Вера Анмут
Ливень в графстве Регенплатц
– Вы обвиняете меня во лжи? – возмутился Гернот.
– Я уверен, что вы лжёте, – твёрдо ответил ландграф.
– Потому что дело коснулось Берхарда? Я же не утверждаю, что именно он убил невинную женщину, только сказал…
– А что вы делали в зарослях у северных стен? – оборвал Генрих нахального доносчика.
– Я?.. – Гернот на секунду смутился. – Я был с девушкой.
– Кто она?
– Я не назову вам её имени, дабы не скомпрометировать её в глазах…
– Здесь никого нет, а я не выдам. – Генрих уже терял терпение. – Кто она?
Гернот молчал, мучаясь нерешительностью.
– Она – единственная, кто сможет подтвердить ваши слова. Кто эта девушка?
В надежде, что двум свидетелям ландграф поверит быстрее, чем одному, Гернот решился.
– Мою девушку зовут Ханна, – ответил он.
– Служанка моей супруги?
– Да.
Генрих усмехнулся. Так вот откуда ветер дует.
– Что ж, сейчас мы выясним правду, – сказал он. – И уверяю, виновные будут наказаны, независимо от своего положения в моей семье и в моём замке.
Отослав совсем расстроенного Берхарда в его покои, ландграф развернулся и пошёл прочь. Его быстрые уверенные шаги были направлены в западное крыло замка, к покоям Патриции. Генрих вошёл к супруге без стука, он был бледен, голубые глаза потемнели от гнева. Завидев его такого, Патриция приготовилась к буре. Она уже догадывалась, чем муж так разозлён, и была готова дать отпор.
В комнате Патриция находилась не одна. Как обычно, часы её одиночества скрашивала преданная Ханна. Женщины сидели у окна, что-то озабоченно обсуждая. При появлении ландграфа разговор резко прервался. Ханна вскочила с места и, сделав глубокий реверанс, отошла в сторону. Генрих не удостоил её даже взглядом. Его сверкающие глаза, его бушующие мысли были направлены лишь на супругу.
– Тебе мало, что ты натравливаешь против Берхарда его сестру и брата? – прогремел он. – Теперь ты хочешь и меня настроить против сына?!
– Что с тобой? – Патриция изобразила изумление. – Откуда в тебе столь нелепые предположения?
– Что за бредни мне сейчас наплёл этот Гернот Боргардт? Якобы вчера у северных стен он видел, как Берхард и Кларк ругались с фрау Вольфгарт! Что за намёки?
– Но это правда, господин, – вступила в разговор Ханна. – Я вчера тоже видела мальчиков и могу подтвердить слова Гернота.
– А тебе лучше помолчать, Ханна! – прикрикнул на девушку ландграф. – Я сейчас не с тобой разговариваю.
– Не кричи на мою служанку, – осадила его Патриция. – Как только дело касается Берхарда, так все становятся твоими врагами. Мне Ханна тоже рассказала об увиденном. Я ей верю и считаю, что вместо того, чтобы сейчас орать на меня, допросил бы лучше мальчишку.
– Мне не о чем допрашивать сына! Я совершенно уверен, что все эти наговоры на него, вся эта грязь – твоих рук дело!
– Ты уже ослеп от любви к своему волчонку!
– «Волчонку»! – От негодования у Генриха даже дыхание перехватило. – Так вот твоё истинное отношение к Берхарду.
– Рыцарь Боргардт ничего не знает о наших с тобой распрях, – продолжала Патриция. – И о тайне рождения мальчишки ему тоже не ведомо. Ему нет нужды обманывать.
– Зато есть нужда у тебя. Ты приказала клеветать Ханне, а она – своему жениху.
Ханна ахнула, будто от оскорбления, и закрыла лицо руками, будто от стыда.
– Ты бредишь, – фыркнула Патриция.
– Берхард вчера весь вечер был в зале, танцевал, веселился. А Кларк после долгой разлуки не отходил от родителей. Я постоянно видел их. Или мне прикажешь не верить самому себе?
– Не уверена, что они не отлучались ни на минуту.
– Тогда назови причины, за что мальчики могли убить женщину, которую они любили и уважали?
