Валерия Демина
Чарованная щепка
– Неудачно.
После чего ушел в умывальню, визгливым рычагом колонки подкачал студеной воды до края бочки и окунул туда истерзанную голову.
Слушая этот казнящийся плеск за стеною, Виола с поблекшим вздохом уложила оставленный брату пирог на греющую доску.
Когда мокрый Себастьян завершал свой ужин, Диего Бернардович еще и не мечтал о доме.
Дневные служаки разошлись, в Приказе осталось только несколько дежурных. Маг у дерева тоже сменился и сидел на табурете почти во тьме – желтые магические лампы по стенам здания сердцевины двора не освещали.
Глава Приказа стоял на крыльце, и свернутыми в трубочку листами задумчиво стучал себя по шее.
– Не разобрался твой древесник? – донеслось от соседнего крыльца слева.
Диего мог бы огрызнуться, что древесник никак не его, в штате не числится, но за свои решения он привык отвечать сам.
– Еще посмотрим, – уверенно бросил он, не оборачиваясь. Ему не требовалось зрение, чтобы узнать голос Флавия Терини, оружничего из императорской фамилии.
– Однако, мы все еще не ведаем, что оно таит, – его высочество без формальностей спрыгнул со своего крыльца и пробрался под облепленный мошками фонарь, у которого размышлял Диего.
На дерево теперь смотрели оба. Караульный маг, кажется, клевал там носом, и в целом ночной двор казался вымершим.
Диего молча переменил положение рук, и сверток оказался зажат под локтем.
– Конечно, – усмехнулся Флавий. – Не со мной об этом говорить. Меня и в Приказ-то назначили, чтобы не дергался и копошился у тебя под боком, а уж теперь недоверия втрое больше.
– Я не подозреваю тебя, – сказал Диего скорее устало, чем убедительно. – Но у меня есть регламент. Чем точнее его блюсти, тем больше у тебя шансов доказать Двору беспочвенность их опасений.
Флавий издал еще один безрадостный смешок и снова стал серьезен, подвигаясь ближе.
– Значит, ты намеренно видишься со мной лишь там, где развернул служебную прослушку? Не надейся избежать вопроса, – его высочество понизил голос до властного шепота. – Где моя жена, Диего?
Глава 32. У Виноградного моста
В Итирсисе 15 мая, понедельник
Ночью над сердцем столицы всегда крепчал запах городской реки. Прачки и банщики уже не занимали берегов своей шумной суетой, так что после заката Итирса делалась даже величественной. По ее мощеным набережным пышно слонялись господа, а водная гладь стряхивала хилые челноки на камни внизу и с гордостью выносила торговые корабли. Встречая их грациозные мачты, Итирсис на три часа разводил объятия чарованных мостов.
Зрелище это весьма впечатляло иноземцев, да и многие жители столицы любовались им с охотой (сохраняя, конечно, приличную внешнюю скуку). Старейший Виноградный мост раскрывал свои ладони мягко и почти беззвучно – артефакты были положенным ходом обновлены к началу навигации. Не сговариваясь, Флавий и Диего осели у правой его створы, скудно освещенной мигающим фонарем, который не имел статуса водных путей и не тешился такой частотой магосмотров.
Два благородных мужа могли говорить здесь свободно – если случайные свидетели и фланировали поблизости, то мало ими интересовались. Неслучайные же надрываться не станут – в конце концов, царевич избрал компанией главу их собственного ведомства.
Едва царапнув по воздуху, Диего возвел тонкую ткань приглушающего купола – полная тишина стала бы чересчур подозрительна.
Флавий искривил губу с досадой, отвернулся и устроился локтями на чугунных перилах, покрытых мелкой вечерней моросью.
– Пытаешься отвлечь меня завистью? – произнес он почти ядовито. – Туше! По части магии я снова младенец рядом с кем-то вроде тебя.
Диего присел, оборотясь к надоевшей реке спиною. Он в самом деле не слишком рвался отвечать на вопросы оружничего, но рано или поздно им предстояло поговорить.
