Валерия Демина
Чарованная щепка
– Что?.. – начал древесник стальным тоном, но Леонора Эмильевна отняла руку от лица и явила миру заплаканную свою улыбку.
– Не беспокойтесь, Себастьян Базилевич, – проговорила она, – Алессан Диегович принес нам добрые вести, и я не справилась со своими чувствами.
Лис блаженствовал, покуда Себастьян изучал его в замешательстве. Долго еще древеснику гадать, что же такое ведомо ему, доверенному лицу глав Земского и Оружейного приказов!
Вчера ночью Флавий, отсмеявшись, бросился к дверям в намерении встретить семью тотчас же. Диего заблокировал двери магией, но остановить его высочество удалось только спустя пять минут конструктивным тезисом «Да очнись же, мосты давно разведены!». Мысль три часа проторчать на весеннем холоде около реки немного Флавия отрезвила. Можно еще украсть лодку, но тут Диего прав – если он сейчас добежит до Зеленой улицы в угаре, с Двором придется объясняться долго и, скорее всего, безуспешно.
Сошлись на том, что ближайшим же ранним утром Алессан выступит амбассадором его высочества перед женою – сын Диего пока еще гуляет по столице безо всяких подозрений. Письмо, написанное Флавием тут же и загубившее три казенных пера, намечало тайную встречу, в детали которой юношу не посвятили.
– Что привело вас к нашему скромному дому, господин Карнелис? – вопросила Леонора, возвращая древеснику память о собственном его деле.
Тот размышлял, все еще не сделав никакого вывода о развернувшейся на его глазах картине.
– Я нахожу необходимым пригласить вас немедленно идти со мной в Земский приказ, – механически означил он, – вместе с вашею скрипкой.
Вмиг Алессан перешел от парения к хмурости и зыркнул острым любопытством – опять артефактор изволил накопать нечто важное раньше него!
Арис вздохнула и приготовилась к долгим отговоркам испуганной матушки. Под взглядами собравшихся Леонора вытащила платок, промакнула слезу и произнесла в небывалом подъеме духа:
– Земский приказ! Какая чудесная мысль!
Глава 38. Долгожданное
В Итирсисе 20 мая, суббота
К дверям кабинета Диего Арис подступила с волнением хуже давешнего. Диего решил признать неизвестную ранее дочь? Его статус крепкого семьянина вносил при этом такую сумятицу, что Арис предпочла бы оставить все как есть и ничуть не разделяла матушкиной радости. В пути девица смиренно висела на руке столь же озадаченного Себастьяна, пока Алессан летел впереди, ведя Леонору и легкую беседу о полифонии Барха.
Диего велел пригласить их тотчас как ему доложили. Он был достаточно уверен в наследнике – тот не привел бы к нему балаган без весомой причины – но Арис в этой готовности нашла лишь подтверждение своих догадок.
Ее версия об отце не подразумевала действий, лишь согрела долгожданной определенностью – поэтому внезапная скупая учтивость Диего вновь оторвала прилаженный к миру лоскут.
Магистр поднялся, адресовал вошедшим леди непривычно низкий поклон и преспокойно взялся их рассматривать, точно проставляя баллы их красоте, здоровью и обхождению. Леонора вернула ему равнодушный взгляд, присела едва заметно и начала искать что-то глазами.
«Значит, не он? – бессильно взвыла внутренняя Арис. – А испуганные взгляды, а именование сестренкой?..»
Глава Приказа не долго экзаменовал качества новоявленных аристократок.
– Чем обязан? – обратился он ко всей делегации, пытаясь теперь угадать виновника спешного рандеву.
Удивил молодой Карнелис. Безо всякой неловкости, какую ощущали втянутые в тайну, он выступил вперед и с жаром заговорил о делах совсем иного рода.
– Я осмелился настаивать на срочной встрече, – без долгого зачина он стянул со скрипки вязаный желтый чехол (подарок матушке от тринадцатилетней Арис, открывшей для себя крючок и полустолбики). – Уверен, что это ранний артефакт нашего автора.
