Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории II
Риданские истории
Пролог. Пожар
– Город проклят! Сжечь Ридан дотла!
Обезумевшая толпа из нескольких дюжин человек вскидывала к серому небу горящие факелы на Риданской каменной площади. Отсветы от огня блистали желтыми искрами на теле обсидиановой статуи старухи, размещенной в самом центре и окруженной торговыми лавками. В ней, словно в зеркале, отражались разгневанные лица яростной толпы, взывающей к торговцам всякой всячиной и прохожим, что в недоумении останавливались, заслышав дикий призыв к уничтожению всего, что им так дорого. Другие же прибавляли шаг и покидали это место, исчезая в кривых переулках города.
Во главе беснующихся выступал глашатай – молодой мужчина, разодетый далеко не в рваное тряпье, в чем привыкли ходить уличные пророки-оборванцы, стремящиеся изменить жизнь для всех якобы к лучшему, навязывая ротозеям свои личные убеждения для достижения благой цели. На деле же, пытающиеся нажить лишнюю монету на обманутых. На этом человеке был надет короткий, до пояса колет поверх просторной белой рубахи, коричневые бриджи, гольфы и кожаные ботинки. На его плече повис спящей змеей приличный моток прочной толстой веревки, скрученный кольцом. В руке он держал какую-то книгу и размахивал ею над головой.
– Внимайте моим словам, братья и сестры! – восклицал он высоким голосом, срывая глотку. – Ридан уже давно обречен на смерть! Эти записи летописцев, что я держу в своей руке, достоверно описывают события существования города! Лишь Тьма царит в его сердце с самого момента рождения! Убийства! Голод! Черная магия! Вот чем пропитан Ридан! Только взгляните на эту статую! Что вы видите в ней? Чудовище! И это чудище держит в своих острых когтях человеческий череп! А ворон на ее плече может означать лишь одно – голод, болезни и смерть! Пока эта каменная старуха возвышается здесь, как символика проклятия, что живет здесь уже несколько веков, не закончатся наши беды! Она просто олицетворяет внутренний мир Ридана, а на ее темное величие молятся отъявленные душегубы и кровопийцы, что кажут свой нос на улицы лишь в темные ночи, чтобы поживиться чужим добром, отправив на тот свет любого, у кого окажется хоть сколько-нибудь звонких монет в карманах! Бургомистр города намеренно закрывает глаза на правосудие, отсиживаясь в своем поместье! Он боится расправы! Боится, что однажды в его спальне произойдет что-то ужасное! А где его доблестная стража, которая должна охранять горожан от преступников? Где она, спрашиваю я вас? Я скажу вам – где! В обоих крылах его поместья! Охраняет задницу бургомистра!
Речи гулко разносились по всей площади, созывая все больше и больше любопытных зевак. Вскоре среди торговых лавок собралось немало народа, и каждый, затаив дыхание, прислушивался к словам оратора.
– Мы должны положить насилию конец! – продолжал тот. – Сожжем город до последнего дома вместе со злом, пропитавшим ядом даже стены, и отстроим его заново вместе! А статую старухи разобьем на мелкие куски и спустим их в самый глубокий каньон, погрузим на дно самого глубокого озера, спрячем в самую глубокую пещеру и завалим проход большими валунами!
Люди из толпы за его спиной восторженно заголосили и взметнули кулаки над головами. Слушающие же протестующе зароптали. Затем их гомон перерос в крики, заявляющие прямо:
– Ты предлагаешь сжечь наши дома? Ты спятил!
– Уходи отсюда! Мы никогда не уничтожим свой кров, а твои слова безумны!
– Да тебя самого отправит на костер бургомистр, заслушав твои речи!
– Убирайся прочь вместе со своими прихвостнями и никогда не появляйся здесь, если не хочешь, чтобы кто-нибудь распотрошил твое брюхо!
Но были и те, кто отделился от них, примкнув к рядам проповедника.
– Он говорит дело! – кричали они. – В нашем городе давно творятся странные вещи!
– Зло должно быть наказано!
– Переродим этот город!
– Сжечь Ридан!
– Сжечь Ридан! Сжечь Ридан! – подхватили остальные, те, что держали факелы в руках.
