Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории II
Густав продвинулся вперед, с отвращением обошел стол. Сколько людей было изрезано ножом хирурга на нем? И сколько криков боли слышали эти стены, прежде чем Мастер объявлял об окончании операции, успешной или же…
Густав тряхнул головой. По его спине все еще бегали мурашки, словно тысячи мелких надоедливых насекомых. Он поежился, и пламя свечи качнулось в такт его судорожным движениям. У дальней стены он различил застекленные подвесные шкафчики. Из-за толстого слоя налипшей пыли в их стеклах почти даже не отражался свет пламени свечи. Лишь маленькая оранжевая точка виднелась на них, похожая на заблудившегося в этом ужасном месте одинокого светлячка. Он трепыхался, пытаясь выбраться наружу, но стеклянная тюрьма крепко удерживала светящуюся кроху взаперти.
Под шкафчиками располагался еще один стол, но длинный, почти во всю стену. На его столешнице аккуратным порядком были уложены инструменты: клещи, скальпели, резцы, зажимы, молоточки и даже небольшой коловорот со сломанным сверлом. Сломалось ли оно при трепанации черепа и так и осталось в нем? Густав не желал даже думать об этом…
Он поспешно отвернулся от стола и направился к выходу. Но что-то заставило его остановиться и обернуться. Он скользнул глазами по той части комнаты, где он разглядывал инструменты всего несколько секунд назад. За одним из стекол подвесных шкафов он все еще наблюдал огонек. И только теперь стало ясно, что бледная оранжевая точка за стеклом не была отражением. Внутри действительно что-то поселилось. И оно было ЖИВОЕ!
Густав вернулся и, уставившись в стекло, долго всматривался в танец странного огонька. Наконец он взял в руки хирургический холодный молоточек и ударил по стеклу. Послышался предательский тихий звон, такой, какой бывает при вторжении вора в дом, разбивающего фомкой стекло уличной двери или окна, когда никого нет дома. Осколки упали на кафельный пол и тоже отозвались звоном, разлетаясь на еще более мелкие осколки у ног Густава. И тогда произошло маленькое чудо. Огонек расправил маленькие крылья. Он стал похож на миниатюрный бутон огненной примулы, только сердцевина его была не желтой, а коралловой. Сияние, разливающееся к самым крылышкам, становилось светлее к краю, преобразуя свой цвет в более яркий – алый. Затем, будто хамелеон, он сменил пламенное сияние на бирюзовые цвета, более нежные и мягкие, и покинул свою темницу. С еле уловимым шелестом, похожим на трепет флага под сильным ветром на флагштоке, только очень тихим, светлячок пролетел около лица Густава, и тот почувствовал легкую прохладу от воздуха, взбитого крылышками бирюзового огонька. Светлячок размеренно направился к выходу из комнаты и вскоре исчез за стеной в коридоре. Удивленный появлением прекрасного создания среди такого жуткого хаоса и в то же время запуганный окружающей его ужасающей атмосферой, Густав поспешил вслед за огоньком, ступая по коричневым запекшимся пятнам на полу. «Теперь свеча будет кстати, – промелькнула мысль в его голове. – Быть может этот светляк единственный живой организм среди всей этой угнетающей и пожирающей сознание разрухи. Возможно, мы смогли бы стать даже друзьями, и тогда я бы дал ему имя… Кто знает, не новый дом ли для меня уготовил здесь Всевышний, трижды будь он проклят, если это так…»
Густав выскочил в коридор, словно пробка из бутылки, и тут же замер. Первое, что он заметил, это бирюзовый бутон, безмятежно порхающий под потолком. Он бился о бетонную преграду и отскакивал от нее, как мячик, но снова и снова сталкивался с каменным противником, словно желал пробить насквозь потолок здания и вырваться в прохладу ночи. Но не это озадачило Густава, а отсутствие трехколесного велосипеда. Не было и свежих следов, по которым можно было бы проследить за ним. Старик скользнул растерянным взглядом вдоль окон, устремляя взор все дальше и дальше, пока не различил в тусклой полутьме тот самый велосипед. Он двигался медленно и почти добрался до мерцающей лампы. В призрачном свете бледной луны, на удачу не прикрытой облаками, Густав заметил еще что-то. Да! На маленьком сидении устроился кто-то небольшой с густой копной волос. Первая мысль, которая пришла на ум Густава, была о Дороти. Но волосы не были похожи на волосики Дороти. От новой волны накатившего бурными волнами страха старик широко раскрыл глаза, не смея отвести их от увиденного. Но что за девочка тогда вела свой велосипедик? Выходит, что песенку этой странной девочки и слышал Густав? Наверное, ее, и она намеренно пряталась от него все это время… Малышка просто-напросто боялась его, старика в белом больничном одеянии, что словно призрак снует из угла в угол… Но и ему тоже страшно, дико страшно. От этого страха в который раз уже сводит кишки в животе, завязывая их на десятый узел все крепче и крепче.