– Откуда я знаю? Может, они не так уж любили? О причинах спрашивай у своего сынка. Ты считаешь его ангелом, а на самом деле он – дьявол! И мысли, которые он прячет за своим молчанием, чёрные. Раскрой глаза, наконец! Ты ослеплён любовью к нему!..
– Это ты ослеплена ненавистью! – вскричал Генрих, и острая боль уколола его в сердце.
Он по инерции приложил руку к груди. Спор продолжать бессмысленно. Патриция никогда не полюбит Берхарда, будет постоянно чернить его и оскорблять. И, наверное, в её душе уже ничего не исправить. Не желая больше обсуждать столь неприятную для него тему, Генрих направился к двери.
– Вина Берхарда в моих глазах не доказана, – постарался он проговорить как можно спокойнее. – Гернот Боргардт и Ханна для меня плохие свидетели, к ним доверия нет. А больше Берхарда и Кларка у северных стен никто не видел.
Генрих открыл дверь, но остановился. Перед ним стояла Маргарет серьёзная не по-детски.
– Я видела вчера Берхарда вместе с фрау Вольфгарт, – холодным голосом произнесла она, уверенно глядя в глаза отцу. – Он настойчиво просил её куда-то пойти с ним.
Генрих остолбенел. Он никак не мог поверить, что его родная дочь так же замешана в заговоре против Берхарда.
– Маргарет, но ты-то за что наговариваешь на брата? – спросил он.
– Это не наговор, отец, это – правда, – ответила девушка, пройдя через порог. – И мне обидно, что вы больше склонны верить своему любимчику Берхарду, нежели мне.
Патриция смотрела на дочь с изумлением и в то же время восхищалась ею. Она не понимала, с чего вдруг Маргарет решила поддержать клевету, однако была рада, что дочь на её стороне.
Генрих не мог произнести ни слова. Мысли в его голове путались и разбегались. И лишь одна упрямо и громко чеканила: «В родном доме над Берхардом сгущаются тучи». Ещё раз окинув хмурым взором присутствующих в комнате женщин, Генрих быстро покинул покои супруги. Маргарет же спокойно прикрыла за отцом дверь.
– Ты действительно видела и слышала всё то, о чём сейчас поведала отцу? – тут же задала вопрос Патриция.
– Нет, – всё так же спокойно и холодно дала ответ Маргарет.
– Тогда зачем наговорила это?
– Затем же, зачем и вы, мама.
Патриция только руками развела, всё больше удивляясь словам дочери. А Маргарет, присев на стул, продолжала:
– Я тоже ненавижу Берхарда. Мне очень жалко фрау Вольфгарт. Она мне нравилась, с ней было весело и интересно. Я была бы рада, чтобы нашли её убийцу и вздёрнули на виселицу. Но видимо, настоящего преступника найти уже не суждено. Да возможно, его уж и в замке-то нет. Братишка Берхард мне порядком надоел. Я так его ненавижу, что готова приписать ему все преступления человечества, лишь бы отравить ему жизнь. Мне претит, что отец всегда его превозносит и защищает. Чтобы ни случилось – Берхард чист, тогда как я или Густав вечно в чём-то виновны. Пусть теперь и он почувствует гнев отца.
Патриция даже и не пыталась утихомирить ненависть в сердце дочери. Подобные чувства её только радовали.
– Но если всё-таки найдут истинного убийцу? – всё же спросила она.
– Тогда просто признаюсь, что обозналась, – пожала плечами Маргарет. – А может, и не признаюсь. В любом случае мне хочется сыграть с тихоней эту злую шутку и посмотреть, как будет остывать к нему глупая любовь отца.
Поздно вечером ландграф уединился в своём кабинете с графом Кроненбергом и мастером Вольфгартом. Мужчины сидели тесным кругом вокруг горящего камина и пытались найти ответы на многие вопросы, связанные с гибелью Карен Вольфгарт. Генрих подробно изложил всё то, что удалось узнать за день об этом трагичном происшествии. Не утаил так же и наговоры на Берхарда и Кларка.
– Этого не может быть, – сказал мастер Вольфгарт, выслушав ландграфа. – Я не верю в виновность мальчиков. И Берхард, и Кларк уважали Карен, хорошо к ней относились. Да и сама Карен всегда с теплом отзывалась о них. Она мне постоянно рассказывала о своих уроках, и ничего плохого на них не происходило. Уж поверьте, если б её хоть кто-нибудь оскорбил словом ли, делом ли, она непременно бы мне пожаловалась. А то бы и вам, ландграф, и не посмотрела бы, что Берхард ваш любимый сын. Она была прямым человеком и никогда ни перед кем не заискивала.
