Юлия Мидатовна Аметова
Наследство огня
Глава семнадцатая. Голубые камни
Погребальный костер сложили, как и двести лет назад, на лугу перед воротами Нагорной крепости. Полили поленья головичным маслом, положили хворост вокруг, а под него – охапки сухой домовики, готовые загореться в любое мгновение. Дарион обошел костер еще раз – все правильно, сотник Рейт и его ребята не подвели. Огниво лежит возле узкого конца костра, факел прислонен к бревнам, цветы-светосборы насыпаны так густо, что почти полностью закрывают мертвые тела.
Вот они лежат, ровно, будто в строю. Старик старшина, храбрец-копейщик, трое совсем молодых бойцов, незнакомые всадники, а рядом худой долговязый писарь – погибший под завалом отец Нарики. Изорванные когтями ящеров тела, изуродованные лица с закрытыми глазами – хорошо воевали рошаельцы, только нехорошо закончилось. Плохо обученные, вооруженные старьем, они бились, как могли, и смогли немало, но погибших могло быть вдвое меньше. Впрочем, завтра уже можно начать учить всех уцелевших после сражения – они совсем не плохи, если выстояли, и даже живого огня не побоялись. А потом можно будет набирать новых.
Ну и развал устроили в Нагорной крепости старый Борк и молодой князь! Никто ни за чем не следит, везде что-то валяется, стены еще целы, но ворота скрипят на всю округу, запасы есть, но никто их не проверяет. В оружейной порядок, но все старое, чиненое-переделанное, свитки и книги в архиве целы, зато запасы хлебной щепы изгрызли листоеды. В кладовой листоедов нет, зато на полках среди головиц гнездятся ногочерви. И если бы только это!
Ополченцы умирают от ран, потому что нет обученных целителей, а у одного обученного и двух едва осознавших свой талант мыследеев не хватает сил на четыре десятка раненых. Хорошо еще, что Нарика и Рейт не побоялись помогать Князю-под-горой в день сражения, иначе потери были бы еще больше. Кстати, там еще был паренек из деревни, совсем мальчишка, сильный мыследей, но сам своего дара боится. Ладно, привыкнет со временем, да и князь Ленорк, возможно, заинтересуется новым для себя делом и таким своим талантом. Хотя это вряд ли. Ленорк ничем, кроме собственного спокойствия и развлечений, не интересуется, даже военным делом. А вооружать отряд и обучать ополченцев надо, и не раз в год, приезжая из Рошаны, а каждый день в Нагорной крепости. Дарион фыркнул при одном воспоминании о сегодняшнем смотре бойцов, на котором князь Ленорк так и не появился.
А кстати, где он? Пора начинать молитву Огню и поджигать костер. Уже вся деревня плачет вокруг костра, и певчие стоят, глотая слезы, как только петь будут… А синий подземный змей лежит поодаль, чтобы не пугать людей и смотрит, будто пытается разобраться в людской жизни. Разберешься тут…
А вот, наконец, и Ленорк. Быстро подошел к узкому концу костра, встал возле факела, снял свою широкополую шляпу с цветами, бросил на землю, протянул руки вперед. Что, он уже петь собрался? А приветствовать Огонь? А поклон людям – сначала мертвым, потом живым? Или только двести лет назад полагалось это делать, а теперь уже не принято? Нет, все-таки поклонился.
– Родилось солнце из Огня,
И вечный совершает путь.
Шел человек, свой путь храня,
В конце он может отдохнуть,-
запел князь Ленорк, поклонившись. Голос у него был верный и ритм он чувствовал хорошо, да иначе быть не могло – в княжеской семье Нагорного Рошаеля всегда все пели и плясали. Действовал он тоже правильно – князь должен был начать один, потом подхватывали певчие. Дарион негромко подхватил напев вместе с певчими, потом запели остальные. Охрипшие от слез голоса слились в один звук, вот уже поют ясно и отчетливо. Хороший это обычай – петь поминальную молитву всем вместе – люди начинают думают не только о горе, но и о возвышенном, у них от этого и сил прибавляется, чтобы жить дальше.
