Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
Зигмунд подошёл к двери и громко постучал.
– Войдите, дверь не заперта, – отозвался на стук детский голос.
Молодой человек вошёл в небольшую светлую комнату и вежливо поклонился хозяину.
– Я не помешаю вам, Берхард? – спросил Зигмунд.
– Нет, что вы, – с улыбкой ответил мальчик. – Я даже рад, что вы зашли. Проходите, присаживайтесь.
Зигмунд закрыл за собой дверь и прошёл внутрь комнаты, но присаживаться не стал, так как Берхард тоже остался стоять.
– Мы с отцом сейчас наблюдали, как вы с братом во дворе стреляли из лука, – завёл разговор Зигмунд. – Ваша меткость и ловкость вызвала у нас восхищение.
– Спасибо за похвалу. Отец требует, чтобы мы стали умелыми воинами. Занятия военным искусствам у нас проводятся ежедневно. А я хотел с вами поговорить, гер Вольфгарт.
– Зовите меня просто Зигмунд. Я тоже думал с вами поговорить. И мне кажется, что темы наших разговоров схожи. Речь о ваших рисунках, я угадал?
– Да! Я хотел бы вам показать их.
– А я зашёл, чтобы их посмотреть. Вы храните ваши рисунки в этой комнате?
– Конечно, они здесь!
Берхард подбежал к небольшому сундуку, стоящему за камином, достал из-под него ключ и отпер замок.
– Вы прячете свои работы под замок? – подивился Зигмунд.
– Они не всем нравятся, – спокойно ответил Берхард, и его улыбку тронула грусть. – А если они попадаются Густаву, он их портит.
Берхард достал несколько пергаментов и выложил их на стол. Мальчик немного волновался, так как кроме отца никто его стараний высоко не оценивал. Зигмунд подошёл к столу и развернул один из свитков. На нём было нарисовано бушующее море. Волны клубились и пенились, раскидывая брызги высоко в ночное облачное небо.
– Вы были на море? – поинтересовался Зигмунд, разглядывая рисунок.
– Нет, не был. Я вообще дальше Регенплатца никуда не ездил, – ответил Берхард.
– Где же вы видели бушующее море?
– Мне рассказывала о нём Астрид, наша няня. Она родилась и выросла на приморских землях. Её рассказы всегда столь ярки, эмоциональны, что перед глазами встаёт отчётливая картина.
– Я был на море, плавал по нему на корабле, и потому могу уверенно сказать, что ваш рисунок весьма реалистичен.
– Спасибо, Зигмунд, мне ваша похвала лестна.
На следующем рисунке был изображён орёл, гордо парящий высоко в горах.
– Ну, эту картину вы, должно быть, наблюдаете почти ежедневно, – предположил Зигмунд.
– Да, – согласился Берхард. – Это вид из окон западной башни.
– Очень красиво. Мне нравится.
Зигмунд перебирал рисунки с пейзажами, цветами, птицами, всё больше уверяясь в таланте юного Берхарда, всё больше восхищаясь его чувству красок и линий.
– Вас обучал кто-нибудь? – спросил Зигмунд.
– Нет, – ответил Берхард. – Я просто смотрю на мир и стараюсь как можно точнее передать его изображение на бумаге.
– Красиво и весьма талантливо. Вы молодец!
– Я так рад, что вам понравилось!
– Этого дракона вы рисовали тоже по чьим-то рассказам?
– Нет, он срисован со старой гравюры, которую я нашёл в библиотеке. Я лишь раскрасил его.
– А этот рыцарь… Кто он?
– Этот портрет у меня не получился, – смутился Берхард. – Вот и вы его не узнали. Я пытался нарисовать своего отца, но вышло плохо.
– Да, портреты у вас пока выходят неважно. Чтобы написать портрет, нужно не просто смотреть, но ещё знать кое-какие правила, соблюдать пропорции. Например, для данного лица нос слишком длинен, голова у этого человека формы неправильной, а рука слишком мала.
Берхард внимательно выслушивал критику, ничуть на неё не обижаясь.
– Но вы же научите меня писать портрет, Зигмунд?
– Конечно. Научу всему, что знаю сам. У вас определённо есть талант, Берхард.
– Спасибо.
Мальчик собрал со стола свитки и запер их обратно в сундук.
