Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
– Да, признаю, что был неправ и несправедлив, – опустив глаза, признался Генрих. – Зато у меня теперь есть сын, наследник. Патриция, к сожалению, не смогла и уже не сможет родить мне его.
– Но она не виновата в этом.
– Я знаю…
– А раз так, то постарайтесь дать ей хоть немного любви, ландграф. Мне кажется, Патриция заслужила её своим терпением, своей душевной болью. Если вы не можете сделать это ради неё, то сделайте это ради вашего сына, для которого Патриция станет матерью.
– Ты права, Хармина. Права во всём. Я сам всё прекрасно понимаю и, конечно, постараюсь больше не причинять ей обид. Я и Патриции уже пообещал это.
– А вы будете составлять гороскоп Берхарда? – повернул Клос разговор в другое русло, видя, что Генрих уже начинает чувствовать себя неловко.
– Нет. Регентропфы не живут по советам гороскопов, колдунов и предсказателей, – подхватил Генрих новую тему. – Это трусость, заглядывать в будущее, заранее знать о победах и поражениях, знать дату и причину смерти своей.
– Однако такие знания порой помогают избежать несчастий…
– Это всё ерунда, – махнул рукой Генрих. – Если тебе суждено проиграть бой, так набери ты ещё целую армию, бой будет проигран всё равно. Если суждено умереть от яда, так можешь голодать, а он найдёт способ проникнуть в твой организм. По гороскопам мы всего лишь читаем свою судьбу, но изменить написанное самим Богом мы не в состоянии. Я не хочу знать о моём будущем и о судьбе моего сына тоже.
– А мы с Харминой уже пригласили астролога из столицы, он составлял гороскоп самому королю.
– Это ваше право. И моё мнение ничуть не должно влиять на желания ваши. Вы составите гороскоп только Кларку или и себе тоже?
– Только сыну. О моём гороскопе отец позаботился. Мне и супругу по гороскопу выбирали.
– Ну уж, это совсем глупость.
– Я так не считаю. Мы с Харминой живём весьма слажено, в любви и уважении.
– Хорошо, хорошо. Останемся каждый при своём мнении. Если вы считаете, что вас соединил гороскоп, а не Господь Бог, пусть будет так. В любом случае я искренне рад за ваше счастье. – Генрих выдержал паузу, и широко улыбнувшись, добавил. – Кстати о браках. Мой брат Норберт наконец выбрал себе невесту.
– Какая хорошая новость! – воскликнула Хармина. – И кто эта девушка?
– Младшая дочь барона фон Фрейнера Герда.
– О, барон фон Фрейнер! Кажется, его владения у самых северных границ страны.
– Да, в Померании, далеко отсюда. Долго Норберт артачился, капризничал, кого бы я ему не предлагал, ни одна не нравилась.
– Наверное, он ещё очень молод.
– Восемнадцать лет? – вскинул брови Генрих. – Отец меня женил в семнадцать. И если бы он был жив сейчас, Норберт бы так не капризничал, какую бы невесту отец выбрал, на той бы и женился. А меня он не слушает, старший брат не указ ему.
– Где же он встретился с Гердой? – спросил Клос.
– Ездил по делам в те края. Познакомился с бароном, и тот пригласил его в гости. Ну а там Герда. Норберт говорит, что влюбился в неё с первого взгляда. Теперь вот поедет свататься.
– Ребсток опять остаётся под присмотром лишь управляющего?
– Конечно, я же не могу постоянно пересекать Рейн, чтобы следить за порядком в поместье. У меня и здесь хватает хлопот. Но у Норберта хороший управляющий, мы ему доверяем, да и поместье-то небольшое.
– Я рада за вашего брата, – сказала Хармина. – Он женится по любви, а не по выгоде. Не сомневаюсь, что столь красивый благородный мужчина девушке тоже пришёлся по сердцу.
– Что правда, то правда, братишка хорош собой, – согласился Генрих. – Только в характере его сентиментальности много, сердце слишком мягкое, жалостливое. Совсем как у нашей покойной матушки.
– Разве это плохо?
– Для сильного правителя плохо.
– Ну, в его ведении всего лишь небольшое поместье, – заметил Клос. – В Регенплатце правите вы, а теперь и наследник у вас появился.
