Виктор Васильевич Ананишнов
Реликтовая популяция. Книга 2
– Они нападут на П”лияну? – озабоченно спросил Камрат.
– Это ты у него спроси, – кивнул Малион на безмолвного, всё ещё вкушавшего, грынду.
Ослучьям, услышав своё имя, поднял на Малиона большие круглые глаза, опалив говорящего тёплой волной. Малион озадаченно хмыкнул и оттянул пальцами на шее кожу.
– А он скажет?
– Ты спроси. Но не будем больше об ослучьямах вспоминать. Пока с ними не встретились. Итак, кто там может ещё оказаться?
– Банда какая-нибудь, – предположил Свим, – Во всяком случае, судя по следам, там люди и путры разных видов.
– Банда, – повторил Малион. – Не исключено. При встрече с нею могут быть недоразумения.
– Что нам банда? – бодро отозвался Невлой и потянулся, демонстрируя могучую грудь и длинные сильные руки, – Да мы их в дым и пыль.
– Не торопись кого-то там разносить в пыль, – поднял вверх указательный палец Малион. – Банда банде рознь. Скажи-ка, К”ньюша, – внезапно обратился дурб к хопсу, до сего времени он словно не замечал выродка. – Ты не обратил внимания, сколько человек прошло через эти острова?
К”ньец от неожиданности привстал. До того всё, что он обнаружил на предыдущем островке и здесь, доложил Свиму.
Но его самого в этом деле интересовало не количество разумных, побывавших здесь, а едва вычленяемый на фоне множества других знакомый запах. Поскольку на него было наложено такое большое напластование пахучих остатков пищи, воды, высыхающей на телах людей и путров, других зловоний и запашков, то К”ньец никак не мог в нём разобраться до конца. Однако созревала уверенность, что кто-то, совсем недавно общавшийся с ним, прошёл со всеми на Сажаней.
Одно то, что он был занят расшифровкой запахов, а другое – обращение к нему Малиона, отразились на его поведении: он долго не мог начать говорить, а когда начал, то заикался на каждом слове и повторялся через два.
– Я… Не совсем… Не совсем обращал… внимания. Не обращал на это внимание…
– К”ньюша, ты чего? – сочувственно сказал Свим. – Даже я заметил, что их было много. И ты говорил сам…
– Да, много, – успокоился хопс. – Человек двадцать, а то и больше.
– Откуда столько-то? Так уж и двадцать…
К”ньец фыркнул, прижал целое ухо к голове.
– Крин, наверное, какой-то тескомовский попался, – шумно переводя дыхание и что-то опять жуя, заявил Невлой,
– Как же, крин! Он что, от нас, значит, убегает? – парировал Ольдим.
– Чего бы ему от нас, – Невлой тупо уставился на Ольдима. – А-а! Ну, тебя, не до шуток! Двадцать человек и несчётное количество путров, разномастных и вооруженных… И все там, на Сажанее… Мало приятного.
– А как же в дым и пыль? – напомнил Ольдим.
– А так.
– Обычно банды так близко к городу не подходят, – негромко напомнил о себе Тринер. – Откуда они тогда могли появиться здесь? И потом, а где они были до этих двух островков?
– Встретимся, узнаем, – словно про себя проговорил Ольдим.
Настроение, по мере того, как шёл разговор, y него становилось всё пакостнее. Он с холодком в груди стал, как ему показалось, догадываться, с кем им придётся вскоре иметь дело. Не какая-то группа или банда втиснулась в самый неподходящий момент между предполагаемой лодкой и их командой.
Он долго не решался поделиться своими подозрениями. Пусть всё идет само по себе.
Воистину: встретимся, узнаем…
«Паршиво всё как-то складывается», – подумал он и тоскливо окинул панораму островка, временно приютившего его и разумных, с которыми он связал свои надежды и желания.
Весна кругом, весна!
Вон даже Малион, сухарь из сухарей, свежую травинку рассматривает.
