Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
– Мне всё равно. – Густав чувствовал себя героем, королём жизни. – Да будь он внуком самого дьявола! Я его больше не боюсь. Действительно, что сделает он мне бестелесный? Пусть бродит по замку, я просто не стану обращать на него внимания. И в отношениях с законной женой моей он мне не помеха! Сегодня же ночью… Нет! Сейчас же, едва вернусь в замок, я войду в покои Гретты и возьму её. И она не посмеет мне отказать. Она не имеет права отказывать в близости супругу своему! А не захочет по-доброму, так возьму силой.
Шум на улице вывел Ахима Штаузенга из задумчивого состояния. Мужчина подошёл к окну. Небольшая группка женщин, трагично охая и ахая и осеняя себя крестными знамениями, смотрели вдаль на небо. Поодаль от них тоже стояла парочка и смотрела туда же с таким же озабоченным видом. Ахим недоумённо огляделся. Прохожие шли медленно, с волнением поглядывая на небо, некоторые останавливались, крестились и, качая головами, шли дальше. Что же они такое увидели? Ахим выглянул из окна и тоже посмотрел на небо. Но оно было абсолютно чистым ярко-бирюзовым, ни одно облачко не мешало солнечным лучам изливать на землю тепло и свет. Однако люди что-то наблюдали на небесах, иначе они не вели бы себя столь странно.
– Что случилось? – окликнул Ахим столпившихся женщин.
– А вы сами посмотрите, гер Штаузенг! – отозвалась одна из них. – Выйдите и взгляните на замок Регентропф. Не к добру, ой не к добру всё это.
Ахим встревожился – что могло случиться с замком? Мужчина торопливо вышел на улицу и, как и остальные прохожие, подняв голову, взглянул в сторону величественного строения на высоком холме. Взглянул и за сердце схватился. «О Боже!» – выдохнул он. Замок Регентропф покрывали огромные чёрные грозовые тучи. Удивительное явление, удивительное и пугающее. Везде светило солнце, небо было ясным, воздух прозрачным. Над полями и реками, над горами и лесами, над городом, над деревнями – везде. И лишь над крышами замка, над его садами и дворами неподвижно висели тяжёлые холодные тучи, утопив могучий каменный замок во мраке и окружив его плотной стеной серого ливня.
Ахим ничего не мог понять. Что за чертовщина такая? Почему стихия накрыла только замок Регентропф? Именно его, а не что-либо другое в Регенплатце? «Убийц настигнет кара Божья. Случится это скоро», – вспомнил вдруг Ахим предречения Хельги. Кара Божья… Неужели это она и есть? И каково будет её наказание? Стихия затопит замок? Или её молнии сожгут его?
В большом волнении Ахим побежал в конюшню, быстро оседлал своего коня и выехал со двора. Видела ли Хельга, что твориться над замком? Конечно, видела. Этот самый высокий в Регенплатце холм виден отовсюду. Как она сможет объяснить подобное явление? Мужчина подгонял коня, направляя его сквозь лес по короткой дороге. Он торопился, хотя и надобности в спешке не было. Волнение гнало его.
Вот и поворот на узкую тропку. Здесь пришлось перевести коня на шаг, густой кустарник выставлял корявые ветви, словно шипы. Чем больше Ахим углублялся в лес, тем явственнее он чувствовал запах гари. Вероятно, Хельга жгла костёр. Но зачем он ей нужен? Наконец тропа вывела на залитую солнцем опушку. Представшая перед взором ужасная картина вновь нанесла несчастному мужчине удар и в самое сердце. На месте деревянной избы валялись лишь дымящиеся чёрные обгорелые обломки вперемешку с осколками глиняной утвари, и над этой грудой возвышалась покрытая копотью каменная печь, словно памятник прошедшему пожару.
Ахим сошёл с коня. С тревогой он оглядывал догорающие руины, не понимая, что за трагедия случилась здесь? И где хозяйка сгоревшей хижины? Ахим позвал Хельгу по имени – ответа не последовало. Тогда он позвал громче, обратился в сторону леса – но снова тишина. «Быть может, Хельга ушла в селение искать приют? – стал рассуждать Ахим. – Она много сделала хорошего, люди не должны её прогнать. А вдруг она направилась ко мне? – Мужчина резко развернулся к тропе и вгляделся в тени её кустов. – Ведь Хельга знает, что я никогда не откажу ей в помощи. Тогда нужно скорее возвращаться».
