Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории II
Когда упала часть сожженной крыши таверны, а это было уже перед рассветом, Рикки поведал нам свою историю. Через силу, через боль израненных губ. Он вспоминал, как покинул Риданские городские стены, следуя в Северную Кантану, но сбился с пути в тумане. Блуждая по тропам, он наткнулся на таверну и остановился там. Он был первым постояльцем «Последнего приюта» за долгое время. Этим с ним поделились сами Фаринджеры. В первую же ночь он очнулся прикованным к своей кровати тугими веревками. Затем начался кровавый ад. Чтобы перестраховаться от нехватки человеческой крови Фаринджеры решили не съедать Рикки целиком. Они просто сделали из него дойную скотину. Сначала людоеды, конечно, поживились его рукой и ногой. А потом регулярно стали накачивать Рикки дурманящими настоями из ядовитых трав так, что он больше уже не смог подняться. Периодически они полосовали его оставшуюся руку, наполняя бокал кровью, и сшивали рану обратно. Затем срезали пару стежек с его губ, пичкали лекарствами и настоями для восстановления, поили жидкой овощной похлебкой. И зашивали. Так продолжалось долгое время, счет которому Рикки потерял практически сразу, как только погрузился в кошмарный сон наяву. Потом появились доктор Моллиган и мистер Бломб, и Фаринджеры объявили запрет на вход в комнату Рикки, сославшись на его скверное здоровье. Эту же историю скормили и нам с Алисией.
Теперь все было кончено. Я наблюдал за огнем. В небо взмывали клубы черного дыма, уносящие страдающие души погребенных внизу людей в светлые и безгреховные земли Господние. Я надеялся, что жители в городе заметят наш тревожный сигнал и вскоре придут нам на помощь. Если же нет – ради Алисии и малыша Рикки я бы мог без устали гладить загривки обоих коней до самого вечера, если тепло моих рук поможет поднять их на ноги, только бы они увезли нас подальше из этих мест. И поскорее.
Радиовышка
Дюк тупо уставился на костяшки своих пальцев в десяти дюймах от своего лица. Его ладони сжимали руль так крепко, что должно быть, они побелели и стали цвета молока, но алая кровь, заляпавшая добрую часть его обеих рук до самых кистей, скрывала это. Кровь уже высохла, как высыхает свежая краска на обновленной ею скамейке в парке или, скажем, на детали корпуса автомобиля после косметического ремонта. Это значит, что он убрался из собственного дома как минимум полчаса назад, но руки все еще кисло пахли железом. Перед глазами стояла картина семейной ссоры с Одри. Сначала все было не так уж и плохо, потом вышло из-под контроля. На столе лежат острые приборы, которые Одри положила рядом с тарелкой Дюка. Они с Одри говорят о чем-то обыденном, она как обычно жестикулирует и искоса постреливает на него своими симпатичными серыми глазками. Правда, он уже не мог вспомнить, о чем конкретно они толковали. Затем их голоса перерастают в крики. Далее обрыв памяти, словно Дюк это книга, из которой выдрали несколько страниц и тут же сожгли. Он вспомнил вспышку гнева, вырывающуюся изнутри него, и то, как он схватился за блестящий нож, а в голове почему-то звучало всего два слова – масло, гребаное масло. Представляя все это, Дюк зажмурил глаза от блеска сверкнувшего лезвия, но сейчас то был всего лишь яркий свет фар встречного автомобиля, выезжающего с заправочной станции на дорогу. Реальность, отчерченная ревом мотора проносящегося мимо огромного «ДжиЭмСи», вернула его на сиденье своего «форд сиерра», увенчанного желтым знаком «такси» на помятой котами крыше, часто служившей им батутом для прыжка с дерева, под которым он всегда парковался рядом с домом на двадцать шестой улице.
Масло. Дюк поднял глаза в панораму лобового стекла. Розовая полоска догорающего зарева от заходящего солнца расстилалась над крышами малоэтажных домов большого квартала с мелкими магазинами, дешевыми забегаловками, несколькими обувными мастерскими, пошивочным ателье, химчисткой и двумя автозаправками. Возле одной из них под кроной раскидистого клена Дюк и заглушил свой мотор.
