оно застыло, а сознание бессильно металось внутри, не в силах сдвинуть с места окаменевшие конечности.
– Что у него в руках? – спросил тонкий девичий голос, перекрывший смех и болтовню.
Артур навострил уши. Хохот начал стихать, уступая место смущенному шепоту.
– Камал, что у тебя в руках? – озабоченно спросила Эмма, и Артур повернулся на ее голос.
Он все еще был в повязке, но словно забыл о ней, поддавшись волнению и предчувствию беды.
– Не подходи ко мне, – надломленный голос Тобиаса прозвучал в наступившей тишине.
– Отойди от него, Камал, немедленно. – Эмма могла быть убедительной только тогда, когда ей не было страшно. Но Артур отчетливо услышал, что она боится.
– Не трогай меня! – взвизгнул Тобиас.
Артур почувствовал, как волна воспоминаний совершает второй заход перед новым ударом.
– Попробуй, помешай мне, – прошипел Камал.
На Артура обрушилась смертоносная стихия.
«Попробуй, помешай мне», – сказал его отец, вынимая отвертку из тела жены.
«Камал не мог знать, что говорил мне отец в тот день, – пытался убедить себя Артур. – Никто не знает, кроме Габи. Она не могла никому рассказать».
Кто-то громко закричал, что-то тяжелое ударилось о землю, в траве зашуршало, деревья застонали, иллюзия света за плотной повязкой окончательно погасла. Артура трясло. Он вжался спиной в ствол дерева, но всей кожей ощущал вместо шершавой коры гладкую поверхность входной двери.
– Что ты сделаешь мне, щенок? – продолжал громко шипеть Камал, и возня вокруг усилилась.
Топали ноги, мужские голоса призывали успокоиться. А буря вокруг Артура стала темной и густой, беспросветной и безнадежной. Он снова был дома, снова смотрел на своего отца, слушал его голос. «Что ты сделаешь мне, щенок?» – говорил убийца, чьи руки были испачканы в крови жены. Доводы разума больше не действовали. Камал не мог знать, что в тот день говорил Артуру отец. Значит, все происходящее было не видением, а явью. «Кто такой Камал?» – подумал Артур и удивился сам себе. Неужели он до сих пор стоит в том коридоре, в тот самый день, а вся дальнейшая жизнь, какой-то Норт-Бразер, девушка Эмма, ему просто привиделись?
«Ну конечно, – подумал он. – Перед моими глазами пронеслась вся моя жизнь. Только не прошлая, а несостоявшаяся. Та, что могла бы случиться, но не случилась. Вот оно как бывает».
Его сломленный разум принял этот довод на веру. Он показался ему настолько убедительным, что все мысли в голове Артура мгновенно перестроились под новую реальность. Все произошедшее с ним после смерти матери было иллюзией. Он стоит босыми ногами на полу в коридоре и смотрит, как отец приближается к нему с красной отверткой в руках.
Артур спокойно развязал повязку, всмотрелся в испуганные лица людей вокруг. Эмма стоит позади Тобиаса, рот разинут в беззвучном крике. На ее шее подвеска – круг с вделанным в него витражом – сердечко, красное, слишком яркое. Это его пугает. «Нет никакой Эммы», – подумал Артур и перевел взгляд на Камала. Как в замедленной съемке, тот приближался к Тобиасу.
Тобиас бросился на Камала и повалил его на землю, придавил его щуплым телом и прижал руки Камала своими коленями к земле. Красная отвертка прокатилась по траве и замерла в ожидании. Изогнувшись, Камал сбросил Тобиаса и потянулся к отвертке, но тот был быстрее и ударил Камала ногой по запястью, видимо сломав его, потому что Камал закричал от боли и свернулся клубком.
Тобиас прополз к отвертке и крепко зажал ее в руке.
Артур присмотрелся внимательнее к лицу Тобиаса. Оно начало меняться, приобретая черты его отца, отвратительные черты, искаженные безумием. Не прошло и секунды, как вместо Тобиаса перед Артуром стоял отец, склоненный над свернувшейся в клубок боли и ужаса матерью.
Артур понял, что не может снова потерять себя в том, что с ним случилось. Он должен дать отпор, раз и навсегда закрыть эту страницу своей истории. Мышцы напряглись, небывалая сила и уверенность прокатились по всему его телу. Артур сделал шаг навстречу чудовищу, потом еще один, затем ловкий прыжок – и вот он уже смотрит в широко открытые удивленные глаза своего врага, который еще не почувствовал в нем, Артуре, дыхание своей смерти. Поразительно легко Артуру удалось разжать пальцы отца и рывком отнять отвертку. Молниеносно он направил ее конец в самое сердце того, кого боялся и ненавидел всю свою жизнь. И вонзил по самую рукоять. Враг осел в его руках. Артур положил его на землю и приложил ухо к груди. Он с блаженством слушал, как затихает биение под пропитанной кровью одеждой, как удары становятся сбивчивыми, слабыми, а затем и вовсе прекращаются.