Ольдим любил весну, она всегда приносила ему что-нибудь новое, светлое… До того момента, когда страшная вспышка, нестерпимо жаркого огня не обрушилась на него с неба… Это случилось тоже весной…
Сегодня ночью, преодолевая препятствия вместе со всеми, он вдруг неожиданно для себя, как в старые времена, сочинил каманаму:
Тронет лист теневой весна,
не убьёт,
но пробудит ото сна…
Всё растет!
Каманама не была совершенной, но ему она нравилась. Что-то она в нём пробуждала забытое.
Малион напомнил ему это былое…
– Когда я шёл в Сох, – как бы разговаривая с самим собой, начал Ольдим, – как раз вдоль этих холмов, то видел банду опритов на сто. Я ещё тогда подумал… Нам не стоит с нею встречаться.
– Разве могут быть такие большие банды, – усомнился Тринер. – Им такой массой не прокормиться.
– Нет, конечно. Вот я тогда и подумал, что собралась не одна банда, а несколько вместе.
– Анахат? Ты думаешь, где-то здесь состоялся анахат? – Малион вытянул шею, чтобы лучше видеть Ольдима.
– Не уверен, – тускло отозвался Ольдим, – но людей там было много.
– Анахат созывается только людьми, – подтвердил Невлой. – Но там были, как я понял, и другие разумные. Ты их видел, Ольдим?
– Путры составляли большую часть.
Повисшая вдруг тяжёлая пауза затягивалась.
– Вот, Малион, – нарушил молчание скромным по звучанию голосом Невлой, – какой может быть цена ошибки, даже когда за решение берутся даже Вьюжные.
– Не нам их осуждать, – неохотно отозвался Малион.
Заметив недоумённые взгляды соратников по несчастью, а у Свима хмурящийся лоб, Невлой поспешно объяснил:
– Это означает лишь то, что помощь должна быть оказана вовремя. Любое промедление влечёт за собой неучтённые последствия, которые множатся вне зависимости от запланированных предположений.
– По поводу помощи, так это вы о себе, конечно, – сверкнул недобрым взглядом из-под бугристого лба Ольдим.
– И о себе, и о тебе, – миролюбиво отозвался Малион. – Не в том суть вещей. Мы почему-то всё время считаем их, но ведь нас тоже немало. Четверо дурбов, регламентированный торн, стоящий немало. Камрат. Остальные могут за себя постоять. Не всё так плохо и безнадёжно, Ольдим. Ты меня слышишь?
– Я тебя слышу. Да, мы стоим чего-то, но оприты-люди тоже не робкого десятка.
– Вы все как всегда правы! Но обо всём этом больше давайте не говорить. Чтобы проверить правоту тех или иных, мы сейчас встанем и пойдём, – Свим поднялся и подал руку Клоуде, закинул за плечи мешок. – Идёмте!
– Ты так любишь подраться, Свим? – Невлой едва отлепил своё большое, но не грузное тело от земли, оставив в траве глубокую вмятину.
– Кому охота, – огрызнулся Свим.
Хотел того Свим или нет, но, оставаясь как будто номинальным лидером команды, она, тем не менее, распалась на две группы. Свою первооснову он чувствовал только в кругу своих старых друзей. Новички же оказались вне пределов его понимания и сопричастности к нему самому, в первую очередь. Такое разделение команды привело к любопытной субординации в ней. Обращаясь с каким-нибудь распоряжением к команде, Свим подразумевал её в составе Клоуды, Камрата, К”ньеца и Сестерция. Тринер как бы выпадал из круга, но, оказавшись на его попечении, также причислялся к тем, к кому Свим мог обращаться напрямую.
Дурбы составляли другую группу. Они ему не противоречили. В разговоре друг с другом старались обмениваться репликами и взаимными уколами, не подключая к нему Свима. Одним словом, держались особняком.
Тем не менее, никто ему ещё ни разу не сказал против решения, принимаемых им, и слова.
Почему так поступает Ольдим, Свим, как ему казалось, догадывался: после исчезновения Фундаментальной Арены бывший её агент и охотник пока что не сориентировался и в его команде нашёл временную отдушину, чтобы осмотреться и правильно принять решение, чем заняться дальше. Зато поведение Малиона и Невлоя, появившихся, якобы, для встречи Камрата, оставалось Свиму непонятным.
