Алекс Миро
Геном: исцелённые
Сохраняя тайны
После завтрака Артур и Эмма зашли за Сибиряком. К подсобному помещению, где была оборудована его комната, вела узкая тропинка, по обеим сторонам цвели кусты дикой лаванды. Окно было распахнуто, внутри от ветра колыхалась прозрачная белая занавеска. Эмма постучала в стекло и, не удержавшись от любопытства, заглянула внутрь. Сибиряк сидел на некрашеном табурете, расставив перед собой миски с орехами и ягодами. От тарелки с кашей поднимался пар, а в середине таял желтый кусок масла. Эмма и Артур, наевшиеся шоколадных хлопьев и фасоли с сосисками, подозрительно посмотрели друг на друга. Жестом Сибиряк пригласил их войти.
В его комнате царил полный порядок. При таком количестве личных вещей это было неудивительно. Сложенная стопкой одежда, пара разноцветных плетеных салфеток на столе, тарелки и чашки в углу на полке. Больше ничего – ни техники, ни розеток, ни зарядных устройств.
Эмма села возле Сибиряка на свободный табурет и понюхала кашу.
– Пахнет вкусно, – сказала она Артуру.
Сибиряк протянул ей ложку. Эмма аккуратно подцепила кашу с растекшимся по ней маслом.
– Ничего себе! Интересно, из чего она сварена? Никогда не видела такой крупы. Артур, попробуй, – сказала она, одобрительно покачивая головой.
– Не стоит. В меня уже не лезет, – отказался он, глядя, как Эмма, вдобавок к каше, таскает орехи и набивает ими полный рот.
Идти рядом с Сибиряком было одно удовольствие. Он все время оглядывался по сторонам, на каждом шагу пытался рассмотреть роботов-поливальщиков, датчики состояния грунта на клумбах, даже влез в высокий колючий куст, внутри которого прятался музыкальный динамик. Все новое он воспринимал с восхищением и достоинством, словно прибыл из параллельной вселенной, где все тоже прекрасно и загадочно, но совсем по-другому. Артур догадывался, что пока мальчика транспортировали в Штаты, он получил такое количество впечатлений, что уже перестал чему-либо удивляться, скорее наслаждался и впитывал, смотрел и рассматривал.
На минус первом этаже было многолюдно. Повсюду, меряя торопливыми шагами коридор, сновали лаборанты, врачи в белых халатах переходили из помещения в помещение. Многие кабинеты имели прозрачные стены, так что любой проходящий мог заглянуть внутрь лаборатории, но все компьютеры были повернуты экраном к глухой стене.
В своем боксе в стационаре Джана уже встречала друзей. Эмма крепко обняла ее, и девочки защебетали о чем-то своем, так что Артуру ничего не оставалось, как сразу пойти к Тобиасу. Тот все еще дремал, ресницы едва подрагивали, а на груди рубашки желтело оставленное накануне вечером пятно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Артур, как только Тобиас приоткрыл глаза.
– Да так себе, – ответил он, и Артур помог Тобиасу присесть. – Первый день новой жизни я представлял себе иначе.
– Выглядишь ты жутко. Но я рад, что все прошло более-менее хорошо. Кстати, мы пришли с Сибиряком, – сказал Артур, оглядываясь, но их спутника нигде не было видно.
– Может, он у девочек в боксе? – спросил Тобиас, вслушиваясь в веселый смех Джаны и Эммы.
Но его не было и там.