И всё-таки его что-то задерживало. Привязав коня к ближайшему дереву, Ахим приблизился к месту пожарища. От обломков ещё веяло жаром, и в воздухе висел туман из дыма и пепла. Хмуро оглядев руины, Ахим остановил взор на странном предмете: камень, не камень, или спёкшаяся груда тряпья? Мужчина слегка наклонился и присмотрелся. И тут же в ужасе отпрянул. Перед ним лежало обгоревшее человеческое тело! Вот кости руки, вот бесформенный череп… Боже! Неужели Хельга погибла?
Но сердце замерло в хрупкой надежде: а вдруг это не Хельга? Кто тогда? Ведь она жила совсем одна. К ней, конечно, приходили люди, но разве Хельга позволила бы им остаться в горящей избе? Она непременно бы спасла человека, пришедшего к ней за помощью.
Надежда растаяла, и горе вновь захлестнуло сердце. Значит, Хельга всё-таки погибла. Но как же так случилось? Избушка такая маленькая, из неё можно было легко и быстро выбежать. Почему же хозяйка этого не сделала? Дверь заклинило? Или Хельга была ранена? А может… Ахим даже утратил дыхание от столь ужасной догадки. А может, на момент пожара она уже была мертва? Её убили?
Подкошенный горем мужчина закрыл руками лицо и со скорбным стоном упал на колени. Кто?! Кто посмел поднять руку на невинную, безобидную женщину? Больше полувека она жила в лесу уединённо, не мешая жизни остальных, больше полувека она лечила немощных, была их последней надеждой. Да, её называли колдуньей, её не впускали в церковь и сторонились, и всё же никто, никто не трогал её, не гнал из Регенплатца, не желал ей смерти. Кому же теперь помешала тихая отшельница?
Ахим медленно опустил руки. Из глаз его текли слёзы и, скатываясь по щекам, терялись в чёрной с проседью короткой бороде. Однако лицо его было хмуро. Так же медленно мужчина обернулся и направил взор в сторону замка Регентропф. Отсюда были хорошо видны его высокие башни. И огромные тяжёлые тучи над ними. Они проливались тяжёлым дождём и выкрикивали громовые проклятья. Кара Божья. Её час пробил. Она уже настигла истинных злодеев. Недолго осталось им торжествовать.
Густав подгонял коня, он торопился. Ему не терпелось скорее предъявить законные права мужа своей законной жене. Хотелось скорее сделать Гретту своей собственностью абсолютно во всех отношениях. Подъезжая к замку, всадники ощутили на лице противную мокрую морось. Густав поднял голову – небо было затянуто тучами.
– Опять дождь, – проворчал юноша. – Он уже начинает надоедать.
Чем ближе всадники приближались к зданию, тем сильнее шёл дождь. А на внутреннем дворе молодых людей накрыл настоящий ливень, быстро промочив насквозь их одежды. Густав был крайне недоволен. Теперь придётся потратить время на то, чтобы зайти в свои покои и переодеться. У порога молодого ландграфа встречало четверо слуг, готовых немедленно выполнить любое приказание. Но войдя в замок, господин никаких приказаний не отдал, зато сразу поинтересовался:
– Комнату Берхарда очистили?
Слуги потупили взоры и молча встали перед хозяином.
– Нет, ваше сиятельство, не очистили, – ответил за всех пожилой мужчина.
– Почему? Вам же было приказано к моему возвращению сжечь все его вещи! – В глазах Густава сверкнул гнев.
Слуги продолжали нерешительно топтаться и молчать. Это нервировало Густава и злило.
– Говори ты, раз самый смелый, – подошёл он к мужчине, который дал предыдущий ответ.
– Простите нас, ваше сиятельство… Но в этой комнате… В этой комнате…
– Что в этой комнате, чёрт возьми?!
– Там… Там призрак вашего брата…
Густав замер, обвёл напряжённым взглядом челядь.
– Что за ерунда! – выкрикнул он, хотя неясный страх впился в его сердце. – С чего вы… Вы его видели?
– Нет, не видели, но… Но мы его слышали, – почти шёпотом добавил мужчина.
– Да, да, слышали, – подтвердили остальные слуги, кивая головами.
