Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории II
«Подойди же, дитя, мы заждались тебя в нашей сладостной тьме…»
Будто вторя языку мертвеца с мешком, закачали макушками древние лесные деревья, закивали головами кукурузные стебли. Поднялся прохладный ветер и устремился к лесу. В небе появились хмурые тучи и вскоре заслонили своими кучевыми телами жаркое солнце. Казалось, мир погрузился в гнетущий таинственным злом мрак.
Джессика побледнела лицом, по спине ее забегали мурашки, а какая-то таинственная сила неумолимо вела ее к гнилому дереву. И вдруг ей показалось, что голос в голове был лишь разыгравшейся фантазией и ничем больше.
– Там все ответы, у дерева, – сказала сама себе Джессика, от поедающего ее изнутри страха с трудом шевеля языком. – Он не отстанет, пока не получит тебя. Но ведь ты не сдашься, подруга, верно?
Гадая, что ее ждет, Джессика шагнула в лес. Память четко вырисовывала дорожку к поляне с деревом Умерших… умерших Фреда и мистера Джонса. Что сказал шериф тогда? Медведь? Джессика через силу ухмыльнулась и увидела впереди просвет между зарослями кустарников и стволами деревьев. И поросшую сорняками полянку без надоедливых крыс, к которым Джессика уже успела привыкнуть по пути.
– Я вернулась! Кто ты? Где ты, покажись? – крикнула Джессика, сама не зная, что произойдет дальше. И произойдет ли что-то вообще?
Сначала ничего не происходило. Шелестела трава под порывами ветра. Где-то в глубине чащи отбивал ритм неугомонный дятел. В небе пронеслась птица, отчаянно хлопая крыльями. И все стихло, словно перед бурей. Через несколько секунд раздался громкий треск. Омертвевшие, выдающиеся из земли корни дерева Умерших, что раскинуло свои длинные, узловатые сучья над головой Джессики, стали медленно раздвигаться в стороны. Они витиевато ползли как змеи, ломались и изгибались как ноги гигантского паука, трескались и рассыпались, точно истлевшие кости. До тех пор, пока перед глазами Джессики не возникла глубокая нора, из которой исходило ужасное зловоние, режущее глаза до слез. И тогда она услышала тот самый детский голос. Он доносился из глубин земляной пещеры.
– Джессика, как хорошо, что ты здесь! Дай мне руку! Помоги мне выбраться!
– Ни за что я не полезу туда! – пискнула Джессика и в ужасе отстранилась от норы. Оступившись на кочке, она упала назад на траву.
– Осталось мало времени! Протяни руку!
Джессика с ужасом глядела как из норы возникла чья-то маленькая ручка, заляпанная грязью и кровоточащая мелкими неглубокими ссадинами. И в этот момент внутри Джессики что-то щелкнуло. Всего мгновение назад она боялась быть обманутой темными силами. Сунься она в темноту зияющей дыры, в неизвестность, и ее могли утащить в гниющие недра. Сделать с ней нечто такое, что не мог даже представить себе изощренный на разные жестокости мозг самого хитрого и безжалостного живодера. Но сейчас, глядя на тянущуюся к свету слабую ручку ребенка, Джессика подавила в себе чувство страха. Уже не было важно, каким образом умоляющая смогла говорить с ней, Джессикой, по телефону. Она уже верила во все самое загадочное и необъяснимое, что только может случиться и случилось за минувшие дни.
Припав к земле, Джессика проползла несколько футов и взялась за холодную детскую ладонь. Она что есть сил тянула на себя руку девочки, упираясь ногами в ствол дуба, пока сопротивление чего бы то ни было внутри норы не стало слабеть. Еще минута, и Джессика в холодном оцепенении глядела на вызволенную из земляного плена девочку, одетую в старомодное зеленое платьице и грязно-белые туфли. Вместе с ней из норы выскочило несколько крыс. Под жалобный писк они затерялись в высокой траве.
– Ты… ты? Ты… – пытаясь хоть что-то выговорить, заикалась Джессика, так и сидя на траве.
– Я – Сьюзи Теренс. Дочь фермера, – улыбаясь странной, кривой улыбкой, сказала та. Ее янтарные глаза были сощурены, как у кошки, греющейся на солнце. – Ты убила меня, помнишь?