Они взревели криками еще громче, когда увидели, как вдали на балконе второго этажа появился силуэт бургомистра. Его крошечное издали лицо было обращено к площади, а руки уперты в каменные перила, лежащие на таких же каменных фигурных балясинах. Он простоял с минуту не шелохнувшись. Затем он развернулся и мгновенно исчез за стенами поместья.
Мало-помалу протестующие стали с опаской разбредаться, спеша к своим домам. Кто-то схватил с ближайшего прилавка мясной нож, но тут же выронил его из рук, завидев яростные взгляды, обращенные к его бездумным действиям. И этот легкомысленный зевака тоже поспешил прочь, спотыкаясь на ходу о бугорки каменного булыжника, коим была выложена вся площадь.
Случайно или же нет, вдруг налетел промозглый ветер, сбивая с торговых лотков товар и роняя вниз, а голубое небо стала затягивать серая пелена. Люди поежились от внезапного холода. Еще пять минут назад светил жаркий круг летнего солнца, а сейчас… Небо быстро затянулось. Тугой смог надувался, рождая закрученные туманные сгустки, которые превращались в угрожающие дождем чернеющие тучи. Стало темно, почти так же, как поздним вечером. Торговцы спешно стали собирать свои корзины и покидать площадь, то и дело поглядывая в холодное недружелюбное небо.
– Пусть бегут те, кто не верит в наши благие дела! – воскликнул оратор и вскинул вверх свою ладонь, будто подражая положению руки обсидиановой старухи. – Мы не будем винить их за слепоту в их глазах, за усталость, что тяжким грузом легла на их плечи, за страх перед могущественным Злом, связавший оковами их руки за их спинами! Сколько бы ни было нас – мы справимся с этим! Да уцелеет светлый душой, да падет темный внутри! А теперь сожжем все вокруг праведным огнем, что давно обречено на гибель! И уничтожим эту мерзкую статую!
Галдящая толпа разделилась на группы. Одни приблизились к статуе, разматывая веревки. Другие обступили бородача с туго набитым факелами мешком, и каждый взял себе по десятку. Они двинулись вглубь города, разбредаясь по переулкам и улочкам. Поджигая факелы, они метали их в окна домов, распахнутые двери, поджигали торговые лавки. Жители с криками выбегали на улицу. Началась жуткая суматоха. Люди помогали друг другу тушить огонь, выплескивая из ведер воду в горящие очаги пламени. Однако такого малого количества воды было недостаточно, и огонь очень быстро распространялся на соседние деревянные дома с черепичными и соломенными крышами, зажигая их, словно свечки.
Тех, кто метал факелы, мужчины пытались поймать, сбить с ног, лишить огня. Некоторых удалось отловить почти тут же. Разъяренные риданцы убили двоих из них в подворотнях. И все же, дело было сделано – горела центральная часть города.
Вскоре послышался тяжелый топот и лязг доспехов – городская стража спешила остановить беспорядки по приказу бургомистра. Десяток вооруженных стражников двигалась колонной к площади, бряцая кольчугой, арбалетами и копьями.
Те, кто остался с оратором, были готовы уронить старуху. Первый узел веревки вскинулся высоко вверх и точно наделся на шею обсидиановой статуи. Бросок второй был менее точным, однако кольцо тут же затянулось на фигуре ворона, сидящего на плече старухи. Третье кольцо оказалось там же, где и первое.
Люди крепко взялись за веревочные концы и изо всех сил стали тянуть на себя. Старуха была не менее семи футов в высоту, и сколько она весила оставалось загадкой даже для самого дьявола. И все же крепление у основания постамента дрогнуло, и с тихим треском старуха на дюйм качнулась в сторону. Со второй попытки статую удалось накренить еще сильнее.
