Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 16. Ночь и утро
Служба уже началась, когда Марина вошла в храм. Она встала позади всех. Горели лампадки и свечи, скудно освещая фигуры прихожан и иконы. Лики святых угодников казались строгими и осуждающими. Таким же был и голос отца Климента. «Господу помолимся!», – взывал он нараспев. И Марина, осеняя себя крестным знамением, мысленно обращалась к Богу, уповая на его божественное милосердие и прося не дать ей испытаний больше, чем она может выдержать. Это было не совсем то, к чему призывал отец Климент, и она чувствовала себя виноватой.
Когда служба закончилась, и прихожане разошлись, Марина купила свечу, выбрав самую большую, зажгла и поставила ее перед иконой святого угодника Николая. Он казался ей проще остальных, и более доступен. К Спасителю и Божией Матери обращаются почти все, в общем хоре голосов ее слабый голос был бы едва слышен. Много дней она ставила свечи перед их святыми ликами, но безрезультатно. И сегодня впервые она решила обратиться к Николаю-угоднику, словно утопающий, хватающийся даже за соломинку ради своего спасения…
Марина задумалась и не заметила, как к ней подошел отец Климент. Вздрогнула, услышав его голос за своей спиной.
– Вижу, что раскаяние твое искреннее, – пророкотал он одобрительно. – Свеча говорит за тебя.
Марина склонила голову и, сложив ладони, попросила:
– Благословите, батюшка!
Отец Климент размашисто перекрестил ее и дал поцеловать свою руку. Строго спросил:
– Почему опоздала сегодня на службу?
Отец Климент ревностно следил за тем, как прихожане посещают храм. От его бдительного взора ничто не могло укрыться. И он не шутя гневался, если замечал, что они недостаточно ревностно молятся или жертвуют на нужды храма. В таких случаях батюшка даже мог наложить на них епитимью, называя это не наказанием, а средством исцеления.
– Простите, батюшка, – смиренно произнесла Марина, но не стала ничего объяснять, предвидя, что этим только разожжет пламя гнева отца Климента.
Он снова взглянул на свечу, словно оценивая ее размер и уплаченную за нее сумму, и смилостивился.
– Ладно, знаю, что не по своей вине. Приезжий бес попутал. Видел я, как он тебя провожал. Признайся: речами искусительными сбивал с пути истинного?
Щеки Марины слегка покраснели от смущения, и она благословила бога, что в храме было достаточно сумеречно, чтобы скрыть это.
– Он только попросил меня указать дорогу до Усадьбы Волхва, – сказала она.
– А почему выбрал тебя, не задумалась? – тоном обличителя спросил отец Климент.
– Он сам учитель, поэтому и зашел в школу, – пояснила Марина. Ее совесть была чиста, и голос не дрогнул. – Это был случайный выбор, не злонамеренный.
– Знаю, знаю, – неохотно сказал отец Климент. – Но все-таки будь настороже. И помни, что бесы искушают человека на грех внушением помыслов, прикосновениями, запахами, мечтаниями, обманами и прелестью, прикрываясь видом доброго и невинного. – Истово перекрестившись, словно отгоняя от себя крестом злого духа, о котором упомянул, он с упреком произнес: – Вот и свечу ты поставила во здравие, а не за упокой. Не богохульствуешь ли в мыслях своих?
– Нет, ибо верую, – твердо ответила Марина.
И неожиданно отец Климент смутился под ее взглядом.
– Ладно, поступай, как знаешь, – взмахнул он широким рукавом рясы. – А я все-таки помолюсь за упокой души и прощении грехов новопреставленной рабы божией. Лишним не будет.
Марина подняла на него глаза, полные слез.
– Батюшка, за что мне такое испытание? В чем я провинилась?
– Бог испытывает, значит, любит, – назидательно произнес отец Климент. – Не забывай, что говорил святой апостол в послании коринфянам: пока вы боролись с испытаниями, посылаемыми Богом, вы не подвергались опасности впасть в грех и отпасть от веры. Не то ли и тебе?