– Я никого не убивала, – выдохнула Джессика, ошалело глядя на ту, которая никогда не могла здесь больше быть.
– Не скромничай, Убийца Харт. Внушающая Джесс. Гипноз. У тебя много имен, поздравляю. Хотя в темном тряпичном мире такие как я чаще зовут тебя Психичка.
– Такие? И много вас… т-там?
– Не очень. Остались только я и два мальчика. Но в вашем мире мы пока жить не можем, потому что частички наших душ укрыты другими людьми в тайниках. Навроде этого дерева. Ты помнишь, что ты спрятала в корнях после того, как отправила меня вниз на камни?
Джессика молчала. Сьюзи кивнула и продолжила:
– Мои игрушки. Моих кукол. Ты завернула их в газету, которой были обернуты сандвичи. Помнишь?
– К-какие игрушки?
– Разные, – пожала плечами Сьюзи и поднялась на ноги. Движения ее были плавными, как у пантеры, и тем не менее они почему-то казались угрожающими, как и тон в ее бурлящем, хриплом голосе, будто глотка ее была набита… землей?
– Я не помню ничего такого… – будто оправдываясь, ответила Джессика и хотела подняться, но Сьюзи проворно наступила ей на горло ножкой, в которой чувствовалась вовсе не детская сила.
– Тебе не стоило бы подниматься, Джесс, – состроив кислую физиономию, проговорила Сьюзи. – Он скоро придет за тобой. А я начну жить. И убивать. Мне так хочется кого-нибудь убить. Например, тебя. Но Ткач сказал, что ты нужна ему. Возможно, он пощадит твою никчемную жизнь и предоставит тебе еще один шанс. Последний. Это твоя пятая жизнь. Еще одна и… Ума не приложу, что ждет тебя потом.
– Где ты прознала все это? – спросила Джессика, пытаясь проглотить комок, застрявший в горле, под ногой Сьюзи.
– Слишком долго я просидела в мешке, Джесси. И вытащить оттуда меня могла только ты. Почему так поздно я попросила тебя это сделать? Не десять лет назад, не двадцать, а только сейчас… Знаешь, мне было приятно наблюдать, как ты угасаешь душой и телом. Пьешь. Влачишь жалкое существование. Тебя преследуют неудачи. У тебя нет друзей. От тебя отвернулись все, даже Джарет, – забавно поджав губки, рассуждала Сьюзи. – Но мне надоело. Как надоедает вдруг какой-то полюбившийся, но слишком затянувшийся сериал по телевидению. В один момент просто пропадает интерес, и ты выключаешь телевизор. Кстати, Джарета я убью первым. Он коп. Он будет мешать мне играть.
Слушая Сьюзи, Джессика черствела изнутри, без следа вытравливая из себя страх.
– Ты обманула меня, маленькая тварь, – процедила сквозь зубы она, гневно глядя на Сьюзи. – Я поверила, пришла спасти тебя, кто бы ты ни была.
– Ради спасения ли ты пришла сюда? – удивленно вскинув бровки, коварно улыбнулась та. – От тебя воняет обманом, Джесси. Но Ткач уже рядом, он избавит меня от твоего общества и наконец сможет открыть для меня горловину своего мешка. Ведь ты смогла вытащить меня из потайного кармана. Наберись терпения, и скоро все кончится. А я выберусь на шоссе, и какой-нибудь небезразличный проезжий обязательно подберет маленькую, плачущую девчушку. Потом у меня появится новая семья. Своя жизнь. И я умою кровью Ридан. А ты… Ты заслуживаешь худой мешок. Ты знаешь, что такое мешок с дыркой?
– Ты свихнулась, – сказала Джессика, чувствуя, как нога Сьюзи все сильнее придавливает ее горло.
