Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
Сердце сжалось от таких мыслей. Может, в нём и не пылала жаркая любовь к Патриции, но потеря этой женщины, несомненно, принесла бы ему страдания и боль. Генрих направился прочь, вступил на лестницу… Однако горестные мысли были слишком тяжелы и затрудняли ход. Генрих опустился на ступеньку и уронил голову в ладони.
Из-за двери доносилось тревожное жужжание голосов, редкие выкрики Гойербарга, торопливые шаги по комнате. Но вдруг среди этого шума стали выделяться резкие высокие нотки, будто кто-то громко всхлипывал. Генрих замер и прислушался. Вот эти нотки повторились, ещё. Стали чаще и громче. И наконец они слились в громкий плач младенца! Не веря своим ушам, Генрих вскочил, подбежал к двери и приложил к ней ухо. Точно, это был голос младенца, его ребёнка! Значит, он жив. Гойербаргу удалось вернуть его к жизни. Воистину он великий мастер врачевания! Генрих был счастлив. С радостной улыбкой он слушал набирающий громкость плач новорожденного, словно самую красивую в мире музыку.
Но вот послышались приближающиеся к двери шаги, и Генрих быстро отошёл. Из покоев вышел лекарь Гойербарг. Он выглядел усталым; узкое лицо, казалось, ещё больше вытянулось, взгляд потускнел, спина сгорблена, на лбу проступили капельки пота.
– Теперь вы можете войти, ландграф, – бесцветным голосом пригласил лекарь.
Генрих неуверенно заглянул в спальню своей жены и осмотрелся. Служанки ещё суетились, прибираясь в комнате, но в целом чистота уже была восстановлена. На кровати, укрытая одеялом, лежала Патриция. Бледное лицо её спокойно, глаза закрыты. Рядом с кроватью стояла счастливая Магда Бренденбруг и держала на руках своего новорожденного внука. Малыш громко плакал, махал ручками, и Магда тихим ласковым голосом пыталась его успокоить, заботливо укутывая его в мягкое одеяльце. А заметив вошедшего Генриха, графиня Бренденбруг гордо выпрямила спину и с достоинством произнесла:
– Ваша жена подарила вам сына, ландграф. Я поздравляю вас с наследником.
Сын! Генрих и так был счастлив, но это известие сумело увеличить его радость в разы. Он приблизился к Магде и взглянул на младенца.
– Ну, здравствуй, сынок, – ласково произнёс папа.
В ответ малыш лишь ещё громче закричал.
– Он мил, не правда ли? – проговорила Магда.
– Он великолепен, – умилённо улыбаясь, согласился Генрих. – Дайте-ка мне его.
Магда Бренденбруг без возражений передала младенца в руки отца.
– И что ж ты так кричишь? – вновь заговорил Генрих с сыночком. – Боишься мира, в который пришёл? Он, конечно, коварен, но с папой тебе совсем нечего бояться. Не надо плакать.
Да только малыш не понимал слов отца, он понимал лишь свои чувства и ощущения, а потому и не прекращал громкий плач.
– Смотрите, какой красивый снегопад на улице! – вдруг обратила внимание одна из служанок.
Все тут же посмотрели на окна. С неба действительно сыпал мягкий и пушистый снег. Крупные снежинки плавно танцевали на ветру, поблёскивая в лучах солнца.
– Обычно когда рождаются Регентропфы идёт дождь, – заметил Генрих. – Говорили даже, что в былые времена по этому дождю предсказывали судьбу родившегося. А сейчас вдруг падает снег.
– Возможно, ваш сын станет необыкновенным человеком, – предположила Магда.
– Возможно. Или его ждёт необычная судьба. Я назову малыша Густав. Так звали первого Регентропфа, родоначальника нашей фамилии. Пусть и этот Густав фон Регентропф откроет новую дорогу для наших потомков.
– А как Патриция? – поинтересовался Генрих у графини.
– С ней всё хорошо. Она сейчас спит.
– Так крепко, что не слышит сына?
– Я дал ей сильное снотворное, – пояснил стоявший в стороне лекарь Гойербарг. – Ваша супруга потеряла много сил, перенесла много боли и очень устала. Несколько дней ей придётся провести в постели.
– Но угрозы для её жизни нет?
– Нет. Хотя мучения её в последние месяцы, а особенно часы, были велики. Даже и не знаю, как ей удалось найти в себе столько сил, чтоб пережить их.
