Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
Сказав это, Гретта не смогла сдержать вздох печали. Улыбка покинула её губы, грусть заволокла светло-карие глаза.
– Я дала слово. Я обещала. Ради свободы отца.
– А если Густав обманет?
Гретта вскинула на Лизхен тревожный взгляд. На миг её сердце сжал страх, что Густав действительно сможет так поступить. Однако разум быстро отверг это предположение.
– Нет, он так не поступит, – проговорила девушка. – После свадьбы мой отец уже ничего ему не сделает. Он усмирит свой пыл, чтобы мне не навредить. Да и я сама попрошу батюшку не чинить зла Густаву.
– А потом? После свадьбы?
– Не знаю, – выдохнула Гретта, удручённо склонив голову. – Не знаю, Лизхен. Буду жить, постараюсь приспособиться к новым условиям, к супругу моему. Я должна жить, должна выжить. И не столько ради себя и отца, сколько ради ребёнка, что зародился во чреве моём. Ребёнка от моего любимого мужчины, от Берхарда. Я должна сберечь его.
Неожиданно дверь резко отворилась, и в комнату вошёл Густав. Женщины невольно замерли от неожиданности, в их взгляде застыло напряжение.
– Добрый день, фройлен Гретта! – приветствовал Густав, прикрыв за собой дверь. – Сегодня я ещё не имел удовольствия видеть вас.
Гретта ничего не ответила.
– Как вы себя чувствуете? – Густав был вежлив и мил.
– Прекрасно, – процедила Гретта.
– Это хорошо. Я рад.
Юноша улыбался искренне и добро, он имел вид радушного хозяина, зашедшего поздороваться с дорогой гостьей. Но Гретта не могла принять это фальшивое радушие, она больше не верила улыбкам и вежливости этого человека, она даже во внешности его более не находила ничего приятного. Девушка не ответила на улыбку, она продолжала сидеть и выжидательно смотреть на своего поработителя.
Неторопливо с видом хозяина Густав прошёлся по комнате и остановился напротив женщин. Ему нравился их напуганный оцепеневший вид. И хотя Гретта пытается гордо держать голову, в душе она, несомненно, боится его. И это приятно.
– Я заглянул напомнить вам, что у нас сегодня свадьба, – сказал Густав. – Подготовьтесь к ней.
– И на какое время она намечена? – бесцветно поинтересовалась Гретта.
– Думаю, на время вечерней зари. Мне кажется, это самый красивый период дня. Оранжевое небо, тёмные силуэты гор…
– В вашем доме двойное горе, а вы устраиваете праздник, – решилась высказать упрёк Лизхен, прервав романтические краски. – Это грех великий, и Бог накажет вас!
Густав кинул на молодую женщину презрительный взгляд.
– Наверное, я зря тебя здесь оставил.
– Лизхен, не надо, – мягко остановила Гретта служанку и поторопилась сменить тему, пока у Густава не ухудшилось настроение. – Что станется с моим отцом после нашей свадьбы? – спросила она.
– Как я и обещал, он будет освобождён, – с холодом величественного презрения ответил молодой ландграф. – Я дал слово, а слово Регентропфа – закон. Завтра утром барон Хафф сможет отправиться домой.
– А как я узнаю, что он добрался до дома живым и невредимым?
– Вы не верите мне? Жаль. И тем не менее, я с вами веду честную игру, Гретта. Мне нет резона обманывать вас сейчас, ибо в дальнейшем всё-таки хочу заслужить ваше доверие.
– Но сегодня в душе моей этого доверия ещё нет, – настаивала Гретта.
– Я позволю вам вести переписку с отцом. И если хотите, ещё с кем-нибудь из вашего дома.
Гретта по-прежнему не верила в наигранную доброту своего жениха, и всё же где-то в глубине её души затеплилась надежда, что Густав сдержит слово, поступит честно, хотя бы ради того, чтобы добиться её уважения, уважения женщины, которую, как утверждал, он любит. Напряжение немного сползло с плеч её, страх чуть-чуть отступил от сердца, девушка даже позволила себе отвести глаза, оставив на несколько мгновений врага вне поля зрения.
– А что уготовано графу Кроненбергу и его сыну? – со вздрогнувшей неуверенностью вновь поинтересовалась Гретта.