Но что там князь Ленорк запаздывает с новой строчкой? Дарион оглянулся на князя, певчие посмотрели тоже. Важность на лице князя сменилась некоторым смущением, он вздохнул, как будто собираясь, наконец, начать, но так и не запел. Тьма преисподняя, он слова забыл! Вон шустрый ополченец Диго уже шепчет ему страшным шепотом, как студент, который подсказывает приятелю на зачете, но князь Ленорк ничего не может вспомнить. Ну ладно, положение Князя-под-горой, спасителя и героя, в мирной жизни тоже может выручить. Пора петь самому!
– Гори, Огонь, пока идет
Душа заоблачным путем,
Навек пусть слава тех найдет
Кто пал на поле боевом…
Дарион начал, и певчие стройно подхватили продолжение молитвы. Деревенские подпевали вразнобой, но старательно, Ленорк, наконец, вспомнил слова. А помнит ли он, что пора поджигать костер? Помнит! Ленорк наклонился, взял огниво и зажег факел. Загорелась чистым, бездымным пламенем сухая трава, занялся облитый маслом хворост, огонь охватил поленья и поднялся над мертвыми телами, заслонив их от живых.
– В Огонь вернется человек,
Душа пройдет Огня пути
Чтоб вновь отмеренный свой век
Под солнцем мира провести.
Дарион не слишком верил в возвращение души в прежнюю жизнь, но измученным горем живым людям становилось от этой веры почему-то легче, для того и поют. Серьезно гудел молитву сотник Рейт, растерянно смотрел шустрый ополченец Диго, всхлипывали через слово молодые хозяйки, утирала рукавом распухшие глаза Нарика, рыдала в рукав ее сестра, а их боевая мамаша пела, зорко оглядывая окружающих.
Князь Ленорк был спокоен – он мало знал здешних жителей. Дарион их вовсе не знал, а потому занялся делом – взял бутыль с головичным маслом и пошел вокруг костра, поливая плохо горящие места, вылил все и остановился точно рядом с Нарикой. Он ничего не говорил, только молча стоял рядом, пока не догорел костер, и люди не потянулись к пеплу с каменными кувшинчиками.
Ну вот, печальное дело сделано, завтра с утра надо сказать князю Ленорку, чтобы выдал деньги семьям погибших, он и об этом может забыть. А сейчас пусть все идут спокойно на поминальный обед в крепость.
– Рейт!
– Здесь! – сотник вытянулся перед Князем-под-горой, как перед большим начальством. Неудивительно, он раньше служил в Рошане, и знает настоящую службу. Хорошо, когда есть такой сторонник, но плохо, что он этого не скрывает, князь Ленорк – мальчишка обидчивый.
– Поставь шестерых часовых на стены, у кого нет погибших родственников, чтобы не отвлекались. Двоих – на ворота, но ворота оставь открытыми.
– Будет сделано! – великан-сотник отправился распоряжаться.
– Ты что себе позволяешь, самозванец? – прервал его размышления юношеский голос. Чем князь Ленорк опять недоволен? Дарион оглянулся, молодой князь указывал пальцем на его Дариона.
– Как ты смеешь носить гербовую пряжку в присутствии законного князя?
– Я ношу герб на поясе по праву, унаследовав его от отца, – отчетливо произнес Дарион. – А почему этот вопрос мне задает князь без огневика?
Мальчишка-князь растерялся, да и любой из потомков братца Дарота растерялся бы, даже не зная всех обстоятельств.
– В семье Нагорного-Рошаельских князей огневик на кинжале! Вот он! Ничего другого не нужно! – закричал князь Ленорк, показывая рукоять кинжала в ножнах. Ну да, братец ничего другого передать не мог, вторую пряжку никогда не делают, семья выборщиков передает ее только от князя князю. Но портить отношения с молодым Ленорком в открытую еще рано. Князь-под-горой – это только песня и слава, но это еще не сила. А мальчишка уже сжал кулаки и готов броситься в драку! Зачем? Дарион повернулся боком и на всякий случай нащупал рукоять ножа. На них уже оглядывались.
– Если хочешь драться, князь Ленорк, отойди от костра, имей уважение к мертвым.
