Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
– Что ж, как пожелаете. Простите, что обидел вас.
– Очень сильно обидели, – фыркнула Зигмина. – Даже не знаю, смогу ли простить вас.
И снова вопреки ожиданиям девушки, Берхард не стал ни оправдываться, ни продолжать извинения. Он просто тихо предложил:
– Давайте вернёмся в залу.
Тайное бракосочетание прошло быстро, тихо, в полумраке монастырской часовни. Алтарь освещали четыре свечи, при их тусклом свете лица людей были едва различимы. Отец Антоний без особых эмоций прочёл молитву и, перекрестив жениха и невесту, объявил их мужем и женой.
Вот и всё. Всего несколько минут, и любовь могла торжествовать победу. Гретта была счастлива. Будущее ей казалось светлым и радостным. Любимый будет всегда рядом, он её защитит, а она отдаст ему всю нежность и преданность. Берхард тоже был доволен. Теперь что бы ни случилось, что бы ни говорили вокруг, какие бы скандалы не разожглись, их с Греттой никто уже не разлучит. Если только смерть. Юноша нахмурил брови, вспомнив предупреждения ведьмы. Наверное, всё же следует вести себя осторожнее с братом. Однако сейчас не время думать о смерти, о плохом, сейчас нужно наслаждаться счастьем.
По полуночной дороге четверо молодых людей не спеша возвращались в замок. Говорили они тихо, что-то увлечённо обсуждая, и лишь изредка был слышан приглушённый женский смех. Ночная прохлада призывала не торопиться, ясные звёзды и кусок печальной луны пытались бледными лучами осветить путь. Но в этой тиши и спокойствии не замечали путники, что среди чёрных деревьев за ними на расстоянии двигалась тень ещё одного всадника.
– Нет сомнения, что Берхард и Гретта тайно обвенчались, – подводил итоги Аксел. – Что ещё они могли делать глубокой ночью в монастырской часовне? И сопровождение их непростое. Кларк – верный друг Берхарда, наверняка, был свидетелем брака. Лизхен – служанка и доверенное лицо Гретты, скорее всего, играла ту же роль.
Густав сидел в кресле и молча с холодным каменным лицом прослушивал отчёт Аксела Тарфа. Его взгляд остановился в одной точке, но в голове гремел гром гнева, и бушевал ураган ненависти.
– Вернувшись в замок, – продолжал Аксел, – Берхард проводил Гретту в её покои, зашёл с ней, а вышел оттуда лишь сегодня на рассвете. Уверен, что все правила ритуала брачной ночи ими соблюдены.
Густав с рычанием резко ударил кулаком по подлокотнику кресла, да так сильно, что тот треснул.
– Всё-таки волчонок украл мою женщину, – процедил Густав сквозь зубы. – Как он мне надоел!
– Не злись так, – сказал Аксел. – Этот проступок твоего брата тебе на руку. Ландграф будет в гневе на сына и обязательно лишит его престола Регенплатца. А значит, отдаст его тебе. Позже ты без труда сможешь захватить земли барона, Гретту сделать наложницей своей, а Берхарда рабом. А после к нему и Кларка Кроненберга присоединишь со всей его роднёй.
– Ты не понимаешь, Аксел, – провыл Густав. – Не понимаешь! Если я сейчас прощу волчонку эту выходку, значит, я прощу ему предательство, а значит, и признаю своё поражение. Нет уж, предательство должно караться смертью. И смертью немедленной! Раб из Берхарда плохой, он будет бунтовать, а вот покойник из него выйдет отличный.
Густав вскочил с места и нервно заходил по комнате.
– Что касается Зигмины фон Фатнхайн, – продолжал он, – так она мне совсем не нужна. Зачем мне эта тощая бледная девка с завышенным самомнением? Я замучаюсь с её капризами да с придирками её папаши маркграфа. Мне не интересны ни её золото, ни её армия, я и сам богат и силён. А вот Гретта мне нужна. Я хочу её! Правда, она уже не чиста, эта распутница не сумела сберечь себя до нашей свадьбы. Да ничего. После за блудливость свою наказана она будет мной. И серьёзно наказана.
– М-да, невесёлую ты ей жизнь готовишь, – усмехнулся Аксел.
Густав резко остановился и вонзил в друга колючий взор.