– Да, наследник, – довольно улыбнулся Генрих. – Уж я-то постараюсь воспитать из него настоящего короля Регенплатца, жёсткого, но справедливого, достойного уважения своего народа.
– Сегодня был уже тритий визит мой к тебе, Хельга, – сказала Патриция, собираясь уходить. – Что мне делать дальше?
– Подождёшь ещё семь дней, а потом приглашай супруга к себе в спальню, – просто без эмоций ответила Хельга. – До полной луны тебе нужно зачать ребёнка, если хочешь, чтоб родился именно мальчик.
– До полной луны? А это скоро?
– Месяц только недавно народился, так что времени у тебя достаточно.
– Через неделю Генрих собрался уехать на несколько дней в Ребсток… – задумчиво произнесла Патриция. – Не так уж много времени остаётся в моём распоряжении.
– Ну, этот вопрос ты должна решать сама. Не колдовством же останавливать Генриха от поездки.
– Да, конечно… А что будет, если ребёнок зародится после полнолуния?
– Ничего страшного, – пожала плечами Хельга. – Просто может родиться девочка.
– Нет, вторая дочь мне не нужна.
Патриция накинула плащ и подошла к двери.
– Значит, к тебе мне больше не приходить? – уточнила она перед выходом.
– Нет, – ответила Хельга. – Моя работа завершена. Теперь всё лишь от тебя зависит. Только обязательно дай мне знать, когда в тебе зародится жизнь. Можешь с этим известием прислать служанку.
– Хорошо.
Патриция открыла дверь, но тут вспомнила.
– У меня ещё последний вопрос. Сколько просишь ты за свою помощь? Мне сказали, что ты сама цену назначаешь.
– Да, тебе сказали правильно, – согласилась Хельга. – Только сейчас ещё рано говорить о цене. Моя работа завершена, однако она ещё не дала результатов. Вот когда ты родишь сына, тогда я сама приду к тебе за оплатой.
В груди Патриции вновь заполыхала тревога. Что надумала эта ведьма? Какой у неё странный голос, и взгляд странный, холодный. Может, помимо загубленной души матери она хочет и невинную душу будущего младенца загубить? Страшно. Но назад уже не повернуть и от оплаты не отказаться.
Солдат ввёл в зал двух мужчин со связанными руками и, с силой надавив им на плечи, заставил опуститься их на колени перед рыцарем Кроненбергом.
– Вот, господин, – доложил солдат, указывая на пленников. – Я заметил их у восточных границ Регенплатца. Бродяги покупали коней в деревне. Видимо, отсиделись в лесах, а теперь бежать решили. Увидав меня, они испугались и пытались скрыться, но мне удалось их настигнуть. Приметы их все совпадают: один маленького роста с лысиной, другой худой в синем камзоле. При них был кошелёк с золотом. Вот он. – Солдат отцепил от своего пояса увесистый кошель и подал его Клосу Кроненбергу. – В нём слишком много золотых монет для таких бродяг. Думаю, это их плата за преступление.
– Ты хорошо исполнил свою службу, – похвалил Клос, – и за это будешь щедро награждён.
– Благодарю, господин, – поклонился солдат.
Кроненберг приблизился к пленникам, которые от страха съёжились и низко опустили головы.
– Это вы убили фройлен Штаузенг? – грозно спросил у них Клаус.
– Мы нет… Никакой Штаузенг мы не знаем… – забубнил худощавый.
– Молодая беременная женщина. Вы избили её и сбросили в Рейн!
– Не знаю… не помним… Мы многих грабим…
– И беззащитных женщин тоже? Признавайтесь, трусливые шакалы! – громко потребовал Кроненберг. – Зачем вы убили девушку? Откуда у вас столько денег? Вам кто-то заплатил за убийство?
– Пощади нас, благородный рыцарь! – слёзно завопил низкорослый. – Мы бедные нищие бродяги. Жестокая судьба заставляет нас таким способом добывать себе хлеб…
– Судьба? А может быть, это ваши мерзкие души не приемлют другой работы, как только грабить да убивать? Ведь это намного легче, чем пахать, растить виноград, заниматься ремеслом!
– Пощади нас, господин! Пощади! – рыдали бродяги.