– Наглец! Вон из Нагорного Рошаеля!
Как бы сказать, чтобы не уходить, но и не устраивать драку, которая кончится плохо для неумелого мальчишки?
– Мне незачем уходить со своей родины, князь Ленорк, – слова были упрямые, но Дарион постарался сказать их спокойно и миролюбиво.
Ну, если мальчишка теперь прикажет отобрать пряжку и запереть его в подвале Надровной башни, или куда теперь сажают преступников, он сделает правильно, однако Дариону придется худо. Кажется, это все понимают. Ополченцы смотрят во все глаза, поселяне уже не плачут, и Нарика, не отрываясь, смотрит на него встревоженным и восторженным взглядом через головы сестры и зятя, не замечая, что мать дергает ее за рукав. Под таким взглядом он не отступит, даже если рискует головой!
Князь Ленорк неожиданно развернулся и направился к воротам.
– Я напишу его величеству королю Ригидону, в Рошане завтра же будет известно об оскорблении власти!
Дарион перевел дыхание. Обошлось! Если бы он сам был на месте Ленорка, то предполагаемый самозванец уже давно прохлаждался бы в подвале. Но мальчишка, как видно, еще не обучился действовать самостоятельно, только и знает, что оглядываться на старших да жаловаться. А королю написать, между прочим, и Дарион может.
Да, именно так! Возвращение Князя-под-горой, будь он хоть сто раз спаситель Нагорного Рошаеля и хозяин пряжки с огневиком, ущемляет интересы и князя Ленорка, и княжеской родни. Пока Дарион жив, с ним будут бороться всеми средствами, даже если он сам бороться не захочет. И бороться ему придется не за доходы и власть над Нагорным Рошаелем, а за свою жизнь, хочет он этого или нет. Пора писать письмо королю! К тому же надо разобраться с архивом, для этого нужен помощник или друг, который знает дело. А друг и помощник из людей у него пока только один, точнее, одна влюбленная подруга. Не раз так у него бывало, да видно, на роду ему написано, чтобы помогали князю Дариону влюбленные женщины.
– Всем разойтись, а ты, красивая, оставайся. Пойдем.
Нарика не спросила, куда и зачем, просто подошла и схватилась за его руку, как за последнюю надежду, в последний раз шмыгнув носом. Горюющие хозяйки мгновенно подняли склоненные головы и осуждающе воззрились на девушку заплаканными глазами. А ведь заедят девчонку! Уйти от погребального костра за руку с незнакомым мужчиной, пусть он и Князь-под-горой – такого ей не простят!
– Покажешь мне, где работал старшина с твоим отцом, где лежат записи дел и расходные книги. Потом перепишешь еще раз княжеский указ о мыследеянии, – сказал он громко и отчетливо, чтобы слышали все сплетницы, и, перехватив покрепче руку Нарики, решительно зашагал к воротам. Стук когтей заставил Дариона отскочить на обочину дороги, а взмах хвоста едва не сбил с ног. На мгновение перед глазами мелькнуло злое лицо князя Ленорка, без жалости погоняющего ящера, следом за ним пролетели еще четыре всадника. Так, правящий князь отправился в столицу жаловаться, а с ним охрана. Ну и пусть едут в Рошану. Эту охрану Дарион в бою не видел, а те, кого видно только возле начальства в мирное время, в Нагорной крепости не нужны.
Он уселся за столом в большой полутемной караулке и начал сочинять прошения теперешнему королю Ригидону. Первое прошение ставило все на свои места. Писать в таком случае можно было только правду, поскольку именно она привлечет внимание и убедит. «… пробыв во сне, созданном мыследеяниием, под Громовой горой двести лет, с 8429-года месяца Воительницы 15-го дня до сего времени, прошу о восстановлении моих прав на звание князя Нагорного Рошаеля …» Даже если король не захочет удовлетворить эту невероятную просьбу, он по крайней мере обратит внимание на необычного просителя. А вот над вторым прошением требуется еще подумать и кое-что выяснить, хотя вряд ли деревенская девчонка знает такие вещи.
– Скажи, Нарика, сколько времени теперь рассматривается в королевском суде наследственное дело?