Голова Марины поникла. Возможно, отец Климент был прав. Уже много дней ей не грозила опасность согрешить, потому что все ее помыслы были заняты только посланным ей испытанием. Все это время она словно не жила, а существовала. До греха ли, когда живешь, как во сне, двигаясь и разговаривая, словно сомнамбула…
С этой покаянной мыслью Марина вышла из храма. В школу она уже не вернулась, а направилась домой, на Овражную улицу. Поселок снова будто вымер, и по пути ей никто не встретился. Бабка Матрена, у которой она снимала комнату, колола дрова во дворе. Она сразу заметила угнетенное состояние своей постоялицы и темный платок на ее голове.
– Опять в храм ходила, – констатировала она. – И что там тебе, медом намазано?
Бабка Матрена не любила отца Климента, и не скрывала этого. Она могла себе это позволить, в отличие от большинства жителей поселка, потому что была его родной сестрой.
– Доброго здоровья вам, Матрена Степановна, – приветствовала ее Марина. Она не собиралась вступать в очередной богословский спор еще и со своей хозяйкой. Для одного дня отца Климента было более чем достаточно.
– Да уж видались с утра, – сердито буркнула бабка Матрена. – Вижу, что опять Климка тебе мозги затуманил. Лучше бы дрова поколола, и то пользы больше, чем слушать этого пустомелю.
– Ох, берегитесь, Матрена Степановна – не смогла сдержать улыбки Марина. – Вот предаст вас отец Климент анафеме – что будете делать?
– А пошлю его…, – ответила та. – Куда ему и дорога.
Бабка Матрена в прошлом возглавляла поселковую ячейку коммунистической партии и была ярой атеисткой. Будучи намного старше, она не могла простить себя за то, что в суете повседневных дел и забот упустила из вида идейное воспитание младшего брата, своего любимца. Почти всю свою жизнь она вела идейную борьбу со своим братом, принявшим постриг, и не могла примириться с тем, что на склоне лет проигрывает ее. Маятник времени качнулся в другую сторону. Компартия слабела, церковь крепла. Бабке Матрене казалось, что наступают последние времена, предреченные в священном писании. Она даже прочитала на досуге апокалипсис и теперь, взяв библейское откровение на вооружение, пыталась бить брата его же оружием. Может быть, она бы и добилась своего, но с некоторых пор отец Климент начал попросту игнорировать сестру. Чувствуя, что побеждает, он мог позволить себе это. Все жители поселка знали о их противостоянии и с замиранием сердца ждали, чем оно закончится. А произойти это, по всей видимости, могло только со смертью одного из противников. Но в этом и крылась заковыка. Отец Климент был могуч, однако и бабка Матрена на здоровье не жаловалась. Дело обещало быть долгим.
– Матрена Степановна! – с упреком произнесла Марина.
– А ты не алей, как маков цвет, – хмыкнула та. – Большая уже девочка. И не такое, верно, слышала в своей школе.
– Так ведь там же дети! – воскликнула Марина.
Вместо ответа бабка Матрена, издав горловой звук, с хрустом разрубила полено, таким незатейливым способом поставив точку в их разговоре. Но сердилась она недолго. Марину, в отличие от брата, она не только любила, но и жалела.
– Иди, поешь, – уже другим тоном сказала она. – А то высохла, как болотная пиявка. Ни один мужик даже не взглянет на такую шкидлу. Так и останешься в старых девках.
– Это только по меркам поселка Кулички я уже перестарок, и вот-вот присоединюсь к сонму старых дев и вдов, у которых нет ни единого шанса выйти замуж, – отпарировала Марина. – А вот уеду в город – от женихов отбоя не будет. Там такие тощие, как я, нарасхват.
Высказав это, она с независимым видом прошла мимо бабки Матрены. Но, уже взойдя на крыльцо, оглянулась и, как будто только что вспомнила, сказала:
– Да, кстати, сегодня ко мне вечером должен зайти один мужчина. Зовут Олег. Он из города. Вы уж его, пожалуйста, проводите в мою комнату, Матрена Степановна. Век буду вам благодарна.
И, довольная произведенным впечатлением, Марина быстро вошла в дом и закрыла за собой дверь, чтобы не отвечать ни на какие вопросы.
