Эл М Коронон
Элохим
Ему нравилось ласкать и целовать ее.
– Дай, Сосо, аббе поцелуйчик!
И она, закрыв глаза, складывала алые губки сердечком и подставляла их для поцелуя. Пока она была маленькой ей все это казалось безобидной игрой.
Но однажды, когда ей уже было тринадцать лет, царь неожиданно схватил ее сзади на лестничных ступеньках и сильно прижал к себе. Она вырвалась из его рук и испуганно спросила:
– Абба, что ты делаешь?
Но увидев безумный блеск в его глазах, она, не дождавшись ответа, убежала к себе.
С той минуты их взаимоотношения резко изменились. Прекратились все объятия, лобзания и ласки. При каждой его попытке обнять ее Соломпсио твердо, хотя и не грубо, отстранялась и уходила прочь. Царь вскоре заметил, что она избегает его и старается не оказываться с ним наедине. Он тогда сильно сокрушался. Не мог пережить, что самое близкое и любимое ему существо отдалилось от него, стало чужим.
Но все вновь изменилось. Внезапно и неожиданно для царя. Сразу после отъезда его сыновей обратно в Рим.
После прощального обеда Ирод проводил их до наружных дворцовых ворот и ушел в свою спальную комнату подремать как обычно. Вдруг дверь без стука открылась и вошла Соломпсио. Царь, уже раздевшись, лежал в постели. Соломпсио молча подошла и села на кровати у его ног. Она некоторое время сидела молча, смотря на удивленного отца. А потом сказала:
– Абба, я думала долго и наконец решилась.
– Не понимаю. На что ты решилась, Сосо?
– На все! Я готова на все!
– На все!? – удивился царь и заинтриговано спросил: – Это на что, на все?
– На все, что угодно. Для меня нет никаких преград.
Царь был поражен.
– Узнаю свою кровь! – сказал он.
– Да, абба, мы единокровны. Лучше понимаем друг друга. Понимаешь меня?
– Пытаюсь, Сосо.
– Абба, я сделаю все, что ты хочешь.
– Все!?
– Все! То, что ты больше всего на свете хочешь. О чем ты все время мечтаешь, – ответила она и многозначительно посмотрела ему в глаза.
– Ты что хочешь сказать, что даже ляжешь со мной спать?
– Да, даже лягу с тобой спать.
Ирод не поверил ушам. Перехватило дыхание. Его собственная дочь только что сказала, что готова с ним переспать. Наверно почудилось. И он еще раз переспросил:
– Ты переспишь со мной!?
– Да, абба. Мне ничего не стоит. Неважно, отец или не отец. Все люди родственники между собою.
«Как она необыкновенна!». Ирода охватило сладкое волнение. Он подвинулся и приподнял край пуховика.
– Ну, тогда иди, ложись, – сказал в трепетном предвкушении царь.
– Нет, абба, не сейчас.
– А когда? – спросил нетерпеливо царь.
– После того, как ты выполнишь мое условие.
– Условие!? Какое условие?
– Выполнишь?
– Выполню!? Еще спрашиваешь! Ради тебя я отдам все царство!
– Царство не надо отдавать. Лучше открой мне, кто убил имэ?
– Коринфий, – ответил Ирод, не успев до конца осмыслить неожиданный вопрос.
– Как он убил ее?
– Придушил подушкой.
– Тогда прикажи, пусть его тоже придушат подушкой. Вот мое условие.
Только после этих слов царь Ирод до конца осознал всю серьезность ее предложения.
Коринфий попал к царю по дружественному жесту Цезаря в числе четырехсот отборных галлов, составлявших когда-то личную охрану царицы Клеопатры[34]. Он был самым красивым из них и обладал атлетической фигурой. Царь быстро привязался к нему. Доверял ему больше, чем остальным телохранителям. Многие во Дворце полагали, что он проводит с ним ночи.
Царь ответил Соломпсио не сразу. Ему открылось мстительное нутро дочери. Но закралось в душу сомнение: «Сдержит ли она свое слово?».
– Хорошо, Сосо. Коринфий умрет той же смертью, что и Мариамме.
Ирод долго колебался. Не верил Соломпсио. Но все же сдержал свое слово. Перед отъездом в Цезарею он приказал Ахиабусу умертвить Коринфия. Три дня спустя ему в Цезарее донесли весть об исполнении приказа. С той минуты его охватило трепетное предвкушение. С дрожью в теле он мысленно представлял, как стройная фигурка дочери растворяется в его объятиях.