Стража явилась на площадь в тот момент, когда старуха наконец сдалась и с оглушительным грохотом рухнула вниз. Один из тянувших попал под ее осколки, на которые она разлетелась в момент удара о камень площади. У него была рассечена голова до самого черепа. Он вздрагивал в агонии недолго. С полминуты, ровно до той поры, когда две стрелы, пущенные из арбалета, попали в грудь бородачу, что раздавал факелы, и пробили его тело насквозь. Он упал рядом с прибитым статуей. Следующая стрела впилась молодому проповеднику в живот острым стальным жалом. Рана тут же невыносимо вспыхнула жарким огнем, словно крыша одного из пылающих перед его глазами домов. Выронив из рук книгу, он упал сначала на одно колено, затем завалился на бок и скрючился от сильнейшей боли, невольно подтянув колени к груди.
Стража грозно выдвинула вперед копья и шеренгой двинулась на оставшихся. В этот момент ударил гром. За ним еще один раскат взбудоражил небо, и на землю хлынул холодный дождь. Небо сгустило свои мрачные краски и стало иссиня-черным.
И в этот момент осколки статуи завибрировали, засветились пурпурным и аметистовыми цветами. Из обсидиановых булыжников потянулись струйки черного и белого дыма. Они тянулись выше и выше, закручиваясь в колышущиеся туманные клубки. Когда эти клубки приняли округлые формы, имевшие по отростку, похожему на хвост, с противоположной от хвоста стороны вспыхнуло по светящемуся огоньку-глазу. И тогда эти туманные существа заметались в воздухе над обломками, закружились вихрем. Стража и люди застыли в оцепенении, глядя на ужасающий танец этих странных существ.
Проповедник еще был жив, он до последнего боролся с темнотой, лезущей в глаза, и огнем, что жег его рану. И он без страха вглядывался в очертания туманных клубков, пока его глаза не превратились в стеклянные шарики, кричащие и после смерти: «Моя вера была со мной до конца. Я не ошибся. Зло ДЕЙСТВИТЕЛЬНО крепко осело здесь и пустило свои ядовитые корни в проклятую землю, а вы не слушали и не услышали…»
Темнота еще больше нависла над городом, хотя до наступления вечера еще оставалось несколько часов. Летняя жара сменилась осенним холодом. С улиц завыли бездомные собаки. Воздух крепко пропитался едким дымом, а колючий ветер подхватывал своими крыльями удушливую вонь и перебрасывал пламя огня с одной крыши на другую, будто некий великан оставлял огненные следы, направляясь на запад.
Тем временем беснующиеся в беспорядке светлые и темные клубни тумана стали проявлять интерес к людям. Они рассыпались в разные стороны, как разлетаются бусы с разорвавшейся нити. Отростки на их телах затряслись, и чудища ринулись в атаку на ошеломленных от страха простолюдинов и вооруженных копьями стражников. Врезаясь своими телами в жертв, они отбрасывали тех на добрый десяток шагов. Двое из стражников от таких жестких ударов напоролись на оружие своих же товарищей и упали замертво. Другие били в сгустки тумана копьями, но наконечники проходили сквозь них, не причиняя никакого вреда. Простолюдины бросались кто куда, спотыкаясь о светящийся обсидиан, сияние которого поднималось все выше и выше к небу ослепительным заревом. В отличие от обученной военному делу стражи, что безрезультатно пыталась бороться с чудовищами, каждый в ужасе искал темный угол, чтобы спрятаться от злобных существ.
Вдруг под их ногами задрожала земля, загромыхали дрожащие камни, которыми была устлана площадь. Постамент статуи со странным чавканьем вылетел из земли, словно пробка из бутылки, и приземлился в нескольких футах от своего места, раздробив упавшему навзничь стражнику лодыжку и раскрошившись на несколько больших чернеющих кусков. Человек взвыл от боли, но его крики заглушил последующий за обсидиановым плевком гораздо раскатистый и громкий удар, что разверз землю громадным, светящимся белым светом кратером. Каменные булыжники разлетелись в стороны, словно стена крепости, куда попал пушечный снаряд, и несколько из них попало в людей. Послышались стоны боли тех несчастных, в кого врезался булыжник. Еще двое из простолюдинов потеряли равновесие – под ними обрушивалась земля в открытый кратер. Через мгновение те с нечеловеческими воплями ужаса исчезли внутри зияющей дыры.