На Саженей ступили уже почти в темноте. Хорошо были видны отдаленные огни костров. Их было довольно много.
– Мирно живут, – заметил Невлой. – Не таятся друг друга, значит, никто не мешает.
– Ночная передышка, думаю у них, – выложил свой вариант Ольдим. – Утро ещё покажет.
– Может быть, и так, – согласился Невлой, – Многовато желающих погреться у костра. Многовато…
Команда стояла на берегу.
По словам Малиона, его лодка была надёжно, как уверял он же, спрятана на другом конце острова. Предстояло решить, как и когда пересекать Сажаней.
Каждый, имеются в виду дурбы, уже высказал своё мнение на сей счет. Мнения расходились.
За ночной и береговой вариант выступал Ольдим. Его аргументы поначалу выглядел безупречными.
– Раз уж вы не догадались спрятать лодку с этой стороны, дабы нам не надо было бы теперь ломать голову, как до неё добраться, то лучше пойти сейчас же бережком, никого не задирая и не трогая. Ночью не видно, кто идёт. Так, гляди, и прошмыгнём незаметно.
Впрочем, его вариант как раз и сводился к названным двум преимуществам: бережком обойти всех, кто может им помешать, и ночью их никто не заметит.
Никто вначале и не возражал, другое дело, что все так устали, что предложи сейчас Ольдим перелететь к месту расположения лодки, никто не отказался бы.
Тринер повалился на землю, рядом с ним со сдерживаемым стоном опустилась Клоуда.
– Хорошо бы так, как ты говоришь, – высказался Невлой. – Но если заметят, прижмут к воде со всех сторон. Но это полдела. Не люблю я драться вслепую. Не заметишь, как ткнут из темноты под ребро. Нет уж, Ольдим, хоть и хорошо как будто, но мне твой план не нравится.
– Днём так же могут прижать к воде, – не слишком активно защищал свой вариант Ольдим.
– Да, могут и днём, – сдержанно заметил Свим. – Но днём мы хотя бы своих видеть будем и как группа не распадёмся. А ночью нас по всему острову раскидать может. Надо идти днём, а вот берегом или напролом, завтра видно будет.
Выключенные из обсуждения не дурбы имели свою точку зрения на предмет разговора.
– Почему они всё время думают, что на нас кто-то помимо тескомовцев может напасть? – задался резонным вопросом Тринер. – Я уже попадал в подобные ситуации. И ничего, как видите.
– Здесь могут находиться несколько банд, а то и анахат в полном составе. Тогда банды не враждуют, а объединены. – Пояснял К”ньец. – Это очень опасно! Вот они и думают, как обойтись без контакта с ними.
– Люди! – не остался безучастным торн. – Как встретятся, так за мечи хватаются. Я, когда был в банде Хлена, однажды участвовал в анахате. Люди тогда делили территорию и устанавливали Закон.
– Ты из-за этого Закона с Хленом переругался? – напомнил К”ньец.
– Из-за него. Хлен нарушил его, а я был за Закон.
– Ночью лучше спать, – высказала своё мнение Клоуда и зевнула. – Ночью по дороге ноги поломать можно. Помнишь, К”ньюша, как мы брели ночью, после того, как удирали от гаран?
– Как не помнить.
– Ауна права, – поддержал мнение Клоуды Тринер. – Усталость не лучший друг в путешествии, а тем более, если придётся драться. Один Камрат из всей команды в дебатах – когда, куда и как двигаться – не принимал участия. Он находился словно в трансе, когда всё слышишь и видишь, но как бы со стороны.
Мальчик в детстве часто слышал от бабки Калеи о Сажанее, о его неповторимой, по её словам, природе, о связи этого блаженного уголка с какими-то событиями, воспоминания о которых трогали Калею больше, чем все другие, коих в её долгой жизни было предостаточно. Она же жила в основном этими воспоминаниями.
Камрат и сам, ступив на краешек острова, возникшего всего тремя днями раньше, внезапно почувствовал какую-то сопричастность ко всему тому, что здесь когда-то было, есть и будет.
Было всякое – хорошее и плохое, возвышенное и жестокое; сиюминутность носила оттенок неустроенности, суеты и тревоги: вот-вот что-то случиться, всё готово к тому, чтобы так и произошло. Не хватает только малого толчка.