Диего подхватил инструмент одним движением – он как никто понимал значение находки.
– Где и кем чарована? – спросил маг, проводя пальцем по корпусу.
Знакомым в магокоде показалось лишь то, что он различался мутными отголосками.
– Могу только предполагать, – ответила скрипачка. – Но расскажу все, что знаю.
Магистр испытующе слушал струны – металл был определенно чист, в отличие от дерева.
– Я удалил некоторые блоки в грифе для безопасности, – вежливо пояснил Себастьян, – оставшихся частей хватает для сравнения?
Блоки нельзя было толком разобрать ни на грифе, ни где-либо еще.
Проклятый гений. Оба.
– Идемте, – кивнул магистр древеснику и, подумав, обернулся к сыну, – и ты, если готов.
Алессан был еще как готов, только найдет рассыльного отменить класс риторики (наличие уроков заставляло чувствовать себя таким ребенком, что вслух это обстоятельство не отмечалось).
Пропустив Себастьяна в приемную, Диего на миг задержался в дверях.
– Раз уж вы здесь, я сообщу его высочеству, – чуть слышно сказал он Леоноре. – Остальное расскажете позже.
Диего зашел за Флавием лично, прикрываясь участием того в делах следствия. Помня о пригляде, он говорил почти с равнодушием.
– Есть новости о нашем артефакторе. Прошу ваше высочество присутствовать на опросе свидетельницы с дочерью, – увидев, что глаза Флавия расширились догадкой, подтвердил: – Дочь была у нас вчера, мать зовут Леонорой.
Его высочество поднялся так стремительно, что это могло вызвать подозрения. Диего посмотрел на него с недовольством.
– Благодарю за ваше рвение помогать следствию, – намекнул он с досадой и очень тихо придержал царевича у дверей. – В моем кабинете нет прослушки, но держи себя в руках. У вас десять минут.
Леонора ждала, теребя собственные кисти. Сесть им так и не предложили, дверь оставили открытой под надзор секретаря. Вязунья значимости минуты не уловила, так что немного поскучала, потом подозвала матушку к окну, указала на дерево и завела рассказ о дозволенной части вчерашней работы. Леонора едва слушала дочь, но кивала почти к месту и вроде бы даже хвалила.
Как только с ясно зримого соседнего крыльца вылетел оружничий, сердце ее загремело где-то в ушах.
Оно едва не выпрыгнуло совсем, когда Диего ввел царственного брата, сослался на срочное дело, задернул окно чарованной дымкой и невозмутимо вышел.
Арис несколько секунд взирала на плотно затворенную им дверь, поэтому не успела заметить, в какой момент его высочество пал на колени перед матушкой и принялся лобызать ее руки. Женщина не совершала никакой попытки вырваться, и то, что читалась ее лице, никак нельзя было отнести к удивлению.
– Знал, что вам непросто, – бормотал царевич, – но лишь вчера осознал всю тяжесть… Я должен бы просить прощения за наш поспешный брак, только, видит Бог, ни о чем не жалею…
Открытие было оглушающим, но сознание Арис верить новой истине отказалось напрочь. Она потерянно взирала, как в молчании плачет матушка и не сразу поняла, отчего на собственных губах посолонело и закружилась голова.
Царевич высказался и замер.
Рука Леоноры была почти прозрачной от недавней болезни, и стало вдруг очень глупо, что его усы и дурацкая тассирская бородка с наскоку совсем ее изжалили. Прежде он брился по-военному чисто и не ранил нежную кожу ее ладоней, скул и ключиц… Зато волосы, на которые она теперь взирала сверху, отросли и собрались в короткий хвост, а не лохматились во все стороны. Пусть она тоже вспомнит сейчас, как впервые решилась взъерошить их без помощи тяжелого морского ветра!
Флавий понял, что боится поднять глаза на женщину, разнящуюся с той, что рисовало его воображение. В мечтах она была родной и насквозь понятной, а эта, настоящая, взрастившая дочь без мужа и средств, все еще прекрасная в своей хрупкости и силе духа – что на ее уме?