Смущаясь, она принялась накручивать прядку выбившихся из косы кудрей на палец. Ну, ничего, это ненадолго. Такого еще не бывало, чтобы красивые девушки его боялись!
– Ну так сколько?
– Я не знаю точно, но старшина Борк говорил, что полгода.
Ну что же, старик, скорее всего, и в самом деле знал, а у девочки память хорошая, так что можно считать, что действительно полгода, как и двести лет назад. Дарион отдал письмо Нарике, чтобы переписала, подвинул к себе следующий лист сонника.
«Поскольку для подтверждения прав на звание князя нужно полгода времени, прошу назначить меня на должность старшины-от-ворот Нагорной крепости, потому что во-первых, старшина Борк Младший, служивший до сих пор, погиб в сражении, во-вторых, я восемь лет был князем Нагорного Рошаеля и хорошо знаю эту службу, а в-третьих, я уже делаю в крепости все, что должен делать старшина-от-ворот».
Ну, конечно, не все он делает, все он просто еще не успел, но пока грамоты попадут к королю – как его там? Ригидону, – пройдет не одна осьмица, и слова будут соответствовать истине. Грамота закончена, подписана, теперь главное – кто ее отвезет? Гонцам крепости такое доверять нельзя – песня и слава это одно, а служба – совсем другое, они не станут возить письма явившегося неизвестно откуда Князя-под-горой. Посылать Нарику глупо, девочка не доедет до Рошаны, остановить ее может любой ополченец или разбойник. Пусть лучше перепишет второе письмо. Кто еще? А вот кто – перворожденный змей! Снаружи раздался человеческий крик, шорох чешуи, и в окне появилась синяя усатая голова.
– Я помогу тебе, твоя княжеская светлость.
Но не в обиде ли змей за двухсотлетнюю задержку с появлением на свет?
– Нет, я спал и ничего не знал, – проревел змей. Ну и на том спасибо.
– Как тебя звать?
– Не знаю, меня никто никак не звал.
Змей свернулся кольцом, синяя чешуя сверкнула на солнце голубым отблеском. На что-то это похоже… Дарион вытянул из-под рубашки голубой камень. Он был ярче и светлее, но блеск был тот же. На финнибиане такой камень называется дирт, в Кортоле еще двести лет назад эти камни так называли. Для змея подходяще, только…
– А ты мужчина или женщина? Родить кого-нибудь можешь?
– Не знаю, я один.
– Ну ладно, со временем выяснится, а пока будем звать тебя Дирт, как камень. Согласен?
Змей вытаращил желтые глаза и помигал ими.
– Согласен, твоя княжеская светлость.
Ну что же он такой вежливый? Впрочем, пусть проявляет уважение, а там, глядишь, и люди проявят.
– А сейчас отнеси письма в Рошану, в королевский дворец…
Как бы ему объяснить, чтобы понял? Может быть, мысленно? Дарион представил себе путь в Рошану таким, каким помнил его, и вскоре синие крылья вознесли в небо змея, спрятавшего в своей вместительной пасти два прошения государственной важности. До чего все-таки дожил Дарион Нагорно-Рошаельский! Никому, кроме деревенской девчонки и крылатого чудища, не может доверять! Впрочем, он и двести лет назад доверял не многим. А теперь – за дело! Если правящий князь Нагорного Рошаеля не желает заниматься делами, то ими займется Князь-под-горой! Надо же в конце концов оправдывать ожидания! За следующий час он просмотрел вполне приличные и без следов подчисток и подделок расходные книги, сам распорядился насчет денег семьям погибших и нашел две сотни рошанских и сотню сегдетских золотых в стенном тайнике, который помнил еще со времен своего детства. На хозяйство Нагорной крепости этого хватить не могло, но на сегодняшний день было довольно, и пора было заниматься Громовой горой – чего от нее ожидать сегодня, завтра и в будущем. Это даже важнее, чем выяснить, кто будет править Пилеем после княгини Лидоры.