– Да, да, мастер Вольфгарт, – согласился Генрих. – Я тоже уверен, что Карен не стала бы скрывать скверное поведение моего сына.
– Да и причин у мальчиков не было никаких, – сказал Клос Кроненберг. – Кларк весь вечер был подле меня. Да если б даже он и отсутствовал, мой сын не из тех подлецов, которые убивают беззащитных женщин ночью в кустах. Могу в том поклясться жизнью всех моих детей. Да, Кларк убивал, но исключительно на поле боя и только глядя в глаза вооружённому противнику.
– И ты, Клос, прав, – отозвался Генрих. – На такое преступление ни Кларк, ни Берхард не способны. Всё это злобные наговоры на мальчиков. Я даже знаю, от кого они исходят.
– От кого?
– Это не столь важно сейчас, – уклонился от ответа Генрих. – Мы провели сегодня большое дознание, однако так и не нашли настоящего убийцу. В основном Карен видели в вашем обществе, мастер Вольфгарт. Иногда она болтала о пустяках с несколькими женщинами…
– Опять же недалеко от меня, – подхватил Хайнц. – И поговорив, Карен всегда возвращалась ко мне.
– Да. Лишь после разговора с баронессой фон Хельбруг Карен ушла вместе с Патрицией и именно в северную башню, куда вскоре пришла и Ханна. И после этого Карен больше никто не видел. Но Патриция уверяет, что они были в чулане, смотрели старые платья в сундуках. Вроде, Карен сама попросила помочь ей с нарядом для маскарада. Повозившись там, женщины вернулись в зал и разошлись.
– Мне Карен ничего о затее с нарядом не говорила, – сказал Хайнц.
– Честно говоря, не верить своей жене я тоже не могу. У неё не было причин убивать Карен.
На этот раз собеседники промолчали. И Клос, и Хайнц, словно сговорившись, отвели от ландграфа задумчивые взоры, оставляя свои мысли в тайне. Генрих, безусловно, заметил это затишье.
– Почему вы вдруг замолчали? – спросил он. – Мастер Вольфгарт, я в чём-то не прав?
– Нет, нет, ландграф, ваши слова правильны, – ответил Хайнц. – Я просто вспомнил кое о чём… И вот думаю, это, наверное, важно…
– О чём-то, что связано с вашей супругой?
– Да.
– Тогда, конечно же, важно. Говорите, прошу вас.
– Но это касается также и вашей семьи, ландграф.
– Тогда тем более говорите, – потребовал Генрих.
Хайнц, чувствуя себя крайне неловко, ещё с минуту пребывал в нерешительности, но после всё же начал говорить:
– Прежде всего, прошу не держать зла на мою бедную Карен. У неё имелся один огромный недостаток – она была излишне любопытна. С самого первого дня, как мы приехали в замок, её заинтересовало то, что Берхард сильно отличается от всех в вашей семье. Карен заподозрила, что здесь кроется какая-то тайна, и задалась целью раскрыть её. И вот, где-то в конце августа она этого добилась.
Генрих со всей серьёзностью слушал учителя и не перебивал, все его мысли и эмоции были надёжно спрятаны за непроницаемым взглядом голубых глаз. Клос так же старался не пропустить ни слова.
– Она узнала, что Берхард не родной сын Патриции, – продолжал Хайнц. – Более того, она узнала, что ту девушку, которая подарила вам сына, нашли избитую в Рейне, и что она умерла при родах. Всё это ей наболтала портниха из Крафтбурга (не помню её имени). Я, конечно, не одобрял интерес Карен к вашему семейству с этой стороны, я всегда был и буду против сплетен. Но, к сожалению, Карен меня не слушала и делала всё по-своему. Она вбила себе в голову, что смерть настоящей матери Берхарда – не простой несчастный случай, что была кому-то выгодна, и её специально подстроили. Карен вознамерилась раскрыть и эту тайну. Поверьте, ландграф, я всячески отговаривал её, запрещал выезжать в город, даже грозил прогнать от себя. Карен, вроде успокоилась, почти не покидала замок. Но возможно, в тайне от меня она всё-таки продолжала свои расследования и, возможно, дошла до истины. Кроме огромного любопытства Карен имела ещё один не менее большой недостаток – болтливость. Когда она раскрывала тайну, ей зачем-то обязательно нужно было рассказать об этом всем, кому можно, и перед всеми вывести виновных на чистую воду. И вот я подозреваю, что Карен докопалась до истины и в этот раз. Если так, то тот человек, чьё преступление оказалось раскрыто, вот таким жестоким образом мог заставить её замолчать.