– Ты стал мнительным, – вывел магистр, не ощущая за собою никакой вины.
– Холод снятых браслетов я чую до сих пор, – сказал Флавий, с мрачностью приструнив новую привычку то и дело проверять запястье, после чего творить любое маленькое бессмысленное чародейство.
Магистра Алвини, прошедшего войну и несущего теперь бремя иной борьбы внутри столицы, это замечание не слишком проняло.
– Каждому зрелому магу найдется, что вспомнить, – заметил он тем небрежным тоном, который допускали только годы прошлой дружбы.
Приказных глав до сей поры роднило многое.
В первую очередь – общая бабушка, ибо жена императора и матушка магистра приходились друг другу родными сестрами.
Кроме того, двоюродные Флавий и Диего оказались достаточно близки по духу и возрасту, чтобы расти бок о бок, а после – нести военную службу в одном полку, хотя и в разных магических пятерках. Повинность их пришлась на время бессчетной тассирской кампании – соседу не давал покоя выход Ладии к южному морю. Такое стечение обстоятельств юноши сочли большой удачей и пуще всего мечтали о настоящей битве. Было сложено не менее десятка схем и комбинаций, применением которых смельчаки надежно сотрут неприятеля в труху и доберутся сначала до вражьих магов, а после – и до самой их столицы.
Братьев разлучило первое же сражение, незабвенный крах у реки Парье. Высокородный новобранец Флавий ставил арбалетчикам щиты с холма на безопасной дальней линии, но роковую пятерку, как поминал Алессан, обошли ущельем по левому флангу и взяли с тыла. Царевичу тогда повезло оказаться одним из двоих выживших.
Второго опытного мага выкупили из плена дорого и быстро. Флавия же… О, ему тассирский владыка радовался, как родному сыну – императорского отпрыска куда отраднее держать почетным заложником. Двадцать с лишним фантастических лет. В комфорте, сытости и праздности, но – с блокирующими чары браслетами.
Ирония была в том, что незадолго до битвы Флавий успел тайком жениться.
– Где Леонора? – повторил его высочество, вжимая в ладони облезшую краску перил. – У нее имелся твой адрес на случай нужды.
Понимая, что война непредсказуема, а ворота дворца пред Леонорой не распахнутся, Флавий нашептал ей на ухо расположение усадьбы влиятельной семьи Алвини, которое она, смеясь от щекотки, все-таки сумела безукоризненно записать на какой-то синей карточке. Самого Диего она видела лишь в утро венчания, и большого понимания меж ними не возникло.
– Я не знаю, – безразлично отозвался магистр.
– Ложь, – декларировал Флавий уже с негодованием.
– Очень возможно, что ее нет среди живых, – продолжил Диего, не меняя ни позы, ни ровного тона.
– Снова ложь! – повысил голос оружничий, отрываясь от перил и выпрямляясь.
Главу Земского приказа горячкою было не устрашить, посему его высочество мог выпрямляться сколько ему угодно.
– Леонора обратилась ко мне единственный раз и с неясной тяжелой хворью, – пояснил он. – Минуло два года, она действительно могла покинуть бренный мир.
«Больно?» – прислушался внутренний Флавий, но ничего не почувствовал.
– Ты ей не помог, – обвинил он тем не менее.
– Вылечить не сумел, а деньги она не взяла, – согласился магистр. – Отказалась даже сообщить место проживания, хотя я готов был держать ее в курсе твоих новостей. Надо думать, у нее давно уже была новая семья. При столь длительном отсутствии супруга легко признать брак утратившим каноническую силу.
Флавий с горечью отметил, что от прежней общности с кузеном остались неразличимые крохи. Сообщать Леоноре вести о муже тот считал уже особой милостью.
– Как будто тебе составило сложность ее обнаружить, – укорил он с гаснущим пылом и снова занял взор игрой света на темной воде.