Он не помнил, как добрался до южной части Ридана, горящей редкими, первыми вечерними огоньками окон милях в шести от его с Одри дома. Черт возьми, да в таком состоянии он не вспомнил бы даже, если б попутно сбил парочку зазевавшихся прохожих и переехал их, словно «спящего полицейского» – искусственную неровность, вмонтированную в дорожное покрытие. Отпустив руками руль, он ощутил, как до сих пор дрожат его пальцы. Они как бы пытались воспроизвести музыку его души тревожными нотами, выбивая иллюзорный звук из невидимых клавиш прозрачного, воздушного пианино. Зато Дюк почувствовал, как пачка «Лаки Страйк» оттопыривает внутренний карман его светлой плащевой куртки, которую он машинально набросил поверх заляпанной кровью темно-синей рубашки в белую крапинку, когда выбегал из дома на улицу. Он достал пачку, вытащил оттуда сигарету и сунул ее в рот. Стал шарить по другим карманам в поисках спичек или зажигалки. Не нашел. Может и к лучшему. Доктор Итан Кларк, врач-психиатр, строго-настрого запретил алкоголь и никотин, выписав порядочный список восстанавливающих лекарств. Так же он посоветовал найти ему работу поспокойнее, хотя бы на время реабилитации после сильнейшего нервного срыва, повлекшего за собой глубокую депрессию и немалые психические расстройства. Дюк подумал, что Одри в полной мере имела право на длительное лечение в психиатрической клинике, но отчего-то она более стойко перенесла потерю их ребенка, умершего в возрасте четырех месяцев и не успевшего даже встать на ноги. Порок сердца.
Долгое время после смерти маленького Брюси, они с Одри почти каждый вечер пересматривали толстый, почти пустой фотоальбом, в котором едва ли пять страниц были заполнены снимками Брюси. Ревущий у него на руках в мохнатой плюшевой пижамке; прижатый личиком к голой груди Одри, сидящей в пол-оборота на их с Дюком большой двуспальной кровати; Брюси, улыбающийся в крохотной колыбельке; Брюси, играющий с мыльными пузырьками, что выдувает Одри из специальной пластиковой формочки… И каждый раз Одри заливалась потоком горьких слез до тех пор, пока не начинала судорожно икать и кашлять. Дюк никогда не плакал. Но он не был жесток и безразличен, наоборот, он собирал внутри себя свое горе и горе Одри, копил, как богачи копят сбережения за стальными сейфами. Дюк складывал в себя все это до тех пор, пока его битком набитый слезами и скорбью сундук просто-напросто не треснул. Все, что хранилось внутри, вылилось наружу бурным водопадом душевной боли и страданий, подхватило Дюка бушующими волнами и понесло по течению до самой бухты с названием «Психиатрическая клиника: Крэйг Стайн медик», где он и познакомился с доктором Кларком.
Сигарета Дюка выпала изо рта, когда он услышал звук хлопающей задней двери со стороны пассажира. Пребывая в глубокой задумчивости, он не услышал сразу, как дверь отворилась, впуская в салон его машины человека. И только когда тот захлопнул ее, Дюк вернулся из забытья.
– На Грейнджерские поля, пожалуйста, – обратился к Дюку пассажир глухим голосом.
– Не выйдет, парень. Сегодня я не у дел, – отозвался Дюк, глядя на верхний тусклый краешек догорающего солнца на горизонте.
– Да брось, мне позарез туда надо, старик, – настаивал мужчина. – Дело жизни и смерти, понимаешь ли…
Да. Дюк прекрасно понимал такое выражение. Целый год он жил где-то между, но сегодняшний вечер четко указал на конечную станцию для него… и Одри.
– Прости, не могу, – вновь отказал Дюк и поднял глаза на зеркало заднего вида.
В отражении он увидел худощавого ковбоя в кожаной шляпе с серебристым быком спереди над полой. Из-под шляпы выбивались короткие, закрученные кудри волос. Насколько позволял судить полумрак салона о цветовой гамме, Дюку показалось – каштановых. Большие светлые глаза, глядящие ему куда-то в правое плечо, нос с горбинкой и тонкие губы. На шее был повязан красный платок, такой, какие обычно натягивают на лицо преступники в вестернах, прежде чем обчистить какой-нибудь банк или кассу магазина. Еще в зеркало улавливался верх его темной джинсовой рубашки.