– Вашу нежную душу это не должно тревожить, – мило улыбнулся Густав.
– И всё же?
– А вы упрямы, Гретта. Что ж, отвечу, коль так желаете. С завтрашнего дня им будет учинён допрос с пристрастием…
– Но они же ни в чём не виновны! – неожиданно даже для самой себя воскликнула Гретта.
Густав удивлённо приподнял бровь.
– Значит, они станут виновны, – просто отозвался он. – Они должны быть виновны.
Гретта хотела возражать, защищать, бунтовать, но вовремя остановила порыв, понимая, насколько это бесполезно. Слушать её Густав не станет и решения своего не изменит. Ему надо уничтожить Кроненбергов, и он это сделает. Осознавая свое бессилие, Гретта опустила олову.
– Можно попросить вас об одном маленьком одолжении? – спросила она, остудив вспыхнувшие эмоции.
– Пожалуйста, – снисходительно позволил Густав.
– В честь нашей свадьбы и в память о вашем скончавшемся отце, отложите пытки и допросы хотя бы на месяц.
Подобная просьба подивила молодого ландграфа значительно больше, чем недавний возглас возмущения. Он приблизился к девушке – зачем ей всё это? Но Гретта не поднимала головы и прятала глаза, а вместе с ними и смысл прошения.
– Я считаю, подобная милость ни к чему, – ответил Густав. – Да и осуждённым она лишь муки ожидания добавит.
– Подарите им ещё хотя бы месяц жизни, пусть даже такой мучительной, – не отступала Гретта.
Густав усмехнулся – какая твёрдая, упрямая. Она здесь никто, не имела никаких прав, её участь зависела от его настроения, от одного его слова, и всё же она смела что-то просить, требовать, смела защищать его врагов. Хочет показать, сто сильная? Что смелая? Что может управлять им? Ну уж нет. Он не позволит ей командовать, он на корню пресечёт её дерзость.
– Ваша просьба глупа и мне неприятна! – отрезал Густав.
– Хотя бы в честь памяти вашего отца… – не унималась Гретта.
– Довольно! – воскликнул Густав. – Ваше упрямство переходит все границы! И вызывает во мне раздражение!
– Я же не прошу вас сохранить им жизнь, а лишь отсрочить казнь. – Девушка подняла на разгневанного мужчину глаза полные мольбы. – Сделайте мне такой свадебный подарок.
Густав нервно передёрнул плечом. Его невеста далеко не тихая голубка, она оказалась бунтаркой, настырной, требовательной. Ну, ничего, скоро он заставит её измениться, покориться, лишит права на слово и даже права на мысли о воле.
– Подарок? Я и так делаю вам большое одолжение, беря вас себе в жёны. Вас, вдову, бесприданницу. А вы ещё просите подарок?
– Я не бесприданница, вы получаете мои земли, – едва сдерживая гнев, возразила Гретта. – А что касается звания вдовы…
– Моё терпение уже на пределе, Гретта! – прикрикнул Густав. – Не заставляйте меня разочаровываться в вас. Я больше не желаю слушать ваши глупые речи!
– И всё-таки я прошу вас. И клянусь, это моя последняя просьба к вам.
Густав только дивился твёрдости и настойчивости своей невесты. И ладно бы она просила за себя, а то ведь за других.
– Не знаю, зачем вам это нужно. Вы и пленников не спасёте, и себе жизнь отягощаете моим недоверием. – Густав пристально смотрел на девушку, он действительно не понимал её упрямство. – Ну да ладно, уступлю вам, сделаю милость. Продлю жизнь врагов моих ещё на пятнадцать дней.
– Только пятнадцать?..
– Не больше! И помните, Гретта, это была ваша последняя просьба. Больше я не исполню ни одну, как бы вы не молили меня.
Не желая более продлять столь неприятную тему, не желая более видеть гордую осанку собеседницы, не желая более тратить время на её глупые просьбы, Густав резко развернулся и спешно покинул покои. Проводив его взглядом, Гретта облегчённо выдохнула. Как же тяжело общество этого человека. А ей придётся его терпеть, долго терпеть. И начнётся её ужасная жизнь уже сегодня после вечерней зари, после венчания, в момент, когда он войдёт в её спальню…
Гретта поёжилась от отвращения, представив, как руки Густава прикасаются к ней, и невольно поморщилась, представив, как губы его оставляют влажный след на её лице.