Но что, если он увидел вовсе не девочку? То, что устроилось у руля велосипеда больше походило на мелкого зверя, а не на ребенка. Слишком мало было это существо. А прическа, напоминающая девичью, могла быть лишь плодом разыгравшегося воображения, сбившего его с толку, или игрой теней в мрачном пространстве с недостатком света. Велосипед жалобно скрипнул и исчез во тьме за мерцающей лампой.
Светлячок наконец оторвался от потолка и, снизившись до шести футов над уровнем пола, направился тем же путем.
– Нет! Стой же! – взмолился Густав, протягивая руку к светящейся бирюзовой точке. – Куда ты? Остановись, там может быть опасно!
Густав понимал, что, возможно, бредит в своих мольбах, но продолжал просить остаться, в надежде ожидая ответа от существа, которое вряд ли умело говорить так же, как и он. И светлячок, конечно же, его не слышал. Он парил, как бабочка. Легко и трепетно, удаляясь от Густава без всяких угрызений совести, потому как и это чувство не могло уместиться в тело такого крохотного и хрупкого, но божественно прекрасного создания. И Густав, сопротивляясь чувству, кажется, навсегда приклеившегося к нему страха, побрел по коридору, хотя и сам до конца не понимал, зачем идет за искрой живого света.
Он вдруг почувствовал, что слышит какие-то голоса, и его окатило новой волной ледяного ужаса. Почему все так явственно, как наяву? Кто все эти люди, чьи голоса звучат в его мозгу, такие явные, как взаправду? Живые или мертвые? Если сердце его еще бьется, то он не умер. Значит, это место – грань между жизнью и смертью. А раз так, здесь могли быть и другие заблудшие души. Но добрые ли они или злые? Духи или люди? И почему голоса раздаются в его голове? Или все-таки в пространстве?
Голоса были слишком тихие, и слов он разобрать не мог. Но почему-то вспомнил о девочке. Потому что ее песенка звучала чуточку громче и более отчетливо. «Какие там были слова? – попытался вспомнить Густав, чтобы отвлечься от неразборчивого бормотания в голове. – Что-то про лошадок, кажется. И жаркий лучик. Вроде бы, лучик тоже друг. Да, друг! Как и мой светляк…»
Он миновал приоткрытую дверь, вторую по счету от той, что была заколочена досками с надписью «Пожарный выход» над ней. В свете плачущей расплавленным парафином свечи он мельком увидел там несколько беспорядочно расставленных железных кроватей на кафельном сером полу. Таких же, как и в коридоре, только поверх их ржавых остовов покоились сбившиеся рваные матрасы неопределенного цвета и замызганных грязными пятнами. Из прохода веяло той же прелой гнилью. Следующая комната была богата инвалидными креслами, судя по груде колес и сидений, сбившихся в одну большую кучу. Четвертая комната с распахнутой наполовину дверью оказалась гораздо страшнее всех предыдущих.