Войдя в свою комнату, она сразу же бросилась к зеркалу. Оно не было занавешено черной тканью, вопреки совету бабки Матрены, но покрылось густым слоем пыли, накопившейся за последние недели. Марина, сняв с головы платок, наскоро протерла его. То, что она увидела в зеркале, ее не обрадовало. Когда Марина смотрелась в него последний раз, лицо казалось моложе, морщинок возле глаз было меньше, а щеки не выглядели такими впалыми. И можно было только гадать, чем она сегодня привлекла учителя из города. А то, что он ею заинтересовался, Марина почувствовала сразу. Женщины всегда чувствуют это. А Марина была настоящей женщиной. Во всяком случае, до того, как в ее жизни случилась беда…
Но почему-то сейчас думать о плохом ей не хотелось. Вместо этого Марина занялась своим лицом, чтобы с помощью тонального крема, теней для век и губной помады придать ему чуть больше привлекательности. После косметики наступил черед платья. Она выбрала платье строгого темно-изумрудного цвета, но открывающее плечи и немного грудь. На этот раз Марина удовлетворенно вздохнула, глядя в зеркало. Теперь она была готова к вечернему свиданию. Былой молодости и красоты вернуть в одно мгновение не удалось, но вышло вполне прилично, учитывая то время и средства, которые ей были отпущены. Марине пришли на память строки когда-то любимого ею стихотворения:
Ночь сойдет с ума.
Звездопад взъярится.
Ты придешь сама,
Дикой кобылицей…
«Но до этого еще очень и очень далеко», – подумала она со вздохом, присела на стул у окна и стала ждать. Картина была похожа на ту, что Олег увидел в школе, но разительно отличалась от нее по цвету и настроению.
Однако минуты складывались в часы, а мужчина, которого Марина ждала, все не приходил. Солнце нырнуло за крыши. Бабка Матрена пришла со двора и какое-то время шумно возилась на кухне, гремя посудой и ворча. Затем и она утихла. Сумерки за окном сгустились до мрака. Изредка где-то в отдалении взбрехивала собака, мычала корова. Когда смолкли и эти звуки, Марина поняла, что никто не придет.
Разочарованная, она разделась, смыла с лица косметику и легла в кровать. Постель была очень холодной. Марина закуталась в одеяло и долго не могла согреться, дрожа всем телом. Один раз у нее сильно кольнуло в области сердца, словно извещая о чем-то недобром, но вскоре боль прошла. И она забылась уже под утро, с первыми криками петухов, беспокойным сном, в котором одно сновидение было ужаснее другого…
Олегу показалось, что он проснулся от истошного крика петуха. Он прислушался, но крик не повторился. Тогда он открыл глаза и увидел Тимофея. Старик сидел напротив на стуле, прикрыв глаза. Казалось, что он дремал. Но едва Олег шевельнулся, глаза Тимофея открылись, и в них не было и тени сна, а только тревога и забота.
– Доброе утро, – сказал он. – Как жив-здоров, добрый молодец?
– Все тело ломит, – ответил Олег. – И голова болит. Кажется, я заболел.
– И не мудрено, – хмыкнул Тимофей. – Зачем тебе надо было купаться в одежде в озере?
– Не помню, – признался Олег. С удивлением спросил: – А я что, купался в Зачатьевском озере?
– Во всяком случае, так сказал Михайло, который принес тебя бесчувственного на руках домой в полночь. – Тимофей покачал головой. – Что с тобой случилось? И как ты оказался на озере? Ведь это же совсем в другой стороне от дома бабки Ядвиги, куда я тебя послал. Хотя бы это ты помнишь?
– Вспомнил! – воскликнул Олег, вскакивая с кровати. – Бабка Ядвига! Это она направила меня к озеру. А там…
Он не договорил. Ему вдруг показалось невероятным все то, что с ним случилось вчера на озере. Поющая голая женщина на валуне, то ли Марина, то ли нет, которая едва не утопила его в воде. Треск в кустах, а потом выбежавший из них косматый детина, показавшийся ему еще страшнее, чем медведь, появления которого он ожидал. В такое было трудно поверить. Не привиделось ли ему все это в страшном сне этой ночью из-за того, что он заболел накануне после купания в озере, о котором просто забыл?
– Так ты говоришь, меня принес домой Михайло? – спросил Олег, снова садясь на кровать. – И что он рассказал?
– Сказал, что нашел тебя на берегу Зачатьевского озера в мокрой одежде и почти обезумевшего. А потом ты просто брякнулся в обморок. – Тимофей осуждающе вздохнул. – И больше ни словечка я из него не вытянул. Молчун он, не в пример мне. Так что с тобой случилось?