– Я не пытался, – кивнул Диего без малейшей вины. – И никогда не скрывал, что категорически не приемлю вашу детскую безалаберность. Сколько вы были знакомы? Месяц? Ты хотя бы помнишь ее лицо?
Флавий помнил его плохо.
Молодая девушка из приморской усадьбы близ опасной границы. Сирота, живущая у родственников – неплохих людей, но очевидно не давших ей того, что она встретила в сияющем взоре влюбленного юноши, сбегавшего по вечерам из квартированного неподалеку отряда.
Свое имя он сообщил ей не сразу. Провинциальная девица и без того была искренне увлечена магом в имперской форме, но весть о его статусе, несомненно, ослепила ее окончательно.
Упоенные возникшим чувством, они в краткое время уместили все – ее скрипку на закате, его первые стихи под июльской луной, пылкое объяснение и клятвы вечной любви. Диего был в бешенстве, когда Флавий объявил другу о намерении тайно венчаться. Разумные советы хотя бы повременить и проверить свои чувства разлукой свободно вылетали у его высочества из другого уха. «Война, – романтически вздыхал тот. – Завтра может не наступить».
Венчание третьего монаршего сына свершилось в шатровой церквушке простым иереем, а свидетелем помимо Диего зачли басовитого старого певчего. Еще седмицу женатый Флавий обитал в эфирах, пока Диего, негодуя, заметал следы: чаровал записи приходского отчета. Ежегодно списки состоявшихся таинств переправлялись в столичные архивы. Необходимо было до времени скрыть строку о союзе рабов Божиих Флавия Терини и Леоноры Талео, при этом позволить словам проявиться позже, когда книга отправится на дальнюю полку хранилища – иначе не доказать брака в будущем.
В начале августа армию бросили дальше на юг.
Память Флавия прилежно хранила звездные ночи, неземную музыку Леоноры и запах ее волос. Лицо – выплывало минутами и снова терялось в круговороте прошедших лет.
– Не помню, – признался он.
– Только не рассказывай, что «пронес любовь через все преграды», – поморщился Диего, почуяв слабину в собеседнике.
– Любовь? Едва ли, – вновь согласился Флавий, как будто готовый признать нелепую ошибку юности, но вместо этого продолжил глухо: – Знаешь, сколько раз меня сговаривали снять крест или просто жениться? У них там одних только принцесс отдельный дворец. Туманно обещали снять браслеты, если родится сын, внук обоих владык. Я бы поддался! Лет через десять блокировки чар я уже не думал о своем долге перед отцом или страной – государство переживет, я даже не наследник, маг и воин тоже так себе, пал в первой же битве. Меня держала только ответственность за женщину, судьбу которой, вероятно, я сломал. Помнит ли меня она и что сохранила от нашей скороспелой влюбленности – это вторично. Я знал: пока в Ладии у меня есть венчанная жена, тассирцем я не стану.
Диего не пытался делать понимающий вид. Двадцать два года с даром слышать магию, но не использовать ее – конечно, он не сможет этого представить. Однако, для сочувствия его высочество пусть ищет собутыльников – а Диего останется тем, кто тащит его из трясины.
Трясина была довольно мерзкого толка – справедливые подозрения имперского двора. Что бы сейчас ни изливал царевич о своей верности – захваченный еще зеленым юнцом, он провел в чертогах Тассира уже большую часть своей жизни.
Сколько попыток выкупить или обменять пленника было встречено витиеватым насмешливым отказом! Что-де солнце закатится, если Тассир лишится счастья лицезреть этого достойнейшего из сынов Максимилиана (Солнцем смуглые южане величали Флавия и в глаза – за цвет волос и кожи).
Военные действия периода битвы при Парье завершил позорнейший мирный договор. Не только наличие заложника, но и в целом неудачные действия ладийской армии привели к тому, что обширные прибрежные территории оказались утеряны. Флот ослаб, и за возможность сохранить один морской порт Ладия выплатила баснословную контрибуцию.
