Юлия Мидатовна Аметова
Наследство огня
– Слышу, – раздался низкий мужской голос из-под колпака.
– Ну так неси огонь и золото, да скорее! Ты меня знаешь, упрашивать не стану!
Первосвященник молча повернулся и, низко склонившись в дверях, исчез в храме. Гошар подал какой-то знак рукой, и несколько разряженных людей, прежде сопровождавших советника-ключника Вариполли, чуть не бегом помчались в ярко расписанное здание напротив храма. Мадор подумал, что это княжеский дом, поскольку ничего красивее и богаче на городской площади не было.
Воины оставались на площади, придерживая ящеров, переговариваясь и смеясь. Толпа вокруг тоже улыбалась, как будто не было страшной казни на дороге, не был свергнут временный правитель города, и как будто никто из этой толпы не рисковал быть казненным в любое мгновение. Этих убогих тварей даже казнь не напугала!
Особняком от толпы держались бойцы в красно-зеленых кафтанах и кожаных штанах в обтяжку. Все они с подозрением поглядывали на Гошара и его отряд, не снимая рук с оружия. Судьба отряда охраны их, видимо, убедила, и они молчали, но не приветствовали нового князя. Странно было видеть подобное у низших существ, но сейчас Мадор, как и они, мог только наблюдать.
Наконец появился трон – четверо придворных выволокли его из дверей расписного княжеского дома и, сопя от усердия, потащили по гремящим ступенькам . У крыльца они подождали, пока не явятся еще трое, со свернутым в трубку ковром. Ковер раскатали перед входом в храм, четыре факела поставили по его углам, а трон справа от входа, лицом к площади. Еще шестеро придворных, поставили на ковер три высоких кувшина с вином, а венцом всего оказалась огромная золотая чаша с коваными узорами. Блестели замысловато выгнутые ручки на ее боках, и драгоценные камни по краю, в пузатых боках отражалась площадь и небо с птицами.
Придворные обступили подготовленное место и вот, наконец, золотистая фигура первосвященника выплыла из храма на середину ковра. В руках безликий служитель Огня держал круглое золотое блюдо, вогнутое посередине, и в самой низкой его части трепетал едва заметный под солнцем язычок огня. Первосвященник запел молитву, все притихли.
– Княжеский трон не пустует без времени,
Ждет он лишь ветвь благородного племени.
Пламя священное светлую тайну
В час сей благой осветит не случайно.
Волей Огня, как нам предки велят,
Пусть начинается светлый обряд.
Первосвященник плавным шагом обошел все четыре угла ковра и длинной палочкой, на которую был намотан пучок сухой травы, зажег от огня, горящего в блюде, все четыре факела. Они горели почти без дыма, распространяя вокруг приятный запах хлебного дерева. Да это же обряд первого хлеба, который до сих пор соблюдают в нимелорских деревнях! И в «Неукротимом» об этом сказано!
Дай мне, земля, твоих первых плодов,
Дай мне огня и силы.
Славны плоды неустанных трудов,
Славно, что есть и что было…
Так и Неукротимый праздновал, должно быть, сбор первого урожая в году. Надо же, у бездарных хватило ума последовать обычаю высокоразвитого народа! Ну что же, неплохо! Надо присмотреться к этому обряду внимательнее, обычай тоже послужит доказательством, когда Мадор вернется домой и будет убеждать новых переселенцев лететь на Живой Огонь!
Первосвященник приподнял блюдо, кивнул высоким колпаком, и воевода Гошар, гремя высокими всадническими каблуками и звеня шпорами, прошагал к нему.
– Славный Гошар, обожжен будь на княжество,
Чистый Огонь осветит тебе путь.
Светлым и честным пусть путь сей окажется,
С этой дороги тебе не свернуть.
Гошар завернул рукав кафтана и протянул руку над блюдом с огнем. Лепесток пламени почти касался кожи, и Мадор понял, почему такие обряды назывались «обжиганиями». В «Неукротимом» так обжигали руки жених и невеста в знак нерушимой верности. Было там что-то такое…
Верность хранить я вечно смогу,
Если хоть слово ты скажешь.
Руки с тобой над огнем обожгу,
Коль к нему путь укажешь.