Леонора искала слова, не находила их и тоже устыдилась этой паузы.
– Ваше высочество, – бессмысленно изрекла она.
Мужчина, держащий ее холодные от волнения пальцы в жарких ладонях был, безусловно, ее супругом, но – в образе малознакомого статного мага царской крови. Два десятка лет он почти не говорил на родном языке, обзавелся внутренним стержнем и зримым загаром, она же – бесславными морщинами на обветренных руках, по выздоровлении припомнивших не столько смычок, сколько валик для стирки и картофельный нож. Леонору потянуло коснуться волос мужа, растревожить их строгую гладкость и, если не глазами, то кончиками пальцев узнать вдохновенного гвардейца, что объяснился с ней на третьей встрече… Смелости так и не достало – едва ли у нее теперь есть право на этот слишком близкий жест.
Как угадать, кем стал его высочество? Если уж совсем откровенно, то и того, юного Флавия она почти не знала.
Присутствие Арис очень выручило застывшую чету, ибо позволило с живостью переключиться на третью сторону.
Леонора шевельнусь, страшась обидеть отнятием рук, но Флавий с понятливой неохотой отпустил ее шагнуть к дочери. Женщина обняла ее со всем порывом, который думала отдать мужу прежде, чем тот проявился в реальности.
– Арис! Неужели я могу сказать это? – прошептала она, смешивая слезы на их щеках. – Его высочество – мой муж и твой отец.
Двое облегченно перебросили необходимость говорить на бедную девицу, но та, как можно догадаться, стояла пунцовая и немая.
Матушка отступила и посмотрела прямо, торжествуя, что имя ее очищено в глазах страдавшей дочери. Но разве не лгала она все эти годы о том, что отец погиб?
«Нет, никогда, – вспомнила Арис в новом озарении. – Лишь твердила, что его забрала война. Подразумевала пленение и страшилась дарить мне надежду.»
Флавий поднялся с колен, подступил и посмотрел в милое лицо вчерашнего эксперта куда смелее, чем на жену. Самовольничать, однако, поберегся, и остался пред робкой вязуньей в безмолвном прошении. Арис поняла это через долгий миг и, почти уверенная, что дело происходит с кем-то другим, протянула сыну императора дрожащую кисть. Отцу, как полагается, выпало первым целовать тонкую руку перепуганной юной леди.
Трепет перед нею аристократа недосягаемой высоты начал, наконец, убеждать, что это не злая шутка и не выдумка: матушка ныне в том же здравом рассудке, в коем всегда пребывала. Каково ей, жене царевича, пришлось нести подозрения о внебрачной связи?
– Я горд быть вашим отцом, Арис, – речь Флавия успокоилась в сравнении с первой минутой и вся исполнилась нежности. – Чаю когда-нибудь услышать это слово из ваших уст.
Он едва не мурлыкал, обнаружив на девичьем лице фамильный прямой монарший нос. Девица честно попробовала ответить, но язык действительно еще не смел повернуться для слова «отец».
– Благодарю вас, – только и нашлась она, выказывая не более красноречия, чем Леонора.
«Арис Флавиевна Терини.»
Даже в мыслях примерять это имя казалось опасной дерзостью.
«Леди Арис, внучка императора!»
Разве не слишком? Что теперь от нее ждут? Арис поспешно прервала кусание губ – наверное, это не дозволительно.
Она мечтала иметь отца, но – рядом и попроще, как у Селены – чтобы сказки говорил и вырезал деревянных лошадок. В крайнем случае, как у задорных Карнелисов, которые, очевидно, выросли в родительском обожании – а ей выпало превзойти происхождением даже Лею! Даже Алессана!
Такая честь, что впору прятаться.
Как обходиться с новой своей роднею? Примут они ее или отвернутся? Одобрят или потребуют бросить свои прожекты и заняться светским ничегонеделанием?
Царевича-отца, пожалуй, она и видеть-то почти не будет, обнять никогда не посмеет.
Однако, батюшка ее существует – и более нее обрадован их свиданием, уверенно простирает свое крыло, совлекая тягостное безымянное сиротство.