– Да, Патриция настоящая героиня, – согласился Генрих.
– Просто она очень любит вас, ландграф, – проговорила Магда Бренденбруг. – Даже больше жизни. И родив вам сына, она ещё раз доказала силу любви своей.
Генрих отдал младенца Магде и подошёл к кровати, где спала Патриция. Да, наверное, Магда была права, а значит, Генрих недооценивал свою супругу. Всматриваясь в её бледное лицо, он вспомнил многие обиды, которые нанёс ей, равнодушие, измену, и сейчас ему было стыдно перед Патрицией за такое отношение к ней. Но больше этого не повторится. Он же пообещал Богу, что больше не причинит жене боль, и обещание это сдержит обязательно.
– Патриция скоро поправится? – спросил Генрих у лекаря.
– При хорошем уходе, думаю, ландграфиня быстро вернёт себе силы. Вот только детей она вам больше не сможет подарить.
– Почему?
– Рождение сына забрало у неё все силы, и их не осталось для других детей. Для иных женщин это, возможно, плохой диагноз, но для ландграфини, которой роды приносят такие страдания, это большое облегчение.
– Да, наверное, вы правы. А как мой сын? Здоров?
– Я, конечно, ещё осмотрю его, но уверен, что серьёзных проблем у его здоровья нет.
– Почему же он не сразу заплакал?
Питер Гойербарг лишь пожал плечами. Он не любил вдаваться в подробности неприятных моментов его деятельности.
– Приход мальчика в эту жизнь оказался труден, – уклончиво ответил лекарь. – Но я помог ему, и теперь всё будет хорошо.
Генрих приблизился к Гойербаргу и положил руку ему на плечо.
– Спасибо вам, гер Питер, – с порывом благодарил Генрих. – Вы спасли жизнь моему сыну, вы помогли Патриции. Я преклоняюсь перед вашим мастерством врачевания, и, поверьте, моя благодарность за ваш труд безгранична. Просите у меня какой угодно награды, любое ваше желание будет исполнено.
Но лекарь Гойербарг не был корыстным человеком. Он лечил больных ради их здоровья, он занимался врачеванием, чтобы облегчать страдание людей.
– Ваша благодарность и доверие, ландграф, для меня уже большая награда, – с поклоном проговорил он.
– Нет-нет, – тут же осёк его Генрих, – прошу вас не скромничать, гер Питер, и обязательно потребовать вознаграждения. Я знаю, у вас тоже растёт сын Урих, может что-нибудь я для него смогу сделать?
– Поверьте, ландграф, у меня есть всё. Единственное, чего я желаю сейчас, так это удалиться в свою комнату и отдохнуть.
– Хорошо. Я не буду настаивать. И вы действительно нуждаетесь в отдыхе. Но прошу помнить, что сегодняшний труд ваш остался не оплачен по достоинству, и как только вам что-либо понадобится, смело это спрашивайте с меня. Вы знаете, я своих обещаний на ветер не бросаю.
– Спасибо, ландграф, – снова поклонился Гойербарг. – Я буду помнить о вашем обещании.
Генрих повернулся к служанкам и распорядился:
– Приготовьте для лекаря ванну и свежее бельё.
Несколько девушек поспешили исполнить приказание господина и выбежали из комнаты.
– Идите отдыхать, мой друг, – вновь обратился Генрих к Гойербаргу, провожая его до двери.
– Вам тоже надо отдохнуть, ландграф. Вы много нервничали, переживали, дайте теперь успокоиться вашему сердцу.
Но Генрих в ответ послал озабоченный взгляд на всё ещё беспокойно плачущего младенца на руках своей бабушки.
– Не волнуйтесь, – сказал на это лекарь. – Здесь останутся графиня Бренденбруг, служанки. Я им дал указания, они всё сделают, как надо. А когда ландграфиня проснётся, они нас позовут.
– Непременно позовём, – заверила графиня Бренденбруг.
Генрих согласно покивал головой и вышел вместе с лекарем Гойербаргом из покоев супруги.
Патриция тоскливо смотрела в окно на серый февральский пейзаж. Снег местами растаял, оставив после себя мутные лужи и чёрную грязь на дороге. Сквозь тяжёлые тучи, залепившие небо, с трудом пробивалось бледное солнце. В углу комнаты сидела Ханна и, вышивая платок для молодой графини, напевала печальную песню о двух расставшихся влюблённых. Тоскливо, серо и скучно.
