Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
Мастер Вольфгарт, кивая головой, соглашался с каждым словом собеседника.
– Относительно Маргарет такие же пожелания? – поинтересовался он.
– Да. Её доля, конечно, быть только женой и матерью, однако она выйдет замуж за знатного человека, и быть глупой ей ни к чему.
– Что ж, мне всё ясно. Я с радостью передам вашим детям все знания, коими владею сам. Вы больше никаких учителей не нанимали?
– Видите ли, мастер Вольфгарт, в последние семь лет я очень редко бывал дома. У меня большие владения, за которыми нужен присмотр, я занимался ими. Потом король Фридрих призвал меня к себе на службу. А последние два года я стоял на страже моих земель, коим угрожала опасность. Барон Штольценгер не даёт мне покоя, желает завоевать их.
– Ваши богатые земли привлекают многих. А уж ближайшего соседа и подавно, – поддержал Хайнц. – Я слышал, какие битвы проходили между вами за рекой Стиллфлусс.
– Левобережье речки вот уж десять лет принадлежит графу Кроненбергу. Графство небольшое, молодое, войско пока слабое, вот барон и пытается полонить те земли, чтоб стать ближе к Регенплатцу. Но я не допущу этого. Я и мои воины будем охранять границы графства так же усердно, как и раньше, когда поместье Кроненберг находилось под моим правлением.
– Но теперь, когда барон проиграл войну, он, надеюсь, успокоился?
– Барон Штольценгер был серьёзно ранен в последней битве, и, думаю, глубокие раны и потеря большого количества воинов надолго утихомирят его. Разве что мне войну объявит его старший сын. Но он слабак, я с ним быстро справлюсь.
Ландграф допил вино и отставил кубок на стол.
– Так что, мастер Вольфгарт, сами видите, мне некогда было думать об учителях, – вернулся Генрих к прерванной теме. – Патриция, правда, ещё нанимала учителя танцев для Маргарет. Однако этот молодой красавчик больше времени проводил с девушками в укромных уголках, чем на уроках, и я его выгнал.
– И он Маргарет так ничему и не научил?
– Патриция говорит, что чему-то научил. Но не думаю, что многому. При таком отношении к обязанностям своим…
Хайнц, соглашаясь, вновь покивал головой, а после предложил:
– Моя супруга Карен знает все танцы, которые в ходу на балах у королей и высшего общества, и ещё прекрасно играет на мандолине. Всему этому она может научить и ваших детей. И мальчиков тоже. Ведь в наше время мужчины должны владеть не только мечом, но и красивым словом, покорять женщин не только на рыцарских турнирах, но и на балах. А Зигмунд великолепно рисует. Он два года обучался живописи в школе искусств в Риме и в будущем намерен продолжить обучение в Неаполе, желая стать настоящим художником. Так что и знания моего сына смогут быть вам полезны.
– Вот как! – радостно воскликнул Генрих. – Я приглашал одного учителя, а получил сразу троих! Что ж, прекрасно! Я принимаю ваше предложение. Вы обучите моих детей наукам, а ваша супруга и сын – искусствам. И не сомневайтесь, все труды вашей семьи будут щедро мной оплачены. Но где же фрау Вольфгарт и Зигмунд? Ждут за дверью?
– Нет. Мы прибыли в Крафтбург вчера вечером и сняли комнату на постоялом дворе. Сейчас жена и сын находятся там, я же решил сначала лично встретиться с вами, всё обсудить.
– Но, надеюсь, вы не надумали надолго поселиться в том дворе. Обещайте, что сегодня же вы все втроём переедите в мой замок, – потребовал Генрих и поднялся. – Здесь для вас уже приготовлены комнаты. Пойдёмте, я покажу их вам. Заодно посмотрите и кабинет для занятий, возможно, у вас возникнут какие-то дополнительные пожелания для её оснащения. Не стесняйтесь, просите всё, что вам необходимо для работы и для удобного проживания.
– Спасибо, вы очень добры, ландграф, – поблагодарил Хайнц, так же поднимаясь с места. – Я обязательно посмотрю и комнаты, и кабинет, однако для начала хотел бы попросить вас познакомить меня с моими учениками.
– Что ж, как пожелаете.