– Мерзкие твари, – презрительно процедил Клос. – Виселица давно тоскует по вашим шеям! За что вы убили беременную женщину?
– Мы не хотели её убивать, – стал оправдываться худощавый. – Она громко кричала, и мы столкнули её в реку.
– Зачем же вы избили её?
– Не знаю… Не помню. Наверно, мы были пьяны…
– Я вам не верю. Вы сбросили её вечером у окраины деревни, а фройлен Штаузенг никогда туда не ходила, особенно в поздние часы. Скажите лучше правду, иначе придётся познакомить вас с моим мастером пыточных дел.
– Пытки!! – ужаснулись бродяги. – За что, господин! Мы правду говорим!
– Я не могу терять время на ваши бредни. Уведи их, – попросил Клос солдата.
– В пыточную? – уточнил тот.
– Конечно.
– Нет! Стойте! – закричал низкорослый и принялся энергично вырываться из крепких рук солдата. – Не надо пытать! Не надо! Я скажу… Я всё скажу!
– Я тоже всё скажу, – присоединился к своему подельщику не менее трусливый худощавый.
Клос Кроненберг знаком попросил солдата отпустить пленников.
– Говорите, – приказал он. – Но если вы вновь начнёте лгать…
– Нет-нет, мы скажем чистую правду, – тут же заверил низкорослый. – Нам приказали украсть эту фройлен и убить. Нам заплатили за это.
– Кто приказал? – Клос был напряжён.
– Не знаем.
– Опять!
– Мы правда не знаем! – подхватил худощавый. – В кабаке к нам подсела молодая девушка и сказала, что если мы исполним эту работу, то нам щедро заплатят. Деньги потом тоже она приносила.
– То наверняка была служанка. И она ни разу не обмолвилась и не выдала имени своего хозяина?
– Нет. Она и своего имени не сказала.
– У неё не хозяин, а хозяйка, – уточнил низкорослый. – Мы тогда той девчонке в шутку предложили присоединиться к нам и шантажом потребовать ещё деньжат у этого кровожадного заказчика, но она гордо заявила, что её хозяйка весьма влиятельная в Регенплатце особа, и нам до неё ни в шутку, ни всерьёз не добраться.
Клос Кроненберг задумался, услышанное породило в его голове страшные догадки. Он хотел сомневаться в них, но не получалось.
– Ну, вот видите, как хорошо говорить правду, – сказал он бродягам. – Вы избавили себя от пыток.
– А от виселицы? – с надеждой в глазах спросил низкорослый.
Клос усмехнулся – какие нахалы!
– Вам предстоит наказание пострашнее, – ответил он. – С вами хочет говорить отец той несчастной девушки, которую вы зверски загубили. Не думаю, что он будет добр с вами.
Как только увели пленников, Клос Кроненберг немедленно послал слугу за Ахимом Штаузенгом, и вскоре тот прибыл в замок поместья Кроненберг. Клос встретил его и проводил в свою комнату.
– У меня для вас новости, гер Штаузенг, – без лишних слов сообщил Клос. – Сегодня были пойманы убийцы вашей дочери Эльзы.
– Слава Богу! – выдохнул Ахим. – Разбойники не скрылись от наказания. Они у вас?
– Да, в подземелье.
– И они во всём признались?
– Угроза пытками быстро развязала им языки. А вот по поводу их признания, мне хотелось бы с вами сёрьёзно поговорить.
– Я весь во внимании.
– Бродяги признались, что убийство Эльзы им было заказано.
– Как заказано? – опешил Ахим. – Кем?
– Одной дамой, занимающей в Регенплатце весьма высокое положение.
– Дамой?.. Заказано дамой?.. – Ахим Штаузенг никак не мог в это поверить. – Да кому моя дочь могла столь сильно мешать, что её захотели убить?
– Имени той дамы бродяги не знают. Но вы подумайте сами…
Ахим нахмурил лоб в размышлениях, и довольно быстро его осенила догадка.
– Неужели?.. – Но нет, в его голове никак не приживалась эта мысль. – Неужели ландграфиня Патриция фон Регентропф?
– Я пришёл к такому же выводу.
– Но она такая милая добрая женщина… Нет, она бы на такое не пошла.