Значит, обжигание огнем считалось священным не только при супружеских, но и при всяких других клятвах. С другой стороны, на Нимелоре в старину часто говорили о приведении князя или короля к власти как о супружестве со страной. Разумно и возвышенно, но это не для подлых по природе мохномордых. Мадор это знал так же точно, как то, что он человек, а все остальные здесь – нет.
Гошар приосанился, торжествующе оглядываясь по сторонам, опустил руку над чашей так, чтобы язык огня прикасался к ней, и продолжил стихи. Кажется, он давно уже подготовился и выучил их наизусть.
– Будут решенья мои справедливыми,
Будет лишь правда советчиком мне.
Дни моей власти пребудут счастливыми
В этой Огнем мне врученной стране.
Гошар поднял руку от огня и поклонился на все четыре стороны. Первосвященник подвел его к трону и тожественно усадил, а потом, благоговейно глядя на огонек в блюде, унес его в храм. Гошар устроился поудобнее, как будто всю жизнь сидел на троне, махнул рукой, и придворный поставил перед ним чашу. Другой налил вина из кувшина и, кряхтя от напряжения, подал тяжелую чашу воеводе. Тот с трудом поднял ее двумя руками – в чашу входило не меньше полуведра вина, да и сама она была тяжелая – и запел короткую песенку, совсем убогую, но для скудных мозгов пилейцев, видимо, другие были сложны.
– Чисто золото и верно,
Князь над воинами первый.
Как блестит златая чаша,
Так сияет братство наше!
Закончив, он отпил большой глоток из чаши и передал ее придворному, тот в точности повторил то же самое, и чаша пошла по кругу. Зачем это убогое повторение одних и тех же слов? Они что, никаких других застольных песен не знают? Застольных? Но здесь не праздничный стол, здесь – обручение князя с княжеством! Это не просто старинная песенка, это присяга! И взять чашу надо непременно двумя руками в знак того, что ни в одной из них нет оружия. Конечно, золото, как честь, не ржавеет, не старится, не поддается времени – это Мадор помнил из «Неукротимого», но какая честь у мохномордых? Должно быть, подражают виденному когда-то у настоящих людей, и сами себя людьми вообразили!
Воины в красно-зеленых кафтанах – рядовые, десятники, сотники пилейского войска – один за другим потянулись к ковру. Длинная цепочка выстроилась от ковра до резного крыльца княжеского дома. Каждый пел и пил, а воевода Гошар зорко следил за каждым, старательно ли он поет, открыто ли смотрит, и много ли пьет из чаши. Несогласные растворились в толпе, то ли ушли, то ли по подлой своей природе сдались и пели громче всех, этого Мадор не заметил. Пели, подпевая присяге, и городские обыватели. Им, конечно, было все равно, кто сидит на троне, главное, чтобы кто-нибудь сидел, но пели они с воодушевлением.
Одним их последних подошел седой сотник. Старик взял чашу обеими руками, крепко ухватился, с трудом приподнял дрожащими от напряжения руками и перевернул все вино прямо на Гошара. Кашляя и плюясь, воевода вытер с лица темно-лиловое вино, отбросил в сторону чашу и махнул рукой своим людям. Через мгновение двое солдат из отряда уже оттаскивали в сторону мертвое тело единственного бездарного, который нашел в себе силы открыто не сдаваться, но выглядело это скорее нелепо, чем величественно.
Придворный налил вина заново, и присяга продолжалась. Цепочка пилейских вояк становилась все короче, и, наконец, остался один Мадор.
– Давай, князь Мадор, выпей из братской чаши на верность!
Кому верность? Ему верность? Он хочет, чтобы подданный Нимелора, потомок былых владык этого края, приносил ему присягу на верность?
– Я – князь и подданный звезды Нимелор. – сказал Мадор, подбирая понятные слова. – Я принес присягу своей родине.
Он никогда и никому ни в чем не присягал, но надо же что-то сказал, чтобы эти убогие поняли! Гошар мрачно нахмурился, два его бойца подошли ближе, будто собирались зарубить очередного непокорного.