Дверь в покои отворилась и вошла Магда Бренденбруг.
– Я не потревожу тебя, Патриция? – спросила она.
– Ну, что вы, мама, – повернувшись, улыбнулась любящая дочь. – Я даже рада, что вы пришли, а то мне совсем грустно.
Подтвердив своё настроение печальным вздохом, Патриция отошла от окна и присела к столику, на котором стояла корзиночка с рукоделием Ханны. Магда придвинула стул и села недалеко от дочери. А Ханна, не прерывая своего занятия, допела песню и, чуть передохнув, затянула новую, с не менее печальным сюжетом.
– Всё скучаешь по Генриху? – поинтересовалась Магда у дочери.
– Да, – тяжко вздохнула Патриция. – Уже месяц, как он уехал в Регенсбург. И ни весточки от него. А ведь он обещал не задерживаться.
– Видимо, король Фридрих его отпускать не желает. Ты же знаешь, как он ценит Генриха, прислушивается к советам его.
– Он прислушивается к звону его монет, а не к советам.
– Неужели считаешь, что ландграфа Регентропфа больше не за что ценить?
– В наше время размер уважения определяется количеством золота.
Магда Бренденбруг лишь раздражённо махнула рукой на это замечание. Она знала, что Патриция недолюбливала короля, а значит, и обсуждать его с ней бесполезно.
– Ты бы лучше заняла себя каким-нибудь делом, отвлеклась бы от серых мыслей, – посоветовала Магда. – Где малыш Густав?
– В детской с Маргарет. Астрид недавно уложила детей спать.
– Ты с Генрихом ещё не говорила о Густаве? О том, что именно он и есть настоящий законный наследник?
– Нет ещё. Сейчас в семье моей такая идиллия, что я боюсь её нарушить. Надеюсь, Генрих и сам всё прекрасно понимает.
– Надеюсь. Но он слишком упрямый.
– Это точно, – согласилась Патриция. – Только я ему напомню, что он обещал больше не причинять мне боли. А разве не боль для меня, если мой муж поставит сына любовницы выше сына родного?
– Передумает он или нет, от Берхарда всё равно надо избавиться. Тогда у Генриха не будет выбора, а у Густава соперника.
– Да, надо избавиться, и чем скорее, тем лучше. Я не хочу становиться матерью этому ребёнку. Не для того я так мучилась и страдала.
– Бедная моя дочь, – с горестным вздохом посочувствовала Магда. – Ты столько перенесла, столько вытерпела ради рождения Густава! Нет, не позволю я, чтобы его место занял какой-то бастард. Твои боли ещё продолжаются?
– Да, но они слабее с каждым днём. Гойербарг потрясающий лекарь. Жаль, что он уехал из замка.
– Ты уже поправилась, встала на ноги. За тобой не нужен постоянный уход. Другие же больные нуждаются во внимании. К тому же ты сама признала, что твой недуг ослабевает. А лекарство Хельги ты всё ещё принимаешь?
– Оно, увы, закончилось, – с досадой вздохнула Патриция. – Мне великолепно помогло это снадобье. И сейчас его даже не хватает.
– Но я не думаю, что снадобья лекаря Гойербарга хуже, – возразила Магда. – Он поистине великий мастер своего дела.
– Конечно, мастер. Я и не спорю. И всё же лекарства, настолько быстро пресекающего сильнейшую боль, у него нет.
– Кстати, – заметила Патриция. – Прошло уже почти два месяца, как родился Густав, а Хельга всё ещё не пришла за оплатой своих трудов. Как думаете, она передумала или забыла?
– Сомневаюсь, что она не возьмёт с тебя платы, – покачав головой, ответила графиня Бренденбруг. – Со всех брала. Думаю, Хельга просто ждёт твоего выздоровления.
– Честно говоря, я её боюсь. Вдруг она задумала что-то нехорошее?
– Не надо настраивать себя на это. Хоть Хельга и ведьма, но она помогла тебе. Ты родила сына, здорового, крепкого, твоё здоровье тоже восстанавливается. Если бы она желала тебе зла…
– И всё же душа моя не на месте.