Когда они вошли в стационар, Сибиряк растерялся. Никогда раньше он не видел такого стерильного, белого, напичканного аппаратурой помещения. Запах медикаментов сбивал с ног. Зажав нос, он шел между рядами боксов: кое-где было пусто, а где-то лежали пациенты, подключенные к аппаратам. Он мельком оглядывал трубки, идущие от их рук и лиц, катетеры, провода пульсометров, обмотанные вокруг запястий. Интуитивно Сибиряк чувствовал, что все это неправильно, болезнь не должна быть такой – белой и холодной, с резким, противоестественным запахом. В мире, из которого он прибыл, в котором прошли пятьдесят два года его жизни, комната больного пахла травами, отварами, пусть и не всегда приятными на вкус, вокруг лежали влажные компрессы, смоченные ледяной родниковой водой, со стен ласково смотрели иконы, а вместо назойливого писка мониторов день и ночь слышался шепот тайги. В раздумьях он дошел до конца блока и остановился перед стеклянной дверью отдельной палаты. Внутри, на простынях, утопая в мягких подушках, лежал маленький худой человечек с большой головой и огромными глазами. Майчек рассматривал подарок отца – бессмертную медузу в волшебном аквариуме. На одной из видеограней куба, над крохотным островом посреди океана, солнце вошло в зенит и нещадно припекало бедного попугая. Медуза курсировала мимо изображения, обмахиваясь бледным куполом. Сибиряк открыл дверь в палату, не постучавшись. Майчек удивленно посмотрел на него.
– Ты ко мне? – спросил он.
Сибиряк помахал ему рукой и показал на свои губы.
– Так ты немой! – сочувственно сказал Майчек.
В нежданном госте, в том, как он смотрел на Майчека, была неведомая сила, словно с первого взгляда он протянул между ними связующую нить.
Сибиряк сел рядом на постель и положил ладонь на руку Майчека. В месте соприкосновения нарастало тепло, распространялось выше и выше, пока наконец Майчек не ощутил всем телом удивительную легкость и прилив энергии, которых не испытывал уже давно. Пальцы его расслабились, и стеклянный аквариум полетел на пол. Майчек испуганно ахнул, но Сибиряк, проявив завидную ловкость, поймал игрушку в последнюю секунду. Майчек протянул руку, чтобы взять у него куб. Ему вдруг показалось, что морщины на коже, в том месте, где его касался Сибиряк, немного разгладились. Он внимательно присмотрелся – нет, все-таки ошибся. Но его сердце продолжало учащенно биться и кровь стучала в голове. Теперь Майчек был уверен, что не ошибся в одном – его новый неожиданный друг был здесь неспроста и жизнь Майчека скоро изменится.
***
Габи никак не могла распланировать первый сеанс с новым пациентом. За долгие годы практики она пару раз имела дело с немыми. Общались просто – она говорила, они набирали ответ на компьютере. Ничего сложного. К сожалению, для доктора Хельгбауэр, Сибиряк не знал английского языка, а она по-русски могла сказать разве что «Здравствуйте». Словарный запас из одного слова и молчаливый собеседник – вряд ли их сеанс ожидал оглушительный успех. Но Габи не привыкла сдаваться так легко. Особенно после разговора с Марком Робертсом.
– Не думаю, что ты сможешь вынести из вашего общения хоть что-то полезное, – усомнился Марк, глядя на нее с усмешкой.
– Тебя забавляет, что я нахожусь в затруднительном положении? – спросила Габи с вызовом.
– Еще бы. Мне всегда было интересно, как далеко простирается твоя самоуверенность. Не безосновательная – ты один из лучших психологов, допущенных к работе в нашей отрасли.
– Один из? – спросила Габи, не веря своим ушам.
– В Китае есть некая мисс Чу Линг. Она также работает с пациентами перед процедурами. Ходят слухи, что после ее сеансов дети становятся послушными и податливыми и легко переносят любые психические и физические трансформации. Не чувствуют боли, не жалуются, не замечают происходящих с ними изменений, – произнес Марк Робертс шепотом.
– Вряд ли она подслушивает нас под дверью, Марк, – укоризненно сказала Габи. – Похоже, она просто-напросто гипнотерапевт. Может быть, блестящий и в своем роде уникальный. Но все же без гипноза не обходится. Я все поняла, когда ты сказал, что дети не чувствуют боли и дискомфорта после процедур. Все просто и очевидно.
– Может, и тебе стоило бы применить гипноз на некоторых психически лабильных пациентах? – спросил он.
– Не считаю возможным, – чопорно отозвалась Габи. – Я против любого насилия и давления на личность. Дискомфорт, боль и сомнения естественны. Их нужно преодолевать, чтобы услышать себя, а не запирать их гипнозом в ящик Пандоры глубоко в подсознании. Не хочу даже говорить об этом.