– А это уже будет от неё зависеть, как сложится её жизнь со мной. Если она станет послушна и ласкова, если станет выполнять все мои прихоти, то и мне обижать её незачем. Я же не тиран. Однако сначала нужно избавиться от волчонка.
С улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, Густав снял с пальца перстень с чёрным топазом и, вытянув руку, подставил камень под утренние лучи солнца.
– Что это? – спросил Аксел.
– Это то, с помощью чего я обрету и трон Регенплатца и желанную женщину, и при этом ничего не потеряю.
Ландграф стоял у окна и под светом утренних солнечных лучей читал только что переданное ему письмо. На вошедшего в покои сына он взглянул мельком и продолжил чтение. Берхард не прерывал, молча и равнодушно наблюдал за действиями слуги, наводящем в комнате порядок после сна господина.
– Я смотрю, ты сегодня рано поднялся, – произнёс Генрих, свернув пергамент.
– Да и вы, отец, уже на ногах, – отозвался Берхард.
– Сегодня суетный день. Сегодня приготовлено много развлечений для гостей, нужно всё ещё раз проверить. – Генрих отошёл к столу и положил свиток. – Король не приедет на свадьбу.
– Почему?
– Снова восстания в Италии.
– Оно и к лучшему.
– Восстания?
– Нет. То, что король не приедет.
– Что ж тут хорошего? Мне бы очень хотелось, чтобы вас с Густавом благословила не только власть церковная, но и власть светская.
– Дело в том, отец, что свадьба может пойти не по запланированному порядку.
Генрих напрягся. Чем ещё «обрадует» его старший сын?
– Что ты имеешь в виду?
Берхард опустил глаза. Он понимал, что его признание вызовет гнев у отца, но признаться необходимо, необходимо пережить этот гнев. Вот только слуга мешался.
– Я хотел бы поговорить с вами наедине, – произнёс Берхард.
Ландграф взглядом и кивком головы указал слуге на дверь, и тот, оставив работу и отвесив господину поклон, немедленно покинул комнату.
– Твои «разговоры наедине», честно говоря, меня уже пугают, – признался Генрих, едва закрылась дверь за слугой. – Что на этот раз?
– Я не могу жениться на Зигмине, отец… – начал Берхард с главного.
– Ты опять за своё! – рявкнул Генрих. – Этот вопрос уже решён, и обсуждать его снова я не желаю!
– Но сейчас всё намного серьёзнее! – настаивал Берхард.
– Почему?
– Потому что… Потому что этой ночью мы с Греттой тайно обвенчались в часовне монастыря…
– Что!!!
Буквально за пару мгновений удивление сменилось негодованием, негодование – гневом, гнев острым уколом муки воткнулся в слабое сердце мужчины.
– Что ты натворил! – вскричал Генрих. – Что ты натворил!! Как теперь… Как посмотрю в глаза барону Хафф? Ты же совратил его дочь!..
– Гретта сама дала согласие стать моей женой, – возразил Берхард. – Она любит меня и пошла на этот шаг ради того, чтобы быть со мной…
– Но вы женились тайно, без нашего благословения! – с хрипом выдыхал Генрих.
Рука его уже массировала грудь, болезненный укол всё глубже проникал в страдающее сердце.
– Вы не давали нам это благословение.
– А маркграф? Боже, что я скажу ему? Что он обманут? Что его дочь стала отвергнутой невестой?! Какой позор ты навлёк на нашу фамилию!
Боль быстро разрасталась, вгрызаясь в сердце изнутри. Генрих опустил руку, но заветного мешочка со склянкой на поясе не обнаружил.
– Я постараюсь сам всё объяснить маркграфу… – говорил Берхард.
– Что ты ему объяснишь?! Ох! Что фамилия Регентропф потеряла значение честного имени? Что нам больше нельзя верить?
Сердце буквально разрывалось. С тихим стоном ландграф опустился на стул.
– Папа, что с вами? – встревожился Берхард, увидев страдание на лице отца. – Сердце?