На этот раз пламя огня выхватило из темноты еще несколько кресел. Одно из них, как показалось Густаву, тихонько пискнуло ржавыми колесами. За ними расстилался целый ворох пожелтевшего ветхого белья на полу. Эту тряпичную пирамиду он углядел благодаря гудящей оранжевой лампе, прилаженной к дальней стене. В ее слабом свете так же были едва различимы какие-то черные надписи на той стене, больше похожие не на слова, а на отдельные буквы, взятые из алфавитов разных стран, знаки и цифры, в понимании Густава не имеющие между собой никакой связи. И в тот момент, когда скрипнуло одно из кресел, Густав заметил нечто, похожее на тень, что скользнуло с сидения вниз черной легкой вуалью и заползло под ворох тряпья. Лампа замерцала, загудела сильнее и взорвалась, разбросав стеклянные осколки со звоном по полу. Все это произошло в течении нескольких мгновений, пока Густав проходил мимо. Затем с неожиданной силой и быстротой захлопнулась дверь, и эхо от удара пронеслось по коридору. Густав отскочил к окну, чуть не выронив из рук подсвечник. Тело сковало льдом, от ужаса появилось чувство нестерпимой рвоты, и тошнотворный комок уперся изнутри в солнечное сплетение. Густав смотрел и смотрел на захлопнувшуюся дверь, представляя себе самое страшное. Что она вот-вот вылетит с петель от сокрушительного удара, собьет его с ног и отбросит на оконную раму. Он разобьет своим телом пыльное стекло и вывалится наружу. А пока будет падать вниз, увидит выглядывающую наружу жуткую, просто мерзкую морду существа, которую только можно себе вообразить. И после новый конец? Или еще одно начало? Что будет тогда? И далеко ли ему падать?
Силясь отвести застывший взгляд от закрытой комнаты, Густав все же смог направить непослушные глаза в окно. Все, что он смог различить при лунном свете, лишь туман, плотно застилающий все вокруг, и макушки черных кривых деревьев, торчащие над ним. Верхние, самые верхние сучья деревьев. Пятый-шестой этаж или даже выше. Почти у Господа на пороге на самой вершине здания. Падение могло быть долгим смертельным. Настолько долгим, что скорее сердце перестанет биться, и он умрет от новой порции страха, чем почувствует напрягшейся спиной то мгновение, когда от мощнейшего удара разрываются внутри тела легкие, печень, почки и остальные органы. Затылок черепа, крошась на кусочки, проникает в мозг, мозг выдавливает из глазниц кровяные кружочки глаз. А распахивающиеся, словно крылья птицы, ребра рвут тело изнутри. И только потом утихает боль.
За размышлениями о возможном развитии событий Густав и не заметил, как голоса в пространстве затихли. И в коридор вновь пришла тишина, которую разбавлял только треск мерцающей лампы, но она уже совсем не привлекала к себе внимания Густава. И парящего под ней светлячка тоже. Он словно бы и не замечал ее, хотя, как известно, многие насекомые летят на свет.
Дверь оставалась на месте. Страх внутри Густава постепенно истончался, превращаясь в дремлющего длинного червя, свернутого в клубок. Но в любой момент он мог проснуться и вновь терзать все тело Густава, дергать за ниточки-нервы, как куклу-марионетку, сводить с ума. Больше всего Густаву сейчас хотелось оказаться подальше от этого места: где угодно, но только не здесь. Он вновь с надеждой вскинул взгляд на светлячка, так беззаботно пляшущего под мерцающим светом. Затем он посмотрел на последнюю в ряду дверь справа, которую ему оставалось миновать. Из темной щели проема на Густава мертвыми глазами таращилась чернеющая пустота. Дальше той ощерившейся беззубой улыбкой комнаты дверей не было. Как и окон напротив. Только голая стена и мрак коридора. То пространство, в котором утонули очертания трехколесного велосипеда со странным существом.
Он не хотел идти туда, в пугающую Тьму, он не хотел оставаться здесь рядом с Тенью. Густав тянулся лишь за единственной Живой искоркой, которая оставляла ему надежду выбраться отсюда и обрести Свет. Сжавшись всем телом, как перед неизбежным столкновением с автомобилем, без тормозов несущимся прямо на него, Густав сделал несколько шагов дальше по коридору. Лязгнула одна из кроватей. Густав нервно повернулся к ней и тут же осознал, что движение кого-то или чего-то иного просто не могло бы стать причиной такого звука в лунном полумраке старой больницы, ведь там никого не было. Просто старик случайно задел край изголовья своим коленом.