– Неудачный день? – вдруг спросил у него ковбой. – Понимаю. Сегодня у многих все идет не так, как хотелось. А мне срочно нужно на Грейнджерские поля, приятель. Иначе мой день будет ничуть не лучше твоего. Отвезешь? Я заплачу.
– Я же сказал… – начал было Дюк, но осекся. Может быть, болтливый попутчик как раз то, что ему сейчас было нужно? Выговориться, почувствовать себя не единственным человеком в этом тусклом мире, в котором без следа исчезло все, что у него было. – День, как день, – вместо того, чтобы вновь отказать в поездке мужчине, ответил Дюк. – До Грейнджеров неблизко. Поля за чертой города…
– Я знаю, где это. Я заплачу, – повторил ковбой.
Дюк молча кивнул и повернул ключ в замке зажигания. Мотор тихо заурчал, и автомобиль тихо тронулся с места. Если бы Дюк предчувствовал шальную гонку, в которую он окунется совсем скоро, то наверняка пополнил бы свой бак бензином, находясь совсем рядом с заправочной станцией. Но ничего такого не ожидалось, поэтому он даже не взглянул на датчик бензина на приборной панели, стрелка которого указывала на треть от полного бака. Впрочем, его хватило. Дюк жал на газ, ведя автомобиль по шестнадцатой Ривен Рос, уткнув отрешенный взгляд в дорожную разметку.
– Здесь направо, – сказал ковбой, явно переживая, что Дюк может свернуть не туда, растянув время поездки.
– Да, сэр, – рассеянно ответил Дюк и свернул на двадцать шестую улицу. В его ушах еще стоял звон посуды и столовых приборов, упавших с обагренной скатерти на паркет в кухне, и ему не было никакого дела до того, какого мнения придерживается пассажир о его знании города.
– Что? Сэр? Не-ет! Такое официальное общение не по мне, – по-простому махнул рукой ковбой. – Мое имя Фрейзер, но для друзей я Фрейз. Зови меня Фрейз, старина.
– Дюк.
– Расскажи, что с тобой стряслось, Дюк? Поделишься настроением?
– Боюсь, оно тебе придется не по вкусу. Мне так точно. – Дюк на мгновение оторвал глаза от дороги и посмотрел в зеркало на Фрейзера. Тот глядел на Дюка с участием.
– В чем твои руки? Это… кровь? – последнее слово он выдавил почти шепотом, однако на его лице ни капли не отразилось удивление или испуг при виде запекшейся крови на руках Дюка.
– Пожалуй. С чего такой интерес, Фрейзер? Ты – коп?
Фрейзер расхохотался, подавшись вперед. Голова с его шляпы чуть не свалилась ему на колени, но он успел удержать ее на голове одним ловким движением руки.
– Признайся, ты из полиции? Твои коллеги уже были у меня дома? – продолжал Дюк, поглядывая то вперед, то на Фрейзера в зеркало заднего вида. – Не для того ты подсел в мою машину, чтобы проверить меня?
– У тебя дома? – взметнул вверх одну бровь Фрейзер. – Зачем кому-то находиться в твоем доме? У тебя день открытых дверей, Дюк?
– Вовсе нет. – Дюк тяжело вздохнул и тряхнул головой, отгоняя дурные мысли прочь.
– Тогда в чем дело? – сухо спросил Фрейзер.
– Руки. Это не моя кровь.
Фрейзер молчал, впиваясь взглядом в лицо Дюка все глубже. Наверное, он ждал более развернутого ответа, и Дюк добавил:
– Одри.
– Одри? Кто она, эта Одри?
– Моя жена.
«Форд сиерра» катил со скоростью тридцать пять миль в час по пустой улочке, тускло освещенной дорожными фонарями. По правой стороне мелькали закрытые магазины с пыльными вывесками и такими же витринами, а по левой – бетонный забор, за которым располагалась автостоянка. Металлические ворота были прикрыты, и на них желтой краской было выведено несколько слов: «Круглосуточно!». И ниже: «Погудите звуковым сигналом». Дальше располагалось небольшое квадратное здание прачечной. Она, как и магазины, уже была закрыта. Миновав ее, Дюк и Фрейз проехали перекресток без остановки по главной и теперь двинулись мимо протяженной аллеи, усаженной кустами шиповника, где сновал народ. В основном молодежь.
