Юлия Мидатовна Аметова
Наследство огня
Светит огонек.
– Держись за меня, твоя княжеская светлость Дарион Нагорно-Рошаельский! – проревел змей грозным, гудящим голосом. Тьма преисподняя, чудище говорит на человеческом рошаельско-пилейском языке, да еще называет его полным титулом! Змеиная голова приблизилась, желтые глаза разгорелись, длинный язык забегал по острым зубам длиной чуть не в локоть. Девушка вскрикнула, схватилась за кафтан Дариона, а он прижал ее к себе, прыгнул и с размаху упал на шевелящуюся чешуйчатую шею.
Желтая бурлящая жидкость залила полуразрушенную площадку и потекла вниз по склону. Пар клубился над ней, поднимался к вершинам скал и расплывался над горами. Дарион обхватил ногами в сапогах змеиную шею, девушка в страхе поджала босые ноги над огненным потоком и вцепилась в чешую, Дарион прижал ее к себе и схватился за змеиные рога. Синее чешуйчатое тело выгнулось и рванулось вперед. Что-то сверкнуло под ногами, хлопнуло и развернулось по обе стороны змеиной спины, заслонив солнце. Крылья! Пара ярких сине-голубых крыльев била по воздуху, поднимая чудовище над склоном, по которому разливались волны густой золотистой жидкости. Сверкающий поток заливал склон и широкой рекой выливался на луг, покрывая позолотой залитую кровью траву.
Но ведь это живой огонь! Вот о чем говорилось в легендах летунов о сотворении мира, в преданиях Кортола и Рошаеля, в Священной Книге горных мастеров! Громовая гора – одно из мест исхода перворожденных! И перворожденный здесь – летучий змей с крыльями, умеющий говорить на человеческом языке! Но много ли их там?
– Я один, твоя княжеская светлость! – не поворачивая головы, прорычал змей. Как он понял, тьма преисподняя?
– Я слышу то, что ты думаешь!
Ну, это уже через край! Мыслеслушатель длиной, по меньшей мере, в тридцать локтей! Капли живого огня срывались с крыльев, осыпая седоков золотыми блестками, гибкое змеиное тело изгибалось в воздухе, взмывая вверх и ныряя, как будто пробуя свои силы.
Пилейские воины заметались по лугу, забираясь на спины перепуганных ящеров, и не оглядываясь, помчались по ущелью к границе. Змей пустил им вслед струю огня, которой позавидовал бы любой воин-дракон, и пилейцы прибавили ходу. Несколько красно-зеленых бойцов спрятались в маленькой полуразваленной крепостце у дороги – двести лет назад она называлась Отбитой – он пустил струю и туда, спалив крытые деревянными плашками крыши двух башен. Дарион вцепился в змеиные рога, придерживая девушку впереди себя на шее змея. Синие крылья хлопали за их спинами, ветер с запахом гари бил в лицо, а змей то набирал высоту, то стрелой летел вниз, выпуская огненные струи. Да что он, стряхнуть их с себя решил, что ли? Надо его успокоить!
Но не успел Дарион сосредоточиться и начать петь, как змей изогнулся и с разгона лихо сел на луг между Каменкой и горой, ловко сложив вдоль туловища сверкающие крылья. Полет закончился.
Глава десятая. Князья старого и нового времени
Дарион отпустил змеиные рога и спрыгнул с шеи чудовища. Голубой камень грел кожу под рубашкой, ноги отлично слушались его. Скорее к провалу, надо рассмотреть живой огонь! Такого же никогда не бывало – мыследей-исследователь видит настоящий исход, а ведь исхода перворожденных не было почти две тысячи лет! Или в последние двести лет были? Неважно, научное наблюдение лишним не бывает! Гремя шпорами и стуча каблуками, он побежал вдоль реки туда, где с высоты площадки лился густой золотой поток. Вот он какой, живой огонь! Сверкающие волны набегали одна за другой, горячий пар распространял непривычный острый запах. Поток живого огня становился все мощнее и шире, заливая весь луг между горой и рекой и подбираясь все ближе к берегу. Какой же он горячий, от него так и пышет жаром! Но перворожденным не вредил этот жар, вот и синему змею он как будто нипочем. Чудовище сидело под уцелевшим обрывом, свернувшись кольцом, расправив крылья, и старательно вылизывало чешую длинным гибким языком. Желтые глаза светились ярко, как живой огонь, чешуя блестела, сверкающие крылья слегка помахивали.