– Ладно, я все понял. Прости, что задел твое профессиональное эго. Проведи сеанс с Сибиряком и отчитайся мне. А там посмотрим, – заключил Марк.
– С кем?
– Сибиряк. Эмма придумала. Почему бы и нет, – ответил он.
– Не поняла, Марк. У него что, нет личной карты с именем и фамилией? – спросила Габи, открыв досье Сибиряка. В графах «личные данные» стоял прочерк.
– Откуда? – засмеялся Робертс. – Его поселение в тайге. На тысячи километров одни деревья да дикие звери.
– А как вы вывезли его из России? Без личной карты, визы, паспорта…
– Спецрейсом. От министерства здравоохранения. Без досмотра пассажиров, – ответил Марк.
– Они прислали спецрейс за каким-то неговорящим мальчиком?! О чем ты? Да для спецрейса нужен как минимум захворавший министр, – Габи в упор смотрела на Робертса.
Ей не понравилось, как он заерзал в кресле и стал нервно потирать руки.
– Все дело в умении договориться с вышестоящим начальством. Тебе пора, – отрезал Марк и уткнулся в монитор.
– Если ты что-то от меня скрываешь, скажи сразу. Теперь он и мой пациент тоже!
– Решительно ничего. Нам обоим пора приниматься за дела, – сказал Робертс, и озадаченная Габи вышла из кабинета.
Глядя ей вслед, Марк Робертс задумался. Может, не стоило разрешать ей работать с Сибиряком? Неизвестно, какие методы общения с ним она выберет. Он не умеет писать, печатать, не говорит, не понимает ее. Но как знать, вдруг Габи Хельгбауэр, притча во языцех от психологии, сможет найти к нему подход?
***
По дороге в кабинет путь Габи неожиданно преградил Ежи Ратаковски. Он редко поднимался на второй этаж, но сейчас явно ожидал ее появления. Ежи долго готовился к разговору, который смог бы ненароком вывести его на след Стига. Он предполагал, впрочем, что Габи могла и сама находиться в неведении о судьбе беглеца.
– Хотел поговорить с тобой о Майчеке, – начал Ратаковски издалека.
– Проходи, Ежи, присаживайся, – пригласила Габи. – Я с ним давно не работала, – напомнила она.
– В том-то и дело. Когда работала, после нескольких сеансов с тобой сын чувствовал себя гораздо увереннее, – кивнул с благодарностью Ежи.
– Это прекрасно. Но сейчас он держится благодаря тебе, – заверила его Габи.
– Последнее время мне кажется, что он теряет надежду дожить до создания вакцины. Мы проводим поддерживающую терапию. Например, сейчас Майчек почувствовал себя гораздо лучше. Я постоянно напоминаю ему, что успех уже близок, осталось еще совсем немного, – сказал Ежи.
– Может быть, тебе стоит чаще говорить с ним об этом? Детям порой нужно повторять одно и то же по многу раз. Они и любимые сказки готовы слушать бесконечно. Им не надоедает, наоборот – чем больше рассказываешь, тем больше в них веры, – заметила Габи.
Ежи планировал аккуратно перевести беседу с Майчека на вопрос о Стиге. Он знал: Габи агрессивно воспримет новость о том, что Гораций Нельсон не оставил идею насильно «вылечить» сына. Ежи придется солгать насчет намерений Горация, зато в пылу спора Габи вполне может о чем-нибудь проболтаться.
– Знаешь, я и сам каждый вечер говорю с Майчеком о том, что он чувствует. Раньше он с энтузиазмом смотрел в будущее. Я видел готовность к борьбе. Теперь я не слышу от него ничего подобного. Мы просто беседуем, чаще всего обо мне самом. Майчек стал больше спрашивать, а когда я отвечаю, смотрит куда-то вдаль и думает непонятно о чем, – приукрасил Ратаковски. – Может, он не хочет больше слушать мои бесконечные обещания и нужно на время оставить его в покое? Перестать говорить о вакцине и его болезни… Даже если мне трудно будет не затрагивать эту тему, я отец и должен принять его выбор.