– Зачем вы столь упорно просили за пленников, госпожа? – недоумённо спросила Лизхен, рассеяв звуками голоса неприятные видения Гретты.
Девушка повернулась к верной служанке и тихо пояснила:
– Я же говорила тебе, что лекарь Гойербарг отправил сына к королю с воззванием о защите и справедливости. И я хочу, чтобы граф Кроненберг и Кларк дожили до его приезда, чтобы могли свидетельствовать против Густава, поведать обо всех его злодеяниях. Густав применит к ним самые жестокие пытки, и, боюсь, мужчины не выдержат их. Конечно, пятнадцати дней мало, дорога к королю Фридриху не близкая, да и как скоро он прибудет сюда, не известно. Но я буду молить Бога, чтобы король успел, чтобы ничего не задержало его в пути. Давай молиться вместе, Лизхен. Чем скорее возмездие настигнет Густава, тем скорее все станут свободны, тем скорее Регенплатц обретёт прежний покой.
Обряд венчания между Густавом фон Регентропфом и Греттой Хафф прошёл тихо скромно и быстро. Свидетелями его были лишь унылая вдова ландграфа Патриция фон Регентропф, нетерпеливо ожидающая конца графиня Маргарет Гельпфриг да невозмутимая старая графиня Бренденбруг. Никакой торжественности, никакой красоты, никакой радости. Речь священника была сухой и краткой, поздравлений не звучало, даже свечи не горели. Лишь утопающее в серых облаках вечернее солнце смотрело в окно оранжевым огненным пятном.
Гретта была спокойна и холодна. Она приказала себе стать безразличной ко всему. Показывать слёзы ни к чему, а радоваться нечему. Она упрятала все чувства на самое дно души своей, укрыла сердце толстым покрывалом сна. И теперь, словно находясь в прострации, девушка тихо и безропотно произнесла согласие на брак, позволила надеть обручальное кольцо себе на палец, оставить поцелуй на своих губах. Её красивый белый расшитый жемчугом наряд, сшитый специально для пышного свадебного праздника, в полумраке маленькой часовни стал тусклым и серым, словно покрытый пелериной тоски.
И только Густав был всем доволен. Наконец-то ему принадлежит всё, всё-всё без остатка.
После церемонии Густав взял Гретту за руку и повёл за собой. Он шёл быстро, почти бежал, он спешил, ему не терпелось поскорее уложить свою супругу в постель и вдоволь насладиться её телом, её покорностью, её унижением. Он долго желал её, долго терпеливо ждал этого момента. И вот наконец все препятствия устранены, отныне эта женщина – его собственность, его рабыня, и делать с ней он будет всё, что заблагорассудится душе его.
Открыв дверь своей спальни, Густав грубо втолкнул Гретту в комнату, скудно освещённую парой факелов да уходящим солнцем. Девушка с трудом устояла на ногах от грубого толчка. Закрыв дверь, новоявленный супруг повернулся к жене своей довольный, торжествующий, победитель. Но что такое? Почему у его жёнушки не смиренный вид, не молящий о пощаде взор, почему не боится она своего господина? Как смеет она гордо и уверенно смотреть ему в глаза? Впрочем, нет. Всё-таки чувствуется напряжение в её застывшем лице, в окаменевшей позе – значит, боится. Это хорошо.
– Ты очень красива, Гретта, в этом нежном платье… в дымке фаты… Ты красива в любом наряде, но сейчас мне нравишься особенно. Может, потому, что теперь я полноправно могу назвать тебя своей?
Густав приближался к девушке медленно, почти крадучись, говорил тихо с хрипотцой растущего желания, глаза его покрылись поволокой предвкушения удовлетворения.
– Я полюбил тебя с того момента, как увидел на портрете. Я грезил тобой. Я мечтал о тебе. Я испытывал счастье, когда держал тебя за руку. Однако ты предала меня. Ты, которая обещала стать моей, отдалась другому. Но я смогу простить тебя. Если будешь любить меня, станешь ласкова ко мне, я прощу. Ибо даже твоё предательство не вызвало в душе моей ненависти к тебе.
