Эл М Коронон
Элохим
Первым признаком возвращения к обычной жизни стали слухи. Город вновь наполнился ими. Сначала говорили о таинственном исчезновении Мариам. Высказывались самые разные предположения, часто не стыкующиеся между собой.
Мужчины придерживались того мнения, что «никакой таинственности в ее исчезновении нет, а ее куда-то увел отец». Расходились только в том, куда именно. «Они скрываются где-то в Назарете», – говорили одни. «Нет, в Вифлееме, родном городе Элохима, – возражали другие, – или же в Хевроне, откуда пошло царство Давида». «Нет, они уже давно смотались в Египет», – уверяли третьи. На городских рынках можно было услышать еще и другие версии. Но все мужчины сходились на том, что Элохим увел свою дочь из Храма потому, что ее там хотели насильно выдать замуж.
Иначе судачили женщины у себя на кухнях. Мариам сбежала сама, одна, не хотела выходить ни за Иосифа бен Эл-Лемуса, ни за сына Абиатара, говорили одни. Другие возражали, что не могла она уйти одна, без чьей-либо помощи. Ее увел чужеземец, очень красивой наружности, приехавший в Иерусалим на Йом Кипур. Девицы между собой красочно описывали возвышенную любовь загадочного иноземца к Мариам, любовь с первого взгляда. «Ничего подобного, какая там любовь, – язвили старушки, – девке моча ударила в голову, вот и сбежала с первым попавшимся. Не девка, а бешеная матка!»
Доброжелательнее отзывались о Мариам иерусалимские старички, целыми днями сидящие у ворот своих домов. Называли ее «бедной малюткой» и во всем обвиняли Храм. «Все там взяточники, от привратника до первосвященника. В Храм невозможно попасть, пока не подмажешь привратнику. Священники хотели продать ее в гарем Ирода. Вот она и удрала из Храма».
Были и такие, особенно среди эссеанцев, кто вспомнил мессианские ожидания тринадцатилетней давности. Вспомнили, как они простояли всю ночь с зажженными свечами в руках в Вифезде, перед домом Элохима, в ожидании рождения Мессии. Но родилась девочка, ибо Элохим, сильно провинился перед Господом, пролив невинную кровь сыновей Рубена. Потому Бог и послал ему не сына, а дочь. Но она стала лучшей воспитанницей Храма, посвятила себя Богу, поклялась в верности Ему и решила остаться на всю жизнь непорочной. Священнослужители не оценили этого, хотели выдать замуж против ее воли. И тогда Бог взял ее к себе. В этом пункте эссеанцы слегка расходились между собой. Одни истолковывали это как «вознесение ее духа», полагая, что на самом деле Мариам уже умерла. Другие верили, что Мариам, подобно Илие, живьем вознеслась на небеса. Вторая версия больше нравилась иерусалимским детишкам.
К концу месяца слухи о Мариам постепенно угасли и усилились слухи о резком ухудшении здоровья царя. Все давно знали, что царь Ирод серьезно болен. Люди как-то привыкли к тому, что царь время от времени исчезал и не появлялся месяцами. «Опять отлеживается из-за своей болезни, но ничего, выкарабкается как всегда», – говорили горожане в таких случаях.
Но в этот раз откуда-то пошел слух, что царь лежит при смерти и что ему настолько плохо, что он уже не узнает близких. Находились и такие, кто утверждал, что царь уже умер. Называли даже точную дату. В Йом Кипур. «Но скрывают от народа, поскольку не могут найти его последнего завещания, чтобы провозгласить нового царя». Дворец будто раскололся на группировки, каждая из которых хочет посадить на трон своего принца. Как только закончится борьба за власть и определится новый царь, вот тогда задним числом известят людей о смерти Ирода.
Никто из простого люда толком не знал, что на самом деле происходит за высокими крепостными стенами Дворца. Состояние царского здоровья всегда держалось в строжайшей тайне. Дворцовым сановникам под страхом смерти было запрещено обсуждать его между собою, не то, что выносить за стены Крепости.
В Храме, разумеется, высшее духовенство было хорошо осведомлено о состоянии здоровья царя. Но оно, прежде всего в целях сохранения всеобщего спокойствия, соблюдало неписаное правило: не делиться ни с кем сообщениями, тайно поступающими из Дворца.