– Почему на тебе кровь твоей жены? – с легким беспокойством спросил Фрейзер.
«Не будь же таким кретином, Фрейзер, – подумал Дюк про себя и скривился лицом. – Неужели не ясно… Я убил ее. Убил!» Но вместо этого ответил:
– Очевидно, что она уже далеко.
Такой пространный ответ не мог удовлетворить любопытство ковбоя, Дюк понимал это. Но все же Фрейз лишь пожал плечами и отвернулся к окну. Дюк поежился как от холода. «Почему бы не сказать ему правду? Мои руки залиты кровью, а меня то и дело бросает в крупную дрожь… Фрейзер не похож на полицейского. В противном случае я уже сидел бы в другой машине и не спереди, а сзади. Там, где на задних стеклах решетки, как в тюремной камере. Моих отпечатков пальцев на ноже было бы достаточно, чтобы обвинить меня в убийстве, а следы преступления настолько ярко пестрят на мне багряными пятнами, что препираться не было бы никакого смысла. Так почему же он медлит с арестом? Потому что Фрейзер – простой пассажир моего такси. Никакой он не коп».
– Кажется, нам ехать еще минут двадцать пять, да? – вновь подал голос Фрейзер. – Раньше не успеем?
– Ты так торопишься, парень?
– Хотелось бы успеть быстрее.
Дюк вдруг ощутил интерес к Фрейзеру. Он спросил:
– И что может привлечь такого колоритного человека на бесхозных землях у черта на рогах? Маршрут от бара до дешевого отеля с девочкой «на один раз» куда более подходит твоему образу, Фрейз. Или, скажем, поездка к старому другу с быстрой остановкой у магазина спиртных напитков, где ты мог бы взять бутылку джина или виски, чтобы расслабиться и поговорить по душам. Зачем тебе на Грейнджерские поля?
– Там есть радиовышка. Она-то мне и нужна. Но давай поговорим о тебе. Так что случилось с твоей женой Одри?
– Хм, если я скажу, что… убил ее… Как ты отнесешься к этому?
– Сносно. Я бы тоже убил Джесси. Но мы давно расстались, – не к месту хмыкнул Фрейзер. – Это было так давно, что я уже почти забыл ее гнусную рожу. Помню, что гнусная. Только и всего. Просто блеклое пятно с четвертым размером груди. И она никогда не любила мою музыку. Я неплохой гитарист, понимаешь? Музыка – кантри, блюз, – это единственная вещь, которая по-настоящему делала меня счастливым. До вчерашнего дня.
– Я не шучу. Одри мертва. Я сделал это, – губы Дюка задрожали.
– Да, друг. Соболезную.
– Не хочу об этом. А что произошло вчера, Фрейз?
– Я вдруг понял, – Фрейз слегка оживился, – что все мои труды напрасны. Я столько раз отправлял свои композиции на радио, но ни одна из них не вышла в чарт. Да они может даже и не слушали их! – вскрикнул Фрейзер и ударил кулаком в спинку пассажирского сидения перед собой. – Ублюдки! Они просто не дали мне шанса, Дюк. Я ждал несколько лет, что услышу свою песню на этом чертовом радио, но теперь все. Это конец, верно? Я не могу жить вечно и ждать, когда какой-то крикливый ведущий соизволит прослушать меня и затем в прямом эфире обратится к своему коллеге по выдаче слов в микрофон: «Эй, Фил! Это же что-то нереальное! Я никогда в жизни не слышал ничего подобного!» Далее: бла-бла радиослушатели, представляю вашему вниманию и все такое. Да, этот болтун объявит меня. Только старина Фрейзер уже будет лежать в могиле, и его уши к тому времени станут глухи к радиочастотам, потому как тело давным-давно ушло на корм червям без остатка. Хватит с меня этого дерьма. Я принял решение, Дюк. Мне нужна эта чертова радиовышка. Сегодня же!
Из легких Фрейзера вышел весь воздух, пока он выводил свой монолог. Закончив, он несколько раз глубоко вздохнул и отвернулся к окну с недовольным видом. Дюк не стал больше расспрашивать о его планах. Намечалось что-то нехорошее. Пусть так и будет. Какое ему до этого дело? Он вновь погрузился в свои невеселые мысли.