Генрих громко позвал слугу. Тот незамедлительно открыл дверь и, отвесив хозяину поклон, приготовился выслушать приказ.
– Скажи Астрид, чтоб собрала моих детей в детской, – распорядился Генрих, – и пригласи туда ландграфиню.
– Слушаюсь, – поклонился слуга и покинул комнату.
– Пойдёмте, мастер Вольфгарт, – обратился Генрих к учителю. – Провожу вас к вашим ученикам.
Поставив свой пустой кубок на стол, Хайнц последовал за ландграфом.
– Имеется ли в замке библиотека? – поинтересовался мастер Вольфгарт по дороге.
– Да, конечно, – ответил ландграф. – Все Регентропфы всегда шли в ногу со временем и стремились развивать не только физическую силу, но и разум, и душу свою. Образование играет далеко не последнюю роль в жизни нашей фамилии.
– Оттого Регентропфы и прославились, как мудрые правители, – поддержал Хайнц.
– Оттого и земли наши богатеют, в графстве царит мир и покой, и подданные наши сыты и довольны. Вы можете пользоваться библиотекой, мастер Вольфгарт. Кстати, там есть летопись нашего рода Регентропф.
– О, это очень интересно!
– Прошу вас, прочтите её, дабы потом вы смогли преподать моим детям историю Регенплатца, которая неотделима от истории фамилии Регентропф. Я так хочу.
– Прекрасно понимаю ваше пожелание, – заверил Хайнц, – и полностью поддерживаю его. Дети обязательно должны знать своих предков.
Ландграф и мастер Вольфгарт вошли в детскую комнату. Берхард, Густав и Маргарет уже были здесь и, выстроившись в ряд, ожидали появления отца. Патриции в комнате ещё не было.
– Вот моё самое главное богатство! – воскликнул Генрих, представляя гостю своих детей. – Моя радость, мой смысл жизни! Маргарет, моя принцесса, красавица необыкновенная, такая же, как и её мать.
Маргарет скромно опустила взор и присела в неглубоком реверансе. Девушка уже привыкла к похвалам, видела восхищение не только в глазах отца, но и в глазах других мужчин, а потому подобные речи её совсем не смущали. Уже через пару мгновений она вскинула на незнакомого человека смелый и гордый взгляд прекрасных зелёных глаз. Маргарет и вправду была очаровательна, блеск её золотых локонов в лучах яркого солнца успешно соперничал с блеском драгоценных камней в украшениях, стройная фигурка облачена в бордовое платье из дорогой аравийской ткани расшитой серебром. Ландграф ничего не жалел для своей единственной дочери, украшал её, лелеял и баловал.
– Это малыш Густав, – представил Генрих худенького белокурого мальчика в тёмно-фиолетовой котте, рассматривающего гостя с нескрываемым любопытством в широко распахнутых синих глазах. – Поприветствуй господина, Густав.
Мальчик встрепенулся и быстро кивнул головой.
– И мой старший сын Берхард.
Мальчик в коричневом сюрко стоял чуть дальше от сестры и брата и внешностью своей сильно отличался от них. Смуглая кожа, длинные до плеч густые смоляные волосы, взгляд чёрных глаз напряжён и внимателен. В чертах лица Берхарда не было ничего общего ни с Маргарет, ни с Густавом, ни даже с отцом. И если бы Генрих не назвал мальчика своим сыном, Хайнц никогда бы так и не подумал.
– Дети, я представляю вам мастера Вольфгарта, – продолжал Генрих. – Он учитель, знает все науки, бывал во многих странах и теперь готов передать свои знания вам…
– Как всегда, Генрих, меня ты не ждёшь, будто происходящее в доме меня не касается, – раздался в этот момент женский голос.
В детскую вошла Патриция. Как обычно, красива и величава; прошедшие годы нисколько не отразились на её лице, не тронули её стройную фигуру. И всё же тот, кто хорошо знал эту женщину, заметил бы, что в зелёных глазах её поселилась зима, в голосе застыл лёд равнодушия, а движения стали резки.
– Добрый день, – со снисходительной улыбкой обратилась Патриция к гостю. – Вы и есть мастер Вольфгарт?
– Да, – с поклоном ответил учитель. – Очень рад познакомиться с вами и с вашим семейством. У вас очень красивые дети.