В этот момент раздался стук в дверь. По разрешению ландграфини Регентропф в комнату вошёл слуга и, поклонившись, сообщил:
– Извините, ваше сиятельство, там пришла какая-то женщина и хочет увидеться с вами.
– У меня сейчас нет никакого желания с кем-либо встречаться, – устало выдохнула Патриция.
– Я ей сказал, что вы нездоровы, но она настаивает. Говорит, что у неё важный разговор к вам.
– Ханна, сходи, посмотри, кто эта женщина, и с чем она пришла, – распорядилась Патриция.
Девушка послушно отложила рукоделие и вместе со слугой покинула комнату.
– Быть может, это как раз Хельга пришла? – предположила Магда.
Патриция даже с места вскочила от таких догадок. Её сердце учащённо забилось, а в душе проснулся суеверный страх.
– Нет, не думаю, – встревоженным голосом ответила она, отойдя к окну. – Скорее это какая-нибудь крестьянка с прошением.
Вернулась Ханна и тихо оповестила:
– Госпожа, к вам пришла Хельга.
Патриция так и ахнула.
– Вот, вспомни о дьяволе, так он тут же и явится.
– Её нужно принять, – сказала графиня Бренденбруг.
– Да, – согласилась побледневшая Патриция. – Пригласи её, Ханна.
Но служанке не пришлось утруждаться. Хельга уже стояла за дверью и, услыхав, что её готовы видеть, вошла в комнату. Осанка её была гордой, взгляд чёрных глаз уверенный.
– Ну, здравствуй, Патриция, – улыбнулась Хельга хозяйке дома.
Патриции показалась, что за улыбкой гостьи скрывается коварство. Затаив дыхание, молодая женщина напряжённо наблюдала за приближающейся к ней чёрной колдуньей.
– Вот пришла поздравить тебя с рождением сына, – продолжала говорить Хельга, – а также справиться о твоём здоровье.
– Я вполне хорошо чувствую себя, – проговорила Патриция.
Ей всё больше не нравился хитрый взгляд ведьмы и её леденящая душу улыбка. Патриция занервничала, тревожные предчувствия сковывали её сердце. Видя подобное состояние дочери, Магда Бренденбруг поспешила к ней и обняла за плечи, пытаясь укрыть от напасти. Поддержка родного человека немного успокоила Патрицию.
– Помогло ли тебе снадобье моё? – вновь поинтересовалась Хельга.
– Да. Спасибо.
– А доволен ли твой муж сыном?
– Он очень рад.
– Значит, мечта твоя сбылась. И сына родила, и сама выжила. У нас всё получилось.
– Ты пришла за платой? – твёрдым голосом спросила Магда.
– Да. Настало время оплатить мою работу.
– Сколько золота ты хочешь?
– Золота я не возьму. И драгоценностей мне тоже не надо.
– Чего же ты тогда хочешь от меня? – Патриция была не на шутку напугана словами ведьмы.
– Я вижу, что ты всё ещё боишься меня, – усмехнулась Хельга. – Но сегодня ты поступаешь правильно. Сегодня меня надо бояться.
Она воткнула пристальный взгляд в Ханну и приказала:
– Выйди вон!
Служанка была напугана не менее своей госпожи. Она очень хотела уйти, но, привыкшая получать указания лишь от хозяйки, девушка не посмела подчиниться приказу гостьи. Ханна обратила вопросительный взор на ландграфиню фон Регентропф.
– Оставь нас, Ханна, – попросила Патриция.
Спешно откланявшись, девушка почти сбежала из комнаты. Она была рада, что её освободили от общения с ведьмой. Тем более, сразу видно, что та пришла не с добром. Как только за Ханной закрылась дверь, Хельга приблизилась к Патриции и заглянула ей в глаза.
– Ты родила мужу сына, а Регенплатцу законного наследника, но я знаю, что ты по-прежнему неспокойна. И знаю почему. Ты всё ещё боишься, что не сможешь обрести любовь Генриха, а твой сын так и останется для него вторым. И причина этих тревог – Берхард. Маленький мальчик, которого Эльза Штаузенг посмела родить Генриху раньше тебя.
Бедная Патриция крепко сжала руку матери и почти вжалась в её плечо. Ей было страшно. Она пыталась отвести взгляд от ведьмы, но та словно приковала его к себе, словно вошла в него и теперь легко читала все тайные помыслы.