Ежи вплотную подвел разговор к Горацию Нельсону, для которого выбор сына не значил ровным счетом ничего. Но Габи прервала его, незаметно для себя самой дав ему подсказку. Многоходовка с ложью о Нельсоне даже не понадобилась.
– Полагаю, мне стоит поработать с ним еще несколько раз. Завтра я спущусь в стационар и зайду к Майчеку. Посмотрим, от чего скис наш милый мальчик, – сказала она.
– Думаешь, стоит снова начать сеансы с ним? – спросил Ежи. – Мне кажется, ты уже знаешь его страхи и надежды.
– Стоит заглянуть в его разум еще раз. Иногда полезно снова поискать там, где уже искали. И там, где искать никто больше не собирается. Наша психика любит возводить новые лабиринты на местах бывших раскопок, – ответила она.
«Там, где уже искали, ничего не нашли и снова никто искать не собирается!» – просиял Ратаковски. Он понял, что ответ на вопрос, где прячется Стиг, прост до неприличия. Беглец все это время был под самым носом у полиции и Горация Нельсона. Тут Габи была права. Никто не ищет там, где однажды ничего не нашел. Такое место – лучшее укрытие.
Прежде чем звонить Горацию, он решил проверить свою теорию. Через час к Норт-Бразер прибыл катер. Водное такси домчало его до материка. Нью-Йорк уже проснулся, взбодрился кофе, сделал пробежку и отправился на работу. У Ежи всегда захватывало дух, когда катер причаливал к берегу. Десятки раз он проделывал этот путь, и каждый раз город встречал его громким гулом, ярким светом и сумасшедшей энергией. Нью-Йорк и Норт-Бразер словно были двумя мирами, разделенными тонкой полосой воды. На Норт-Бразер царили порядок и размеренность, покой и тишина. В городе все было с точностью да наоборот. И сейчас, сойдя на берег, Ежи глубоко вдохнул беспокойный воздух, прислушался к шуму машин и сирен, окинул взглядом толпу туристов, вывалившихся из автобуса, и бодро зашагал в сторону станции метрополитена. Если он прав и Стиг прячется там, где он подозревает, то Гораций Нельсон исполнит свое обещание и даст ему флешку с результатами исследования китайских ученых. Исследования крови Сибиряка и флешка – все, что нужно Ежи Ратаковски, чтобы найти лекарство от старости и спасти сына.
***
После разговора с Ратаковски у Габи на душе сделалось неспокойно. Она прокручивала его слова в голове и так и этак, но никак не могла понять, что вдруг так его обрадовало. Настолько, что Ежи вскочил с места и, не прощаясь, выскочил вон из ее кабинета. Габи посмотрела на часы: почти двенадцать. Бетти должна привести новенького. «Как его назвали?» – подумала она, и в ту же секунду раздался стук в дверь.
– Доктор Хельгбауэр, здесь новый пациент, – сказала Бетти и мягко подтолкнула застывшего в дверях подростка.
– Спасибо, Бетти, – кивнула Габи. – Прости, ты его не представила.
– Сибиряк, доктор Хельгбауэр. Честно, не знала, как представить его по-другому, – смутилась Бетти.
– Ничего, и так сгодится.
Габи молча показала на стул перед широким массивным столом, ножки которого украшали львиные лапы. Но Сибиряк помотал головой и тут же направился к ее столику с чайной коллекцией. Габи включила чайник и открыла тяжелую крышку деревянной коробки.
– Здесь все можно пробовать. Не стесняйся, – произнесла она, сопровождая каждое слово широким жестом и улыбкой.
Сибиряк провел пальцами по шуршащим мешочкам, круглым блинам прессованного чая, по пакетикам в упаковках. Он принюхивался снова и снова, будто искал источник знакомого запаха. Не найдя его в коробке, он отошел левее, к высокому книжному стеллажу. Открыв дверцу, Сибиряк отодвинул книги, просунул руку в темноту полки и извлек оттуда красивую коробочку с выгравированной на крышке шишкой.
– Боже! Она пропала столько лет назад! Я искала этот чай. – Габи бережно взяла протянутую ей коробочку. – Видимо, кто-то из пациентов спрятал шкатулку. Это таежный чай, привезен из России одним из наших университетских преподавателей. Я давно собираю коллекцию.