Генрих слабо кивнул в ответ, сил у него осталось лишь на то, чтобы терпеть боль. Подняв руку, он указал на навесной шкаф в углу комнаты. Берхард понял и подбежал к шкафу. В нём среди прочих вещей с краю стояли две бутылочки с сердечными каплями лекаря Гойербарга. Берхард взял одну склянку и вернулся к отцу. Приняв лекарство, Генрих постарался успокоиться. Боль пройдёт скоро, но надо, чтоб и ритм сердца стал тише, а дыхание стало ровнее.
– Ты убиваешь меня, Берхард, – простонал Генрих.
– Простите меня, отец. – Юноша смиренно опустил глаза. – Я не хотел причинять вам боль.
– Будто ты не знал, как я приму твой поступок.
– Я просил вас отменить свадьбу с Зигминой, – всё ещё пытался оправдаться Берхард. – Просил не разлучать нас с Греттой…
– Молчи! – прикрикнул Генрих; его потемневшие голубые глаза метали молнии. – Ещё не хватало, чтоб ты переложил всю вину на меня! Мерзавец. Я надеялся на тебя, я доверял тебе… Я отдал тебе самое дорогое – Регенплатц! А ты всё это предал, променял на обычную женщину…
– На женщину, которую я люблю…
– Молчи! Ты разочаровал меня, Берхард. Я жал от тебя помощи, а ты создаёшь ещё бóльшие трудности!
Из груди мужчины вырвалось тихое рычание. Нужно было что-то делать, как-то решать проблему. До свадьбы оставалось всего два дня.
– Кто знает о твоём браке? – спросил Генрих, стараясь запустить в голос более спокойные нотки.
– Кларк Кроненберг, служанка Гретты Лизхен, да отец Антоний, – ответил Берхард.
– А барон?
– Ещё не знает.
– Не говори пока никому. И Гретте скажи, чтоб молчала до поры.
– Что вы намерены сделать?
– Ещё не знаю. Надо думать. Ступай.
– Простите, отец, мы с Греттой просто хотим быть счастливыми.
– Ступай вон! – строго приказал Генрих.
Не решаясь более перечить отцу, Берхард покинул его покои.
– Упрямый. Настырный, – проворчал ландграф, вонзив взор в закрывшуюся за сыном дверь. – Всё сделал по-своему. Характер истинного Регентропфа. Но как же мешает жизни такой характер!
Генрих встал и прошёлся по комнате. Боль в сердце стихла окончательно, зато теперь беспокоили тяжёлые думы.
– Неужели их любовь столь сильна, что они готовы пойти против всех устоев и правил, против всех людей?
«Мы просто хотим быть счастливыми».
– Возможно, они правы. За счастье действительно надо бороться.
Генрих остановился у окна и направил взор далеко за горизонт, за горизонт неба. Милая Эльза. Воспоминания о былых чувствах, о любви прошедшей, но не умершей, рисовали на голубом холсте небосвода портрет молодой красивой девушки: ласковые тёмно-карие глаза под тенью длинных ресниц, мягкий изгиб губ, нежный овал лица в обрамлении локонов чёрных волос. Милая Эльза. Она любила беззаветно, не требуя ничего взамен. Ни власть, ни роскошь не были ей интересны, она просто хотела видеть его лицо, слышать его голос, держать его за руку, быть с ним рядом. Она просто хотела быть счастливой.
– Мама тебя поддержала бы, Берхард, – вздохнул Генрих.
Опустив глаза, он вернулся на землю к проблемам. Нужно было что-то решать. Необходимо было спасать репутацию фамилии Регентропф, дружбу с маркграфом, а главное, спасать счастье сына.
Берхард вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь. Повернувшись, он замер.
– Гретта? Почему ты здесь?
Девушка быстро приблизилась к возлюбленному, глаза её были полны переживанием.
– Я волновалась, – сказала Гретта.
– Тебя могут здесь увидеть…
– А теперь не всё ли равно?
Берхард улыбнулся. Действительно, какая разница кто и что скажет теперь? Отныне они законные муж и жена, они могут, они обязаны быть вместе. Он взял любимую за руку, на безымянном пальчике которой поблёскивало золотое обручальное колечко, и поднёс к своим губам для нежного благодарного поцелуя.
– Как говорил с тобой отец? Что он сказал? – спрашивала Гретта.
– Естественно, отец был в ярости, – спокойно ответил Берхард, продолжая ласкать руку любимой девушки. – Бедный, у него и так полно забот, так я ему ещё проблем добавил.