Несколько лет относительной тишины позволили расширить маленькую гавань и возвести неподалеку две крепости в поддержку. Торговля не пресеклась, но статус «морской державы» на юге был фактически обращен в старинный миф, ни одной из сторон не дававший покоя. Очевидным образом зрело новое противостояние.
Последние годы Тассир был отвлечен стычками с иным богатым соседом, городом-государством Валицией на западном берегу. Баланс боевой удачи качался из стороны в сторону, что вынудило Тассир пойти зимой на сделку со старым врагом – Ладия присоединялась к торговому эмбарго, запрещая Валиции ввозить знаменитое стекло и мыло, а также недвусмысленно обозначила возможность ввода сухопутных войск на территорию ближайших ее колоний.
В обмен Тассир возвращал два морских порта и пленного царевича – с началом весны Флавий Терини остановил сопровождающий кортеж, спешился и неверяще уронил колени на землю Ладии.
Финал освобождения третьего сына императора можно посчитать счастливым, если бы не любопытная загадка: кем стал за это время его высочество, чья рубашка ему ближе к телу? За ответ поручился бы только безумец.
Два последних месяца его держали на подобии карантина в паре дней езды от столицы. Император совершил туда краткую поездку – говорили, плакал, но приближать сына к управлению не торопился. Впрочем, явных обвинений меж ними тоже не случилось.
Оружейный приказ его высочеству действительно выдали как игрушку – где-то отлаженную, где-то невероятно тугую махину, ворочающую свои дела без особенного вмешательства любого главы. Даже зная это, Флавий ринулся там что-то городить и доказывать. Ему до поры не мешали и присматривали, в том числе и силами людей Диего.
Странные события воскресной ночи, само собой, доверия бывшему пленнику не прибавили, поэтому Диего меньше всего хотел вконец дискредитировать Флавия разглашением его морганатического брака. Леоноре, будь она и жива, в его жизни лучше не появляться. Царевичу хватило ума взять с молодой жены клятву никому не сообщать об их союзе – он планировал вернуться с войны героем и подготовить родителей к эдакой новости. Надо отдать должное, умница Леонора действительно молчала – за годы ни единый схожий слух не достигал внимательных ушей Диего. На случай, если добродетель безгласия женщине откажет, магистр уже подобрал ей монастырь поотдаленнее.
– Что ж, спасибо леди Леоноре, удачно помогла и вовремя скрылась, – резюмировал он. – Теперь ты, вероятнее всего, можешь считать себя свободным. Любой епископ в два счета объявит твой брак делом прошлым.
– Найди ее, – потребовал Флавий, снова прибегая к жестким нотам.
Его начинало злить упрямство Диего. Помимо прочего оно напоминало о болезненном различии: положение того в столице куда устойчивее, он обладает реальной властью, возможностями и опытом, тогда как царевич по крови вернулся почти чужим, и подчинялись ему лишь простолюдины.
– Найди ее, – повторил он упрямо, – я решу все с ней или коснусь ее могилы. Ты знаешь, что у меня нет и шанса начать незаметные поиски.
Сама Леонора, даже будь она в столице, едва ли могла прознать о его возвращении. Газетным листам мягко рекомендовали пока не трубить о воссоединении императорской семьи, а Оружейный приказ был ведомством не столь публичным, чтобы о смене его руководства трещали на площадях. В лицо монаршего сына тем более знали плохо – юношеские парадные портреты устарели, да и те не выставлялись из дворцовых зал на поклон гражданам Ладии.
Если до Леоноры и доберутся вести об освобожденном царевиче, дорога ей все равно к Диего: безопасной для Флавия встречи наедине ей в одиночку не устроить.
Магистр ведал о своей ключевой роли, и потому ничуть не попытался сгладить отказ – положение сильного устраивало его во всех отношениях, в том числе и ради блага бедового брата.
– Моим людям не до этого, – отрезал он с непоколебимой аккуратностью. – В твоих интересах не мешать нам копать корни произошедшего, пока все это не повесили на тебя.