Они с Сибиряком сели рядом у окна и открыли шкатулку. Внутри пахло мятой, малиной и тимьяном. Сибиряк осторожно высыпал содержимое на столик, взял карандаш и бумагу и принялся рисовать.
– Вижу. Это какой-то корень, – кивнула Габи, глядя на его рисунок. Сибиряк приложил найденный сморщенный корешок к изображению.
– Смородина. Очень похоже! Здорово! И земляника. А брусника – точь-в-точь. Ни за что не узнала бы эти ягоды в сушеном виде. Они изрядно потеряли форму, – засмеялась она.
Закончив с карандашом, Сибиряк собрал чай в коробочку и подошел к чайнику.
– Я поставлю снова, – сказала Габи, но он остановил ее руку на полпути к выключателю.
Сибиряк коснулся ладонью поверхности чайника и поднял палец вверх.
– Хорошо, подождем, – согласилась Габи.
Через пять минут вода остыла до нужной температуры. Габи принесла чашки и чайник. Сибиряк разложил заварку, предварительно пересчитав ягоды и корни и отсеяв лишние. Вода покрывала каждую ягоду. Смоченные, они снова раскрывались, напитывались соком, набирали силу. В чайнике переливались красные, фиолетовые, зеленые дары природы. Отвар был похож на ларец с драгоценностями, открытый возле окна в солнечный день.
«Вот, значит, как. Все оказалось проще, чем я думала. Мы можем общаться с помощью простых рисунков. Будет забавно и медленно, зато мы установим дружеский контакт. Этого на первое время вполне хватит», – подумала Габи и сделала глоток. Ничего вкуснее она в жизни не пила. Сибиряк усмехнулся и покачал головой, как бы показывая, что дома пробовал и получше.
У них оставалось еще много времени. Доктор Хельгбауэр усадила Сибиряка в кресло, придвинула подставку под ноутбук, разложив на ней карандаши и бумагу. За полчаса она узнала о нем многое. По рисункам она словно видела его дом: бревенчатый, коренастый, прочно сросшийся с черной влажной землей. Вокруг вековые сосны, разлапистые ели, тишина и покой.
– Как тебя зовут? – спросила она. – Я – Габи. А ты? – она показала на него пальцем.
Сибиряк наклонился к листку и нарисовал солнце.
– «Свет. Солнечный свет. Светило… Стоит посмотреть в интернете имена с похожим звучанием на русском», – подумала Габи.
– А сколько тебе лет? – спросила она и взяла листок. Габи начертила тридцать восемь палочек. – Мне тридцать восемь.
В ответ Сибиряк кивнул и взял у нее карандаш. Он все чертил и чертил, когда Габи остановила его и помотала головой.
– Нет. Тебе пятнадцать-шестнадцать, не больше, – сказала она, вычеркивая часть линий.
Но Сибиряк упрямо помотал головой в ответ. Он нарисовал новые линии, пятьдесят две штуки, и удовлетворенно кивнул. Доктор Хельгбауэр долго смотрела на рисунок, и в ее голове возникло сомнение, пока неясное, эфемерное. Она отложила листок и проводила Сибиряка до двери. Сеанс был окончен.
В коридоре его ждала Бетти.
– Что ты тут делаешь? Разве этот пациент не может сам найти дорогу до комнаты? – удивилась Габи.
– Я должна отвести его на обследование в лабораторию, доктор Хельгбауэр, – ответила Бетти.
– Почему так сразу? Он прибыл только вчера. Я думала, мальчику дадут передохнуть после такого путешествия. Я бы настаивала на отдыхе.
– Доктор Робертс вряд ли с вами согласится. Сибиряку прописан полный цикл обследований, по четыре в день. В течение всей недели. Такое чувство, что мальчика хотят просканировать с ног до головы. Никогда не видела такой дотошности. К тому же не знаю, как он спит, но свет в его окне горел всю ночь, – сказала Бетти.