– Как смеешь ты наговаривать на женщину, которая даже в мыслях никому не пожелала зла? – воскликнула графиня Бренденбруг, стараясь защитить свою дочь.
– Даже в мыслях? – вспыхнула Хельга, вонзив свои чёрные глаза в Магду. – Да у вас обеих мысли чернее, чем крылья демона! Не вы ли от «доброты сердечной» велели загубить Эльзу? Не вы ли сокрушались, что её сын всё-таки появился на свет живым и здоровым? Не вы ли теперь замышляете любой ценой убрать его с дороги Густава?!
Патриция от ужаса не могла ни говорить, ни шевелиться. Даже дыхание её замерло. Магда внешне старалась сохранять спокойствие, хотя душа её металась, и сердце отбивало ритм тревоги. Обе женщины понимали, что имеют дело с ведьмой, которая знает всё и про всех, и перечить ей бесполезно и даже опасно. А Хельга продолжала:
– Эльза знала имена своих убийц, но она простила вас. Она не выдала вас Генриху и даже просила его пощадить виновных в её смерти, если он когда-либо о них узнает. Вы причинили ей зло, а Эльза злом вам не отплатила. Так сделайте же и вы для неё добро, отставьте её сына в покое! Берхард для вас так же безобиден, как и Эльза.
– Это и есть твоя цена? – поинтересовалась Магда. – Хорошо, мы не тронем Берхарда. Но и любить его не сможем. И если Генрих приведёт его сюда, в замок…
– Генрих обязательно приведёт его в замок, – заверила Хельга. – Его «добрая» жена дала ему обещание заменить Берхарду мать, и он ей верит. Вот только я не верю вам, ибо знаю вашу истинную сущность! Ваши обещания и даже клятвы не стоят ни гроша!
Хельга ещё раз обожгла взглядом женщин и отошла от них на середину комнаты.
– Вот моя цена, – произнесла она, медленно поворачиваясь к собеседницам. – Генрих никому не отдаст Берхарда, а потому привезёт его под крыши Регентропфа, и тебе, Патриция, придётся его воспитать. А чтобы у тебя и Магды не было соблазна сократить мальчику жизнь, я наложу на вас заклятье. Если Берхард хоть немного пострадает от ваших действий или даже замыслов, то нанесённая ему боль, вдвойне отзовётся в Густаве. Берхард только ушибётся, а у Густава уже пойдёт кровь. Чем больше рана у Берхарда, тем больше боли у Густава…
– Ты не посмеешь! – вскричала Патриция, задыхаясь от ужаса и отчаянья.
– Посмею! – воскликнула разгневанная Хельга. – Всё будет так, как я сказала! И более того, если вы всё-таки погубите Берхарда, то Густаву не прожить и трёх дней после его похорон!
Патриция рванулась из рук матери к предвестнице несчастья. Эти страшные заклинания вывели её из оцепенения и толкали на защиту сына. Однако разум осознавал бессмысленность борьбы обыкновенной женщины с чёрной ведьмой, и страх навлечь ещё большие неприятности, всё же заставил остаться на месте. Слёзы бессилия хлынули из глаз бедной Патриции.
– Зачем тебе это нужно? – простонала она. – Разве есть какая моя вина перед тобой? Так загуби мою душу, но не губи душу невинного младенца. Сними своё заклятье, Хельга!
– Нет. Не сниму, – твёрдо ответила Хельга. – Жизнь Берхарда мне слишком дорога.
– Но почему? – упавшим голосом спросила Магда; самообладание тоже быстро покидало её. – Кто такой тебе этот мальчик, что ты встала на его защиту?
Хельга обвела гордым взглядом обречённых на несчастье женщин и, выдержав паузу своего торжества, спокойно произнесла:
– Берхард – мой родной внук. Эльза была дочерью моей. Ты убила мою дочь, Патриция, но я не отомстила, а помогла тебе родить сына. И я имею полное право требовать от тебя именно такую цену за мою помощь. Ты отняла у Берхарда мать и теперь обязана сама стать ему матерью. А моё заклятье не так уж страшно. Если Берхарду будет хорошо в этом доме, так и Густав горя не узнает.