– А на верность союзу князей ты разве не хочешь со мной выпить горского самоспелового вина? Мы же оба князья и союзники, верно? – поинтересовался Гошар таким голосом, как будто был уже готов дать приказ принародно казнить строптивого союзника. Мадор почувствовал, как у него слабеют колени и перехватывает горло. Конечно, у него есть Рампер Правого Дела, есть возможность отбиться и улететь на рампере, но кто тогда ему поможет отвоевать Подгорье? Мадор вдохнул поглубже и запел.
– Чисто золото и верно,
Князь над воинами первый.
Как блестит златая чаша,
Так сияет братство наше!
Допев, он взялся за ручки чаши и отпил крепкого, сладкого и душистого вина. Да, такое вино только для присяги при княжеском дворе можно пить – на одно нимелорское ни могло с таким сравниться!
– Молодец! – воевода панибратски хлопнул Мадора по плечу. – А завтра мы с тобой двинемся в поход за налогами с рудоделов!
– Почему с рудоделов? – вырвалось у Мадора. Это, конечно, низший народ, но они там жили еще в древности, и никому не платили дани…
– А с кого еще можно взять? После нашествия живоглотов сейчас все нищие! Все твердят, что деньги нужны, а мне они нужнее всех! В общем, тебе – Голый камень, а мне – что посущественнее!
И он захохотал, омерзительно топорща бороду. Мадор едва сдержался, чтобы не поморщиться. Ну ладно, в последний раз. Только бы дойти до подземного зала с колодцем жертв, и все! А выпить под видом присяги – древние князья и не такое делали!
Глава двадцать первая. Победитель
Геранд открыл глаза, но ничего не изменилось – все вокруг было черно, ни лучика света. Во рту пересохло, невыносимо хотелось пить. А где Сафи? Что-то мягкое зашевелилось под его рукой, он почувствовал в ладони маленькие, чуть теплые, пальцы.
– Я здесь. Где мы теперь?
– Не знаю.
Она зашевелилась в темноте, ее пальцы выскользнули из руки Геранда, платье зашуршало по неровному полу, потом послышались осторожные шаги, как будто она куда-то пошла. Чем бы посветить ей? Даже если зажечь огонь на собственных пальцах, поджечь им нечего. Может быть, серьга поможет что-нибудь увидеть, камень же не только впитывает свет, он и сам слегка светится? Геранд отодвинул крышку.
В смутном голубоватом свете блеснули бугристые стены, они были округлые, как будто Геранд и Сафи оказались внутри пустого шара или круглой пещеры высотой немногим больше человеческого роста. Сафи пошла по кругу вдоль стены, похлопывая обеими ладонями по ее блестящим неровностям, прислушиваясь к чему-то. «Мыслеслушатели и гнилые зеленчуки похожи тем, что их опасно трогать руками», – вспомнил Геранд. Круговая стена была сплошной, ни швов кладки, ни соединения камня. Местами на ней виднелись какие-то выпуклые жилы, покрытые чем-то вроде мха или шерсти, похожие на жилки огромных листьев. Может быть, эта стена живая или когда-то была частью живого растения? Во всяком случае, это не дом и не машина, и вообще, это не людьми построено, а создано природой! Но тогда Геранд ничего с ней не сможет сделать мыслесилой. Как бы понять и разобраться, что это такое вокруг них? Сафи останавливалась на жилах дольше, чем на ровных местах, видимо, там сохранилось больше мыслей.
– Ну что там? – не выдержал Геранд.
– Я не знаю этого языка, это не финнибиан, и не язык повелителей вещей, это я бы узнала. Какие-то чувства жуткие… – она облизнула пересохшие губы, – как будто ненавидят кого-то и очень боятся. Но не нас же им бояться, если они вот так подхватили нас и унесли. Что они с нами будут теперь делать?
– А другие языки есть? – Геранд старался отвлечь ее и не пугать попусту, но как отвлечь, когда ты брошен умирать в круглой пещере без выхода? Надолго ли хватит им запаса воздуха в этой пещере? Прародина, похоже, не рада принять потомков повелителей вещей. Нет, не надо об этом думать, надо хотя бы понять, что это вокруг них.
– Других нет. Вот здесь, на этой мохнатой жиле, какая-то грусть и печаль, а где гладко, там вообще ничего. А вот здесь … Ой, Геранд…здесь прямо взрыв злости!