Под распахнутые створки моста, трепеща цветными искрами, нырнула торговая каравелла «Русалка». Богатые суда с чарованной оснасткой бойко сновали по артериям Ладии, но столицу проходили всегда неспешно и помпезно – запоминающийся облик не мешал еще ни одной купеческой компании. «Русалка», убранная как на бал специально взятым чародеем, оставляла за собою шлейф из пены и терпких чайных ароматов. Потревоженная вода плеснула на слизкий мох камней, и Флавий невольно поймал взглядом знакомые с детства блики на их мокрой зеленоватой плоскости.
– Ты этого не допустишь, – заявил он тоном, более годным для требования. – У тебя достаточно людей и возможностей, чтобы вернуть мое честное имя.
Диего чуть повернул голову в сторону говорившего, но удержал себя от ремарки относительно компетенции его высочества приказывать главе иного ведомства. Болезненное бесправие в течение долгих лет могло пока еще извинять Флавия, но в будущем нянчиться с ним Диего не планировал.
– Именно поэтому честное имя не нужно трепать обсуждением тайного брака, – заметил он с холодком. – Дождемся, пока время его обелит, затем тихо разыщем следы Леоноры.
Все нутро Флавия восставало против плана бездействовать – такого досуга ему хватило за многие годы с лихвою. Измученный скукой в тассирской золоченой клетке, пылкий боевой маг засел даже переводить с ладийского теологические трактаты для библиотеки южного владыки.
– Если она все еще больна, каждый день может быть решающим, – воззвал он к спутнику, именованному прежде другом. – Такого опоздания я не прощу ни себе, ни тебе, Диего.
Магистр помолчал, глядя на плавные движения гуляющих пар по широкому берегу. Расклад с фатальной задержкой для него был вполне приемлем, но не слишком разумно внушать это Флавию – в конце концов, дискурс пока еще идет о его жене.
Главе Земского приказа пришло на ум, что отчаянные розыски явились для царевича последней соломинкой – весь ближний круг его отягощен разломом формальных подозрений, даже мать и сестры не могут позволить себе прямодушную сердечность. Сам Диего предпочел бы вести с чудом возвращенным братом беседы иного рода, но должность диктовала ему черствую каменную маску и большое внимание к заботам бывшего пленника в столице.
– Я учту это, отмеряя срок ожидания, – негромко сказал он, вставая с перил и поворачиваясь к реке. – И стриги уже бороду как человек, довольно провоцировать всех своим тассирским клинышком.
Было тошно от того, как сплелись в его поступках искреннее попечение о друге и надобность не упускать того из вида. Флавий отозвался в темноте утонченным смешком, говорящим о полном постижении картины.
Благородные мужи безмолвно проводили глазами «Русалку». Ярмарочные огни ее бортов отдавали кислой ностальгией по былому.
Глава 33. Примерка
В Итирсисе: 16 мая, вторник
– Кажется, рукава требуется еще нарастить, – задумчиво отметила Арис, глядя на Дария Дариевича в синей вязаной тунике.
Обнову оружейник натянул поверх собственной рубахи, так что дополнительный объем заставил манжеты подскочить до косточки запястья.
– Пожалуй, – согласился Дарий, вертя перед собою руку, – полотно почти невесомое, пусть уж оно закрывает больше.
Вязунья что-то рассудила в уме и, воротясь ко столу, заостренным углем приписала на схеме «+5 см».
Примерка совершалась в одной из мастерских «Острого оружия» на первом этаже. Обыкновенно здесь велись «чистовые работы» по чарованию оружия, так что конструкция помещения учитывала строгую секретность. Задорный луч пробрался через единственное длинное окно на самом верху – зато, падая, впечатался уж в самую середину квадратного стола. Рядом с пятном света покоился предмет особого попечения Дария – тассирский арбалет, отчет об изучении которого молодцу предстояло еще пополнить осмотром древесника и привести в должный вид. У стен в шпажных стойках ждали заботы магов свежие клинки, рассортированные по длине. Над ними реял небольшой вымпел: как видно, мастера стального кода декорировали рабочее место по своему вкусу. Девиз на вымпеле гласил «Не дефект, а особливость».