И будущее!.. А ведь что-то у него, связанное с Сажанеем, ещё будет. Где-то там, в далеком, и туманном оттого, будущем… Какие-то тени бродили, в них он как будто кого-то угадывал, от чего чувство праздника охватило мальчика…
– Здесь и ночуем! – громко объявил Свим, вырывая Камрата из чудной атмосферы будущего праздника. – К”ньюша, посмотри, осталось ли тут что сухое для костра. Малыш, Сестерций, помогите ему!
Ужинали только не люди и Невлой.
– Бренда брендой, – заявил он, – но есть всегда хочется.
Ольдим почесал единственный участок на голове, где у него росли волосы, и озадаченно заметил:
– Нас-то почему к еде не тянет?
– Мы бренды уже столько съели, что она теперь работает и как очиститель, и как еда.
Свим, по-видимому, был прав. Люди чувствовали избыточное насыщение с обеда, словно он затянулся допоздна, и его сытое содержание переполняло их.
Ночь на удивление прошла спокойно…
Чуткие органы недремлющего Сестерция обострились и отмечали порой вскрики разумных, невнятные голоса, невидимых за темнотой, и всплески от проплывающих невдалеке под водой существ. Торн видел, слышал звуки, ощущал запахи и тонкую вибрацию поверхности земли, анализировал их происхождение и отдалённость. Они говорили о скоплении разумных на небольшой территории суши. По-видимому, их было несколько групп, по крайней мере, не людей. Люди расположились отдельно и дальше, их костры не гасли в течение всего тёмного времени. Большая часть людей бодрствовала и находилась в возбуждённом смятении, создавалось впечатление перемещения их, но не блуждания по всему острову, а лишь туда-сюда. За этим сгущением людей, где-то на пределе чувств торна, слабо ощущалась тесная кучка других людей, от неё сходили волны озабоченности и страха, они отличались от подобных волн, исходящих из первого сгущения людей – от них больше веяло не столько страхом за свою жизнь, сколько за содеянное и неразумное.
Но и в воде таились какие-то существа, они тоже излучали флюиды своих суетливых либо просто непонятных торну мыслей. Где-то совсем рядом томился некто, потребность которого заключалась в необходимости кому-то что-то либо передать, либо предупредить – как заунывная на одной ноте песнь неведомо о чём…
Камрат лежал в забытьи. Невнятные видения всплывали в его голове. Между ними царила строгая последовательность, они шли в развитии. Вначале радужные от цветовой гаммы и взбудоражено-радостные, они постепенно тускнели и успокаивались, надолго задерживаясь на том или ином эпизоде, растягиваясь в замедленном времени подробностей, потом следовал незаметный скачок – и новая меняющаяся картина динамично отмечает ускоренный ток времени. Молодые, красивые люди находятся в постоянном движении: улыбки, жесты, шевеление губ в немых разговорах. Идёт время – лица мрачнеют и стареют, меньше улыбок, сдержаннее жесты, гневно-скорбные взгляды, морщины под глазами и в уголках губ. И вот – дряхлость, рытвины морщин, маловыразительные грустные глаза…
Кто они, почему он их видит? Камрат мог лишь гадать, но он не делал этого, он был зрителем, он просто смотрел.
Закончилось всё слабой вспышкой, после которой ему явилась бабка Калея. Лицо её тоже было в сплошных морщинах, но Камрат её знал, оттого она показалась ему ни старой, ни дряхлой. От неё он услышал первый звук сна:
– Скоро, Камрат, мы увидимся, – сказала она волевым тоном, как будто приказала ему совершить нечто для этого скорого свидания. Выглянувший из-за её плеча мужчина, постоянно сопровождавший бабку Калею в снах мальчика, доброжелательно покивал головой, подтверждая сказанное Калеей…
К”ньец, наконец, как ему почудилось, разобрался с запахами – в них присутствовала микроскопическая доля от К”ньяны. С этой мыслью он уснул глубоким сном…
Команда Свима спала.
