Юрий Александрович Лебедев
Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I
Так в легенде ГРУ был окончательно решён вопрос о «связке» двух отрезков биографии Жоржа – до 1932 г и после 1940 г., на что и были потрачены те «несколько месяцев», о которых пишет В. Лота.
Но если вернуться к моменту вербовки (строго говоря, к моменту привлечения Жоржа к работе на советскую разведку) и учесть, что существуют ветви действительности, в которых эта работа шла под контролем не только ГРУ, но и при серьёзном вмешательстве в неё НКВД, можно увидеть и другие волокна судьбы и самого Жоржа, и ближнего круга его родных и друзей.
В этих исторических ветвях Абрам Коваль при поездках в Москву (в том числе и на сельскохозяйственную выставку как передовик колхозного строительства) ходил всё-таки на Лубянку, в НКВД, а не на Знаменку, в ГРУ. И "коммунистическая ячейка" в Сью-Сити под руководством Гарри Гурштеля была под опекой НКВД, а не ГРУ.
Здесь любопытно отметить, что «чекисты» и «военные», будучи независимыми друг от друга, в оперативных вопросах старались привлечь на свою сторону американских коммунистов – «земляков» на сленге советских спецслужб. В результате возникала конкуренция, препятствовавшая работе. Вот, например, шифровка из резидентуры 1 отдела НКГБ в Вашингтоне в Центр:
«30.3.1943 “Максим”: Вербовка “Эка”[955] задержалась потому, что, по предварит-м сведениям, с ним был связан через земляков человек, имеющий отношение к ГРУ; было решено не предпринимать ничего конкретного до выясн-я в-са».[956]
Разумеется, руководство американских коммунистов пользовалось этим своим «административным ресурсом» (дать разрешение на работу конкретному коммунисту или ячейке партии работать либо с «чекистами», либо с «военными») в своих целях – как правило, связанных с финансированием, поскольку компартия США и сама оказывала «информационные услуги» руководству СССР, получая на осуществление этих целей партийное финансирование по линии ВКП(б). И это была одна из причин (не главная – главной являлась конспирация – но существенная) того, что обе советские разведки старались использовать вербуемых коммунистов «втёмную», не связываясь с официальными структурами американской компартии.
Да и сама принадлежность к коммунистам не вызывала восторга у руководства советской разведки. Вот одна оценка конкретного агента, отражающая мнение об американских коммунистах вообще:
«Антагонизм Роберта ко всем нашим мероприятиям отражает мелкобуржуазную собственническую идеологию, которая в совокупности с чисто американским анархизмом является одной из самых характерных черт очень большого числа здешних земляков».[957]
Это прекрасно понимали в «Центре» чекистской разведки, но не всегда понимали конкретные исполнители. Так что это приходилось аккуратно разъяснять некоторым наивным агентам из числа рядовых коммунистов:
«Вы проводите правильную линию, включая “Крота” в работу по освещению внутренней полит. жизни США. Однако, результаты его работы нас еще не удовлетворяют. Видимо, “Крот” не совсем еще четко представляет себе наши задачи. Да это и понятно, ибо свои доклады на полит. темы он писал и раньше для руков-ва КП,[958] цели и задачи к-го в известной мере отличаются от наших.».[959]
В тех ветвях альтерверса, где на начальном этапе интереса советской разведки к семье Ковалей главная роль принадлежала Ино-ОГПУ-НКВД, руководство ГРУ при планировании работы агента Дельмара надеялось, что ему удастся так организовать прикрытие его деятельности, что её результаты всё-таки будут результатами ГРУ, а не НКВД.
Но закон Берка-Уодсворда сломал конструкцию легализации Дельмара по планам ГРУ и для спасения всей операции пришлось обращаться к коллегам-чекистам за помощью.
Как раз в это время контакты с разведкой НКВД были особенно тесными.