Артур вздохнул с облегчением. Чьи-то сильные руки схватили его и поволокли прочь, но ему было наплевать. Главное уже свершилось, и ничто не могло теперь потревожить его душевный покой. Вот теперь Артур был окончательно свободен.
***
Эмма лежала возле распростертого тела Тобиаса. Она не плакала, только смотрела неподвижным взглядом в небо и не моргала. Она чувствовала, что Артура отсекли от ее сердца раскаленной секирой. Осознать смерть Тобиаса и помешательство Артура, произошедшие за пару минут, ей было не под силу. Со временем придется переживать этот миг снова и снова, пока рыдания не укротят боль, пока растерзанная горем душа не покроется рубцами.
Прибежавшая на крики Габи села возле мертвого Тобиаса, положив его голову на свои колени, и плакала. Слезы капали на бледное лицо мальчика, скатывались по его щекам, отчего казалось, что Тобиас плачет вместе с ней. Габи думала, что ей тоже пришло время умереть. Это куда лучше, чем жить с тем, что случилось.
Артура куда-то тащили, больно сжимая руки поверх локтя. Ему не нравилось, как с ним обращаются. Артур был уверен, что не заслуживает наказания, ведь он просто защищался. Слова сыпались из него, как зерна, бессвязные, не выражающие ни мысли, ни эмоции. В голове все выходило так ладно, но слетавшие с губ слова вставали в произвольном порядке, расходились в стороны, расталкивали друг друга. Это казалось странным, неудобным. В ушах нарастал шум, и Артур бросил попытки что-либо объяснить. Он резко выкинул ноги вперед, уперся ими о землю, дернулся вправо и влево, высвободил руки и побежал, как заяц, петляя, чтобы преследователи не смогли его догнать. Артур бегал удивительно быстро, и вскоре топот ног за спиной прекратился. Он поискал глазами место, где можно было укрыться. До причала было рукой подать, и под его старыми мостками было темно и тихо, только вода равнодушно лизала берег. Он не помнил, откуда узнал про это убежище, но был уверен, что схорониться внизу, под досками – хорошая возможность спрятаться.
Над его головой простучали шаги.
– Надо было схватить Артура, когда он только пошел на Тобиаса, – сказал женский голос. – Ты стоял ближе всех.
– Кто же мог знать, что он задумал? Все произошло за секунду. Никто не успел ничего понять, – ответил мужчина.
– Господи, Ян, почему никто не вмешался сразу?
– Не знаю, Бетти. Мы ученые, а не вояки. Нас не учили быстро реагировать на такие вещи. Тем более все началось с Камала – сначала мы подумали, что он решил напугать Тобиаса. Откуда вообще у него взялась красная отвертка?
– Вчера днем я застала доктора Робертса в подсобке. Он искал что-то в коробке с инструментами. Когда я спросила, чем ему помочь, он объяснил, что хочет покрепче привинтить расшатавшуюся ножку стола и сам все сделает. Может, Камал взял эту отвертку у Робертса?
– Наверное, мог. Не знаю. На воде Артура нет. Пойдем отсюда.
Артур сидел тихо. Их слова едва касались его сознания, а коснувшись, отскакивали прочь, как теннисные мячи на корте. Он с наслаждением вдыхал влажный воздух и ни о чем не думал.
***
Марк Робертс стоял у окна и смотрел на Габи, застывшую над телом Тобиаса.
«Двух зайцев одним выстрелом. Неожиданно», – подумал он, но мысль о содеянном все же заставила его содрогнуться.
Марк запер дверь в кабинет. За последнюю неделю он сотворил столько немыслимого, что начал бояться сам себя. Но все ради пользы дела. Как только мальчишки залезли на баржу и вскрыли контейнер, служба безопасности передала Марку записи с камер наблюдения. Тогда Марк было решил, что все кончено и дело всей его жизни вот-вот пойдет прахом. Но отличная идея пришла ему в голову почти сразу. Все-таки он, доктор Робертс, талантливый генетик! И надо этим воспользоваться. За короткое время ему удалось разработать антивакцину, которая не подавляет, а многократно обостряет симптомы шизофрении. Загруженность Ратаковски и наивная доверчивость Яна были Марку на руку. Он внес пару изменений в общий код двух вакцин, разработанных для Артура и Камала. Таким образом, Артур должен был безвозвратно утонуть в пучине своих галлюцинаций. А жизнью Тобиаса, как предполагалось, распорядится Камал, одержимый ненавистью к сопернику. Благо сама Габи обмолвилась об их давнем конфликте. Никакого криминала со стороны Марка Робертса, а ошибку в коде можно было назвать системной и свалить все на Яна и его недостаточную квалификацию.