Хайнц смолк, не решаясь взглянуть ландграфу в глаза. Ему было стыдно за поступки жены, и он никогда бы не выдал их, если бы ни желание найти убийцу. Генрих так же хранил тяжёлое молчание, впитывая в разум всё услышанное. Впрочем, скоро он заговорил:
– Возможно, это и могло произойти в действительности, любопытство до добра никогда не доводит. Но я не в обиде на Карен. Она – обыкновенная женщина, существо, которое зачем-то непременно желает знать всё и про всех. Раз уж вы оказались посвящены в наши семейные передряги, то поведаю вам и всё остальное. Берхард действительно не сын Патриции. Его настоящая мать Эльза Штаузенг на самом деле была жестоко избита и брошена в Рейн, где и нашли её полуживую. Бог позволил ей перед смертью дать жизнь мальчику. Безусловно, виновные были найдены и наказаны за злодеяние своё. Ими оказались двое бродяг-разбойников. Они признались в содеянном, и были отправлены в ад. Оттуда они не смогли бы достать вашу супругу. Как видите, мастер Вольфгарт, здесь вовсе нет никаких ужасных тайн и скрытых злодеев. Карен пострадала не от любопытства.
– Да, да, теперь я вижу, что мои предположения неверны, – ещё ниже склонил голову несчастный Хайнц Вольфгарт. – Но тогда кто? И зачем? Эти вопросы мучают меня.
Клос Кроненберг, был здесь единственным человеком, который знал всю правду о том давнем страшном происшествии. И естественно, лишь он один смог связать то преступление, рассказ учителя и гибель Карен Вольфгарт в одно целое. Много лет Клос хранил в тайне от Генриха признания разбойников и имя истинного виновника в смерти Эльзы Штаузенг. И, возможно, он молчал бы и дальше, но жестокость Патриции вновь оскалила зубы, и теперь настало время её утихомирить. Клос решил во всём признаться Генриху, и естественно, наедине, без посторонних.
– Мастер Вольфгарт, – вступил он в разговор, – мне кажется, вам сейчас необходимо отдохнуть. Сегодня был тяжёлый и беспокойный день для вас…
– Разве я могу думать об отдыхе?
– Клос прав, – согласился Генрих. – Уже слишком поздно, и вы очень устали. Отложим наш разговор до завтра. Я знаю, вы почти не спали прошлую ночь, так я вам дам снотворные капли, которые готовит для меня лекарь Гойербарг. Примите их, и завтра с ясной головой мы закончим расследование и покараем преступника.
Хайнц действительно чувствовал себя разбитым. Советы давались правильные, но у него не было ни сил, ни желания их выполнять. Горькие мысли мешали ему обращать внимание на жизнь. И всё же Хайнц внял уговорам. Тяжело поднявшись и вяло попрощавшись, он побрёл в сторону своих покоев. Генрих настоятельно вложил ему в руку снотворные капли и наказал стоявшему у дверей слуге проводить учителя.
– Ну что, Клос, – обратился Генрих к другу, вернувшись в кабинет, – наверное, и нам пора на покой? Я сегодня устал как никогда.
Клос стоял в стороне и молчал.
– Бедный Хайнц, – продолжал Генрих. – Ему сейчас тяжелее всех. Не ожидал я, что всё так сложно окажется. Мы целый день провели в дознаниях, однако так и не ответили ни на один вопрос. Неужели завтра придётся начинать всё сначала? Как ты думаешь, Клос?
– Думаю, что не придётся, – ответил Клос Кроненберг.
Генрих приподнял брови и заинтересованно взглянул на собеседника:
– Что? Ты смог разгадать загадку?
– Я почти уверен в этом.
– Тогда почему молчал до сих пор?