За окнами замелькали аккуратные коттеджи по обе стороны от узкой дороги, по которой двигался «форд сиерра». Уже почти стемнело, и многие люди включили свет в своих домах. На темно-синем небе высыпали первые звезды и появились легкие далекие облачка.
Проехав еще с полмили по прямой среди дремлющей тишины спокойного района, Дюк вывернул на улицу Кленов с более оживленным движением на четырехполосной дороге. Каждая из полос была занята рядом автомобилей, едущих друг за другом. Ему пришлось с минуту простоять на перекрестке, чтобы дождаться достаточного промежутка между машинами и нырнуть в общий поток.
Потянулась длинная центральная улица с большими магазинами, парикмахерскими, барами, торговыми центрами, кинотеатром и другими коммерческими строениями, хорошо освещенная дорожными фонарями и огнями неоновых вывесок. Справа и слева по тротуарам разгуливали люди, волоча за собой свои тени.
Дюк не глядел на них. Сейчас, когда он стал немного приходить в себя, в его голову лезли более здравые и важные мысли. Он решил поделиться ими с Фрейзером. Как-никак, а ковбой фактически сидит на бомбе с часовым механизмом, которая скоро рванет.
– Фрейзер, – серьезно сказал Дюк, не отрывая взгляда от дороги. – Думаю, тебе стоит выйти здесь. Прости, друг, но…
– Что значит здесь? – переспросил тот и отвлекся от вида за стеклом. – Мы проехали почти половину пути, и теперь ты хочешь высадить меня без всякой причины?
– Причина есть, Фрейзер. Она на моих руках. Я не шутил, когда сказал, что это не моя кровь. Я действительно виновен в смерти своей жены. Я убил, ее. Черт! Должно быть, полиция уже ищет мою машину, понимаешь? Я не запер за собой входную дверь, оставив ее настежь открытой. Соседка, миссис Коллинз, она всегда обрезает цветы в своем саду около восьми часов, когда зной уступает место вечерней прохладе. Конечно, она увидит дверь открытой и пойдет проверить, все ли в порядке. Как думаешь, что обнаружит она, войдя внутрь? Мою Одри в… в луже собственной крови! – Голос Дюка сорвался и задрожал ослабленной струной, но он продолжил: – И еще недоеденный ужин на столе, нож в крови с моими отпечатками, алые следы от моих ботинок от кухни до парадной двери. Я не должен был скрывать от Одри, что с месяц назад перестал принимать таблетки. Вот что из этого вышло.
– Какие таблетки? Ты что, псих, Дюк? Не могу поверить!
– Да, и убийца. А все из-за какого-то гребаного масла из магазина. Масло, Фрейзер, может довести до безумия.
– Расскажи все, как есть, – Фрейзер взволнованно облизнул сухие губы. – Я ни черта не понимаю. Ты бросаешь мне под ноги фрагменты мозаики, но я не могу их собрать в правильном порядке. Мне нужна картинка. И никаких остановок, приятель. – Фрейзер поставил жирную точку на маршруте.
– Если не доберемся до твоей радиовышки, не держи на меня обиды, друг. А теперь слушай.
И Дюк рассказал Фрейзеру все. О страшной потере их с Одри ребенка, как они с Одри боролись с общим горем, о добром докторе Кларке и его лекарствах. Все до сегодняшнего дня.
– Сейчас восемь часов и сорок семь минут, – продолжал Дюк, взглянув на наручные часы. – Думаю, полиция уже объявила мою машину в розыск. Для них это раз плюнуть. Я не хочу за решетку, Фрейз. Я не хотел убивать Одри. Я люблю ее. Это нервы, я до сих пор болен. Признаюсь, курс лечения от доктора Кларка…
– Дерьмо? – вставил слово Фрейзер.
– По-другому не назовешь.
– А что с маслом?
– Я не купил его.
– В таком случае ты сейчас должен быть на месте Одри, – сострил Фрейзер, но тут же прикусил язык. – То есть, как оно повлияло на то… то, что произошло с тобой, Дюк?