Гретта молчала и выжидательно наблюдала за приближающимся к ней мужчиной. Она понимала, что близости с ним ей не избежать. Она смирилась с тем, что придётся отдать своё тело. Но только тело, а не душу, не сердце, не помыслы. Густав подошёл к ней очень близко, совсем близко. Гретта даже почувствовала его горячее дыхание на своём челе. Глаза его блестели, как глаза хищника, наконец загнавшего добычу.
Густав положил руку на девичью талию и крепко прижал к себе. Невольно ахнув, Гретта отвернула лицо – она не желала видеть своего нового супруга, он ей был противен. А Густав уже прильнул губами к её шее, уже спускал с покатого плеча платье.
– Полюби меня, Гретта, полюби… – хрипло выдыхал Густав, покрывая шею и плечи девушки жаркими жадными поцелуями. – Я сделаю тебя моей королевой, моей богиней… Я осыплю тебя золотом, одену в шелка, жемчуга, алмазы, станешь есть из серебра… Только люби меня, люби…
Девушка продолжала молчать и терпеть. Не получая ответа на свои ласки, Густав прервался и поднял голову. Но на лице Гретты он увидел лишь гримасу брезгливости. И снова гнев охватил его.
– Гордая, да? Предпочитаешь быть рабыней, только бы не любить меня! Ну чем я тебе противен, чем? Чем хуже него? Разве я безобразен? Разве урод?
– Зло изуродовало тебя. А жестокость превратила в дьявола, – тихо дала ответ Гретта.
– Ах, в дьявола! – прорычал Густав. – Ну что ж, пусть будет так. Я прикую тебя к моей кровати и стану пользовать, как дворовую девку! Не желаешь любить меня по-хорошему, так будет по-плохому!
Густав резко развернул девушку и грубо толкнул её к кровати. На этот раз Гретта не устояла, споткнулась о длинный подол платья и упала на пол. Фата слетела с её головы, в запястье почувствовалась боль, слёзы просились наружу, но Гретта приказала им оставаться внутри глаз, не предавать её.
Ветер с шумом распахнул чуть приоткрытые ставни окна. Густав повернулся на шум. Опять непогода, опять тучи и холодная морось, побледневшие солнечные лучи терялись в серой мгле. Парень недовольно поморщился – утром слугу, забывшего запереть окно, ждёт наказание. Закрыв ставни, Густав вновь повернулся к Гретте для продолжения разговора. За это время девушка уже поднялась на ноги, вернула себе гордую осанку и холодный взгляд. Казалось, ничего её не сломит, ни уговоры, ни угрозы. Но хватит слов, они лишь впустую тратят время. Нужно просто взять её, показать, что за жизнь она себе выбрала своим глупым упрямством, и возможно, завтра она станет более любезна и покладиста.
Густав несколько раз шагнул, но вдруг остановился, замер, в расширенных глазах его мгновенно вспыхнул ужас. Прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки из ниоткуда возник образ… нет, выросла фигура Берхарда. В той же одежде, в какой отправляли его в мир иной, лицо бледное, тяжёлый взгляд чёрных глаз излучал холод. Призрак был тих и недвижен, но он был. Густав его отлично видел, ощущал ледяное дуновение потустороннего мира и теперь от страха медленно пятился назад.
Гретта не понимала, что случилось с Густавом, что могло напугать его столь неожиданно. Молодой человек смотрел в её сторону, но не на неё саму, а куда-то рядом. Девушка быстро огляделась, однако ничего страшного возле себя не обнаружила. Она не видела Берхарда, присутствия в комнате духа его не чувствовала и потому недоумевала.
А дух Берхарда не исчезал. Неподвижный он продолжал стоять перед Густавом и страшить его своим существованием.
– Тебя нет, – нервно выдохнул Густав, не в силах оторвать взор от видения. – Тебя нет…
Густав даже отмахнулся, пытаясь рассеять призрак, но образ Берхарда всё равно оставался. Он не шевелился, не менялся, его чёткий силуэт в туман не превращался.
– Ты не существуешь, – продолжал убеждать Густав скорее себя, чем видение. – Ты умер. Умер! Тебя нет! Сгинь!