В утро вторника мастерскую отвели для Арис, впервые принесшей готовую тунику-артефакт. Кроили ее на Дария младшего и рассчитывали в дальнейшем провести блестящую демонстрацию в Оружейном приказе.
Вязунья обошла богатыря несколько раз по кругу, изображая большую озабоченность шириною туники и уточняя комфортность посадки. Строго говоря, все детали были ей давно ясны, однако ужасно не хотелось довершать примерку и переходить к следующей задаче, припасенной молодцем лично для нее.
Инициативный Дарий все еще занимался расширением ее маленького ремесла, для каковой цели то и дело требовал заполнять расчерченные листы. В этот раз он молил внести, сколько потенциальных заказчиц обратились к ней в апреле, сколько обсудили условия и сколько в конце концов оставили предварительную плату – это звалось, кажется, воронкою торга. Кроме того, про каждую покупательницу следовало завести отдельную таблицу характеристик.
Безусловно, это приносило свои плоды и уже позволяло Арис придирчиво выбирать заказы, но процедура таких отчетов стала тоскливой повинностью. Творческая натура, погруженная в узоры из пряжи и чар, исправно пыталась от нее уворачиваться. Дарий неуклонно эту натуру преследовал, мстительно отмечая про себя, что Виоле-то Базилевне важность составления воронки доказывать бы не пришлось.
Девица с тоской покосилась на приоткрытую дверь. Путь к побегу был ей предательски отрезан – в утро получения авансового жалования оружейня полнилась кузнецами, скорняками и мелкими магами. Стоял плотный гвалт, перекрываемый по временам окликами эконома из казначейской комнаты. Тот гневно стучал чарованными костями счет и отделял ладийские луны с великой неохотой, считая купца не в меру щедрым к бестолковым наемникам.
– Не толпитесь! – лютовал он. – Мзду всем выдам. И кликните пособника для зарядки, у меня счеты зависают.
Многих соработников Арис уже встречала, сумела даже завоевать некоторое признание магов, оказавших помощь в ее трудах. Однако она оставалась редкою девицей в оружейном сообществе, так что обращение простоватых коллег порой граничило с развязностью. В последние дни, когда упавший с плеч камень позволил ее красе несколько оправиться и расцвести, взгляды в свою сторону она отмечала чаще.
Наблюдая девицыны поползновения к побегу, молодой купец вздохнул и перешел в тайное наступление: чтобы несколько оживить вязунью, он вежливо осведомился, вполне ли здорова ее матушка.
Арис в самом деле сию минуту потеплела – тема, бывшая прежде самой тяжелой, обернулась приятнейшей. Вязунья не превратилась, конечно, в щебечущую болтушку, но поведала оживленно, что причина болезни была выявлена чудесным образом и о возврате хвори можно не тревожиться.
Об этом Дарий уже знал из гордых историй Виолы, коими она пространно питала его слух на протяжении вчерашней прогулки. Однако коварство скрипки все еще немало его изумляло.
– Кто же хотел вашей матушке такого зла? – не мог он уложить в голове, покуда стягивал тунику.
Арис вполне резонно донимала матушку тем же вопросом – на диво, та не стала закрываться прошлыми тайнами и поведала иную фантастическую историю.
По уверенным словам Леоноры, виною была банальная зависть. В то время, когда она гастролировала со знаменитым оркестром, поражая воображение ценителей музыки по всей империи, ее слава первой скрипки не давала покоя скрипке второй. Талантливая, но не столь утонченная в музыке соперница, похоже, изыскала жестокий способ добиться своего. На прямое вредительство не решилась, но добытые где-то чары для скрипки очень скоро заставили Леонору вернуться под кров избушки, так ничего и не заподозрив.
– Счастье, что Себастьян Базилевич оказался столь чутким, – поделилась Арис. – На волне слухов я выбросила бы цветок, а скрипка могла снова накопить заряд от непрестанного чарования заказов рядом с нею.
– Поэтому принесенные вами тогда лоскуты потребовалось заряжать заново? – припомнил Дарий.
Он чуть было не уронил тунику комком на стул по молодецкой привычке, но хватился и даже показательно вывернул ее перед тем, как отдать вязунье.
– Тогда мы не придали этому значения, – согласилась она. – Странным образом цветок действовал только в первые день или два и больше никак не успел себя проявить. Вторично он стал активен в субботу вечером, хотя я обнаружила это лишь после свадьбы Селены. Тунику снова пришлось подпитывать.
Девица аккуратно упрятала помянутый артефакт в свою плетеную сумку. Дарий все еще проявлял участие, впрочем, вполне искреннее.
– Ваша матушка еще сможет играть на этой скрипке? – поинтересовался он. – После такого-то предательства.
Арис легко улыбнулась.
– Кажется, она полагает инструмент несчастной жертвой людской злобы и любит его еще больше.
– Кто бы мог подумать, что в мире высокой музыки бурлят столь жгучие страсти, – молодец покачал головой, впечатленный интригой.
– Я убеждала матушку объявить о преступлении в Приказ, – поделилась Арис, – но она лишь твердит «Бог ей судья».
Высокая степень кротости на самом объяснялась все тем же нежеланием Леоноры привлекать внимание к своей персоне.
В тот далекий год, когда она в одночасье стала женой двадцатилетнего царевича Флавия, жизнь показалась ей дивною сказкой – оставалось лишь дождаться окончания войны и вкусить всю выпавшую меру благоденствия. Обнаружив, что скоро станет матерью, Леонора было обеспокоилась грядущим объяснением с опекунами, но вопрос решился непредвиденно: империя назначила эвакуацию. Родные снабдили ее посильными средствами и выпроводили в столицу, намереваясь вскоре устроить свой переезд полноценно и обстоятельно. Им не повезло – край оказался в черте военных действий столь стремительно, что они навсегда остались под углями сгоревшей усадьбы.
В Итирсисе Леонора должна была обратиться к одной теток, почти не кровных за дальностью родства, но, наблюдая растущий живот, предпочла ни на чьи глаза не показываться. Она арендовала скромный дом, до сей поры смутно маячивший в памяти Арис. Тогда они могли еще позволить себе кухарку и няню.
Здесь Леонору догнали вести о пленении мужа и смерти опекунов.
Опуская неисчислимое горе, пережитое юной матерью в одиночку, стоит заметить только сделанный ею вывод: о родившейся дочери царевича не должна прознать ни одна живая душа.
Одно дело – неравный брак и нежеланная невестка. С большой вероятностью Флавий впал бы в немилость Двора и был показательно игнорирован. Воспитанный для большой политики, он, пожалуй, пустился бы отстаивать роль в управлении страной, а вот влюбленную женщину с младенцем на руках очень бы устроила тихая семейная жизнь.
Совсем иное – если императрица проведает, что у почти наверняка потерянного сына здесь, в Ладии, осталась законная дочь.
Леонора была вполне убеждена: не успеет она моргнуть и глазом, как последнего родного человека у нее отнимут для воспитания во дворце, а ее саму сошлют в забытую провинцию, только пасторальная сия тишина не будет уже семейной.
Оставить ей право решать судьбу могла только строгая тайна. Не подозревая о ребенке, Диего к ее судьбе был равнодушен, так что укрываться сложности не составило. Даже когда вышли средства и подкралась нужда, Леонора предпочла справляться своими силами.
Один лишь раз, беспокоясь об остающейся сиротою Арис, она явилась к Диего в поисках лечения. Сходу он не сумел обнаружить проблему, а свой адрес она тогда утаила во спасение свободной жизни дочери. Мелькание Алессана рядом с девочкой поставило сокрытность под угрозу и вызвало тревогу – тем более, что троюродное родство все еще ясно в них обоих проступало.