– Я не купил масло, – повторил Дюк, перестраиваясь из правой полосы в левую. Маневр получился не очень удачным – он подрезал чей-то автомобиль. Рассерженный водитель позади пригрозил Дюку протяжным звуковым сигналом. – Пошел ты! – крикнул в закрытое окно Дюк ему в ответ и рассказывал дальше: – Одри пекла блинчики на десерт к ужину. И подала их с клюквенным джемом. Я заварил чай. А потом я смутно помню, из-за чего вышла наша ссора, но отчетливо слышу в своей голове ее крики. Она сорвалась из-за того, что я не купил сливочное масло, которое она израсходовала полностью на жарку. Она любит готовить всякие вещи, Фрейзер, то есть, любила… Я просто забыл про магазин. А еще я не пил таблетки целый месяц. И курил сигареты тайком от Одри. Последнюю сигарету я выкуривал за несколько часов до дома, чтобы запах успел выветриться. И если она чуяла сигаретную вонь от одежды, я всегда отвечал, что в этот день был в компании курящих коллег по работе. Она верила. Я надеюсь, что верила. Я прятал сигареты в бардачке автомобиля, но она никогда не искала их и не шарила по моим карманам. Наши карманы были личным делом каждого. Она доверяла мне и любила меня. Боже, что я наделал!
Дюк давил на педаль газа все сильнее, переживая каждый миг воспоминаний. Он углядел, с каким беспокойством взирал на него Фрейзер с заднего сидения. О чем он думал?
Впереди показался съезд на стоянку большого торгового центра. Дюк слишком поздно заметил патрульную машину полиции, движущуюся в общем потоке автомобилей, поэтому не успел свернуть с дороги и укрыться на какое-то время от взора правопорядка. Дюк вел свой «форд» со скоростью шестьдесят пять миль в час, превышая скорость. Лавируя среди машин, он уже нагнал патруль. Маячки на полицейской машине замигали огнями и послышался короткий сигнал сирены.
– Это конец, Фрейз. Вот о чем я говорил тебе всего три минуты назад. Они ищут меня, – в голосе Дюка смешались волнение, испуг и помешательство, когда он услышал номер своего автомобиля и властный приказ остановиться, вырвавшийся из полицейского громкоговорителя и окативший Дюка ледяной струей страха перед законом. – Ну, держись, Фрейз. Зря ты не вышел раньше.
– Ни в коем случае не тормози. Мы оторвемся, – уверенно ответил тот, как будто сам находился сейчас за рулем. – Гони, что есть сил, Дюк. Выжми из своей посудины все до капли. Мы выйдем на шоссе только через пару миль, есть возможность сбросить копов с хвоста. Нельзя, чтобы нас повязали. В противном случае, сидеть мне за решеткой не меньше твоего, старина. Отделайся от них любой ценой!
Дюк в который раз так круто вывернул руль в сторону, что Фрейзера вдавило в дверцу автомобиля. Дюк петлял по полосам, приближаясь к длинному мосту через бурную речку Вайи. До него оставалось не больше одной трети мили. П-образные опоры, круто уходящие в небо, уже были видны над дорогой, ярко освещенной фонарями. Поток машин на мосту выглядел оживленнее, и быстрая езда была бы здесь затруднительной, что, несомненно, шло наперекор с планами Дюка и Фрейзера – не сбавлять скорость. Полицейский автомобиль, начавший преследование, уже нагонял их и дышал в спину несмолкающим, пронзительным воем. Так, о чем там твердил Фрейз, когда обмолвился о тюремной решетке?
– Что ты имеешь ввиду, Фрейзер? – не обращая внимание на сирену позади и настойчивые приказы из громкоговорителя, поинтересовался Дюк.