– Прежде всего, она оскорблённая изменой мужа жена, – возразил Клос. – Ей Генрих предпочёл другую, и эта другая стала занимать слишком большое место в его жизни.
Ахим Штаузенг опустился на стул и удручённо склонил голову в ладони, запустив пальцы в седеющие тёмные волосы. Да, конечно, это она, Патриция. Больше некому. Эльза была тихой доброй девушкой, никогда никому не причиняла и даже не желала зла, но, полюбив женатого мужчину, она стала коварной соперницей в глазах обиженной жены.
– Ландграф говорил, что его супруга ничего не знает, – тихо произнёс он.
– О чём смолчал Генрих, о том поведал город.
– Это точно, разве такое можно скрыть? Бедная моя дочка. Я так просил Эльзу не потакать ухаживаниям ландграфа. Я как чувствовал, что добром это не закончится! Но она лишь твердила, что любит его, что счастлива. И я тоже не мог проявить достаточно строгости! Ведь любовь эта грешная, а за грехи всегда платить приходится.
– Ваше горе понятно, и я его разделяю, – посочувствовал Клос. – И всё же Эльза достойна Рая, ибо чувства её были чисты и искренни.
Но, уткнувшись в свои горестные думы, Ахим не слушал слова утешения. Он вновь видел счастливые глаза юной дочери, слышал её звонкий смех, в его памяти мелькали яркие картинки из тех времён, где Эльза ещё жива. Бедный Ахим, его любовь к дочери была велика. Он растил Эльзу один, лелеял, он посвятил ей всю жизнь свою, оберегал от бед. И вот у него отняли его нежного ангела, его любимую девочку, кроткую, милую, добрую, которая просто хотела быть счастливой. И вдруг Ахим вскинул голову.
– Так вот почему Эльза просила Генриха не наказывать сурово её обидчиков! – воскликнул он. – Вот почему она сказала, что понимает причины их поступка, что прощает их! Она знала их имена. Знала, но промолчала, не желая мстить им.
Да только если месть так и не смогла ожесточить сердце юной Эльзы, то страдающий от горя отец широко распахнул перед ней двери своей души. Ахим вскочил с места и быстро приблизился к Клосу.
– Выполнит ли ландграф данное Эльзе обещание или не выполнит, простит преступников или нет, но он должен узнать имя истинного виновника убийства моей дочери! – потребовал он.
– Любовь Генриха к Эльзе была сильна и огромна, и потому он обязательно накажет виновного, даже если это окажется супруга его, – ответил Клос.
– И поделом ей!
– Только знаете, гер Штаузенг, – продолжал рыцарь Кроненберг, – Ландграф недавно приезжал ко мне и поведал, что Патриция искренне раскаивается в злобе своей на бедную девушку, и даже решила месяц провести в молитвах и покаянии. Мне кажется, она сама пришла в ужас от своего злодеяния и теперь терзается муками совести.
– Её молитвы не вернут мне дочь!
– Естественно. И видимо, графиня тоже это понимает, так как изъявила желание стать матерью для малыша Берхарда.
Ахим Штаузенг так и замер от неожиданности.
– Матерью? Мой бедный внук! И вы ей верите? Подумайте сами, как она сможет полюбить сына женщины, которую столь сильно ненавидела?
– Возможно, она пытается хоть как-то загладить вину свою перед мальчиком…
– Я ей не верю, – твёрдо подвёл черту Ахим и, отвернувшись, ушёл в другой угол комнаты.
Но Кроненберг ещё не окончил разговор, а потому последовал за собеседником.