«Фитин был лично ответственным за контакт с военной разведкой. Начиная с лета 1940 года и кончая июнем 1941-го между двумя организациями поддерживалась постоянная связь. РУ часто передавало специфические необходимые запросы в НКГБ,[960] после чего люди Журавлёва приспосабливали их к возможностям конкретных резидентур и их источников и посылали в нужные резидентуры».[961]
Военным разведчикам коллеги из НКВД – НКГБ, конечно же, помогли. Именно этим объясняется тот факт, что Жорж смог зарегистрироваться под своим именем уже через месяц с небольшим после своего прибытия в США.
Восстановить американские связи Жоржа за столь небольшой срок при помощи резидентуры НКВД трудно, но возможно. А вот создать за такой срок новую сеть прикрытия только силами ГРУ практически невозможно.
А помощь, даже дружеская, предполагает благодарность. Так что в результате «Операция «Дельмар»» стала в значительной степени совместной. Ответственным исполнителем её осталось ГРУ, но при этом, вероятно, в деятельности Дельмара появились и какие-то дополнительные пункты, о содержании которых в ГРУ не знали, а сам Дельмар не знал ведомственной принадлежности заказчиков тех или иных заданий.
И это, безусловно, добавило остроты в существование Жоржа. И дело даже не в том, что появилась «дополнительная нагрузка», а в том, что приходилось учитывать «специфику» партнёров по взаимодействию.
Попав в разведшколу ГРУ, Жорж не изучал предмета «Этика разведчика», никто ему «не докучал моралью строгой», но, столкнувшись на практике с пониманием морали коллегами из НКВД, он должен был почувствовать разницу в трактовке этого вопроса двух школ советской разведки.
Очень ясно и образно описывает эту разницу В. Суворов:
«Вот тебе ситуация: напоил девушку и воспользовался. Ну и какая после того любовь? Да она тебя всю жизнь ненавидеть будет. Почему разведка КГБ менее успешна, чем разведка ГРУ? Да потому, что они пытаются использовать самые низменные человеческие страсти. Не иди на поводу гэбучей пропаганды. Ищи нечто такое, что близко и дорого твоему будущему агенту. Напоить и воспользоваться – не наш путь. Напоить и воспользоваться – ничем не лучше шантажа. Оставь эти методы гэбухе. Заставить человека работать на ГРУ с помощью запугивания или грубого обмана – значит сделать его холопом. Ничего хорошего из этого получиться не может, и дело здесь вовсе не в моральных принципах (о них никто в ГРУ не думал), а в голом прагматизме: тупое запугивание и грубый обман в отношении тех людей, которыми интересовалось ГРУ, не работали или работали плохо. Если такой человек смирится со своим положением холопа, то производительность его труда будет крайне низкой. Если же в глубине души с положением холопа он не смирится, то при первой же возможности из рабства вырвется».[962]
Подтверждение справедливости такой оценки «методов гэбе» можно найти в архивных материалах. Вот выдержка из инструкции Центра по методике оперативной работы в американской резидентуре:
«Комбинацию с Сарой Вебер нужно строить на базе наличия ее родственников на нашей территории. Здесь мы установили ее мать и сестру и взяли их в активную разработку. Займитесь самым тщательным изучением Сары, ее настроений, связей, знакомств в личной жизни, отношение к родственникам, материальное положение и пр. Необходимо выяснить, пойдет ли она на вербовку под угрозой репрессий ее родственникам или «согласится» работать для нас по «просьбе» матери и т. д. С нашей стороны мы можем обеспечить нужные мероприятия здесь. Другая кандидатура – Роза Карснер, интерес этой вербовки понятен. Здесь у нее находится сестра (репрессированная), возможно, Роза на базе «выкупа» ей свободы пойдет на сотрудничество с нами».[963]
«Активная разработка родственников», «угроза репрессий родственникам», «выкуп» репрессированных родственников – яркие штрихи гэбешной работы по вербовке агентуры…
Правда, аналогичные претензии к методам работы ГРУ предъявляют и разведчики из КГБ. Вот что пишет один из авторитетных ветеранов разведки КГБ А. Б. Максимов в своей книге о знаменитом разведчике В. Б. Барковском:
«Обстановка в штаб-квартире НТР несколько тяготила Барковского. Ведь стали приходить люди не из «его среды», и среди них из военной разведки. А она, как известно, отличалась иной спецификой работы с иностранцами – более, что ли, в «категоричной» форме привлечения к сотрудничеству. Но он понимал, что ученый-доброволец в работе с разведкой и «аристократ духа» весьма чувствителен к «армейским замашкам» в работе».[964]
И какая «оборотная сторона медали» работы этих структур – «гэбучая бессовестность» или «армейские замашки» – хуже и с моральной, и с прагматической точки зрения, я судить не берусь. В общем – «обе хуже»…
Как проявился «гэбешный эгоизм» в конкретном случае работы Дельмара, видно из такого примера. Дела, которыми занимали Жоржа в ГРУ и НКВД, были важны для обоих ведомств. Но могло ли их выполнение быть настолько важным, чтобы рисковать безопасностью агента-нелегала?