Вовек ей не стать настоящей леди высокого круга – они умеют хранить лицо, а она вновь кусает губу и глотает счастливые слезы вместо приветного доброго слова.
Царевич тоже не сводит с нее глаз, хотя желает рассмотреть другую леди в этой комнате.
Леонора и Флавий сумели начать говорить, лишь когда большие часы в углу трескуче сдвинули стрелку: в этом звуке обоим почудилось холодное шипение Диего, ведущего неукоснительный отсчет.
Даже подгоняемые сроком, разговор супруги слагали трудно.
Через несколько минут деликатных кружений женщина почти твердо осведомилась, не для срочного ли развода изволил его высочество их разыскивать.
– Нет! – воскликнул он горячим полушепотом. – Нет. Разве только вы…
Леонора сбивчиво заверила, что и она о разрыве не мечтает. Никто так и не осмелился сказать об угасшей влюбленности.
– Если по некотором размышлении вы захотите свободы, – добавила леди, – не оскорбите меня молчанием, ибо ни к чему нам быть обузой.
Царевич набрал воздуха для пылких возражений в самых возвышенных тонах, но Леонора смотрела с таким неприступным вызовом, что он выдохнул и кивнул серьезно:
– Обещаю вам, и жду ответной искренности.
В ней он был немедленно заверен. С большой неловкостью Флавий еще раз просил прощения, что теперь еще не сумеет забрать их во дворец, но непременно попробует устроить переезд в дом побольше. Запинаясь, принялся, наконец, уточнять и об их средствах.
Леонора благодарила, но даже помощь того, кто имел содержание жены и дочери своим долгом, принималась ею через силу и отторжение. Флавий едва уговорил ее взять немного денег, вынужденный даже прибегнуть к манипуляции:
– Сударыня, так вы почитаете меня частью вашей семьи, или это лишь патриотическая жалость?
Вспыхнув и устыдясь, Леонора смирилась – надо отдать должное деликатности его высочества, он пока не пытается апеллировать к праву главенства.
– Верю, что ваши труды наладили быт на Зеленой улице вполне достойно, – примиряюще добавил он. – Но вы принадлежите другому миру. Если нет нужды в еде – купите книг, или начните хлопоты о туалетах для будущих выходов.
О, какими подарками он засыпал бы их, будь хоть чуточку готов для этой встречи! Вчера, найдя себя отцом взрослой дочери, он стал мыслить несколько топорно и вообразил осчастливить ее изумрудным колье. Теперь же от него не скрылся отрадный взмах ее ресниц при поминании книг.
Набрать томов самому, или сразу отхватить им в качестве дома лавку букиниста?
Вопрос переезда, меж тем, остался несколько повисшим.
Арис не имела ни малейшего желания с нынешнего утра менять свою жизнь (в конце концов, даже не понедельник). Хватит ей и от свалившейся чести приходить в себя седмицу, а самый для этого лучший способ – глядеть ночами в щербины старого потолка, которые с ложа на печке легко приласкаешь рукою. Чужие хоромины ей ни к чему, хотя матушка, конечно, заслуживает и дворянский дом, и помощниц.
– Мы дождемся решения ваших дел в родных стенах, – твердо подытожила Леонора, глядя на растерянную дочь.
Арис всегда трудно принимала новое.
Под новый треск минутной стрелки («Чарует он их, что ли? Вчера так не раздражало…») Флавий поспешил оговорить лишь срочное – на случай нужды условился передавать вести с племянником, тем более, что вторники и пятницы деловитого мага начинаются в «Щепке», прямо напротив места работы Арис.
Что касается самой работы, тут он пока смолчал: вроде бы наемный труд леди такого статуса казался унизительным абсурдом, с другой стороны – именно шустрые оружейники разглядели в ней смышленого артефактора, открыли Арис ее собственные силы, да и в Приказе она очутилась благодаря их прожекту (надо будет, кстати, почитать заявку). Его высочество дозволил купцам наслаждаться блестящим умом своей наследницы – до первой ее жалобы, разумеется.