Утром первого числа месяца Мархешвана внезапно по городу разошлась весть о том, что царь Ирод ночью умер.
113
– Ирод сдох!
– Ирод мертв!
– Царь умер!
– Наконец-то!
Люди ликовали. Кто открыто, кто осторожно. Всем хотелось скорее поделиться радостной вестью с теми, кто еще не слышал ее. Весть мгновенно облетела город. На улицах не было видно ни одного идумея и ни одного римлянина, что было истолковано людьми как верный знак того, что теперь царь на самом деле умер. Город принадлежал вновь самим иудеям. Словно мир по мановению волшебной палочки в один миг изменился. Все кругом внезапно стало каким-то близким, своим, родным.
Люди небольшими кучами скапливались на улицах. Мужчины обнимались, женщины целовались, а дети весело прыгали вокруг них. Все ощущали себя принадлежащими одной большой семье.
Между тем пришло новое подтверждение смерти Ирода. Над воротами дворцовой Крепости и на башнях Гиппиуса, Фаса-Эла и Мариамме были приспущены царские флаги, и стражники стояли там с черными лентами, завязанными на их копьях. Исчезли последние сомнения.
Пошел слух, что тело Ирода ночью тайком было перевезено в Геродиум, цитадель на юге Иерусалима, где царь еще при жизни заблаговременно установил себе огромный саркофаг из чистого золота. Дворец же не намечает никаких торжественных похорон, чтобы избежать нежелательных волнений среди горожан.
Разные слухи шли о том, кто же сел на трон. Одни утверждали, что принц Антипатр, которому удалось высвободиться из своего заточения через подкуп и обещания. Другие говорили, что царь успел казнить его перед самой смертью и что на трон сел принц Архелай, сын самаритянки Малтаче.
«Кто бы не сел на трон, лучше не станет, – говорили между собой умудренные опытом иерусалимские старики, – а, скорее всего, станет хуже. Ирод предостаточно награбил народ и пролил кровь. К концу жизни насытился. А новому царю еще предстоит все это проделать. Так что особенно радоваться нечему».
«Не вовремя подох Ирод. Трон перейдет к неиудейским принцам. Принцы от иудейских жен слишком слабы или малы, чтобы его занять. Жаль, что нет в живых сыновей Мариамме».
«Да, не вовремя. Иудеи еще не готовы сбросить идумеев. Мешиах так и не явился. И римляне никуда не ушли. Вот они, посмотрите! Все еще торчат на башнях Бираха. И глазеют оттуда на нас».
114
Совершенно иные настроения бродили в молодежной среде. Услышав весть о смерти царя, учащиеся в школах при Храме пришли в состояние экзальтированного возбуждения. И вопреки разнобою во мнениях, вызванному различием школ, они единодушно решили не идти в тот день на занятия. Во все времена студенты рады ухватиться за любой повод, чтобы пропускать учебу, и ученики в Храме не были исключением. Они демонстративно прошли в Храм через Двойные ворота и тут же вышли из него через Тройные ворота. Затем они расселись на площади перед воротами, над которыми в утренних лучах солнца сверкал золотой римский орел. Так зародилось первое в истории человечества молодежное движение.
Кто-то бросил лозунг «Ждем перемен!». Лозунг пришелся студентам по душе и точно отражал их эйфорическое настроение. Один из них, одаренный скорее музыкально, нежели академически, и неимоверно популярный среди школяров своими песнями, длинными черными волосами и необычно узкими монголоидными глазами, схватив киннор, выскочил на ступеньки перед воротами. Наспех он сымпровизировал призывную песенку с проникновенным ритмичным припевом «Ждем перемен!». Поклонники его музыкального дара подхватили припев и, подпевая, стали хором громко скандировать. Скандирование докатилось до городских рынков. Люди потянулись к Храму и обступили молодежь. Им было интересно наблюдать за тем, как перед их глазами творится история.
Одни пламенные ораторы сменяли других на ступеньках под хищническим взором золотого орла.
– Долой идумеев!
– Долой римлян!
– Мы – священная нация Бога!
– Мы – соль земли!
– Кто виноват?
– Мы! Мы сами! Но, мы – богоизбранная нация среди народов мира!