Теперь Гретта поняла, кого именно видел Густав – своего брата Берхарда. Она стала вглядываться в то место, куда был направлен испуганный взгляд молодого человека, да только к своему огорчению ничего не могла рассмотреть. Ей оставалось лишь с трепетом наблюдать за страхом её новоявленного супруга.
Осознав, что призрак не предпринимает никаких действий, что он не движется и молчит, Густав немного успокоился и даже решился на попытку обойти видение. Осторожно, не спуская глаз с Берхарда, он отшагнул в сторону, потом ещё раз…
И тут Берхард повернул голову, острым взглядом пронзив беглеца. У Густава перехватило дыхание, кровь, казалось, застыла в жилах, и ужас больше предыдущего сковал его тело. Ещё через мгновение Берхард вытянул вперёд руку и жестом поманил к себе. И нервы Густава сдали, разум не выдержал такого напряжения, душу охватила паника. Дыхание превратилось в череду нервных хриплых стонов, и уже знакомая дрожь сменила оцепенение. Бежать, нужно бежать! Чтобы не видеть больше это лицо, этот образ! Спасительная дверь совсем рядом, всего несколько шагов. Тело ещё подчинялось разуму. Густав заставил его развернуться и на слабеющих с каждым шагом ногах выбежал из спальни. Спотыкаясь и опираясь на стену, с разметавшимися уставшими мыслями ему удалось добраться по коридору до поворота. И только здесь силы покинули его, сознание погрузилось во мрак, а тело охватили судороги.
Гретта встрепенулась и бросилась к выходу. Но вовсе не для того, чтобы последовать за сбежавшим Густавом. Плотно закрыв дверь, девушка повернулась и оглядела спальню. Сумерки сгустились, солнце настырно падало за горизонт. В комнате кроме Гретты никого больше не было, и всё-таки она знала, что не одна здесь. Сердце участило ритм, но не от чувства страха, скорее, то было чувство ожидания, предчувствия чего-то чудесного. Девушка сделала несколько неуверенных шагов. Где-то здесь присутствовал Берхард. Вернее, его дух, но это неважно. Главное, что он где-то здесь, совсем недалеко от неё. Её возлюбленный, самый дорогой её сердцу мужчина, по которому она тосковала, которого она жаждала снова увидеть, ощутить, которого она готова была принять любым, абсолютно любым, даже в образе призрака из мира мёртвых. Вот только где он? Как увидеть его?
– Берхард, милый мой, – мягко позвала Гретта. – Я знаю, что здесь ты… Покажись… Позволь увидеть тебя, как позволил ты это Густаву.
Однако на призыв ответила лишь безмолвная тишина. Гретта прошла к тому месту, куда всматривался Густав, протянула руку, но ничего не почувствовала. Здесь ли ещё Берхард? Здесь, непременно здесь. Если не в этом месте, так в другом.
– Берхард… Молю, не отринь мою просьбу, явись мне, любимый. Не испугаюсь я образа твоего. Ибо жив ты всегда в сердце моём. Покажись. Мне так плохо без тебя, так одиноко… Дай мне понять, что ты рядом, со мной… Дай хотя бы знак, что слышишь меня.
Внезапный глухой стук в стекло заставил Гретту вздрогнуть и устремить тревожный взор на окно. Но это всего лишь тяжёлые капли дождя.
– Нет, я не испугаюсь тебя, – продолжала говорить Гретта. – Мне безразлично, как выглядишь ты теперь. Я не перестану любить тебя. Как бы ни сложилась жизнь моя, ты останешься единственным мужчиной для меня и единственным моим супругом. Смотри, я не снимаю твоего обручального кольца. Лишь переодела его на левую руку, как… как вдова. Слава Богу, Густав ещё не обратил на него внимания.
Вспомнив о Густаве, Гретта посмотрела на правую руку. На безымянном пальце блестело массивное золотое обручальное кольцо, надетое новым супругом. Супругом, которого Гретта не желала, которого ненавидела.