Марк был удивлен, когда психика Камала подломилась сразу после инъекции, а Артур продемонстрировал невероятную психическую устойчивость. Но сегодня удача широко и белозубо улыбнулась великому Марку Робертсу, одним махом лишив обоих свидетелей шанса заговорить.
Зато теперь в Институте Карпентера все пойдет своим чередом, тайное останется там, где ему и место, – под темной завесой, за которую не проникнет ничей любопытный глаз.
Доктор Робертс откинулся на спинку кресла и задумался. Выходило страшно. Когда-то он не мог представить себе, что превратиться в нечто подобное – бесчувственное, посвященное одной лишь цели существо. Но процессы, происходящие на острове, требовали неукоснительного контроля и конспирации. Возможно, он ошибался с самого начала – не стоило проводить засекреченные эксперименты там, где проходят официальное лечение дети и работает штат ничего не подозревающих сотрудников. Так или иначе, правда все равно вышла бы наружу. Эта мысль требовала времени, чтобы обдумать ее.
Пора было звонить инспектору Брайсу. Кажется, и в этот раз полицейский останется с носом. Врачебная ошибка, несчастное стечение обстоятельств, печальный непредвиденный конец. Все, дело закрыто.
А что будет завтра? Кто знает… Журналисты, статьи, предположения, громкие заявления сотрудников министерства здравоохранения, шум и гам. А через пару недель волна негодования уляжется. И тогда доктор Робертс преподнесет миру новый повод для шума и громких заявлений: созданная из крови загадочного сибирского мальчика «вакцина от старости», один экземпляр которой в пробирке он сейчас победно держит в руках.
Стеклянные стенки сияют, жидкость внутри переливается и искрится, словно волшебный эликсир. И Марк знает, что все жертвы были принесены не напрасно, ведь главной наградой станет имя доктора Робертса, вписанное золотыми буквами в историю человечества.
Эпилог
2047 год. Пять лет спустя
В открытые окна такси врывался теплый ветер, обдувал лицо Габи, играл волосами, заплетенными в две золотистые косы. На ее коленях спокойно покачивалась голова спящего Артура. Она проводила пальцами по его затылку, касалась мочки уха, сама того не замечая. Перед глазами пролетали дома, улицы, повороты в многолюдные закоулки. На светофорах такси плавно тормозило вместе с окружающим миром, а люди шли дальше, не обращая внимания на два внимательных глаза, вглядывающихся в их лица.
Габи писала главную книгу в своей карьере. Она посвятила пять лет, прошедшие со дня отъезда с острова Норт-Бразер, важному исследованию: неконтролируемые изменения в психике при применении методов генетического редактирования. Обивала пороги министерства здравоохранения, организаций по защите детей, скрупулезно собирала данные со всего мира о десятках пациентов, лечение которых методами генетического редактирования закончилось частичными или обширными ментальными расстройствами. В предисловии она честно признавалась читателям, что во главу угла поставила желание разобраться, что произошло с ее приемным сыном Артуром в тот день в Институте Карпентера. Он оказался во власти разрушительной психической программы и так и не смог найти выход из тьмы, окутавшей его разум.
Сидя перед экраном монитора, она хотела в прологе написать признание в любви и благодарность Артуру, самому дорогому для нее человеку на свете, заменившему ей семью, но передумала. Все-таки Габи Хельгбауэр была прежде всего врачом, а такое предисловие сильно смахивало на беллетристику и не подходило для серьезного исследования. Оставалось только систематизировать собранные данные по пациентам, сделать правильные выводы. Дополнительные исследования побочных эффектов генного редактирования необходимы, и ей предстояло убедить в этом мировое сообщество. Габи смотрела на Артура и думала, что не смогла, не успела предотвратить его погружение в глубины безумия, но может сделать это для других, будущих пациентов по всему миру.
Машина плавно тронулась с места. На площади далеко впереди высился громоздкий куб. Он был само движение и свет, отраженный в каждой его грани. Габи высунула голову в окно, чтобы рассмотреть его повнимательнее. На широкой площади стояли туристические автобусы. Возле куба мелькали вспышки фотокамер, люди ныряли в его движущееся нутро и появлялись из-за длинных, увешанных кусками стекла нитей.
Габи разбудила Артура.
– Смотри, – сказала она, когда Артур поднял голову и посмотрел в окно, прищурившись от яркого света. – Это «Исцеленное сердце» – витраж-инсталляция Эммы. Новая достопримечательность.
Взгляд Артура ничего не выразил, и он снова опустил голову на колени Габи.