– Могу я попросить вас показать мне свои картины? – поинтересовался Берхард. – Мастер Вольфгарт говорил, что вы пишете настоящие большие картины.
– Действительно пишу, вот только с собой их не вожу. Путешествовать с полотнами не слишком удобно. Свои картины я продаю, дарю друзьям.
– Вот как, – Берхард разочарованно вздохнул. – Жалко.
– Но у меня с собой несколько пергаментов с зарисовками. Их я вам покажу с удовольствием.
– Прямо сегодня можно? – в глазах Берхарда вновь загорелся интерес.
– Можно, – улыбнулся Зигмунд, он был рад, что здесь в чужом доме, среди незнакомых людей нашлась родственная ему душа.
– Скажите, Берхард, а ваши сестра и брат тоже рисуют?
– Нет. Густав не любит искусство, ему больше нравится борьба, битва на мечах. Он мечтает, чтобы отец взял его с собой на войну. Не знаю, стоит ли Густава вообще обучать рисованию. Маргарет тоже рисует неважно, матушка постоянно поправляет её эскизы. Но она старается.
– Ваша сестра очень красива, – скромно опустив глаза, заметил Зигмунд.
– Красива. А ещё горда и своенравна, ей трудно угодить. Сердце у неё холодное.
– Не может быть, чтобы у столь прелестной девушки было холодное сердце. Просто Маргарет ещё слишком юна.
– Пообщаетесь с ней и сами поймёте, какая она. А сейчас пойдёмте смотреть ваши рисунки.
– Да, пойдёмте.
Мастер Вольфгарт быстро нашёл общий язык с детьми ландграфа фон Регентропфа. Его уроки больше походили на интересные беседы и дискуссии, нежели на скучные лекции. Дети это оценили и с удовольствием посещали занятия. Даже Густав, который ранее был уверен, что в настоящей жизни научные знания бесполезны, и важнее отменно владеть мечом и луком, нежели пером.
Карен Вольфгарт детям тоже полюбилась. Особенно Маргарет, которая готова была заниматься танцами и музыкой целыми днями напролёт. Помимо танцев Карен знала много интересных историй различных легенд и сказок, и в конце занятий дети всегда просили её что-нибудь рассказать. Словоохотливая Карен делала это с великим удовольствием.
Уроки рисования посещали лишь Берхард и Маргарет. У Густова не только какие-либо способности отсутствовали, но и всякое желание. Маргарет же хоть и не любила рисовать, понимала, что ей, как образованной девушке, необходимо этому научиться. К тому же общение с молодым любезным Зигмундом доставляло ей не малое удовольствие.
Урок рисования шёл как обычно. Маргарет и Берхард стояли за мольбертами у окон. Яркое сентябрьское солнце с голубого небосвода мягко освещало их рисунки тёплыми лучами.
Перед Маргарет на столике стояла узкая вазочка с красной розой. Это было задание на сегодняшний урок. Роза никак не получалась. Маргарет рисовала на грифельной доске, работала не торопясь, исправляла, рисовала снова, опять исправляла. Эскиз выходил грязным и неаккуратным. И вообще рисование девушке уже надоело, монотонные движения наводили тоску. Если бы Маргарет могла, то никогда в жизни не занималась бы этим скучнейшим делом.
– Нижний лепесток слишком велик, – прозвучал за плечом юной девушки мягкий голос Зигмунда. – Впечатление, будто бутон лежит на блюдце.
Как же ей нравился голос юноши. Маргарет с удовольствием заводила с Зигмундом разговоры на любую тему, лишь бы слушать его голос. Вот только молодой человек был скромен и застенчив и дальше разговоров ничего себе не позволял: ни нечаянного прикосновения, ни прямого взгляда в глаза, ни слов о любви и нежных чувствах.
– Но лепесток именно таков и есть, – возразила Маргарет.
– Положение его вы передали почти правильно, а размеры велики. Лучше бы было наоборот.
– Розу рисовать слишком сложно. Лилия была намного проще.
– Вы должны уметь рисовать разные цветы.
Маргарет тяжело вздохнула и принялась исправлять ошибку. Однако уже через секунду нервно топнула ножкой.
– Нет, у меня не получается. Зигмунд, покажите, где тут исправлять.