Когда случился казус и Жорж «по лотерее» был призван в армию, для обеспечения отсрочки его от призыва он даже был избран в Совет Директоров «Raven electric Company» 15 мая 1942 года,[965] через два месяца после официального увольнения из неё.
Похоже на то, что ГРУ, в целях повышения его безопасности, выводило Жоржа с минного поля, на котором работала Raven electric Company, а НКВД возвращало его обратно и даже на более опасный участок – из простого сотрудника он становится членом Совета Директоров.
Введение нелегала в Совет Директоров компании, прикрывавшей деятельность ГРУ в Нью-Йорке, связывало легальную и нелегальную структуры ГРУ и, конечно, было весьма рискованным для ГРУ шагом. Но, вероятно, «друзей» из НКВД это не сильно заботило.
Как признавался бывший начальник Четвертого отдела ГРУ Исмаил Ахмедов, бежавший в Турции в 1942 году от угрозы ареста НКВД,
«…когда меня обучали как младшего офицера по кооперации между органами внутренней безопасности и военной разведки, мне осторожно предупредили о конфликте между двумя этими группами. ОГПУ хвасталось, как это делает до сих пор КГБ, только они являются теми, кому доверяют, элитой и в качестве таковой они имеют право контролировать всех <Выделено мною – Ю. Л.>.[966] Моя организация хвасталась, что она состоит из военных профессионалов и поэтому они знают свое дело. Мне говорили, что соперничество и борьба между этими двумя идет постоянно и часто очень в резком виде и я нашел, что это точно так и есть» <Орфография оригинала – Ю. Л.>.[967]
Эта оценка взаимоотношений «КГБ-ГРУ» (как бы ни назывались эти «конторы» в разные времена советской истории) сделана бывшим полковником ГРУ в своих мемуарах, впервые вышедших в США в 1984 году.[968]
Поразительно то, что эти отношения остались, по сути, такими же до сих пор. В 2017 году, через два года после приведённой выше нелицеприятной характеристики «армейских замашек» в деятельности ГРУ, вышла новая книга А. Б. Максимова, которая с первых строк «От автора» начинается так:
«Атомных разведчиков, Героев России, было шестеро – разведчики Леонид Квасников, Владимир Барковский, Александр Феклисов, Анатолий Яцков и спецагенты-интернационалисты Морис[969] и Леонтина Коэн.»[970]
Вот так, шестеро – точка! И все они – энкаведешники, ни одного из ГРУ. А книга – «научно-популярное издание», она должна формировать базис исторических знаний молодёжи…[971]
Разумеется, всё сказанное об отношениях ГРУ и НКВД относится к отношениям именно организаций, а не отдельных людей. Мы не знаем, кто был партнёром Жоржа при выполнении совместных с НКВД задач (если был такой человек), и какие отношения связывали их.
Вполне допускаю, что это были вполне корректные доброжелательные отношения, ведь взаимодействовали представители наших нелегальных разведок, профессионалы, которые, если случится необходимость «служебного контакта» за рубежом, должны оценивать друг друга «там» по гамбургскому счёту, прежде всего, в целях обеспечения собственной безопасности.
Как видно из проведённого анализа тех далеко не полных данных, которые удалось выявить в доступных несекретных источниках, процесс легализации не был простым. И определённо можно утверждать, что он предстанет ещё более сложным по мере рассекречивания архивов.
Но очевидно, что многие из этих сложностей и возникли, и были преодолены с помощью НКВД. А потому неизбежно Жорж оказался вынужденным принимать участие в решении задач, стоявших перед чекистской разведкой.
Какие же задачи мог поставить НКВД перед Дельмаром, когда этот агент научно-технической разведки ГРУ, ориентированный на сбор информации о химическом и бактериологическом оружии США, оказался невольным должником Лубянки?
Интермеццо о шарашках
В это время в НКВД действовала сеть «научно-технических бюро», создание которых связано с циркуляром ВСНХ и ОГПУ от 15 мая 1930 г. «об использовании труда специалистов, арестованных за контрреволюционную деятельность», подписанного В. В. Куйбышевым и Г. Г. Ягодой.[972]
Эти бюро, или «научно-технические тюрьмы», более известны под жаргонным названием «шарашки».
Первая шарашка располагалась в созданной в феврале 1930 года внутренней тюрьме ВТ-11 ОГПУ на территории тюрьмы «Бутырка»:
Быстро выяснилось, что их работа чрезвычайно эффективна. Власть осознала, что «вредителей»-учёных и «вредителей»-инженеров выгоднее использовать в качестве интеллектуальных рабов, а не расстреливать, как призывал двумя годами ранее, после «Шахтинского дела», В. Маяковский:
Пускай
статьи
определяет суд.
Виновного
хотя б
возьмут мишенью тира…
Меня
презрение
и ненависть несут
под крыши
инженеровых квартирок…[974]
Тогда поспешили и через 2 дня после публикации этого стихотворения пятеро из одиннадцати приговорённых к «высшей мере социальной защиты» «вредителей» были расстреляны. Но спохватились быстро. О судьбе остальных рассказал Л. Треппер, тогда студент факультета журналистики Коммунистического университета национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского, будущий советский разведчик, организатор и руководитель советской разведывательной сети в Западной Европе, известной как «Красная капелла»:
«1 мая 1934 года я был в Казахстане во главе делегации иностранных коммунистов. В Караганде нас принял местный партийный руководитель, поехавший с нами на осмотр города…
В нашу честь был организован большой вечер дружбы. Вместе с нами сидели партийный секретарь и какой-то полковник НКВД. Он указал нам на четырех хорошо одетых мужчин, явно принадлежавших к дореволюционному поколению.
– Вот наши инженеры, – сказал полковник. – Они руководят эксплуатацией шахт. Со временем Караганда станет вторым угледобывающим районом Советского Союза.
Когда эти четыре инженера представились и я узнал их имена, то чуть не свалился со стула: в 1928 году одиннадцать инженеров были обвинены во вредительстве и казнены после судебного процесса, наделавшего в Советском Союзе много шуму. И вдруг четверо из них стоят передо мной! Я поворачиваюсь к полковнику НКВД и говорю ему:
– Послушайте, по-моему, это главные обвиняемые по шахтинскому процессу!
– Вы правы, это именно они…
– Но ведь их приговорили к смертной казни, и мы думали, что приговор приведен в исполнение…
Выдержав небольшую паузу, мой собеседник сказал:
– Видите ли, расстрелять кого-нибудь стоит не так уж дорого, но поскольку все они исключительно компетентные в своем деле люди и возможность их использования мы считали вполне реальной, то привезли их сюда и сказали им: «Под вашими ногами залегают огромные запасы угля… Наш Карагандинский бассейн может и должен стать, после Донбасса, вторым угольным центром Советского Союза. Все зависит от того, как вы возьметесь за дело. В общем, выбирайте одно из двух: либо вы добиваетесь успеха – и ваши жизни спасены, либо…» Эти четверо приехали сразу после процесса, – добавил человек из НКВД. – Они свободны и выписали к себе свои семьи…
Значит, инженерам, приговоренным к смерти за «вредительство», доверяли эксплуатацию второго по своему значению угольного бассейна Советского Союза!»[975]
В 1930 г. органы ОГПУ действовали уже более прагматично и процесс рождения всё новых и новых шарашек развивался весьма бурно.
«Зам. Председателя ОГПУ И. А. Акулов и начальник ЭКУ С. Н. Миронов 7 сентября 1931 г. доложили Л. М. Кагановичу по вышеуказанному запросу Г. К. Орджоникидзе, что конструкторские бюро при ОГПУ были созданы и работали в Москве, Ленинграде, Западной Сибири, Ростове-на-Дону. В записке было указано, что в бюро работают: 74 шпиона, 9 террористов, 98 руководителей организаций, 44 диверсанта, 14 членов промышленных партий, 184 контрреволюционера».[976]
Уже к началу 1932 г. в «химических шарашках» ОГПУ
«планировался запуск полузаводской установки нового, полученного в Союзе, отравляющего вещества «капсицина». Свойства – мгновенное действие на слизистые оболочки носоглотки и верхние дыхательные пути, приводящие к удушью и обморочному состоянию. Лабораторно были получены образцы аналогов кантаридина – вещества кожно-нарывного действия. Был полностью разрешён вопрос способа производства одного из важнейших ОВ – хлорацетофенона. Был получен лабораторным путём фтористый иприт».[977]
Кроме «собственно химии» работы велись и в области техники использования ОВ. И был разработан весьма оригинальный способ их «доставки» противнику на поле боя.
«Спроектирована и изготовлена опытная партия пуль для жидких отравляющих веществ. Назначение пули – увеличение огневых средств борьбы с броневыми закрытиями для пехоты и кавалерии путём отравления ОВ поверхностей и закрытых помещений и заражения окружающего воздуха. Проводились испытания».[978]
Любопытно отметить, что аналогичные работы были начаты в Германии только в начале 1944 г.[979]
Работа этих шарашек не только не прекратилась ко времени начала работы Жоржа в США, но только расширялась. 31 марта 1939 г. Политбюро решает вопрос об ассигновании средств ОКБ НКВД СССР. На цели разработки отравляющих веществ было выделено 1750000 рублей.[980]
Кроме «химических», в структуре НКВД были и «биологические» шарашки. Например, на озере Селигер, на острове Городомля.
«Посмотреть на редкостный по красоте остров Городомля непросто. Впрочем, это преодолимо. Кто помнит картину «Утро в сосновом лесу», тот знаком и с островом Городомля:
06.25. Шишкин И., Савицкий К., «Утро в сосновом лесу», 1889 г. х.,м., 139×213 см., Третьяковская галерея, инв. № 841.[981]
Разумеется, надо мысленно снять с нее медведей, которые были пририсованы кистью К. А. Савицкого и которые на том острове не водились). Дело в том, что до революции этот остров был популярным местом отдыха российской творческой интеллигенции. А вот потом его приспособили для существования интеллигенции научно-технической секретной направленности. В 1936–1941 годах это были военные биологи…».[982]
Нельзя не вспомнить и о знаменитой лаборатории Майрановского в
«12-м Отделе ГУГБ НКВД СССР. В составе этого отдела <он> с 1937 по 1951 гг. руководил токсикологической лабораторией («Лабораторией-X») – специальным подразделением, занимавшимся исследованиями в области токсических веществ и ядов».[983]
Исследования проводились на людях, а результаты внедрялись в практику операций по ликвидации
«неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937–1947 годах и в 1950 году, используя для этого яды».[984]
Понятно, что «неугодные лица» не перестали появляться на политической арене и позже.
Химия не для жизни
Не вдаваясь в детали истории «практики операций по ликвидации» отмечу лишь, что эта событийная цепочка не оборвалась в 1950 году и, очевидно, продолжает развиваться и в наши дни. Конкретные правительства меняются, меняются даже общественно-политические системы, уже давно нет ни НКВД, ни СССР, но испытанные методы борьбы сохраняются в арсенале спецслужб.
Да, появились «высокоточные ракеты» (операция по уничтожению генерала Дудаева), но ни нож, ни пистолет, ни яд из этого арсенала не списаны как «устаревшие». Об этом недвусмысленно свидетельствует пример ликвидации чеченского террориста Доку Умарова в 2013 году.