Густав нервно усмехнулся.
– Слышали? И что же он вам сказал?
– Ничего, – слуга совсем осмелел, перестал робеть и поведал всё, как было. – Он ничего не говорил, но мы слышали гул. Не как от ветра, а будто кто-то громко вздыхает со стоном. Все слышали.
– Это сквозняк, – убеждал Густав.
– Мы тоже так подумали, да только окна были закрыты, сквозняку неоткуда взяться. И ещё в этой комнате очень сыро. Мебель мокрая, воздух влажный, факелы горят плохо.
– Так почему вы не открыли окна и не впустили свежий воздух и солнце?!
– Мы испугались. – Слуга перешёл на доверительный шёпот. – В комнате явно кто-то был. И двигался очень тихо. Живого человека там быть не могло, ведь комнату заперли, значит, там остался дух умершего…
– Странно! Почему, когда я был в той комнате, там никто не дышал и не двигался? Вас следует высечь, лентяи! – прикрикнул Густав.
– Не бранитесь на нас, ваше сиятельство. Мы пытались вынести вещи. Ганс взял стул, Уве – несколько книг, мы вот – сундук у камина. Но когда мы собрались выйти, дверь вдруг с грохотом захлопнулась! Мы от страха всё побросали и стали молиться Господу нашему!.. И дверь приоткрылась. Мы скорее покинули эту комнату. Простите нас, господин. Можете нас высечь, прогнать, только не заставляйте больше идти в покои вашего усопшего брата…
Густав напряжённо оглядывал понурых слуг. Эти четверо сильных мужчин действительно были напуганы. И он не мог их упрекать и обвинять во лжи, потому что сам знал и лично видел, что призрак брата существует. Он и сам его боялся.
– Вы хотя бы догадались запереть комнату, лоботрясы? – буркнул Густав.
– Да, ваше сиятельство, заперли.
– Отдайте ключи. Позже я сам займусь вещами брата, раз уж вы такие пугливые.
Заполучив от слуг ключи, Густав спешным широким шагом вышел из залы. Он заметно нервничал, и неясный страх вновь неприятно покусывал сердце. Призрак обретал силу, уже начал являться и другим людям, шумит и хлопает дверьми. А может, всё-таки то был сквозняк? Что бы там ни было, чернь всё равно начнёт распускать языки, и завтра о призраке узнают все обитатели замка.
Подойдя к своим покоям, Густав остановился и неуверенно покосился на соседнюю дверь. Как забавно, он и привидение Берхарда оказались соседями. Забавно. Вот только смеяться почему-то не хотелось. Густав вошёл в комнату и первым делом направился к сундуку с одеждой. Грянул гром. Юноша недовольно посмотрел в окно – дождь лил как из ведра, тучи совсем не пропускали солнце, в помещении царил полумрак, словно поздним вечером. Пробубнив ругательства, Густав вернулся к прерванному занятию. Переоделся в сухую одежду, пригладил влажные волосы, закрыл сундук. Вот теперь можно идти к Гретте, и уж сегодня никто и ничто его не остановит.
Но едва Густав повернулся, как замер на месте. Прямо перед ним в кресле сидел Берхард. Спокойный, надменный, неподвижный, словно каменное изваяние, сидел и смотрел ему в глаза. Однако в этот раз при виде брата вместо страха в душе Густава вспыхнула великая ненависть, а из горла вместо крика ужаса вырвался злой звериный рык.
– Ты снова преследуешь меня! – свирепо прорычал он призраку. – Что тебе от меня нужно? Ты остался на земле, чтобы мстить?!
– Мстить, – неожиданно отозвался Берхард.
Густав остолбенел. Призрак мог говорить! Но звук голоса исходил не от него самого, а будто отовсюду просачивался сквозь воздух. Впрочем, Густав быстро стряхнул с себя оцепенение. Пусть говорит, пусть двигается, пусть хоть в чудовище превращается, приведение его более не испугает.
– Кому мстить? – рявкнул Густав. – Мне? Ты, бестелесная тварь! Ты хочешь меня убить?
– Убить, – вновь разнеслось повсюду.
– Думаешь, напугал меня? Нет уж, у тебя ничего не выйдет. Я не боюсь тебя. Слышишь? Ты мне не страшен. Не страшен!
– Страшен.