И Маргарет подала молодому учителю грифель. Зигмунд протянул было к нему руку, но тут же её отдёрнул.
– Нет. Вы должны сами исправить ошибку.
Маргарет усмехнулась: да застенчивее этого парня даже девицы не сыскать.
– Вы что, боитесь коснуться меня, учитель? – лукаво улыбнулась девушка.
Зигмунд вдруг смутился и покраснел, чем ещё больше позабавил Маргарет. Впрочем, юноша быстро овладел собой и достаточно уверенно ответил:
– Ошибку нужно исправить вам самим, чтобы в следующий раз её не повторять.
После Зигмунд отошёл и встал недалеко за спиной юной ученицы. Маргарет уменьшила непослушный лепесток, но вновь перестаралась – теперь он получился слишком маленьким. Девушка тихо и несчастно простонала.
– Можно его вообще не рисовать? – спросила она.
– Нет. Вы делаете копию с натурального цветка, а у него этот лепесток есть.
– Ух, как вы сегодня строги! – обернулась Маргарет с укоризной в зелёных глазках.
Взглянув на юношу, она вспомнила, как тот мило покраснел, и весело рассмеялась. Зигмунд лишь опустил глаза, понимая, что причиной смеха является именно его персона. И он мог бы обидеться, да только этой золотоволосой красавице, с ослепительной улыбкой он готов был простить всё.
Сохраняя усмешку, Маргарет вернулась к своему рисунку. Её настроение значительно улучшилось, и урок даже начинал ей нравиться. Чем бы ещё поддеть этого скромника?
– Скажите, Зигмунд, вы такой красивый молодой мужчина наверняка разбили много девичьих сердец? – спросила Маргарет, и, представив, как Зигмунд вновь краснеет от комплимента, опять тихо рассмеялась. – Признайтесь, вас кто-нибудь любит?
Зигмунд действительно пребывал в смятении. Не привык он говорить со столь юной девицей на столь откровенные темы. И что это вдруг нашло на Маргарет? Для чего ей нужно знать, свободен он или нет? Может, он ей симпатичен?
– Меня никто нигде не ждёт, и сердце моё пока не занято, – стараясь побороть робость, ответил Зигмунд.
– Не занято? И вы даже ни разу не целовались?
Вновь обернувшись, Маргарет послала молодому учителю кокетливую улыбку, от чего Зигмунд смутился ещё больше и отвёл глаза.
– Значит вы сама невинность? Это интересно. А какая именно девушка смогла бы пленить ваше свободное сердце?
Для чего же такой допрос? Зигмунд чувствовал себя крайне неловко, но всё же ответил:
– Конечно, красивая и благовоспитанная…
– Маргарет, ты ведёшь себя неприлично, – ровным голосом сделал замечание Берхард.
Он долго молчал, занимаясь своим рисунком и наблюдая за развязным поведением сестры.
– А с тобой вообще никто не разговаривает! – резко осадила брата Маргарет, и в глазах её сверкнул огонёк неприязни.
– У меня совершенно нет желания с тобой говорить. Просто напоминаю тебе, что ты – дочь ландграфа, и должна вести себя достойно.
Что? Этот тихоня смеет позорить её! Да ещё и перед Зигмундом! Теперь Маргарет разозлилась.
– Я прошу вас не ссориться, – воззвал молодой учитель.
Но его слова улетели в пустоту. Маргарет положила грифель и с гордой осанкой не спеша направилась к Берхарду.
– Ну-ка, умник, покажи-ка свои каракули, – и заранее скривив презрительную ухмылку, девушка заглянула в рисунок брата. – Ну и убожество!
Задание Берхарда учитель усложнил – розу необходимо было нарисовать не в вазе, а в женской руке. Не имея перед собой образца, юноша решил нарисовать руку сестры. Её кисть была на загляденье изящна, пальцы тонкие, кожа нежно-розовая – лучшего образца не найти. Берхард со всем старанием в точности перенёс эту красоту на свой эскиз.
Зигмунд так же поспешил к мольберту ученика и взглянул на рисунок. Увиденное его восхитило.
– Вы зря ругаете брата, – сказал он. – Рисунок великолепен. И мне кажется, я уже где-то видел эту ручку. Ну, да. Это же ваша рука, госпожа Маргарет.