Несколько нервных с рваным сном ночей и полных событий дней измотали Свима донельзя. Он спал, прикрыв рукой плечи Клоуды…
Его мерное дыхание и сигналы, поступающие со всех концов острова, навевали Сестерцию воспоминания событий, возможно, случившихся не с ним самим, а с кем-нибудь из Агариев, живших до него, и переданных ему по наследству. В тех воспоминаниях всё то, что сейчас окружало и будоражило органы чувств Сестерция, уже было и, быть может, неоднократно: ночь, неясные запахи, слабое дрожание почвы и звуки, издаваемые большим скоплением разумных, и тревожное ожидание близкой развязки происходящего…
Ольдим спал с открытым ртом и похрапывал, переходя порой на свист. Малион и Невлой грелись спинами. Малион рядом с могучим Невлоем казался прибитой к нему щепкой: плыла она себе, пока не наткнулась на неодолимую преграду – ни поднырнуть, ни перескочить её…
Наступало спокойное утро.
Его испортил монстр, выползший на берег прямо под бок Сестерцию, заставив того подхватиться и отойти в сторону.
Кто были предками монстра, то есть, какой вид животного, наземного или водного, с первого взгляда трудно было установить. Создатели его, наверное, не ставили перед собой задачу сохранения в этой разновидности животного мира земли каких-либо определенных целей – лепили всё, что подворачивалось под руку.
Плоские передние и задние лапы, еще не ставшие ластами, грозили острыми когтями. Лапы на бочкообразном теле с кольцевыми, похожими на сегменты, наростами казались приклеенными неумелой рукой младенца – вкривь и вкось, как аппликации. Бросалась в глаза впечатляющая пасть, обрамленная жидкими отростками-усиками толщиной в текеловую веревку, что сейчас лежала тяжёлой бухтой в ногах у Свима.
Монстр натужено дышал.
Сестерций обострил все свои рецепторы-чувства, однако какой-либо угрозы со стороны необычного утреннего гостя не ощутил. Торн не знал, как ему поступить: разбудить команду или подождать, когда водное чудовище, вознамерившееся выбраться по каким-то причинам на берег именно рядом с лагерем, соизволит удалиться само.
– Мали-он, – вдруг проговорил старательно монстр, речевой аппарат которого был явно предназначен для членораздельной человеческой речи.
Сестерций шагнул к нему ближе, не доверяя своему восприятию – не послышалось ли ему слово, сказанное этой громадной пастью.
– Мне нужен… Поговорить. Мали-он.
– Малион? Тебе нужен Малион? – переспросил поражённый торн, чувствуя как по его нервным волокнам запульсировал сигнал, готовый отключить все внешние органы чувств, настолько всё происходящее противоречило его представлениям о водных животных.
Передвижные халупы клана Сестерция никогда не устанавливались вблизи воды, будь то берег моря, залива, реки или озера. Так поступали не только кланы биороботов, но и практически все разумные остерегались долго находиться около водных пространств.
Существовали многочисленные, на первый взгляд нелепые, суеверия, запреты и ограничения, ибо берег всегда был источником беды. Разверзнутся воды, из них покажутся монстры и, даже не выходя на сушу, слизнут, утащат, поразят осмелившегося нарушить правила поведения на стыке двух стихий – земли и воды, освященные многовековой практикой и усугубляющими их ужесточение прецедентами.
Так что с водяным монстром торн встречался впервые и впервые услышал от него просьбу на языке, который он понимал.
Естественно, обращаясь с людьми и не людьми, Сестерций был наслышан о водных разумных и диких, но на его месте любой бы растерялся, оказавшись с глазу на глаз с представителем водных пучин…
– Малион… Говорить… – вновь произнесло уродливое создание.
Его мощные челюсти, способные раздробить камень, изобразили нечто похожее на неумелую улыбку, чем ещё больше поразил торна.
Сестерций отступил, огляделся, и после того осторожно коснулся рукой плеча Малиона. От прикосновения дурб тут же открыл глаза и без тени сонливости глянул на торна:
– Что у тебя?
– Тебя… Требуют… Этот…
Всегда чёткий в своих высказываниях, сейчас Сестерций никак не мог успокоиться и мыслить логически.