– Мои дети? – Патриция приблизилась к дочери и поцеловала её в щёку. – Мои дети красивы, да.
Взгляд женщины заметно потеплел, улыбка стала мягче. Дети были единственной её отрадой, единственной радостью в этом тоскливом холодном замке, лишь с ними она отдыхала душой и испытывала счастье. Патриция подошла к Густаву и ласково погладила его по голове, отчего тот сразу повеселел. На Берхарда она даже не взглянула.
– Ты нисколько не опоздала, Патриция, – сказал Генрих. – Я только что представил мастеру Вольфгарту его учеников.
– А чему вы будете нас учить, мастер Вольфгарт? – поинтересовалась Маргарет.
– Многому, – охотно ответил учитель. – Письму, истории, расскажу о разных странах и народах, математике, греческому и итальянскому языкам, научу вас складывать слова в стихи…
– Как много. Неужели мы сможем столько выучить?
– Конечно, сможете! – воскликнула Патриция. – Вы у меня очень умные, и станете ещё умнее.
– Поверьте, науки не так сложны, как вам кажется, – заверил учитель.
– А музыке и танцам вы нас обучите? – вновь задала вопрос Маргарет.
– Этому вас обучит моя супруга фрау Вольфгарт. Она знает все-все танцы.
– Так значит, вы прибыли к нам с семьёй? – спросила Патриция.
– Да. Со мной приехали жена и сын Зигмунд.
– Кстати, Зигмунд хорошо рисует, – добавил Генрих. – И я решил, что занятия рисованием нашим детям не повредят.
– Ваш сын пишет настоящие картины, учитель? – встрепенулся Берхард, и в его глазах вспыхнул яркий интерес.
– Да, у него уже есть несколько работ, – ответил мастер Вольфгарт. – Зигмунд обучался в лучшей итальянской художественной школе… А вы, Берхард, тоже увлечены рисованием?
– Да, мне нравится рисовать…
– Ой, тоже мне художник! – усмехнулась Маргарет, пренебрежительно скривив губки. – Какие-то каракули выводит, не поймёшь даже что это – не то дом с трубой, не то осёл одноухий.
– Ха-ха-ха! Осёл одноухий! – громко засмеялся Густав; фраза сестры показалась ему очень забавной. – Это он может нарисовать! Осёл одноухий!
Мальчик аж согнулся от смеха и, глядя на него, Маргарет тоже рассмеялась. Патриция же умилённо улыбалась, наблюдая за весельем своих детей. Её нисколько не заботило, что их реплики были оскорбительны для Берхарда.
– Что за глупый смех! – рявкнул Генрих, и его строгий голос заставил детей умолкнуть. – Как вам не стыдно смеяться над братом!
– Но рисунки Берхарда действительно несуразны, – вступилась Патриция за сына и дочь.
– Я тоже видел его рисунки – они достойны похвал. И я смею считать, что смех ваш завистью вызван. Особенно твой смех, Маргарет.
На щеках девушки немедленно вспыхнул румянец негодования. Маргарет не умела рисовать, эскизы для вышивки, которые она составляла, были неровны, цветы на них корявы. Они приобретали приличный вид только после поправок матери. Упрёки отца, да ещё и при чужом человеке сильно обидели Маргарет. Девушка гордо вздёрнула носик, и губы её задрожали от якобы назревающих слёз.
– Прекрати кричать на дочь при посторонних! – приказала мужу Патриция, нежно прижав золотую головку дочки к своей груди. – Из-за пустяка довёл бедняжку до слёз.
Мастер Вольфгарт внимательно наблюдал за этой сценой, и увиденного ему хватило, чтобы сделать для себя кое-какие выводы. Прежде всего, он понял, что Берхард здесь совершенно чужой, даже изгой, и если бы не поддержка и защита отца, то мальчику вообще не нашлось бы никакого места в этой семье. О причинах подобного отношения учитель лишь догадывался, и мысль, что эти догадки могли быть верны, его не радовала. Он снова вгляделся в Берхарда. Мальчик не выказывал ни зла, ни обиды, его смуглое лицо оставалось непроницаемым, взгляд спокоен, чувства надёжно спрятаны в тайных глубинах души. Казалось, Берхард уже привык к своей участи и смирился с ней.