– Спокойной ночи, мама, – спутав день с ночью, сказал он и тут же задремал.
– Спокойной ночи, сынок, – прошептала она и положила горячую ладонь на его шею.
Внутри инсталляции кипела жизнь. Словно рыбки среди красных водорослей, люди проходили между бусами, оживляя собой видную издалека общую картину – огромное алое сердце из кроваво-красных кусков стекла. Оно дышало и пульсировало благодаря беспрестанному движению людей внутри. Дети дергали за нити, влюбленные целовались на фоне таинственных красных всполохов, туристы делали фото, опираясь о стальные балки куба. Если посмотреть на инсталляцию с любой из сторон, алое сердце казалось живым, громадным, зовущим, жаждущим любви и внимания. И каждый, кто касался красного стекла, чувствовал необъяснимое тепло жизни. В путеводителях не писали про Тобиаса Мура, в честь которого знаменитая Эмма Кросс создала одну из самых выдающихся скульптур современности. Но это было и ни к чему. Все, кто хоть раз видел «Исцеленное сердце», чувствовали, что оно родилось на свет в ее мастерской не просто так. Такие вещи понятны без лишних слов.
Когда площадь осталась далеко позади, Габи прикрыла глаза и улыбнулась каким-то своим, хорошим мыслям.
***
Маиса и Тереза оказались сообразительнее, чем можно было ожидать. Пять лет назад на допросе они прикинулись полными дурами, заигравшимися девчонками, которые не поняли, на какую баржу они влезли, что за «контейнеры с едой» там стояли и почему их за это наказывают. Не сговариваясь, обе сыграли так убедительно, что были благополучно отправлены по домам.
Маиса уже замужем. Она ждет близнецов. Муж перевез ее поближе к лучшей клинике в Фесе, и Маисе уже не так страшно готовиться к родам.
Тереза живет дома, в кругу большой и шумной семьи. На запах ее энчилады сбегается вся округа. А наглая бугенвиллия все-таки разрослась и заслонила окно ее спальни, но Тереза ни за что не дает ее подстричь.
Обе девушки с любовью и благодарностью вспоминают свою дружбу.
***
Стиг и Эмма живут в ее мастерской с высокими светлыми окнами, бетонными стенами, стальными воздуховодами и маленькой печью-буржуйкой, пламя которой обогревает этот неуютный рабочий уголок. Пока она колет разноцветное стекло, Стиг готовит собственное шоу с перьями и платьями, нарочито густо усыпанными блестками. По вечерам он разоряет косметичку Эммы, в которой та хранит ненужную косметику, сидит перед большим зеркалом или репетирует. Они живут на удивление дружно и почти никогда не ссорятся.
***
Майчек Ратаковски умер в своей палате, не приходя в сознание, через неделю после того, как впал в кому. Ежи Ратаковски пережил его на пару дней – на большее не хватило сил. Со свойственной ему аккуратностью он завершил свои дела, исполнил данные обещания и застрелился в своем кабинете ночью, перед рассветом, в четыре часа утра.
***
Благодаря Ежи Ратаковски, Сибиряк получил американские документы. Он осваивает новый для себя язык, тренирует правильную речь и путешествует автостопом. Штаты ему по душе – каждый день он открывает для себя нечто новое и удивительное. Но он все равно очень скучает по дому и надеется однажды вернуться в Россию, хоть ненадолго. И когда-нибудь это желание непременно осуществится.
***
Лицо Марка Робертса мелькает в новостях и в прессе так часто, что это стало неприличным. Он купается в лучах славы и с удовольствием раздает интервью направо и налево. Все чаще к его фамилии липнет эпитет «великий». Несомненно, представленная им «вакцина от старости» совершила невозможное – дала надежду на продление красоты и здоровья каждому из людей. Пока каждому из баснословно богатых людей. Но как знать, может быть, в будущем его детищем сможем воспользоваться все мы.
***
Иоланда Мур живет в доме на мысе. Она не одинока и времени на тоску по сыну почти не остается. Они с Джаной растят маленького мальчика, сына Тобиаса. Он очень шустрый и любит натворить что-нибудь эдакое, отчего у матери и бабушки волосы на голове шевелятся. Но они его не наказывают. Совсем и никогда. Он так похож на Тобиаса, что долго сердиться на него просто невозможно. Иоланда жалеет, что так и не смогла дозвониться до Тобиаса пять лет назад и рассказать ему самую важную новость: что Джана беременна. Но ничего не поделаешь. Главное, что сердце Тобиаса снова бьется, исцеленное и живое.
На мысе царят любовь и покой, каждый вечер в печи загорается огонь, и ветер с океана никнет к освещенному окну, свистит и просится внутрь – до того хорошо и тепло в доме.