– Мешок с дыркой, почти тоже самое, что черная дыра в космосе, но во сто крат хуже. Ты ведь слышала о черной дыре? Так вот. Если Ткач пожелает, то отправит тебя в такой мешок. Ты пропадешь в дыре. Тебя будет носить по всяким фантастическим местам и поверь, в них нет ни одного закоулка, где ты не испытаешь страх, боль, агонию смерти, возрождение в муках, и снова дикий ужас. Подъем в высоту, вычурную непонятными пугающими зигзагами, и падение вниз, жуткое давление во всем теле, от которого выпадают из глазниц прекрасные испуганные глазки, нехватку воздуха, разрывающее легкие. Это вечные муки для тех, кто НЕ ХОЧЕТ УБИВАТЬ!!! – голос девочки перешел на разъяренный, хриплый крик. Тонкие зрачки впились в лицо Джессики и в них бушевала ярость. – Ты давно перестала УБИВАТЬ! Ты бесполезна, никчемна и слаба! Я бы с радостью отправила тебя в худой мешок. Там самое место таким, как ты!
Ее гнев нарастал с каждым сказанным словом. Джессика захрипела, силясь сделать вдох. Нога, обутая в туфельку, нещадно давила.
Позади Джессики раздался хруст сухих сучьев и шорох травы. Сьюзи Теренс подняла головку и злобно улыбнулась. Джессика не могла больше ждать. Более удобного случая больше для нее не представится.
Ловким движением рук она выхватила из пучка на голове две спицы для волос и с силой вонзила их в тело Сьюзи. Тонкий, но прочный металл вошел в ее грудь, точно в масло в область обоих легких. Давление на горле Джессики ослабло, и та, откатившись вбок подальше от безумной, поднялась на четвереньки. Хрипя, она жадно ловя ртом свежий воздух. Сьюзи Теренс сипела и визжала, размахивая перед собой ручками со скорченными пальцами. Ее платье вымокло в крови. Девочка ошалело отступала назад, неловко перебирая слабеющими и непослушными ногами. Наконец она издала последний всхлип и упала навзничь. Подергиваясь всем телом в муках, она постепенно затихла.
– Что ты наделала!? Что ты наделала? Нет! – прозвучал совсем рядом зловещий голос, принадлежащий Ткачу, и Джессика обернулась на крики.
В десятке футов от нее стоял покойник, держа свой проклятый мешок в сухой руке, и впивался безумным взглядом в глаза Джессики. – Ты должна была освободить ее, а не убить! Ты сделала большую ошибку…
– Ты заставлял меня убивать, мерзкая тварь! – срываясь на крик, ответила ему Джессика без всякого страха и сожаления. – Я убила! Как ты просил! А теперь… убирайся к черту! Или кто там у вас всем заправляет!
– Твой закат пришел, дитя мрака. Полезай в мешок, – сдержанно сказал Ткач, склонив голову в сторону своей обветшалой сумы.
– Да пошел ты! – Джессика плюнула в его сторону и заплакала, не в силах подняться с колен. – Лучше просто убей меня, и все на этом!
– Для тебя выбрана иная дорога. – Ткач сделал шаг вперед, но вновь остановился. Если бы на его обтянутом кожей черепе была видна хоть какая-то эмоция, то можно было бы представить, что он в этот момент крепко задумался. – Странно… ты всегда была послушна и верна мне. Покорно убивала сто лет назад и даже двести. С тобой не было никаких проблем. Кроме того случая, когда тебя чуть не повесил местный шериф за серию убийств. Точнее – шестнадцать убийств за два года. Пришлось утащить тебя прямо с виселицы, что, конечно, не осталось без внимания напыщенных смертных, учинивших над тобой праведное возмездие и толпы таких же грязных, никчемных букашек, во все времена желающих поглазеть на чужие муки. Признаюсь, в меня даже успел выстрелить шериф. Кстати, через тринадцать дней он скоропостижно скончался от какой-то ужасной и быстро прогрессирующей болезни… Сгнил изнутри. Случайно ли? Многие думали, что неслучайно. И они были правы… А ты… Ты помнишь, какой ты тогда была?
– Что тебе от меня нужно, чудовище? – выдавила сквозь зубы Джессика, глядя на Ткача волчьим взглядом. – Пошел прочь, тварь! Я никуда не полезу! Если так хочешь, залезь в свой вонючий мешок сам! Там и сгинь!