– Отец всегда защищает Берхарда, – пожаловалась Маргарет. – Только его и любит.
– Маргарет, ты ведёшь себя неприлично, – сделал замечание Генрих. – Прекрати ныть. Мастер Вольфгарт с его семьёй отныне станет жить в замке, вы будете видеться с ним ежедневно, и я прошу вас вести себя достойно и больше не устраивать подобных глупых ссор. Не позорьте себя и меня! Маргарет, Берхард, Густав, вы всё поняли?
Мальчики утвердительно закивали головами. Маргарет выпрямилась и со смиренным видом присела в реверансе, однако её глаза всё же бросили гневный взгляд на Берхарда.
– Пойдёмте, мастер Вольфгарт, я покажу вам комнаты и кабинет для занятий, – предложил ландграф учителю.
– Был рад с вами познакомиться, – с прощальным поклоном обратился Хайнц к своим ученикам. – Уверен, мы сможем подружиться.
Мужчины вышли из комнаты и не спеша направились по коридору.
– Ваши дети часто ссорятся, ландграф? – поинтересовался Хайнц.
– К сожалению, часто, – ответил Генрих. – Маргарет вечно задирает своих младших братьев. Густаву тоже от неё достаётся. Но она вовсе не злая. Своенравна, да, но не зла. Мать её балует. Да что греха таить, и я тоже имею слабость потакать ей во всём.
– Такой красавице трудно в чём-либо отказать.
– Да, это точно.
Резко скрипнула дверь, и раздался детский смех. Мужчины обернулись. Из детской комнаты вышел Берхард; лицо его хмуро, взгляд холоден. Он спокойно закрыл за собой дверь и ушёл прочь по коридору. Проводив мальчика взглядом, мужчины продолжили путь.
– Берхард совсем не дружен с братом? – вновь спросил Хайнц.
– Совсем, – горестно вздохнул Генрих. – Между братьями случаются и драки. Мальчики живут в разных комнатах и общаются лишь на занятиях.
– А вообще в замке у Берхарда есть друг? Может быть, среди других детей?
– По-моему, нет. Берхард со многими общается, но я не замечал, чтобы кто-то стал его другом. Только с Кларком сыном графа Кроненберга у него близкие и доверительные отношения. Мальчики постоянно переписываются, а когда встречаются, то их водой не разлить.
– Вот мы и пришли, – остановился Генрих у двери. – Теперь это ваш кабинет. Здесь вы будете проводить свои занятия. Заходите.
Генрих открыл дверь и пропустил учителя в просторную светлую комнату. Её убранство мало чем отличалось от остальных кабинетов. Расположенный у окна большой дубовый стол покрыт мягким солнечным светом. Вокруг стола пять стульев с резными спинками. Вдоль стены разместились три шкафа с широкими полками, многие из которых пока пустовали, на остальных можно было найти пергаментные свитки, несколько книг, грифельные доски, инструменты для измерений. В углу у двери расположился массивный отделанный бронзой сундук. Его открытая крышка позволяла заглянуть в пустое тёмное пространство.
– Комната удобная и главное светлая, – оглядевшись, констатировал Хайнц. – Мне здесь нравится. А куда ведёт та дверь? – указал он на дверь между шкафами.
– Она ведёт в вашу спальню. – Генрих подошёл и открыл эту дверь. – Прошу, взгляните. Патриция лично принимала участие в её убранстве.
– Мне приятно, – улыбнулся Хайнц и, подойдя, заглянул в спальню. – У вашей супруги прекрасный вкус. Карен спальня понравится. А я доволен тем, что кабинет рядом. Для меня это очень удобно.
– Пойдёмте, я покажу вам другие комнаты и мою библиотеку, – предложил Генрих.
Но Хайнц отказался:
– Благодарю вас. Мне весьма льстит ваше внимание и забота. Признаться, ещё ни в одном доме хозяева меня так не привечали. И мне даже немного неловко перед вами, ландграф.
– Только не вздумайте стесняться меня, мастер Вольфгарт. Вы не менее уважаемый человек, чем я. Хотя вы и не имеете титула, но зато обладаете многими знаниями, в коих я совершенно не сведущ, а значит, вы умнее. Я прошу вас обращаться ко мне, как к равному. Ну, пойдёмте в библиотеку, она находится по этому же коридору.
– Прошу прощения, ландграф. Мне крайне любопытно осмотреть вашу коллекцию книг и свитков, но боюсь, я так увлекусь ими, что забуду про все дела, а мне ещё нужно перевезти в замок семью. Позвольте мне посетить вашу библиотеку вечером, после ужина.
– Да когда вам будет угодно! Вы правы, сначала необходимо сделать более важные дела.
Генрих закрыл дверь в спальню и направился было к выходу, однако остановился.
– Мастер Вольфгарт, хочу вас ещё кое о чём предупредить. – Лицо Генриха посерьёзнело. – Это важно, ведь вы будете проводить много времени с моими детьми.
– Я весь во внимании.
– Я стараюсь, чтобы об этом знало, как можно меньше людей, но от вас скрывать не имеет смысла. Дело в том, что мой сын Густав страдает падучей болезнью.
– Ах! Бедный мальчик, – посочувствовал Хайнц. – Это серьёзный и крайне неприятный недуг.
– Вы уж не будьте слишком строги к нему, и если вдруг что-то…
– Не беспокойтесь, ландграф, – заверил Хайнц, – у меня уже был опыт общения с таким ребёнком.
– Правда? Что ж, раз так, то волнения мои действительно напрасны.
Супруга мастера Вольфгарта невысокая приятной полноты женщина чувствовала себя свободно в любом доме и с любыми людьми. Высокий титул хозяина замка не заставлял её трепетать, а красота хозяйки ничуть не смущала. Почти весь ужин словоохотливая Карен Вольфгарт увлечённо рассказывала о разных местах, где ей довелось жить и о людях, которых она там встречала. Её повествование складывалось настолько интересно, что слушатели даже забывали о еде. Особенно дети, которые ещё не успели познать величину и разнообразие Мира. Для них было интересно всё, что происходило за пределами Регенплатца. Карен обладала учтивыми манерами и доброй улыбкой, однако при этом её серо-голубые глаза под тенью тёмных ресниц внимательно следили за всем вокруг, не упуская ни одной детали.
В отличие от матери Зигмунд был тих и скромен. В разговоре участвовал только, если с вопросом обращались непосредственно к нему, отвечал негромко и коротко. Юноша редко поднимал глаза, а если и делал это, то его взгляд почти всегда был устремлён лишь на одну особу, на юную красавицу Маргарет. Её очаровательная улыбка и прекрасные зелёные глаза с первых минут поразили Зигмунда в самое сердце, сумев зажечь в нём огонь до селе ему ещё не ведомый.
Маргарет тоже отметила, привлекательность Зигмунда Вольфгарта: стройная фигура, бархатистый голос, мягкий взор синих глаз. Старательно скрывая свою заинтересованность юношей, девушка тоже изредка поглядывала на молодого человека. Кажется, в её скучной жизни скоро появятся развлечения.
За увлекательными разговорами ужин затянулся. Солнце уже опустилось за горы, оставив на небе лишь оранжевый отсвет, когда жители замка стали расходиться по своим спальням. Мастер Хайнц Вольфгарт всё-таки выбрал время и перед сном заглянул в библиотеку. Впрочем, в полумраке при тусклом свете одной свечи трудно было рассмотреть книги со надлежащим вниманием. Так что, тяжело вздохнув, Хайнц взял лежавший на отдельной полочке небольшой сундучок со свитками и отправился в свою спальню.
– Мне здесь нравится, Хайнц, – заявила Карен мужу, ложась на широкую кровать под лёгкое одеяло. – Хозяева весьма милые и добрые. Они приняли нас, как равных. Я много слышала о радушии и гостеприимстве Регентропфа, и очень рада, что испытала это всё на себе. Ландграфиня очаровательная женщина, правда?
Но Хайнц не слушал болтовню супруги. Свиток, который он вынул из сундучка, оказался частью летописи фамилии Регентропф. Это было весьма любопытно. Хайнц зажёг ещё пару свечей и начал читать ровные написанные рукой летописца строчки.
– Дочка тоже настоящая красавица, – продолжала говорить Карен. – Сколько ей лет, ты сказал? Тринадцать? Её красота только начала распускаться. Года через три-четыре рыцари будут биться на турнирах за один только взгляд её.
– Надо же! – воскликнул Хайнц, вглядываясь в свиток. – Основателем рода является Густав Аллайн (Густав Одиночка). Я не знал этого. О его битвах с драконами сложено много легенд, но судьба героя почти неизвестна.
– Потому и неизвестна, что вместо Аллайн он стал Регентропф.
– Здесь написано, что в этих горах водилось много драконов, из-за которых люди не могли обжить плодородные земли междуречья, и даже проплывать кораблям по Рейну мимо этих мест было небезопасно. Густав уничтожил всех драконов. Послушай. «После битвы последней пошёл дождь и смыл с воина кровь драконью. И вдруг среди шума ливня Густав ясно различил слова: «Если ты покинешь места эти, драконы снова поселятся здесь. Останься, построй себе замок и живи на земле этой, и многие века люди будут прославлять тебя и род твой». «Я согласен, – ответил ливню Густав. – Но прошу тебя, укажи мне место, где должен стоять мой замок». Дождь повёл Густава по холмам, поросшим лесом густым, и вывел на самый высокий холм, откуда открывался вид на могучий Рейн, на мирную Стиллфлусс и на широкую равнину, где соединялись воды рек, словно тела влюблённых. Последняя капля дождя упала у ног Густава Аллайна. На этом месте и построил рыцарь свой замок и дал ему название Регентропф, Капля дождя».
– Интересная легенда, – произнесла Карен, выслушав чтение мужа. – Красивая. В жизни, конечно, было всё намного прозаичнее. Густав перебил драконов, взошёл на высокий холм, осмотрелся и решил: «Место удобное, можно брать дань с кораблей, земли плодородные, леса богатые. А главное, всё это ничьё. Раз драконов победил я, то и земли их имею право взять себе». Молодец, не растерялся. Был бродячим воином, стал богатым землевладельцем.
– Никак ты не признаёшь, что с природой говорить можно, – упрекнул Хайнц. – А я верю, что были люди, которые слышали голоса и гор, и деревьев, голос дождя.
– Хорошо, хорошо, спорить с тобой не собираюсь. Были, так были, – согласилась Карен, ещё раз взбив подушку. – Ложись-ка лучше спать. Сегодня у нас выдался суетный день, нужно хорошо отдохнуть.
Хайнц вынужден был согласиться с супругой. Он действительно чувствовал себя утомлённым. Как бы ни хотелось ему прочесть летопись дальше, но время было уже слишком позднее. Хайнц аккуратно свернул свиток, потушил свечи, снял с себя одежду и лёг на кровать рядом с женой. Однако Карен, хоть и призывала супруга отойти ко сну, сама ещё не успокоилась.
– Младшего сына-то, наверное, в честь этого самого предка назвали, – проговорила она. – Как ты думаешь?
– Возможно, – бесцветно отозвался Хайнц, закрыв глаза.
– Скорее всего. Знатные господа любят давать своим детям имена не просто так, а в честь каких-нибудь героических предков. Мальчики у ландграфа тоже хорошие, любопытные… Неужели Берхард на самом деле им родной сын?
– Родной.
– Странно. Он внешне так сильно отличается ото всех. Мне показалось, ландграфиня, как мать, к мальчику слишком холодна. За ужином ни слова ему не сказала, даже не взглянула. Ты заметил?
– Нет, не заметил. Давай спать, Карен. – Хайнцу уже начинала надоедать болтовня жены.
– Может, Берхард им всё-таки не родной сын? Завтра познакомлюсь с прислугой и всё узнаю.
– И зачем это нужно тебе? – Хайнц даже открыл глаза и приподнялся на локте. – Какая тебе разница, родной Берхард сын или нет?
– Мне любопытно.
– Твоё любопытство до добра не доводит! Ты всегда стараешься выведать какую-нибудь тайну, а потом болтаешь о ней на каждом углу. Прошу, хоть раз не вмешивайся не в своё дело. Нам так повезло, что ландграф фон Регентропф пригласил меня обучать его детей. Его имя повысит мою репутацию. Даже тебе и Зигмунду нашлась здесь работа. Не порти всё своим любопытством, как ты обычно это делаешь.
– Ничего я не испорчу! – возразила Карен, обиженно надув губки. – Вечно ты выставляешь меня виновницей своих бед. Я просто хочу узнать правду, вот и всё. Никому от этого плохо не будет.
Хайнц тяжело вздохнул и повалился на кровать. Он знал, что Карен бесполезно отговаривать, она всегда была жадной до чужих тайн, до семейных секретов. Она вынюхивала, выспрашивала, высматривала пока наконец не находила истину. Но вся беда в том, что, достигнув своей цели, Карен не могла смолчать, и тогда тайна одного человека или семьи становилась достоянием всего города. Два раза из-за любопытного носа и болтливого языка супруги Хайнц терял доходные места, дважды был прогнан оскорблёнными хозяевами. Люди из-за Карен плакали, покрывались позором, подвергались насмешкам, а одна юная девушка даже пыталась наложить на себя руки. Но ничего не могло остановить Карен, и она продолжала разгадывать чужие загадки. Хайнцу было стыдно за свою супругу, и он каждый раз старался уехать туда, где её ещё не знали.
– Мы приглашены в этот дом работать, а не мешать людям жить, – сделал Хайнц последнюю попытку образумить жену.
– Я знаю, – твёрдо ответила та. – Я всё прекрасно понимаю и вовсе никому не собираюсь мешать жить. Но я должна знать правду.
– Надеюсь, у тебя хотя бы хватит ума не распускать свой язык и не кричать на весь Регенплатц о том, что ты выведала.
– Ты всегда считаешь меня дурой, – проворчала Карен и, обиженно фыркнув, отвернулась от мужа и наконец замолчала.
На следующее утро ландграфиня Патриция познакомила гостей с замком и их обитателями. Фрау Вольфгарт с интересом осматривала все комнаты, их убранство, запоминая, где что находится, с милой улыбкой на устах знакомилась с прислугой, желая вызвать симпатию к себе. Карен обратила внимание, что среди челяди много женщин не слишком молодого возраста, а значит, найдётся с кем поболтать о секретах хозяев замка.
После осмотра замка Карен сразу же направилась в кухню, место, где, как правило, сплетни не только приживались, но и плодились. Да только на этот раз ей не повезло. Кухарки приветливо встретили гостью, с удовольствием говорили с ней, однако едва разговор заходил о Берхарде и его странной непохожести на своих родных, женщины опускали глаза и делали вид, что подобные вещи их не касаются. Карен ничего не смогла выведать у кухарок, но зато окончательно уверилась, что в семье Регентропф есть большая тайна, и разгадать её необходимо.
Слегка расстроенная, Карен покинула кухню. Она вышла в центральный зал и остановилась, не зная, куда пойти дальше. И тут её осенила мысль. Ну конечно! Кто-кто, а уж нянька-то должна всё знать о своих воспитанниках. Главное разговорить её. Карен уверенно направилась в южное крыло замка и поднялась на третий этаж.
Дверь в детскую была чуть приоткрыта. Впрочем, эта комната уже не имела того предназначения, что раньше. Сыновья ландграфа переселились в восточное крыло, Маргарет со своими служанками осталась жить в южном, но этажом ниже. А бывшая детская теперь отошла нянькам Астрид и Юте.
Карен заглянула в комнату. Астрид была одна, она сидела у открытого окна и что-то шила. За эти годы женщина ещё больше располнела, грудь её тяжело вздымалась, и ей в такт из-за круглых розовых щёк издавалось тяжёлое дыхание. Скрип двери отвлёк Астрид от занятия.
– Прошу прощения, – тут же произнесла Карен, – я прервала вашу работу.
– Ничего страшного, – улыбнулась в ответ Астрид, ещё больше округлив своё лицо. – Заходите. Вы что-то хотели спросить?
Карен вошла в комнату и прикрыла за собой дверь.
– Я просто ходила по замку… – невинно развела руками Карен. – Так глупо… Я кажется, заблудилась. Не могу найти малый бальный зал.
– Он в северном крыле на первом этаже, а вы прошли в южное.
– Ох, совсем в другую сторону повернула!
– Ничего, со временем вы привыкните к лабиринтам замка.
Видя, что Астрид отвечает охотно, Карен приблизилась к ней и продолжила начатую беседу.
– Очень красивый замок, большой. Вы давно здесь живёте?
– С тех пор, как родилась Маргарет, – ответила Астрид, вернувшись к своему прерванному занятию. – Я была ей няней, а потом и всем детям семьи Регентропф. Я и сейчас прислуживаю девочке.
– Вам здесь нравится?
– Конечно. Ландграф и его супруга прекрасные люди, добрые, щедрые. Их любят во всём Регенплатце. А работать в замке Регентропф – большая честь для каждого.
– Да-да, муж мне тоже говорит, что нам очень повезло с новым местом работы. – Карен придвинула стул и села напротив собеседницы. – Раз уж мы с вами так разговорились, могу я вас попросить рассказать о детях ландграфа, ведь мне предстоит их обучать, общаться с ними. Вы, верно, хорошо знаете их характеры?
– Да, не хуже их родной матери.
Астрид любила своих воспитанников и могла говорить о них без перерыва. Женщина даже отложила шитьё на подоконник, чтобы работа не отвлекала. Сложив полные руки на своём большом животе, Астрид повела беседу.
– У ландграфа прекрасные дети, – с умилённой улыбкой произнесла она. – Даже трудно сказать, кто из них лучше. Лично я очень люблю Маргарет. Я всегда мечтала иметь дочку, а Бог не дал мне ни мужа, ни детей. Так что, именно красавице Маргарет я отдала всю нежность и ласку. Она милая девочка. А уж как любит танцевать и петь! Уверена, что Маргарет станет вашей лучшей ученицей, и никаких проблем у вас с ней не возникнет. А вот с Густавом, наоборот, придётся потрудиться. Он мечтает стать самым сильным непобедимым воином, а потому считает, что всякие танцы, рисование, даже чтение и письмо ему совсем в жизни не нужно.
– А Берхард?
– Он спокойный мальчик, тихий. Замкнутый очень, живёт в каком-то своём мирке и мало кого впускает туда.
– Просто любит одиночество? Или чувствует себя одиноким?
– С чего же ему чувствовать себя одиноким?
– Если говорить откровенно, мне вчера за ужином показалось, что мать недолюбливает Берхарда, ведёт себя так, будто не желает замечать его.
Астрид недоверчиво покосилась на собеседницу.
– Это вам показалось, – уверенно ответила она. – Ландграфиня одинаково относится ко всем своим детям. Ну, может, немного выделяет Густава. Но ведь многие матери младшеньких любят больше.
– Может, и показалось, – пожала плечами Карен. – Мальчик настолько не похож на своих родных, что невольно притягивает к себе внимание.
Астрид не ответила на это замечание. Сжав губы и нахмурив брови, она взяла с подоконника шитьё и возобновила своё прерванное занятие. Казалось, женщина потеряла к разговору всякий интерес. Карен это не устраивало.
– Впервые взглянув на него, я даже подумала, что он не родной сын Регентропфу, – с наивным видом высказала она.
При этих словах Астрид опустила шитьё на колени и строго взглянула на собеседницу.
– Фрау Вольфгарт, это всё ваши домыслы, и они далеки от правды. Берхард – родной сын ландграфа, в этом я даже могу вам поклясться. Вы хотели узнать о характерах ваших учеников? Вы это узнали. Остальное вас тревожить не должно. Вы приехали сюда преподавать танцы и музыку, а не совать нос не в своё дело.
Жёсткий тон Астрид ясно показал недовольство женщины, и Карен поняла, что больше здесь ничего не услышит. Нянька прекрасно знает тайну семьи Регентропф, но по какой-то причине верно хранит её. Может, её запугали? Или она так предана своим хозяевам?
– Я вас чем-то обидела? – мягко поинтересовалась Карен. – Извините. Я не хотела. Просто интересно стало, почему…
– Сейчас повернёте налево, – прервала строгая Астрид, – пройдёте до широкого коридора и по нему дойдёте до северного крыла. Ведь вы, кажется, туда направлялись?
– Да. Спасибо. Я пойду.
Карен поднялась со стула и медленно вышла из комнаты. Ей снова не повезло, тайна осталась не раскрытой. А любопытство ещё больше терзало душу. Где? Как? У кого? В замке все словно договорились молчать на тему рождения Берхарда. В замке. Но возможно, за его пределами люди окажутся более разговорчивы? Карен знала, что тайна всё равно распахнёт перед ней свои двери, только придётся немного подождать.