Светлячок продолжил свой безмолвный полет. Оставив позади последнее окно, в которое теперь с таким трудом пробивались призрачные лучи света сквозь застилающую лунный диск облачную дымку, он превратился в расплывчатое сияющей синевой круглое пятнышко в беспроглядной темноте. Огонек все уменьшался и уменьшался, пока не стал размером с пылинку, и затем исчез.
И тогда случилось то, чего с таким напряжением ждал Густав, съежившись у окна в комок. За его спиной треснуло дверное полотно и разлетелось на обломки, оглашая эхом больницу. Вслед за этим раздались дикие звериные вопли, схожие разве что с пронзительным хохотом гиен. У Густава затряслись руки, и пламя его свечи заплясало, рисуя на стенах кривые ухмыляющиеся тени. И вдруг что-то будто подтолкнуло его вперед. Не оглядываясь назад, он сломя голову помчался в пустоту коридора. Последняя дверь справа ожила и с шумным грохотом захлопнулась, словно отрезая для него вход в ближайшее укрытие. Ну и пусть! Многого ли стоила простая деревянная преграда против мощных ударов обозленной твари, топот которой Густав так явно слышал своими ушами не дальше, чем в пяти-шести ярдах за собственной спиной!
Густав мчался во весь опор, освещая безумным от ужаса глазам путь беспокойным оранжевым светом. Он увидел впереди широкий дверной проем и нырнул в черную бездну. Густав оказался на бетонной площадке с уходящей вниз лестницей по левой стороне стены. Влетев туда, он чуть не потерял равновесие. Его занесло, словно на льду, но все же он успел ухватиться свободной рукой за перила и по инерции развернулся к ступеням. Мельком он углядел на полу черноволосую, тряпичную куклу, что распласталась на спине. Она улыбалась нарисованным ртом, раскинув ноги и руки в разные стороны. Из рассеченной шеи торчала вата, а рядом с куклой покоился маленький, игрушечный нож. Ничего не понимая, Густав на бегу зацепился ногой за ногу и кубарем скатился вниз. Издав тихий стон не от боли, а от неожиданности, он торопливо поднялся и бросился дальше по лестничным пролетам, спускаясь все ниже. Он заметил, что только лишь на двух этажах располагались одинаковые темные проемы, похожие на черные дупла старых, пахнущих плесенью деревьев. Входы на другие этажи были замурованы старым кирпичом.
Оставив позади себя целую уйму лестничных пролетов, Густав спустился в самую нижнюю часть здания. Там он увидел перевернутый набок велосипед с вывернутым рулем, покореженной рамой и медленно вихляющим передним колесиком. Грохот погони наверху вроде бы как стих, и Густав позволил себе оглядеться и отдышаться. Скорее по привычке, ведь дыхание было на удивление ровным. Он увидел застекленную дверь, что отделяла его от той части здания, где стоило бы поискать выход, но в ту же секунду изнутри какая-то громоздкая черная тень ударилась о дверь с такой силой, что по стеклу побежали паутины трещин. Кто-то или что-то явно не хотело впускать его внутрь. Густав бросился в противоположную сторону, словно от огня, выронил подсвечник и только тут заметил, что под лестницей имелся небольшой проход, утопающий в бледно-красном свечении. Не раздумывая, Густав поспешил туда.
Это был узкий и низкий проход c гладкими стенами, на одной из которых нелепо повис на двух ржавых петлях металлический квадрат, похожий на люк. Он был облеплен мягкими нитями паутины. Пол был выстелен металлическими решетками, которые вибрировали и громыхали от каждого шага Густава, что шел, пригнув голову. Он слышал тоненький писк затаившихся по углам крыс, но не видел их. Впереди он стал различать какой-то гул. Кажется, так шумят котлы, подавая тепло в систему труб и батареи. Потолок над головой стал постепенно подниматься, и через десяток шагов Густав уже выпрямился в полный рост. Несколько раз он оборачивался, чтобы удостовериться, что погоня за ним прекратилась, однако страх все еще не покидал Густава.
Шум устройств нарастал. Среди этого гула Густав разобрал неприятное пиканье, похожее на тот звук, что издает пульс-монитор в реанимационной палате. Но монотонные звуки почти тут же смолкли.
Густав выбрался в довольно-таки большое прямоугольное помещение с гладким полом, усеянным черной пылью, сбив на ходу инвалидное кресло, которое не заметил сразу. Он с удивлением обнаружил, что это кресло сильно отличается от тех, что он уже видел наверху. Оно было более современным и совершенно не ржавым. Когда оно медленно покатилось в сторону под неловким движением Густава, то приятно зажурчало работой металлических колес. Густав отвел взгляд и осмотрелся вокруг. Это действительно была старая, примитивная котельная с парой громоздких, шарообразных паровых котлов из чугуна с закрытыми угольными топками. Сквозь их перфорированные мелкими круглыми отверстиями дверцы были видны яркие кружки раскаленного угля, сгорающего в плотной стене почти белого пламени. От котлов тянулась сеть различных труб, разбредающихся по дальним стенам и уходящих вверх через потолок. Воздух был жарким, из трубных соединений тут и там с шипением вырывались наружу тонкие струйки пара. В семи футах над полом по всему периметру были прикреплены лампы тусклого розового цвета, упрятанные за железные плафоны с металлической сеткой. Повсюду чернели треугольные груды угля, словно расставленные макеты египетских пирамид. Кое-где притулились накренившиеся, грязные строительные тележки.
«Кажется, это тупик, – обреченно подумал Густав. – Здесь только один выход – возвращаться назад. Но как? Я загнан в угол какой-то страшной тварью. Выходит, что здесь конец моего пути. Одно утешает… Здесь гораздо ярче, чем наверху. И смерть я встречу не во мраке…»
Густав в отчаянии пнул босой ногой квадратную металлическую деталь, валяющуюся на полу, и та с грохотом ударилась о корпус котла. Раздался глухой звон, и она отскочила на добрых двадцать футов в сторону.
– Убирайся прочь в свое логово, грязная тварь! – послышался срывающийся незнакомый голос, от которого у Густава в один момент по спине пробежала дрожь. – Ты не можешь пройти здесь! Ты не можешь! Ты не доберешься до меня!
– Эй! – взволнованно вскрикнул Густав. Он водил глазами по углам, пытаясь найти человека, которому принадлежали те испуганные восклицания. – Кто здесь? Покажись! Я не причиню тебе вреда!
Последующее молчание длилось недолго. Всего каких-то несколько секунд. Затем захрустели камешки угля в одной из пирамид, и Густав увидел искаженное ужасом лицо мужчины. Его светлые волосы на голове были растрепаны, как и густые бакенбарды на щеках, торчащие в стороны. Маленькие черные глаза буравили Густава тонкими острыми сверлами.
Густав хотел крикнуть ему что-то успокаивающее, но вдруг повсюду – в голове и пространстве – он услышал слова женщины, обращенные к нему:
– Отец! Ты слышишь меня? Скажи мне, что это так! Ведь еще не пришло это время… Пожалуйста, не покидай меня, папа… – вслед за словами пошли горестные всхлипывания и причитания о минувших днях. И почти сразу же женщина умолкла.
– Ты слышал это? – настороженно спросил Густав у незнакомца, чувствуя, как надрывно кольнуло сердце.
– Что именно? – переспросил тот, привставая повыше за горкой угля.
– Этот голос. Вот только что…
– Нет, но я слышу другой. Твой. Скажи мне, кто ты?
– Густав.
– И ты жив? То есть, я хотел сказать…
– Не извиняйся. Я здесь недолго, но начинаю понимать, что к чему. Да, я настоящий. А ты?
– Фред. Так меня зовут, – мужчина, одетый в такую же больничную сорочку, как и Густав, выбрался из своего укрытия и осторожным шагом стал приближаться к Густаву. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Его ладони были крепко сложены в кольцо, как будто в руках находилось нечто такое, что не имело себе цену. На его кисти почему-то были надеты металлические кандалы на коротенькой цепи. – Да, ты не похож на привратника.
– Какого еще привратника? – не понял Густав.
– Ты уже видел его? – вместо ответа вопросил Фред. – Такое черное, уродливое существо. Видел или нет?
– Да.
– Где оно? – вдруг отстранился от Густава Фред, как будто увидел в нем что-то пугающее.
– Здесь. На нижнем этаже, – хрипло ответил Густав.
– Господи, нет! Зачем ты привел его? – голос Фреда перешел на сипение, будто чья-то крепкая хватка сдавила ему горло. – Эта тварь уже смирилась с тем, что ему меня не достать! Минуло уже слишком много времени, и оно должно было успокоиться!
– Тише, тише! – попытался успокоить его Густав. – Оно не пошло за мной сюда. Иначе было бы уже здесь, не так ли?
– Да, ты прав, – нервно закивал Фред, и Густав увидел в его глазах проблески безумного выражения.
Фред вдруг разжал слегка ладони и приставил глаз к открывшейся щелки между пальцами. На его лице отпечаталось синеватое сияние, отражение яркого света, заключенного в его руках.
– Светляк… – с волнением прошептал Густав. Из-за шума котла он не услышал собственного голоса. – Ты нашел моего друга, Фред! – сказал он громче. – Фред! Это я выпустил его на свободу. Я!
Фред резко отодвинулся от Густава, спотыкнулся, ставя ногу назад, и вновь сомкнул ладони.
– Ты нашел его. И теперь ты должен отпустить, ведь… – продолжил Густав и вновь приблизился к Фреду.
– Черта с два! – перебил его Фред. – Он поможет мне защититься от привратника! Я обменяю это существо на свою свободу. Волшебный свет в обмен на мою жизнь, понимаешь?
Фред попятился боком, точно краб, пока не нащупал грязной пяткой чернеющую пирамидку. Шагая назад, он с шорохом взбирался на нее и вяз по колено в угле. Затем он скатился вниз и оказался по ту сторону горы.
– Расскажи мне о себе, Фред, – попросил его Густав и, сделав несколько размеренных шагов в его сторону, остановился перед горкой.
– Зачем тебе это? – Фред затаился с подозрительным взглядом.
– Так или иначе, я не уйду отсюда. Я нашел тебя, когда побрел за светляком, а ты его поймал. Ты суеверный человек? Думаю, да. Ведь ты в наручниках. Стало быть – преступник, а такие, как ты, зачастую суеверны. Но я в совпадения не верю. Сдается мне, ты проморгал моего светляка, когда была возможность выпустить его из клетки. А он видел тебя и запомнил. Знал, что ты бродишь по больнице, и рассказал о тебе. Это он привел меня вниз. Он доверил нас друг другу, понимаешь, о чем я?
– Он или не он, какая разница? – пробормотал Фред. – Мы в западне, старик. Все то время, что я скитаюсь здесь, прячась от привратника, я ни разу не смог выбраться наружу. Второй этаж не имеет окон, а вместе с этим нет и возможности разбить стекло и вывалиться наружу. Там морг. Горы трупов. Одни скелеты с пустыми глазницами. Смрад, плесень и гниль. Воздух давно пропитан ядовитыми токсинами. Нечем дышать, как в космосе, находясь без скафандра. На третьем этаже опять глухие стены. Там старая прачечная. Но запах не хуже, чем в морге. Входа на четвертый и пятый попросту нет. Я поднимался по лестницам в этом и противоположном крыле. На шестом этаже кабинеты с поблекшими табличками, старые кровати и инвалидные кресла. Он самый верхний. В одной из комнат, там, где груды окровавленного тряпья, живет эта тварь. Не знаю, что ее манит туда! Не спрашивай меня об этом! – вскрикнул Фред.
– Я знаю тот этаж, – признался Густав, часто кивая. – Я был там.
– Где ты еще был? – спросил Фред.
– Только там, – повторил Густав. – А ты еще кого-нибудь встречал здесь? Или может быть слышал… эти голоса, что раздаются повсюду?
– Голоса! Я слышу их почти постоянно. Они как часть меня. Но ты первый, кого я наблюдаю здесь. И не могу никак в толк взять, почему ты объявился. Ведь это мой мир, – Фред еще более подозрительно взглянул на Густава.
– Как это понимать?
– А ты еще не въехал? Ты в искусственной коме, так же, как и я! Мы оба сейчас находимся в одной и той же Риданской больнице. В реанимационных палатах. Следишь за ходом моих мыслей?
– Да, мне приходила в голову похожая мысль, что я в глубокой коме, но…
– Ладно, я расскажу тебе свою историю, старик. Сейчас я там, в мире живых, прикован чертовыми наручниками к больничной койке, потому что я преступник, и ты прав в этом. К моему телу тянутся различные провода и капельницы, и мне кажется, что уже очень давно. Ход времени здесь останавливается, и проследить за ним невозможно. Ты, наверное, уже слышал писк приборов в своей голове? Эта штука следит за нашим пульсом. Так вот. Когда-то с Диком, своим напарником, мы грабанули банк. Точнее, Дик свалил с деньгами, а мне достались две пули в грудь из полицейского «Глока». Последнее, что я помню, это кровь на моей рубашке и темнеющий перед глазами высокий потолок банка. И вот я тут. Это, если вкратце. А что помнишь ты?
– Хм, – задумался на мгновение Густав. – Был вечер пятницы. Я как обычно запил снотворные таблетки стаканом красного вина и облокотился на спинку кресла в своей гостиной. У меня проблемы со сном, Фред, с недавнего времени. Было уже девять вечера. В этот час всегда показывают мое любимое шоу, то, где Гарри Джексон рассказывает забавные вещи, подшучивает над зрителями в студии и все такое. Затем у меня закружилась голова, стало трудно дышать, перед глазами поплыл туман и, пожалуй, на этом для меня телепередача закончилась. Кстати, Фред. Какой банк ты грабил?
– На Оук-стрит. Там квартал потише, да и от полицейского участка подальше. А зачем тебе?
– Я прекрасно знаю этот банк, – внутри Густава зародилось тревожное волнение. – И теперь, мне кажется, Фред, что я здесь не случайно. Я должен покончить с этим.
– Я не понимаю, о чем ты таком твердишь?
– Ты не забыл, что ты сделал тогда, Фред? Два месяца назад… – в хриплом голосе Густава заиграли угрожающие нотки.
– Два месяца… – задумчиво повторил за ним Фред и приподнялся с колен, все еще крепко удерживая светлячка в своих цепких объятиях. – Но я не понимаю тебя!
– Первой пулей ты пристрелил охранника банка, а второй ранил кассиршу, которая хотела нажать кнопку тревоги под столом.
– Это их работа, и работа эта подразумевает риски. Каждый день погибают военные, полицейские, охранники банка. Откуда тебе известно? Из газет или вечерних новостей? Ну, конечно!
– Его звали Джон Маршал, – продолжал Густав, глядя Фреду в лицо. – У него остались двое детей семи и четырех лет. А как ты держал у виска маленькой девочки свой поганый пистолет. Помнишь? Как ты одним ударом наотмашь уложил на пол слабого старика, что пытался вырвать ее из твоих рук? Все повторяется снова, Фред, только теперь в твоих руках и моя жизнь. Она светится ярким синим светом в твоей темнице.
– Ты? – наконец просветлел Фред. – Тот старый неудачник, что бросился на меня с кулаками ты, Густав? Ха-ха! Вот так дела! Теперь я с тобой полностью согласен, что встреча наша не случайна. Возможно даже, что мы сейчас там с тобой дрыхнем в соседних палатах. Представляешь? – колкий взгляд Фреда стал еще более острым и жадным, а голос приторным, наполненным злой иронией. – А та девчушка, наверное, твоя внучка? Ей повезло ускользнуть от меня, когда я отвлекся на полицейских. Она ведь жива, не так ли? Жива?