Злобные туманные клубни зависли в воздухе и обратили свои горящие глаза к свету. На секунду время будто остановилось. Но затем из недр земли вырвалась в грозное черное небо колонна яркого света. Она тянулась толстенной тетивой, пробивая насквозь тяжелую завесу дождевых туч. Наконец тело светящегося червя, махнув кончиком своего хвоста, целиком исчезло в вышине, а небо раскололось на части. На кусочки молочной пенки и темные-темные облака. И облака эти великим множеством отпрянули от места удара и поплыли по небу. Сквозь прогалки между ними открылось беззвездное полотно и круглый шар большой белой луны. Все те, кто в этот час устремил свои взгляды в вышину, видели, как эта луна сделала оборот вокруг своей оси и повернулась лицом к земле. Страшным лицом обсидиановой старухи! Она стреляла по сторонам злобными глазами, как будто искала что-то. Вскоре она остановила свой пристальный звериный взгляд на западной части Ридана. Туманные чудовища тут же оставили в покое выживших на площади и устремились на окраину города, уничтожая на своем пути все, что только можно было пробить насквозь своими телами. Несколько таких шаров отделились от стаи и повернули к поместью бургомистра. Еще через четверть часа на окраину приземлился и белый червь, упав с небес недалеко от побережья. А когда холодные тучи растаяли в вышине и утих ледяной ветер, колонна яркого света уже перебралась на далекий остров к юго-западу и засияла там аметистовым искрящимся облаком. Луна поблекла и лицо старухи исчезло без следа. Кошмар наяву закончился.
Пройдет совсем немного времени, и чувство неминуемой гибели покинет сердца людей, которые стали свидетелями ужасающей картины, как оставили в тот же вечер их город и странные существа, что явились из недр земли под Риданом.
Кратер быстро затянется, как ссадина от пореза. И единственным напоминанием о себе будет лишь еле заметный шрам на коже земли.
Придет новый бургомистр, отстроит сгоревшие кварталы. Возведет другую статую, которая станет для жителей символом надежды и справедливости.
Но пока еще часть города пылала пожаром.
На улицах царил хаос.
Гибли люди.
Такое случилось однажды. Давно…
Проклятье медвежьей крови
Утомленный изнурительным продвижением вглубь густой лесной чащи, Сайрус без сил опустился на одно колено, используя длинное охотничье ружье, как опору. Прямо перед ним посреди густого папоротника поблескивал родниковый водоем, размерами чуть больше дождевой лужи. Бьющая из земли вода не застаивалась в этом месте, а перетекала в узкую промоину и дальше пряталась в траве.
Сайрус заглянул в этот крошечный прудик. В отражении воды он увидел пожилого мужчину с длинными седыми волосами на голове и двухдневной щетиной на осунувшихся щеках. Его холодные голубые глаза прятались в морщинах под густыми бровями.
– Тебе не выследить оленя, дружище. Смирись с этим, – печально сказал он своему отражению. – Предоставь охоту тем, кто моложе и сильнее, – и он поглядел вслед удаляющимся людям, что петляли вокруг деревьев в ста шагах от него. – Джерри, Майкл, Грэг и Тони, – он по пальцам перечислял других охотников, – они не первый раз держат ружья. Опыта у них меньше, зато ноги быстрее, глаза зорче, а слух острее…
Сайрус зачерпнул в ладонь холодной воды и протер лицо и шею. Он почувствовал приятную свежесть. Проделав это еще несколько раз, Сайрус медленно распрямился во весь рост. Затем набрал полные легкие воздуха и с облегчением выдохнул. Сердце перестало выбивать барабанную дробь в груди и вошло в привычный ритм. Дыхание восстановилось, а шум в голове и ушах сменился благодатной тишиной леса.
Внезапно самобичевание Сайруса накрыла большим покрывалом гордыня, и он процедил сквозь зубы:
– Ну уж нет. Пока еще кровь течет в моих жилах, я не отдамся в руки хилой и жалкой старости. Лучше умру от усталости, преследуя добычу, но не сдамся!
Сайрус закинул ружье на плечо и побрел в ту же сторону, что и его спутники. Их путь было бы трудно потерять. Там, где они бежали, всюду был вытоптан папоротник, поломаны тоненькие ветви деревьев и виднелись следы на густом мху.