Патриция и графиня Бренденбруг оцепенели от столь неожиданного признания. И даже сказать что-либо были не в состоянии. Патриция с ужасом осознала, кого она прогневила и какую беду накликала на себя и своего сына. Но теперь уже ничего не вернуть. Дело сделано, слова сказаны. Силы оставили Патрицию, и она беспомощно опустилась прямо на пол, уткнув в ладони своё мокрое от слёз лицо. Магда кинулась успокаивать дочь; её сердце переполняла жалость и сочувствие к Патриции, и в то же время в нём быстро разрасталась ненависть к Хельге.
– Ты будешь на костре гореть за свои злодеяния, проклятая колдунья! – с яростью вскричала Магда, обняв дочь и успокаивающе поглаживая её по голове. – Помни, кто супруг Патриции и отец Густава! Кто истинный повелитель судеб в Регенплатце!
– Главное я помню, кто отец Берхарда, и чья любимая женщина жестоко загублена вами, – уверенно парировала Хельга. – Не вам грозить мне судом правителя Регенплатца. Вы тоже его опасайтесь. Я ухожу и больше не потревожу вас, если, конечно, ничего не случится с моим внуком.
Высказав всё, чего хотела, Хельга отвернулась и направилась к выходу. Но перед дверью она обернулась и добавила:
– И не надейтесь, что заклятье может рухнуть с моей смертью. Оно вечно.
И Хельга покинула комнату, оставив женщин рыдать над постигшим их несчастьем.
– Всё предусмотрела эта чёртова ведьма, – с гневом проворчала Магда, продолжая успокаивать дочь в своих объятиях. – Но ничего, нас ей не запугать! К каждому яду можно найти противоядие, любые чары можно развеять.
– Да, можно, – всхлипнула Патриция, – если знать, как это сделать. Но мы же не знаем.
– Пока не знаем. Однако мне верится, что мы с тобой обязательно найдём выход.
Патриция вытерла последние слёзы, поднялась и отошла к окну.
– Нужно рассказать Генриху об угрозах этой мерзавки, – произнесла она. – Он защитит меня.
– Но сначала вызовет её на допрос. И что узнает? Как ты убила Эльзу?
– Нет никаких доказательств, а колдунье верить нельзя.
– Она не просто колдунья, а мать Эльзы. И возможно Генриху это было известно, а значит, он ей поверит. Не надо так рисковать, дочка.
– Так что же, позволим сатане торжествовать?
– Нет. Мы обязательно найдём на него управу.
Но Патриция лишь недоверчиво покачала головой. Ей казалось, что начинать эту битву не имело смысла. Проигрыш в ней неизбежен. Однако в отличие от дочери, Магда уже кое-что придумала. Она поднялась с пола и подошла к Патриции.
– Хельга наложила заклятье только на нас с тобой, чтобы именно мы не причиняли и даже не замышляли вреда её мальчишке. Но другие-то люди свободны в действиях и помыслах своих. Если Берхард погибнет от рук какого-то другого человека и не по нашим замыслам, то с Густавом ничего не случится.
Патриция заинтересованно взглянула на мать. А ведь и правда. Колдовство можно перехитрить. В сердце молодой женщины вновь затеплилась надежда.
– Да кто ж решится на такой шаг, как убийство сына правителя Регенплатца? – спросила она.
– Можно распространить слух, что Берхард – внук чёрной ведьмы, что его настоящая мать тоже колдовала, – развивала свои мысли графиня Бренденбруг. – Наверняка найдутся люди, которые не захотят видеть своим правителем отпрыска таких женщин. Они убьют Берхарда.
– Тогда и Генриха могут уличить в связи с тёмными силами.
– Он ни в чём не виновен. Его околдовали, приворожили. Он ничего не знал. И ты ничего не знала.
– А если Генрих передумает и всё-таки назовёт Густава своим наследником? Тогда людям не будет смысла убивать Берхарда.
– Всё равно под его правление будут отданы какие-то земли, а там тоже люди. Да и просто, разве станут терпеть присутствие в замке внука ведьмы? Да и тебя, вынужденную воспитывать этого волчонка, пожалеют.
– Но если это и случится, то не скоро.
– Да, придётся немного подождать. Зато мы избавимся от Берхарда и спасём Густава.
Патриция задумалась над предложением матери. Она отошла от окна и стала медленно бродить по комнате, размышляя над создавшейся ситуацией и её разрешением.
– Нет, ничего не получится, – остановившись, наконец сделала она вывод. – Генрих быстро пресечёт подобные слухи о сыне. Он не позволит им марать честь фамилии Регентропф. А уж тем более покушаться на жизнь Берхарда.