– Этот брак недействителен. Он состоялся по шантажу и принуждению. На нём нет Божьего благословения! – Гретта сняла с пальца обручальное кольцо и безжалостно выкинула его. – Благодарю тебя, Берхард, что защитил меня от Густава, что не допустил насилия. Клянусь, я никогда не стану его женщиной ни душой, ни телом. Я только твоя, любимый мой, твоя навеки. Покажи мне облик твой нынешний, я приму тебя любым. Отзовись на зов мой, Берхард…
Послушав тишину, Гретта печально понурила голову. Не откликался Берхард, не хотел показываться, не соглашался утешить ноющее сердце. Девушка устало опустилась на кровать. Все её мольбы растворялись в пустоте комнаты, рассеивались в безразличии каменных стен. Надежда вновь увидеть любимого угасла, и душу охватила безудержная тоска. Гретта провела пальцами по шее и, подцепив золотую цепочку, извлекла из-под ворота платья крупную жемчужину в виде капли – амулет, который завещал ей Берхард. Девушка часто смотрела на кулон и, зажав его в ладони, вспоминала своего любимого мужчину, его красивые ястребиные глаза, ясные и ласковые, его добрую улыбку, нежные руки, горячие губы… Картины памяти ещё не потеряли ярких красок, ещё не покрылись пылью времени, звуки голосов ещё не стихли, и чувства не угасали. Гретта и не допустит этого. Ведь память – это единственная связь, оставшаяся между ней и Берхардом, единственное место, где они по-прежнему могли быть вместе.
Гретта тяжело вздохнула. Если бы память сохраняла только приятные сердцу сюжеты. Однако она зачем-то оставляет и страшные эпизоды жизни. Девушка гнала от себя эти воспоминания, но они помимо воли проникали в разум её. Никогда они не позволят забыть ей покрытое саваном смерти лицо возлюбленного, последнее тихое «Прости». Никогда ей не удастся унять в сердце чувство горя и безысходности от того, что всё осталось в прошлом: радость, любовь, надежда на счастье, на вечное счастье вдвоём с милым Берхардом. Никогда ей больше не испытать его ласк, не услышать его голос, не посмотреть в его глаза. Как ужасно. Как это ужасно. Как страшно осознавать, что всё кончено. Несчастная девушка больше не могла сдерживать слёзы. Уткнув лицо в ладони, она дала рыданиям волю.
Капли дождя вновь ударили в стекло. Гретта подняла голову на звук. И вдруг память отчётливо нарисовала образ Берхарда в яркой вспышке молнии и напомнила крики обезумевшей старой женщины: «Стань частью стихии! Наполнись влагой сей, прими её за тело своё». Это было на самом деле, она помнит. Та женщина… Должно быть, она была колдуньей, она сумела удержать на земле душу Берхарда. А значит, ничего не кончено. «Стань частью стихии!» Они ещё могут быть вместе!
Гретта подбежала к окну и распахнула его.
– Ты стал дождём, Берхард! Вот каков твой новый облик.
Гретта протянула руку под крупные капли небесной влаги. И будто в ответ ей, прохладный ветер мягко прикоснулся к локонам её волос, и три капельки остались на её лице: две на щеке и одна на губах.
– Мне всё равно, каким ты стал, Берхард, – сквозь слёзы улыбнулась Гретта. – Главное, что ты остался со мной.
Рассвет едва показался за горизонтом, как дверь распахнулась, и в спальню влетела разгневанная Патриция Регентропф. Пламя горящего факела в её руке отбрасывало красный свет на искажённое злостью лицо женщины; волосы растрёпаны, из одежды одна камиза. Патриция кинулась к кровати и грубыми толчками разбудила спящую безмятежным сном Гретту.
– Проснись! Вставай, негодная!
Резко вырванная из мира сна, Гретта проснулась, открыла глаза, но ничего не могла понять.
– Ландграфиня? – удивилась она, сев на кровати.
Гнев на лице разбудившей её женщины вызвал у Гретты недоумение и в то же время наполнил душу тревогой.
– Что случилось, ландграфиня? – пролепетала девушка.
– Будто не знаешь ты! – рявкнула Патриция. – Будто не знаешь, что муж твой едва не скончался этой ночью в ужасных муках!
– Не понимаю…
– Всё прекрасно понимаешь! И теперь мне объяснишь, что сделала ты с Густавом?!