– Быть может, гер Штаузенг, мои доводы вам покажутся неправильными и даже циничными, – негромко стал говорить Клос, приблизившись к бюргеру, – но я их всё-таки изложу. Я знаю графиню Патрицию уже несколько лет и могу заверить, что она не такая жестокая, просто ревность затуманила её разум. Да вы и сами не сразу поверили в её причастность к преступлению. Лично я верю, что её раскаяние искренне. Да, я с вами согласен, виновные должны быть наказаны. Однако в глазах закона и общественности Патриция невиновна. Она – обиженная предательством мужа жена, она защищала свою честь и честь семьи от коварной любовницы, дочери обычного бюргера, увлёкшей в свою постель богатого ландграфа. Если Генрих решит наказать жену или прогнать из Регенплатца, то общество, вассалы встанут на её сторону, а значит, против Генриха и против сына его. Имена вашей дочери и вашего внука будут втоптаны в грязь. А главное, подумайте о внуке. Генрих хочет сделать его своим наследником. Но ведь Берхард бастард, незаконнорожденный. Вассалы могут не принять его, восстать против его власти над ними. А если Патриция примет Берхарда, назовёт своим сыном (тем более что родных сыновей у неё нет, и уже вряд ли будут), преклонится перед ним, как перед будущим правителем, тогда ваш внук однажды уверенно сядет на трон Регенплатца. Представьте себе всё это, гер Штаузенг, и подумайте.
Ахим молчал. Услышанное тяжёлым грузом укладывалось в его разуме. Однако разложив все доводы Клоса Кроненберга, он увидел, что они верны. Как не хотелось Ахиму признавать правоту своего собеседника, он вынужден был сделать это.
– Значит, вы предлагаете мне скрыть от ландграфа истинного виновника в смерти Эльзы? – спросил он. – Тогда зачем вы вообще рассказали мне о признании бродяг?
– Вы потеряли родную дочь, – спокойно ответил Клос. – Ваше горе значительно больше, чем у остальных, даже чем у горячо любившего Эльзу Генриха фон Регентропфа. Вы как никто другой из нас вправе требовать заслуженного наказания виновных в горе вашем. Вот поэтому я и назвал вам их имена, чтобы именно вы решали их судьбу. Я ничего вам не предлагаю. Просто высказал, как я вижу сложившуюся ситуацию. И если вы примите решение сообщить ландграфу о причастности его супруги к убийству Эльзы, я ни в коем случае не стану вас порицать и отговаривать. Я немедленно отвезу бродяг к ландграфу, чтобы он лично допросил этих убийц, произвёл над ними открытый суд и вынес приговор.
Ахим Штаузенг снова углубился в раздумья. Он походил по комнате, посмотрел в окно, вновь смерил комнату широкими шагами. Решение давалось ему нелегко. Жажда мести вела в его душе жестокую борьбу с выводами разума. Клос не мешал ему. Он отошёл к камину и молча помешивал кочергой угли. Наконец, взвесив все «за» и «против», Ахим сделал свой окончательный выбор.
– Рыцарь Кроненберг, – подойдя к Клосу, произнёс он. – Я вынужден с вами согласиться. Желание сохранить имя моей дочери чистым и мысли о великом будущем моего внука Берхарда убедили меня усмирить гнев против ландграфини Патриции фон Регентропф. Я и вы оставим в тайне участие её в этом убийстве. Генрих ничего не узнает. Но я всегда буду помнить о её поступке и проклинать её.
– А какова участь разбойников?
– Отдавать их в руки ландграфа нельзя. Хоть они и не знают имени заказчика, Генрих человек не глупый, и по их объяснениям и описаниям вполне сможет догадаться, кто это такой. Тем более в замке ландграфа они смогут увидеть и узнать ту самую служанку, через которую получили указания и деньги. А значит, убийц нужно казнить раньше. Вы сами сказали, что я как никто другой имею право воздать им по заслугам. Отдайте их на растерзание мести моей. А ландграфу скажите, что бродяги оказали сопротивление вашим солдатам, и их пришлось убить. Хотя это не слишком похоже на правду. Ну, тогда, что они сами лишили себя жизни, испугавшись гнева повелителя. Придумайте что-нибудь.
– Хорошо, гер Штаузенг, так и мы с вами и поступим, – согласился Клос Кроненберг. – Пойдёмте, я провожу вас к пленникам.
Высокочтимые гости ещё почивали, а в замке Регентропф с первыми лучами солнца уже вовсю кипела жизнь. Слуги наводили чистоту после прошедшего накануне пира, начищали столовое серебро, повара с ещё большим усердием трудились на кухне, жарили, варили, кипятили, конюхи готовили к выезду лошадей – ни один человек не сидел без дела. Генрих озабоченно ходил по замку, отдавал распоряжения, проверял их исполнение. Наступал важный и ответственный день для семьи Регентропф – бракосочетание младшего брата ландграфа Норберта и прекрасной дочери барона фон Фрейнера Герды. А потому и хлопот предстояло много.