– Прежде чем обнародовать мои выводы и обвинения, я хотел бы сначала высказать их вам наедине. Выслушайте меня, ландграф, а после сами решайте, верны ли мои мысли, и надо ли их выносить на суд общественности.
– Хорошо, говори.
Генрих подбросил пару поленьев в ослабевший огонь и вновь занял своё место у камина. Клос тоже приблизился, но садиться не стал. Он остановился напротив ландграфа и начал говорить:
– Я очень виноват перед вами, ландграф, что некогда скрыл от вас важные сведения и храню их в тайне вот уж более одиннадцати лет. Но поверьте, я сделал это исключительно из благих побуждений, искренне считая, что так будет лучше для всех.
– Сегодня у меня поистине вечер откровений, – проворчал Генрих. – Какие ещё тайны у тебя, Клос? Мы же говорим о гибели Карен Вольфгарт. Или это всё как-то связано между собой?
– После рассказа мастера Вольфгарта оказалось, что связано. Как вы помните, мои люди разыскали убийц фройлен Эльзы в лесах у восточных границ Регенплатца. Я сказал вам, что разбойники отчаянно сопротивлялись, и их пришлось убить на месте.
– Да, я всё это помню, – подтвердил Генрих.
– Так вот, я сказал вам неправду. Те бродяги оказались трусливее зайцев, их легко схватили и привезли ко мне в Кроненберг, где я лично учинил им допрос.
– Ты обязан был позвать меня, – Генрих нахмурился, и глаза его потемнели.
– Знаю. Я так и собирался поступить, но… Сначала бродяги отпирались от всего, и мне пришлось припугнуть их пытками, вот тогда они и признались. Их наняли, убийство Эльзы было щедро оплачено.
– Кем?
– Они не знали. Переговоры с ними вела служанка. Но однажды она проговорилась, что её хозяйка – весьма влиятельная в Регенплатце особа. Таких женщин в Регенплатце не так уж много. Я поразмыслил, кому из них нужна была смерть Эльзы Штаузенг, и остановился на одном имени.
– Сейчас ты назовёшь Патрицию фон Регентропф.
– Вот и вы пришли к такому же выводу, ландграф.
– Никаких выводов, я просто понял на кого ты намекаешь, и мне эти намёки неприятны.
– Только ей была ненавистна тихая скромная Эльза, которая пленила ваше сердце и носила во чреве своём вашего сына. Патриция надеялась, что, потеряв любовницу, вы вернётесь к ней, своей супруге. Возможно, я ошибался и ошибаюсь до сих пор, но тогда я был в этом уверен.
– Почему же ты не поделился со мной размышлениями своими?
– Подумал, если вы станете судить собственную жену, то общество и вассалы вас не поддержат. Ведь в их глазах Патриция окажется жертвой, защищающей свою честь, а не преступницей. Судейство обернулось бы против вас и Берхарда. К тому же ландграфиня согласилась заменить мальчику мать, и я надеялся, что на это её подтолкнули совесть и раскаяние. Я рассказал обо всём лишь Ахиму Штаузенгу. Он согласился скрыть участие ландграфини в гибели его дочери, а после лично покарал разбойников. Когда мастер Вольфгарт поведал нам о жарком интересе его жены к вашим тайнам, я соединил эти два случая. Вероятно, Карен действительно поняла, кто именно приказал убить Эльзу, а Патриция каким-то образом узнала об этом и заставила болтливую женщину замолчать, сбросив её с башни. Или приказав сбросить.
– Ты понимаешь, в чём обвиняешь мою жену?! – Генрих от негодования повысил голос. – У тебя нет никаких доказательств, а ты так уверенно чернишь её!
– Да, доказательств у меня нет, одни предположения…
– Тогда как смеешь ты говорить мне всё это?
– Патриция знает, что потеряв вас, она потеряет всё: дом, семью, положение, богатство. А по сему возлюбленная ваша, которая сможет занять её место – это угроза, человек, который сможет породить в вас ненависть к ней – это угроза.
На этот раз Генрих промолчал. Ещё больше нахмурив брови, он тяжело размышлял над доводами друга. Нет, не мог он поверить, что жена его и в самом деле столь жестока. Да только слова Клоса не лишены смысла, и всё, вроде бы, сходится. Тяжело, очень тяжело было на душе у Генриха.