Ее вязание… что ж, пока посмотрим. Надо думать, скоро заказы, выпрыгнувшие из-под ее спиц, существенно поднимутся в цене.
Это будет чудесный повод смеяться вместе, когда Флавий устроится жить по-людски – на свободе, дома, с женой и даже дочерью!
Бывший пленник считал свой брак священным и где-то спасительным. Возвращаясь, он готов был сохранить союз, даже если Леонора его совсем разочарует, но пожелает и дальше носить монаршее имя. В этом раскладе едва ли можно требовать от не юной уже леди подарить ему радость отцовства – пределом его мечтаний стало бы найти с нею общий язык.
Однако, взволнованная Леонора скромна и хороша как прежде, а он обрел свое продолжение в дочери! Царевич жаждал семейных обедов, прогулок и веселого щебета – два милых голоса на родном языке зазвучат прекраснейшей из музык (особенно, если они предпочтут стрекотать меж собой, оставив его упоенным слушателем). Семья придаст ему сил творить государственное служение, которое император еще на него возложит.
Леонора и прежде смотрела на Флавия как на античного героя, низошедшего до смертной, но тогда он был молод, и горячность плавила его идеальный образ, делая ближе. Теперь, всею жизнью доказавший свою причастность к совсем иным кругам, он мнился бесконечно далеким, но чем более она смотрела на него, тем более желала открыть его заново и – заново увлечь. Какая самонадеянность – грезить стать интересной ему, жившему при иностранном дворе, пока она набиралась опыта ведения хозяйства на городской окраине!
Сколь бы ни было велико их рвение искать черты, сроднившие когда-то – пока им предстоит видеться безмолвно, в оговоренные часы проходя по набережной и силясь подглядывать друг за другом не слишком пламенно.
Предвкушение скудных встреч исполняло радостью – и пусть только Диего рискнет сопроводить хоть словом то, что в сорок с лишним, половиной жизни в браке и дочерью на выданье бородатый Флавий с женой собрались таиться от родителей!
Зашуршала дверь, являя мысленно помянутого брата. Диего распахнул ее не сразу, упреждая свой приход, но стучать в собственный кабинет счел все-таки излишним. Он обвел взглядом более-менее собранного царевича, заплаканных дам и велел секретарю добыть графин лимонной воды.
– Надеюсь, вы пришли к мудрым решениям, – сказал он. – А теперь, леди Терини, я хотел бы знать все, что вы помните о начале вашей болезни.
Глава 39. Следствие и последствие
В Итирсисе 20 мая, суббота
Диего считал, что нашел идеальный дуэт: древесник привычным уже манером опишет слышимые блоки, наследник сверит их с кодом, что приказные накануне срисовали со ствола. Криптографам, наконец, позволили отгул (хотя субботний день почитался в Ладии рабочим), так что маленький кабинет оказался в полном распоряжении двух магов, изо всех юных сил рвущихся причинять свою пользу. Обстановка располагала к продуктивному сплочению умов, и магистр удалился допрашивать Леонору вполне уверенный в удачном своем решении.
Едва за ним затворилась дверь, каждый юноша с неудовольствием обнаружил себя помощником другого, занятого более весомой частью следствия. Оба молча устроились по разным краям стола и не предприняли движения к единству. В проекте «Щепки» Алессан все больше боролся за главенство, древесника же окрыляла собственно техническая часть – делить в таком раскладе было нечего. Сегодня на кон легла похвала Диего Бернардовича, приз весьма существенный, ибо даримый им в год по капле – едва ли хватит на двоих.
– Длина магической волны здесь четверть или половина? – изредка справлялся недовольный Лис, намекая на себастьянов почерк.
Древесник отрывал глаза от скрипки перед собой и сухо пояснял очевидное.
– Здесь оборванный блок? – снова спрашивал младший из магов.
– Перо сломалось на этой строке. Прошу воспринимать как целый, – терпеливо отвечал второй.