Генрих прошёл через рыцарский зал, поднялся по лестнице и заглянул в покои своей супруги. Патриция сидела перед небольшим зеркалом и, смотрясь в него, наблюдала, как Ханна красиво укладывала на её голове ярко-голубой платок, пряча под него великолепные волосы хозяйки.
– Патриция, ты уже оделась? – поинтересовался Генрих. – Мне не хватает твоей помощи. Скоро проснутся гости.
Молодая женщина отвернулась от зеркала и послала мужу ласковую улыбку.
– Ты создаёшь своим гостям прямо-таки райские условия. Предупреждаешь каждое их желание, позволяешь жить без забот…
– А как же? Регентропфы всегда славились гостеприимством. И я тоже хочу, чтобы мои гости чувствовали себя здесь лучше, чем в своём собственном доме. К тому же у нас не простые гости – сегодня они станут нашими родственниками. Тем более барон фон Фрейнер – родня королю.
– О-очень дальняя … Двоюродная или троюродная племянница его жены вышла замуж за Гогенштауфена?
– Неважно. Главное, он уже не чужой человек королевской фамилии.
– И всё же это вовсе не значит, что надо так сильно переживать из-за всякой мелочи. Твоему сердцу, между прочим, это тоже не нравится.
Патриция встала, подошла к распахнутому окну и направила взор на утренний рассвет. Солнце не спеша поднималось над величественными горами, постепенно покрывая светом зелёные холмы и осыпая блеском тихие воды Стиллфлусс.
– Посмотри, какой прекрасный день зарождается, – призвала она супруга. – Какое яркое солнце встаёт над твоими землями!
Генрих приблизился к окну и оглядел утренний пейзаж.
– Да, день будет жарким во всех отношениях, – вздохнул он.
Генрих обнял жену за плечи и прижал к себе. Патриция с удовольствием склонила голову к его сильной груди. За прошедшие два месяца Генрих изменил своё отношение к ней, он стал нежнее, внимательнее, добрее. Стал таким, каким и обещал. И в душе Патриции поселилась маленькая скромная надежда, что его новые чувства искренние или хотя бы станут таковыми в скором будущем.
– Ты сегодня особенно красива, – произнёс Генрих, переведя взор с рассвета на свою супругу. – Я вижу, что портной всё-таки успел дошить тебе платье.
– Да, он очень старался.
– Небесно-голубой цвет тебе необычайно идёт. Ты в этом наряде великолепна! Нужно будет наградить портного за усердие.
Генрих действительно старался стать лучше, пытаясь загладить свою вину перед женой, старался дать ей больше внимания, ласки, всего того, чего она недополучала раньше. Но всё равно он не смог полюбить Патрицию. Его несчастное сердце, принимая покой и тепло от одной женщины, продолжало тосковать по другой.
Генрих отвёл взгляд. Трудно было смотреть в сиявшие любовью глаза супруги, зная, что их чувства не найдут отклика.
– Проверь, пожалуйста, всё ли готово к завтраку, – попросил он, – а мне надо ещё в конюшни заглянуть…
Через несколько часов нарядный свадебный кортеж начал свой торжественный путь от замка Регентропф к величавому собору, выстроенному более трёх веков назад на холме за окраиной города. В замке имелась домовая церковь, но именно в этом соборе испокон веков проходили все самые важные события в жизни каждого члена фамилии Регентропф: венчания, крестины, поминальные службы.
Впереди всей процессии на белых лошадях, украшенных серебряными сбруями, ехали Норберт и Герда в великолепных белых одеждах расшитых серебром и жемчугом. Затем следовали не менее нарядные Генрих, Патриция, барон фон Фрейнер с супругой, их сопровождали достойные рыцари в сияющих на солнце начищенных доспехах, а за ними длинным хвостом тянулась разноцветная толпа свиты. Вдоль всего пути к дороге выходили жители Регенплатца, желая посмотреть на красивый свадебный кортеж. А в самом Крафтбурге, казалось, все горожане отложили дела и вышли из своих домов, дабы поприветствовать жениха и невесту. Отовсюду были слышны громкие и восторженные крики: «Да здравствуют молодые!», женщины осыпали дорогу цветами, мужчины подбрасывали в воздух шляпы.