– Это означает, что я задумал кое-что противозаконное и при мне все улики, свидетельствующие против меня. Я не выложил тебе весь план, когда говорил о радиовышке. Для чего мне ехать в такую глушь в поздний вечер? Ответ непрост. Но я расскажу. Рядом со мной на заднем сидении лежит моя спортивная сумка, и в ней достаточное количество взрывчатого вещества с детонатором. Не спрашивай, откуда такое добро может взяться у бесславного музыканта, который даже не работает. Старые армейские приятели никогда не бросят в беде, – нарочитым шепотом добавил он. – Я взорву радиовышку сегодня же ровно в девять часов и сорок три минуты, Дюк. Сегодня у Фила и Тони на радио юбилейный выпуск вечернего шоу. Называется: «Пятнадцать лет вместе с вами». Конечно, их будет слушать огромная аудитория, развесив уши перед своими домашними радиоприемниками с тарелками попкорна и стаканами с газировкой. Вопить в потолок имена компаний по производству никому не нужной продукции, рекламируемой Филом и Тони за надбавку к зарплате. Людям плевать на то, что они марионетки, копирующие глупые высказывания безликих кумиров, которые ровным счетом ничего не значат. Я не осуждаю их за это. Наоборот, я бы мог стать кумиром многих, Дюк, но мои песни остались только моими. – Фрейзер снял с головы свою шляпу и, проведя тыльной стороной ладони по взмокшему лбу, бросил ее рядом на сидение. – Программа начнется в девять тридцать. Сначала они начнут болтать о всякой ерунде, как будто не виделись друг с другом очень давно, и вообще плевали они на всех, кто их слушает в тот момент. Потом дадут пару рекламных объявлений и после недолгих фальшивых споров объявят исполнителя, занявшего верхнюю строчку чарта. На это у них уйдет примерно пятнадцать минут, я-то хорошо знаю их балабольство. Я собираюсь прервать вещание до того, как они назовут имя финалиста, ворвавшегося в чарт со своим музыкальным дерьмом на палочке. В девять мы должны быть у цели, Дюк. Оставшегося времени мне хватит, чтобы подготовить фейерверк и нажать на кнопку. Встреча с полицией в мои планы не входила, и я уже жалею, что не вышел из твоей машины раньше, когда ты мне предлагал. Но мы с тобой чем-то похожи, Дюк. Мы с тобой как два зверя, угодивших в стальную клетку. Все, что у нас есть, это просто решетчатый куб, а за толстыми прутьями чьи-то руки бросают в нас камни, разбивая последние, еще целые крупицы надежды на спасение в пыль. Помоги мне, и я разнесу эту чертову железную мачту на такие же жалкие крупинки.
– Думаю, они заслужили это, Фрейз, – выслушав ковбоя, с вызовом ответил Дюк, маневрируя из одной полосы в другую. – Знаешь, а я бы с удовольствием взорвал ту больницу, в которой не смогли спасти нашего малыша. Да, мать твою, я знаю, что они не могли ничем помочь! – перешел на резкий безумный крик Дюк, вдавливая педаль газа в пол, как будто представлял в этот момент голову главврача под своим каблуком и наслаждался треском его черепа. – Но ты прав, черт бы тебя побрал, Фрейзер, все должны платить по счетам, все. У всего есть последствия! Ты выбрал действие, я – бездействие. И вот к чему привело раскисание моего мозга. Я должен был сделать хоть что-то, чтобы вытравить из своей башки яд, и тогда Одри была бы жива. Но теперь я знаю точно, что должен сделать, чтобы положить конец той мертвой петле, в которой мы застряли с моей дорогой Одри. Я знаю, Фрейз. Тебя мне послал сам Господь. Держись крепче, мы врываемся на мост!
Машина Дюка с грозным ревом вклинилась между двух автомобилей, сбив зеркала бокового вида, свои и чужие. Послышался металлический скрежет трения корпусов машин. Одна из них вильнула вправо и на полной скорости въехала в отбойник, оглушив пространство громким хлопком – слиянием звуков вырвавшихся из посадочных мест подушек безопасности, разбившегося лобового стекла и удара передней частью автомобиля о бетонную преграду. Покореженный капот задрался вверх, завыла сигнализация. Автомобили позади начали притормаживать. Кто-то уже пытался открыть смятую дверь, чтобы оказать первую помощь пострадавшему водителю.
– Ты не заметил, кто тот бедолага за рулем? – с беспокойством спросил Фрейзер, оглядываясь назад через стекло. – Надеюсь, в салоне нет детей. Дюк?
– Помолчи, друг. Я пытаюсь вытащить наши задницы из щепетильной ситуации. – Дюк не сразу почувствовал, что страх перед законом его покинул в тот момент, когда он влетал на мост. Но теперь он уже не боялся. Он люто ненавидел всех вокруг, за исключением Фрейзера. – Лучше глянь вперед.