А для мыследея-исследователя то, что произошло вчера на Громовой, это единственная возможность изучить место исхода сразу после выхода перворожденного. Таких исходов не было, если судить по преданиям и легендам разных народов, самое меньшее, полторы тысячи лет. От чего зависит исход перворожденных, как они живут под землей до выхода – ничего этого наука двести лет назад не знала и, похоже, до сих пор не знает. Какая сила помогает мыследеянию на Громовой горе? И не она ли дает Нагорному Рошаелю его прославленное плодородие и изобилие? И почему под ней можно окаменеть и проспать в камне двести лет? А что такое голубые камни? Почему они усиливают мысленную силу? И где сильнее становится мыследеяние – на поверхности горы или в ее недрах? Может быть, и это станет ясно в подземном жилье перворожденных? Сколько вопросов, а ответы на них только там, в темном, залитом живым огнем, ходе! В общем, надо идти и изучать то место под горой, откуда вчера утром вышел Дирт. Дарион вышел во двор крепости.
– Сотник Рейт!
– Здесь!
– Я иду под Громовую гору, найди двух добровольцев!
Сотник задумался. Дело понятное, Громовой горы после вчерашнего все боятся, но в таком настроении брать с собой помощника нельзя.
– Я пойду! – крикнул звонкий, легкий голос. –Я умею лечить, я знаю горы, я могу помочь!
Тьма преисподняя, Нарика! Он оставил ее в караулке, а она уже рядом – руки в чернилах, косы растрепаны, кудрявые прядки волос свисают вдоль щек. Но лазить под горами – не ее дело, такая девушка должна ждать, когда вернется ее избранник, а Князь-под-горой должен спасать себя сам. Но с другой стороны, у него нет никого, кому он верил бы так, как этой девочке, а она уже побывала с ним и на горе, и на спине змея.
– Хорошо!
– Я пойду! Меня зовут рядовой Диго! Вот ящера отведу, и хоть сейчас! – всунулся между ними вчерашний бойкий парнишка с огромным ящером в поводу. Рейт повернулся с недовольным видом.
– Ладно! Но чтобы приказы выполнять с полуслова!
– Я тоже иду, потому что девушка тут не в счет, – солидно добавил сотник Рейт. Ну, если сам додумался, пусть идет.
– Рейт, будь при оружии, возьми лопату побольше и мешок домовики. Диго, неси двух светляков!
– Будет сделано, Князь-под-горой!
Через час они шли по золотистому, залитому застывающим живым огнем. На пожухшей траве лежала золотистая кора, в ямах живой огонь еще прилипал к подошвам. Река огибала длинные языки застывшего живого огня там, где они прорвались вперед. По этим застывшим языкам можно было идти, но корка иногда потрескивала, и ноги проваливались в вязкую глубину, еще хранящую тепло извержения.
Дарион поковырял носком сапога жесткую кору на поверхности, потом потрогал пальцем вязкую жидкость в глубине ямки. Живой огонь потянулся за пальцем длинной ниткой. Дарион попытался отрезать его ножом, но зловредное вещество только прилипло к лезвию. Светляк на плече завозился, будто пытаясь отстраниться, наверное, ему не нравился запах, живой огонь пах чем-то горьким и пыльным, как придорожные травы, но более резко. Что теперь делать с этой грязью? Может быть, хоть он и называется живым огнем, его можно сбросить мысленной силой повелителя вещей? Мыслесила сработала легко и быстро, нитка свернулась в мягкий комок, отлетела шага на два и шлепнулась на желтую кору. Кстати, мыслесила работает намного лучше, чем в крепости, а змея Дирта сейчас на горе нет. Вот ответ на один вопрос – дело не в змее, а только в горе. Надо идти дальше.
Дарион первым подошел к черному провалу в склоне горы. Проход напоминал ходы, которые проделывают в земле черви, но был в человеческий рост высотой и выглядел жутковато. Такой он и должен быть, если из него вылетел такой громадный перворожденный! Но если змей прожил там несколько столетий, то жить там можно, а значит, можно и сейчас уцелеть. Придерживая меч на боку и светляка на плече, Дарион решительно двинулся в проход.