– Я ничего не делала…
– Ты знаешь, что он болен и довела его до приступа! – сверкая глазами, продолжала наседать Патриция. – И вместо того, чтоб позвать помощь, бросила его беззащитного в холодном коридоре! Признавайся, что сказала ему? Что сделала?
– Боже мой… Я ничего не знаю… – Гретта отодвинулась от разъярённой обвинительницы и сжалась в комок от страха. – Густав сам выбежал из комнаты и больше не возвращался.
– Выбежал? – громко рычала Патриция. – И кто же его прогнал отсюда? Кто же смог сделать это кроме тебя? Ведь вы были одни в спальне. Что ты натворила, ведьма?!
– Не кричите на меня! На мне нет никакой вины! – оскорбленная несправедливыми обвинениями гордость заставила Гретту поднять голову и начать защищаться. – Я не знала о болезни Густава, так как никто из его семьи не соизволил сообщить мне об этом до свадьбы. Я не знала о приступе, так как не при мне он случился. А если вы умерите свой гнев и соблаговолите выслушать меня, я расскажу, что произошло здесь вчера.
– Что ж, выслушаю, – сделала одолжение Патриция. – Но не вздумай меня обманывать!
– Я и не собираюсь. Вчера в этой комнате Густав увидел призрак и испугался его. В ужасе он бросился вон, а я за ним не последовала.
Патриция удивлённо вскинула брови. Она не поверила Гретте.
– Призрак? Какой призрак? Ты за дуру меня принимаешь?
– Я говорю правду! Густаву явился образ Берхарда.
Но у Патриции подобное утверждение вызвало лишь презрительный смех.
– Понимаю, звучит странно, и всё же это правда. Спросите у Густава, если не верите мне.
– Густав ничего не говорит. Упрямо хранит молчание, – сказала Патриция. – Должно быть, тебя выгораживает. Ведь я просила его не брать тебя в жёны. Как чувствовала, что от тебя будет одно только горе. Но Густав поступил по-своему. И вот чего добился. Девушка, к ногам которой он положил всё своё королевство, которой он простил предательство, пытается выставить его безумцем! А я ещё жалела тебя, сочувствовала судьбе твоей. На что ты надеешься? На что рассчитываешь? Желаешь смерти ему?
– Разве есть мне смысл оправдываться, если вы не верите?
– Лишь теперь я поняла сущность твою. Ты не такая простушка, как хочешь казаться. – Патриция сузила глаза от ненависти, голос её хрипел от злости. – Ты коварна, хитра и очень расчётлива. Трон Регенплатца – такой подарок судьбы нельзя упустить. Ты соблазнила Берхарда ради этой цели, но просчиталась. За непослушание Генрих отказал старшему сыну в праве на трон. Тогда ты вернулась к Густаву, приворожила его, заставила убить брата и взять тебя в жёны. А теперь ты корчишь из себя невинную мученицу, чтобы вызвать жалость в народе, чтобы тебя любили и почитали, а Густава тихо ненавидели.
Гретта смотрела на женщину с плохо скрываемым страхом. Она нервничала, ей казалось, что ещё немного, и Патриция ткнёт в неё горящим факелом.
– Да вы не менее безумны, чем ваш сын, – вырвались у Гретты эмоции.
– Как ты смеешь, мерзавка! – выкрикнула Патриция, вконец потеряв контроль над собой.
С каким бы удовольствием она надавала бы этой молодой нахалке пощёчин, да та сидела слишком далеко. С досады и ненависти Патриция рычала и бросала ругательства.
– Стража! – наконец выкрикнула она.
В покои немедленно вошли двое солдат.
– Уведите эту… Уведите в её покои, – распорядилась ландграфиня. – И передайте, чтобы следили за ней и никуда не выпускали.
Отдав приказания, Патриция ещё раз пронзила Гретту уничтожающим взглядом и быстро покинула комнату. Какова мерзавка! Густав прав, она не заслуживала ни жалости, ни уважения. С ней нужно обращаться лишь как с грязной чернью. И всё-таки Густав за что-то её любил, зачем-то узаконил отношения с ней. Ведьма! Она, несомненно, приворожила его.