– А кто он такой, Михайло? – поинтересовался Олег, чтобы уйти от ответа на вопрос, который был ему неприятен по многим причинам. – Я ведь с ним так вчера и не познакомился.
– Разное я от людей, которые здесь бывали, слышал, – ответил старик. – Одни говорили, что он лесник, другие – что лешак, так что выбирай сам, что тебе больше по вкусу. А как по мне, так это добрый друг и помощник Ратмира, который любил его словно родного сына. Даже хотел его обучить всему, что знал сам, да не успел. – Тимофей, видимо, решив, что наговорил лишнего, неожиданно сухо закончил: – А об остальном Михайло сам тебе расскажет, если захочет. Надеюсь, что вы подружитесь.
– Так он придет сегодня, или мне опять к бабке Ядвиге идти? – с затаенным страхом спросил Олег.
Тимофей заметил это и насмешливо сморщил свой носик.
– Я ее и сам побаиваюсь, – признался он. – Было время, она здесь частенько бывала. Я уж грешным делом думал, не хозяйкой ли в своем доме Ратмир хочет ее сделать. Да что-то не сложилось у них…
Старик действительно был словоохотлив, либо соскучился по собеседнику за то время, что жил один в доме после смерти хозяина. Он мог говорить часами, не обращая внимания на то, слушают ли его. Но у Олега сильно болела голова, и разговор для него сейчас был настоящей пыткой. Даже громкий звук голоса периодически вызывал у него приступ боли. Не сдержавшись, он поморщился. Заметив это, Тимофей подскочил со стула.
– Что же это я, старый дуралей, – воскликнул он, искренне каясь, – все болтаю да болтаю, а дите мучается! Пойдем-ка, я тебя чайком угощу. Головную боль как рукой снимет, даже не сумлевайся!
Вскоре они пили чай на кухне, и после второй чашки свежезаваренного кипятка головная боль у Олега действительно исчезла. Зато появился поистине зверский голод. Ведь он ничего не ел уже сутки, не считая нескольких сушек. Но Тимофей только развел руками.
– Окромя сушек у меня ничего нет, – горестно сказал он. – Много ли старику надо? Медок да вареньице, сушки да чаек – я и сыт. Ты молодой, дело другое.
Олег был согласен с ним. Мед и варенье его пустой желудок отторгал, а сухие, по твердости почти каменные, да и на вкус ничуть не лучше камня, сушки уже не лезли в горло.
– Надо идти в поселок за продуктами, – сказал Олег. – Или придется помирать голодной смертью.
– Упаси господь, – испуганно замахал руками Тимофей, приняв его слова за чистую монету. Иногда старик был чересчур наивен. – Даже и думать об том не смей! Сходи в Кулички, здесь недалече. Я бы и сам сходил, так ведь тебе ведомо, что даже во двор носа не кажу.
Олегу было немного стыдно, что он обманывает простодушного старика. В поселок он хотел пойти совсем с другой целью. Чревоугодием он никогда не страдал, и в действительности мог бы если не утолить, то приглушить голод чаем с сушками и медом. Но Олегу надо было разрешить свои сомнения, терзающие его все сильнее. Он должен был увидеть Марину. Как только головная боль прошла, это желание вытеснило все остальные, и стало всепоглощающим.
– Я скоро, – сказал он на прощание. – Одна нога здесь, другая там.
Когда он выходил со двора, две вороны, сидевшие на крыше дома, поднялись в воздух и полетели в сторону поселка, будто внезапно вспомнив о каких-то своих неотложных делах. Стороннему наблюдателю могло показаться, что они сопровождают Олега, но сам он их даже не заметил. Мало ли птиц вокруг.
Да и мысли у него были совсем о другом. Тревожные, всепоглощающие мысли…
Глава 17. Прямое зримое доказательство
Олег дошел до оврага, перешел по мостику. Черный джип по-прежнему стоял на том же месте. Его колеса уже оплели вьюнки, и можно было ожидать, что к осени, если ничто не изменится, он весь зарастет травой и лопухами, а через несколько лет проржавеет и рассыплется. Природа, если ей никто не мешает, обязательно возьмет верх над творением рук человеческих и сотрет его с лица земли, подумал Олег. И ей все равно, автомобиль это, город или даже цивилизация…
«Но где же водитель?» Эта мысль промелькнула и исчезла, не задержавшись в его голове. Судьба водителя джипа интересовала Олега сейчас меньше всего. Он пошел дальше. Вскоре тропинка вывела его на Овражную улицу. Окраина поселка была еще более безлюдной, чем центр. Казалось, что здесь людей отродясь не бывало. А те немногие, что когда-то ненароком забрели и остались, вынуждаемые обстоятельствами, спрятались за высокими заборами, страшась лесных обитателей. Девственный лес подступал почти вплотную к домам.