– Ждем перемен! Ждем перемен! Ждем перемен!
Ораторы умело подкрепляли свои лозунги и призывы цитатами из Торы, историческими примерами борьбы евреев против чужеземцев. Не были забыты братья Маккавеи. Был упомянут даже Самсон. Горожанам стало очевидно, что молодежь не теряла даром времени в стенах Храма, а прилежно осваивала священные книги.
Вдруг из ворот Храма вышли известные фарисеи, молодые учителя закона Иуда бен Сарифеус и Маттиас бен Марголис. Всеобщие любимцы. Иуда бен Сарифеус остановился на ступеньках перед Двойными, а Маттиас бен Марголис перед Тройными воротами. На площади мгновенно воцарилась тишина.
– Будущее принадлежит нам! – воскликнул проникновенно Маттиас бен Марголис.
Молодежь ответила громким ликованием. Но услышав голос Иуды бен Сарифеуса, вновь притихли.
– Но будущего еще нет, ибо мы его еще не сделали, – начал свое выступление Иуда бен Сарифеус словами Г.П. – И оно станет таким, каким мы его сделаем!
Все студенты вскочили на ноги. Ликующие возгласы наполнили площадь. Иуда бен Сарифеус знаком руки призвал их к тишине.
– Но чего мы тут сидим и ждем перемен!? От кого!? От Коген Гадола? От старейшин? Они закрылись еще с утра в Синедрионе и никак не могут решить выдать замуж какую-то девицу или нет!
Все дружно расхохотались. Саркастическое замечание Иуды бен Сарифеуса явно всем понравилось.
– Нам надо действовать немедленно. Нельзя терять ни минуты. Промедление смерти подобно! – закруглил свой призыв Иуда бен Сарифеус словами другого своего учителя рабби Шаммая.
Послышались одобрительные возгласы. Кое-какие студенты стали задумчиво переглядываться.
– Что делать? – крикнул кто-то из студенческой толпы.
– Надо сейчас же идти во Дворец, – ответил уверенно Иуда бен Сарифеус.
– Зачем? – спросил тот же голос.
– Чтобы посадить Ирода, сына нашей Клеопатры на трон! – ответил в этот раз Маттиас бен Марголис.
– Опять Ирода!? – раздались разочарованные голоса.
– Сын нашей Клеопатры – иудей. Он наш по крови! – сказал Маттиас бен Марголис.
– Никакой он не наш. Он не иудей. А Ирод! – громко крикнул кто-то из толпы горожан за спиной студентов.
Все студенты обернулись, но не смогли разглядеть того, кто крикнул в толпе.
– У него мать иудейка. Она из Иерусалима. А у нас закон – признавать иудеями детей по матери, – ответил Иуда бен Сарифеус спокойным, уверенным голосом учителя-законника.
– И ваша Клеопатра никакая не иудейка, – возразил другой голос из толпы. – А египтянка. Отец ее из Иерусалима, а мать из Египта!
Студенты в недоумении смотрели то на своих учителей, то, обернувшись, на горожан. Горожане явно посеяли семена сомнения в их неокрепшие души. Пришел конец словам. Еще немного и всеобщие любимцы из героев превратились бы в посмешище. «От великого до смешного всего один шаг», – вспомнил где-то прочитанные слова Иуда бен Сарифеус. Им теперь, и в самом деле, нельзя было терять ни минуты и надо было действовать решительно.
Иуда бен Сарифеус ринулся по ступенькам вниз, выхватил из рук у одного из студентов белое полотно и поднял его высоко над головой. На нем была начертана синяя звезда Давида.
– Кто со мной – за мной!
– Кто не с нами, тот против нас! – подхватил Маттиас бен Марголис.
Студенты расступились перед ними, открыв им проход. Иуда бен Сарифеус твердо шагнул вперед. За ним последовал Маттиас бен Марголис. К ним тут же примкнуло несколько студентов. Другие смельчаки, поклонники учителей-законников, стали пробиваться к ним сквозь ряды демонстрантов.
Толпа горожан также расступилась, уступив им дорогу. Смельчаки во главе с двумя своими любимыми наставниками вышли на главную улицу, ведущую напрямую от Храма ко Дворцу. Иуда бен Сарифеус гордо нес полотно со звездой Давида над головой. Кто-то из горожан подал Маттиасу бен Марголису свой посох. Иуда бен Сарифеус тут же прикрепил полотно к посоху и поднял его как знамя.