– Он теперь зол на тебя…
– Да, зол. Но думаю, не настолько, чтоб отречься от меня.
– Это уже хорошо.
– Отец просил нас пока никому не говорить о нашем браке.
– Почему? – насторожилась Гретта. – Скоро и так всё станет известно.
– Да, такое событие не скрыть. Возможно, он просто хочет придумать мне оправдание перед маркграфом. Ведь нужно дать какое-то объяснение, почему его дочь отвергнута. Я хотел сам поговорить с маркграфом, но отец отмахнулся от этой идеи, видимо, посчитав её глупой. В любом случае сегодня должно всё решиться. И завтра мы с тобой либо уедем в Стайнберг, либо тебя объявят женой правителя Регенплатца.
Гретта улыбнулась и с лаской посмотрела в ястребиные глаза любимого мужчины.
– Мне всё равно, какой нам вынесут приговор. Я приму даже изгнание, лишь бы с тобой не расставаться.
И Берхарда вновь накрыла волна счастья. В это раз судьба ему преподнесла во истину дорогой подарок: девушку, о которой он всегда мечтал, девушку, которая любила его и понимала, девушку, своим теплом отогревшую его душу, его жизнь. Берхард склонился и поцеловал Гретту в губы. Весь мир с его проблемами и горечью тревог унёсся далеко-далеко, оставив возлюбленным лишь сладкие чувства да горячую страсть.
День предстоял трудный во всех отношениях. Были запланированы потешные бои, затем театр менестрелей разыграет спектакль, а вечером гостей развлечёт весёлый маскарад. В общем, Генрих предполагал, что его гостям в этот день скучать не придётся. Но за всем требовался личный надзор хозяина дома. А теперь ещё и предстояло решить проблему старшего сына. Серьёзную проблему.
После трапезы Генрих приблизился к маркграфу фон Фатнхайну и предложил:
– Я знаю, что вы увлечены литературой, маркграф. У меня большая библиотека, не хотите ли взглянуть?
Олдрик фон Фатнхайн действительно имел славу ценителя философских трудов, но ещё он неплохо разбирался и в людях, а потому помимо весёлого тона и радушной улыбки заметил в глазах собеседника ещё и беспокойство.
– Что ж, с удовольствием принимаю ваше предложение, – ответил маркграф.
В библиотеке было светло и прохладно. Маркграф, оглядев полки, высказал восхищения большим собранием рукописных книг и свитков, даже просмотрел несколько. Однако задумчивый вид ландграфа и его односложные ответы лишь подтверждали догадку Олдрика, что приглашён он в этот кабинет вовсе не для разговоров о литературе и философии.
– Вы хотели о чём-то со мной поговорить, Генрих? – наконец напрямую спросил маркграф.
– Да, – не стал скрывать Генрих. – Я пригласил вас для разговора наедине.
По предложению хозяина Олдрик Фатнхайн занял место в удобном кресле и приготовился слушать.
– Хотел бы поговорить о вашей дочери, – продолжал Генрих, так же присев на стул. – Скажите, понравился ли Зигмине её жених?
– Берхард? Да, очень понравился, – с готовностью ответил Олдрик. – Зигмина о нём весьма лестно отзывается. Правда, отметила, что Берхард мало разговорчив…
– Да, он всегда таким был. По характеру он человек замкнутый. В общении Густав интереснее брата. А Регенплатц Зигмине понравился?
– В эти прекрасные места она влюбилась с первого взгляда!
Маркграф улыбался, но был настороже. Беспечное начало беседы ещё не означало, что разговор будет лёгким.
– Маркграф, я сейчас задам вам один вопрос… и прошу вас на него не обижаться. – Генрих чувствовал себя крайне неудобно. – Более того, я прошу вас дать на него честный ответ…
– Я слушаю вас. – Олдрик снял с губ улыбку.
– Как вы считаете, Зигмине больше по нраву Берхард или Регенплатц?
Брови маркграфа взлетели вверх.
– Я вас не понимаю.
– Ну… Что бы она выбрала между Берхардом и Регенплатцем?
– Вы имеете в виду?.. – До маркграфа начал доходить смысл вопроса, и он был неприятен. – Вы что же, полагаете, что Зигмина выходит замуж по расчёту?