Сайрус на мгновение остановился и прислушался. Нет, никаких звуков гона оленя или выстрелов слышно не было. Возможно, что ему просто показалось, будто бы он услышал какой-то тихий и далекий животный крик или рев.
Он продолжил путь, слегка ускорив шаг. Глаза слезились, и он вытер проступившую на веках влагу подвернутым почти до локтя рукавом рубахи. Он откупорил поясную фляжку и сделал несколько глотков прохладной воды.
– Знаешь, Сайрус, – вдруг сказал он себе вслух, почувствовав себя гораздо лучше, – ты бы мог еще показать этим выскочкам, кто в деревне лучший охотник. Когда-то давно ты в одиночку расправился с двумя койотами. Тебе никто не помогал, – он задумался на мгновение. – Но ведь эти койоты были просто жалкой крохой по сравнению с той историей, где ты, Сайрус, ты, а не кто-то иной, вступил в схватку с громадным медведем, о котором ходили всякие жуткие слухи! Но ты развеял страхи доверчивых слепцов, покончив раз и навсегда с глупым зверем, подобно которому нет ни одного в этих краях…
Где-то вдалеке раздался хруст сухих ветвей, и Сайрус, оборвав себя на слове, тут же замер и напряг свой слух. Еще один слабый треск пронесся сквозь чащу и оборвался где-то позади Сайруса. Он медленно снял с плеча ружье и вскинул его наперевес.
Осторожными шагами Сайрус стал пробираться сквозь лес туда, откуда донесся звук. «Считай, что олень в твоих руках, старый воин, – подумал Сайрус. – Еще немного, и ты почувствуешь запах пороха и ощутишь струйки теплой крови на своих руках, прикоснувшись пальцами к поверженной добыче».
Но, вопреки ожиданиям, пройдя приличное расстояние, Сайрус так и не заметил ни оленя, ни кабана, ни волка. Никого. Ни единого шевеления листвы в кустарниках, никакого движения впереди. «Черт! – выругался он про себя. – Упустил. Но куда? Я не видел животного».
Деревья становились все мрачнее и гуще. Мох заполонил всю землю, и в носу все явственнее ощущался запах гнили и сырости. Солнце почти не проникало сквозь могучие кроны, а вокруг становилось темнее.
«Так вот, о медведе, – с жадной ностальгией вспоминал Сайрус. – Ты один выкурил его из берлоги огнем, бросив внутрь горящий факел… Ладно, не один. Тебя страховал Барри, но он был настолько слеп, что не попал бы и в слона с пяти футов. И когда тот медведь, ошалевший от страха, выбрался из своего логова, что ты сделал? – Сайрус выдержал в размышлениях паузу и после с удовольствием продолжил: – Ты взвел оба курка на своем двуствольном орудии. Да, да. Первый выстрел пробил зверю плечо, заставив того припасть всем телом к земле. А вторая пуля вонзилась ему прямо между глаз, так и не дав ему больше подняться на лапы. Его кровь брызнула тонкой струйкой, и багряные капли грибным дождем пролились на твое лицо. Ты долго не смывал эти следы несомненного триумфа. Тебя славила вся деревня, как самого бесстрашного охотника. Даже нарекли, как… Ты помнишь, Сайрус, как звали тебя тогда все эти люди, жалкие травники, мясники и пахари? Да! Тот, кто…»
Сайрус не договорил. Впереди он заметил какое-то движение за высокой раскидистой елью. Среди хвойных лап виднелся силуэт небольшого оленя или, скорее, олененка.
«Та-а-ак! – протянул Сайрус. В его глазах вспыхнул былой азарт. – Молодой олень! Значит, где-то поблизости должен быть еще один или даже несколько! Теперь главное не спугнуть».
Сайрус вновь припал на колено, стараясь не издавать шума, и скривился лицом от резкой ревматической боли. Но он проглотил эту боль и стал всматриваться перед собой. Олень опустил голову к самой земле, обнюхивая мох. Затем он резко выпрямился и напрягся, как струна, прислушиваясь к лесным звукам. «Наверное, услышал птицу», – подумал Сайрус, не сводя слезящихся глаз с добычи.
Вот из-за соседнего дерева показалась еще одна фигура, как и ожидал Сайрус. Постояв недолго рядом друг с другом, оба животных медленно побрели прочь.
В этот момент Сайрус с усилием поднялся на ноги, уперся прикладом в плечо и через мгновение нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и из дула вылетел патрон с дробью. Спустя мгновение для одного из оленей все было кончено. Со стоном упав навзничь, он ударил копытами о землю несколько раз и затих. Второй рванул с места, но тоже повалился в папоротник. Несколько шариков дроби поразила его конечности, пробив кость.
Сайрус усмехнулся. Он знал, что теперь олень никуда от него не денется. Животное просто-напросто не сможет встать на простреленные ноги. Сайрус неспешно приближался к испуганному, обезумевшему от боли оленю, словно надвигающийся на крохотное суденышко морской шторм. Олененок барахтался на мху, пытаясь встать. Из ран сочилась кровь, а в глазах блестели слезы.
– Тот, кто никогда не промахивается, – проговорил Сайрус, склонившись над животным. – Таким именем меня нарекли в моей деревне. Мясники освежевали труп того медведя, и его шкура уже давно устилает пол моего дома. Как память о той охоте. Как трофей, что я заслужил. Это был поистине здоровенный зверь. Но пуля… Пуля оказалась гораздо крепче, чем его череп. А ты? Ты страдаешь, не так ли? Хочешь, я прекращу эти муки раз и навсегда?
– Ты обезумел, старик! – вдруг раздался голос Тони совсем близко.
– Что? – Сайрус огляделся по сторонам. – Тони! Ты мне нужен! Зови скорее остальных!
– Ты не в себе! – крикнул Тони. – Убери ружье и помоги мне подняться!
– Да где ты, черт бы тебя побрал? – стал гневаться Сайрус, пытаясь найти глазами Тони. Безо всякой жалости мгновенно всадив нож в грудь олененка, он еще раз позвал Тони: – Хватит морочить мне голову! Иди на мой голос, я покажу вам всем то, чему вам еще стоит поучиться у «обезумевшего старика», будь ты неладен, щенок!
Ответа не последовало. Тогда Сайрус сломал ветвь ближайшего дерева, воткнул ее в землю рядом с мертвыми животными и повязал на верхушку тряпицу синего цвета, служившую Сайрусу платком.
– Вот так будет лучше. Сейчас я вернусь обратно и возьму людей, чтобы перенести этих оленей в деревню. А четверо горе-охотников будут довольствоваться лишь потрохами, раз решили играть со мной в прятки. Бездельники! Нажать на курок им не в тягость, а поработать руками и ногами не хотят. Все взвалили на Сайруса!
Он сделал три шага в направлении деревни, но услышал за спиной треск ветвей.
– Что еще, – буркнул он и обернулся.
Среди листвы он увидел лицо Грэга, полное ужаса. Он сжимал ружье дрожащими руками и во все глаза глядел на Сайруса.
– Что с тобой, Грэг? – крикнул Сайрус. – Где остальные? Где Тони? Он ведь только что был здесь, я его слышал!
Грэг лишь молча указал на убитых оленей пальцем.
– Я вижу этих животных, ведь я сам пристрелил обоих! – вновь стал нервничать Сайрус. Он практически вышел из себя, глядя на Грэга, который не мог вымолвить ни слова. – Что с тобой происходит? Ты увидел черта в лесу?
Сайрус привычным движением вскинул ружье на плечо. Грэг уронил оружие и зайцем бросился прочь.
– Тьфу ты, – сплюнул Сайрус. – Первая охота за пятнадцать лет, и на тебе! Чертовщина какая-то! Хм, но где же я был все это время? – Сайрус вдруг задумался с выражением иронии на лице. И тут же, ругая себя, выпалил: – Где! Где! Дернуло меня, дурака, убраться из родного Брантненда в Ридан! Захотел другой жизни с тогдашней юной дурнушкой – официанткой из бара, которую по наивности лет я взял в жены! Пятнадцать лет, целых пятнадцать лет брака меня одолевали ночные кошмары в этом проклятом городке, к которым я так и не смог привыкнуть. Я терпел, пока моя дорогая Мэгги не отправилась на тот свет! И вот я, наконец, вернулся, чтобы жить! Заняться тем, что я умел лучше всего! И какие-то сопляки вздумали подшутить надо мной? Выставить меня дураком перед людьми? – Сайрус и сам не заметил, как начал драть голосовые связки, распаляясь все больше и больше. – Я напомню им всем, кем я был. Нет, кто я есть! Грэг! Доберусь я до тебя! До всех вас!
И вместо того, чтобы вернуться в деревню, Сайрус побрел в ту сторону, куда улизнул Грэг. На ходу он поднял оружие, брошенное Грэгом, и перебросил его за ремешок через себя.
Углубляясь в прошлое в своих размышлениях, Сайрусу вдруг вспомнилась одна прокаженная старуха с большим родимым пятном на лице багрового цвета, что когда-то жила в Брантненде. Ее все считали, если и не колдуньей, то точно ясновидящей, которая, как говорили, умела обращаться к духам мертвых. «Ты убил зверя не из этого мира, Сайрус, – сказала она ему тогда. – Как он попал в наши края мне неведомо, но ты совершил большую ошибку, нажав на курок своего смертоносного оружия. Ты видел отметину красного цвета на его шерсти возле левого уха? Это длань могущественного колдуна. Теперь он не даст тебе покоя до той поры, пока ты жив. Но и после смерти я не могу дать надежды на успокоение, Сайрус!»
Примерно такие слова ясновидицы всплыли в памяти Сайруса, пока он пробирался вглубь чащи. Нахмурившись, он рылся в своих воспоминаниях, а еще звал Тони, Грэга, Джерри и Майкла, но никто не отвечал ему. Вскоре во фляге закончилась вода, Сайрусу стало тяжело идти. Сапоги стали сильно сжимать стопы, и ноги еле-еле передвигались. Ружье в отяжелевших руках будто бы весило фунтов сто и постепенно выскальзывало из непослушных пальцев. В какой-то момент Сайрус бросил оружие, и оно стукнулось прикладом о торчащий из земли толстый корень высокой старой ели. Ружье Грэга болталось на ремне за спиной и тянуло назад. Сайрус сопротивлялся, склоняясь вперед все ниже и ниже.
Вскоре Сайрус услышал вдали журчание речного потока. Он знал, что чащу разделяла узкая, но быстрая река, бегущая вниз от водопада на востоке. Это означало, что он забрался слишком далеко вглубь леса, но так и не смог найти ни одного из мужчин, что вышли из деревни вместе с ним на охоту. Скорее всего, те просто-напросто вернулись в Брантненд. Или продолжали охотиться, пребывая в азарте. Однако, за весь пройденный путь Сайрус ни разу не услышал ни единого выстрела, и это настораживало.
Приняв решение добраться до реки, а затем повернуть в обратный путь на Брантненд, Сайрус сделал несколько шагов, но поскользнулся на мху и упал на четвереньки. В нос ударила неприятная вонь, похожая на запах вымокшей под дождем псины. Сайрус поднял голову и… увидел громадного медведя с кровавой меткой возле уха. Потеряв сознание, он рухнул на спину, прямо на ружье Грэга. Оружие выстрелило, чудом не задев дробью Сайруса.
Сайрус очнулся оттого, что стал захлебываться. Перевернувшись на бок, он отплевывал воду, которая почти добралась до его легких. Он ощущал неприятную горечь во рту. Кашель с хрипами вырывался из груди, вытесняя изнутри воду. Наконец, отплевавшись, Сайрус открыл глаза. Видение, что заставило его лишиться чувств, было таким явным. Таким настоящим. А теперь оно пропало. Сайрус глядел в синее небо, виднеющееся среди крон деревьев рваными пятнами. Образ убитого пятнадцать лет назад медведя исчез, так же, как и таял без следа каждое утро после сна, когда Сайрус жил с ныне покойной женой в Брантненде. Со временем он был вынужден признать, что ясновидица в чем-то была права. Ночные кошмары действовали на нервы, разрушали психику. Они приходили к нему слишком часто, тянули свои грязные мохнатые лапы под одеяло, ложились рядом с ним на кровать, сводили с ума…
Сайрус постепенно приходил в себя. Он попытался подняться, но тело отяжелело. Он перевернулся на живот, и увидел перед собой тот самый крохотный прудик, находящийся недалеко от окраины леса. «Как я здесь оказался? – изумленно подумал он. – Я же добрался почти до самой реки! Потом это видение… Надо возвращаться в Брантненд».