– Нет! Я не боюсь тебя! – вопил Густав. – Безродный волчонок! Ты никто. Ты ничто! Ты ничего не сможешь мне сделать! Как бы ты ни старался, ты слаб, ты бессилен против меня, живого! Бессилен!
Внезапно раздался оглушительный раскат грома. Нет, не за окном, а прямо здесь, над головой. Густав вздрогнул от неожиданности и даже испуганно пригнулся. Задрав голову, он оглядел потолок. Ерунда, ливень мог подавать голос только с улицы, просто туча находилась непосредственно над крышами замка. Но смех. Откуда звучит смех? Густав опустил голову и вновь направил взор на кресло, в котором по-прежнему, не меняя позы, сидел Берхард. Сидел и смеялся. Смеялся жестоко, надменно, громко. И смех его разносился по всей комнате, исходил из всех щелей и просачивался под самую кожу, сковывая омерзительным холодом сердце и разум.
– Замолчи, – едва выдохнул Густав. – Тебе всё равно не запугать меня.
Но его неуверенный хрип вызвал у призрака лишь новый взрыв смеха. И всё-таки Густав боялся. Боялся и злился. Злился на призрак, что тот не желал отправляться в ад, злился на себя, что не в силах был отправить его туда. Дрожь волной пробежала по телу, знакомая нервная дрожь, и мысли как-то хаотично засуетились. Злость и ненависть покрывали взор красной пеленой. Только не приступ, только не новое унижение немощью. А призрак Берхарда всё смеялся, продолжая издеваться над жалким смертным человечком.
– Замолчи! – вновь вскричал Густав. – Не боюсь тебя… Не боюсь тебя!…
В ярости Густав схватил свой меч и с воем набросился на сидящий призрак. Вложив в руки всю ненависть, он рубил его, размахивая мечом. Смех прекратился, но призрак не исчезал. После очередного взмаха, меч снёс спинку кресла, а на лицо, руки и грудь бушевавшего воина брызнула холодная влага.
– Что это? – опешил Густав и, нервно отбросив меч, стал осматривать руки. – Что это? Кровь?
– Кровь, – отскочило от стен гулкое эхо.
Брезгливо проскулив, Густав стал быстро, нервно смахивать с лица мокрые капли, утираться рукавом. И тут заметил он, что ни на руках, ни на рубахе нет красных пятен. Ткань и кожа мокрые, но не красные. Это не кровь. Густав зыркнул на восседавшего в кресле Берхарда, вновь надменного и застывшего. И не сводившего со своего врага холодных чёрных глаз. У ног призрака валялся меч. Крепкое острое оружие оказалось совершенно бесполезно. Естественно, ведь приведение бестелесно. Да, бестелесно, но откуда тогда брызнула влага? Разум поддался панике, сердце сбилось с ритма, страх гадкой змеёй заползал в душу.
Берхард встал. Он был зол и решителен. Что он собрался делать? Густав попятился назад. Глаза его наполнялись ужасом, рука на груди искала последнего защитника – серебряный крест.
– Сгинь… Сгинь, дьявольское отродье! – издал Густав слабый крик.
Но Берхард не сгинул, он медленно пошёл вперёд, заставив противника своего ещё больше задрожать от страха. Густав крепко сжимал в руке крест, словно свою жизнь, и, не смея отвести глаз от призрака, продолжал отступать. Дышать становилось всё труднее, но нельзя сдаваться.
– Нет… Нет!.. Тебе не удастся меня убить! – из последних сил стонал Густав.
– Убить, – отозвался воздух.
– И с собой тебе меня не увести!
– Увести…
– Убирайся в ад!!
– В ад.
Раскат грома поглотил последние слова, оглушил потерявший силы рассудок и оборвал стук загнанного сердца.
После обеда Гретта вернулась в свою комнату, чтобы дописать письмо отцу. Ей было тоскливо, грусть обволакивала душу. Успокаивало лишь то, что батюшка её отныне свободен, что он снова дома. Хотя Густав и предупредил, что будет за ним присматривать, жизни отца всё равно ничего не угрожало. Вот только сердце его, несомненно, тревожилось за дочь родную и единственную. Гретта писала отцу о том, что жизнь её в замке Регентропф протекает спокойно и слажено, что супруг её не обижает и старается быть заботливым, что свекровь добра к ней и ласкова. Писала, что волноваться не из-за чего, писала и слабо надеялась, что отец поверит её словам.