– Вам не поможет Маген Давид![72] – раздался голос из толпы.
– Вам нужен бен Давид! – воскликнул другой голос.
– О Господи! – раздался душераздирающий женский крик. – Они идут на смерть!
Женщины вдруг разом заплакали. Какая-то из них жалобно взвизгнула:
– Где Элохим!? Где!?
– Вернитесь, пока не поздно!
– Куда ведете этих безмозглых молокососов!?
– На бойню!?
– Смотрите, сколько вас!? Что вы сделаете идумеям? Ничего!
Но Иуда бен Сарифеус словно ничего не слышал. Шел впереди с высоко поднятой головой, неся в руках самодельное знамя. Маттиас бен Марголис догнал его и шепотом сказал:
– Иуда, а может быть, и в самом деле вернемся? За нами идут всего лишь сорок человек.
Иуда бен Сарифеус оглянулся, быстро пересчитал последователей и убедился в правоте своего соратника. От Храма они отошли не так уж далеко, на какие-то пятьдесят-шестьдесят шагов. Все – и студенты, и горожане, и люди, вышедшие из своих домов на улицу, замерли на какое-то время в ожидании. Быть может, в этот момент Иуда бен Сарифеус и был бы рад вернуться, но он прекрасно понимал, какой позор ждал бы его в таком случае.
– Нет, Маттиас, уже поздно! Назад нет дороги.
И он ускорил свои шаги.
– Гордый дурак! – раздался чей-то злой голос.
Многие студенты на площади с огорчением смотрели, как от них удаляются их сотоварищи, вооруженные одним единственным посохом, и то служащим древком для знамени. «Геройство или безрассудство?», – невольно приходила мысль.
Пока шествие двигалось по главной улице, у Иуды бен Сарифеуса в голове зрел план дальнейших действий. У нас мирное шествие, думал он, мы не вооружены. Это оценят. Мы подойдем к стражникам у ворот и попросим их, нет нельзя просить, слишком унизительно, мы потребуем, нет, и требовать нельзя, слишком грубо, мы скажем вежливо, вот именно вежливо, главное выбрать правильный тон, так вот мы вежливо скажем, что пришли видеть Ферораса. Ферорас рассудительный человек. Благоволит к фарисеям. Кое-кто даже называл его Мешиахом.
Иуда бен Сарифеус вспомнил, что жена Ферораса как-то оплатила за фарисеев наложенный царем штраф. И отсюда почему-то сделал вывод, что Ферорас должным образом оценит их мирное шествие. От имени иудеев они предложат ему провозгласить сына Клеопатры Иерусалимской царем. Разумеется, под его, Ферораса, регентством. Да, да, надо подчеркнуть регентство. Это очень важный пункт. Собственно, Ферорасу без разницы, какой из его племянников станет царем. Но есть разница для иудеев. И тут интересы иудеев и его, Ферораса, личные интересы совпадают. Он станет регентом, почти царем, пока сын Клеопатры достигнет совершеннолетия. Кто откажется от такого предложения? Только идиот! Но Ферорас умный. Он правильно поймет. Нет, надо требовать от стражников, чтобы их пустили к Ферорасу. Стражники тупые, не понимают вежливый язык.
План казался ему простым и безотказным. «Все гениальное просто», – вспомнил он слова еще одного из своих учителей, но которого из них, не смог припомнить. Он ощущал себя вершителем судеб иудеев. Новым Иудой Маккавеем. Его имя, несомненно, войдет в историю.
Он воочию представил себе свою встречу с Ферорасом. Вот они два мужа, отягощенные знанием людских дел и осознанием исторической важности встречи, мирно беседуют между собою, понимая друг друга с полуслова, в то время как остальные, затаив дыхание, ждут их за закрытыми дверями. Они приходят к соглашению, скрепляют его крепким рукопожатием. Между ними возникают дружеские чувства. Нет, нельзя этого допустить. Не может быть дружбы между иудеем и идумеем, историческими врагами. Они оба это хорошо понимают. Они лишь смотрят друг другу в глаза, трагично осознавая, что должны жертвовать взаимной личной симпатией ради интересов своих народов. Интересы нации выше всего! Затем он выходит к своим и сообщает им об успехе. И потом они как герои возвращаются на площадь, где их встречает ликующая толпа молодежи. Его поднимают на руки и подбрасывают в воздух. Забыты упреки, колкие замечания в его адрес. Он победитель, а победителей не судят.
Иуда бен Сарифеус не сомневался в успехе. Что может ему помешать? И он внезапно вспомнил, что, еще незадолго до своей смерти царь отослал Ферораса в Гадару правителем Переи. «А вдруг его нет во Дворце?». У него екнуло сердце. Но нет, тут же он успокоил себя, где ему еще быть в эти дни, как не во Дворце, когда умер царь, его брат. Уверенность в успехе вновь вернулась к нему. Но все-таки пока они шли, он время от времени повторял про себя:
– Лишь бы застать его там!
115
Ворота Крепости были закрыты. А перед воротами не было никаких стражников. Их не было видно также на зубчатых стенах Крепости и напротив на башнях Гиппиуса, Мариамме и Фаса-Эла. Будто кругом все вымерло. От каменных стен Крепости веяло мертвенным холодом.
Перед городскими воротами, тут же поблизости, возвышался гигантский памятник царю Ироду с высоко поднятой рукой, указывающей туда, где далеко за морями находился Рим.
Иуда бен Сарифеус и Маттиас бен Марголис удивленно переглянулись. Никогда еще не было такого, чтобы ворота оставлялись без охраны. Это не было предусмотрено планом Иуды бен Сарифеуса. «Жизнь всегда выкидывает что-то неожиданное», – подумал он.
– Что теперь делать? – прервал его мысли Маттиас бен Марголис.
– Не знаю, – ответил Иуда бен Сарифеус, пытаясь мысленно перестроить свой план.
– А может быть, стоит их громко окликнуть. Авось кто-нибудь отзовется.
Так и сделали. Приложив руки чашей ко рту, все в один голос протяжно за-аукали:
– Ау! Ау! Ау! Есть кто-нибудь!?
На зубчатой стене над воротами рядом с приспущенным флагом появилась идумейская голова.
– Чего вы там раз-аукались? Чего надо?
Иуда бен Сарифеус обрадовался. «Теперь все пойдет по плану», – подумал он и выступил на несколько шагов вперед.
– Нам надо поговорить с Ферорасом!
– Зачем!?
– По важному делу.
Голова исчезла. Иуда бен Сарифеус самодовольно оглянулся на своих сотоварищей.
– Ушел доложить, – объяснил он с видом знатока дворцовых дел.
Через несколько минут рядом с флагом появилась другая идумейская голова.
– Что за дело?
– Очень важное! – ответил Иуда бен Сарифеус с достоинством.
– Говори мне. Я Ахиабус. Начальник Тайной службы Его Величества.
– Нельзя. Это касается лично Ферораса, – сказал Иуда бен Сарифеус, недовольный тем, что план вновь нарушался.
– Нельзя, так нельзя! Шуруйте домой! – приказал Ахиабус.
– Доложите Ферорасу! – отчаянно потребовал Иуда бен Сарифеус.
– Ферораса нет.
– Мы знаем. Он во Дворце! Доложите ему!
– Тебе говорят, нету его, – раздраженно ответил Ахиабус. – Ферорас умер!
Голова Ахиабуса также исчезла.
– Как это умер? – не поверил своим ушам Иуда бен Сарифеус. – Не может быть! Не может быть, чтобы оба брата умерли одновременно.
– А почему не может быть? Может, кто-то их убил! – сказал Маттиас бен Марголис.
– Не верю, – пробормотал Иуда бен Сарифеус.
Было досадно осознавать, что план окончательно развалился. Маттиас бен Марголис предложил вместо Ферораса обратиться к Сарамалле, что никак не состыковывалось с их первоначальным планом. Иуда бен Сарифеус отрицательно помотал головой. Какой-то студент предложил хором выкрикнуть имя Ферораса, в надежде, что их голос донесется до Дворца. Откликнется кто-нибудь. Иуда бен Сарифеус ничего не ответил. Все сорок студентов тут же приложили руки ко ртам и во весь голос начали бойко звать:
– Фе-ро-рас! Фе-ро-рас! Фе-ро-рас!
Мгновенно на зубчатой стене вновь появилась голова Ахиабуса.
– А ну-ка прекратить безобразие! Убирайтесь вон!
– Не уйдем, пока не выйдет Ферорас! – ответили студенты.
– В последний раз говорю. Убирайтесь вон!
– Нет! – твердо ответили студенты.
Ахиабус исчез и моментально как по команде на зубчатой стене вырос ряд лучников. В доли секунды лучники высунулись между зубцами, прицелились и пустили стрелы. Сотни стрел густым роем полетели в студентов. Все произошло настолько быстро, что они не успели даже сдвинуться с места. Но никто не был ранен. Все стрелы со свистом вонзились в землю прямо у их ног. Кто-то крикнул:
– Спасайся! Бежим!
И все под громкий хохот лучников пустились бежать, но не назад, а к памятнику Ироду. Добежав до памятника, они скрылись за ним. До них все еще доносился хохот лучников. Некоторые из студентов вскарабкались на пьедестал. Все замерли в страхе, не смея даже звука издать.
Прошло некоторое время. Студенты осторожно выглянули из-за памятника. Не было видно никого. Лучники исчезли. Вернулась смелость. Всех вдруг потянуло на подвиг.
– Давайте скинем Ирода с пьедестала! – призвал кто-то.
Еще несколько студентов забрались на пьедестал. Ростом они едва доходили до половины сапог Ирода. Вцепились ему в сапоги, поднатужились, но не смогли сдвинуть его с места. Около двадцати студентов также поднялись наверх. Уже негде было стоять. Все навалились разом на ноги исполина, но вновь не смогли свалить его с пьедестала. Памятник был слишком тяжел. Ирод поставил его на века.
В полном расстройстве чувств Иуда бен Сарифеус следил за тщетными усилиями своих учеников. Теперь уже не так позорно вернуться на площадь, правда, не героями, как он мечтал. Как-никак они дошли до ворот Крепости, подвергли свою жизнь смертельной опасности, попали под стрелы, выдержали, так сказать, «боевое крещение». Нет, они имеют полное право вернуться на площадь с поднятой головой. Но все-таки что-то было не то. Что они скажут? Что их не пустили к Ферорасу! Никто не погиб, даже не был ранен. Выходит, все это шествие было бессмысленным! Надо было как-то спасать лицо.
Вдруг его осенила новая мысль, как ему показалось, простая и гениальная.
– Стойте! – взволнованно крикнул он. – Бессмысленно толкать этого истукана. Лучше пойдем обратно. Снимем поганого римского орла с ворот Храма!
– Бежим туда! Очистим от скверны нашу святыню!
Раздались радостные возгласы. Студенты спрыгнули с пьедестала. И все, сломя голову, пустились бежать назад к Храму.
На площади перед Храмом толпа горожан поредела, но молодежь все еще ждала своих героев, несмотря на то, что прошло много времени. Когда вдали появились бегущие студенты, всем на площади сначала показалось, что за ними гонятся галлы Ирода. Но заметив их радостные лица, толпа также засияла.
Иуда бен Сарифеус, а за ним остальные, ворвались в гущу толпы, кое-кого сбили с ног, кого-то оттолкнули локтем и устремились к воротам Храма. В считанные минуты они образовали у стены живую лестницу, забравшись друг другу на плечи. Иуда бен Сарифеус и Маттиас бен Марголис вскарабкались по ним к золотому орлу. Орел оказался полым. Его не трудно было снять. Толпа отступила от ворот. И римский орел полетел вниз. Раздался победоносный клич. Студенты вмиг кинулись на орла и начали топтать его. Откуда-то появился топор. Иуда бен Сарифеус схватил его, все расступились, и он принялся крушить орла. Наконец-то он ощутил себя настоящим героем. Как Иуда Маккавей он очистил от скверны Храм. Толпа безумно ликовала.
Но эйфория продлилась недолго. Вдруг услышали топот копыт. В конце главной улицы появилась черная туча. Это на черных конях мчались галлы, все в черном с красной повязкой на лбу. Они стремительно приближались. Летели как ураган. На солнце засверкали обнаженные мечи. Кто-то истерически крикнул:
– Атас! Галлы!