Теперь, вспомнив свой сон, он не знал, как его истолковать. Его самая сладкая мечта исполнилась во сне. Исполнится ли и наяву?
Он с нетерпением ждал прихода Соломпсио. Переживал, подобно юноше перед первой любовной встречей.
Царь вылез из ванны. Встал во весь рост. Раб Симон обсушил его полотенцем. Он перешагнул через край ванны и влез в развернутый рабом халат.
Пришел Черный Евнух.
– Ну что? – спросил раздраженно царь.
– Ее Высочество, принцесса Соломпсио сказала, что придет к полудню, Ваше Величество.
– Черт! Почему не сейчас? – буркнул нетерпеливо царь.
– Ее Высочество принцесса только недавно встала. Очевидно, ей нужно привести себя в порядок, Ваше Величество.
– Хорошо, хорошо. Не объясняй. И без тебя понимаю.
Царь приказал рабу Симону и Черному Евнуху выйти за дверь. Оставшись наедине с собой, он сильно ударил кулаком по колену. До полудня оставалось два часа. «Два долгих часа. Что делать? Не могу спать. Не могу ждать. Проклятие! Она точно замучает меня. Как ее мать». Образ Мариамме всплыл перед глазами. Она всегда вызывала в нем метание между любовью и ненавистью.
Он вспомнил, как впал в безумие после ее смерти. Он никак не хотел верить, что Мариамме мертва. Как живая она лежала в гробу из дерева киттим, облицованного изнутри и снаружи золотом. По приказу царя гроб был залит до крышки пчелиным медом. Целый месяц он не отходил от гроба. Только Черный Евнух имел к нему доступ.
Тот однажды стал свидетелем невероятной сцены. Царь был настолько увлечен созерцанием мертвого тела Мариамме, что не заметил, как вошел Черный Евнух.
Царь сначала перевернул тело Мариамме в гробу на живот. Оно словно плавало в меду. Затем, приподнял его за талию. Тело было липким. Ему удалось поставить его так, чтобы из гроба выступали ее бедра. И он стал вылизывать их. Черный Евнух замер у дверей как вкопанный, не веря своим глазам. Но то, что последовало после, превзошло его самое дикое воображение. Ирод забрался в гроб. Затем одну руку пустил под живот Мариамме, а другой **** ******* свой **** в ******* ****. Долго не мог **********. А когда это ему удалось, он *********** ******* ****** там, где талия переходит в бедра, и начал с ************* ********* с ******* ****** ****. Черный Евнух поспешил выйти и закрыть за собой дверь. Но не успел сделать нескольких шагов, как услышал дикие вопли царя:
– Мариамме! Мариамме!! Мариамме!!!
Ирода с юных лет интересовали только две вещи: женщины и власть. Он был почти безразличен к роскоши и богатству. Считал их необходимым средством и приложением к своим основным страстям. Он мог очень легко расстаться с умопомрачительной суммой денег, зная, что не столько деньги порождают власть, сколько власть порождает их.
Царь был известен своей щедростью. Во время засухи в Иудее он на свои средства закупил зерно в Египте, роздал безвозмездно людям и спас их от голодной смерти. А после разрушительного землетрясения помог жителям Иерусалима заново отстроиться. Но щедрость в нем легко уживалась с жестокостью.
Жестко было его отношение к мужчинам. Он их ненавидел, всех поголовно. Воспринимал их как лютых врагов, соперников в утолении его основных страстей.
У него была своя философия относительно женщин. Он видел в них смысл жизни. Считал, что деньги, богатства, дворцы и все удобства созданы мужчинами ради женщин. И войны ведутся из-за них. Он полагал, что язык мужчине дан для того, чтобы нашептывать ласковые слова в ушко любимой женщины. «По большому счету, одному мужчине нечего сказать другому. Ему надо только решить: убить того теперь или позже».
Он был ненасытен до женщин. Высокие и маленькие, полные и худенькие, черные и белые… Не важно, лишь бы были красивыми. Тр*хал он их везде и всюду. В Идумее, Иудее, Самарии, Галилее, Набатее, Египте, Парфии и даже в Риме.