27 сентября 2017 года появилось сообщение:
«Президент России Владимир Путин дал команду уничтожить последний боеприпас химического оружия, передает корреспондент «Газеты. Ru»».[985]
И при этом назвал химическое оружие «варварским смертоносным оружием».[986]
По странному совпадению в тот же день, через полчаса после этого сообщения, было объявлено, что
«ФСБ России сообщила об обнаружении в горной местности на территории Ингушетии захоронения главаря северокавказского бандподполья Доку Умарова».[987]
Странность этого совпадения состоит в том, что ранее сообщалось:
«Директор ФСБ России Александр Бортников признал, что Доку Умаров был ликвидирован российскими спецслужбами… Подробности операции в Национальном антитеррористическом комитете сообщить отказались».[988]
Но подробности приводились (разумеется, «неофициальные»):
«Якобы лидер боевиков приехал с инспекцией на одну из зимних баз в Чечне, и там ему в еду подложили отраву».[989]
Это подтверждается такими сведениями (опять-таки, из «конфиденциальных источников»):
«недавно обнаруженные в Ингушетии останки Умарова перевезли в Москву «с особыми мерами предосторожности из-за их высокой токсичности». «Экспертиза подтвердила, что останки принадлежат Умарову», – отметил источник.»[990]
Так что химическое оружие – это «варварское смертоносное оружие», а «отрава» – одно из спецсредств ФСБ. Что и подтвердил президент международной ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа» Сергей Гончаров:
«Если экспертиза обнаружила отравляющие вещества в останках Умарова и его подельников, то значит, они действительно были отравлены, и это определенная заслуга спецслужб, которые этим занимались».[991]
В этом признании ветерана ФСБ употреблено слово «спецслужбы» во множественном числе. Если это не оговорка, то какие другие спецслужбы могут использовать в своей практике яды? Сегодня выбор невелик – либо СВР, либо ГУ ГШ.
СВР – преемница ПГУ МГБ-КГБ. Обратимся к свидетельству его авторитетного ветерана – генерал-лейтенанта в отставке Николая Сергеевича Леонова.
Но, прежде чем говорить по существу, запомним такое заявление 90-летнего ветерана:
«Я считал главным делом своей жизни всё-таки всегда говорить правду»[992]
А по существу Николай Сергеевич ответил на следующий вопрос интервьюера:
«Последний маленький вопрос про химическое оружие… Потому что тут в одном интервью один из разработчиков <«Новичка»>, по-моему как раз Мирзаян,[993] он упомянул, что при КГБ тоже была специальная лаборатория, в которой в том числе разрабатывались такие ядовитые вещества, и даже с химическим оружием они работали… Вы не слышали что-нибудь об этом?»[994]
Ответ ясный и категоричный:
«Я никогда ничего об этом не слышал. Ни на служебных закрытых совещаниях… Ну, надобно всё-таки сказать, что я семь лет был заместителем начальника разведки, причём занимался и нёс ответственность за работу разведки во всём Западном полушарии!.. Ничего подобного я никогда не слышал. Ну, сейчас говорунов столько развелось, и любителей покрасоваться где-то перед камерами или перед микрофонами, что иногда диву даёшься…»[995]
Учитывая сказанное Николаем Сергеевичем о «главном деле» его жизни, можно подумать, что «при КГБ», в отличие от МВД, никогда не было лаборатории, подобной лаборатории Майрановского. Или, если уж совсем буквально понимать сказанное, заместитель начальника разведки КГБ о ней «никогда ничего» не слышал.
06.26. Н. С. Леонов: «Я никогда ничего об этом не слышал».[996]
Правда, Николай Сергеевич припомнил, что «последним доказанным и признанным эпизодом этой категории было убийство Степана Бандеры».[997] Но Бандера был убит при помощи пистолета-шприца с цианистым калием,[998] а Майрановский работал с органическими ядами (рицин!). Значит, этот пистолет и его снаряжение разработано не в МВД, а всё-таки в КГБ, организовавшем убийство Бандеры. И, значит, всё-таки была там какая-то спецлаборатория, изучавшая и разрабатывавшая яды, о которой «никогда ничего» не слышал всегда, по его утверждению, говорящий правду, генерал-лейтенант КГБ.