Толпа панически бросилась врассыпную. Поднялась суматоха: толкались, кричали. Визжали женщины. Каждый стремился поскорее уйти с площади. К тому времени, когда галлы выехали на площадь, все разбежались. Остались только двое – Иуда бен Сарифеус и Маттиас бен Марголис.
116
Крики с площади долетели до Храма, где в Доме Совещаний все еще заседали старейшины. Ни при каких обстоятельствах нельзя было тревожить совещание. Лишь только сами старейшины могли прервать свое собрание.
Еще утром до них дошел шум молодежи. Но тогда старейшины не обратили на него внимания. Спор о замужестве Мариам был тогда в самом разгаре. Но в этот раз крики с площади звучали тревожно, да и спор окончательно зашел в тупик. Все были утомлены.
Первосвященник Маттафий бен Теофилий послал Каиафу выяснить, что там за крики.
– Будем надеяться, что пока мы тут спорили, мир там, за Храмом, не перевернулся, – сказал он.
– Лучше прекратить споры и поставить вопрос на голосование. Все равно не придем к единому мнению, – предложил Эл-Иазар бен Боэтий.
Спор разгорелся между ним и Йешуа бен Сием. Йешуа бен Сий отстаивал ту точку зрения, что неправомерно против воли выдавать иудейку замуж. Господь, говорил он, зажег в каждом из нас волю к жизни и желание. Не ум, не чувства, а воля есть сердцевина души. Даже растения обладают волей. Воля исходна, уникальна и священна. Подавить ее нельзя.
– Мы иудеи первыми поняли это. И мы первыми среди народов земли отказались выдавать своих дочерей против их желания. Еще со времен Ревекки и Исаака. Мы ввели закон: при бракосочетании последнее решающее слово остается за дочерью. Ибо насильственно выдать свою дочь замуж равносильно тому, что отдать ее на изнасилование.
– Да, в высшей степени желательно, чтобы в выборе жениха родители не расходились с дочерьми, – парировал Эл-Иазар бен Боэтий. – Да, мы предоставили решающее слово нашим дочерям. Это одно. Но совершенно другое дело, если дочь вообще отказывается выйти замуж. Мариам повинна как раз в этом. Она не понимает, что Господь создал мужчину и женщину для того, чтобы они произвели потомство.
Эл-Иазар бен Боэтий подкреплял свою позицию ссылкой на Священное писание. Жена должна оставить отца своего и мать свою и прилепиться к мужу своему. А если Мариам отказывается исполнить свой долг перед Господом, то ради ее же благополучия мы должны обязать ее выйти замуж.
– Ибо нарушение законов естества равносильно нарушению божественных заповедей.
Вокруг этих двух мнений и развернулась горячая дискуссия. Каждому была предоставлена возможность высказаться. Многие с пониманием отнеслись к словам Йешуа бен Сия. Но большинство склонилось поддерживать Эл-Иазара бен Боэтия. Были и те, кто занимал нейтральную позицию. Им хотелось побыстрее закончить спор. Поэтому они с готовностью поддержали предложение о голосовании.
Как и ожидалось, старейшины подавляющим большинством голосов приняли решение обязать Мариам выйти замуж. Но тут же возник вопрос: за кого?
Прозвучали имена Иосифа бен Эл-Лемуса и сына Абиатара.
– За них Мариам никогда не согласится выйти, – сказал Йешуа бен Сий на правах родственника.
Иохазар бен Боэтий сообщил, что царь Ирод также проявил живой интерес к Мариам. Перспектива выдать иудейскую девицу, а тем более воспитанницу Храма, за идумея не могла вызвать одобрение у старейшин. Вопрос повис в воздухе. За кого тогда?
– У Элохима нет сына, – сказал Йешуа бен Сий. – Мариам – единственная дочь. Разумно ее выдать за кого-нибудь из колена Иуды, чтобы не пропало семя Элохима. Элохим наверняка одобрит подобное решение и вернет свою дочь в Храм.
В этот раз большинство поддержало Йешуа бен Сия. Было решено оповестить всех холостых мужчин из колена Иуды, пригласить их в Храм с тем, чтобы старейшины могли определить, за кого из них выдать Мариам.