– Нет, ни в коем случае…
– Да будет вам известно, что помимо вашего сына к ней сватались не менее знатные и благородные кавалеры, сватались лично, не через посредников…
– Я знаю и вовсе не хочу принижать достоинств вашей дочери…
– Тогда потрудитесь пояснить причину вашего странного вопроса.
Маркграф был недоволен и даже обижен. Надлежало дать объяснения.
– Дело в том, что я всё-таки решил сделать своим приемником Густава, – достаточно уверенно дал ответ Генрих. – В нашем брачном договоре указано, что Зигмина станет женой будущего правителя Регенплатца…
– А почему вдруг вы поменяли своё решение?
– Я и раньше сомневался. Берхард слишком мягкий и осторожный человек. Он умён и образован, но всё же постоянно нуждается в советах. – Генрих мысленно ругал себя за клевету на родного сына, но надеялся, что эта клевета ему поможет. – Густав намного решительнее и более сведущ в делах военных…
– И вы предлагаете выдать Зигмину не за Берхарда, а за Густава?
– Да.
– А Берхарда женить на Гретте Хафф?
– Да.
Пронзительный взгляд серых глаз маркграфа пронизывал собеседника насквозь. Генрих выдержал его, однако понял, что его клевета не вызвала доверия.
– Я думал, что вы будете со мной более откровенны, ландграф. Я, как отец, наблюдал и за дочерью, и за будущим зятем. И заметил, какие пылкие взоры Берхард бросал на Гретту и был любезен с ней более, нежели со своей невестой. Я подозреваю, Генрих, что причина вашего столь неожиданного решения вовсе не в слабохарактерности Берхарда.
Правда выплыла наружу, и прикрывать её ложью уже не имело смысла.
– Да, Олдрик, вы правы, – обречённо вздохнул Генрих. – Берхард и Гретта полюбили друг друга и не хотят разлучаться. Гретта отказывает Густаву, Берхард просит отменить свадьбу с Зигминой. Мой младший сын рискует стать отвергнутым женихом, а ваша дочь – отвергнутой невестой. Я не желаю нашим детям такой дурной славы. Мне всё равно, кто из сыновей унаследует правление Регенплатцем, я люблю их обоих. Но безразлично ли это будет Зигмине? Вот потому я и спрашиваю вас, Олдрик: что для неё важнее, стать женой Берхарда или стать ландграфиней фон Регентропф и сесть на трон Регенплатца?
Маркграф задумался. Создавшаяся ситуация ему не нравилась и вызывала обиду в душе.
– Вы считаете мою дочь игрушкой? Одному не приглянулась, можно подарить другому?
– Что вы, Олдрик…
– Это смешно, ландграф. Даже я так не потакаю капризам дочерей, как вы капризам сына.
– Увы, это не каприз.
– Дети должны подчиняться воле родителей.
– А если воля родителей мешает их счастью?
– Откуда вам знать, принесёт ли счастье Берхарду женитьба на Гретте Хафф? – Маркграф уже начинал нервничать, завязавшийся спор его раздражал. – А Густав? Разве ему всё равно на ком жениться?
– Говорю же вам, Олдрик, Густав более честолюбив и смотрит на жизнь реальнее. Зигмина – завидная невеста во всех отношениях, к тому же Густаву достаётся Регенплатц вместо дальнего имения.
Маркграф снова задумался. Собственно, что Зигмина теряет? Жениха, который уже до свадьбы изменяет ей? Густав немного младше, но тоже хорош собой и не менее образован.
– Не знаю, – пожал плечами Олдрик Фатнхайн. – Надо сначала спросить мнение Зигмины и с супругой посоветоваться. Всё остальное, что указано в брачном договоре останется в силе?
– Да, конечно, – заверил Генрих. – Изменится только имя жениха.
– И когда вам нужен ответ?
– Желательно сегодня. Завтра прибывает епископ…
– Хорошо.
Маркграф поднялся с места и направился к выходу.
– Прошу, не держать обиду на меня, – попросил Генрих, провожая собеседника.
– Я не в обиде на вас, Генрих, – обернувшись, ответил маркграф. – Но моё доверие и уважение к вам всё-таки подорваны.