– Угомонись, – умоляла Дорис, его первая жена, – у тебя уже сын растет.
– Нет, не успокоюсь, пока не перее*у всех красоток в мире! – парировал он шутливо.
Однако он успокоился. Неожиданно для самого себя. Это случилось тогда, когда он впервые увидел Мариамме во дворце Гиркания, царя иудеев и Коген Гадола. Она была хасмонейской принцессой, дочерью Александры, дочери царя Гиркания, и Александра, сына царя Аристобула. Двойная Принцесса, да еще невероятной красоты.
В Римской империи в те времена шла своеобразная слава об иудейской красоте: «Среди иудейских женщин красота большая редкость, но если встречается, то равной ей не сыщешь во всем мире». Красота Мариамме была такого рода.
Ирод влюбился в Мариамме без памяти. Она в одном лице в высшей степени олицетворяла обе его страсти: женщину и власть.
Он всю дорогу от дворца умолял Антипатра, своего отца, уговорить царя Гиркания выдать Мариамме за него. Отцу это удалось легко. Слабовольный царь ему был обязан многим. Ирод срочно развелся с Дорис. Через некоторое время обручился, а перед осадой Иерусалима обвенчался с Мариамме.
Ирод был на вершине счастья. Но оно продлилось всего несколько часов, до первой брачной ночи. Его жгучая страсть столкнулась с ледяной холодностью Мариамме. Он ее ласкал, щупал, облизывал всю ночь. А она просто лежала, как красивая мраморная статуя. Под утро он был в бешенстве. А она была холодна, как лед. Его безумная любовь преобразилась в лютую ненависть, а ее холодное равнодушие – в убийственное презрение. Так началась их семейная жизнь. За восемь лет они произвели на свет двух сыновей и двух дочерей. Все дети унаследовали красоту матери и страстность отца.
За годы совместной жизни он ни разу ей не изменил. Но это абсолютно ее не волновало. Она жила своей жизнью, понятной ей одной.
Он жаждал ее, безумно хотел каждый день, каждый час, каждую минуту. А она совершенно его игнорировала. Бывало так, что он приходил к ней, ложился на ее кровать с красным бархатным покрывалом и ждал ее часами, в то время как она, по ее же признанию своей матери, «кимарила на стуле перед зеркалом» в ванной комнате.
– Мариамме!!! Ну, когда же ты придешь!? – вопил он в таких случаях.
А она иногда отвечала «скоро», но часто просто молчала в надежде, что царь уснет без нее. И в тех редких случаях, когда приходила, сразу говорила:
– Только давай закругляйся побыстрее.
Она обычно ложилась к нему спиной, неподвижно, как бревно. Он пытался ее ласкать.
– Не тяни. У тебя даже толком не ****.
Его мужское достоинство всегда робело перед ней. Не мог понять почему.
– Не разговаривай, сука! Сбиваешь меня! Не помогаешь, хотя бы не мешай.
– Я тебе не мешаю. У тебя просто не ****… Но! Но! Но! Только не смей туда ******. Где начал, там и кончай. Ну конечно, на ******** у тебя всегда *****. Ж****к, ты развратный!
– Сука! Закроешь ты свой рот или нет! Просто зае*ала! Замучила меня!
– Нет, это ты меня замучил! Никто жену свою в *** не *****. Иди е*и свою Соломею в ж*пу!
– Молчи же ты, дура безмозглая!
– Не поднимай мою ногу! Мне неудобно! Ой! Не иди дальше! Больно! Ой!
– Да заткнись же ты!
– Давай ко***й! Давай, тебе говорю! О! О-о-о!! О-о-о-о-о-й!!! Ко****л!?
– Еще нет.
– Ко***й быстрее, говорю! Я уже ********.
– Ух-ух-ух!!!
– Все!? Ко***л?
– Да-а-а-а-а! Ух-х-х!
– Ну вставай тогда! Получил свое, иди! Ж****к ты ненасытный!
– Ты сука, пока дашь себя е**ть, вые*ешь мне всю душу. Замучила ты меня!
– Не я тебя, а ты сам себя замучил. Понятно!?
Горько было царю вспоминать, что самое высшее наслаждение ему всякий раз приходилось испытывать при муках. Но он никогда не переставал любить и ненавидеть Мариамме одновременно.