Ткач гневно зашипел и потянулся к Джессике своей костлявой рукой. В этот момент прогремел выстрел, и пуля пробила грудь мертвецу, оставив в грязном пальто рваную дыру. Пуля прошла насквозь и упала совсем рядом с Джессикой. Ткач скривился, жадно взглянул на Джессику и исчез, как будто его здесь и не было.
– Полиция! Мисс Харт, покажите ваши руки! – услышала Джессика мужской голос. – Только не вставайте! В противном случае мы вынуждены будем стрелять!
– Вы уже выстрелили, – с облегчением выдохнула Джессика. – Спасибо вам, – прошептала она, держа перед собой вытянутые руки.
На поляну выступили несколько полицейских с пистолетами в руках, направленными на Джессику.
– Мисс Харт, вы арестованы по подозрению в убийстве вашей соседки миссис Миллер, – произнес один из них, пропустив ее слова благодарности мимо ушей, и потянулся к своему ремню. Отстегнув от него карабин с наручниками, полицейский надел их на запястья Джессики и зачитал правило Миранды: – Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. Вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Ваши права вам ясны?
Остальные двое опустили оружие, взяли Джессику под руки с двух сторон и повели через лес в сторону фермы. Поднимаясь на ноги, Джессика с удивлением обнаружила, что пуля, вылетевшая из груди Ткача, исчезла. Как пропало и тело Сьюзи. Там, где лежала мертвая, как минимум два раза, Сьюзи, теперь колыхалась на ветру старая газета с пожелтевшими страницами и большой фотографией на первой полосе. Что было изображено на ней Джессика не успела рассмотреть.
Тот коп, что надевал на нее наручники, остался на некоторое время у дерева, склонившись над газетой. Взяв ее в руки, он на миг задумался. Что Джессика Харт вообще здесь делала одна, в этой глуши на окраине Ридана? Когда он с патрульными приближался к поляне, то обратил внимание на то, что Джессика с кем-то говорила, хотя поблизости не было ни души. Сидела у старого дерева прямо на земле, а у ее ног были раскиданы вот эти детские куклы. Полицейский сосредоточенно размышлял над этим, глядя на разбросанные кругом старые игрушки. Затем уставился на фотографию, и его лицо вытянулось от удивления. Газета была очень старой, выпуск 1980 года. Но снимок вырисовывался четкий. С фотографии глядела молодая девушка, один в один Джессика Харт! Под фото имелась коротенькая статья:
«Пропала еще одна девушка. Имя Элизабет Харрис. Двадцать девять лет. Волосы каштановые, глаза синие, худощавого телосложения. Последний раз примелькалась на автобусной остановке по маршруту Хит-Лейн – Центральный Парк, Ридан. Всех, кто обладает хоть какой-то информацией по ее местонахождению, просим позвонить в местное управление полиции…»
– Не может быть! – ахнул офицер, тронув за козырек форменную фуражку. – Поразительное сходство…
Еще раз изумленно хмыкнув, он засунул газету под мышку и, пнув одну из кукол носком ботинка, зашагал вон из леса, то и дело покачивая головой.
– Когда Джесси положила трубку, я почувствовал – дело дрянь, Никки. Иногда бывает, возникает такое чувство ни с того, ни с сего, понимаешь? Она сказала мне, что знает, что делать и… Да ведь я тебе уже рассказывал об этом…
Джарет и Никки стояли у белой двери с маленьким застекленным окошком, сквозь которое было видно одиночную палату с белыми стенами и металлической кроватью. В углу на голом полу сидела Джессика, покачиваясь из стороны в сторону. Она глядела перед собой в одну точку, обхватив руками поджатые к подбородку колени.
– Как она могла убить ножом ту старушку, ума не приложу… И, главное, зачем? – совершенно пустым голосом продолжал Джарет.
– Она ведь не созналась, – напомнила ему Никки.