Потешные турниры были одним из любимых развлечений на праздниках. Особенно веселилась молодёжь. Для юношей и молодых мужчин устаивались состязания, в которых они могли продемонстрировать свою удаль, ловкость и смелость, соревнуясь в мастерстве верховой езды, в меткости стрельбы из лука и тому подобное. Девушки, сидя на украшенных трибунах, с восхищением и кокетством наблюдали за спором молодых рыцарей, подбадривая их аплодисментами и щедро посылая воздушные поцелуи. Здесь не было боли, не было крови, главное быстрее всех пройти препятствия и достигнуть цели. Берхард и Густав тоже участвовали в играх и занимали места среди победителей, а не побеждённых.
После игр, арена опустела, трибуны стихли; уставшие дамы разошлись, участники состязаний сняли латы и отложили оружие. Для восстановления сил и бодрости духа молодых рыцарей прямо на месте прошедших турниров был быстро сооружён стол с нехитрой закуской и прикатаны бочонки вина. Мужчины довольно заурчали, разбирая принесённые слугами кубки.
Сидя за столом, Густав искоса наблюдал за братом, сидевшим на другом конце длинного узкого стола, Берхард пил вино, беседовал и шутил с друзьями, вёл себя непринуждённо. Видно было, что настроение у него хорошее, даже слишком хорошее. А вот Густав уже целый день прибывал в напряжении, и в голове его стучал только один вопрос: «Как? Как? В какой момент?» Палец юноши обжигал перстень с чёрным топазом, мечтавший выплеснуть наконец своё ядовитое содержимое. Но как? Как? В какой момент? За обедом не удалось, Берхард сидел слишком далеко, да и не ел почти ничего. Надо было подлить яд на вчерашнем пиру. В суете, в шуме никто ничего не заметил бы. Надо было, да случай уже упущен. А теперь, как улучить момент?
Густав подозвал слугу, и тот вновь наполнил вином опустевший кубок. Может, через слугу? Но слугам Густав не доверял, только Акселу. Поручить ему? Густав снова покосился на брата. Берхард мало и пил, и ел. Нужно торопиться, до свадьбы осталось всего два дня. Если не получится сейчас, то останется ждать вечерней трапезы. Вечером будет маскарад, ещё больше шумной толкотни и пёстрой суеты, всё смешается, и маска станет хорошим прикрытием.
Густав встал, прошёлся вокруг стола. Берхарда окружало много людей, а свой кубок он не выпускал из рук. Да и Кларк Кроненберг вьётся рядом, ни на шаг от своего друга не отходит. Нужно что-то придумать.
Тон веселью в компании Берхарда задавал Ганс, молодой безусый юноша со звонким голосом. Он был известным балагуром и искусным рассказчиком. Вот и сейчас он забавлял друзей разными историями, вызывая в слушателях смех и одобрение. Все были так увлечены повествованием очередного действия, что на стоявшего поодаль Густава никто не обращал внимания. Первым заметил его Кларк и указал на это Берхарду. Юноша оглянулся.
– Густав, – окликнул он брата. – Почему стоишь в стороне? Почему не подходишь?
Густав приблизился.
– Заразительный смех вашей компании привлёк меня, – ответил он. – В чём причина его?
– Ганс рассказывает истории о своём дядюшке, – охотно поведал Берхард. – Презабавный тип, этот старый вояка. Садись с нами, тоже послушай.
Густав замялся. Не хотел он присоединяться к друзьям брата. Однако ему уже уступили место рядом с Берхардом. Рядом с Берхардом и его кубком. А вдруг представится случай подлить в него яд? И Густав сел за стол.
– Продолжай, Ганс, – попросили рассказчика. – Поведай ещё что-нибудь столь же занимательное.
– Обязательно повеселю вас, друзья мои! – с готовностью откликнулся юноша. – Больше всего мой дядюшка любит рассказывать о том, как ему удалось сбежать из плена, переодевшись женщиной, но при этом сохранив свои усы и бороду.
И Ганс повёл рассказ, сдабривая его шутками, изображая все события в лицах и меняя голоса под персонажей. Его история превратилась в настоящий спектакль. Гансу снова удалось завладеть вниманием слушателей, и лишь Густав не следил за событиями в увлекательной истории. Кубок ненавистного брата стоял совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Да только вокруг было слишком много народа. Густав осторожно оглянулся. Все, в том числе и Берхард, повернули головы к рассказчику и смотрели лишь на него, а Густав их совершенно не интересовал.