Черные тени метались по неровным стенам, живой огонь тускло желтел под ногами. Слой живого огня под ногами становился глубже, под горой он еще не застыл, и ноги проваливались чуть не по колено, и даже конец меча был весь в желтой грязи. Приходилось то и дело сбрасывать живой огонь мыслесилой, но здесь это было куда легче, чем на лугу. Видимо, мысль усиливалась внутри горы тем сильнее, чем глубже они заходили в подгорный проход, но от чего так получается, Дарион не понимал. Чем-то он напоминал шахты и ходы Подгорья, но там они были облагорожены многолетним трудом рудоделов, а здесь все было, как в день исхода. Но чего он хочет, день исхода здесь был вчера!
Он оглянулся на своих спутников. Нарика при каждом шаге вылавливала из полужидкого потока слетевшие с ног вышитые туфли. Дарион подхватил ее под локти и приподнял, как будто случайно прижав к себе. Как хороша! Гибкая, ловкая, с огненными черными глазами – так бы и не выпустил из ее рук, если бы не исследование! Похоже, девчонка всерьез занимала его воображение. Что ж, ради такой можно и изменить старому правилу – не связываться с деревенскими. Однако связаться на время, а потом бросить тоже не удастся – совесть замучает, что такую девчонку обидел, он же не Дарот… Но должен же у него быть еще кто-то, кроме синего крылатого змея! А кроме Нарики, у него нет ни друзей, ни родни в этой новой жизни. Точнее, как в старом присловье – родня-то есть, да хочет съесть. Должен же кто-то встать с ним спина к спине в бою, какой бы это бой ни был. Даже если с чем-то неизвестным под Громовой горой.
– Не бойся, красивая, а живой огонь сбрасывай мыслями, ты можешь!
Нарика сосредоточилась.
– Дом стоит под красной крышей,
А гора над домом выше,
Тучи выше гор…
Она пела вполголоса, и живой огонь разлетелся брызгами из-под ее мягких деревенских туфель. Умница, сообразила, что песня поможет, и все у нее получилось! Дарион и Нарика двинулись вперед, раздвигая мыслями живой огонь. Рейт и Диго двигались следом, наступая на расчищенные места. Светляки не тревожились и совсем по-домашнему светились мирным розовым светом.
Стены казались каменными, но в свете светляков блестели как-то маслянисто, будто чем-то смазанные, и явно не имели отношения к серо-черным скалам Громовой горы. Дарион поднес светляка ближе к стене. Поверхность была гладкая, будто хорошо отшлифованная. Время от времени из нее ребрами выступали на локоть или два полосы обычного серого камня, как ножи, разрезающие поперек копченый хвостатовый хвост.
Круглый проход привел их в большую круглую пещеру. Потолок у нее тоже был круглым, как купол старинного здания где-нибудь в Альване Кортольской, в тех краях любят так строить. Высоко вверху виднелось неровное окно, а над ним – синее небо. Столб света падал на беспорядочную кучу камней, земли и застывшего живого огня.
Похоже, именно здесь был тот провал, в который упала пилейская княгиня со своими всадниками. Из кучи торчали изломанные хвосты и когтистые лапы убитых ящеров, серые кольчуги и помятые шлемы. Под узким лучом света виднелась придавленная камнем откинутая рука судорожно сжавшая поводья. Из-под руки глядело пустым взором мертвое лицо, а дальше виднелся залитый живым огнем шлем. Воин без шлема, но в кольчуге, был виден из земли только по пояс. Кажется, он не был ранен, а погиб от удара о камни. Скверное дело, но теперь ему ничем не поможешь. А это кто, справа? Зло оскаленные зубы, сдвинутые брови и светлые, пересыпанные землей завитки светлых волос…. Да это сама Лидора Пилейская, вчерашняя воительница! Сегодня же написать в Град-Пилей, пусть пришлют людей за покойницей да сожгут скорее, вид уж очень скверный. Тьма преисподняя, сколько же сегодня покойников!
– Разреши обратиться, Князь-под-горой, это ты устроил провал и эти ходы или твой змей? – спросил Диго. Дарион был согласен присвоить себе змея Дирта, но врать о явлениях природы не стал.