– Что?! – возмутилась девушка. – Ты посмел уродовать мою руку?!
Маргарет сорвала с мольберта пергамент и принялась рьяно рвать его на мелкие кусочки. Зигмунд оторопел, он никак не ожидал такой агрессии. Берхард же даже бровью не повёл. Казалось, он привык к подобным выходкам сестры. Мальчик лишь отошёл в сторону и спокойно произнёс:
– Думаю, такая сумасшедшая особа не сможет пленить ваше сердце, гер Зигмунд.
Глаза Маргарет яростно сверкнули.
– Ты ещё пожалеешь, ох как пожалеешь! – пыхтя от негодования, процедила девушка сквозь зубы. – Я немедленно расскажу маме, как ты издеваешься надо мной! Она… Она запрёт тебя в башне! Она прикажет высечь тебя! Высечь!
– Беги скорее, – всё так же бесцветно отозвался Берхард, – иначе она не успеет сделать это до ужина.
В зелёных глазах Маргарет блеснула первая слеза обиды. Сжав губы, девушка быстро покинула комнату. И напрасно Зигмунд призывал её остаться, она не слышала его, полностью отдавшись своим эмоциям.
– Теперь вы видите, Зигмунд, какой фурией она бывает, – сказал Берхард. – Бес с лицом ангела.
– В вас говорит обида, – возразил Зигмунд.
– Во мне говорит человек, не желающий видеть ваше разочарование.
И всё же Зигмунд никак не мог согласиться с тем, что прекрасная Маргарет могла быть злой и агрессивной всегда и со всеми. Нет, она так ведёт себя только с братом. Между Маргарет и Берхардом непробиваемая стена неприязни и непонимания, ссоры бесконечные. Если бы они могли помириться, то более подобные сцены не повторялись бы.
– А что, ваша матушка действительно бьёт вас розгами? – озабоченно поинтересовался Зигмунд.
– Нет, что вы, – улыбнувшись, ответил Берхард. – Только пугает. А вот в тёмном чулане запирала на несколько дней и не раз. Но пока отец в замке, она и на это не решается.
– За что же она с вами столь сурова?
– Да за что угодно. Если матушке захочется наказать меня, она найдёт причину.
– Зря я при Маргарет признал в вашем рисунке её руку. Но я не думал, что это приведёт к такому серьёзному раздору между вами.
– Не переживайте, Зигмунд. Маргарет поругалась бы со мной в любом случае. Она это делает ежедневно.
– Зачем?
– Откуда же мне знать? – равнодушно пожал плечами Берхард. – Спросите у неё.
Тем временем Маргарет прибежала к матери и со слезами на глазах рассказала ей, как мерзавец Берхард позорит её перед молодым благопристойным юношей, как рисует на неё уродливые карикатуры. Маргарет просила наказать обидчика со всей строгостью. Патриция сделала бы это с удовольствием, но пока Генрих в замке, она не хотела рисковать и гневить мужа. Она знала, что Генрих станет на сторону волчонка в любом случае, чего бы тот ни совершил, кого бы ни обидел. С тяжёлым вздохом Патриция так и объяснила дочери, что не собирается портить отношения с мужем из-за её постоянных ссор с братом.
– Ты же знаешь, отец простит своему любимчику всё, – добавила она, – а вот тебя вполне может объявить виноватой. Да и мне ещё попадёт от него. Нет, разбирайтесь сами, вы уже не маленькие.
– Я уже давно поняла, что отец любит меня лишь на словах, – плакала Маргарет, – потому и ищу защиты только у вас, матушка. Но вот и вы от меня отворачиваетесь.
– Я не отворачиваюсь. Я просто не хочу вашу с Берхардом войну превращать в войну общесемейную. А защиту ты можешь найти и у Густова. Он уже достаточно взрослый, чтобы суметь отстоять честь обиженной сестры.
Маргарет так и поступила. Она красочно описала Густаву всё, что произошло на уроке, даже приписала Берхарду непристойные выражения и издевательский смех. Густав с удовольствием предчувствовал драку со старшим братцем, которого ненавидел, которого презирал, и ему неважна была причина для драки. К тому же защитить честь сестры – вполне достойный повод наказать Берхарда. В этом даже отец наверняка одобрит его действия. Воинственно настроенный Густав, прокричав угрозы в адрес брата, решительно направился к покоям Берхарда. Но вдруг остановился. Как же защищать честь девушки без оружия? Об этом Густав размышлял недолго. Попросив сестру подождать, юноша скрылся за углом коридора.