Юная Герда фон Фрейнер была счастлива! Она с первого взгляда влюбилась в Регенплатц, в его горы, в его реки, в его высокое солнце, в покрытые виноградниками холмы. Всё вокруг Герду восхищало: каждая птица, взлетающая в синеву неба, каждый цветок, посылающий в воздух своё благоухание, шелест каждого листа на дереве. Безусловно, долины её родного края тоже обладали красотой, но здесь юной девушке всё казалось особенным, чудесным и волшебным. Наверное, так было потому, что в этих краях жила её любовь, её прекрасный и благородный принц Норберт фон Регентропф.
Наблюдая за радостью девушки, Патриция с тоской вспоминала, как когда-то она сама впервые приехала в Регенплатц, какими надеждами была наполнена душа её, как она верила, что в сказочном замке Регентропф её ожидает сказочная счастливая жизнь. С тех пор прошло уже шесть лет, а жизнь в сказку так и не превратилась. Разочарования не позволили свершиться этому чуду. Вздохнув, Патриция перевела взгляд на супруга. В тёмно-синем сюрко с богатой золотой вышивкой, в синем берете, украшенным большой рубиновой брошью, он гордо восседал на своём любимом гнедом коне и королём взирал на ликующую толпу подданных, снисходительно улыбаясь её приветствиям. Таким же точно он был и в день свадьбы: великолепным, гордым и холодным. Генрих смотрел тогда на Патрицию с тем же равнодушием, что и на окружающий пейзаж. И теперь всё так же. Увы, но огонёк любви к супруге в его груди так и не зародился.
Патриция опустила взор и снова тяжело вздохнула. Вздох прозвучал настолько горько, что Генрих услышал его и обернулся.
– Тебя что-то беспокоит, дорогая? – мягко поинтересовался он, протянув к супруге руку.
Патриция подняла глаза на мужа – он был озабочен. Женщине это понравилось, значит, он к ней не так бесчувственен, как она думала.
– Нет, Генрих, всё хорошо, – улыбнувшись, ответила Патриция.
– Но ты тяжело вздыхаешь, и щёки твои бледны.
– У меня немного кружится голова. И очень жарко сегодня.
– Да, солнце сегодня палит нещадно. Может, хочешь воды?
– Нет-нет, не надо. Сейчас всё пройдёт. Да мы уже и приедем скоро.
Генриха это мало успокоило, но он не стал перечить. Он обернулся назад и, приподнявшись в седле, внимательно всмотрелся в пёструю свиту, пытаясь взглядом отыскать лекаря Гойербарга. Да разве кого-нибудь отыщешь в таком количестве народа? Зато Генрих заметил едущего неподалёку рыцаря Клоса Кроненберга и жестом попросил его приблизиться. Пришпорив коня, Клос спешно подъехал к ландграфу.
– Отыщи, пожалуйста, моего лекаря, – тихо попросил Генрих друга своего. – Пусть он держится поближе к нам, Патриция не очень хорошо себя чувствует.
Патриция действительно с самого утра ощущала лёгкое недомогание: болела голова и даже немного мутило. Впрочем, что тут удивительного, ведь накануне был шумный суматошный день, она поздно легла и рано утром встала. Поначалу на свежем воздухе Патриции стало лучше, однако вскоре монотонное покачивание на лошади и не по майски жаркое солнце снова ухудшили самочувствие. Да ещё эти грустные мысли о Генрихе.
Но вот кортеж добрался до собора, и Патриция с облегчением покинула седло. Наконец прекратилась качка, и она сможет отдохнуть на церковной скамье. Но нет, скамьи предназначались для гостей, а ей, как жене правителя Регенплатца и родственницы жениха надлежало стоять рядом с мужем у церковной ризницы. Красиво украшенный цветами собор постепенно заполнился людьми. Помимо знатного общества пришли посмотреть на праздник и горожане, и крестьяне; кто не успел занять место внутри собора, кто не сумел протиснуться сквозь плотную стену толпы, тот остался у входа ожидать выхода молодожёнов после брачной церемонии. Народа собралось очень много.