– И всё равно, доказательств у тебя нет, – уже менее уверенно повторил ландграф.
Клос понимал чувства ландграфа и ничуть не обижался на его крик и неверие.
– Я и не желал ничего доказывать, – спокойно ответил он. – Я лишь изложил вам своё мнение. А решать только вам. Но позвольте обратить ваше внимание ещё вот на что – Патриция ненавидит Берхарда. Это очевидно. Да она уже и не скрывает этого. Я пробыл здесь всего несколько дней, однако не смог не заметить её отвращения к нему. Думаю, и другие тоже замечают…
– Я знаю о её чувствах к Берхарду, – рявкнул ландграф.
– Видимо, Патриция не простила вас и, не смея перечить и ссориться с вами, выливает свою злость на мальчика. Более того, она настраивает против него Маргарет, Густава, рыцарей, слуг. При любой возможности старается выставить его в чёрном свете.
– И это мне тоже ведомо, – нетерпение Генриха нарастало.
– Тогда почему вы не пресечёте её действий? Берхарду здесь плохо, ландграф. Патриция приложит все усилия, чтобы его извести. Вы редко появляетесь в замке, а кроме вас, ему искать защиты не у кого. Защитите сына, избавьте от преследований мачехи.
– Если б Патриция хотела его извести, она бы давно это сделала.
– Возможно, её что-то останавливает. Может, она уверена, что если с Берхардом что-либо случится, ваш гнев падёт именно на неё… Но Патриция может извести мальчика по-иному, стравить с ним Густава, настроить против него вассалов, в лучшем случае, заставить Берхарда самого покинуть Регенплатц…
– Хватит делать из моей супруги чудовище! – не выдержал Генрих.
– Простите, ландграф, мою дерзость. Если б не моя тревога за Берхарда, я никогда не посмел бы…
– Дерзость твоя воистину велика. Когда б я не знал, как ты верен мне, ты б уже был наказан мной!
Генрих встал и прошёлся по кабинету. Мысли его хаотично метались, не в силах остановиться на чём-то определённом.
– В то, что Патриция хладнокровно убила невинных Эльзу и Карен, я, конечно, не верю, – проговорил Генрих. – Но верно то, что она жестока по отношению к Берхарду. Я не ждал от неё большой любви к мальчику, однако на тепло надеялся. Берхарду плохо в родном доме, да. А что ты предлагаешь?
– Мне нечего предложить, – развёл Клос руками. – Разве что мой дом, где Берхард сможет найти неподдельную любовь и заботу.
– Хочешь сказать, необходимо сделать так, чтоб Берхард и Патриция жили врозь?
– Мне кажется, это лучший выход из ситуации.
Генрих снова задумчиво побродил по комнате. В мыслях по-прежнему не возникало ничего конкретного.
– Уже поздно, Клос, – наконец подвёл черту Генрих. – Обо всём этом надо поразмыслить, а сейчас я слишком устал для серьёзных дум. Продолжим наш разговор завтра.
Проводив Клоса Кроненберга, Генрих сам даже не прилёг. До рассвета он думал и размышлял, размышлял и думал. Голова тяжелела под грузом мыслей и решений. Лишь с первыми лучами солнца, сон наконец успокоил его разум.
За завтраком царила напряжённая атмосфера. Под тяжёлым хмурым взором ландграфа никто не решался прерывать молчание. Патриция так же находилась в тревожных раздумьях, не уделяя внимания ни малочисленным гостям, ни детям. Да и к еде она почти не притрагивалась. Не удивительно, что после такого мрачного завтрака, оставшиеся гости тоже покинули замок.
К полудню Генрих пригласил в свой кабинет Густава, Берхарда и графа Кроненберга с сыном для серьёзного разговора. Когда все заняли места, он начал говорить:
– Я позвал вас, чтоб сообщить своё решение. Густав и Берхард, я намерен отправить вас к королю Фридриху, дабы вы получили образование при дворе.
– К королю! – радостно воскликнул Густав. – Вот это здорово! Наконец-то мы уедем из Регенплатца! Здесь такая тоска!
– А что ты скажешь, Берхард?
Берхард пребывал в замешательстве. Конечно, он тоже был рад поменять обстановку, ощутить жизнь Регенсбурга, королевского двора. Однако решение отца об этом прозвучало слишком неожиданно.