– Тем хуже для нее, – вздохнул напарник. – Полицейские в то утро неплохо поработали в ее квартале. Один из соседей случайно застукал Джесси в дверной глазок, когда она тащила бездыханную миссис Миллер из своей квартиры по лестничной площадке. Эксперты изучили следы пыли, потертости от двери до двери, провели еще кучу всяких анализов… Следы волочения действительно остались. Также в квартире убитой нашелся пыльный след от обуви Джесси у самого окна, из которого она и выбросила миссис Миллер. Еще одна важная деталь: за несколько минут до смерти Миллер говорила со своей кузиной по телефону, когда услышала, как Джесси кричит в квартире. Об этом она, конечно, сказала сестре в трубку и, пообещав перезвонить, как только узнает, что там происходит, прервала разговор. Полицейские говорили с миссис Келлер. Она-то и рассказала об этом. Но это еще не все. Когда наутро к Джесси постучался полицейский, она рассказала, что под окнами шумели несколько мужчин, в которых она запустила свой цветочный горшок. Черепки от горшка, действительно, лежали на тротуаре, однако соседка миссис Марш, что живет в доме напротив, утверждала обратное. Никаких мужчин на улице в это время не было. На звон разбитого горшка она выглянула на улицу и увидела одну лишь Джесси в раскрытом окне своей квартире. Она еще подумала тогда, что мисс Харт опять запила и не стала устраивать с ней перепалку через всю улицу…
– Ты так переживаешь, Джарет, а ведь она совсем тебе не родная сестра. – Никки привычно положила свою руку ему на плечо. – Она преступница, Джарет. Ничего не поделаешь…
– Родная или не родная… Что бы сказала матушка, будь она жива?..
Джарет отвернулся от двери и медленно пошел по коридору. За ним пошла и Никки, лишь на несколько секунд еще задержавшись у окошечка палаты, чтобы мысленно попрощаться с «полоумной убийцей Джесс», как она нарекла Джессику втайне от Джарета.
Джессика глядела на пахнущий гнилью, дырявый мешок, стоящий в углу ее палаты. Вот уже вторые сутки она не спала, и не ела, и не сводила глаз. Ей было страшно. Внутри нее застыла боль, которая с каждым часом все больше нарастала и терзала ее сознание. Последние слова, которые сказал ей Ткач, на мгновение выглянув из-под свисающей простыни ее кровати, звучали страшнее, чем слово «смерть».
«Тебе придется сделать выбор, – сказал он тогда, ужасающе двигая челюстями. – Сгинуть в худом мешке навсегда без права на шестую жизнь или Джарет кончит так же, как тот шериф, что сгнил, словно головешка, полтора века назад. Я даю тебе пять дней на размышление… Пять дней, которые досуха выпьют из тебя кровь… Время пошло…»
Но что случится с Джессикой тогда, если она откажется, и Джарет умрет страшной смертью? Ответ очевиден… Она вновь убьет, пусть и не своими руками. Но вина ляжет на ее плечи. Не этого ли добивается Ткач всеми правдами и неправдами, который в любой момент мог и может прибрать ее к рукам и запечатать навечно в свой мешок, но так и не сделал этого? Фред и мистер Джонс. Сьюзи Теренс. Молли Джонс. Девочка из школы, имени которой Джессика уже не могла бы вспомнить и под дулом пистолета. Миссис Миллер… Каждый погиб из-за нее, Джессики. «Кто ты? – мысленно спросила у себя Джессика и тут же сама ответила: – Ты – убийца. И у тебя уже давным-давно нет имени…»
По лицу Джессики растеклась недобрая улыбка. Она поднялась с пола и сорвала с кровати тощее одеяло.
– Черта с два я залезу в это дерьмо, – шикнула она себе под нос и накинула на мешок одеяло. Затем с безразличием добавила: – Здесь нет твоей вины, Джарет…
Белый червь
Мэтью Миллер склонился над толстой книгой в кожаном переплете. Ему было шестнадцать лет. Тот возраст, когда многим парням из его школы уже давно было глубоко наплевать на учебу. Все, что их интересовало сейчас – красивые девчонки, крутые вечеринки и алкоголь. Мэт был полной противоположностью, не разделяющий их пристрастия к разгульному образу жизни. Возможно, за это он регулярно и получал по шее от сверстников, как изгой общества. Последние несколько лет он усердно прятался за барьером книжных листков от всего живого, в глубине души пытаясь отыскать для себя укромное и защищенное от тумаков и насмешек местечко. Библиотека, в которой он проводил свободное от учебы время, стала ему вторым домом, где он мог расслабиться и набраться знаний. Мэт знал: пока он находится здесь – он в безопасности. В таких местах никогда не бывает неотесанных болванов, распускающих без повода руки.