Но огонь зальет поле боя, то самое, которое Дарион видел сверху, а на нем до сих пор лежат раненые и убитые! От крепости их отделяет Каменка, а от горячей волны живого огня – ничего. Срочно надо переправить их хотя бы за реку! Где сотник, где десятники? А, вот они! Раненный в руку сотник, тяжело опираясь на стремя, стоял возле своего серого ящера, шустрый паренек, которого Дарион приметил сверху, держал под уздцы еще двух скакунов. Князь Ленорк в своей роскошной кольчуге с золочеными бляхами лежал без сознания ближе к берегу. Шлем скатился с его головы, а в трех глубоких черных бороздах, видневшихся между правым плечом и шеей, скапливалась темная кровь. Дарион приложил палец к шее князя – живой, сердце стучит, хорошо! Шагах в двадцати лежал в разорванной когтями ящера кольчуге изуродованный до неузнаваемости мертвый старшина. Его многоног пасся рядом с двумя ящерами-тяжеловозами, качая рогами и косясь на горячий поток. Еще десяток раненых в грязных, изрубленных доспехах, сбились в кучку, держась друг за друга и беспокойно оглядываясь на живой огонь, остальные стояли, будто чего-то ждали. До потока живого огня оставалось не больше двадцати шагов. Почему никто ничего не делает? Или им команда нужна? Ну, так они получат команду!
– Отряд, слушай мою команду, тьма преисподняя! – закричал Дарион, не давая бойцам усомниться в том, что он имеет право отдавать распоряжения – Ты, ты, и вы трое, поднимайте тех, кто не может идти, кладите на ящеров и везите через реку. Вы двое – заберите князя Ленорка! Кто старший?
– Сотник Рейт из Растеряй-городка! – с отозвался великан с серым ящером.
– Идти можешь? Собери всех ходячих, и у камней быстро переходите Каменку вброд, покойников заберем потом!
– Будет сделано, Князь-под-горой!
– И срочно пошли человека в Нагорную, пусть пригонят все телеги, какие найдут, возить раненых! И кто у вас целитель или домашних лечит, всех немедленно сюда! – продолжал Дарион.
– Будет сделано! Эй, Зентин, быстро в крепость!
Долговязый знаменосец помчался к крепости со всех ног, остальные без единого слова бросились исполнять, как будто всю жизнь мечтали повиноваться приказам неизвестного командира. Впрочем, горячий золотистый поток, затопляющий луг, подкреплял приказы вполне убедительно. Здоровые бойцы грузили на ящеров тех, кто не мог идти, собирали с травы брошенное оружие, и шли по камням через реку. Дарион тоже подхватил с земли короткий всаднический меч, бой еще мог начаться снова.
Ходячие раненые устремились к броду, и, держась друг за друга и за ящеров, вошли в воду, тут же разлившуюся, будто весной в половодье. Ну скорей, скорей! Сейчас живой огонь подойдет к берегу!
Огибая кочки и кусты, вязкий желтый поток разливался по лугу, закручиваясь воронками вокруг одиноких деревьев, кружась у кустов, заполняя ямы и канавы. Пар поднимался над ним, распространяя горьковатый запах. Если он вольется в русло реки, пар от воды наверняка всех обожжет! Как остановить живой огонь в месте исхода? Дарион не знал, этого не было ни в научных трудах, ни в сказаниях, ни в песнях. Может быть, помогут способности повелителя вещей? Но если это живой огонь, он должен нести в себе жизнь, значит, нужны способности мыследея! Или и то, и другое вместе? Так, шлема на голове нет, передавать мыслесилу ничто не мешает, теперь сосредоточиться! До огня уже не больше десяти шагов, а бойцам надо хотя бы четверть часа, чтобы перевезти лежачих, перевести ящеров и перейти самим. Он прижал голубой камень к груди. Нет, этого мало! Надо петь, надо танцевать, и не ему одному!