По редким слухам, Флавий пребывал еще среди живых, оставляя ломкую надежду, но вынуждая держаться и клятвы. Больно было смотреть, как дочь не верит и считает себя никем, а мать полагает в лучшем случае чудачкой. Все, что могла дворянка, связанная словом чести – дать Арис посильное домашнее образование и манеры. Если однажды появится шанс занять отведенное по рождению место, ей удастся хотя бы связать два слова, в том числе и по-шарльски. Девица легче постигнет науку слушать и думать прежде языка.
Если же судьба обернется иначе, то она хотя бы найдет приличный круг.
Приличный круг Арис очень воодушевился известием об укреплении здоровья ее матушки.
– Приказу и не до того теперь, – согласился Дарий. – Зато все беспокойства позади.
Арис кивнула согласно.
– Матушка уже сама ведет хозяйство, – добавила она, вновь посматривая на выход, – и я могу больше уделять времени нашему прожекту.
– Как это удачно, – коварно улыбнулся молодой купец. – Значит, вы изыщете несколько минут, чтобы заполнить нашу апрельскую «воронку»?
Поражение Арис признала драматичным вздохом, но к столу двинулась легко и с улыбкой.
Впрочем, бумаги она сама победила довольно бойко – как водится, некоторые дела кажутся более тяжкими, пока к ним не приступишь. Дарий Дариевич сначала глядел ей через плечо (думал – ненавязчиво), однако скоро убедился, что девица вполне смирилась и выполняет задачу с усердием. Скрашивая ожидание, он устроился напротив и в который раз перечитал черновик отчета о свойствах тассирского арбалета. Маги оружейной не подвели, разобрали его по косточкам. Оставалось лишь добыть суждение Себастьяна и придать документу солидный облик.
Батюшка имперский заказ одобрил тогда со всей широтой родительской гордости, даже позволил себе более одного раза поминать сыновью прыть за семейной трапезой. Оба Дария еще несколько дней ходили друг другом довольные, только на едкое слово молодца о несдержанности его высочества старший купец посерьезнел и одернул даже сурово. Разъяснение о тассирском плене заставило младшего Дария оценивать оружничего уже в свете ином – кажется, угодить своему отцу царевич теперь силится куда неистовее самого богатыря.
Когда Арис доложила о готовности кропотливых заметок, Дарий потер невидимые руки, предвкушая разбор новых данных. Окрыленный, он даже отодвинул собственную работу и вызвался любезно проводить Арис к выходу. Покровительство хозяйского сына вполне оградило ее от сомнительных комплиментов праздно томящихся кузнецов.
Окно торгового зала выходило точно в сторону «Щепки» и нынче обрамляло картину собравшихся на улицу Виолы и Себастьяна. Покуда древесник вешал замок, нарядная сестра сведенными бровями выражала решимость добиться, наконец, прорыва по вопросу конкурсного артефакта.
– Сегодня они вчетвером работают у Алессана, – зачем-то пояснил Дарий, несколько пожухнув и безрадостно созерцая торжественный выход.
Если он жаждал разделить с кем-то легкую свою горчинку, то жертву выбрал исключительно удачно.
На основе довольно скупых и косвенных данных Арис давно убедила себя, что дом Алвини является кровом ее тайного родителя, и по обычаю несколько смешалась. Затем ей пришло на память, как увлеченно Себастьян Базилевич создавал чарованную печку и как ловко ему пособничала идеальная Лея, пока сама вязунья месила липкое белое тесто.
Арис прекрасно знала свое место в иерархии города. Даже будь влиятельный магистр Алвини ее отцом, законных дворянских прав она, вполне очевидно, не имеет. Ей повезло, что на том приеме Карнелисы отнеслись к ней снисходительно, и она почти забыла о превосходстве их родового имени над дочерью нищей горожанки.