Перелистнув очередную страницу массивного тома с названием «Биография Ридана», Мэт поправил на прямом носу очки в черной оправе. У него были короткие рыжие волосы, и потому не лезли в глаза и не мешали читать. Худой, как тростина, он сгорбился за столом, заложив ногу за ногу, и с тихим шуршанием потрясывал в воздухе носком правого ботинка. Библиотекарь – полная пожилая женщина с надутым лицом – осуждающе поглядела на него из-за книжных стеллажей, но он был настолько увлечен чтением, что не заметил ее строгого взгляда.
– Молодой человек, – окликнула она его гнусавым голосом. – Постарайтесь вести себя потише. Это библиотека.
– Что? А, простите меня, мэм. – Мэт слегка покраснел и убрал ногу с колена.
Он вновь перелистнул страницу. Углубляясь в историю, он все больше и явственнее ощущал ее атмосферу и ход событий всем своим сознанием, как будто находился внутри волшебной книги, словно перенесся на несколько столетий назад на окраины Ридана в маленький домик у ржаного поля…
Вдруг Мэт вздрогнул от неожиданного стука где-то позади себя, и очертания стареньких жилых построек с мягкими черепичными крышами, высоких янтарных колосьев и хмурого серого неба над головой на мгновение покинули его. Звук, что отвлек его, был всего-навсего лишь стуком входной двери, впустившей внутрь новых посетителей.
Не оборачиваясь, Мэт вновь погрузился в рассказ о странном исчезновении западной части Ридана, произошедшем почти четыреста лет тому назад, в предвкушении истины. Он был уверен, что перо безымянного автора поведает ему все свои тайны и раскроет суть, не утаив ничего. Мэт представлял себе все, что поглощал глазами и разумом, более ярко и выражено, превращая печатные слова в действия, а сложенные из слов предложения – в события. Опускаясь на самое дно зловещей пучины, он не мог знать о том, куда его приведет хлынувший бесконтрольный поток ужасов, постигших крохотную горстку беззащитных людей в середине лета одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмого года…
…Восемнадцатое июля. Во второй половине дня жаркая солнечная погода внезапно изменилась ужасающим образом. Синее небо заволокли холодные свинцовые тучи и нависли над Риданом тяжелым густым покрывалом, будто вот-вот оно разорвется от тяжести и рассыплет по земле ледяные иглы. Поднялся резкий колючий ветер, бьющий невидимыми кулаками в двери домов. Кроны деревьев беспокойно зашептали, а темные морские волны вдалеке забили тревогу о каменные стены отвесных скал. В воздухе ощущался легкий запах дыма.
Старый Горацио устало привалился дрожащей спиной к деревянной стене собственного дома. Он был почти слеп и очень слаб. Последние несколько лет он прорицал свою скоропостижную смерть от старости, но продолжал жить со стойкой уверенностью в том, что завтрашнее утро для него уже не настанет. Однако в эту минуту чувство последних мгновений вспыхнуло в нем с новой, неведомой до сих пор ему силой. Во рту пересохло, заболело справа под ребрами.
Он услышал тихие шаги Создателя, что приближались к нему. Он уже видел расплывчатые очертания Его своими больными глазами. Белое шелестящее одеяние, длинные спадающие на плечи волосы. В руках Он сжимал что-то круглое. Горацио слегка подался вперед, готовый уйти вслед за Ним, не задавая лишних вопросов и ни на что не жалуясь.
– Дядя Горацио, – услышал он голос, вопреки своим ожиданиям – женский, идущий изнутри этого человека. – Вы неважно выглядите. Вас напугала погода? Она действительно очень и очень странная в это время года…
– Это ты, Ребекка? – срывающимся хриплым голосом выдавил он и тяжело взвалил ладонь себе на грудь. – Я не думал, что… это ты…
– Но кто же? – поинтересовалась женщина, застыв возле Горацио. Она поставила на землю пустую плетеную корзину.