– Подожди меня, Князь-под-горой! Я помогу! – услышал он за спиной. Огромные восторженные черные глазищи в мохнатых ресницах, черные кудри выбились из косы… Да это же его спасительница, он совсем про нее забыл! А она бежит босиком чуть ли не по живому огню! Совсем с ума сошла!
– Танцевать умеешь?
Что за ужас на лице?
– Но это запрещено, у нас нет танцев…
В Нагорном Рошаеле, на родине лучших танцоров королевства, нет танцев? Не может такого быть!
– Кто запретил? Почему?
– Княжеский указ запрещает и мыследеяние, и танцы, – быстро проговорила девушка. – За мыследеяние полагается смертная казнь ящерной плетью и тому, кто сам мыследей, и всем, так и сказано, участникам действа, без различия пола, возраста и звания. И за танцы то же самое…
Ящерной плетью засекают насмерть за спасение и за веселье!
– Чей указ, какой князь это приказал?
– Дарот Великий, после того, как победил пилейцев!
Как он сразу не догадался? Единственный князь в Нагорном Рошаеле, который мог запретить мыследеяние, это братец Дарот! Знал, что Дарион усиливал мыследеяние танцами, и запретил их тоже! Как только рука у него поднялась подписать такой указ? А очень просто поднялась. Увидел, что под горой все успокоилось, пилейцы больше не вернутся, а Дарион то ли спит, то ли без сознания, Дарот тут же объявил старшего брата погибшим в бою. А чтобы брат не вернулся хотя бы случайно, запретил то, что могло вернуть его к жизни, и присвоил его победу. Дарот Великий! Ну, больше этого не будет, во всяком случае, Дарион Нагорно-Рошаельский сделает все, чтобы не было!
– Что хочешь делай – топай, хлопай, пой, только попадай в такт! – распорядился он. Танцевать придется одному, но это ничего, можно усиливать мыслесилу голубым камнем, тем более, что на Громовой она всегда хорошо работала, наверное, потому, что это место исхода. Ну, вперед! «Рошанскую двойку», простецкий танец на два шага с дробью, да так, чтобы каблуки отлетели!
– Кабы мы живали сами
Да на небе вверх ногами
Мы бы по морю ходили
Да по полю бы поплыли.
Ноги сами вспомнили знакомые движения «двойки», руки поднялись, прищелкивая пальцами, каблуки глухо застучали по неровной земле, попадая то на кочки, то в ямы. Здоровые и раненые смотрели во все глаза, не понимая, что это такое и зачем нужно плясать на поле боя. Не переставая петь, Дарион двинулся навстречу золотому потоку. Поток живого огня выгнулся и замер, вздымаясь волной навстречу одинокому танцору, клубы пара плыли в солнечных лучах, горький запах витал над ними.
– Кабы речка закипела,
Тут бы нам уха поспела,
Нет веселья без вина
Пей до дна!
Живой огонь, текущий потоком с горы, остановился и собрался в золотое озеро, занявшее почти весь луг между Каменкой и обрывом. Так, остановился, но этого мало, надо отвести его в сторону. Танец продолжался, по золотому озеру побежали мелкие волны, и живой огонь разлился в стороны двумя потоками. Ручьи, текущие с горы, закружились водоворотами вокруг камней и кочек, впадали в эти потоки, и оба они текли к реке, теперь далеко огибая брод и переправляющихся людей. Отлично! Плохому танцору всегда сапоги жмут, а хороший и по горячим углям спляшет! Раненые закричали и зашумели, огромный сотник, кажется, что-то сообразил, схватил копье и застучал древком в землю в лад стуку каблуков. Девушка запела и захлопала в ладоши, не сводя с Дариона влюбленных глаз. Нашла, когда глазеть! Молодой князь, которого уже переправили через реку, пришел в себя, полулежа на спине ящера, и смотрел удивленно. Две реки живого огня растекались все дальше, обходя переправу.
– Переходите, пока я его держу! – крикнул Дарион, переводя дыхание. – Быстро, тьма преисподняя! И дальше от берега уносите раненых!