Вдруг лучи солнца, ярко освещавшие пергамент, потускнели, и на стол надвинулась тень. В комнате потемнело, словно внезапно настал час сумерек. Гретта отложила письмо, подошла к окну и выглянула на улицу – голубое небо заволакивали серые тяжёлые тучи. Дождевые тучи. «Берхард», – мелькнуло в голове девушки, и радость вошла в её плачущее сердце. Печаль уступила место светлому ожиданию встречи с любимым.
Гретта осталась у распахнутого окна. Вскоре пошёл дождь, очень сильный, настоящий ливень. Гретта протянула руку и почувствовала удары множества тяжёлых капель. Капли были тёплыми, но какими-то… равнодушными. Ливень словно не обращал внимания на стоявшую у окна девушку, с надеждой всматривающуюся в его серую пелену. Может, это обычный дождь? Может, Берхарда нет в нём? Гретта разочарованно вздохнула. И всё-таки душе её в это не верилось. Раз Берхард стал частью стихии, он не мог не быть в ней.
Девушка опустила руку. Рукав платья совсем промок. Невероятно сильный ливень. Капли шумно бились о подоконник, нервно отбрасывая брызги. Гретта продолжала стоять у окна и смотреть на дождь. Она ждала. Берхард, несомненно, пришёл, вот только, наверное, не к ней. Возможно, он опять у Густава, запугивает его, сводит с ума.
Раздался гром, тучи сжались плотнее, полностью загородив солнце, и ливень, казалось, пошёл ещё сильнее. Гретта отступила. Какой злой дождь. Или так злится Берхард? Если он действительно может быть столь грозным, то Густаву и в самом деле есть чего бояться. Гретта отвернулась и отошла вглубь комнаты. Сердце её отяжелело. Страх? Нет, не страх. Тревога за Густава? Но к нему нет у неё тёплых чувств. Обида? Да, вполне возможно. Гретта понимала, что дух Берхарда остался на земле вовсе не ради неё, а для того, чтобы отомстить своему убийце. Вернее, его насильно здесь оставили. Едва он выполнит поставленную задачу, как воспарит к небесам. И вот тогда Гретта действительно останется совсем одна.
Снова грянул гром. И на этот раз настолько яростный, что казалось, будто его издали стены замка. Гретта испуганно ахнула. Никогда в жизни ей не доводилось слышать столь ужасный грохот. Она поспешила закрыть окно. В комнату вбежала бледная встревоженная Лизхен.
– Ой, госпожа, вы видели какая гроза?! Какая страшная! – охая, восклицала она. – Так громыхнуло, что у меня душа в пятки ушла. Я так испугалась! А вы?
Но Гретта не ответила. Закрыв окно, она пристально всмотрелась вдаль. Как странно. Девушка посмотрела в одну сторону, в другую. Непонятно.
– Подойди, Лизхен, взгляни-ка, – подозвала Гретта служанку.
Лизхен подошла к хозяйке:
– Что вы увидели, госпожа?
– Посмотри туда. Над городом солнце. И туда взгляни – над лесом и деревней тоже небо ясное.
– Городу и деревне повезло. Такой ливень смыл бы их в реки.
– Похоже, тучи только над Регентропфом. Интересно посмотреть, что с другой стороны замка. Неужели дождь лишь над нами? Не нравится мне это.
– Что вы хотите сказать? – Лизхен удивлённо распахнула глаза. – Вы думаете, это не просто ливень, а гнев небес?
– Или гнев Берхарда.
– Ой, нет-нет! – ужаснулась Лизхен. – Не говорите больше о приведении. Я смертельно боюсь его!
И будто для ещё большей острастки, вновь ударил гром. Перепуганная Лизхен, вскрикнув, отбежала и спряталась в углу за большим сундуком. Гретта осталась у окна, продолжая всматриваться в полупрозрачную пелену серого ливня. Девушка словно чего-то ждала. Но чего именно, она и сама не знала.
Вскоре сила ливня начала стихать. Тучи ещё не пропускали солнечный свет, но капли уже не столь рьяно били по стеклу. Гроза более не подавала голоса. Лизхен неуверенно выглянула из-за сундука.
– Кажется, шум дождя стал тише? – подала она слабый голосок.