– Однако если поднимется волнение народа, Генрих не сможет ему сопротивляться, – возразила Магда, – и вынужден будет удалить Берхарда из этих земель. А такой вариант для нас тоже неплох.
Патриция ещё немного подумала и, тяжело вздохнув, всё же согласилась.
– Хорошо, – сказала она. – Давайте попробуем. Пусть Ханна распространит такие слухи.
– Да, Ханне можно довериться, – поддержала Магда. – Она девушка понятливая и самое главное предана нам. Уверенна, она станет хорошей помощницей в нашей борьбе за справедливость.
Услыхав во дворе стук копыт и приветственные крики, Патриция встрепенулась и подбежала к окну. Во двор замка въехала группа рыцарей в кольчугах и латах, со щитами и стягами, на которых красовались изображения герба рода Регентропф. Во главе процессии, гордо восседая на гнедом жеребце, ехал сам ландграф фон Регентропф. Радость охватила Патрицию, лишь только увидела она своего долгожданного супруга. Наконец-то он вернулся!
Но что это? Отбив несколько аккордов радости, сердце Патриции тревожно замерло. На руках Генрих держал маленького ребёнка, заботливо укрывая его от ветра своим подбитым мехом плащом. Патриция поняла, что это сын его Берхард. Вот и настал последний день её спокойной жизни.
Раздался стук, и дверь осторожно приоткрылась. Патриция обернулась. В комнату заглянула графиня Бренденбруг.
– Патриция, ты видела, Генрих приехал? – спросила она через порог.
– Да, видела, – вздохнула Патриция. – Сейчас выйду встречать.
– Что-то вид у тебя не радостный. – Магда вошла в комнату и прикрыла за собой дверь.
– А разве вы не заметили, мама, что Генрих приехал домой не один?
– Заметила. С ним рыцарь Кроненберг и…
– Да нет же. Взгляните лучше.
И Патриция подвела мать к окну. Магда выглянула во двор и увидела, как Генрих прежде, чем слезть с коня передал одной из служанок со своих рук маленького мальчика.
– Он привёз сына? – ахнула графиня.
– Да. Сомнений нет, это волчонок Берхард, – подтвердила Патриция. – Теперь мне придётся играть роль любящей мачехи, заботиться о нём, воспитывать. До чего же противно.
– Это ненадолго, – обняв дочь, пообещала Магда.
Однако, пора встречать супруга. Патриция накинула длинный плащ, прикрыв голову капюшоном, и поторопилась во двор. Там уже собралась вся челядь и радостными возгласами приветствовала своего господина и его свиту.
– Как приятно возвращаться домой, Клос! – признался Генрих, оглядываясь вокруг.
– Особенно когда дома есть кто-то, кто любит и ждёт вас, – поддержал Клос Кроненберг.
Ландграф передал поводья конюху, и тот повёл коня в конюшни. Клос тоже покинул седло и приблизился к Генриху, который забирал у служанки своего сына.
– Берхард молодец, – заметил Клос Кроненберг, – спокойно перенёс путешествие. Не капризничал и не плакал.
– Регентропфы всегда были сильными и выносливыми, – похвастал Генрих. – Этот род не порождал трусов. Пойдём к папе, Берхард, – обратился он к сыну, который распахнутыми глазами с любопытством разглядывал незнакомое место и незнакомых людей вокруг. – Посмотри, сынок, ты приехал в свой родной дом, где жили твои предки, где ты станешь правителем, где родятся дети твои, и будут жить твои потомки.
Ландграф фон Регентропф обвёл гордым взором высокие каменные стены родового замка, и душа его замирала от такого величия, от сознания, что это величие принадлежит ему, его роду, его сыновьям. Опустив взгляд, Генрих заметил на крыльце Патрицию и, широко улыбнувшись, тут же направился к ней.
– Приветствую тебя, дорогая моя супруга! – воскликнул он.
Патриция улыбнулась в ответ. Как бы велика была её радость, если бы не присутствие ненавистного ей мальчишки.
– Добро пожаловать домой, Генрих! – поклонившись мужу, ответила Патриция. – В нём поселилась грусть без тебя.
– Теперь в него вернётся веселье. И даже увеличится! Посмотри, Патриция, кого я привёз к нам. Это Берхард. Тот самый мальчик, которого ты милостиво согласилась взять под свою опеку.