Не вставая, Малион посмотрел через плечо в сторону, куда показывал торн.
– А-а, – увидел он монстра и проворчал, словно принял известие торна как должное. Мало того, он неспешно поднялся и, подойдя к монстру совсем близко, начал с претензий, как будто между ними только что оборвался разговор, а Малион продолжил. – Ваша безалаберность в подборке исполнителей стоила жизни двух подготовленных мною людей! Почему они напали на мою лодку? На ней были обозначены договорённые знаки воды и согласия между солнцем и луной!
– Так его, так! – громыхнул Невлой, поднимая всю команду своим оглушительным голосом. – До сих пор как вспомню, так дрожь охватывает! Это надо же было устроить…
– Помолчи пока! – цыкнул на него Малион.
Гость из воды не сводил с Малиона глаз, окантованных мелкими чешуйками.
Ему всё-таки трудно было воспроизводить человеческую речь. Длинный, серовато синюшный язык его натыкался на ряды острых зубов, оттого он не мог говорить связно, а только отдельными словами.
– Река… прорвать… – Вытолкнул из себя монстр рыкающие звуки. – К”аукирк ушёл… море. Боится… болото высыхать.
– Вот оно что, – покачал головой Малион и повернул голову к Невлою. – Сбежал, гадёныш! Лови его теперь по всему Крапу. Ты там был? – вновь обратился он к монстру.
– Нет… Сказал Р”ахтата… С”есене умирать.
– Жаль, – опечалился Малион, склоняя голову, – С”есене хорошим был бойцом и чируком. Что ещё сказал Р”ахтата? Его послал К”рьексал?
– Да, К”рьексал… Р”ахтата говорить… Сегодня… Выгнать всех… Большая битва… Наш день… Ты не ходить.
– О чём это он, – протирая заспанные глаза, подошёл Свим, но не так близко к монстру, как Малион. – К”вузан?
– Не обижай его, Свим. Он из благородных в”ексалов.
– Есть разница? – во весь рот зевнул Свим и дёрнулся от ног до головы, окончательно стряхивал с себя остатки сна.
– Есть! – резко и отрывисто сказал Малион, в его глазах вспыхнули огоньки неприязни. – Он принёс нам важные вести. Сегодня они, в”ексалы, очистят для нас округу от к”вузанов. Так что сегодня, если мы даже сможем добраться до лодки и спустить её на воду, плыть опасно.
– Они нападут?
– Свим… Не они, а те самые к”вузаны, о которых ты тут только что упоминал.
– А эти, значит, нет?
Свим то ли со сна, то ли вообще никак не мог понять Малиона, по нему, что к”вузаны, что, так называемые, благородные в”ексалы – всё едино. Пасти, зубы, уродство и водный образ жизни… Лучше ни с теми, ни с другими какими не встречаться.
В припортовых городах и селениях, где побывал Свим, о водных чудовищах, заселивших, якобы, некоторые острова Крапатского залива или море Крап, рассказывали неохотно. На расспросы у тех, кто с ними встречался, тут же обнаруживался подозрительный провал памяти или желание побыстрее избавиться от назойливого собеседника. Да, говорили иногда моряки, общались с ними, и неоднократно… Что, ну и что? Они сами по себе, мы тоже… Нападают?.. Может быть. Слышали о таком, но, как видите, мы живы и здоровы… Вот, пожалуй, и всё, что можно было выудить из них. И так всегда и везде, хотя о чём-либо другом поговорить с юмором и безудержной фантазией или поведать о тяжёлых буднях морской жизни и суровых испытаниях – моряков даже не надо было просить, они сами напрашивались в собеседники.
– Всё так и не так, Свим, – Малион досадливо тряхнул головой на настойчивый вопрос со стороны дурба.
– Ладно, видел я как ты от них убегал… Камрат, ты к нему близко не подходи, – предупредил Свим мальчика, почти вплотную подошедшего к монстру, Клоуду дурб держал за руку и прикрывал плечом.
– А как его зовут?