Патриция зашла к себе в комнату, оделась, привела в порядок волосы, а после прошла в покои сына. Покои, которые ещё два дня назад принадлежали Генриху фон Регентропфу, её мужу. Густав лежал на кровати, прикрытый тонким одеялом. Лицо его было бледно, пустой взгляд синих глаз устремлён в потолок; юноша не двигался, и, казалось, окружающий мир совершенно не интересовал его. В стороне на стуле сидел лекарь Питер Гойербарг. Завидев вошедшую ландграфиню, мужчина поднялся и склонился в вежливом поклоне. Патриция озабоченно посмотрела на больного сына и обратилась к лекарю:
– Каково состояние Густава?
– Кризис прошёл, – спокойно ответил Питер. – Более никаких причин для беспокойства нет.
– У него странный вид.
– Я дал ландграфу успокоительный настой. Сейчас ему нужен сон и отдых.
Патриция согласно покивала головой. Вздохнув, она отошла к окну и присела в кресло.
– Вы сами как чувствуете себя, гер Гойербарг? – поинтересовалась Патриция.
– Благодарю, ландграфиня, я успел отдохнуть и скинуть с себя напряжение того дня. А вот вас снова одолевают тревоги.
– Как же не тревожиться, когда сын мой любимый болен?
– Конечно, – согласился Питер. – Однако за заботами не забывайте и о своём здоровье. Я принёс вам травяной чай, который хорошо успокаивает…
– Спасибо, добрый вы мой человек, – улыбнулась Патриция. – Вы настоящий ангел-хранитель наших тел, гер Питер.
– Если б я был таковым, – печально вздохнул лекарь, – вы не носили бы сейчас траурный наряд.
– Вы сделали всё возможное.
– Мне не следовало оставлять ландграфа одного.
– Даже если и были ошибки, гер Питер, их уже не исправить. Так давайте теперь наши заботы посвятим живым.
Патриция вновь перевела взор на сына своего. Густав уснул. Дыхание его стало тихим и ровным.
– Гер Питер, – обратилась она. – Когда Густав пришёл в себя, он не рассказывал вам, от чего у него случился приступ?
– Нет, ландграфиня, – ответил лекарь. – Да я его и не спрашивал. Лишнее волнение сейчас ему принесёт лишь вред. Пусть ландграф поспит, после спросите его сами. А сейчас я всё-таки настаиваю, чтобы вы отдохнули. Позавтракайте, прогуляйтесь по свежему воздуху, потом выпейте мой чай и прилягте. Всё страшное уже позади. А я пока побуду при больном. Просто для того, чтобы убедиться, что хворь отступила окончательно.
Патриция согласилась. После бессонной ночи, после скандала с Греттой она действительно чувствовала себя усталой. Завтрак Патриция приказала принести в её покои и попросила служанку никого не впускать. Ей хотелось побыть одной. Разум её тревожили мысли о сыне. Что могло случиться прошедшим вечером? Почему вспыхнул новый приступ болезни? И почему Густав отказывается что-либо объяснить?
Мерзавка Гретта! Изображает из себя тихоню! Безусловно, она во всём виновата. Напугать Густава она, конечно же, ничем не могла, но вот довести его до нервного срыва, наверняка, сумела. И надо же такое придумать – призрак Берхарда! Да в этом замке никогда не бродили призраки, хотя за прошедшие века трагедий здесь происходило не мало.
Однако сердце женщины всё равно защемило – а вдруг это правда? Неуспокоенная душа Берхарда осталась на земле, чтобы отомстить, чтобы забрать с собой душу своего обидчика.
– Нет-нет! – тут же оборвала мысли Патриция. – Такого не может быть. Это всё злые фантазии Гретты! Она хочет, чтобы мы испугались, чтобы нас мучила совесть. Да только у неё ничего не выйдет, ибо наша совесть чиста. Я и Густав всего лишь добивались справедливости.
И всё же тяжесть на сердце осталась. Сегодня третий день, как скончался Берхард. А вдруг этот день станет последним для Густава?
Перед обедом Патриция снова заглянула к сыну. Густав уже проснулся, просто лежал на кровати и бездумно смотрел в окно. Патриция подошла к нему, с материнской нежностью погладила по голове.
– Как ты себя чувствуешь, сынок? – с заботой поинтересовалась она.