– Это совершенно невозможно! Смена часовых поясов, адаптация, непривычный мир вокруг. Они хотят, чтобы Сибиряк заговорил, но, судя по всему, его проблема не только генетическая, но и психологическая. Какого результата они ждут, если замучают его до смерти? Да и в чем спешка? Я пойду к Марку, – заявила Габи. – Но сначала схожу с вами на минус первый. Проведаю Джану и Тобиаса, зайду к Майчеку.
Как только они спустились на минус первый этаж, у самых дверей лифта их уже ждал лаборант Ежи Ратаковски – Ян.
– Наконец-то, – выдохнул он, беря Сибиряка под руку.
Тот одернул руку и уставился на Яна.
– Не стоит с ним так. Пациент еще не адаптировался как следует, – хмуро заметила доктор Хельгбауэр.
– Простите, виноват. Но мы спешим. Звонил доктор Ратаковски. Он требовал результаты анализов, а мы до сих пор даже кровь у него не взяли, – задыхаясь, тараторил Ян.
– Звонил? Его нет на острове? – забеспокоилась Габи.
– Уехал на материк. Должен вернуться к вечеру. Если у вас есть вопросы, я все передам, доктор Хельгбауэр, – говорил Ян на бегу.
Бетти, Сибиряку и Габи приходилось нагонять его.
«Теперь у меня к Ежи много вопросов. Так и знала, что наш с ним разговор навел его на какую-то мысль. Это было так очевидно. Но не могу понять, на какую. И зачем ему так срочно понадобились анализы Сибиряка?»
Ян нырнул в лабораторию, захватив Сибиряка с собой.
– Подожду его здесь, – сказала Бетти, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы. – Нам целый день мотаться по анализам.
– Можешь показать мне их список от Робертса? – спросила Габи.
– Да там целое полотно! – возразила Бетти.
– Я сейчас иду к Марку. Может, предложу ему освободить Сибиряка от нескольких процедур, чтобы дать ему время на отдых.
– Надеюсь, у вас все получится, – вздохнула Бетти. – Мне тоже не хочется всю неделю таскаться за Сибиряком. Дел невпроворот.
Она достала планшет и открыла список анализов и исследований.
– Черт возьми, да они с ума сошли, – ужаснулась Габи. – Не знала, что такие исследования вообще бывают.
– То-то и оно. Не понимаю, что с ним такое, но доктор Робертс и доктор Ратаковски взялись за него всерьез.
– Он не говорит, как и все в его поселении, – повторила Габи то, что сказал ей Робертс.
– Велика важность, чтобы поднимать на ноги весь персонал. – Бетти тяжело опустилась на диван и прикрыла усталые веки.
Через стекло Габи смотрела, как Сибиряка усадили в процедурное кресло и надели на палец датчик. С виду просто подросток, ничего особенного. Но за последние десять минут она окончательно убедилась, что интуиция ее не подвела: интерес к нему со стороны Марка и Ежи огромен, и для чего-то он тщательно скрывается.
***
Габи поднялась в кабинет Марка Робертса, но не нашла его там.
«Куда они все подевались? Ни Марка, ни Ежи. Боюсь по возвращении Ежи узнать что-нибудь плохое. Терпеть не могу неизвестность». Она снова спустилась на первый этаж и вышла в сад. Марк сидел на гранитной кромке фонтана, по локоть опустив руку в воду.
– Давно не видела тебя сидящим без дела. – Габи подошла к нему и присела рядом.
– Должен и у меня быть выходной. Хоть раз в год. Пора поберечь себя, – ответил Робертс.
– Если Ежи добьется успеха, мы с тобой снова обретем вторую молодость. Как прежде будем работать по двадцать часов в сутки, не чувствуя усталости, – сказала Габи, опуская пальцы в сверкающую голубыми бликами воду.
– Ты говорила с ним о его исследованиях? – насторожился Марк.
– Да нет, он пришел обсудить со мной сына. Майчек последнее время начал терять надежду. Думаю, Ежи загоняет себя, совершенно не считаясь со своими возможностями, лишь бы быстрее найти лекарство. Он редко выходит из кабинета и выглядит, честно говоря, просто ужасно, – посетовала Габи, внимательно глядя на Марка.