Маргарет предвкушала интереснейший спектакль. Берхард сполна получит по заслугам, а она прекрасно развлечётся. Девушка теперь была даже благодарна матери за совет. Скоро Густав вернулся, в руках он держал отцовский меч с большим кровавого цвета рубином на рукояти. Маргарет так и охнула.
– Тебе его отец дал? – спросила она.
– Нет. Я взял тайком, – довольный своей выходкой ответил Густав. – Отца не было в покоях.
– И тебя никто не видел?
– Я был ловок. – И Густав ещё больше возгордился собой.
– И для чего меч тебе? Убить Берхарда? – Маргарет совсем не испугала эта мысль.
– Нет. Пока я его только напугаю. Но если он продолжит тебя обижать!…
Берхард уже вернулся в свои покои. Он достал заветный сундучок, в котором хранились его рисунки, и отпер замок. Сегодня на уроке мальчик сумел изобразить нечто новое, и теперь ему не терпелось это повторить. Берхард как раз приготовил чистый пергамент, когда дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился грозный Густав. Синие глаза его гневно сверкали, руки крепко сжимали отцовский меч в ножнах. За спиной брата стояла Маргарет и видом своим не предвещала ничего хорошего.
– Чем обязан вашему визиту? – холодно поинтересовался Берхард.
– Ты оскорбил Маргарет! – громко обвинил Густав. – Ты унизил её перед посторонним человеком! И ты сейчас ответишь за это!
И мальчик рывком вынул меч из ножен. Но настоящее боевое оружие было слишком тяжёлым для детских рук, да ещё таких хрупких. Густав покачнулся, однако удержался на ногах и, бросив ножны, схватил меч двумя руками. Теперь он держал оружие более уверенно, хотя и не высоко.
Берхард снисходительно усмехнулся, глядя на неловкие движения «грозного воина».
– Хорошо, я готов вести битву с тобой, – согласился он. – Но ты же не будешь драться с безоружным. Мне необходим такой же меч, как у тебя, чтоб мы были на равных.
– Тогда иди и возьми меч!
– Ты подождёшь меня?
Густав нервничал, ему не терпелось начать драться. Спокойствие и надменная ухмылка противника его раздражали и лишь усиливали гнев.
– Если ты ему позволишь уйти, он направится к отцу и пожалуется, – резонно предположила Маргарет за спиной младшего брата.
– Ты никуда не пойдёшь! – тут же выкрикнул Густав, быстро сообразив, что сестра может оказаться права. – Защищайся, чем сможешь.
И Густав, собрав все силы, поднял меч высоко над головой. Рубин яркой красной звездой сверкнул на рукояти. И всё-таки сил не хватило. Взмах был слишком резким, меч перевесил, и Густав повалился на спину. Заметив, что брат потерял равновесие, Маргарет быстро отскочила от него, но, видимо, не достаточно далеко, так как, падая, Густав задел её мечом, и острый клинок разрезал юбку.
Всё произошло буквально за секунду, Берхард успел лишь ахнуть от неожиданности. Маргарет, онемев, в ужасе разглядывала разрезанную юбку, представляя, что было бы, если б клинок достиг ноги. Густав за эту секунду пережил такой испуг, какой не переживал ни разу в жизни. Потеряв почву из-под ног, он стремительно падал на спину. Всё, что он видел – кроваво-красный рубин, всё, что он слышал – бешеное биение своего сердца, всё, что осознавал – своё бессилие. Упав на пол, Густав сильно ударился головой, меч выпал из его рук, изо рта вырвался тяжёлый стон, а потом… Потом стон превратился в хрип, тело мальчика забилось в частых конвульсиях, а на губах появилась белая пена. Увидев брата таким, Маргарет ужаснулась ещё больше. «Нет, только не это!» – вскричала она и скорее побежала прочь.