– С ней все в порядке, – холодным тоном ответил Густав. – Ты же на самом деле не собирался причинить ей боль? Да?
– Судьба решает кому жить, а кому умереть, – неопределенно ответил Фред. – Но такой расклад работает только там, наверху. Здесь же, – он опустил глаза к своим сжатым в круг ладоням, – что-то и я могу, не правда ли? Вот только зачем нам ссориться? Попробуем найти выход вместе? Мне нужно выбраться отсюда живым, – вдруг злобно бросил он. – Мой отец в инвалидном кресле и уже никогда не поднимется на ноги. Кроме меня у него никого нет, если не считать тех свиней в халатах, что скрывают одну лишь грязь за личиной светлейших работников по уходу за престарелыми. Я должен выйти из комы, чтобы подписать кое-какие документы и перевести отца в другое место. Моя доля у Дика. Мне хватит денег, чтобы пристроить отца. А мой адвокат поможет мне с этим. Ну так как? По рукам?
– Я бы и вдарил по рукам, да только перед этим тебе придется отпустить на волю светляка. Ты готов пойти на это?
– Ну уж нет. Лишь образно выражаясь…
– Я не верю тебе, Фред. Ты задумал обмен, так на кой тебе я? Твое коварство не умещается даже за горкой угля, настолько оно велико.
– Только в отношении этой сияющей букашки, – и он потряс руками в воздухе, будто рассчитывал в ответ услышать звон ударяющихся монет. – На счет тебя все серьезно. Я прощаю тебе нашу общую историю и предлагаю забыть старые обиды. А для Джона Маршала мы все равно уже не сможем ничего изменить.
– Прежде чем я сделаю вид, что поверил в твою ложь, скажи мне. Почему тебя до сих пор не прикончил привратник? И что ему помешало прийти сюда вслед за мной, чтобы расправиться с обоими?
– Не поверишь, – ухмыльнулся Фред из своего укрытия. – Вещи. Простые вещи из наших воспоминаний. Те, что нам дороги. Например, когда я бродил по этажам, то часто натыкался на знакомые мне предметы. Однажды я нашел свои старые джинсы на спинке проржавевшей кровати. В них я обчистил маленький продуктовый магазинчик на обочине дороги, расположенный в ста шагах от Риданского моста. Это было мое первое идеальное ограбление. Затем на глаза мне попалась шляпа Дика. В тот момент я верно подметил, что в этой шляпе не хватает дырки от пули. И я расхохотался, чем привлек внимание привратника. Эта тварь погналась за мной, и я от страха обронил головной убор Дика. Я бежал по коридору, но затем почувствовал, что привратник больше не преследует меня. И тогда я обернулся. Он стоял рядом со шляпой, топтался на месте. Потом нырнул в темноту. Тогда я удивился и сразу не понял, что к чему. Со временем я обнаружил эту закономерность и когда исследовал больницу, брал с собой какую-нибудь вещь из тех, что периодически попадались мне на пути. Здесь я нашел инвалидное кресло своего отца и перегородил им вход в котельную. Это было последнее место из которого нет выхода. И я остался тут, сходя с ума. Пока не появился ты. И раз ты остался жив, значит ты обвел привратника вокруг пальца так же, как это удавалось мне. Что ты нашел здесь, Густав? Маленькие трусики своей внучки? – и он разразился долгим тихим смешком.
– Отпусти светляка, Фред, – с тяжелым вздохом проговорил Густав и вдруг с обреченным видом уселся у подножия угольной пирамидки спиной к Фреду.
– Нет, старик. Извини.
В этот момент раздался какой-то грохот в отдалении. Эдакий надрывный, металлический гул, будто ударили в колокол глубоко под землей.
– Что это было? Ты слышал? – перестав смеяться, взволнованно спросил Фред. – Трубы? Да? Так гремят трубы? Перепад давления иногда случается, и тогда происходит такой шум…
– Нет, Фред, это не трубы.
– Нет? Что тогда?
– Потерпи минуту.
И тут до Фреда наконец дошло.