Но в данном случае нужно учесть, что в его возрасте даже искреннее желание «всегда» быть правдивым может оказаться неосуществимым – память в 90 лет порой подводит даже таких интеллектуалов, «выдающихся русских мыслителей и государственных деятелей», как Николай Сергеевич.
Да и вряд ли во время своей службы Николай Сергеевич внимательно изучал архивы своего ведомства. Так что можно поверить, что он не знал такого документа 1947 года:
"Зам. начальника ПГУ МГБ СССР
полковнику тов. Короткову
Рапорт.
В здании нашего Генерального Консульства в Нью-Йорке, расположенного по адресу: 7 East, 61 street в 1941–42 г.г. мною, по распоряжению резидента «Луки», был сделан тайник, в котором резидентура хранила присланные из Центра по спецзаданиям следующие предметы: взрывчатые вещества, часы-взрыватели, яды, оружие.
В 1943 году по распоряжению резидента «Максима» мною из тайника были вынуты и уничтожены взрывчатые вещества (около 10 фунтов).
В тайнике после моего отъезда из Нью-Йорка в конце 1944 года оставалось: специальный бесшумный пистолет «Маузер» с патронами, часы-взрыватели, яды, трость-шпага.
О содержимом тайника и его расположении, кроме меня, знали «Максим» и «Лука». Тайник был расположен в верхнем этаже кухни при столовой Генерального Консула, в правом посудном шкафу, 4-я или 5-я дверь шкафа под нижней полкой к полу.
План тайника прилагаю.
2 июня 1947 годаНач-к отделения 2-Б ПГУ МГБ СССРмайор Прудников.»[999]
Этот рапорт относится к самому началу деятельности созданного Постановлением СМ СССР № 1789–470сс от 30 мая 1947 г. Комитета Информации,[1000] принявшего к руководству разведку МГБ и, естественно, ответственность за использование ядов и «спецприспособлений» типа «трость-шпага» в резидентурах ПГУ МГБ.
При этом вскрылись как старые проблемы, так и возникли новые – слияние всех разведывательных спецслужб в единый КИ породило «организационную неразбериху» и в Москве, и в резидентурах:
«26 июля 47 г. «Степану» в Н-Й сообщили, "что наши попытки точно установить место тайника, были ли изъяты находившиеся в нем предметы, кем и когда, не привели к положительным результатам. «Максим» и «Май» знали якобы только то, что имеется тайник, но когда было изъято его содержимое, им неизвестно. Такой же информацией располагает и известный Вам «Леонид». "Борис" уверяет, что яды и бесшумный пистолет были изъяты из тайника и хранятся в Вашем сейфе. О трости, в которую была вмонтирована шпага, он ничего не знает. Как видите, из-за плохой организации во время передачи контор при смене руководителей дело крайне запуталось».[1001]
Конечно, все эти «запутанные» дела давно минувших дней к сегодняшней работе СВР отношения не имеют. Но, понимая, что СВР – «генетический преемник» КГБ, забывать о них не стоит…
Что же касается ГУ ГШ, то смутная история покушения на Скрипалей не позволяет уверенно исключить и его из числа спецслужб, использующих в своей работе яды «в оперативных целях».
Разумеется, все подобные операции, вне зависимости от того, какая именно спецслужба их проводит, требуют – и всегда требовали! – весьма специфического информационного обеспечения, которое в 30-е – 40-е годы должна была предоставить разведка НКВД. И привлечение к добыванию такой информации квалифицированного помощника из ГРУ было совсем не лишним.
Я не знаю, что именно «навешивали» на эвереттических двойников Жоржа коллеги из НКВД-НКГБ-КГБ «в нагрузку» к заданиям ГРУ в тех ветвях альтерверса, где он был вынужден сотрудничать с ними.
Не знаю, как они воспринимались и как выполнялись. Да и «сами Жоржи» в этих ветвях чаще всего не знали о конечном потребителе получаемой ими информации. Но уверен, что психологическая нагрузка на них в этих ветвях была много тяжелее, чем в «чисто грушных» ветвлениях альтерверса, описанных В. И. Лотой.