На воротах одного из домов Олег увидел прибитую гвоздем жестянку с нарисованной на ней красной краской цифрой семь. Звонка не было, и он постучал. Никто не ответил. Он толкнул калитку. Громко заскрипели несмазанные проржавевшие петли. Он протиснулся через узенькую щель, не решаясь отворить калитку шире, чтобы не перебудить всю улицу. Но импровизированная сигнализация сработала, и на крыльцо дома уже вышла хозяйка. Это была широкая в плечах и бедрах старуха в накинутой наспех телогрейке, походившая на престарелого богатыря, сменившего кольчугу на домашнюю одежду. У нее был подозрительный взгляд, но доброе морщинистое лицо.
– Что надо? – спросила она густым басом. И осуждающе добавила, ни к кому не обращаясь, словно разговаривая сама с собой: – Шляются всякие-разные по утрам, людям спать не дают. А потом со двора дрова пропадают.
– Простите меня, – счел за благо повиниться Олег, чтобы вызвать расположение суровой хозяйки. – Ведь вы бабка Матрена, верно?
– Кому бабка Матрена, а кому и Матрена Степановна, – отрезала старуха. – А ты-то кто, пришелец? Вроде я тебя не знаю.
– Зато я о вас много наслышан, – слукавил Олег. – От Марины. Она дома?
Это был хитрый ход, как ему казалось. Так он сразу мог узнать то, ради чего и пришел.
– А то где же? – хмыкнула старуха. – Порядочные люди в такой час по домам спят, по гостям не ходят.
Это был настолько грубый намек, что смутил бы любого, но только не Олега, терзаемого подозрениями. Он продолжил расспрашивать.
– А давно она вернулась? Наверное, за полночь?
– Не пойму я тебя, – удивилась бабка Матрена. – С вечера она как зашла в свою комнату, так и не выходила. Все поджидала кого-то. Уж не тебя ли, добрый молодец?
– Все может быть, – неопределенно ответил Олег. Он получил ответ на свой вопрос, но источник информации вызывал у него сомнение. Бабка, подученная Мариной, могла сказать, что угодно, и стоять на своем, как несокрушимая скала. – А могу я ее увидеть, Матрена Степановна?
– Если она за ночь не стала невидимой, то можешь, – сказала старуха, но голос у нее смягчился. Видимо, обращение по имени-отчеству польстило ей. – Вот только надо ли?
– Очень, – заверил ее Олег. И для убедительности добавил: – Это вопрос жизни и смерти.
– Загулял, поди, молодчик, а теперь прощения пришел просить? – понимающе спросила бабка Матрена. И горестно посетовала: – Все наши бабьи беды от вас, мужиков. Помню, сколько я от вашего брата натерпелась – не приведи Господь! Запихать бы вас всех в один мешок – да утопить в озере…
При этих словах Олег содрогнулся, вспомнив ночное происшествие. Из слов старухи он сделал неожиданное, но, как показалось его воспаленному мозгу, логичное предположение: возможно, в этом поселке подобное было в порядке вещей – женщинам топить проявивших к ним интерес мужчин, тем самым отстаивая свою независимость, а заодно расплачиваясь за обиды, причиненные всему их роду. Но его решимость увидеть Марину только окрепла. Получив косвенное доказательство ее вины, он нуждался в прямом. Марина должна была сама во всем ему признаться и повиниться. Зачем ему это было надо – этого Олег и сам не знал. События последних дней, а особенно минувшая ночь, довели его почти до умопомешательства. Многое он теперь видел и воспринимал в искаженном виде. Но сам не понимал и не замечал этого.
– Так я пройду? – нетерпеливо спросил он. И, не дожидаясь разрешения, вошел в дом.