– Как раз сегодня он взял выходной. Сказал, ему нужно подумать, привести мысли в порядок, – расслабился Марк.
– Даже не представляю, где он может «отдохнуть». С его-то характером. Вряд ли он поедет в стриптиз-клуб – слишком брезглив. А прогулки в парке ему глубоко безразличны, Ежи нет до природных красот никакого дела, – начала Габи в надежде, что Марк Робертс даст ей наводку.
Но он, видимо, и сам был не в курсе. Разговор заканчивался ничем, но вдруг Марк сменил тему.
– Ты говорила с новым пациентом? Как он тебе? – спросил Марк.
– Мы выпили вместе чай. Лучший способ установить дружеский контакт. Потом мы общались с помощью рисунков. Это долго и малоинформативно, но я хочу, чтобы он почувствовал себя спокойнее, понял, что здесь ему рады и не причинят зла. Правда, Марк? – она пристально посмотрела на него.
– О чем это ты? Зуб даю, что он не просто заговорит так, что его не остановишь, но и пару языков выучит до конца года. Нужно только понять, что с ним такое.
– Не стоит играть со мной в эти игры. Скажи правду. Я с самого начала почувствовала подвох. Во-первых, спецрейс. Министерство не пошлет свой самолет даже за самым необычным подростком. Во-вторых, не знаю, что это за легенда о «молчащей сотне» из тайги, но она точно не стоит того, чтобы так с ним возиться. Конечно, он немного странный. Я бы даже сказала, в нем чувствуется огромная скрытая энергия. Может, это из-за того, что Сибиряк рос в слиянии с природой и все его пять чувств настроены удивительно тонко. Мы оглушены мегаполисом и даже не представляем себе, насколько велики человеческие способности, если их не замусоривают мегатоннами запахов, звуков и образов. Но это не все. Скажи мне правду, Марк. Ты знаешь, как тяжело мне чувствовать себя обманутой дурой.
– Решительно ничего не могу добавить к твоим заметкам насчет мальчика. Поверь, иногда то, что кажется необъяснимым, – просто стечение обстоятельств, – пожал плечами Марк. Ему начал надоедать этот разговор.
– Тогда давай я подведу тебя к честному ответу на мой вопрос. Ратаковски ухватился за Сибиряка обеими руками, штудирует его организм вдоль и поперек. Ежи помешан на лекарстве от старости. Это его навязчивая идея. К тому же когда я спросила у Сибиряка, сколько ему лет, он нарисовал пятьдесят две линии. – Терпению Габи приходил конец.
– О чем ты говоришь? Он просто не понял тебя, вот и все, – криво усмехнулся Марк.
– Черта с два, не морочь мне голову. Если сложить все факты воедино, получается вполне ясная картина. Спрошу тебя еще раз: кто он такой и зачем вы его сюда привезли?
Марк Робертс выпрямил спину, опустил намокший в фонтане рукав и застегнул пуговицы на халате. Габи знала – так он готовился к важному разговору. Его лицо было испуганным и серьезным.
– Я прошу тебя, не лезь в это, – сказал он, не глядя Габи в глаза.
– Почему?
– Ты не понимаешь, во что вмешиваешься. Если ты хочешь правду, я ее скажу. Да, Сибиряк выглядит гораздо младше своих лет. Как и все в их поселении. Также все они не говорят. Может, есть какая-то взаимосвязь, сбой в генетическом коде, а может и нет. Этот человек бесценен для науки. А его особенность держится втайне по одной простой причине – если другие институты узнают, откуда мы его вывезли… Сама подумай. Поселенцев начнут насильно забирать на исследования. Есть страны с менее гуманным законодательством и ученые без особых моральных принципов. От поселения не оставят камня на камне. Если эти люди – ключ, то мы приговорим их, вынеся на обозрение общественности одного из них, – сказал Марк и выжидающе посмотрел на Габи.
– К тому же вы с Ратаковски не хотите делиться ценным материалом для исследований? – уточнила она, все же смягчившись.
– И это тоже, – не стал возражать Марк.