– Провал устроила сама гора, здесь место исхода, а Дирт – перворожденный, и ходы, я думаю, созданы местом исхода.
– Вот оно как, место исхода! – проговорил Рейт. Рассудительный сотник как будто не удивился. – А разве такое сейчас бывает?
– Ну видишь, это же точно природой создано и само по себе живет! – сделал свои выводы шустрый Диго, мрачное подземелье изрядно действовало на его воображение. – Вон стены какие гладкие и ходы такие круглые, будто в ящеричных кишках, которые вымыты для колбас. А вдруг и вправду мы в кишки чьи-нибудь забрались? Оно убить может, и родить, и, наверное, дышать, и живой огонь течет вроде как кровь…
Дарион не стал останавливать разговорившегося рядового. Предположение было не хуже всякого другого, а другого пока не было.
– Отставить разговорчики! – недовольно проговорил сотник Рейт. – Еще скажи, что оно оживить может…
– А что? – заявил Диго, глядя на парня с мечом. – Вот сейчас войдут в него силы этого места, поднимется он, руками задвигает, ногами…
Лучше бы он здесь этого не говорил, вчера Дарион видел его отличные способности целителя, а здесь они только усиливаются! Он не успел остановить Диго, а камни и земля уже посыпались, зашуршали и застучали, и пилеец с мечом в руке вскочил на куче земли. Ожил? Но ведь сердце только что не билось! Дикий взгляд на вооруженных незнакомцев, прыжок, и пилеец со всех ног бросился к проходу.
– Держи его! – закричал потрясенный Диго, но от удивления не сдвинулся с места.
– Это тебя, дурака, надо держать, чтобы глупостей не делал!– Дарион выхватил свой меч, в два прыжка догнал беглеца, но тот, развернувшись, сильно ударил мечом, целясь в шею. Да он же только что лежал бездыханным телом! Дарион метнулся в сторону, развернулся, пропустив меч противника мимо себя, сильно ударил сам и замер, глядя, как бьет из раны живая кровь и падает с криком дважды убитый боец. Неужели Диго оживил убитого? Но даже лучшие мыследеи из Училища Мыследеяния не могут оживлять мертвых! Или это двести лет назад не могли, а теперь могут? Кто может сказать?
– Рейт, Диго, вы видели когда-нибудь, чтобы мыследей оживлял мертвого?
Потрясенный Диго замотал головой. Рейт заговорил, но результат был не в пользу Училища и его ученых братьев.
– Когда я служил в Рошане, там были мыследеи даже из знаменитого Училища Мыследеяния, которые других мыследеев учат, но чтобы мертвого оживить, об этом даже слышать не приходилось.
Получается, что это снова усиление, которое он замечал на горе еще двести лет назад, и причина этому – сама гора, нечто, скрытое в ее глубинах. Поэтому внизу оно и работает в десятки раз сильнее. Может быть, в недрах горы есть какая-то основа, сердце мыследеяния, которое придает дополнительную силу? Но откуда под горой такая сила и где еще она проявляется? Может быть, в других местах исхода? Ведь не зря они считаются священными и целебными что у рудоделов, что у летунов или сегдетцев…
– Рейт, Нарика, Диго! А ну, слушать меня! – скомандовал Дарион. Три пары глаз посмотрели на него. – Под горой любое мыследеяние усиливается во много раз. А потому язык держать за зубами, не болтать, не петь, и мыслям тоже воли не давать! Ясно?
– Но я же не мыследей… – проговорил Диго.
– Вчера ты им был, и хорошо лечил раненых! А мыследеяние – это сила мысли. Мысли есть даже у круглых дураков, только глупые, поэтому глупостей никому не думать, не говорить и не представлять! И пока не выйдем из горы, не петь, не притоптывать, не идти в ногу – ничем не помогать мыслесиле! Всем ясно? А теперь пошли дальше!