И тут взгляд юноши столкнулся с пристальным и холодным взором Кларка Кроненберга, стоявшего чуть позади. Тот, казалось, тоже не слушал историю, а внимательно следил за Густавом и даже не скрывал этого. Густав отвернулся. Нет, под таким надзором он ничего не сможет сделать. Может, Кларк отвлечётся, отойдёт? Но время шло, а Кларк Кроненберг продолжал стоять на месте и внимательно наблюдать.
Густав даже занервничал: «Почему он следит за мной? Неужели разгадал мои намерения? Верный пёс!» А кубок Берхарда был так близко. Лица брата Густав не видел, только затылок, плечи с рассыпанными на них прядями чёрных волос, да прямую спину. Зато слышал его смех весёлый, полный жизни, и этот смех был ему неприятен, раздражал и вызывал в сердце ещё более жгучую ненависть.
А заветный кубок был так близко. Но Кларк, словно сыч, стоял позади и продолжал неотрывно следить за каждым движением Густава.
Время шло. Густав смотрел на кубок брата и мучился вопросом, как же дотянуться до него? Оловянный кубок был точно таким же, как у него и как у всех остальных за столом. Если его подменить, Берхард этого даже не заметит. Да, это идея! Густав пригляделся – даже количества вина в их с братом кубках почти одинаковое. Не долго думая, быстрым и незаметным движением Густав нажал в перстне тайную пружинку и яд, скрывавшийся под чёрным топазом, тяжёлой каплей упал в тёмно-красное вино. Затем, делая вид, будто садится поудобнее, Густав придвинулся к Берхарду, закрывшись спиной от пристального взгляда Кларка. Осталась самая малость – поменять кубки.
Но тут боковым зрением Густав заметил, что Кларк Кроненберг тоже придвинулся к другу. Кларк и не скрывал, что наблюдает за действиями Густава. Но почему? Как он смог узнать о его планах? Обернувшись, Густав опустил на Кларка хмурый взор холодных синих глаз.
А заветный кубок был совсем близко. Что же делать?
История Ганса приближалась к концу. Времени оставалось совсем мало. Что потом делать с отравленным вином, если так и не удастся подменить кубок? А Кларк всё стоял и смотрел. Даже сам Берхард так не переживал за свою жизнь. Отвернувшись, он ни разу не взглянул на брата. Очевидно, приказал охранять его этому верному псу Кроненбергу.
Едва Ганс закончил повествование, как вокруг немедленно стали раздаваться возгласы:
– Вот это дядюшка у тебя! Сколько смекалки! Какая находчивость! Долгие лета ему! Здоровья! Выпьем за столь отважного рыцаря!
И молодые люди подняли кубки, чтобы выпить за здравие восхитившего их старого воина. Поднял кубок и Берхард. Поднял и расстроенный Густав. Естественно, он не мог пить из своего кубка, так как сам же отравил в нём вино. Однако чтобы не вызывать лишних подозрений у не сводившего с него глаз Кларка, поднёс кубок к губам и сделал вид, будто отпил из него.
Сделав несколько глотков, Берхард поставил кубок на стол, но на этот раз значительно дальше, и Густав совсем потерял надежду на воплощение в жизнь своих намерений. Больше ему нечего было делать в этой компании. Юноша вышел из-за стола, окинул Кларка ненавистным взором и пошёл прочь. Наверняка этот пёс и на маскараде будет не менее внимателен. «Как только стану правителем, первым делом верну Кроненберг в границы Регенплатца, а его обитателей сделаю своими рабами, – мстительно пообещал себе Густав. Он тоскливо посмотрел на свой кубок – яд испорчен, придётся его вылить.
И вдруг он услышал за спиной:
– Густав, постой!
Юноша остановился и оглянулся.
– Постой, – вновь окликнул его Берхард и, выйдя из-за стола, направился к брату. – Я хотел бы кое-что сказать тебе.
Густав встал у ни кем не занятой широкой лавки и поставил на стол уже порядком надоевший его тяжёлым думам кубок. Берхард приблизился к брату, зачем-то прихватив свой кубок и, к радости Густава, так же поставил его на стол.
– Я хотел бы с тобой поговорить, – сказал Берхард.
– Хорошо, давай поговорим, – равнодушно пожал плечами Густав. – Только если разговор твой серьёзен, то здесь не место для него. Здесь шумно.
Берхард огляделся. И действительно, их окружало слишком много народа. Кларк сделал шаг, желая подойти, но Берхард жестом попросил его остаться. Густаву только это и нужно было. Едва Берхард отвернулся, он осторожным движением придвинул его кубок к себе. Подмена прошла удачно.
– Давай пройдёмся немного, – повернувшись, предложил Берхард.
– Давай пройдёмся, – всё с тем же равнодушным видом согласился Густав. – Не забудь своё вино.
Берхард кивнул. Его думы были заняты совсем иными темами, и ближайший на столе кубок он взял почти машинально. Братья не спеша пошли вдоль арены по залитой солнцем тропе.
– И о чём же речь твоя? – поинтересовался Густав.
– Я говорил с отцом, – начал Берхард с главного. – Он согласен назвать своим наследником тебя, а не меня.
Такого поворота событий Густав не ожидал, он был удивлён. Он даже остановился.
– Ты сам добровольно отказываешься от трона Регенплатца?
– Да.
Густав не верил ушам своим. Странно всё это, он заподозрил подвох.
– Но… Но сомневаюсь, что ты так поступаешь из-за доброты душевной. Что требуешь взамен?
Берхард продолжил путь. Он был спокоен и серьёзен.
– Чтоб сесть на этот трон, ты должен жениться на Зигмине фон Фатнхайн, – сказал Берхард.
– Ясно, – усмехнулся Густав, последовав за братом. – А ты получишь Гретту Хафф?
– Да.
– Я давно заметил, что ты не равнодушен к ней. Ухаживания, комплименты… Причём открыто, никого не стесняясь.
– Я люблю её.
– Между прочим, и мне она по сердцу.
– Но из нас Гретта выбрала меня, а не тебя.
– И почему же?
– У нас с ней давняя симпатия друг к другу, которая сейчас переросла в крепкие чувства…
– Давняя? Впервые слышу. Ты просто оказался расторопнее меня и пел более красивые песни. Я тоже мог завоевать её расположение…
– Но не завоевал. Наоборот, за столь короткое время умудрился показать всю черноту своего характера.
– Всё равно она вышла бы за меня замуж… – упрямо спорил Густав.
– Нет, не вышла бы, – не менее упрямо приводил факты Берхард. – Гретта уже сообщила отцу, что не хочет быть твоей супругой, что откажет тебе.
– Своему отцу?
– Нашему. Но и барон Хафф знает о намерении дочери.
Густав замолчал и зло сжал губы, его взгляд отяжелел от ненависти. «Уж скорее бы ты выпил отраву», – мысленно пожелал он брату.
– Ты постоянно всё отбираешь у меня, – вслух процедил юноша.
– Но сейчас отдаю. Отдаю то, о чём ты всегда мечтал, из-за чего…
– То, что принадлежит мне по праву! – с рычанием прервал Густав.
– Я не буду спорить.
Берхард оставался спокоен и внешне холоден. Он отлично понимал чувства брата и не хотел подливать масло в огонь, развивая ненужные ссоры.
Густав отвернулся. Ещё никогда его ненависть к Берхарду не была столь велика. Всегда этот волчонок вставал у него на пути, всегда присваивал всё, что должно принадлежать только ему, Густаву, по праву закона, по праву рождения, по праву статуса. Но теперь волчонок должен отдать всё. Всё! И не таким тоном, будто делает одолжение. Отдать и заплатить за все обиды и унижения, заплатить своей жизнью.
Густав покосился на брата. Почему он не пьёт? Держит кубок в руке, водит по нему пальцами, но к губам не подносит. Не мучает жажда? Эдак он может отдать надоевший кубок слуге или вовсе вылить вино, не желая больше пить. А ведь вино-то ценное, оно с ядом. Значит, нужно дать повод, чтобы заставить Берхарда выпить. Густав постарался унять бурю гнева в душе своей и придать голосу более спокойный тон.
– Хорошо, забирай Гретту себе, – сказал он. – Если подумать, Зигмина тоже хороша. И более выгодна для брака.