– Мне тоже нравится ваша идея, – ответил Берхард. – А можно узнать, когда мы поедем?
– Послезавтра.
– Уже? – удивился Берхард и бросил растерянный взор на своего друга Кларка. – И надолго?
– Пока полагаю года на три. А там время покажет.
– Мы будем общаться с самим королём! – продолжал радоваться Густав. – Увидим настоящие королевские турниры и знаменитых рыцарей!..
– Да, интересного в вашей жизни прибавится, – согласился Генрих.
– Значит, мастер Вольфгарт больше не будет нас учить? – спросил Берхард.
– Конечно, нет, раз мы уезжаем, – с нервом ответил Густав, удивляясь глупости брата.
– Я попрошу мастера Вольфгарта остаться вашим наставником, – сказал Генрих. – Думаю, он не откажется. Ну а если откажет, то подыщем для вас наставника при дворе. Кроме того, – и Генрих обратился к своему другу, – граф Кроненберг, если ты не будешь против, я предлагаю и Кларку присоединиться к моим сыновьям.
Кларк Кроненберг, тихо стоявший в стороне в молчаливой грусти и с завистью слушавший о намерениях ландграфа, вдруг встрепенулся, и в его глазах вспыхнул огонёк надежды. Клоса подобное предложение слегка смутило, однако увидев радостное оживление сына, он даже не задумался над ответом.
– Это большая честь для меня и моего сына, ландграф, – с достоинством произнёс он. – Без Кларка мне, конечно, трудно, но я согласен отпустить его. Уверен, ему, как будущему владельцу графства пойдёт на пользу воспитание при дворе.
Теперь уже и радость Берхарда ничто не омрачало. Он даже и не скрывал этого. Предстоящие перемены гораздо приятнее разделять со своим лучшим другом.
– Хорошо, – улыбнулся Генрих, видя, как довольны мальчики его решением. – Тогда, Клос, Кларк, прошу вас немедленно отправиться в Кроненберг и заняться сборами. Послезавтра утром мы сядем на корабль.
– Вы тоже поедете с нами, отец? – спросил Берхард.
– Да, конечно. Я буду сопровождать вас до Регенсбурга. Ну, и поживу там немного. Вряд ли король Фридрих отпустит меня так скоро.
Граф Кроненберг и Кларк с поклоном покинули кабинет и закрыли за собой дверь.
– Спасибо большое, что отпустили меня с Берхардом, – в порыве благодарил отца Кларк, шагая с ним по коридорам замка.
– Всё лишь для блага твоего, сын, – отвечал Клос.
– Представляю, как матушка опечалится, узнав о моём отъезде, да ещё столь скором.
– Ничего. Ты мужчина, будущий воин и правитель, тебе не пристало сидеть дома у материнской юбки. Для этого есть дочери.
Кларк, подтверждая слова отца, покивал головой. После недолгого молчания Клос добавил:
– Я желаю возложить на тебя ещё одну миссию, сын.
– Какую?
– За те годы, что ты проведёшь с Берхардом на чужбине, ты должен постараться примирить своего друга с его младшим братом, сделать Берхарда и Густава друзьями.
– Боюсь, это невозможно, отец. Густав ненавидит Берхарда. Да и Берхард общается с братом без желания и лишь по надобности.
– Знаю. И всё же постарайся. Если они вырастут врагами, то при такой ненависти между ними обязательно возникнут распри, а после вспыхнет война. А война, сам понимаешь, принесёт беды людские, прольёт кровь, распространит смерть. И нашего графства это тоже коснётся.
– Вы думаете всё настолько серьёзно?
– Уверен.
– Хорошо, отец, сделаю всё, что смогу.
Обсудив с сыновьями все детали сборов, ландграф отпустил их. Густав побежал скорее рассказывать новость матери и сестре. Берхард же задержался.
– Ты что-то хочешь спросить, сын? – поинтересовался Генрих.
– Да… – неуверенно начал Берхард. – Почему?.. Почему вы вот так внезапно решили нас с Густавом отправить из замка?
– Я уже давно хотел, чтобы вы…
– Сейчас, накануне холодов… Это из-за матушки? Из-за всего, что здесь произошло в эти дни?