За пещерой начинался новый ход, такой же темный и круглый, как первый, но намного ниже. Невысокий Диго еще мог идти, выпрямившись во весь рост, но Нарика почти доставала головой до свода, а Дарион и Рейт шли пригнувшись. Светляки летели следом за людьми. Бесконечные ходы становились ниже и уже, живой огонь под ногами становился все жиже, как будто перворожденный только что родился из него. Непонятно было только, как здесь помещался синий змей. Может быть, ходы все-таки живые и растягивались, когда он здесь проползал? Дарион осторожно ударил о стене рукоятью ножа – глухой жесткий стук, похоже на сплошной камень. Нарика подошла к нему, осторожно вытягивая ноги из живого огня, и вдруг вскрикнула, споткнувшись обо что-то. Дарион быстро подхватил ее, попутно успев погладить по спине и сообразить, что она не против.
– Что случилось, красивая, устала?
– Под ногу что-то попало, круглое… – она наклонилась над слоем живого огня, в котором стояла по колено, и нерешительно протянула руку.
– Подожди.
Он нащупал в вязкой жидкости носком сапога что-то круглое, лежащее на дне. Рядом было еще несколько таких предметов, похожих на обкатанные водой речные камни. Может быть, камни и есть? Хорошо бы поднять их силой мысли, но кто знает, что сделает в таком случае гора? Дарион засучил рукав и вытащил три грязных камня, покрытых совсем жидким живым огнем. Сбросить бы его… Дарион не успел подумать, а живой огонь уже слетал с пальцев, разбрызгиваясь вокруг. Вот это усиление! Не зря он всех предупреждал… А сам первым нарушил свой собственный запрет. Но это неважно, а важно то, что даже самое малое движение мысли под горой превращается в серьезную силу. Но что это за камни?
Дарион повертел их в руке. Ощущение было знакомо, они что-то напоминали. Нарика заглянула через плечо, осторожно потрогала камни кончиком пальца. Ох, как мешают чувства исследованиям! Разве можно думать даже о самых загадочных камнях ,когда к твоей руке прикасается такая тонкая легкая ручка, и завитки легких кудрявых волос трогают твою щеку? Это же кем надо быть, чтобы перебирать камни, когда рядом такая живая красота? Но сейчас надо быть исследователем! Дарион с трудом заставил себя смотреть на камни. Все три округлых камешка умещались на ладони, при свете сидящего на плече светляка они были серые, один почти черный, а поверхность удивительно гладкая. Светляк слетел с плеча Дариона и сел на сгиб руки, обнюхивая странные предметы. В белом свете светляка мелькнул голубой отблеск, камешки замерцали, налились светом и засверкали яркой голубизной. Тьма преисподняя, драгоценный голубой камень! Усилитель любой мыслесилы! Откуда они здесь?
– Держи камешки, красивая! И ничего вслух не говори!
Дарион сунул усилители в руку Нарике и снова начал шарить в живом огне. Пять, восемь, двенадцать камней, и это еще не все! Похоже, они здесь насыпаны так же щедро, как самоспелы на ярмарке в Растеряй-городке, но говорить об этом вслух не надо. Рейт и Диго вроде ребята честные, но промолчать о камнях не смогут, а настоящая цена этих камешков кого угодно введет в соблазн. Двести лет назад Дарион платил по сто сегдетских золотых за каждый такой камень, а рудоделы ни за какие блага мира не продают и не меняют свои голубые камни, всю жизнь нося их в серьгах. Поэтому об истинной ценности камней лучше помалкивать – чего другие не знают, того и не выдадут.
– Я никому не расскажу, князь Дарион. – тихонько проговорила Нарика. – Я понимаю.
Вроде не мыслеслушательница, но с полуслова понимает! Стоило спать двести лет под горой, чтобы дождаться такую! Дарион спрятал камни в карман кафтана, стараясь уложить так, чтобы они оказались подальше от тела, а потом снова осторожно постучал по стене. Звук был везде одинаков, но в одном месте изменился. Неужели пустота?
– Смотри, князь, это выход, наверное!
Дарион посмотрел в ту сторону, куда указывала Нарика. А еще говорят, что красивые девчонки – непроходимые дурочки! Надо же, что нашла! Действительно, углубление в стене напоминало круглый вход или заросшее дупло дерева, в которое мог бы пролезть взрослый человек. Дарион положил руку на край углубления, сплошь заполненного полупрозрачной упругой желтой корой.