Соломпсио в полдень не пришла. Она появилась только через час. Поразительно красивая.
– Сосо, ты сказала, что придешь к полудню. А уже далеко за полдень. Любишь мучить меня, как твоя мать.
– Не могла раньше. И не сравнивай меня с ней. Я тебе не жена, а дочь. Она тебя мучила потому, что просто не любила. Ей не надо было выходить за тебя. Я похожа на нее только внешне. Больше не сравнивай нас. Мне это не нравится. Понятно!?
Она произнесла «Понятно!?» один к одному, как Мариамме, язвительно и нетерпеливо.
– Не злись, Сосо. Успокойся. Лучше скажи, как спалось?
– Хорошо.
– Приснилось что-нибудь?
– Не помню. Кажется, нет.
– А мне приснилась ты. Впервые в жизни.
– Могу представить.
– Во сне ты исполнила свое обещание.
– Да, но ты не выполнил свое наяву.
– Как не выполнил. Коринфий уже мертв. Задушен. Подушкой. Как ты и хотела.
– Я не видела. Его задушили не при мне и не при тебе. Может быть, просто убили. Откуда мне знать.
– Ахиабус точно выполнил мой приказ.
– И ты веришь Ахиабусу? Он самый большой лгун во Дворце. Очнись. Когда ты поймешь, что ты здесь во Дворце окружен одной лестью и ложью. Но теперь все это неважно.
– Значит, ты передумала?
– Нет, почему передумала? Я всегда выполняю свои обещания.
– Значит, наша договоренность остается в силе?
– Да, остается в силе. Только с новым условием.
– С каким еще новым условием?
– Понимаешь, абба, я хотела отомстить за мать. Коринфий не был настоящим убийцей. Он был всего лишь исполнителем. Не Коринфий, так нашелся бы кто-нибудь другой. А настоящие убийцы остались в стороне.
– Ты кого имеешь в виду? – спросил тревожно Ирод, почувствовав, что его мечта отдаляется на неопределенное будущее.
– Я выполню свое обещание. Клянусь имэ! Если ты их убьешь. Обещаешь?
– Кого их? Как я могу обещать, когда не знаю, о ком ты говоришь.
– Знаешь о ком говорю. О твоей матери и сестре. Убей их, и я сразу же лягу с тобой в постель. Обещаю!
19
Рано утром того же дня Элохим вышел из пещеры, потянулся и глубоко втянул в себя свежий воздух. Солнце стояло высоко над Масличной горой. Светило мудро, но не грело. Мир был залит его лучами.
Далеко на северо-западе за городом поднялась пыльная туча. Вскоре он смог различить в ней колесницы и всадников длинной царской процессии. «Ирод возвращается к своему престолу», – подумал Элохим.
Он вышел на тропинку, ведущую вниз через рощу к потокам Кедрона. По дороге сорвал несколько лесных ягод. В эти дни он питался исключительно оливками и ягодами, запивая их ледяной водой из горного родника. «Иосиф, наверно, принесет сегодня что-нибудь поесть».
Дошел до реки, разделся и нырнул в воду. Холод иглами вонзился в тело. Вынырнул и поплыл против течения к противоположному берегу. Доплыл до берега, перекувыркнулся в воде, чтобы вернуться обратно. Вынырнув на поверхность, он заметил, что с другой стороны кто-то машет ему. Даже показалось, что тот стоит прямо на воде. Подплыв ближе к берегу, Элохим узнал в незнакомце юношу с родинкой. «Опять явился», – недовольно сказал себе. Вышел на берег. Молча оделся.
– С добрым утром, Элохим!
– Утро! – ответил сухо Элохим.
– Кажется, не рад мне.
– Не вижу причин для радости.
– Стало быть, Азаз-Эл уже навестил тебя.
– Я не знаю, кто из вас Азаз-Эл, а кто не Азаз-Эл.
– Я не Азаз-Эл.
– Как мне знать? Я не видел вас вместе рядом.
– Очень просто. Вспомни на какой щеке у него родинка была.
– На левой, кажется. Да, на левой. Постой! У тебя она на правой.
– Вот и прекрасно. Теперь ты знаешь, как нас отличить.
– Так просто. Удивительно. А я так сильно заморочил себе голову.
– В этом Азаз-Элу нет равных. Однажды он умудрился сбить с толку даже Отца.
– Самое удивительное то, что он не солгал, сказав, что вы близнецы.
– Знаю, не любишь близнецов. «Непонятная ошибка природы». Не так ли?
– По одному они еще терпимы, но вместе – сплошная головная боль.
– Не волнуйся. Мы к тебе никогда не придем в одно и тоже время. Но имей в виду. Близнецы только на вид одинаковы. На самом деле они разные. Иногда даже противоположности. Как вообще в жизни. Одно и то же может быть добром и злом. Омерзительной низостью и высочайшим благородством. Животной похотью и возвышенной любовью. Придет время, ты сам убедишься.
– Пока я убедился в одном. Нет ничего путанее, чем обман, сдобренный щепоткой правды. Если бы он скрыл правду, то ему легко удалось бы отправить меня домой, как он того и добивался. Я даже не подозревал, что существуют какие-то близнецы. Но он решил запутать меня между правдой и ложью. Странно. Почему?
– Ложь – его основное оружие. Но действовать одним голым обманом он считает ниже своего достоинства. Он игрок. Любит игру воображения, игру правды и лжи. Достичь чего-то обманом ему просто и скучно. Его развлекает, когда люди мечутся между правдой и ложью и сами по собственному выбору приходят к нужному ему решению. Он самонадеянно полагает, что является единственным поборником свободы выбора в деспотически устроенном мире, где, не будь его, действовала бы одна непреложная предопределенность. Но ты оказался крепким орешком для него.
– Но почему он настаивал, чтобы вчера я ушел домой?
– Чтобы предотвратить исполнение Великого Тайного Предсказания.
– Я так и предполагал.
– Правда, ему не удалось бы отменить Предсказание, это выше его сил, но он сумел бы отложить его исполнение на пару тысяч лет. Если бы только ты ушел домой вчера. У него все было предусмотрено. Все было наготове. Вплоть до крика Иудифь. И требовалось только одного: твоего появления дома. Хочешь знать, к чему бы это привело?
– Да, конечно.
– Представь себе. Пришел домой под утро. Все спят. Иосиф открывает тебе дверь. Иудифь выбегает и кричит: «Анна, Анна, Элохим пришел!». Причем кричит во весь голос. «Анна, Анна, иди скорее!». Анна в испуге выбегает из своей комнаты и видит тебя с лестничной площадки. Спросонок не сразу понимает, что к чему. Бежит по ступенькам вниз. На полпути спотыкается и падает. Ты бросаешься ее поймать. Но не успеваешь. Она лежит без сознания. Вся в крови, ушибах и синяках. Она выживает, но теряет ребенка.
От ужаса Элохим побледнел.
– Боже! Что могло бы случиться!
– «То, что могло бы случиться» и «то, что случилось», сплетены подобно сну и яви. Словно перевиты между собой, как разноцветные нити в ефоде Первосвященника. Их разделяет человеческая воля. Всего лишь одно малюсенькое движение души – и вся картина мира меняется, как в калейдоскопе. «То, что могло бы случиться» не происходит и навеки остается в «Небытии» со всеми своими далеко идущими последствиями. «Есть» потому и есть, что преодолевает «могло бы быть» в повороте их сплетения. Но любое «могло бы быть» также способно преодолеть «есть». И тогда меняется цепь событий.
– Он хотел уничтожить ребенка еще в утробе матери!
– И тем самым задержать исполнение Предсказания. Это было его целью.
– Но почему ему дозволена подобная свобода действий.
– Гора Соблазна принадлежит Азаз-Элу. Он пользуется здесь полной свободой. Но только здесь. Кроме того, Эл Элйон иногда любит пустить Азаз-Эла вперед, чтобы испытать веру людей. Избранных людей.
– Ты говоришь, как он.
– Естественно. Мы братья, близнецы. Но мы прямо противоположны, как предначертанность и свобода воли. Помнишь, предначертанность в жизни ты впервые остро ощутил после слов Рубена.
– Помню.
– Тебе тогда выпала высокая честь исполнить Великое Тайное Предсказание. Прошло две тысячи лет с тех пор, как оно было открыто царем Мелхиседеком Аврааму. Эл Элйон медлил с его исполнением. Он иногда любит медлить. Дает событиям как бы зреть в Его помыслах. Теперь оно созрело. И Эл Элйон решил испытать тебя. Достоин ли ты этой высокой чести? Достоин ли исполнить предначертанное и при этом владеть подлинной свободой воли? Свобода не в том, чтобы выбирать из того, что жизнь предлагает тебе всякий раз. Это не свобода. Это выбор, предпочтение того или иного, обусловленное интересом, вкусом, страхом за свою шкуру и всем чем угодно, только не свободой. Наоборот, свобода в том, чтобы не выбирать, а предлагать самой жизни всякий раз свой выбор. Ты свободен, если дух твой тверд, как скала, если ум твой не скован чужими мыслями, если вера твоя искренна, если любовь твоя бескорыстна и, если воля твоя непреклонна. Свобода есть праздник души. Ничем не замутненная воля к искренности, вере и любви.
Юноша снял со своей шеи круглый камень, наполовину черный, а наполовину белый, висевший на красном кожаном шнурке, и надел его на шею Элохима.
– Не снимай этот камень ни днем, ни ночью, если не хочешь стать уязвимым, как простые смертные.
– Талисман неуязвимости?
– Да, но не бессмертия. Ты проявил неимоверную твердость духа перед Азаз-Элом. Теперь никто и ничто не в силах задержать исполнение Великого Тайного Предсказания.
– Но я даже не знаю, о чем Оно.
– Тебе и не надо знать. Ты и есть Предсказание. Его живое воплощение.
– Трудно понять.
– Непреложная предопределенность и чистая свобода исполнения Великого Тайного Предсказания одновременно присутствуют в тебе. Отныне Сам Эл Элйон живет и действует в тебе.
– Стало быть, я свободен от всех представлений о добре и зле, от всех человеческих предрассудков.
– Тебе дозволено все. Имя твое – Элохим. Только не забудь, что силы у тебя человеческие. И знай своих врагов. Азаз-Эл тебе не враг. Силы слишком не равные. Врагов у тебя там, в Иерусалиме, предостаточно. Но самый сильный и лютый из них – Ирод. Будь готов к встрече с ним.
20
– Сосо, ты хоть понимаешь, что требуешь? Убить собственную мать и сестру!
– А ты как, хоть понимаешь, что означает вставлять свой **** в собственную дочь. Слишком дорогое удовольствие. За него, дорогой абба, надо платить по самой высокой цене.
Ирод не нашел что ответить. Спорить дальше с Соломпсио было бессмысленно. К тому же царь был не в силах переспорить ее, одну из лучших учениц Г.П. Он приподнялся на кровати, взял дочь за плечи и привлек к себе. Но она ловко ускользнула из его рук.
– Нет, дорогой абба! Сначала выполни мое условие. Докажи, что я тебе дороже всех.
– Мне ничего не надо доказывать. И коню понятно, что дороже тебя никого нет. Но ты ставишь немыслимое условие. Сосо, дай обнять тебя хоть разочек. Умоляю!
– Нет, абба, даже не пол раза. Ты же не хотел бы обнимать неподвижное бревно.
– Нет, не хотел бы, – согласился царь и вдруг прикусил губу. – А, понял! Ты, наверно, как твоя мать. Бревно в постели.
– Откуда знаешь, какая я? Ты что, был со мной в постели? Говорила же тебе, никогда не сравнивай меня с ней. Ясно тебе!?
– Ясно, Сосо! Ясно! Только не злись! Но как ты красива, когда злишься!
– Еще раз запомни. Я похожа на нее только внешне. Во всем остальном я совершенно другая. И в постели тоже!
– Ты что уже была с кем-то в постели? – тревожно спросил Ирод.
– Нет, дорогой абба, не была, – поспешно ответила Соломпсио, – заранее знаю. Достаточно взрослая, чтобы знать, от кого унаследовала неуемную страсть.
Царь понял намек и успокоился. Был приятно польщен. Подозрение моментально улетучилось. В нем болезненная подозрительность как-то уживалась с детской наивностью. Он верил словам, но не доверял людям. Доверял только матери и сестре, хотя их словам как раз-то не верил. Наивная вера в слова обычно могла на время рассеять его подозрения. Потом, правда, подозрения возвращались и занимали свое доминирующее место в его жизни.
И теперь он сразу поверил словам Соломпсио. Хотя она и ловко солгала, как только поняла, что невзначай выдала себя.
Странно! Но кажется, в этом мире не только страсти, но и события личной жизни иногда передаются по наследству через кровь.
Сорок лет назад, когда Ироду было тринадцать, как-то он увидел свою сестру, Соломею (Salome) обнаженной. Он вошел в шатер в тот момент, когда она мылась. Она была на год старше. Он впервые в жизни видел нагое девичье тело, недавно приобретшее обворожительную женственность. Струи воды очерчивали упругую округлость ее груди и налитых силой бедер. Ее мокрое смуглое тело переливалось бронзовым блеском.
Соломея была единственной сестрой четырех братьев. Но Ирод был ей ближе всех. Фаса-Эл был намного старше, а Иосиф и Ферорас намного младше.
Ирод и Соломея вместе росли в идумейской пустыне. Лицом она была его копией. Словно уродливую голову Ирода посадили на красивое девичье тело. Антипатр, их отец, ее так и называл «Ирод с девичьим телом».
На следующий день они вдвоем, как обычно, весело резвились. Бегали вокруг шатра. Ловили друг друга. В какой-то момент Ирод поймал ее за шатром и свалил на горячий песок. Он быстро забрался на нее и прижал ее всем телом к плотному песку. Для него словно открылся новый неведомый мир. Он никак не ожидал, что то, что было обворожительным для глаз, могло оказаться столь волнующе приятным на ощупь.
Своей тяжестью он вдавил ее в песок. В песке ее тело казалось еще более упругим. Он провел руками по ее бедрам, на ощупь осязал ее ****** и ****** *****. Она же ловко скрестила ноги за его спиной. Впервые в жизни он испытал настоящее мужское возбуждение. ** ***** об нее ****** ее ********* одежды, ощущал под *** ****** *** ** *****. Не ********* и **** **** в *****.
Вечером отец уехал, взяв с собой Фаса-Эла и оставив Соломею, Ирода, маленького Иосифа, Ферораса и мать на попечение Иосифа, своего брата. Ночью мать и Соломея спали рядом. А Ирод, маленький Иосиф и Ферорас лежали с другой стороны матери. Их дядя, будущий муж Соломеи ночевал в соседнем шатре.
Ироду не спалось, лежал с открытыми глазами. Он догадывался, что сестре тоже не спится. Мать вскоре захрапела. Он бесшумно подкрался к Соломее.
– Моро, я знала, что ты придешь, – быстро и горячо прошептала она ему на ухо.
Она приподняла край покрывала. В темноте он едва различил ее голые ноги. Она лежала, заблаговременно закатав длинную ночную рубашку до пояса. Он забрался ** ***. Она развела ноги и, как тогда за шатром, скрестила их за его спиной. Затем, схватив одной рукой *** ****, ********* его во что-то невероятно ******. Он ******, как **** ***** в ******* ****** ***** и ******. Он не знал, что делать дальше. Она тоже. Он чувствовал, как его **** ********, ********* кровью. Не мог двигаться ни вперед, ни назад. И вдруг, Соломея чуть ********** ** ***** и тут же сильно прижала его к себе. Словно ушла опора под ним, и он провалился в глубокий колодец. Соломея крикнула и прикусила губы. Мать открыла глаза. Он спрятал голову под покрывалом. Они так и лежали неподвижно, затаив дыхание, до тех пор, пока мать не захрапела снова. Тогда он тихо слез с нее, лег сбоку и, притаив дыхание, **** ее до самого рассвета, ***** себе **** до крови.
Утром мать ничего не сказала. Но по ней видно было, что она заметила все. И это осталось тайной на всю жизнь между Соломеей, Иродом и матерью.
Почти такая же тайна была и у Соломпсио.
Прошлым летом Соломпсио после того разговора о матери, как-то днем застала младшего брата, спящим на кровати в его комнате. Было невыносимо жарко. И Аристобул лежал нагишом, скинув с себя простыню. Отец и Александр еще утром уехали на охоту. Она, не задумываясь, быстро разделась и забралась верхом на брата. Тот проснулся. Сразу не сообразил что к чему. А потом в ужасе крикнул:
– Сосо!
– Ш-ш! Тихо, идиот!
Она впилась в его губы и оторвалась лишь тогда, когда все было кончено.
Соломпсио действительно была дочерью своего отца. Вопреки испытываемой боли и неискушенности она скакала на нем как бешеная. Наконец она остановилась, улыбнулась, пару раз пошлепала брата по щекам и слезла с него. По ее ногам струилась кровь. Он быстро приподнялся и увидел, что весь его пах также в крови.
– Сосо! Что ты натворила!? – прошипел Аристобул, вытаращив глаза в диком ужасе.
– Ничего особенного, – спокойно ответила она, – просто пролила немножко крови в кровосмешении. Иди мойся и забудь навсегда!
Соломпсио оделась также быстро, как и разделась, и исчезла в один миг. Никто во Дворце не заметил, как она вошла и вышла из комнаты Аристобула. На следующий день она встретила Аристобула как всегда, будто между ними ничего не случилось. Даже несколько пренебрежительно, чем сильно его поразила.
Царю и в голову не пришло, что Соломпсио могла лишиться девственности в кровосмешении со своим братом. Ее он ревновал к другим, и те могли оказаться жертвами его болезненной ревности. Как-то он перехватил слащавые взгляды одного смазливого фракийца. А другой раз заметил, как Соломпсио вожделенно смотрит на черного абиссинского раба. Член у того был огромный, как у коня, доходил почти до колена и выпирал даже под широкими штанами. Фракийцу тогда выкололи глаза, а черному рабу отрезали все причиндалы подчистую.
– Сосо, поверь мне, если только узнаю, что ты с кем-то снюхалась, то брошу и тебя и того живьем на х*й в львиную яму. Это тебе ясно!?
– Ясно. Но не пугай. Не из пугливых! И ты зря тогда изувечил невинных людей. Неужели думаешь, что я, дочь царя Ирода и хасмонейской принцессы, опущусь так низко, чтобы спать с черным рабом или с каким-то фракийцем!? – патетически и почти убедительным голосом спросила она.
– Нет, не думаю, Сосо. Верю тебе. Вся в меня! Я говорю на всякий случай. На будущее. Чтобы ты заранее знала, – удовлетворенно ответил царь.
Между тем Соломпсио, не моргнув глазом, вновь солгала. После Аристобула, она умудрилась переспать и с тем смазливым фракийцем и с черным абиссинцем, еще до того, как царь их изувечил. Ей особенно нравилось с**ать огромный черный **** абиссинца. Но, как в случае с Аристобулом, никто об этом не знал. В маленькой Соломпсио таились недюжинные способности маскироваться и водить людей за нос.
– Сосо, умоляю тебя, забирайся на меня. Поверху. Тебе же ничего не стоит. Дай мне хоть немножко почувствовать тебя.
Неожиданно Соломпсио встала с кровати и забралась верхом на него. Ирод не поверил своим глазам.
– Сядь чуть выше.
Соломпсио передвинулась выше и села *** ***** ** ****.
– Ох! Как хорошо!
Соломпсио почувствовала, как у него под ********* ******** ****. Ирод поместил ** ********* ******* в своих ладонях, закрыл глаза и начал ерзать под ней. У него на лице страдание смешалось с наслаждением: то стонал, то пыхтел.
– Все, абба. Хватит! Хорошего понемногу.
– Подожди, еще немножко, – взмолился царь.
– Нет, абба. Ты не знаешь, как остановиться.
Соломпсио резко спрыгнула с него. Ирод тяжело вздохнул.
– Абба, еще раз повторяю: хочешь меня? Убей их! Выбирай! Я или они!
И Соломпсио кокетливо повернулась и легкой танцующей походкой направилась к дверям. Ирод с вожделением смотрел ей вслед, мысленно ее раздевая. Ритмичная игра складок на ее длинном шелковом платье, вскружила ему голову. В невыносимом терзании он уселся на край кровати и запустил пальцы в свои черные крашенные волосы.
Его влекло к Соломпсио неудержимо, властно и болезненно. Он буквально бредил ею. Никогда прежде он не испытывал столь всепоглощающего увлечения. Даже страсть к Мариамме уступала по силе. Мариамме он безумно любил и ненавидел одновременно. А Соломпсио он жаждал, как глоток свежего воздуха. Словно любовь к жене многократно помножилась на всю мощь его неудержимой страсти к дочери.
– Ох, Сосо! Сосо!
Он скрючился в мучениях, зажав руки между ног. В эти минуты он, не задумываясь, отдал бы все свое царство за одну ночь с Соломпсио.