У Густава начался приступ падучей. Вид, конечно, неприятный, но сейчас не до эмоций – требовалась немедленная помощь. Берхард видел подобное состояние брата не раз и уже знал, что и как надо делать. Он быстро огляделся, его взгляд упал лежавшие на столе кисти – подойдёт. Мальчик схватил большую кисть с широкой деревянной ручкой и бросился к брату. Разжав крепко сжатый судорогой рот несчастного, Берхард втиснул между челюстями эту деревянную ручку, чтобы во время приступа больной не захлебнулся слюной и пеной и не откусил себе язык. Проделав это, Берхард сел на колени и почти посадил на них брата, прислонив его голову к своему плечу. Густав метался в агонии, у него появился жар, на лбу высыпали капельки пота, расширенные зрачки глаз бешено вращались, будто видели перед собой картины ада. Берхард придерживал трясущееся тело Густава и пытался мягкими словами успокоить его сознание. Так советовал делать лекарь Гойербарг.
Приступ длился всего несколько минут, но они тянулись невероятно долго. Постепенно агония Густава начала стихать, усталые глаза закрылись, дыхание стало спокойнее. Пена перестала течь изо рта, и Берхард вынул кисть. В ней не было больше надобности.
Позади послышались тяжёлые шаги. Берхард обернулся и увидел, как в комнату вошёл отец.
– Что произошло здесь? – строго поинтересовался он, склонившись над сыновьями.
– У Густава приступ… – тихо отозвался Берхард.
– Я вижу. Маргарет прибежала ко мне, рассказала, что вы опять подрались. Она сказала, что ты зачем-то взял мой меч, замахнулся на Густава, напугал его… Что за битву вы тут устроили?
Берхард опустил глаза и промолчал. Он не сомневался, что Маргарет выставит виновником произошедшего именно его. Отец ей наверняка поверит, придётся оправдываться. А Густав, когда придёт в себя, обязательно поддержит версию сестры, и тогда в глазах отца Берхард предстанет лжецом, вором и жестоким человеком. А ещё обо всём этом узнает матушка.
Генрих осторожно взял на руки измученного приступом Густава и перенёс его на кровать. Мальчик всё ещё находился без сознания, но судороги прекратились, и дыхание выровнялось, остался только жар. Казалось, Густав просто спит.
– Почему ты молчишь, Берхард? – вновь обратился Генрих к старшему сыну. – Всё было так, как рассказала Маргарет?
– Разве вы не верите дочери?
– Я хочу слышать твою версию.
Берхард поднялся и взглянул на несчастного брата – ну разве можно жаловаться на столь слабое существо?
– Нам было интересно подержать в руках настоящее оружие рыцаря, вот мы и взяли ваш меч, – ответил Берхард, потупив взор. – Но он оказался тяжёл для нас. Густав перепугался, когда падал с мечом в руках. Если вы хотите наказать, отец, наказывайте меня одного. Густав и так уже наказан приступом.
– Ты хочешь сказать, что вы просто играли, и никакой борьбы не было?
– Не было.
– Кто из вас взял меч?
Берхард молчал. Неужели отец и правда не поверил Маргарет?
– Кто из вас взял мой меч? – строже повторил Генрих.
Густава наверняка кто-нибудь видел у покоев отца, так что здесь скрывать нечего.
– Густав, – сказал мальчик.
В этот момент в комнату вбежала встревоженная Патриция.
– Где мой сын?! Что с ним сделал этот мерзавец?
Патриция бросилась к кровати и обняла сына.
– Бедный Густав, бедный мой мальчик, – запричитала она. – Как ты страдаешь от своего жестокого брата! Ты страдаешь, а он стоит тут холодный, надменный и радуется твоим страданиям.
И Патриция послала Берхарду ненавидящий взгляд.
– Густав виноват не меньше… – вступился Генрих.
Но Патриция его оборвала:
– Давай, защищай его! Когда он убьёт Густава, ты тоже будешь его защищать?
– Густав сам взял мой меч…
– Да, взял! А ты знаешь почему? Потому что твой любимчик оскорбил и унизил Маргарет перед посторонним человеком, перед молодым мужчиной. Густав встал на защиту чести сестры. Он повёл себя как истинный благородный рыцарь!
Генрих строго взглянул на Берхарда. Получалось, что сын его обманывал?
– Это правда? Берхард?
– Я нарисовал её руку, а Маргарет это не понравилось, – сказал Берхард, чувствуя, что происходящее заводит его в тупик. – Я ничем не оскорблял её.