Продолжающая причитать бабка Матрена, ошеломленная такой наглостью, не остановила его. Ее захлестнули воспоминания о днях своей молодости, и она осталась на крыльце, погрузившись в них. Тем более что она помнила, как Марина сама просила не препятствовать ее городскому ухажеру и проводить его к ней, как только он появится. Бабка Матрена не стала препятствовать, но и провожать тоже.
– Ишь чего, – негодующе фыркнула она. – Опоздал на полсуток на свидание, так теперь пусть сам дорогу находит!
Олег без труда нашел комнату Марины. В доме их было всего две, не считая кухни. Дверь в одну была открыта и жила в ней, несомненно, бабка Матрена, что стало ему ясно даже при беглом осмотре. На стенах висели портреты политических вождей, и это было единственным украшением комнаты. Во всем остальном она напоминала казарму или монашескую келью. Дверь во вторую комнату была закрыта, но не заперта. Он вошел. И увидел спящую Марину. Заснув только под утро, женщина спала чутким сном, по временам нервно вздрагивая и негромко постанывая. Услышав скрип отворяемой двери, она открыла глаза. И в первое мгновение не удивилась, увидев Олега, потому что он был в ее сновидениях, а возвращение в реальность она еще не осознала.
– Доброе утро, Марина, – сказал Олег. И с нескрываемым сарказмом спросил: – Как вам спалось этой ночью?
– Ужасно, – честно ответила она. И изумленно произнесла: – Вы мне уже не снитесь?
– Надеюсь, что нет, – осуждающим тоном сказал он. – Когда вы спите, то моя жизнь в опасности. А сейчас, хочется верить, мне ничто не грозит.
– Зато грозит мне, – сказала Марина, стыдливо натягивая одеяло до подбородка. – Вернее, моей репутации. Что вы делаете в моей комнате? И как вы здесь оказались?
– Вы забыли, что сами пригласили меня вчера? – деланно удивился Олег.
– Но вы не пришли, – не сдержавшись, укорила его Марина.
– Однако мы с вами виделись прошлым вечером. Вы забыли?
– Как это могло быть?!
Удивление Марины было настолько искренним, а лицо ее так невинно, что Олег почувствовал желание поверить. Однако снова вспомнил о ночном происшествии и справился с минутной слабостью.
– Вспоминайте, – потребовал он. – Вечер, озеро, огромный камень, на котором сидит и поет абсолютно голая женщина… Ну же!
– Вы что, рассказываете мне свои эротические фантазии? – возмутилась Марина. – Но я не хочу ничего о них слышать!
– Фантазии? – произнес не менее возмущенно Олег. – Хороши фантазии! Вы меня едва не утопили в озере. Только не говорите, что это была такая эротическая игра, своеобразная прелюдия. Если бы я поддался вашим ласкам, то спать бы мне этой ночью на дне озера. И все остальные ночи и дни тоже.
– Что за чушь! – воскликнула Марина. – Сказки про утопленника мне только с утра и не хватало. Да вы с ума сошли, что ли?
– Может быть, – не стал спорить Олег. – А вы можете поручиться за себя?
– О чем это вы?
– Поклянитесь, что эту ночь вы провели в своей постели, а не на озере, где пытались утопить меня.
– Клянусь!
И Олег снова едва не поверил ей. Но Марина все испортила, спросив:
– Этого достаточно?
– Нет, – решительно заявил он. – Мне нужны более веские доказательства, чем ваша клятва. Так сказать, зримые.
– Я опять вас не понимаю, – беспомощно сказала Марина. – Что вам от меня надо?
– Сущие пустяки, – заверил ее Олег. – Если на вашем теле нет свежих порезов, то вы невиновны в том, в чем я вас обвиняю. Все очень просто, не правда ли?
– Коварный замысел, – подумав, произнесла Марина. – Если вам просто захотелось увидеть меня голой, так и сказали бы и не выдумывали всяких небылиц.
– Голой я вас уже видел, прошлым вечером, – ответил Олег. – Скажу вам честно, это зрелище не доставило мне удовольствия.
– Так-таки и не доставило? – насмешливо спросила Марина. – Тогда боюсь вас еще больше разочаровать. В эротических фантазиях женщины прекраснее, чем наяву. Там они идеальны, а в реальной жизни – увы! У всех есть какие-нибудь изъяны.