Алессан смотрел на скрипку, на записи перед собой, скрипел зубами и пуще злился на свою глухоту. Потянувшись к чернильнице особенно резко, он ожидаемо ее опрокинул, залил стол, часть бумаг и рукава камзола. Подскочив, проглотил ругательство и быстрыми чарами удалил все пятна. Реакция была на высоте и упасла от катастрофы, но один из листов попал-таки под очищение.
– Списать эту функцию заново? – древесник не проявил даже досады, что взбесило Алессана окончательно.
– Почему я не слышу? – вызывающе ответил он.
Господин Карнелис счел вопрос риторическим, однако его напарник садиться не стал и все еще пронзал древесника своими ясными очами.
– Вы как-то особенно тренировали магический слух? Почему лишь вам доступны эти чары? – допытывался он вполне серьезно.
Лис безропотно принимал превосходство над собой магистров – их извинял опыт. Естественно, что к тому же возрасту он догонит и далеко опередит их уровень. Однако Себастьян посмел изначально быть одаренным в чем-то более него. Слушай – не слушай, ни в двадцать пять, ни в пятьдесят не разберешь этого кода. Смириться с таким поворотом становилось все труднее по мере частоты прибегания Приказа к помощи древесника.
– Ничего специфичного, – пожал плечами Себастьян. – Думаю, наставники тренировали ваш слух куда усерднее.
Только договорив, юноша понял, что подобное признание погрузит Алессана еще глубже в пучину зависти. Сам Лис тоже не явил высоту прагматики – пока он держал себя в руках, древесник не слишком превозносился – в «Улитках» он даже не сознавал этой особенности дара.
– Глумитесь? – бросил молодой Алвини, каменея над их маленьким столом – нельзя сказать, чтобы нависал, но занимал изрядное пространство душной комнаты.
Карнелис плотно прижал язык к сомкнутым зубам, принуждая себя молчать по крайней мере несколько секунд – он отвечает за сестру и не имеет права рисковать собою попусту, какие бы молнии ни метал в него праздный аристократ.
В гневном лике собеседника вдруг мелькнуло что-то совершенно детское.
«Он младше тебя лет на шесть, – напомнил внутренний Себастьян. – И страшно боится оказаться недостаточно гениальным для своей фамилии. Не тебе его судить, ты не рос под гнетом подобных ожиданий.»
– Алессан Диегович, – сказал он вслух очень медленно и с нарочитой усталостью в голосе, чтобы только не просочилась оскорбительная жалость, – вы разбираетесь в коде, но и живые чары творите так же легко, как дышите. Ваш успех не затмит никто из ровесников, и тем более не угнаться за вами безнадежно отставшим, вроде меня. Прошу, оставьте мне право на эту малость – чутко слышать древесные чары.
Тон, каким утешают капризного ребенка, отнюдь не добавил гению покоя, но сходу зацепиться в словах Себастьяна было не за что.
– Я все еще хочу понять причину, – ответил юноша, почти овладев собой (не хватало еще подвести отца, устроив ссору с нужным человеком). – Должно же быть нечто, отличающее вас.
Себастьян удивился этой мысли – ему не приходило в голову доискиваться корней своей внезапной уникальности.
– Любопытная задачка, – согласился он, осторожно улыбнувшись, и добавил задумчиво: – Может, отгадка в том, что вы рано приступили к тренировкам.
При всех щедро расточимых поводах, в этом Алессана еще не обвиняли. Он поднял брови, приглашая уточнить.
– В моей семье нет магов, – охотно продолжил напарник. – Долгое время я лишь с изумлением внимал той неясной ауре, какую издавали некоторые вещи в доме. Я даже не сразу осознал, что близкие почти ее не слышат. Представьте, каково это, – заметил он с горькою иронией, – в семь лет узнать, что так звучат потоки магии.
– В семь я уже щенка научил ощущать и перепрыгивать созданные мной воздушные барьеры, – свою ответную усмешку Алессан сдобрил более жгучей приправой.
Однако, смена тональностей уняла его окончательно. Юноша сел, и тень его перестала загораживать стол. Вышедшее к месту солнце благословило хрупкое примирение, заодно изобличая неистребимые мутные разводы на казенных окнах.