Камрат с удивлением рассматривал личину морского разумного. Для того чтобы вылепить подобный лик, кто-то, по мысли мальчика, постарался: челюсти, глаза, глубокая вмятина вместо носа, надбровные дуги козырьком – всё было искажено, словно трудились над каждой чертой и ломали там, где изломов не должно было быть, спрямляли естественные углы, меняли местами выпуклости и вмятины. Таким же изменениям подверглось тело этого создания – плод человеческого и природного извращения.
– Ты его сам спроси, – посоветовал Малион мальчику и добавил, обращаясь к Свиму и подошедшим к ним членам команды: – В”ексалов бояться не стоит. Они по своей природе вегетарианцы. Даже рыбу едят только в ритуальных целях.
– С такими-то зубами? – не поверил Тринер.
– Он боец, для того у него и зубы…
На вопрос мальчика о своём имени, монстр заворчал и отпрянул от него, а потом медленно стал сползать в воду, пятясь задом.
– Ну что, спросил? – довольно ухмыльнулся Малион,
– Он меня испугался?
– Он не из пугливых. Он возмутился твоей нетактичности, так как ты хотел узнать его имя. Такая бесцеремонность считается у в”ексалов верхом неучтивости. К тому же незнакомец при первой встрече вообще не должен хотя бы намёком интересоваться его именем… Я вот его не спрашивал, поскольку вижу впервые.
– Другого случая может не быть, – Камрат разочарованно наблюдал, как обиженный им монстр канул в воду, и круги разошлись.
– Наверное. Тем более у них сегодня намечен турнир с к”вузанами.
– Ты же говорил, у них будет бой, – напомнил Свим.
– Это одно и то же, – Малион отвернулся от берега. – Просто у них бой состоит из отдельных поединков, – он поморщился. – Страшное, скажу, зрелище.
– Чего хорошего, – подтвердил Невлой. – Режут друг друга зубами по живому, хрустят костями…
– Ну, у вас и знакомства, – заметил Ольдим, но без язвительных ноток.
С того момента, как его разбудил рокочущий голос Невлоя, Ольдим пытался вспомнить сон, снившийся ему, похоже, всю ночь. Но все перебираемые в уме темы, к которым могло относиться приснившееся, не рождали воспоминаний сна. Зато гвоздём зудела каманама, посетившая его вчера перед тем, как ему заснуть.
В такую ночь не спят,
а грезят
о совершенстве и страстях…
И верят!
Она ему мешала сосредоточиться, сбивала с настроя и, вообще, сейчас была ни к чему.
– Знакомства разные нужны. Они полезны, – наставительно объяснил ему Малион.
Переминающийся с ноги на ногу Невлой, напомнил о своих заботах:
– Пора бы поесть и подумать, как пережить новый день и следующую ночь. И без потерь добраться до лодки.
– Хорошо бы, – будто про себя заметил К”ньец.
От большого числа людей, как он сам себе внушил, никакого толку не дождаться: говорят, говорят, а дел пока что никаких. Впрочем, каких он ожидал от людей дел, хопс и сам не знал. Кроме одного, наверное, но о том знали все и готовились, как бы это со стороны не выглядело, – день будет не из лёгких и к нему надо относиться серьёзно.
И вначале, поесть, например.
Размышляя так, хопс с уважением посмотрел на впечатляющую фигуру Невлоя – хоть этот о еде не забыл.
Последние дни, пока его друзья насыщались брендой, хопс недоедал. Не от того, что еды не было или кто-то ему не давал есть в волю. Дело заключалось в самом К”ньеце – он стеснялся есть. Если все не едят, то ему не пристало показывать своё отношение к еде. Он не такой, как Невлой, чтобы есть в одиночку.
Глава 26
Новый день для Присмета начинался далеко не так хорошо, как заканчивался вчерашний. Коввда, выпитая в охотку, долго не выпускала его из сна. Он лежал, ощущая тяжесть своего тела, каждая молекула которого противилась любому движению.
Глуховатый и не очень настойчивый голос Тлумана уже дважды призывал его подняться. С такими же призывами, как слышал Присмет, думерт безуспешно обращался к кринейтору и большинству тескомовцев.