Вскоре все заняли свои места, голоса смолкли, и торжественная церемония бракосочетания началась. Под восхищённые взгляды публики исполненный достоинством барон фон Фрейнер по центральному проходу степенно подвёл прелестную Герду к алтарю, где её поджидал счастливый жених, и, вложив в руку Норберта руку дочери своей, отошёл в сторону, заняв место возле супруги. Пастор в праздничных одеяниях осенил молодых крестным знамением и повёл торжественную речь. Он благодарил Господа, который подарил людям чувство любви, он благословил горячее желание молодых вступить в брак, создать семью, он поведал, как много хорошего принесёт им этот шаг, но и призвал к ответственности… Новобрачные, стоя перед алтарём, терпеливо слушали пастора, равно как и все присутствующие. А красноречивый пастор, наслаждаясь вниманием, всё говорил и говорил, и бедной Патриции казалось, что его речь не закончится никогда. У женщины сильно разболелась голова, в переполненном людьми помещении не хватало воздуха, полумрак в глазах становился всё гуще. Патриция старалась держаться, надеясь, что сможет вытерпеть недомогание и достойно отстоять всю церемонию, но не получилось. Как раз в тот момент, когда пастор объявил Норберта и Герду мужем и женой, гости вдруг громко и тревожно ахнули. Патриция потеряла сознание и упала на пол. Испуганный обмороком жены, Генрих тут же наклонился к ней.
– Патриция, что с тобой? – вскричал он, приподняв голову супруги. – Боже, она без сознания! Ей плохо! Гойербарг!
– Лекаря! Лекаря скорей! – подхватила окружившая Генриха толпа, совсем забывшая об истинных виновниках торжества.
– Я здесь, ландграф, – пробрался сквозь народ Питер Гойербарг.
Он нащупал пульс на запястье женщины и распорядился:
– Её нужно немедленно вынести на воздух.
Генрих бережно поднял Патрицию на руки и быстро направился к выходу. Толпа как могла, расступалась, пропуская сквозь себя шедшего с драгоценной ношей ландграфа. На полпути Генрих остановился и обернулся.
– Прошу праздник продолжать! – громко призвал он. – Молодожёны сегодня достойны большего внимания.
Генрих и лекарь Гойербарг вышли на улицу и огляделись. Заметив в стороне стог сена под навесом, они направились к нему. Толпившийся у стен собора народ с любопытством и шушуканьем наблюдал за своим господином. «Что-то случилось, ваше сиятельство?» – рискнул поинтересоваться кто-то из мужчин. Но Генрих, не останавливаясь, лишь отрицательно покачал головой в ответ, даже не взглянув на спросившего.
Зайдя под навес, Генрих аккуратно положил Патрицию на сено и по просьбе Гойербарга расстегнул её корсаж. Поток свежего воздуха ворвавшегося в грудь и лёгкое похлопывание лекаря по щекам быстро привели Патрицию в чувство. Она глубоко вздохнула, потом ещё глубже, и открыла глаза.
– Патриция, ты очнулась, – облегчённо выдохнул Генрих. – Как же ты меня напугала.
– Генрих… извини, не знаю с чего это со мной, – тихо проговорила Патриция. – Я наверное… Наверное, весь праздник испортила…
– Ерунда. Не думай об этом.
Патриция приподнялась на локте. Головокружение вроде больше не чувствовалось, и Патриция попробовала сесть. Генрих заботливо поддерживал её. Вдруг раздался громкий колокольный звон.
– Церемония закончилась, – заметила Патриция. – Сейчас Норберт и Герда будут выходить из собора. Иди к ним, Генрих.
– Зачем мне одному возвращаться? – возразил Генрих. – Ты слаба… Я не пойду.
– Иди, ты должен встречать их…
– Вам действительно необходимо быть там, ландграф, – присоединился и лекарь Гойербарг. – Не волнуйтесь, я останусь с ландграфиней и помогу ей.
Генрих и сам понимал, что в данный момент его место рядом с братом, с новой роднёй, да только тяжело было оставлять супругу в таком состоянии.
– Хорошо, – всё же согласился он. – Я пойду. Но скоро вернусь. Ждите меня здесь.