– Нарисовал, – усмехнулась Патриция. – Изуродовал! А что говорил ей при Зигмунде? Повтори, повтори это отцу.
– Если вы так настаиваете, – пожал плечами Берхард, сестру он выгораживать не собирался. – Маргарет задавала геру Зигмунду непристойные вопросы, и я напомнил ей, что она – дочь ландграфа.
– Ах ты, бесстыжий! – вскочив, воскликнула Патриция. – Ты обидел мою дочь, а теперь ещё и выставляешь её распутницей!
И женщина уже занесла руку для пощёчины, однако Генрих остановил её. Мужчина был поражён случившимся. Он всегда верил своим детям, но выяснилось, что они могут лгать ему, он доверял им, считая достаточно взрослыми и разумными, но оказалось, что они до сих пор требуют присмотра.
– Оставь, я сам разберусь, – сказал Генрих супруге. – Позаботься лучше о Густаве.
И позвав с собой Берхарда, Генрих покинул комнату.
Ландграф подписал письмо, свернул пергамент и скрепил его печатью с гербом Регенплатца.
– Пригласите гонца, – попросил Генрих стоящего рядом слугу.
Тот с поклоном немедленно вышел за дверь. Через минуту в кабинете появился молодой солдат, готовый исполнить указания господина.
– Поезжай в графство Кроненберг, – распорядился Генрих. – Вот два письма тебе, передашь графу. А прежде зайди к сыну моему Берхарду. Он, верно, тоже подготовил письмо для своего друга.
– Берхард уже сам нашёл меня и отдал послание для Кларка Кроненберга, – ответил гонец.
– Вот как? – заинтересовался Генрих. – Это оно точит у тебя из дорожной сумы?
– Да, ваше сиятельство.
«Интересно, о чём Берхард там пишет? – возникла в голове Генриха мысль. – С Кларком он намного откровеннее, чем со мной». Эта мысль уже не раз и раньше возникала, бередя любопытство, но обычно быстро улетала. А вот сейчас она отчего-то улетать не желала. Да ещё и после прошедших событий. И письмо сына сейчас столь доступно. «Наверняка Берхард пишет о том случае, – продолжал думать Генрих. – Другу он обязательно без стеснения поведает все мысли свои и всю правду».
Правду Генрих и так выяснил. Он поговорил отдельно с Берхардом, с Маргарет, с Густавом, поговорил с Зигмундом. Молодой человек старательно смягчал поведение юной Маргарет на том злосчастном уроке, однако скрывать что-либо не посмел. Наказания никто не понёс, но кое-какие выводы были сделаны. Так отныне на уроках обязательно должна была присутствовать Астрид, дабы усмирять ссоры детей.
Ландграф вышел из-за стола и приблизился к гонцу:
– Дай-ка мне это письмо.
– Но… Ваше сиятельство, – растерялся гонец. – Берхард его запечатал, и…
– Ничего страшного. У него такая же печать, что и у меня, только меньше.
Солдат вынужден был подчиниться. Он вынул из сумы свиток и отдал ландграфу.
«Нехорошо это, – подумал Генрих, занеся руку над печатью. – Берхард мне доверяет. Но, в конце концов, я же отец и имею право знать мысли сына». И Генрих уверенно сломал печать. Развернув пергамент, он отошёл к окну и начал читать.
«Здравствуй, дорогой друг мой Кларк. Как всё-таки жаль, что тебя нет рядом со мной. Сейчас, благодаря мастеру Вольфгарту, каждый день я узнаю что-то новое и интересное, а поделиться этим с тобой не могу. Поражаюсь, как много знает этот человек! Например, в этот раз мастер Вольфгарт рассказал нам о великом греческом учёном, а я теперь поведаю о нём тебе. Это был удивительный человек…»
«Берхард пишет о занятиях, – подумал Генрих. – Они для него важнее и интереснее ссор с сестрой. Это хорошо. Пусть учится. Сын станет умным и образованным правителем».
Но на этом Генрих не остановил любопытство. Он быстро пробежал глазами по ровным строчкам письма, и вскоре его взгляд остановился на одной из них: «…Маргарет упрямо не желает…»
«Чего она не желает?» – нахмурился Генрих и вернулся к началу предложения.