А лежать и не шевелиться было так хорошо. Не очень удобно, но хорошо. Мысли текли какие-то приятные. События, погнавшие из Габуна в Сох, неудачи с охотой на странного мальчика, нависшая угроза потери независимости со стороны Жуперра – не давали спокойно думать в последнее время о чём-либо ином. Сейчас же грёзы витали далеко ото всего того, что диктовало его поведение ещё вчера.
Он давно не посещал женщин. Все они остались в Габуне, в его небольшом, по меркам столицы, доме. С ними дети – радость и печаль бывшего Командора.
Присмет как никто был богат детьми. Сколько их всего от него родилось – неважно, а тех, кому была дарована жизнь Кругом Человечности, насчитывалось семеро, из них три сына. Казалось бы, радость и гордость отцу. Однако самый первый в его жизни сын, а теперь старший среди других, не давал ни радости, ни, тем более, гордости за него.
Новорожденный прошёл когда-то все проверки Круга Человечности – и по рождению и последующие. Рос мальчик быстро и подавал надежды стать красивым юношей и, подобно отцу, сильным. Так шло лет до двадцати, а потом вдруг что-то с ним приключилось: проявилось нарастающее день ото дня скудоумие, а внешне стали накапливаться телесные диспропорции. Идиотизм мальчика в глаза видевших его не бросался, для того надо было с ним поговорить. А вот искажённая фигура – длинные, почти до земли руки-плети, впалая, будто вколоченная страшным ударом внутрь грудь, уродливая косолапость и невероятно длинное треугольное лицо – были на виду, так что поговорить с ним ни у кого не возникало желания.
Что только не предпринимал Присмет, стараясь остановить развитие разрушительных процессов, но ни закалочные, ни восстановительные процедуры лучших древних систем не помогли сыну.
Врачи, повидавшие на своём веку всякие проявления патологии развития человеческого организма при его росте, единодушно оценивали бесперспективность реальной помощи мальчику, видя в его несчастье лишь подтверждение известного – человеческая раса разумных страдает таким множеством врождённых и приобретаемых аномалий, что данный случай с сыном Присмета является рядовым.
Но каково слышать такое заключение родителям?
Скоро сыну исполнится двадцать пять лет, время выпускать его из дома. Но разве Круг Человечности, осмотрев его, сможет решиться дать ему право жить в обществе? Навряд ли. В лучшем случае, сына ждёт стерилизация, дабы отсечь дальнейшее распространение испорченных генов на потомство, и высылка в Крепость, где он проживёт еще несколько лет среди себе подобных. Там, если улучшений не наступит, его ждут проводы к неудачникам, которым случайно на ранней стадии было даровано право жить и вырасти. А что там с сыном будет, Присмет точно не знал. Поговаривали, что никаких неудачников нет, так как всех, переведённых в их разряд, умерщвляют.
Печальным было то, что и другие дети теперь попадут под тщательный контроль Круга, и он будет к ним придирчив, докапываясь до всех отклонений от нормы. А кто сейчас полностью в норме?
Появление неприятных мыслей, связанных с сыном и предстоящие тягостные минты расставания с ним, разбудили Присмета окончательно. Кряхтя и проклиная вчерашнее веселье и обманчивую лёгкость в теле, он с трудом поднялся на ноги. Они предательски дрожали и не хотели повиноваться. Голова Присмета словно погрузилась в серый тошнотворный туман. Он долго стоял, пошатываясь, и невидяще глядя перед собой. Вокруг в таком же положении находились тескомовцы. Стоны и причитания. Бледный Тлуман метался между ними, но, как показалось Присмету, без цели.
Завтракали молча и вяло, некоторые воспользовались временем, отведённым на еду, чтобы еще прилечь.
– Ничего, – без эмоций говорил Тлуман и прикладывал руку ко лбу, словно всё время что-то вспоминал нужное и далекое, – к обеду всё выветрится и будет легче. Не впервой… Надо двигаться. Эй! Встань!.. Поешь!.. Толкните вон того!..
Солнце же не останавливалось и быстро карабкалось вверх по небосклону. Его тугой мохнатый клубок принёс свет и тепло. Тескомовцы медленно приходили в себя, появились осмысленные взгляды. Стали неторопливо готовиться к выходу в путь.