Князь Ленорк снова закрыл глаза, кажется, потерял сознание. Бойцы принялись переносить на руках и перевозить на ящерах тех, кто не мог идти. Ну, ничего, только бы переправиться, а там придет помощь из Нагорной, и можно будет лечить! Как только обойтись без помощников-мыследеев, тут же раненых человек двадцать? Ну ладно, кто-то же найдется, а как избежать тех кар, которые обещаны в указе братцем Даротом, он придумает потом.
Дарион танцевал и пел, пока сам не перебрался на другой берег реки вместе с девушкой и сотником Рейтом. Первые языки живого огня лизнули воду реки, над водой поднялся пар, а потом золотистая жидкость начала заполнять речное русло, густея и застывая на глазах. Вот, оказывается, как это бывает – исход перворожденных! То есть одного перворожденного, но невелика разница. Наконец все перешли Каменку, а раненых отнесли подальше от берега. Дарион остановился и перевел дыхание. Тотчас перед ним появился великан-сотник Рейт, опирающийся на копье.
– Все бойцы Нагорной крепости благодарят тебя, славный и почтенный Князь-под-горой! – торжественно заговорил он, с трудом кланяясь Дариону. – Спасибо тебе, Князь-под-горой, за победу и спасение! Не зря мы тебя всегда ждали и надеялись на тебя!
Князь-под-горой? Это он, что ли? Дарион уже слышал что-то такое, когда девчонка пыталась его разбудить, кажется, была у нее такая песня, но откуда все это взялось, тьма преисподняя? А Рейт уже повернулся к девушке, на этот раз без поклона.
– И тебе, Нарика, спасибо! Жаль, отец твой тебя теперь не видит…
Так девушку зовут Нарика? И она кудрявая, черноглазая, ростом только на ладонь ниже Дариона, и способности мыследеи у нее есть, и дар повелительницы вещей… А не родственница ли она? Не далекая ли правнучка Дарота? Ту девчонку, которую пришлось срочно выдавать с ребенком замуж в деревню, тоже звали Нарикой, а в Нагорном Рошаеле даже в простых семьях имена передаются из поколения в поколение. А что за девушка эта далекая правнучка, загляденье! Грязная, измученная, в изорванной рубашке, с засыпанными землей и пылью волосами, все равно красавица! И откуда только взялась такая храбрость – ночью помчалась на гору, добежала, предупредила его… Тьма преисподняя, стоило простоять двести лет под горой, чтобы дождаться такую! А как она на него смотрит, да еще что-то объясняет…
– Это песня такая старинная, про то, как Князь-под-горой спит веками, но когда наступит время, он проснется, чтобы защитить Нагорный Рошаель. Я вчера ее тебе пела, а ты проснулся и сказал, что ты не Дарот.
– А кто ты на самом деле? – высунулся из-за спины огромного сотника шустрый парнишка-ополченец, держащий ящеров.
– Диго, отставить разговоры! – прикрикнул сотник, но видно было, что он, как и шустрый Диго, и Нарика, и раненые, сидящие на ящерах, тоже хочет все узнать до конца.
– Я Дарион, князь Нагорного Рошаеля.
Никто не удивился, слушатели согласно закивали головами, будто восприняли и его появление, и звание, как должное.
– Настоящий Князь-под-горой! Смотрите, все так и получилось, как в песне поется! – объявил Диго с таким довольным видом, как будто сам сложил эту песню и предсказал появление князя-защитника.
– Встанет грозный князь,
В небе голова,
Сердце горячо,
А душа жива…
– пропел он. – Когда совсем худо стало, ты вышел из-под Громовой горы и всех спас вместе со своим змеем! А мы и не знали, какое у тебя оружие! Это ведь он и есть?
Ну вот, змея уже считают его собственностью и даже оружием, а он сам не знает, что это такое вылезло из-под горы, как не знает и почему он сам окаменел на двести лет. Впрочем, Дарион не спешил их разубеждать, пусть верят, пока он сам ничего себе не уяснил. А где этот перворожденный? Змей уже вылизал крылья и сидел, глядя немигающими желтыми глазами на золотое озеро, разлившееся по берегу Каменки. Живой огонь еще вытекал из провалов и трещин, но уже не парил, и не испускал горький запах, а замедлил течение, постепенно остывая и густея на открытом месте.