– Ты прав. В последнее время я редко соглашаюсь с тобой, но сейчас готова поддержать. Никто ничего не узнает. Но я прослежу, чтобы Сибиряку не причинили вреда. Не знаю, как для тебя, но для Ежи границы дозволенного давно размыты. – Габи поднялась. – И не забывай, так или иначе он должен подписать согласие на свое лечение, поняв, от чего и для чего именно его собираются лечить. Только я могу дать добро на процедуры, когда он будет психологически готов. Я прослежу, чтобы без соблюдения формальностей вы с Ежи его не трогали. Только исследования, не более того.
Марк смотрел ей вслед. Тонкая фигурка Габи в развевающемся платье и балетках летела над травой. Она ловко пригибалась под ветвями фруктовых деревьев, но один раз все же задела головой висящее желтое стеклышко – оно закачалось и засияло, бросая яркий зайчик света на ее спину. Марку хотелось кричать, рвать и метать. Он схватил себя за голову, потом закрыл лицо руками и зарычал по-звериному, тихим, но страшным рокотом безысходности и боли, как рычит попавший в капкан тигр. «Я проявил слабость. Я должен был солгать ей. Наврать что угодно, самую несусветную глупость. Пусть бы она ненавидела меня, презирала, считала мудаком. Как я мог признаться ей!» – шептал Марк в отчаянии.
Габи пообещала хранить их тайну. Но Марк не мог, не имел права рассчитывать на ее молчание. Он хорошо ее знал. Теперь она будет следить за каждым шагом Сибиряка, за тем, что они с ним делают. И правда выйдет наружу. Правда о том, что в недрах Института Карпентера не спрашивают согласия и не подписывают бумаг те, чью жизнь Марк Робертс и Ежи Ратаковски кладут на алтарь «вакцины от старости». И он, и Ратаковски прекрасно понимали, что рано или поздно им, возможно, придется делать контрольную проверку на Сибиряке, подвергнуть его риску, причинить ему вред. А если они допустят ошибку – то он умрет.
Вечную молодость будут считать даром и проклятием, вратами в земной рай и бездной, ведущей в ад. Ею будут спекулировать: награждать и казнить, даровать и отнимать. Но что он может с этим поделать? Доктор Марк Робертс – всего лишь исполнитель, палач с топором, перед которым лежит очередная жертва.
Все вокруг прекрасно знали, над чем работает Ежи Ратаковски, великий ученый ум с бешеной мотивацией в лице умирающего сына. В нескольких странах велись подобные исследования. Хотя бы из этого не приходилось делать тайну. Но Марк Робертс день и ночь стоял на страже одного единственного факта: в Институте Карпентера проводят эксперименты не только на животных и клетках, что разрешено законом, но и на людях. Не на добровольцах, а именно на еще не родившихся детях. «Поле жизни» стало для Ратаковски отличным плацдармом. Именно работа с зародышами помогла ему добиться невероятных успехов в короткие сроки. Если широкая общественность узнает об этом, весь институт разнесут к чертям собачьим. На следующий день на остров высадится десант из активистов, журналистов и полиции, а в министерстве здравоохранения слетят все головы до единой. Возможно, волна накроет и президента со всей его администрацией.
Марк и Ежи переступили черту под ободряющие кивки кабинетных чиновников. Когда он выбирал новых зародышей для Ратаковски, перед ним часто всплывали лощеные лица тех, кто покрывал их деятельность. Лица смотрели на себя в зеркало, выискивая морщины и пигментные пятна, а когда находили, отсылали Марку очередной гневный запрос с требованием отчитаться об успехах Ратаковски. Их панический ужас перед неизбежным старением и смертью стал подписью под приговором многим маленьким человечкам, скрюченным в искусственных матках. А теперь и Сибиряк попал в те же жернова.
Габи невероятно умна. Она сказала истинную правду – для Ратаковски давно не существует границ дозволенного. Но ей и в голову не могло прийти, что отсутствие у него этических норм – лишь самая верхушка огромного айсберга, страшного и разрушительного.
Теперь расставание неизбежно. Он не позволит доктору Хельгбауэр лезть в их тайные дела и мешать им. Марку придется сделать все возможное, чтобы его Габи, женщина, без которой он не представлял своей жизни, как можно скорее навсегда покинула остров.