– Уже не важно, – отмахнулся старик. И вдруг нахмурился: – Ты чувствуешь запах гари, Ребекка? Здесь везде, в воздухе, он…
– Да, я чувствую. Мне кажется, в городе снова начались беспорядки.
– Почему ты так думаешь?
– Я вижу вдали тоненькие струйки дыма над крышами домов. А еще… – она взглянула снова в сторону торговых площадей и жилых кварталов, – еще я вижу огонь над крышами! Боже! Горят дома! – И она в ужасе закрыла рот ладонью.
– Не переживай, – успокоил ее Горацио. – Побеснуются и перестанут. Городская стража сдержит бунтовщиков. Многих из жителей не устраивает бургомистр нашего города. Это не первый бунт за последние несколько лет, ты сама это знаешь. Пусть кричат, пусть выражают свое недовольство. Нам какое до них дело? Жизнь на окраине размеренна, тиха, а там, – он указал тонким пальцем на башенки города, – там каждый день бежит бурной рекой, что не поспеешь. Вот и люди те, как река. Скоро волнения утихнут, и все вновь пойдет своим чередом.
– Вы меня успокоили, дядя Горацио, – призналась Ребекка. – А я вот решила выстиранное белье снять и унести в дом. По-видимому, собирается дождь. Он намочит одежду и…
– Ступай, милая. Ступай.
Ребекка подняла корзину с земли и поспешила к бельевой веревке, натянутой от столба до столба в центре общего двора, окруженного добрым десятком одинаковых серых домиков, в которых жило в общем счете восемь детишек и двадцать два взрослых. Горацио был самым старым среди жителей их окраины, а самым маленьким ребенком являлась дочь Ребекки – светловолосая малышка Лили. Ее было не трудно узнать в толпе других детей. Она всегда брала с собой свою любимую куклу по имени Фьорди, так похожую на нее саму и сшитую Ребеккой. За то, что они были неразлучны, другие мальчишки и девчонки прозвали их одним общим именем – Фьоли.
Ребекка прошагала мимо длинной поленницы, забитой дровами. Ее шаги взбудоражили дремлющих на насестах кур в курятнике. Она взглянула на север. Туда, где колосилась рожь. Дюжина мужчин и женщин работали, убирая ее острыми серпами. Они то и дело вглядывались в мрачное небо, переговариваясь между собой. Двое из мужчин о чем-то спорили и размахивали друг перед другом руками. Тон их голосов их казался напряженным.
Ребекка перевела взгляд в другую сторону. На низких ступенях одного из домов играли Тимми и Робби, сражаясь на коротких деревянных мечах, выструганных из тонких досок. Кажется, их совершенно не заботили капризы природы и темнеющее небо над головой. Завидев Ребекку, они поздоровались с ней и продолжили свой бой с удвоенной силой, то переходя в наступление, то отступая в защиту.
Совсем рядом скрипнула дверь, и Ребекка услышала топот детских ножек. Она обернулась и увидела Лили, бегущей к ней с Фьорди, зажатой под мышкой.
– Солнце мое! – воскликнула Ребекка. – Я же просила остаться дома! Ну, почему ты такая непослушная? Скоро пойдет дождь, и ты промочишь свои ножки!
– На улице еще совсем сухо! – улыбаясь, выпалила Лили. Она подбежала к маме и, врезавшись в нее, обхватила за бедра обеими ручками. – Мы с Фьорди заскучали!
– Непоседа моя, – улыбнулась Ребекка. – Пойдем, поможете мне с Фьорди уложить чистое белье в корзину.
Она взяла Лили за теплую крохотную ладошку. На девочке было надето простое коричневое платьице, а в волосы заплетены полевые цветы. Она посмотрела на дерущихся мальчишек, затем на свою маму. Потом прижала к уху Фьорди.
– Мама, Фьорди говорит, что ей страшно.
– С чего это вдруг? – притворно удивилась Ребекка, а сама вновь взглянула на неприветливое небо.
– Не знаю, мама…
– Тогда скажи ей, что бояться совершенно нечего. Через пару минут мы вернемся в дом и раз так, запрем на засов дверь. Хорошо?