– Значительно тише, – отозвалась Гретта, не отрывая взора от окна. – Можешь далее не прятаться.
Однако Лизхен не торопилась покидать своего укрытия.
– Вот когда солнце появится, тогда и я выйду, – сказала она.
С непонятной тяжестью на сердце Гретта оставила наблюдение за стихией и вернулась к столу, где её ожидало неоконченное письмо к отцу.
– Вот уж не думала, Лизхен, что ты такая трусиха, – усмехнулась Гретта. – И раньше бывали грозы, но ты от них не пряталась никогда.
– Бывали, да не такие ужасные, – подала из-за сундука голос служанка. – И они не были связаны с приведением. Представьте только, вдруг дух Берхарда сейчас находится в этой комнате!
И испугавшись собственного предположения, Лизхен спешно перекрестилась и зашептала молитву. Гретта опустила глаза. Она не боялась духа Берхарда, напротив, она хотела бы увидеть его. Увидеть не в виде дождя, а в виде человека, которого она знала, любила и к которому ещё совсем недавно могла прикоснуться. Возможно, именно этого и ждало её сердце, возможно, надежда именно на это чудо и тревожила его.
– Мой милый Берхард, – тихо и печально шептала Гретта. – Почему не желаешь показаться мне? Почему общаешься лишь со своим братом? Неужели чувство мести в духе твоём сильнее любви?
Тонкий солнечный лучик прорвался сквозь чёрные тучи и яркой светлой полосой пронзил сумрак комнаты.
– Вот и солнце, – вздохнула Гретта. – Гроза ушла, скоро и дождь закончится.
Лизхен ещё раз привстала из-за сундука. Увидев, как вслед за первым лучом солнца в комнату проник и второй луч, молодая женщина немного успокоилась и вышла из тёмного угла.
– Слава Богу, – перекрестилась она. – Как хорошо, что гроза не была долгой. Я уж думала, не переживу её.
Солнце всё увереннее расталкивало тучи, и свет его быстро растворял мрак комнаты. Ливень потерял силу, перейдя в ритм обычного дождя. Но скоро и этот дождь стихнет. И с последней его каплей угаснет надежда Гретты увидеть образ Берхарда. Угаснет до следующего дождя. Девушка вновь тяжело вздохнула, едва сдержав стон грусти.
Лизхен всё что-то говорила, выплёскивая эмоции, но ушедшая в свои мысли Гретта не обращала на неё внимание. Она вслушивалась в мягкий шум дождя, её печальный взор был устремлён на закрытое окно. Закрытое – это неправильно. Нужно впустить в комнату аромат летнего дождя, его музыку, его дыхание. Гретта поспешила исполнить своё решение и, подойдя к окну, настежь отворила створку. Лёгкий ветер немедленно вплелся в локоны девушки, и тёплые дождевые капельки брызнули на её лицо. Печаль ушла, её сменила радость. Гретта улыбнулась – Берхард… Вот теперь он пришёл к ней.
– Ой, госпожа, вы рано открыли окно, – заметила Лизхен. – Дождь ещё не закончился.
– Верно, не закончился, – согласилась Гретта. – Но только почувствуй, какая свежесть появилась в воздухе, протяни руку – какая тёплая и ласковая влага небес.
Однако Лизхен лишь плечом передёрнула:
– Вот ещё, руки мочить. Вода, как вода.
Глупышка. Ничего-то она не понимала. А впрочем, ей и не нужно было понимать. Гретта повернулась к Лизхен, желая пожурить её простоту, но тут взор её упал в затемнённый угол комнаты. И Гретта замерла.
– Что с вами, госпожа? – спросила Лизхен, заметив странное состояние хозяйки.
Гретта не была напугана, она даже не была удивлена. Она просто стояла и, не отрывая глаз, внимательно смотрела в тень угла.
– Что вы там увидели? – забеспокоилась служанка, недоумевая, чем может заинтересовать пустой угол комнаты.
– Оставь меня, Лизхен, – сдержанно попросила Гретта.
– Но госпожа…
– Оставь меня, – повернувшись, более требовательно повторила Гретта и примирительно добавила, – пожалуйста.
Столь резкие перепады в настроении хозяйки изумляли Лизхен и тревожили. Но молодая женщина понимала, что спорить и о чём-либо выспрашивать ей не дозволительно. И Лизхен ничего не оставалось сделать, как послушно выполнить приказание своей госпожи.