Дарион уже видел такую желтую грязь, застывшую тысячи лет назад на месте исхода перворожденных людей. Это место нашли еще в его прежней жизни, в годы его учения. Тогда мыследеи рошанского Училища Мыследеяния считали, что исходов перворожденных больше никогда не будет. Последние исходы были еще до знаменитой войны с повелителями вещей около полутора тысяч лет назад, и, похоже, с тех пор перворожденных нигде не было, иначе теперь хоть кто-нибудь понял бы, что происходит. Но почему Громовая гора проснулась после многовековой спячки именно сейчас? И почему Нарика, которая не раз ходила с семикрылами на Громовую гору, смогла разбудить его только теперь? И еще одно! Почему двести лет назад змей пополз под землей к Нагорной крепости? Что он хотел сделать?
– Я хотел помочь тебе, твоя княжеская светлость, – прорычало чудовище.
Кажется, вопросы змею можно вообще не задавать, он и так слышит мысли. Но в чем он хотел помочь? Если в войне с пилейцами, то врагов возле крепости не было! Он что, не понимал, куда ползет, когда половину горы сдвигал?
– Там был князь Дарот, я знал его мысли. – прорычал змей. – Он хотел твоей смерти, он надеялся, что пилейцы разобьют твой отряд, поэтому не давал приказа войску идти тебе на помощь. Я хотел тебе помочь, вот я и начал на него гору двигать.
Гору двигать? Ну, это змей перестарался, конечно. Но мысли Дарота вовсе не новость. В памяти Дариона всплыло худощавое молодое лицо с черными глазами, так похожее на его собственное. В детстве их различали только по росту, а когда они повзрослели, их часто путали. Да и что такое разница в год? Вот только для княжеских сыновей она решает все. А Дарот всегда завидовал старшему брату, хотя сам мог во многом преуспеть. Но своего пути не искал, а всегда хотел именно того, что было у Дариона – именно таких способностей мыследея, точно таких же военных успехов и того же положения старшего сына в княжеской семье. Потому и не пришел брат к нему на помощь, потому и появился пресловутый указ, и запрет на мыследеяние и танцы! Дарот прожил всю жизнь, боясь возвращения брата, видя в каждой плясовой или лечении мылесилой угрозу своей власти. А ведь Дарот был тоже на редкость даровит, только способности его были другие. Управляющий хозяйством или старшина Нагорной крепости из него мог получиться куда лучше Дариона, но Дарота его не радовало. Он завидовал и добивался своего теми способами, какими мог, а цена оказалась велика не только для него самого, но и для княжества. Но больше Нагорный Рошаель за его зависть платить не будет!
Скрип и громкие женские голоса отвлекли Дариона от размышлений. От Нагорной крепости спускались к реке тележка и княжеская карета на огромных колесах, а три телеги, нагруженные одеялами и горшками, катились из деревни через мост. Хозяева нахлестывали многоногов, торопились на помощь. Вот они замедлили ход и остановились возле раненых. Две деревенских хозяйки в вышитых рубахах, с заплаканными лицами, похожие друг на друга, как отражение в зеркале, только с разницей в двадцать лет, вытащили из передней тележки большой горшок с подозрительно пахнущим горячим варевом и понесли к раненому князю Ленорку, лежащему на пригорке с закрытыми глазами. За ними невысокий крепкий парень тащил рыжее деревенское одеяло из семикрыловой шерсти.
– Давай, Ирта, пока не остыло, князя лечи в первую голову! И не глазей по сторонам, а то много сейчас набежит желающих! Отца нет, кормить нас некому, так не зевайте, поворачивайтесь! А ты, Хорт, одеяло ему, одеяло! Вот зятя-то Огонь послал, ничего не умеет! – подгоняла деятельная деревенская тетка. Она огляделась по сторонам и, увидев Нарику, бросилась к ней и ухватила за рукав.
– А ты здесь что делаешь, Рика? Отец погиб, а ты ночь прошлялась, неведомо где! Мужики кругом, а моя дочь – в рваной юбке, босая! Ступай домой! Мало того, что отец из-за тебя погиб, так ты и огненных дней не начавши, уже с любовником!