Генрих потупил взор. Берхард оказался весьма догадлив. Видимо, он уже повзрослел, и не стоило с ним вести себя, как с ребёнком, пора быть с сыном открытым. Вот только это оказалось труднее, чем казалось.
– Неужели она поверила слухам о моей виновности, о моей подлости? – продолжал вопрошать Берхард с нарастающим пылом. – Неужели она сама попросила вас удалить меня из замка?
– Нет, она об этом не просила, – тут же ухватился Генрих за более лёгкий вопрос. – Это лишь моё решение, я даже не советовался ни с кем…
Но Берхард уже не слушал, на него нахлынули эмоции, и мучившие его переживания вырывались наружу:
– За что матушка меня ненавидит?
– С чего у тебя такие мысли?..
– Я же вижу, я чувствую!.. В каждом её взгляде, в каждом слове, в каждом движении. Ответьте мне честно, отец. Вы должны знать. В чём виноват я перед ней? За что наказан презрением?
Генрих замялся. Он не был готов к такому разговору. Да, перед смертью Эльза взяла с него слово, что он расскажет их сыну правду, но Генрих предполагал выполнить это обещание значительно позже. Как можно позже.
– Пожалуйста, скажите мне правду, – просил Берхард, видя замешательство отца. – Послезавтра я уеду на несколько лет, не дайте мне жить на чужбине с камнем на сердце. Возможно, сейчас, в последние дни я ещё успею повиниться, заслужить хотя бы один тёплый взгляд. Откройте правду, отец, я должен знать.
Генрих ещё ниже голову склонил. Видимо, придётся всё рассказать. Генрих взглянул на сына – глаза мальчика были наполнены мольбой и надеждой. Что ж, если Берхард так сильно страдает, он имеет полное право знать правду о себе.
– Хорошо, ты узнаешь всё, – сказал Генрих и усадил сына рядом с собой. – Та женщина, которую ты называешь своей матушкой, на самом деле таковой не является.
– Как так? – глаза Берхарда широко распахнулись от удивления.
– Ландграфиня фон Регентропф не родная мать тебе.
– Но как же?.. – растерялся Берхард, он не был готов услышать подобное. – А кто же тогда моя матушка?
– Очень красивая и добрая женщина, её звали Эльза Штаузенг. Она была единственной дочерью уважаемого в городе бюргера. Мы с ней горячо любили друг друга. К сожалению, подарив тебе жизнь, она умерла. А Патриция, пересилив боль, которую нанесла ей моя измена, согласилась принять тебя и воспитать вместе с Густавом и Маргарет. Она искренне желала заменить тебе утраченную мать. Но, видимо, у неё не получилась роль эта.
Генрих встал, подошёл к шкафу у стены и открыл дверцу. В глубине ящичка лежала небольшая бронзовая шкатулка, взяв её, Генрих вернулся на место. Подняв крышку, он бережно извлёк из шкатулки маленькую миниатюру в скромной деревянной рамке.
– Вот, посмотри, – подал он миниатюру сыну. – Это твоя настоящая мама.
Всё ещё ошеломлённый рассказом отца, Берхард молча взял в руку маленький портрет. На нём была изображена молодая девушка с нежными чертами лица; волосы её были черны, как вороново крыло, кожа смуглая, глаза тёмно-карие смотрели с любовью, на губах играла мягкая улыбка.
– Ты на неё очень похож, сынок, – добавил Генрих и после спросил. – Носишь ли ты жемчужный кулон в виде капли?
Берхард кивнул головой и в доказательство достал из-под рубашки кулон на золотой цепочке.
– Это украшение твоей матери, в него вложена частичка души её. Носи его, не снимая, и никакая беда не коснётся тебя. Матушка была с тобой всё это время, хотя ты её и не знал, а теперь она станет к тебе ещё ближе.
Мальчик крепко сжал кулон в ладони. Чувства переполняли душу его, сердце билось сильно, мысли метались, а на глаза навернулись слёзы.
– Позвольте мне взять этот портрет себе, – тихо попросил он.
– Конечно. Теперь он твой, – разрешил Генрих, погладив сына по плечу. – Но прошу, сохрани при дворе имя матери своей в тайне, как я хранил до сих пор. Это необходимо для будущего твоего, для тебя нужно. И с Густавом и Маргарет тоже не откровенничай.