«Танцевать со мной либо с Густавом Маргарет упрямо не желает. Видишь ли, ей неприятны кавалеры, которые ниже неё ростом. А потому на уроках в танцах её ведёт только Зигмунд, а мы учим движения с её служанками. Да мне и не очень хочется танцевать с такой гордячкой… – Генрих невольно улыбнулся ворчанию Берхарда. – А сейчас Маргарет ещё больше нос задрала, решила, будто Зигмунд от неё без ума. Впрочем, он действительно плохо скрывает свой интерес к ней. Уж не знаю, что Зигмунд нашёл в этой ледяной особе? На днях он мне даже признался в своём желании написать портрет моей сестры, вот только боится, что отец наш не согласится на это».
Свернув письмо, Генрих вновь нахмурил брови. Данное известие ему не понравилась. У красавицы Маргарет, безусловно, имелись воздыхатели, но все они любовались ею издали, подходить к ней и говорить слова любви не смели. А этот Зигмунд слишком близок к Маргарет, они часто видятся и общаются. Как бы его любовные песни не запали в душу юной девушке да не вскружили ей голову. Учитель рисования, даже такой симпатичный и образованный, дочери ландграфа вовсе не пара. Маргарет быстро взрослеет, пора уже подбирать ей достойного жениха.
Грешно читать чужие письма, однако в них находишь много любопытного. Генрих снова открыл письмо и стал читать с первой попавшейся строчки:
«Уже больше двух месяцев отец дома, и я этому рад несказанно. Наконец я чувствую, что хоть кому-то нужен, что я не одинок. Ты не представляешь, дорогой друг мой, как я устал от бесконечных придирок сестры и брата и от угнетающей ненависти матери. Никак не могу понять, за что она меня так ненавидит, в чём я перед ней повинен? Может, спросить об этом у отца? Но я не решаюсь. Мне стыдно жаловаться на родную мать. А на душе такая тяжесть! Если бы знать, в чём вина моя, я готов искупить свой грех, понести любое наказание, только бы мама простила меня, полюбила. Я в сомнениях, что делать мне?»
Генрих опустил письмо и удручённо склонил голову. Он не ожидал узнать, что страдания сына столь велики, что ему так тяжело и сложно жить в родном доме. Вот в чём оказывается причина замкнутости и одиночества Берхарда.
Ландграф запечатал письмо сына и отдал его гонцу:
– Возьми, передашь адресату. Да смотри не проболтайся, что оно было вскрыто мной. Ступай.
Забрав письмо, гонец с поклоном удалился.
Генрих был очень расстроен. В его доме царила война, тихая, скрытая, но от этого ещё более жестокая. И против кого? Против невинного ребёнка, которому пришлось платить за ошибки своих родителей. Несправедливо это, жестоко. И Патриции следовало бы это понимать. Если уж ей так хочется повоевать, так пусть воюет с ним, с её мужем, а не со слабым мальчиком!
Ландграф покинул свой кабинет и направился в западное крыло замка, где располагались покои супруги. Но служанка сообщила, что ландграфиня изволит прогуливаться в саду. Генрих и вправду нашёл Патрицию там. В одиночестве она не спеша бродила по дорожкам сада, любуясь красками осенних цветов.
– Патриция! – окликнул её Генрих.
Женщина обернулась и, завидев мужа, приветливо улыбнулась.
– Как я рада, супруг мой, что ты пожелал выйти ко мне. Сегодня дивная погода…
– Мне необходимо поговорить с тобой, Патриция.
– Что-то снова случилось? Почему лицо твоё так серьёзно, а голос так тревожен?
– Обещай, что все твои ответы на мои вопросы будут честны, – потребовал Генрих.
– Ты пугаешь меня… – встревожилась Патриция.
– Обещай!
– Хорошо, обещаю.
– За что ты так ненавидишь Берхарда? И зачем настраиваешь против него Густава и Маргарет?
Поняла Патриция, о чём речь пойдёт. Неприятен ей этот разговор, но она всегда знала, что рано или поздно он всё равно возник бы, и была к нему готова.
– Почему ты так холодна к нашему сыну? – повторил Генрих, пристально глядя в глаза супруги.
– Ты, кажется, забыл, Берхард – твой сын, а не наш, – спокойно произнесла Патриция.