Это еще что за вздор со всех гор? И вообще это кто? Мамаша Нарикина, что ли? Девушка покраснела до слез и дернулась, пытаясь освободиться.
– Да ладно, тетя Рина! – вмешался зять. – Лучше скажи, князя Ленорка кто раздевать будет? Слуг из крепости ждать или мне самому?
– Сам раздевай, Хорт! – ответила за женщину ее молодая копия по имени Ирта, должно быть, ее вторая дочь. Она помешала в горшке палочкой, и гнусный запах поплыл над рекой. Дарион поморщился.
– А ну, тихо! Чем князя Ленорка лечить собрались, отвечайте!
– А ты кто такой, чтобы княжеское лечение знать? – возмутилась тетка.
– Мам, тише, это сам Князь-под-горой! – вставила Нарика, выдернув, наконец, рукав из материнских пальцев.
– Здравствуй, твоя княжеская светлость! – быстро поклонилась Ирта. – Средство верное, все его знают! Две кружки листа средилетнего, носатихи помета одна кружка, два яйца хвостатовых, да еще шерсти, с семикрыловых куколок нащипанной, и того нароста, что у них на когтях бывает, по целой горсти, все в кипятке заварено!
– Мы много сварили, всем хватит! – вставил Хорт.
Все умные мысли мгновенно вылетели из головы. Тьма преисподняя! Они что, собираются этим лечить раненых? Прямо здесь, на лугу, где живой огонь в любой миг может политься снова? С ума посходили! И этим их средством они в лучшем случае ничего не смогут сделать, а в худшем уморят, загонят заразу в раны и будут удивляться, что раненые умирают от лихорадки!
– Эй, люди, слушать приказ! Это я говорю вам, Князь-под-горой! – крикнул он. Они боятся мыследеяния, но князя из песни послушаются непременно. – Грузите раненых, кто на ногах не стоит, на телеги, на ящеров, и везите всех в крепость! Хозяйка Рина, немедленно вылить все из горшка, хозяин Хорт – накопать разбоевника и одолеи по два ведра корней и средилетнего листа ведро набрать, это тоже неси в крепость. Рейт, пошли часовых к Отбитой и к воротам Нагорной! Четверых, кто не ранен, поставь у провала в горе. Диго! Приведи мужиков из деревни человек десять с лопатами, отводные канавы сделать от горы до берега. Скажи, что Князь-под-горой приказал. Остальные, кто на ногах, за мной!
Дарион зашагал в гору, к воротам Лучниковой башни, над которыми раскинул крылья каменный огневик. Теперь надо срочно лечить мыслесилой, но один он с двадцатью ранеными не справится, тут никакой мыслесилы не хватит, даже с голубым камнем. Надо соединять мыслесилу, зря он писал свой трактат, что ли? Кто тут еще имеет дар целительства? Он посмотрел поверх голов идущих людей. Даже если спросить, никто не скажет, они своих талантов не знают, и боятся узнать. Но есть средство определить хотя бы просто большую мыслесилу! Где этот чудо-змей? Как там у него с мыслеслушанием на расстоянии?
Оказалось, что на расстоянии у змея с мыслеслушанием не хуже, чем под горой. Тотчас захлопали крылья, горьковато запахло живым огнем, перворожденный змей опустился на траву и пополз рядом, глядя на Дариона то одним, то другим огромным глазом. Дарион сосредоточился на мыслесиле, стараясь думать медленно и четко.
«Змей, ты мысли слышишь у всех одинаково или у некоторых они сильнее?»
– Слышу всех, некоторых лучше других, вот как тебя, твоя светлость, – пророкотал змей.
Так, мыслесилу он различит, теперь что он вообще понимает?
– Я все понимаю, я научился говорить еще до того, как заснул вместе с тобой, твоя светлость.
Все понимает, отлично. Если бы Дарион был мыслеслушателем, он мог бы тоже слушать мысли змея, и разговор был бы полностью тайным. Но и как сейчас, тоже неплохо, вряд ли кто поймет, что он задумал.
«А теперь пролети над всеми, кто тут идет и едет, да пониже, и крыльями хлопай погромче. Скажешь мне потом, чьи мысли сильнее и будут слышны лучше, понял?»
– Понял, твоя княжеская светлость!
Змей взмахнул блестящими крыльями, сверкнул на солнце вычищенной и вылизанной чешуей и свечой взлетел в небо. Дарион, прикрывшись от солнца рукой, смотрел, как он кувыркается над лугом и горой. Наконец, змей сделал пару кругов, забираясь повыше в небо, разогнался, помчался следом за вереницей телег, ящеров и ополченцев. Крылья захлопали над головами, горький запах живого огня ударил в нос, гибкий змеиный хвост закрутился в воздухе, пугая ящеров. Ящеры заревели, раненые закричали, прикрывая головы руками, здоровые ополченцы выхватили мечи.
– Стой, змей, стой! Опять перестарался! – Дарион замахал руками. Змей сделал петлю в небе, медленно пролетел еще раз над людьми и, плавно опустившись на траву, пополз рядом с Дарионом.
– Вон тот боец, что ведет многонога с тележкой, вон те двое впереди, а еще сотник Рейт, Нарика и тот, который князь, эти лучше всех, – доложил змей вполголоса, сдерживая рычание. Шум, впрочем, стоял такой, что его никто не услышал. Ну, вот и помощники нашлись! Князь Ленорк и Нарика – это неудивительно, родственники как-никак, наверняка целители. Рейт и остальные – вполне возможно, целители, но выяснится это только опытным путем. Вот и Лучникова башня, и въездной двор. Выглядит неплохо, надо только левую опору ворот починить и петли ворот смазать. А вот крепостные стены, похоже, не перестраивали с тех пор, как он сам приказал надстроить Вышку.
– Всех во внутренний двор, ящеров остановить и не расходиться! Кто на ногах, раненых раздевайте, чтобы раны были открыты и чтобы я видел! Двое – быстро чистые тряпки найдите и порвите на бинты!
Ополченцы завели телеги во внутренний двор и принялись ворочать раненых с боку на бок, снимая изрубленные кольчуги, сдирая залитые кровью рубашки, открывая раны и ушибы. Дарион, прижав плотнее к груди голубой камень, пошел вдоль ряда телег. Рубленые, колотые, рваные раны, от мечей, копий и зубов одна за другой сменялись перед ним. У молодого князя окровавленная белая рубашка не скрывала рваной раны между шеей и правым плечом – ясно, ящер прихватил зубами, рана не столько опасная, сколько болезненная. Сейчас надо передать ему столько мыслесилы, чтобы он пришел в себя и начал лечиться сам, на это у него сил хватит.
Он отыскал глазами Рейта, Нарику и троих ополченцев, на которых ему указал змей. Хорошо бы внушать им, хорошие внушатели могут держать в своей власти хоть сто человек, но Дарион – обученный целитель, а вот внушатель он не самый сильный. Танцевать никто здесь не умеет, значит, соединять мыслесилу надо пением, а песню такую, чтобы ее знали не только все здесь, но и он сам. Тут выбора нет, только «Огонек»!
– Слушать меня! Все, кто может говорить, повторяйте и пойте вместе со мной!
Огонек горит вдали,
Летом и зимой.
Где-то на краю земли
Ждут тебя домой…
Нарика и три ополченца воодушевленно подхватили напев, сотник Рейт загудел грозным низким голосом, пристукивая древком тяжелого копья по мостовой, Ирта старательно повторяла, определенно не понимая, что к чему. Дарион пошел вдоль телег с ранеными. Вот у этого парня только рука разодрана когтями да ушиблено плечо. Достаточно приложить руки, разработать мыслесилу на сжатие кожи, а дальше пойдет само. Готово!
– В темном поле огонек
Светит, не сгорит,
Сколько ни пройди дорог –
К дому путь лежит.
Вот с этим бойцом дело хуже – ранение в живот, загрязнение… Где Нарикина мамаша? Травы нужны! А, вот она, уже выходит из кухни с ведром, а за ней – повариха и зять, тоже с ведрами.
– Эй, хозяйка Рина! Неси новый отвар сюда и промывай этому парню раны!
Хозяйка Рина быстро взялась за дело, Дарион снова запел и сосредоточенно вслушался в голоса поющих людей. Так, сейчас руку на край раны, если попадет отвар, не страшно, сначала разработка на изгнание посторонних веществ и действий, потом разработка на усиление.
– Светит на небе звезда,
Кто-то ждет любя.
Этот ясный свет всегда
Светит для тебя.
Желтизна разлилась в глазах, мыслесила накрыла все вокруг, будто небо упало на землю, в ладонях закололо. Ух, какой поток! Обычно мыслесила не давала ему таких видений, но сейчас это не только его собственная, а всех, кто поет вместе с ним! Вот это опыт научный, хоть новый трактат по нему пиши!
Зубастая голова синего змея выглянула из-за крепостной стены, и желтоватый свет исчез. Ну, что этому мыслеслушателю надо в самое ответственное время?
– Я скажу тебе, если появятся воины из Пилея, а теперь улечу, пока светит солнце.
А зачем ему солнце? Может, ему лучше поесть?
– Я не знаю, зачем, но на солнце мне хорошо, и прибавляется сил. А что такое есть, я не знаю.
Будет голодный – сразу узнает, только бы не объел всю округу! После войны, даже такой небольшой, кормить такого будет накладно. И вот еще что – держаться за его рога и неудобно, и жутковато. На будущее надо будет пристроить змею на спину ремни и обшитую кожей раму, вроде укладки, на которой носят груз драконы, иначе рано или поздно он кого-нибудь уронит с высоты. Змей взмахнул своими блестящими крыльями и улетел. Дарион снова прижал руки к ране больного, и потоки мыслесилы потекли через его сознание.
– Светят окна под горой,
Светят до утра.
Ждут тебя ночной порой
Нынче, как вчера.
Как там другие раненые рядом? Вот этого, который ранен в ногу, надо только немного подправить и дать отвара внутрь, у него уже все заживает, он сам себя лечит. Сотник Рейт завернул штанину, поднял рукав и удивленно смотрит на свои заживающие раны – сам не ожидал, хорошо! Князь Ленорк пришел в себя и сел, потирая плечо здоровой рукой. Рваная рана у него уже уменьшилась на треть. Пожалуй, сейчас он сам сможет лечить других, и те, у кого мыслесила меньше, тоже помогут, они же тоже теперь поют! Действительно, во дворе крепости пели уже все – воины, прислуга, хозяева деревенских телег. Дарион не мешал, сосредоточившись на самых тяжелых раненых. Руки на раны, скрутка, стяжка мыслью, проникновение в ткани, теперь лечебный раствор, принесенный поварихой… Раны на глазах затягивались, становясь все меньше, теперь их уже можно было перевязывать. Вот уже один из раненных в ногу попытался сесть в телеге, вот рядом с ним другой, с бессильно повисшей рукой, открыл глаза и приходит в сознание.
Дарион перевел дыхание. Как же он устал! Но без голубого камня и соединения мыслесилы он не смог бы и десятой доли того, что сделал за последние два часа. Теперь осмотреть тех, кто сидит на скамье возле кухни, а потом еще раз заняться самыми тяжелыми.
– Огонек звезды ночной,
Как в ночи окно,
Может, это нас с тобой
Ждут уже давно.
А как там князь Ленорк? Дарион перестал петь и внимательно пригляделся к молодому князю. Напевая, молодой князь, скосив глаза на собственное левое плечо, в очередной раз потер кожу вокруг раны, и рваные края сжались. Ополченцы, сидящие рядом на телеге, смотрели на исцеление князя во все глаза. На других его не хватает, но сам себя он лечит, и все это видят!
– Чтобы не был твой путь далек,
Чтоб не сбиться во тьме дорог,
Чтобы дойти
До конца пути,
Светит огонек.
Желтизна снова в глазах, но теперь уже не такая яркая, как сначала, да и уколы мыслесилы в ладонях стали едва заметны – люди уже устали, и сам он вымотан донельзя, но расслабляться нельзя, главное будет, когда князь Ленорк поймет, что здесь происходит.
– Эй, а ты кто такой? Ты что тут делаешь? – на весь двор закричал резкий молодой голос. Ага, молодой князь уже начал понимать! И это – вопрос жизни и смерти! Ну, была не была! Дарион перестал петь, замолчали и другие, ожидая, что теперь будет.