Сайрус с кряхтением поднялся на ноги. Застуженная спина не слушалась и ныла от боли, и он не мог разогнуться полностью, как ни пытался. Виной тому сырой мох, на котором он пролежал без сознания, по-видимому, слишком долго.
Сайрус пошарил глазами. Ружья Грэга нигде не было, а свое он потерял еще на пути к реке. Но это было и не важно. Поиски можно отложить на потом. Самое главное – добраться до деревни. Сайрусу было не по себе. Парни куда-то пропали, жутко болело тело. Он сделал шаг. И тут откуда-то из леса до него донесся тихий шепот, в котором он даже разобрал несколько слов:
– Ты потерял его, – говорил голос.
Сайрус остолбенел от неожиданности. Но когда раздался выстрел, и над его головой пронеслась пуля, с треском попавшая в ствол дерева совсем рядом с его лицом, Сайрус нашел в себе силы повернуться. В пятнадцати футах перед собой он увидел ту самую старуху с безобразным пятном на лице. Она сжимала винтовку Джерри, а дуло было направлено на Сайруса.
– Тебя не может здесь быть, – в ужасе прошептал Сайрус. – Ты… призрак?
– Я не знаю, что ты задумал старик, – проговорила она, – но стой на месте. Иначе я выпущу еще одну пулю. Будь уверен, она попадет в цель. Хорошо еще, что у тебя не хватило духу добраться до Брантненда. Кто знает, какие жуткие вещи ты бы устроил там? А теперь ответь на вопрос, зачем ты убил Тони и Майкла?
– Я не понимаю, – завертел головой Сайрус, и его седые волосы захлестали ему по щекам. – Я никого не убивал. Почему ты еще…
– Не на том свете? – усмехнулась ясновидица. – Я хитрее и умнее тебя. А ведь я помню тебя Сайрус. Да, тогда все мы были гораздо моложе, а я и вовсе – ребенком, но я помню тебя. Ты был лучшим в этом деле.
– Каким еще ребенком? Ты в своем уме? Тебе должно быть уже лет за сто перевалило!
– Ты спятил, Сайрус! – повысила голос та, все еще не отводя дула винтовки с него. – И все же, пока тебя не линчевали, поведай мне… За что ты убил парней?
Сайрус устало опустил руки вдоль туловища. Затем упал на четвереньки у воды среди папоротника.
– Порча. Эта порча твоих рук дело? Прокаженная душа… Ты ответишь, ты за все ответишь. За все мучительные видения. Это твое проклятье, насланное на меня за убитого медведя. Скажи, в чем разница между медведем, волком и куропаткой? Да я сделал одолжение всем, кто трясся от страха лишь об одном упоминании об этом медведе!
– Я не понимаю, что ты говоришь, Сайрус, – ответила та. В ее голосе вдруг прозвучали нотки сочувствия.
– Ты! – гневно воскликнул Сайрус и вдруг уставился в отражение в воде. В воде он вновь увидел разъяренную морду медведя с красной отметиной на шерсти. Его взгляд пронзал Сайруса насквозь и сдавливал горло стальной хваткой. – Нет! Опять! – прохрипел Сайрус.
Безумными глазами Сайрус поглядел на ясновидицу в последний раз и, украдкой вынув из сапога тот самый нож, которым он добил олененка, метнул в старуху. Бросок был точным. Лезвие вошло в ее горло, словно в масло. В тот же момент прозвучал выстрел из винтовки Джерри, и пуля пробила плечо Сайруса навылет. Он вновь потерял сознание и грузно упал лицом в папоротник. Медведь исчез, уступив место непроглядной темноте.