– Довольно болтать глупости! – разъярился Олег, чувствуя, что от него ускользает инициатива, а вместе с ней пропадает первоначальная решимость. – Или вы показываете мне свое тело или…
– Что или? – пытаясь сохранить хладнокровие, спросила Марина. – Вы подвергните меня насильственному осмотру?
– Если придется, то да, – не совсем уверенно заявил Олег. – Вы не оставляете мне другого выбора.
– Хорошо, – решительно сказала Марина. – Будь по-вашему. Я всего лишь слабая женщина и не могу оказывать сопротивление такому сильному мужчине, как вы.
С этими словами она откинула одеяло и поднялась с кровати. Ночная рубашка, снятая с плеч, упала к ее ногам. Теперь женщина была абсолютно голой, не считая трусиков. Зардевшись от смущения, она встала перед Олегом, с вызовом глядя на него. Невольно он отвел глаза.
– Нет уж, вы смотрите, – потребовала Марина. – Или вы думаете, что я буду оголяться перед вами каждый раз, как только вам захочется?
Она сделала шаг, переступив через ночную рубашку, и теперь стояла почти вплотную к нему. Он ощущал дурманящий запах ее молодого тела. И само тело было чувственно-красивым – полные груди, гибкая талия, стройные, но мощные бедра. Тело было то же самое, что у женщины на берегу озера. Но на нем не было ни единого пореза или раны.
– Ничего не понимаю, – растерянно произнес он. – Но ведь это были вы! И в то же время не вы…
– Я могу одеться? – спросила Марина. Запал прошел, и ее начала бить нервная дрожь, даже зубы постукивали о зубы. – А то мне холодно.
– Да, конечно, – сказал Олег, отворачиваясь.
Марина, тоже стыдливо отвернувшись, снова надела ночную рубашку, а затем завернулась в одеяло.
– А теперь убирайтесь из моей комнаты, – потребовала она. – И из жизни тоже. Надеюсь, что я никогда вас больше не увижу.
– Да, конечно, – рассеянно повторил Олег, думая совсем о другом. – Но ведь там, на озере… И вы при нашей первой встрече в школе… Это была одна и та же песня. Как такое может быть?
Он даже не спрашивал, а рассуждал сам с собой. Но Марина, неожиданно заинтересовавшись, спросила:
– О какой песне вы все время говорите?
– Ну как же, или вы забыли? – удивился Олег. – Вы пели о том, что на душе печаль, а над землей туман. И вам…
– Ничего не жаль, словно дух мой пьян? – быстро спросила Марина, бледнея.
– Да, да, именно так, – обрадованно подтвердил Олег. – Та женщина на озере – она пела именно это. И вы тоже. Удивительное совпадение!
– Эту песню сочинила моя сестра, – бледнея еще больше, сказала Марина. – Когда мне бывает грустно, я напеваю ее. Но знали ее только мы, больше никто. Вы абсолютно уверены, что не ошиблись?
– Разумеется, – подтвердил Олег. – Там еще были такие слова: «Долго мы вдвоем жили-мучились». Я хорошо запомнил.
– Подождите, – сказала Марина. Рассеянно сбросив с себя одеяло, которое ей мешало, она подошла к книжной полке в углу комнаты. Там среди книг стояла фотография в рамочке. Взяв ее, Марина вернулась к Олегу. Указывая пальцем, спросила: – Вы узнаете? Это была она?
На снимке были запечатлены две женщины, абсолютно одинаковые внешне. Их можно было различить только по одежде. Олег переводил растерянный взгляд с фотографии на Марину.
– Это моя сестра, ее зовут Карина, – сказала она. – Мы однояйцевые близнецы. Пока не начали одеваться по-разному, нас часто путали.
– Так вот оно что, – сказал Олег. Ему показалось, что он начал понимать. – На озере были не вы, а ваша сестра-близнец!
– Но этого не может быть, – беспомощно произнесла Марина. – Карина бесследно пропала месяц тому назад. И она никак не могла…
Голос женщины предательски дрогнул, и она не договорила.
– Но я ее видел, – настаивал Олег. – Точно так же, как вас сейчас! И если это были не вы, то она, в этом не может быть сомнений. Если только у вас в семье нет третьей сестры-близняшки.
Издав тихий стон, Марина опустилась на пол. Это был обморок.