– Именно, – кивнул Карнелис. – Вы много создавали – я обреченно слушал. Лишь в двенадцать на верхах семейной библиотеки отыскались несколько томов, приобретенных еще прадедом – все по древесному коду. Даже без нарочитой скрытности он требует усилий для разбора.
Себастьян замолчал, но Алессан наблюдал его с новым выражением, похожим на подлинное любопытство.
– Вас учили только книги? – спросил он.
– Очень старые книги, – подтвердил Себастьян. – По меркам эволюций чарования, это просто археологические древности, но иных мне раздобыть не посчастливилось. Они перевернули мой мир, когда я впервые сложил магокод самостоятельно.
Себастьян улыбнулся чуть шире, уносимый ностальгией в теплые дали родовой усадьбы, сходной с этим кабинетом своей деревянной скромностью, но исполненной лепотою семейного быта.
Видя, что Лис как будто не ищет смуты, он рискнул доверительно поделиться:
– Меня тогда объяла эйфория. Первым завершенным кодом стало незримое удлинение ножки стула, чтобы шатание не отвлекало от занятий. Правда, к утру тот снова охромел, немного меня отрезвляя.
– Древесные чары сжигают массу энергии, – напомнил Алессан очевидное.
Младший Алвини смотрел с выражением неясным: в его как будто искренний интерес просочилась и внимательность ученого. Себастьян в который раз подумал, как тому непросто – в каждой беседе он ищет подтекст, выгоду или «собирает сведения».
– Я не имел ваших знаний, Алессан Диегович, – согласился древесник, – поэтому каждый день чаровал его снова и снова. Через месяц чары держались в три раза дольше – это уже была виктория, но я оставил несчастный стул и увлекся подогревом.
– В три раза? – уточнил гений скептически. – То есть, вы работали с ним несколько часов, чтобы послезавтра повторить с начала? У вас не было плотника?
Наследник «Улиток» вспомнил, как однажды этот стул-таки отдали плотнику без его ведома – упрямый подросток вовремя хватился и отбил свою калечную собственность. Впрочем, этой истории про уговоры, подкуп и ночную кражу при содействии сестрицы Лис еще не заслужил.
– Вопрос принципа, если хотите, – только сказал Карнелис. – Год назад я вернулся к нему и кое-что подправил. Полагаю, он до сих пор крепко стоит на свой зачарованной ножке.
Алессан был впечатлен – не подавая виду, разумеется.
– Понимаю, наставники очень дороги, но теперь вам действительно стоит учиться, господин Карнелис, – счел он допустимым дать непрошеный совет.
– Я так и поступаю, – беззаботно отозвался старший маг.
Он растопырил длинные пальцы над маленькой кляксой – через несколько секунд она побледнела едва заметно.
– Думаю, через седмицу я сумею повторить ваши чары хотя бы на этой области, потом попробую взять пятно побольше. Помимо библиотеки, меня обучает Лея Сальвадоровна – и вы.
Упорство самообразования Себастьяна проняло даже далекого от лени молодого Алвини (и нет, ему ни чуточки не льстит величание наставником!).
Внутренний Алессан содрогнулся неким открытием, отчего напустился на себя с возмущенным упреком: «Только не говори, что вздумал теперь дорожить его уважением!»
Милую беседу пора было неотложно сворачивать.
– Кстати, о сохранении заряда, – Лис подвинул одну из бумаг напарнику, – я склонен доложить отцу, что согласен с вашей догадкой. В построении цикла очистки сработавших чар особенно ярко видны повторы целых участков кода.
***
– Автор всерьез озаботился оптимизацией растрат энергии, – докладывал Алессан через три часа главам двух Приказов. – Модификация минимальная – своим изобретением он, очевидно, вполне доволен.
Отец привычно сидел на краю своего стола, изучая принесенные сыном опрятные выписки. Флавий глядел через его плечо, но Диего не проявлял беспокойства по поводу участия его высочества в следствии.