Едва закрылась за служанкой дверь, Гретта тут же вернула взор в тень угла. Берхард всё ещё находился там. Спокойный, неподвижный, бледный… Но красивый, молодой и… и такой живой. Он не был эфемерным, не парил в воздухе, не издавал ужасных завываний. Напротив, его взор ясен, образ чёток – Берхард выглядел, как обычный человек. Как живой человек.
– Берхард. Наконец-то ты пришёл ко мне, – радостно выдохнула Гретта. – Я знала, что ты не забудешь меня. Мой милый, я счастлива вновь видеть тебя.
Берхард не двигался, лишь молча без эмоций смотрел на девушку. Но Гретту его неподвижность и молчание не смущали. Кто знает, возможно, призраки вообще лишены голоса. Это уже мелочь, это неважно. Главное, что Берхард здесь, он рядом.
– Мне так сложно без тебя, – говорила Гретта, – так одиноко, горестно… Когда ты… когда покинул меня, мне хотелось последовать за тобой, ибо жизнь мою покрыл мрак. И лишь ради нашего с тобой дитя я осталась в этом мраке. Я осталась жить. Я должна жить…
– Жить, – вдруг повторило мягкое эхо знакомым и родным голосом.
– Ты… Ты можешь говорить? – изумилась Гретта. – Это же замечательно! Милый Берхард, я могу тебя видеть, слышать… Ты вернулся ко мне.
В радостном порыве девушка кинулась было заключить любимого в объятия. Однако Берхард немедленно отступил назад, предостерегающе вытянув руку. Гретта остановилась.
– Ты не хочешь, чтоб я приближалась к тебе? – радость слегка умерила пыл. – Хорошо, как скажешь. Только не уходи, прошу тебя.
Берхард опустил руку, принял прежнее положение. Он не ушёл. И дождь за окном продолжался. Гретта не смела отвести взор от образа молодого человека, боялась, что встреча эта окажется единственной и после никогда не повторится.
– Ты… Твоя душа… Она теперь в дожде? – неловко спросила Гретта.
– В дожде, – ответил Берхард.
– Я поняла это ещё в прошлый раз. Я почувствовала твои прикосновения. Значит, та женщина и вправду была колдуньей. Я видела как творила она заклятие своё. Но… сейчас я благодарна ей. Она оставила тебя здесь со мной. Это настоящее чудо. Хотя… Ты ведь вернулся, чтобы мстить?
– Мстить.
– И что потом?.. Ты исчезнешь? Ты остался на земле не навсегда?
– Навсегда, – глухо отозвался голос Берхарда.
Гретта облегчённо улыбнулась.
– И ты этому рад?
Но на этот вопрос ответа не последовало. Улыбка соскользнула с губ встревоженной девушки. Неужели Берхард не рад тому, что они вновь смогут быть вместе? Впрочем, душа, освободившаяся от телесных оков, вряд ли обрадовалась, что вместо рая её отправили обратно на землю. Ей, верно, очень тяжело.
– Милый мой Берхард, – вздохнула Гретта. – Тебе сейчас трудно…
– Трудно.
– Как я могу помочь тебе?
Молчание.
– Есть ли способ облегчить твою участь? – повторила Грета. – Или нет?
– Нет, – отозвался Берхард.
– Значит, ты должен справиться сам…
– Сам.
– Ну что ж. В таком случае, я буду просто любить тебя и ждать твоего нового прихода. Ждать, как ждёт верная жена своего супруга.
Берхард молча опустил взор, он выглядел печальным и усталым. Гретте безумно хотелось приласкать любимого, согреть, утешить. Хотя бы прикоснуться к нему, заверить, что он не одинок. Но Берхард почему-то запретил ей приближаться. И даже встал в тени. Это неправильно. Это глупо. И это больно. Гретта попробовала сделать шаг вперёд. Берхард не пошевелился. Лишь порыв ветра дыхнул влажной прохладой. Тогда Гретта осторожно прошла ещё на пару шагов. Берхард вскинул на неё тревожный взгляд и отступил. Ветер тоже занервничал, он закидывал в комнату дождевые капли, трепал пергамент на столе, дёргал девушку за платье, за локоны волос. Но Гретта не обращала на него внимания.