Патриция внимательно поглядела на малыша. Она видела Эльзу Штаузенг всего два раза в жизни, но прекрасно помнила её лицо, которое при всём своём желании не могла не признать красивым, особенно тёмно-карие глаза в обрамлении длинных чёрных ресниц. И теперь эти самые глаза смотрели на Патрицию со смуглого лица маленького мальчика, которого ей надлежало растить вместе со своими детьми, терпеть его постоянное присутствие в её доме. Она уже предчувствовала боль предстоящей пытки этими глазами, которые станут ежедневно беспощадно напоминать об измене мужа, о его большой любви к Эльзе Штаузенг.
Патриция старательно подавила в себе возмущение и, с усилием проглотив горечь обиды, сказала:
– Какой милый малыш. Но он совсем замёрз, пойдёмте скорее в помещение.
И Патриция поторопилась отвернуться от мальчика и уйти в дом. Следом за ней прошли ландграф с Берхардом на руках и его свита. Генрих пребывал в прекрасном настроении, радуясь возвращению домой и ещё больше тому, что отныне Берхард будет жить рядом с ним в замке Регентропф. Он и не подозревал, какие чувства кипели в душе его супруги, какая ненависть жила в ней к его старшему сыну, и как именно она планировала распорядиться судьбой и жизнью мальчика.
Войдя в дом, Патриция приказала позвать няньку.
– Как прошла твоя поездка, Генрих? – поинтересовалась Патриция, провожая прибывших в рыцарский зал. – Как принял тебя король?
– Король Фридрих, как обычно, принял меня радушно, с почестями, – поведал Генрих. – Я представил ему Клоса Кроненберга, рассказал о его подвигах, о его достойном отце.
– Так вы тоже ездили в столицу, Клос?
– Да, ландграф пригласил меня сопровождать его ко двору, – ответил рыцарь Кроненберг.
Гости вошли в рыцарский зал, Патриция распорядилась, чтобы им принесли вина. Генрих с мальчиком остановился у камина, где ярко горели дрова, вдыхая в зал поток горячего воздуха.
– А я думала, Клос, что вы провожаете моего мужа только от своего замка, – продолжала Патриция разговор с Клосом Кроненбергом. – Хотела ещё спросить, почему вы не взяли с собой Хармину? Я с ней давно не виделась. Как она поживает? Как ваш сынишка?
– Благодарю вас, ландграфиня, – вежливо отвечал рыцарь, – Хармина и малыш Кларк в добром здравии и в хорошем настроении.
– Не понимаю, как супруга отпустила вас? Вы целый месяц отсутствовали и, не успев войти в дом, снова уехали.
– Я к вам ненадолго, ландграфиня. Я лишь проводил ландграфа и сейчас же отправлюсь в обратный путь. Но вы скоро сможете повидаться с Харминой. Я и супруга моя приглашаем ландграфа вместе с вами на праздничный пир, который мы устраиваем в замке Кроненберг через два дня. Просим вас быть нашими почётными гостями.
– Пир?! Это замечательно! – обрадовалась Патриция, она обожала праздники. – А что за событие вы будете отмечать? Ваше возращение домой?
– В их семье произошло весьма важное событие, – вклинился в разговор Генрих. – Поважнее окончания долгого пути.
– Но какое? Не мучьте же меня, скажите.
– Я освободил Клоса от ренты, отделил его угодья, и теперь он свободный владелец своего имения Кроненберг. Он сможет править им по своему усмотрению и заводить свои правила.
Патриция опешила от такого заявления. Она знала, что Генрих считает Клоса своим другом, но не настолько же, чтоб отдать ему почти всё левобережье Стиллфлусс, богатое лесом и снабжавшее древесиной чуть ли не весь Регенплатц. Это за какие же заслуги Кроненберг получил столь щедрый подарок? Неужели лишь за то, что на год приютил волчонка Эльзы Штаузенг? Патриция всегда хорошо относилась к супругам Кроненберг, любила поболтать с Харминой. Однако после того как они приняли сторону Генриха, стали крёстными родителями Берхарда и одобрили его права на наследие престола, молодая ландграфиня изменила мнение о них, в её глазах они стали предателями. А потому и мысль о том, что их жизнь улучшается, её мало обрадовала. Генрих же продолжал:
