Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
– Ведомо.
– Им необходимо помочь, но я не знаю, как. Густав позволил мне выходить из комнаты и свободно перемещаться по замку. Однако за мной продолжают постоянно наблюдать и докладывают ему о каждом моём шаге. Густав по-прежнему не доверяет мне. По сути, я осталась его пленницей. Берхард, лишь на тебя вся надежда. Ты должен спасти Кроненбергов, иначе они тоже погибнут. Я верю, ты сможешь. Ты освободишь их, освободишь меня.
Берхард молчал, но Гретта улыбнулась. С сердца её словно камень тяжёлый упал, таким лёгким и успокоенным оно стало. Девушка верила своему возлюбленному, верила в его силу, в силу, которую дала ему природная стихия, силу, которую обычный человек одолеть не сможет никогда.
– Какое счастье, что ты остался, Берхард! – пылко призналась Гретта, с обожанием глядя на любимого человека. – Вместе с тобой вернулась уверенность, вернулась любовь… Ты сумеешь победить зло. Я знаю. Ты восстановишь спокойствие в замке, сохранишь процветание Регенплатца и его мирную жизнь. Ты, и только ты – истинный ландграф фон Регентропф. И старания Густава доказать обратное глупы и бесполезны.
Гретта подошла к двери в покои молодого ландграфа и постучала. От мысли, что Густав находится при смерти, сердце девушки не щемило от тоски, и слёзы на глаза не наворачивались. Гретта пришла сюда только ради приличия. Дверь открыл Аксел. Как верный страж, он не впустил гостью, а выжидательно смотрел на неё, готовый выслушать причину её визита.
– Я пришла навестить своего мужа, – спокойно доложила Гретта.
Аксел обернулся в комнату и, видимо получив разрешение, отступил в сторону, пропуская молодую госпожу. Бледный Густав лежал в кровати, покрытый одеялом. Дыхание его было тяжёлым, глаза закрыты. Спал ли он или находился в беспамятстве? Если и спал, то ему явно снился кошмар. Густав резко вздрагивал, мотал головой, а из горла его вырывались хриплые стоны и несвязные звуки. Возле кровати сидела Патриция. Время от времени она смачивала полотенце в тазу с холодной водой и прикладывала его ко лбу больного сына. На осунувшимся и лице женщины лежала печать материнского страдания. Однако ни слёз, ни рыданий не было, возможно, их запас уже исчерпался. Когда Гретта вошла, Патриция даже не взглянула в её сторону.
– Я зашла узнать, как самочувствие Густава, – произнесла Гретта, приблизившись к ложу супруга.
– Тебе интересно, скоро ли он умрёт? – тускло уточнила Патриция.
– Зачем вы так? – упрекнула Гретта. – Не стану притворяться, будто во мне вдруг вспыхнула любовь к вашему сыну, но Бог соединил нас браком, и отныне моё место рядом с моим мужем, каким бы он ни был, какие бы грехи ни совершил.
Душа Патриции немного смягчилась. В конце концов, что сделано, то сделано. Если её невесткой стала именно Гретта Хафф, нужно с этим смириться.
– Приступ уже прошёл, но осталась горячка, – пояснила Патриция. – А она не менее опасна. Поскорей бы лекарь пришёл. Присядь.
Женщина повернула голову, удостоив наконец невестку холодным вниманием. Она молча наблюдала, как Гретта придвинула стул, как присела, сохранив уверенную осанку, расправила платье, как скромно сложила руки на коленях.
– Я так и не могу понять, чем ты обольщаешь мужчин, – произнесла Патриция. – Какой дьявольской силой ты столь невзрачная зажгла огонь любви в сердцах обоих братьев. Ты внесла ещё больший раздор между ними. Из-за тебя Густав возненавидел Берхарда.
– Разве тому причина я? – невозмутимо отозвалась Гретта. – А по-моему, основной причиной их распрей был трон Регенплатца.
Патриция добавила в свой взгляд презрение. Как осмелела эта девчонка. Уж не почувствовала ли она себя хозяйкой в замке?
– Лучше бы они продолжали воевать за трон, а не за тебя, – спорила ландграфиня. – Берхард отказался от трона только ради тебя. Густав просто принял бы этот подарок и помирился бы с братом, но ему зачем-то понадобилась ещё и ты…
– Однако желание обладать мной вовсе не повод, чтобы брата убивать. – Гретта гордо вздёрнула подбородок и смело посмотрела в ледяные глаза свекрови.
– Ведьма, – тихо прошипела Патриция. – Ты не такая милая и скромная, какой пыталась казаться вначале. Я даже жалела тебя, защищала…
– Если бы я была ведьмой, то в могиле сейчас лежал бы не Берхард, – тем же тоном парировала Гретта.
Женщины уже не скрывали, что ненавидят друг друга. Их негромкий жёсткий спор был готов перерасти в ссору, как вдруг раздался короткий вскрик больного. Внимание собеседниц тут же было направлено в его сторону.
– Прочь! Иди прочь! – выкрикивал Густав кому-то в своём жутком сне, пытаясь отгородиться от ужаса рукой. – Прочь! Ступай в ад!
Патриция и Гретта молча переглянулись. Они обе догадались, кого именно Густав гнал от себя в привидевшемся кошмаре. Патриция смочила полотенце и приложила его к горячему лбу сына.
– Кто сказал тебе, что Густав слёг? – спросила Патриция.
– Лизхен, – ответила Гретта. – Она прибежала ко мне, как только узнала об этом от других слуг.
Тон женщин успокоился, обида и ненависть немного стихли, отошли в сторону.
– На этот раз у вас нет причин обвинять меня в его приступе, – заметила Гретта.
Патриция лишь повела бровью. Таковых причин у неё действительно не было, это она должна была признать. Бьющегося в припадке Густава нашёл Аксел, вовремя зашедший в покои хозяина. У Густава появилась плохая привычка, отсылать караул от своих дверей. Но больше Патриция такого не допустит и станет лично проверять наличие стражника у покоев короля Регенплатца. Солдат непременно услышал бы шум и, возможно, сумел бы помочь господину. И смог бы рассказать, что произошло, из-за чего случился приступ болезни.
– Ты по-прежнему считаешь, что таковой причиной может быть призрак Берхарда? – вновь задала вопрос Патриция.
– Если бы вы видели Густава в ту ночь, то тоже не сомневались бы в этом, – сказала Гретта.
– А ты… Тебе самой призрак являлся?
Девушка опустила глаза. Она не хотела признаваться, что видела Берхарда, желала скрыть встречу с ним, словно то была встреча с любовником. Она более не считала Берхарда мёртвым.
– Нет, мне он не являлся, – сдержанно ответила Гретта.
– Получается, что видит его только Густав. Слуги тоже не видели его, зато слышали.
– Слуги? – изумилась Гретта. – Где слышали?
– В его покоях. Говорят, там слышны шаги и вздохи. Чернь напугана, и теперь в эту комнату вряд ли кто-нибудь согласится войти. И гостей не поселишь. Придётся запереть её, забить окна, дверь, и пусть там всё зарастает паутиной.
Гретту охватило радостное волнение. Так значит Берхард остался в замке, его можно слышать и, возможно, видеть… Неужели она сможет встречаться с ним не только во время дождя! Нужно достать ключи от покоев Берхарда.
Патриция не смотрела на невестку, её сейчас больше интересовал несчастный сын, охваченный лихорадкой и бредом. А вот Аксел Тарф внимательно наблюдал за Греттой, и ему не понравилась её странная едва сдерживаемая улыбка.
Раздался негромкий стук. Аксел отворил дверь и впустил в покои лекаря Питера Гойербарга. Вошедший торопливо пробубнил приветствие и поспешил к постели больного.
– Снова приступ? – поинтересовался он, приложив ладонь к горячему лбу Густава.
– Снова, – подтвердила Патриция. – И на этот раз более скверный.
– Второй день подряд… Да ещё и жар…
Питер отошёл к столу, поставил на него свой обитый кожей сундучок и стал выкладывать необходимые микстуры.
– Я старалась унять жар холодными компрессами… – Патриция поднялась, уступая лекарю место у постели больного.
– Вы всё правильно сделали, ландграфиня. – Лекарь повернулся к ней и дружески улыбнулся. – Не переживайте, Густав обязательно справится с недугом. Да и я помогу ему.
Патриция понимающе покивала головой. Она доверяла Гойербаргу, была уверена в его мастерстве, однако тяжёлое чувство не желало оставлять её сердце.
– Я пришлю служанку вам в помощь, – сказала Патриция.
– Не нужно. Я один справлюсь. – Гойербарг уже суетился вокруг Густава.
– Что ж, как вам будет угодно. Тогда не стаем вам мешать, гер Питер…
Но лекарь, поглощённый своим делом, уже ни на что не обращал внимания.
Патриция чувствовала себя крайне утомлённой. Выйдя из покоев сына, она обернулась к Акселу Тарфу и попросила:
– Останься здесь, у дверей. Как только лекарь закончит, сообщи мне. Я буду у себя.
Даже не взглянув на невестку, Патриция побрела прочь по коридору, устало ссутулив спину и бормоча под нос молитву. Проводив её печальным взором и послав вслед сочувственный вздох, Гретта тоже хотела было уйти, однако её остановил окрик Аксела Тарфа.
– Я наблюдал за вами, Гретта. Вы рады, что Густава опять накрыл недуг. Вам доставляет удовольствие видеть его мучение.
Гретта не сочла нужным вести разговор со слугой, с прихвастнем своего мужа и, демонстративно повернувшись к нему спиной, вновь шагнула прочь. Только Аксел не желал отпускать её.
– Я чувствую, что вы что-то замышляете против Густава, – повысил он тон. – И этот призрак… Он наверняка ваших рук дело. Я уверен в этом и докажу. Я обязательно разоблачу ваше колдовство!
Но Гретту совсем не испугали ни рычание, ни угрозы верного пса Густава. Так и не удостоив его ответом, молодая ландграфиня, с достоинством расправив плечи, направилась своей дорогой.
Стемнело. Горячка угомонилась, жар сошёл, и теперь Густав спал спокойно. Дыхание его было ровным, лоб и виски более не покрыты капельками пота – болезнь отступила. Патриция поправила одеяло, прикрыв плечо сына. Она устала. Опять полдня провела она в тревоге и слезах, в тяжёлых думах и душевных переживаниях. И будет ли спокойным день завтрашний, не известно. Вдруг всё повторится? Сердце на миг оцепенело – вдруг снова приступ да ещё более опасный? Каждый приносил Густаву боль и страдание, каждый уносил с собой часть его жизненной силы. Раньше приступы были крайне редки. Столь редки, что о существовании недуга вообще забывалось. Но что же происходит теперь? В чём причина их постоянного возникновения?
Проклятие? Патриция вздрогнула. Ей вспомнилось гневное лицо чёрной женщины, лесной ведьмы Хельги. «Если вы всё-таки погубите Берхарда, то Густаву не прожить и трёх дней после его похорон!» Однако прошло уже четыре дня, а Густав жив. Болен, но жив. Нет-нет, то заклятие удалось обойти. А вот новое Хельга создала, сомнений больше не было. Она была в замке в тот день, когда умер Берхард, она заставила душу его остаться на земле для отмщения, и теперь эта душа терзает бедного Густава, ежедневно являя ему свой ужасный образ. И будет терзать до тех пор пока…
Боже, какие ужасные мысли приходят ей в голову. Патриция встала и нервно заходила по комнате. Приведение – какая ерунда. Его не существует. Берхард получил по заслугам. Он был лишним в их семье, он занимал чужое место. Он должен был исчезнуть, рано или поздно ему суждено было умереть. Если бы приведение существовало, его наверняка видели бы и другие жители замка, его вой был бы слышен ночью. Никаких доказательств о поселившемся в замке Регентропф призраке Берхарда не было. А всё, что произошло – это просто совпадения. В первый раз до приступа Густава довела Гретта. Сегодня Густав попал под ливень и вполне мог простудиться. Резко подскочила температура тела, отчего он потерял сознание. А в покоях волчонка суеверная чернь слышала обыкновенный сквозняк. В темноте и тишине вечно что-нибудь мерещится, тем более, если в этой комнате недавно умер человек.
Патриция успокаивала себя, почти уговаривала. Однако душа никак не желала принимать какие-либо доводы. Оставалось одно – пойти и самой осмотреть комнату Берхарда.
В ящике на столе Патриция нашла ключи. Глупо проверять существование призрака, но нужно было сделать это. Хотя бы ради своего спокойствия. Патриция решительно вышла в коридор, выхватила из держателя горящий факел и подошла к покоям, которые совсем недавно занимал Берхард. Едва распахнув дверь, женщина почувствовала неприятный запах сырости. «Привидения не существует», – как можно убедительнее сказала себе Патриция и уверенно шагнула в кромешную тьму комнаты.
Свет факела выделил из темноты очертания предметов – кровать, стол, стулья, камин… Патриция огляделась. Кроме затхлости, ничего подозрительного она не заметила. Нужно открыть окна и проветрить. Женщина стала медленно проходить вглубь комнаты, продолжая осматриваться. На кровати она увидела древко потухшего факела, и это показалось странным. Кто-то заходил сюда? Может, Густав? Ведь ключи от этой комнаты хранятся у него. Но ни он, ни Аксел Тарф не рассказывали ей об этом. Впрочем, в последнее время Густав много чего скрывал от своей матери. Патриция приблизилась к кровати и осветила ложе. На покрывале чернело пятно прожжённой ткани. Значит, факел бросили зажжённым, однако огонь почему-то не спалил скань. Почему? Женщина прикоснулась к покрывалу и тут же отдёрнула руку. Покрывало было холодным и очень мокрым. Ничего не понимая, Патриция попятилась назад, наткнулась на стул и, едва не упав, оперлась на него. Но Боже, стул тоже оказался мокрым и склизким.
Страх суеверия закрался в задрожавшую душу женщины. Откуда взялось столько влаги? Со дня похорон в этой комнате никого не было. Да и кому бы в голову пришла б столь глупая идея поливать здесь всё водой? Патриция отступила. Казалось, весь воздух был пропитан этой влагой. Даже пламя факела начинало подрагивать, борясь за свой свет. Нужно обязательно открыть окна и впустить сюда тёплый летний воздух. А с утра ещё и солнце взойдёт, комната просохнет, и тогда все убедятся, что никакого привидения здесь не обитает. Безрезультатно стараясь скинуть с души страх, Патриция вытерла ладонь о блио и попыталась возобновить нелёгкий путь к окну.
С громким стуком закрылась дверь. Патриция вздрогнула и резко обернулась. «Это сквозняк», – сказала она сама себе. И всё же сердце забилось беспокойнее. Женщина замерла, прислушиваясь, но тишину ничто не нарушало. Не было слышно ни ветра за окном, ни чьих-либо шагов в коридоре. «Несомненно, сквозняк», – вновь мысленно заверила себя Патриция. Однако мысль о том, чтобы проветрить комнату, она уже отбросила, решив поскорее покинуть это неприятное место.
Вдруг рядом, совсем близко, у левого плеча раздался странный звук: не то тихий стон, не то лёгкая усмешка. Патриция испуганно ахнула и ткнула факелом в темноту. Естественно никого она не увидела. Растущий страх подгонял сердце, вселяя в него панику. Этот звук, который явно походил на человеческий голос, уже нельзя было оправдать сквозняком.
«Мне показалось. Здесь никого нет», – дрожащим шёпотом убеждала себя Патриция. Но чей-то вздох вновь повторился за её спиной. И он был так близок, что женщина даже почувствовала чужое дыхание на своей шее. Патриция развернулась, освещая слабеющим светом факела темноту. Рука её дрожала, из горла пытался вырываться крик ужаса, но у него хватало сил лишь на короткие стоны.
– Б-Берхард?.. – нервно пискнула напуганная женщина.
Ни шороха в ответ, ни шёпота, ни вздоха.
– Б-Берхард… Ты… здесь?..
– Здесь, – эхом разнёсся по комнате отчётливый ответ знакомого голоса.
Нервы Патриции сдали. Едва сдерживая крик, женщина бросилась к двери. Та поддалась не сразу, будто её кто-то запер, и от этого паника в сердце взорвалась острой болью. И всё же дверь открылась. Патриция выбежала в коридор и обессилено прислонилась спиной к прохладной стене. Так значит, это правда, значит, призрак Берхарда действительно существовал и обитал этой промозглой пропитанной влагой комнате. Женщина с трудом переводила дыхание, пытаясь успокоить сбивчивый ритм сердца. Существовал и мучил Густава, доводя его до жестоких приступов. Первое заклятие удалось обойти, но как избавиться от второго? Как угомонить призрак? Как выгнать его из замка?
Дверь шелохнулась. В порыве паники Патриция подбежала к ней и торопливо заперла на ключ. Естественно, это не остановит привидение, и всё равно от осознания, что дверь крепко заперта, душе становилось немного спокойнее.
Гретта задумчиво сидела перед зеркалом, пока Лизхен заканчивала хлопотать с её причёской. Тёплые лучи утреннего солнца рассеивали мягкий свет по комнате; за окном наперебой щебетали птицы, прячась в густой листве деревьев, воздух был наполнен ароматом цветов и свежестью раннего утра. Поддавшись летнему настроению, Лизхен старалась по-особенному красиво уложить волосы госпожи своей, украсила их жемчужным гребнем, живыми цветами. Но Гретту старания служанки не занимали, и на прелести утра она внимания не обращала. Её тусклый взор был направлен вглубь нерадостных мыслей, невесёлых размышлений.
– Ты смогла узнать, прибирает ли кто-нибудь покои Берхарда? – не выходя из своих раздумий, поинтересовалась Гретта.
– Ой, никто их не прибирает, – аккуратно вставляя голубой цветок в причёску госпожи, ответила Лизхен. – Со дня похорон никто из прислуги не входил в эту комнату. Оба ключа от неё хранятся у ландграфа Густава.
– Какие же слуги тогда слышали там присутствие призрака? Когда это было?
– Вчера и было. Ландграф приказал вынести из покоев всю мебель и все вещи и сжечь на заднем дворе. Четверо мужчин пошли. Вот они-то и рассказывают о призраке, как прогнал он их из своих покоев.
– Зачем же вещи сжигать?
– Да кто ж знает? – Лизхен выбрала розовый бутон и приложила его к голове Гретты, примеривая, будет ли цветок уместен в причёске. – Участь слуг выполнять прихоти господ без рассуждений.
– И что же те мужчины рассказывали? – Гретта направила заинтересованный взгляд на отражение служанки в зеркале.
Лизхен решила, что ещё один бутон будет лишним, отложила цветок и, подправив пару локонов, отступила, критично оглядывая результат своего старания.
– Что рассказывали они, Лизхен? – подтолкнула Гретта служанку.
– Ой, да странности какие-то, – ответила молодая женщина; оставшись довольной созданной ею причёской, она подошла к госпоже поближе. – Говорят, сыро очень в комнате, мебель вся мокрая, воздух тяжёлый. В общем, жутко, как в склепе. Звуки слышны, будто ходит кто-то. Ходит и дышит. Но больше всего мужчины перепугались, когда дверь сама собой захлопнулась, заперев их в этой комнате. И только молитвы заставили её открыться.
– Я тоже хочу там побывать, – выдохнула Гретта. – Как же мне ключ добыть?
– Вы что, госпожа? – всплеснула руками Лизхен. – В логово призрака! Неужели не страшно вам?
– Совсем не страшно. Что сделает мне Берхард?
Но разговор был прерван. Дверь отворилась внезапно, резко, настежь. Молодые женщины даже вздрогнули от неожиданности. В комнату вошёл Густав. Бледный, с всклокоченными волосами, неряшливо одетый; взгляд его холодных синих глаз был тяжёл и не обещал ничего хорошего.
– Доброе утро, Гретта, – рявкнул Густав.
Стараясь сохранить невозмутимость и достоинство, девушка поднялась и сдержанно поклонилась в знак приветствия. Густав захлопнул за собой дверь и, пройдя, тяжело плюхнулся в кресло. Он был ещё слаб. Лекарь запретил ему вставать, хотя бы до полудня. Однако Густаву необходимо было увидеть супругу свою, дабы серьёзно с ней поговорить. И посему, едва оставшись в покоях один, без присмотра, он наскоро натянул штаны и туфли и направился к жене. В висках стучала тупая боль, тело чувствовало себя уставшим, но молодой человек не обращал на это никакого внимания. Его сейчас намного больше интересовало поведение Гретты.
– Я рада видеть, что хворь отступила, и вы чувствуете себя значительно лучше, – сухо произнесла Гретта.
– Не льстите мне, Гретта. И не лгите, – презрительно скривил губы Густав. – На самом деле вы мечтаете о скорой смерти моей. И моя болезнь вас только забавляет.
– Вы считаете меня настолько жестокой?
– Нет, вы не жестока. И всё же, несмотря на моё хорошее расположение к вам, вы ненавидите меня. А там, где ненависть, там и пожелание зла. К тому же вчера вы мне дали повод убедиться не только в вашем отвращении ко мне, но и в вашей способности к предательству.
В сердце Гретты вспыхнуло волнение.
– О чём вы? – спросила девушка.
– Зачем вы вчера ходили к Кларку Кроненбергу?
Гретта невольно опустила глаза. Значит, Густаву всё-таки доложили о её посещении темницы. А она-то надеялась, что этот её поступок останется им незамеченным.
Накануне, воспользовавшись случаем, когда Густав больной лежал в кровати, а Аксел остался ждать у его покоев новостей от лекаря, Гретта, освобождённая на время от контроля, решилась навестить томящегося в заточении Кларка Кроненберга. Солдат, стоявший на карауле у входа в темницу, получил от господина своего чёткий приказ никого к пленникам не пропускать. Совсем никого, кроме самого ландграфа да его доверенное лицо Аксела Тарфа. Однако Гретте, принявшей уверенный вид и взявшей решительный тон, достаточно скоро удалось убедить стража, что ей, как супруге ландграфа, так же позволено посещать тюрьму и проверять в каких условиях содержатся заключённые. Солдат её пропустил, проводил до камеры, но не ушёл, а остался поблизости, наблюдая за ходом свидания. Предвидя это, Гретта заранее написала небольшую записку, в которой коротко поведала о поведении и болезни Густава, о письме лекаря Гойербарга к королю, которое он послал с сыном, и, конечно же, о призраке Берхарда. Она надеялась, что эти новости добавят Кларку и его отцу уверенности в их скором освобождении и торжества справедливости. Молодая ландграфиня говорила с Кларком сдержанно и сухо, поинтересовалась его самочувствием, спросила о жалобах на содержание в заточении и, получив от пленника короткие и столь же бесцветные ответы, покинула темницу. Солдат не заметил, как Гретта во время разговора незаметно бросила сквозь решётку записку. А раз не заметил, значит, и не доложит своему господину.
Однако о самом её визите в тюрьму Густаву всё-таки стало известно.
– О чём вы говорили с Кроненбергом? – строго спрашивал Густав. – Что замышляете против меня? Или надеетесь помочь ему сбежать?
– Стражник присутствовал при нашем разговоре, – невозмутимо отвечала Гретта. – У него и спросите, о чём мы с Кларком говорили.
– Я уже спрашивал. Ничего интересного он мне не поведал.
– Значит, ничего «интересного» и не было.
– Солдат – хороший исполнитель приказов, но глуповат. Он мог не заметить каких-либо ваших знаков, не понять намёков…
– Так вы обвиняете меня в предательстве?
– Я не хочу, да вы заставляете это делать.
– Госпожа честная женщина. Зачем ей предавать вас, своего супруга? – подала голос Лизхен в защиту хозяйки.
Но она зря так поступила. Синие глаза Густава немедленно воспламенились гневом.
– Кто позволял тебе вмешиваться, чернь?! – гаркнул он. – Пошла вон!
Душа бедной Лизхен сжалась в комок от испуга, и слёзы обиды подступили к глазам. Дабы оградить верную служанку свою от последующих вспышек гнева ландграфа, Гретта мягко попросила её уйти, оставить их с Густавом наедине. Лизхен выполнила просьбу, вышла из комнаты. Однако переживая за госпожу, она осталась в коридоре, подле закрытой двери, не подслушивая, но прислушиваясь к происходящему внутри комнаты разговору.
– Мне не нравится, что ты печёшься о судьбе моих врагов, – высказывал тем временем Густав.
– Кларк друг мне… – перечила Гретта.
– Мои враги не должны быть друзьями супруги моей!
– Кроненберги никогда не были против тебя. Это ты их сделал врагами! Ты обвинил их в своём же преступлении, ты заточил их в темницу и хочешь лишить жизни!
– Если не уничтожу их я, то они уничтожат меня!
– О брате своём ты так же рассуждал?
– Замолчи! – зло приказал Густав. – Я запрещаю тебе говорить о нём!
– Боишься, что призрак его снова появится?
Такой смелости от зависящей от него женщины Густав не ожидал. В гневе вскочил он и, шагнув к Гретте, крепко схватил её за плечи.
– Как смеешь говорить со мной так?! – кричал он, пронзая Гретту взглядом, полным негодования. – Как смеешь плести интриги за моей спиной?! Разве не предупреждал я тебя быть послушной мне?
– Не делай хотя бы из меня врага, Густав.
Девушка, казалось, совсем не боялась своего супруга, ни его грубых рук, ни его свирепого взгляда. Она смело смотрела ему в глаза, и это лишь сильнее злило Густава. Он желал видеть слёзы непокорной женщины, слышать её мольбы о пощаде. И так будет. Так обязательно будет. Ежедневно.
– Ты сама не хочешь быть моим другом, – процедил сквозь зубы Густав. – А значит, станешь моей рабыней.
Густав сжал Гретту в крепких объятиях, таких крепких, что девушка почувствовала боль и ахнула. Вот так-то лучше. Уже давно пора сделать эту бунтарку своей женщиной, показать ей, кто её хозяин. Голодным хищником Густав впился в губы девушки жадным поцелуем. Гретта пыталась вырваться, этот поцелуй ей был противен, этот мужчина ей был ненавистен. Но не получалось освободиться, слишком слаба она против сильных мужских рук. А Густав продолжал целовать, и желание наполняло его тело. Не оттолкнуть его, не вырваться.
К глазам подступили слёзы бессилия, и отчаяние затопляло сердце. Однако нельзя сдаваться, нельзя покоряться воле насильника. В порыве защиты чести своей, Гретта улучила момент и впилась зубами в щёку противника. Взвыв от боли, Густав ослабил объятия и схватился рукой за раненную щёку. Вот и момент для спасения. Гретта вырвалась и стремглав выбежала из комнаты.
Она бежала по коридорам, спасаясь от погони, она бежала по крутым лестницам, задыхаясь от рыданий, бежала прочь от ужаса, от боли, от несчастной жизни своей. Распахнув дверь, Гретта наконец оказалась на воле, под тёплыми лучами солнца, вне каменных стен замка. В голове девушки пульсировала лишь одна мысль: «Бежать. Спасаться». И Гретта бросилась в конюшню.
И тут она остановилась. Куда она побежит? К отцу? И тем самым даст повод жестокому ландграфу начать войну? Да, Густав болен, но отдавать приказы он может. Нет, всё же придётся остаться. Отныне здесь её новый дом, её семья. И… здесь Берхард.
– Она вернулась? – поинтересовался Густав у Аксела, рассматривая в зеркало укус на своей щеке.
– Вернулась. Видимо, поняла, что скрыться от тебя невозможно, – отвечал верный слуга. – Сейчас Гретта в своих покоях вместе со служанкой.
Густав отошёл от зеркала. Он остался недоволен проявившимся на щеке синяком. Вот упрямая чертовка! Посмела восстать против него. Против её господина!
– Запри их и не выпускай никуда, – распорядился Густав. – Хватит с них и двух дней свободы.
Подойдя к кровати, он прилёг. Голова немного кружилась, и в теле ещё чувствовалась слабость.
– Вечером я сам поговорю с ней, – добавил Густав, закрыв глаза. – И этот разговор уж точно будет последним.
Молодой ландграф ужинал в своих покоях, в обществе с Аксела Тарфа да пары свечей. Чувствовал себя он уже хорошо, и можно было спуститься в залу, вот только видеть ему никого не хотелось. Съев жирную фаршированную куропатку и пирог, Густав наелся, но опустошив две бутылки вина, не напился и приказал слуге принести ещё пару.
– И о чём ты будешь с ней говорить? – спрашивал Аксел, наполняя кубки вином.
– Уже ни о чём, – отвечал Густав. – Сначала хотел поставить ей условие: либо она подчиняется мне, либо переселяется в темницу. Но потом подумал, что гордая Гретта скорее выберет второе. А потому время на слова тратить не стану, а просто пойду и возьму её силой.
– А если опять сопротивляться станет?
– Прихвачу с собой хлыст или плётку для усмирения.
И представив себе эту картину подчинения, Густав глухо рассмеялся. Аксел последовал примеру друга. К женщинам он так же относился пренебрежительно.
– А может, мне помочь тебе придержать эту норовистую кобылку? – предложил он со злорадной усмешкой. – Помнишь, как ту рыжую упрямую бестию?..
Однако с Густава веселье внезапно схлынуло, и глаза его злобно сверкнули.
– Думай, что и о ком говоришь, чернь! – прикрикнул он. – Как смеешь ты жену мою сравнивать с дворовой девкой!
Аксел, осознав свою ошибку, тут же скинул с губ усмешку.
– Я не хочу причинять ей боль, – говорил Густав. – Я повёл себя с ней честно. Женился, положил к её ногам мои богатые земли, саму жизнь мою! Но Гретта слишком упряма. Зачем-то продолжает хранить верность покойнику. Она была знакома с волчонком всего семь дней. Семь дней! Неужели её любовь к нему так окрепла за столь короткое время?
Густав осушил свой кубок и снова налил в него вина.
– Твои чувства тоже разгорелись быстро и не ослабевают до сих пор, – заметил Аксел.
– Да, я люблю Гретту, – признал молодой ландграф. – Я хочу дать ей счастливую жизнь, да только она мне не позволяет это сделать.
– Тогда, может, тебе лучше не отталкивать её насилием, а проявить терпение и показать, что и ты умеешь быть нежным и заботливым?
– Нежным и заботливым? – горько усмехнулся Густав. – Я не умею таким быть. Да и сколько мне терпеть прикажешь? Месяц? Год? До старости? А если ей вздумается хранить верность волчонку до самой смерти? Нет. Уж лучше сразу всё расставить на свои места. Я её муж, её господин. И Гретта, как моя законная жена, обязана мне подчиняться, нравится ей это или нет. Она должна делить со мной ложе и рожать мне детей.
Густав залпом выпил вино из кубка. В голове уже стоял хмельной туман, и мысли постепенно начинали путаться, но молодой ландграф продолжал пить. Вот и ещё одна бутылка опустела, откупорена следующая.
– Опять дождь пошёл, – проговорил Аксел, наполняя свой кубок.
– Как он надоел уже, – проворчал Густав. – Скоро превратит Регентропф в болото.
– Говорят, что тучи висят только над замком. Ни в городе, ни в селениях дождя нет.
– Ерунда какая! По-твоему, у нас здесь проклятое место?
– Так, то не я говорю, а люди.
– А ты повторяешь за ними всякую чушь, дурак. Пойду я. Сегодня мне предстоит долгая ночь в объятиях любимой.
Густав допил вино в кубке, поднял глаза и вдруг застыл. Прямо перед ним за столом сидел Берхард. Сидел и спокойно наблюдал. Может быть, из-за этого спокойствия, а может, из-за того, что хмель притупил сознание, но Густав в этот раз не почувствовал страха. Напротив, он смог расслабиться, даже прямо взглянуть в глаза призраку.
– Явился, – усмехнулся он. – Будешь снова защищать свою вдовушку?
Услыхав такие слова, Аксел насторожился, внимательно взглянул на друга. Неужели к нему снова пришёл призрак брата? Но где? Молодой человек огляделся и ничего не увидел.
– Что ты говоришь, Густав? – встревожено поинтересовался он.
– У нас гости, Аксел, – просто отозвался тот. – Вон, справа от тебя. Разве не видишь?
Аксел Тарф резко повернулся вправо, но стул рядом с ним был пуст.
– Здесь нет никого.
– Волчонку ты неинтересен, вот он тебе и не показывается. Эй, убирайся! – рявкнул Густав призраку. – Я больше не боюсь тебя. И лечь в постель к моей законной жене ты мне более не помешаешь!
Берхард не шевелился и не отводил от брата спокойного взгляда. Спокойного до раздражения. Молодой ландграф нервно схватил бутылку и налил себе ещё вина.