В этот момент в вышине что-то гулко ударило. Сильный раскат грома прокатился по небу оглушительным грохотом пушек. В конюшне испуганно заржали кони и забили копытами по земле.
– Не отходи от меня никуда, Лили, – стараясь сохранять спокойный тон, чтобы не пугать ребенка еще больше, засуетилась Ребекка. Она старалась как можно быстрее управиться с бельем, снимая его с веревки и закидывая в корзину.
Лили все сильнее прижимала к груди Фьорди, а другой рукой держалась за подол маминого сарафана. Она тоже глядела в серое небо большими карими глазами и часто-часто моргала. Тимми и Робби опустили свои деревянные клинки и с любопытством озирались по сторонам. Ветер все сильнее раскачивал кроны деревьев, а ожидаемый дождь заморосил мелкими холодными каплями. Стало темнее вокруг.
Когда с бельем было покончено, Ребекка поспешила к дому. Но остановилась на полпути, чуть не выронив из рук корзину. Над тем местом, где располагалась торговая площадь Ридана, вдруг блеснул яркий зигзаг молнии, и снова ударил еще один оглушающий раскат грома. Небо в сердце города стало почти черным. На Ридан надвигалась мощная и страшная гроза!
Ребекка во все глаза глядела вдаль, и сердце ее съеживалось от неведомого страха. Она чувствовала, как потеют ее руки, хоть летняя жара и сменилась необъяснимым колючим холодом. Лили дергала ее за подол, пытаясь сдвинуть с места. Наконец Ребекка очнулась от оцепенения и, подхватив на руки Лили, бросилась в дом.
– Тимми, Робби! – не оборачиваясь, на ходу крикнула она. – Быстро прячьтесь по домам!
Она видела краем глаза, что люди на полях побросали свои серпы и бегом возвращались обратно, придерживая на ходу головные уборы от порывов ветра. Горацио тоже вернулся к себе. Его не было на улице, и Ребекка вздохнула с облегчением.
Заперев за собой дверь, она подбежала к окну и посадила Лили на кровать подле себя, затем выглянула на улицу. Крыши тех домов, что уже видела Ребекка, продолжали гореть и, кажется, что огонь вспыхнул и на других крышах. А еще над городом сияло странное огромное зарево алого цвета. Как будто кто-то зажег мириады свечей волшебным цветным пламенем и выставил их все на торговой площади.
– Какая странная гроза, – прошептала Ребекка и вдруг в страхе обхватила голову руками.
Там, где алело пятно необычного света, появились темные и светлые пятна. Они кружили рядом друг с другом, словно хлопья снега, так редко выпадающего в этих местах. Они метались в стороны, затем сливались воедино и снова распадались на равные части. Те, что были посветлее вспыхивали еще ярче, наполняясь белым светом. Другие же, напротив, темнели, пока не становились черными-черными, как смоль.
Тучи в небе напитались тугой синевой, и сквозь них проглядывал лунный бледный шар вопреки раннему для наступления вечера часу. Он образовался в один миг так же, как, например, зажигает стенной факел кто-то из городской стражи с наступлением темноты. Лунный круг пробивался сквозь облака подобно пятну крови, что просачивается из раны сквозь тонкую ткань одежды.
Раздался громкий стук в дверь, заставивший Ребекку прямо подпрыгнуть на месте возле окна.
– Кто здесь? – воскликнула она дрожащим голосом, уставившись на дверь. Лили поглядела на маму испуганными глазками. Она почувствовала, что мать что-то беспокоит, а потому и сама переживала тревожные минуты.
– Ребекка! – послышался снаружи мужской голос. – Ты в порядке? Где Лили? Она с тобой?
Женщина вздохнула с облегчением, узнав по голосу Джона Миллера, молодого мужчину из соседнего дома.
– Да, Джон! Все в порядке! Сейчас открою!
– Нет, нет! Не нужно. Запри все окна и двери и спрячьтесь с малышкой под кровать! Так будет безопаснее!
– Хорошо, Джон, спасибо! Где остальные?
– Все забились по углам. Только Корки с женой нет. Наверное, они где-то в городе… И еще Луи Однонога! Ума не приложу, где бродит этот увалень. Я попробую поискать его…