Фрейзер поглядел вдаль. Навстречу неслись еще две полицейские машины с зажженными проблесковыми маячками и вопящей сиреной. Попутные с ними гражданские автомобили с опаской сбавляли скорость и жались к отбойнику. Перед патрульными образовалось достаточно свободного место для полицейского разворота. Раздался визг шин об асфальт и в воздух поднялся дым от покрышек. Через несколько мгновений хвост за «фордом» увеличился на целых две гончих собаки с горящими белым, холодным огнем фарами.
– Уже три, Дюк. Через четверть часа за нами будут гнаться все патрульные машины Ридана и в придачу – вертолет. Нет, боюсь, мне не успеть на Грейнджерские поля в срок, старина, – обреченно вздохнул Фрейзер. Затем его глаза расширились, будто он увидел себя со стороны на вручении ему музыкальной премии за лучшую песню года в стиле кантри. – Дюк, есть идея. Только дотяни до шоссе, дружище. Я покажу тебе настоящее шоу от Фрейзера Токинса!
– Хотелось бы избавиться от копов до шоссе, – поправил его Дюк. – На свободной трассе у нас будет слишком мало шансов уйти от них живыми. Они просто размажут нас об асфальт, накроют деревянной крышкой, споют по нам панихиду в свои рации – называй это как хочешь. Но как только мы покинем пределы города, они, не раздумывая, откроют стрельбу по нам, Фрейзер. Нас отправят прямиком в кювет на скорости около восьмидесяти миль в час.
– Не беспокойся, Дюк. Все под контролем, – утешительным тоном сказал ему Фрейз, и его взгляд блеснул каким-то странным огоньком.
Они ураганом промчались по мосту. В какой-то момент одна из полицейских машин вырвалась вперед на половину корпуса и стала прижимать Дюка к отбойнику. На удачу в этот момент последняя опора моста осталась позади, и дорога расширилась на одну полосу вправо. Дюк успел уклониться в сторону, переключил передачу коробки скоростей и ударил по педали газа. Автомобиль вырвался вперед, словно бегун на дальней дистанции, ускоряющий бег, когда до финиша остается совсем немного.
Впереди показался перекресток. Запрещающий сигнал светофора нацелил свой яростный красный глаз прямиком на Дюка. У стоп-линии в томительном ожидании зеленого света дымили выхлопными газами несколько машин.
– Я бы на твоем месте пристегнулся, Фрейз, – посоветовал ему Дюк, и на его лице проступила злорадная ухмылка. – И знаешь… Мне нравится то, что мы делаем с тобой сейчас. Никакие таблетки от доктора Кларка меня так не успокаивали, как эта бешеная гонка.
– Я сделаю это, старина.
Сзади клацнула застежка ремня. «Сейчас!» – приказал чей-то голос в голове Дюка, и когда до светофора оставалось около пятидесяти ярдов, Дюк, резко дернув руль влево, вылетел через сплошную линию разметки на чужую полосу, лишь чудом проскочив мимо встречного автомобиля. Визг тормозов и последующий за ним удар поведал о том, что один из полицейских автомобилей не смог повторить подобного трюка. Губы Дюка растянулись в улыбке еще шире. Перекресток. Нажав на оповещающий об опасности на дороге звуковой сигнал, он с пронзительным гулом проскочил пересечение широких дорог, протиснувшись в пространство между двумя машинами, едущими друг за другом на порядочной дистанции. И вновь расчет оказался верным. Еще один полицейский патруль выбыл из игры. Автомобиль врезался в гражданский, перевернув его на крышу. От сильного удара двигатель и топливные шланги полицейской машины вышли из строя. На асфальт брызнуло масло и бензин. Огонь вперемешку с дымом вырвался из-под капота и угрожающе затрещал. Двое покалеченных от столкновения полицейских без сознания пребывали в горящем железном саркофаге, захлопнувшемся над ними тяжелой крышкой. Лицо одного из них было обагрено кровью, бегущей тонкой струйкой из рассеченного лба под козырьком форменной фуражки. Второй поник головой между рулевым колесом и вмятой внутрь дверью. Вскоре раздался взрыв бензобака, автомобиль оторвался от асфальта на несколько дюймов, и огонь охватил его жаркими объятиями. Третья полицейская машина каким-то чудом избежала подобной участи и продолжала преследование Дюка и Фрейзера. Голос из громкоговорителя перестал выдвигать требования о немедленной остановке «форда сиерра».