Геранд встал, пригнув голову, и подошел к месту, к которому Сафи прижала обе ладони, и провел по нему рукой. Неровности здесь были, но какие-то резкие и жесткие, местами из камня торчали острые углы обломков, как будто эта стена была не частью растения, а сложена из обыкновенных камней. Геранд подошел ближе и при тускнеющем свете голубого камня увидел, что так и есть. Чем они были соединены, он не понял, но здесь по крайней мере
– Сафи, это выход! Я попробую его открыть! Скажи, там ничьи мысли не слышны?
Она поняла сразу, внимательно прислушалась, положив руки на обломки и покачала головой.
– Таких, как будто нас стерегут, я не слышу, но кто-то здесь был недавно, часа три назад, их было трое, тоже злились и ненавидели. Как бы они не вернулись…
Злятся или нет, неважно, главное, здесь постоянно бывают! Скорее открыть проход, пока голубой камень еще светится и может помочь! Геранд сосредоточился, приложил руки к самым большим обломкам и нажал. Что-то противно заскрипело, будто камень о камень. Желтая дымка поплыла перед глазами, он крепче уперся ногами в пол, а руками в обломки, от усилий задрожали колени, и камни полетели из стены, как будто ими выстрелили! Откуда у него такая мыслесила? Камень усиливает, конечно, но такого у него не получалось с того дня, когда они прилетели! А в Подгорье, в пещерах рудоделов, было то же самое! А если еще раз? Новый слой камней раскатился, открыв черные углубления в стене. Камни катились и катились, все крупнее и тяжелее, один упал прямо на ногу, и от боли Геранд едва не закричал. И вот в темноте что-то изменилось, как будто…
– Геранд, воздух!
Он и сам уже понял и просунул руку в отверстие, – из отверстия, откуда только что сыпались камни, веяло ветерком чем-то горьким и какой-то гарью. Геранд принялся лихорадочно разбирать проход, отбрасывая камни. Новая мыслесила разбивала остатки стены. Вот уже можно просунуть голову в дыру, а вот уже и плечо проходит в нее!
Геранд выбрался в высокий проход, круглый, будто его прорыл огромный червь или промыла вода. Сафи торопливо полезла вслед за ним.
– Ой! Платье!
Что-то затрещало, и тяжело упало на пол.
– Что случилось?
– Нога немножко… Ну ладно, я на ходу залечу, я все-таки мыследея, хоть и не совсем целительница. Куда нам теперь идти? Наверное, надо туда, откуда дует ветер!
Идти надо было как можно скорее, потому что голубой камень уже едва светился. Геранд потянул Сафи за собой навстречу подземному ветерку и дымному запаху, но через несколько шагов стало ясно, что нога повреждена совсем не немножко, а довольно серьезно. Оставалось надеяться, что серебристые ленты или облака не появятся. Проверять, далеко ли их похитители, Геранд не стал. Главное, чтобы они подольше не появлялись, потому что Сафи хромала чем дальше, тем сильнее. Возможно, она не просто подвернула ногу, но останавливаться они не могли. Скорее наружу!
Проход извивался под землей, ветвился, и только по едва заметному движению воздуха ониопределяли, куда надо идти. Временами пол под ногами становился скользким, и в тусклом свете Геранд видел на полу потеки, будто здесь застыло какое-то желто-золотистое вещество. Черное подземное царство казалось с ними почти обитаемым. Они торопились, спотыкались и падали на скользких потеках, Сафи то и дело опиралась о стену, вполголоса бормоча стихи, но мыслесилы у нее не хватало. Она села у стены и беспокойно оглядывала проход, держась обеими руками за больную ступню.
– А живоглотов здесь нет? – вдруг спросила она. Об этом даже думать не хотелось, но все же чем быстрее они выйдут, тем лучше.
– Их уже несколько дней не видно, а здесь им есть нечего, – попытался успокоить ее Геранд. – И давай я тебя понесу.
Он никогда никого не носил на руках, но подхватил ее, оставив висеть до пола длинные растрепавшиеся косы, и побрел по проходу, из которого тянуло гарью и еще каким-то острым горьковатым запахом. Что там? Послышалось шуршание, покатились камни, и вдали, у поворота, они увидели яркий желтый свет, разбивающийся о неровности округлых стен.
– Живоглоты? – Сафи в ужасе прижалась к нему.
– Вот они, я их нашел, твоя княжеская светлость! – зарычал на все подземелье жуткий голос, и из-за поворота высунулась огромная чешуйчатая голова со светящимися желтыми глазами. Проход взорвался голосами и хлопаньем крыльев.
– Я сейчас возьму светляка и слетаю! Эй, Геранд, Сафи, вы где? А этих, шипящих-блестящих там нет? Ну, дай хоть пролететь, Дирт! – в голос завопил Торик.
– Князь Дарион, пусти меня вперед, там их, наверное, лечить надо. Дирт, они в сознании? – забеспокоилась какая-то молодая женщина.
– Мы здесь! – закричал Геранд, пытаясь перекричать всех, и посадил Сафи прямо на пыльный пол.
– Тихо! – скомандовал голос Князя-под-горой. – Всем замолчать. Ученый брат Геранд и княгиня Сафиана, стойте на месте. Первым иду я, потом Дирт. Нарика, дай одну головицу с водой! Торик, отнеси им, они полночи тут просидели!
Летун со светляком на плече немедленно принес головицу и вложил в руки Сафи, а потом они с Герандом пили из нее по очереди тепловатую воду, а Торик летал рядом по проходу и выкладывал новости.
– Я как увидел, что они вас подхватили, так сразу по всем ветрам к его княжеской светлости! А его светлость и так собирался завтра, то есть теперь уже сегодня, идти под горы, узнавать, от чего появились живоглоты. Он как про вас и этих блестящих услышал, так сразу собрался, и Дирт всех на себе отвез сюда.
– Под Безымянную? – Геранд отдал Сафи головицу, воды было еще много.
– Под Безымянной все завалено, мы рядом вошли, там еще одно подземелье есть, тоже твоих родственников, но маленькое, там все побито и поломано. Вы глубоко забрались! Или это они так далеко вас затащили?
Застучали сапоги, и Князь-под-горой Дарион остановился рядом с Герандом. Змеиная голова, светя желтыми глазами, улеглась посреди прохода, а девушка, которую Князь-под-горой называл Нарикой, села прямо на свернутое змеиное крыло, ухватившись за ремни на змеиной спине.
– Ну что, идете с нами или Дирт вас отвезет в Синие Горы? – спросил князь.
Какие могут быть вопросы? Без этих подземных ходов, похожих на внутренности живого существа, Геранд никогда не сможет разобраться в жизни прародины! Здесь главное – источник мыслесилы, давшей жизнь всей науке великих предков, и живой огонь, давший им жизнь. Он должен, просто обязан идти, иначе все их с Мадором путешествие лишится смысла. А какой получится трактат, когда он разберется во всем до конца!
– Я пойду, но у Сафи… то есть княгини Сафианы, у нее нога…
Сапоги Князя-под-горой простучали за спиной Геранда, и князь присел около девушки.
– Ног пока что две, и не все потеряно! – объявил он. – Которая болит?
Геранд уже хотел возмутиться, но Сафи послушно вытянула больную ногу и приподняла подол. Ну да, его попробуй не послушайся, так он внушит все, что ему надо! Или не все, но почти все. Князь ловко ощупал ногу и поморщился.
– Вот тьма преисподняя! Как ты вообще шла, княгиня Сафиана? Тут уже вывих такой, что на неделю хватит лечить.
– Но я тоже хочу пойти и узнать, – неожиданно возразила Сафи. Что это, Князь-под-горой ей вбил в голову или она сама? Или может быть, она не хочет оставлять Геранда?
Князь-под-горой вскочил на ноги.
– Нарика, иди сюда! И ты, княгиня Сафиана, будешь лечить себя тоже. Вдвоем держитесь руками за щиколотку и выше, при этом передаете мыслесилу на ногу. А я передаю мыслесилу вам обеим, слушайте ритм!
Кабы мы живали сами
Да на небе вверх ногами
Мы бы по морю ходили
Да по полю бы поплыли….
Ноги в красных сапогах ловко двинулись по желтым потекам на полу, отбивая замысловатую дробь. Как это он так ловко пляшет в тяжелой кожаной безрукавке с металлическими пластинами? Сафи подпевала глупой песенке с сосредоточенным видом, Нарика, присев рядом и ухватившись за ее ногу, распевала, будто забыв, где они находятся. Змей светил глазами так ярко, что светляк был уже не нужен. Вот Князь-под-горой протанцевал немного дальше, где из желтой жидкости выступали то ли каменные ребра то ли еще какие-то жилы.
Нет вернее дружбы нашей,
Пира нет без братской чаши,
Нет веселья без вина,
Пей до дна!
Ноги князя прошлись по середине прохода, сделали замысловатый разворот и застучали по каменным ребрам. Пол подпрыгнул так, что даже ловкий князь едва устоял на ногах, гора закачалась, загудела, завыла, стены пошли волнами, где-то далеко покатились камни. У Геранда потемнело в глазах, потом поплыла желтая дымка – силовой удар! Не такой страшный, как в подземелье между кристаллом и бочкой, но такой же, как в первый день, когда разбился их звездный корабль!
Геранд с размаху сел на пол рядом с Сафи, Торик взлетел, Князь-под-горой Дарион замер, оборвав песню на полуслове, Нарика вскрикнула, но ногу Сафи не отпустила. Грохот затих, дрожащие стены успокоились, а где-то далеко, будто в сердце горы, замелькали серебристые вспышки. С тихим шипением они плавно двигались под потолком, на глазах раздуваясь и вырастая в мерцающие золотистые облака. Две ленты, скользнув вперед, закружились вокруг князя Дариона, еще несколько рванулись к Геранду, но синий змей открыл зубастую пасть, грозно рыкнул, и три ленты были проглочены одним махом.
– Не ш-ш-шевелись, проклятый! Прочь от корней! – яростно зашипели два самых больших облака на пилейском языке. Князь-под-горой стоял, спокойно глядя на мечущиеся вокруг него облака.
– Чьи это корни? – спокойно поинтересовался он. Одно из облаков вытянулось в ленту, окружив его кольцом. – И отодвинься от меня, тьма преисподняя, мешаешь разговаривать! И все отойдите!
Геранд немедленно передвинулся к самой стене, Сафи охнула, Нарика уперлась в стену, положила больную ногу Сафи на свою черную юбку и усердно принялась растирать, что-то при этом напевая. Кольцо мгновенно развернулось и снова превратилось в золотистое облако. Видимо, внушение князя-мыследея действовало и на блестящие ленты.
–Наш-ш-шего Предка, которого убили ваши маш-ш-шины! Он лишен пищ-щ-щи, из-за вас-с-с, чтобы вы могли взрывать, убивать и летать на ваших проклятых маш-ш-шинах! Мучители проклятые! Смерть это с-с-слишком мало за то, что вы с-с-сделали! – с ненавистью зашипел голос одного из облаков.
– Я не губил вашего предка, и хочу узнать все с самого начала, – четко, будто командовал войском, сказал князь Дарион, строго глядя на мерцающих под потолком собеседников. А прежде всего, хотел бы знать, как вас зовут. Я – Князь-под-горой Дарион, это Нарика, княгиня Сафиана и ученый брат Геранд, это – змей Дирт, а кто вы?
Еще одно облако подплыло ближе к нему и начало говорить спокойно и размеренно.
– Истинные не нуж-ж-ждаются в них, зови как хочеш-ш-шь.
– Хорошо, ты будешь уважаемый Спокойный, а твой товарищ – уважаемый Неистовый, – сказал Дарион, с опаской посматривая на носителя грозного имени, но тот уже не был расположен неистовствовать.
– Сначала был Предок. – начал Спокойный. – Соверш-ш-шал свой путь в пустом прос-с-странс-с-стве от одной земли до другой. И были Истинные, это мы,и мы – его разум. Предок не мыс-с-слит, мыс-с-слят Истинные, которые ж-ж-живут внутри Предка. Когда Истинных остается мало, Предок рож-ж-ждает новых Истинных. Дос-с-статочно тебе?
Князь-под-горой не отрывал взгляда от облаков. Геранд не знал даже, что он сам хотел бы спросить у этих жителей подземного существа.
– Недостаточно. Что Предок ест? Чем поддерживает силы?
Рассказчик замигал, будто возмутился подобным невежеством.
– Предок не ес-с-ст, и не с-с-спит, как вы, низш-ш-шие, а питается светом звезд, собирая его на крыло.
– И где это крыло сейчас?
Снова недовольное мигание, но внушение делало свое дело, и очередная тайна вышла на свет.
– Ос-с-снование идет отс-с-сюда на юг до моря, – объяснил Спокойный Истинный .
– Так наши скалы – это его крыло! Как у семикрыла! – закричал из-под потолка Торик, хлопнув от восторга крыльями.
Князь-под-горой посмотрел на него так, что летун немедленно нырнул вниз.
– Сколько времени живет каждый из вас, Истинные?
– Ты-с-с-сячу оборотов этой земли вокруг ее солнца.
– А Предок?
– Десять или пятнадцать тыс-с-сяч оборотов этой земли вокруг солнца. Но рождение новых Предков удлиняет его жизнь еще на нес-с-сколько с-с-сот оборотов.
– А нового Предка кто рождает?
– Каждый Предок, врос-ш-ший в небес-с-сное тело, уже никогда не взлетит. Пока он молод, он с-с-садится и взлетает, но в старости он врас-с-стает в землю, где нет жизни, и рождает новых Предков.
– Когда умирает Истинный, Предок не чувс-с-ствует этого, – прошипел спокойный Истинный. – Когда умирает Предок, Истинные умрут, ес-с-сли не перейдут к новому.
Истинный снова замолчал, но Дарион не сдавался.
– И вас много?
Спокойный Истинный замигал, как будто сомневался, стоит ли выдавать такую тайну, но внушение, как видно действовало хорошо.
– Теперь меньш-ш-ше тыс-с-сячи. – ответил, наконец, Спокойный. – Путеш-ш-шествуя в пустом прос-с-странстве, Предок столкнулся с большим летающ-щ-щим камнем, и лишился час-с-сти крыла. Его притянула земля, где была ж-ж-жизнь. Там были люди без мыс-с-слесилы, были ящеры, были летающ-щ-щие ящеры и птицы, а ещ-щ-ще зеленые рас-с-стения и мелкие животные. Те, которые соприкоснулись с раной Предка, передали Предку час-с-сть себя.
– Как это – часть себя? Они хотели передать или он сам взял? – уточнил Князь-под-горой.
– Истинные не знают. Предок вбирает в себя любую ж-ж-жизнь, с которой соприкоснется. Поэтому, когда Предок здоров, он никогда не с-с-садится там, где есть ж-ж-жизнь. Предок смог улететь с той земли, но крыло у него ос-с-сталось меньше, чем было. Когда приш-ш-шло время родитьс-с-ся новым Истинным, Предок нашел для себя эту землю. Но вместо Истинных родились рас-с-стения, животные, проклятые вроде вас и вся та жизнь, которую Предок вобрал в себя через рану. Она похож-ж-жа на ту, которая была на земле с зелеными растениями, но получила мыс-с-слесилу Предка. С тех пор Предок больш-ш-ше не рождал Истинных.
– А он может сам что-нибудь думать? Или он просто как живой дом? – любопытствовал Торик. Князь Дарион не стал его останавливать, но не сводил взгляда с золотистых облаков.
– Он слуш-ш-шается нас, и этого дос-с-статочно, – пояснил Спокойный. Он замолчал, но теперь заговорил его неистовый товарищ.
– А вы убили того, кто вас-с-с родил! Научились отнимать у Предка мыс-с-слесилу, которая позволяет ему летать и питать Истинных. Гнус-с-сный Мадор Завоеватель, начал медленное убийс-с-ство своим оружием. Мерзос-с-стное двурогое оружие ранило проводящ-щ-щий мыслесилу проток в теле Предка, и оттуда проклятые целых сто лет качали мыслесилу для своих маш-ш-шин!
Так вот что такое «источник сил», о котором говорится в «Неукротимом»! И зеленым цветом у Голого камня на чертеже в подземелье повелители вещей обозначили место получения мыслесилы, и рампер там не зря был нарисован. Может быть, там и заряжали мыслесилой и прекрасный лиловый кристалл, и белую бочку-снаряд. Кстати, вот откуда и неписаный закон, почти суеверие, на Нимелоре – у всех устройств для передачи мыслесилы делается две точки соединения, расставленные на ширину ладони, как зубцы рампера.
– Тогда Истинные не знали, почему с-с-слабеет и умирает Предок. – шипел Неистовый. – Когда Истинные узнали правду, проклятые были изгнаны с-с-с этой земли. Но теперь он с-с-слаб, он умирает!
– А наш Предок не родил себе смену?
Неистовый возмущенно засверкал.
– Ваш-ш-ш предок? Как ты смееш-ш-шь такое говорить проклятый? Это наш Предок! Он не может, он рождает только уродов! Пока крыло не восстановилось, он и Истинных не может родить, только уродов вроде вас!
И Неистовый замигал и засверкал так, что Геранд заморгал. Сафи поджала ноги, Нарика прикрыла ей больную ногу обеими руками и запела на все подземелье.
-Черны брови, черны очи,
Не дают покоя,
Ярче звезд, чернее ночи,
Жгут сильнее зноя.
Синий змей зарычал, Торик взлетел к потолку. Истинные, вытянувшись в ленты, вновь окружили Князя-под-горой, но он только строго посмотрел на них, и они расплылись под его взглядом в мягкие золотистые облака.
– Это мы – уроды? – возмущенно хлопнул крыльями Торик.
– Кое-кто мигает светом,
Всех вокруг ругает,
И цветущим златоцветом
Сам себя считает…
Нарика спела ядовитую песенку на прежний напев, продолжая лечить ногу Сафи, и Неистовый даже не обратил внимания, должно быть, не понял.
– Торик, заткнись, Нарика, помолчи, – приказал князь Дарион и снова повернулся к Истинным. – А теперь рассказывайте, откуда Предок берет мыслесилу и на что тратит. Вот вам она зачем?
Нарика снова забормотала стихи вместе с Сафи, Неистовый засверкал и снова растянулся в ленту, но его спокойный соплеменник начал рассказывать снова, и Торик перелетел поближе к рассказчику. Геранд сидел рядом с Сафи и не знал, чем помочь. Платье с синей каймой, которому и без того досталось за эти дни, разорвалось по подолу до колена. Сафи привыкла жить в княжеском доме, ходить в чистых платьях и вести себя прилично, из-за него она снова с опасности! Ну пусть хоть одета будет в платье без дыр… Геранд сжал двумя пальцами края ткани из каких-то растительных ниток. Нитки были старые, и мыслесилы жизни в них уже не осталось. Разорванные края немедленно соединились под рукой Геранда, как будто это была железная проволока или камешки. Он провел пальцами по всей длине платья, и оно послушно срослось в то же мгновение. Надо же, как помогает Предок! Снаружи никогда не получилось бы так быстро! А на Нимелоре такое и не снилось никому!
– Когда у нас есть мыслес-с-сила, – прошипел Спокойный, – мы летаем, говорим и живем. Мыс-с-слесилу дает с-сам Предок, мы не рас-с-стаемся с ним.
– И сидят, и представляют
Свою лень победой,
Как на ящере на старом
Живут листоеды.
Нарика спела очередное ядовитое замечание, не отрываясь от лечения, но на этот раз Неистовый что-то понял.
– И в этом мы тоже превос-с-сходим низш-ш-ших существ! Нам не надо есть с-с-себе подобных! – зашипел он, вспыхивая, как огонь.
– А ну, прекратить и объяснить все по порядку! Нарика, не зли его! Так что бывает, если стучать по корням? – Князь-под-горой говорил строго, как врач, расспрашивающий родственников больного о его болезни. – Почему нельзя их трогать?
– Предок чувствует! У него с-с-судороги! – замерцали Истинные.
– И что делается от этих судорог?
– Выходит мыслес-с-сила, сразу много!
– Но это же силовые удары! – громко сказал Геранд. Сафи опять схватила его за руку, как будто боялась отпускать.
– Так вот вы как воевали! – услышал Геранд голос князя Дариона. – Значит, это судороги корней победили повелителей вещей в старой войне! Ну, я так и думал, что божественная воля Огня была здесь ни при чем, священники Огня сами не знают, о чем говорят. А вы заставляли Предка тратить мыслесилу на судороги, выбрасывали ее попусту! Вы заставили его всей мыслесилой разрушать горы и заливать живым огнем долины, только для того, чтобы сбивать мелкие крылатые машины и убивать отряды повелителей вещей? Хороши воеводы, ничего не скажешь!