– Берхард, милый, – говорила она, медленно продолжая приближаться. – Позволь мне быть с тобою рядом. Не отдаляйся. Я принимаю тебя таким, каков ты есть. Ты не будешь одинок, Берхард. Я дам тебе поддержку, понимание, тепло моей любви. И ничего взамен не попрошу.
Подойдя к Берхарду совсем близко, Гретта остановилась. Молодой человек не шевелился, лишь настороженно наблюдал за девушкой. Гретта с нежностью вглядывалась в его чёрные ястребиные глаза, любовно рассматривала черты его лица, и сердце её наполнялось блаженством. Ещё недавно она и не мечтала вновь увидеть родного Берхарда, а сейчас он стоит перед ней, смотрит, движется, говорит. Чудо, волшебство. И оно случилось именно с ними.
Гретта подняла руку и прикоснулась к щеке Берхарда. Прикоснулась и замерла. Кожа была холодной влажной и… и неестественно мягкой. Ну конечно, как она может быть иной, ведь Берхард не обычный человек, он – дух, призрак, его телом стал дождь. Ну и пусть. Гретта улыбнулась. Главное, что Берхард вернулся к ней, даже облик свой сохранил. А остальное уже не столь важно, пустяки.
Дверь приоткрылась, и в покои заглянула Лизхен. Гретта немедленно вышла на середину комнаты. Как не вовремя!
– В чём дело, Лизхен? – строго обратилась она к служанке, досадуя что её свидание столь бесцеремонно прервано. – Когда ты научишься стучаться, прежде чем входить?
– Простите меня, госпожа. – Лизхен, совершенно не смутившись выговором, вошла в комнату. – Я подумала, что вы обязательно должны это знать.
– Что случилось?
– Ой, в замке переполох. Говорят, что у господина Густава… у ландграфа снова приступ той самой болезни, которая случилась с ним недавно. И на этот раз приступ столь сильный, что появились опасения за жизнь господина. В его покои никого не впускают. Там только ландграфиня и Аксел. Да за лекарем слуг послали.
Гретта обернулась – Берхард всё ещё стоял в тени угла и спокойно наблюдал за диалогом женщин. Безусловно, он причастен ко вновь вспыхнувшему приступу Густава, Гретта в этом не сомневалась. Ведь не зря громыхала такая злая гроза.
– Хорошо, Лизхен, – снова обратилась Гретта к служанке. – Спасибо, что сказала. Теперь ступай.
– А вы разве не пойдёте к Густаву? – удивилась Лизхен. – Он же ваш супруг…
– Я помню об этом, – резко прервала её Гретта. – Я зайду к нему позже. Сейчас его мать вряд ли будет рада видеть меня в его покоях. Ступай.
Лизхен терялась в догадках, почему хозяйка так настойчиво гонит её, и что же странного происходит в тёмном углу комнаты? Но молодой женщине ответы на вопросы свои получить было неоткуда, и любопытству её пришлось остаться неудовлетворённым. Поклонившись, расстроенная Лизхен покинула покои госпожи.
Гретта повернулась к Берхарду – тот был по-прежнему невозмутим и неподвижен.
– Это ты снова довёл Густава до приступа? – заговорила она. – Хотел довести брата до смерти?
– Смерти, – отозвался Берхард.
– Но Густав остался жив. Значит, твоя затея не удалась.
– Удалась.
Гретта удивлённо вскинула брови. Она приблизилась к Берхарду.
– Вот как? Так ты это сделал специально. Что же ты задумал, Берхард?
Призрак промолчал.
– Ты хочешь, чтобы Густав мучился? – вновь спросила Гретта.
– Мучился, – ответил Берхард.
Взгляд его был холодным, а лицо непроницаемым. При жизни Берхард всегда старался избежать войны, ссоры, мечтал о мире в семье своей, а теперь его душа жаждала крови, пыток. Неужели Густав своими злодеяниями всё-таки смог развить в ней настолько жгучую ненависть?
– Может, это и жестоко, но я не осуждаю тебя, Берхард, – тихо проговорила Гретта. – Густав причинил тебе много вреда. Он лишил тебя жизни. Он распространяет свою ненависть и на других. Графа Кроненберга и Кларка, друга твоего, он запер в темнице. О том, как Густав собирается поступить с ними, тебе ведомо?