– А где Элохим? Где он скрывает свою дочь? – поинтересовался один из старейшин.
– Мы знаем лишь приблизительно, – ответил Первосвященник. – Нам точно известно, где их нет. Нет их ни в Назарете, ни в Вифлееме. Они скрываются где-то на юге в пустыне. Пытались перейти в Египет через Газу. Им это не удалось. Галлы Ирода перекрыли дорогу. И им пришлось повернуть обратно. Им грозит еще одна опасность. Какой-то римлянин задался целью убить Элохима. Мечется по всей Иудее. Синагоги во всех городах нами оповещены, чтобы предупредить Элохима. Но, увы, до сих пор его никто не видел.
– Не будут же они вечно скитаться по пустыне, – сказал кто-то с места, – рано или поздно выйдут оттуда.
– Элохим наверняка тайно поддерживает связь с родственниками в Вифлееме, – сказал Эл-Иазар бен Боэтий. – Нам следует попросить многоуважаемого рабби Йешуа отправиться в Вифлеем. Через общую родню довести до Элохима наше решение и убедить его вернуть дочь в Храм.
Предложение Эл-Иазара бен Боэтия приняли единодушно. Тот многозначительно взглянул на Йешуа бен Сия и шепнул на ухо Иохазару бен Боэтию:
– Пусть теперь знает, что инициатива всегда наказуема.
117
Вернулся Каиафа. Сильно встревоженный. Тряслись губы. Не мог сразу заговорить.
– Ну говори, что стряслось? – потребовал нетерпеливо Первосвященник.
– Царь умер!
– Что!?
– Золотой орел уничтожен!
Все были ошарашены. На какое-то время потеряли дар речи. А затем со всех сторон разом посыпались вопросы.
– Ирод умер!?
– Не может быть!
– Когда?
– Кто сказал?
Каиафа не знал, на какой из вопросов ответить сначала.
– Тихо! Тихо! – призвал Коген Гадол всех к порядку. – Дайте разобраться! С чего ты решил, что царь умер?
– Город полон слухами.
– Город всегда полон слухами.
– Царские флаги повсюду приспущены повсюду.
– Это уже серьезнее, – сказал Первосвященник.
Братья Боэтии переглянулись между собой.
– А кто уничтожил римского орла? – спросил Первосвященник.
– Иуда бен Сарифеус и Маттиас бен Марголис с учениками.
– Идиоты! – процедил сквозь зубы Первосвященник. – А где они?
Всем было хорошо известно, что Первосвященник покровительствовал им, особенно благоволил Иуде бен Сарифеусу.
– Их на привязи уволокли галлы в царскую Крепость.
Первосвященник переменился в лице.
– Царь не умер, – тихо заключил он.
Все взоры невольно обратились на Боэтиев, братьев царицы Мариамме Второй. Эл-Иазар бен Боэтий встал с места и сказал Первосвященнику:
– Верно! Царь жив!
Затем он обернулся лицом ко всем и сообщил:
– Умер Ферорас.
118
Из всех слухов, охвативших город в тот день, только один соответствовал истине. Принц Антипатр на самом деле был казнен.
В последний день Тишри до царя дошла весть о смерти Ферораса. Он был подавлен. Отказался вставать с постели и пролежал в ней весь день. В смерти своего младшего брата сначала он винил себя. Жалел, что в свое время отлучил его от Дворца. Ферорас был так влюблен в свою жену, что отказался жениться на Сайпро, дочери царя. Царь был уязвлен. Пришел в бешенство. Другой за подобный отказ поплатился бы головой. Но Ферорас отделался удалением из Дворца. Он был отправлен в Гадару, будучи правителем Переи.
Вечером во Дворец поступили новые подробности смерти Ферораса. Их принес его бывший раб, вольноотпущенник. По его словам, перед сном Ферорас поужинал со своей женой и в добром здравии ушел с ней спать. За ужином ему было подано непривычное блюдо, в котором было смешано снадобье, доставленное одной арабкой для укрепления его мужского здоровья. Оно считалось «любовным зельем». Перед рассветом ему стало плохо, стошнило, скрутило от болей в животе, и затем внезапно он умер. Вольноотпущенник не сомневался, что Ферорас был отравлен. Но кем? Ахиабусу было поручено срочно разыскать арабку.