Тот уже и так довольно знал – не было никакой возможности прогнать его за дверь во время опроса Леоноры. Пожалуй, царевич теперь коршуном будет оберегать жену, компенсируя годы ее одинокой борьбы. Диего был счастлив, наконец, отправить леди с дочерью домой. Соблюдая конспирацию, Флавий отступился от идеи провожания, а Себастьяна они ждать не пожелали, имея необходимость прежде привести в порядок собственное блаженное смятение.
Когда Диего прервал их семейное рандеву, Леонора скоро собралась и отвечала деловито. Рассказала она не много, но и не мало – три листа занял перечень городов и примерных дней пребывания там оркестра «Голос Ладии». Женщине пришлось поднимать по закоулкам памяти весь год, предваривший начало болезни.
Обозначила она и виновницу – скрипачку Марселлу с творческим псевдонимом «Канарейка» на месте фамилии. Было видно, что и эти сведения Леонора оделяет с неохотой – вновь обретя силы и супруга, она склонна была по-христиански простить горемычную завистницу. Кто мог подумать, что поиски Марселлы станут вопросом имперской важности?
Диего почти молился, чтобы Леонора оказалась права.
Найти оркестр труда не составит. Марселла может еще выступать, что совсем упрощает дело, но может и скрываться – тогда придется отследить все ее возможные контакты в каждом городе. Леонора твердо считала, что чарами злодейка не владела – имело место общение с артефактором или посредником.
Если Марселла не при чем, поиски станут бессмысленным фарсом.
В этой неопределенности рапорт Алессана о работе с древесником стал хотя бы каким-то надежным оплотом. Им достоверно известно, что гениальный автор давно творит свои теневые чары, и что в указанный период он не жил в столице или выбирался из нее.
Архивариус получит задачу сопоставить схожие нераскрытые эпизоды – удачей будет найти иные нити той же паутины.
– Господин Карнелис еще что-либо вывел из кода инструмента? – спросил Диего.
Алессан и сам хотел продолжить.
– Швы, – кивнул он кратко. – Чары вплетали не одним днем.
Диего дважды одобрительно хлопнул по ребру стола, являя крайнюю степень эмоциональности:
– Превосходно!
Он даже воспрял со стола в новом витке рассуждений и сделал несколько шагов к окну.
Скорее всего, такая работа велась без посредника, а если Леонора не замечала регулярной пропажи скрипки, допытаться нужно иных странностей – ее чем-то настойчиво отвлекали, возможно, даже опаивали.
– Ты вполне ему доверяешь? – внезапно уточнил отец, обернувшись.
Юноша замер и заставил себя поразмыслить непредвзято, но и спустя время просившийся на язык ответ остался прежним.
– Не вижу рациональной зацепки для сомнений, – признался он. – Да, отец, я ему доверяю.
«Обвинит в наивности?» – подобрался внутренний Лис.
Лицо Диего действительно отразило печаль, но излил он ее на светлую макушку Флавия, который уставился на стену и отбыл мыслями в далекие широты. Магистр вновь посмотрел на сына.
– Хорошо, – сказал он, и прибавил на едва слышном выдохе: – Рад, что хотя бы ты на это еще способен.
Отец умолк, не будучи настроен развить свою мысль, так что, выдержав паузу, Алессан уточнил преспокойно:
– Могу быть еще полезен?
Диего неожиданно пристыженно поджал губу. Кажется, свою жену он видит немногим чаще, чем Флавий – не пришлось бы и ее потом разыскивать.
– Составь леди Алвини компанию за нас обоих, – вздохнул он уже открыто. – Развлеки и напомни, как я выгляжу. Снова пропускаю ужин.
Вечером Диего предстояло исполнить малоприятную честь – лично доложиться о промежуточных итогах его величеству, при том ни бровью не выдать особое положение свидетельницы в сердце младшего царевича и появление у монарха девятой внучки.
***
Арис, кажется, никогда в своей жизни не пивала столько чаю – разговор с матушкой перед сном выдался долгим и, наконец-то, откровенным.
