Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 10. Встреча с Мариной
Автобус, устало пыхтя и поднимая за собой облако густой пыли, двигался между вросшими в землю деревянными домами под темными крышами. Это и был поселок со странным названием Кулички.
– Конечная остановка – Центральная площадь, – объявил водитель, мужчина средних лет в матерчатой кепке, на которой был вышит красными нитками вставший на задние лапы медведь. – Когда-то здесь паслись коровы, затем начали собираться местные жители, чтобы сообща решать жизненно важные для поселка вопросы.
Сказал это он тоном экскурсовода исключительно для Олега, в котором признал приезжего.
– Куличковое вече, – произнес тот. И по школьной привычке все разъяснять, добавил: – Народное собрание в древней и средневековой Руси до образования государственной власти. Люди собирались с целью обсуждения общих проблем и вопросов политической, духовной и экономической сферы.
– Точно, – кивнул водитель. – Все так и было. Только в нашем поселке это называлось сходкой. Спорили до хрипоты, иногда доходило даже до драки. Помню, дед мой рассказывал…
Водитель был словоохотлив. Звали его Георгий, и всю дорогу он не закрывал рта, нимало не заботясь о том, слушают ли его пассажиры. Тех было всего двое – Олег да отец Климент, но батюшка все время хмуро молчал, и Олегу волей-неволей приходилось поддерживать разговор одному, из вежливости изредка вставляя реплики, чтобы показать, что он заинтересованно слушает. Но это было не так. На самом деле он обдумывал слова отца Климента, сказанные на перроне, и причины его странного поведения, так разительно изменившегося после того, как они сошли с поезда.
Автобус, натужно взревев, свернул с узкой улочки и выехал на Центральную площадь поселка Кулички. Если та и была когда-то цветущим пастбищем, то за много лет стада коров превратили землю в твердую, как камень, поверхность. Вероятно, точно так же изжили себя и народные сходки. Теперь в центре площади возвышался сложенный из бревен храм с куполообразной маковкой, увенчанной позолоченным крестом. В таких же бревенчатых домиках по окружности располагались поселковая администрация, почта, школа и универсальный магазин. А во все стороны от площади расходились кривые ответвления улиц с хаотично расположенными домами. Все постройки казались заброшенными. Никто не выглядывал в окна, не ходил по улицам. На площади тоже было пусто. Могло показаться, что накануне над поселком пронесся смерч и, подхватив, унес всех жителей с собой. Олег помнил, что современное слово «смерч» произошло от древнерусского «мерк», означающего «мрак». Что-то подобное он испытывал, глядя из окна автобуса на поселок. В душе у него царили сумерки и, пугаясь их, энергично скребли кошки.
– А что же у вас так безлюдно? – спросил Олег. – Говоря по правде, аж жуть берет!
– Такие времена настали, – грустно вздохнул водитель. – Приехали бы вы к нам прошлым летом…
– Георгий! – резко, как удар хлыста, прозвучал предостерегающий голос отца Климента. – Или забыл, что при многоглаголании несть спасения, а сдерживающий уста свои разумен?
Водитель вздрогнул, насупился и до окончания поездки не проронил уже ни слова.
Автобус остановился напротив храма. Раскрылись дверцы. Выходя, отец Климент на прощание молча кивнул Олегу с таким видом, будто сердился на него за что-то. Георгий, наложив одну ладонь на другую и склонив голову, смиренно произнес:
– Благословите, батюшка!
В ответ отец Климент гневно пророкотал:
– Я говорил, тебе, Георгий, чтобы ты снял эту богопротивную кепку? Пока не исполнишь, не будет тебе моего благословения, так и знай!
Он ушел в сторону храма, от негодования забыв приподнять полы рясы и оставляя за собой шлейф пыли. Олег с удивлением взглянул на водителя и спросил:
– Какая муха его укусила?
– Не муха, а медведь, – неохотно ответил тот. Сняв кепку, он пытался ногтем поддеть нитку, которой была вышита эмблема. Но нитка не поддавалась, и Георгий хмурился.
– И чем это ему медведь не угодил? – с улыбкой поинтересовался Олег.
Вместо ответа Георгий раздраженно буркнул:
– Выходить будете или обратно поедете?
– Буду, – кивнул Олег, поняв, что от водителя он ничего не добьется. Всю словоохотливость и приветливость Георгия как ветром сдуло после того, как он получил нагоняй от батюшки. – Не подскажете, как мне отсюда добраться до Усадьбы Волхва? Меня уверяли, что все местные жители знают к ней дорогу. Там жил Святослав Вячеславович Полоцкий.
– Это тот, который языческий колдун? – спросил Георгий. И в его голосе промелькнул почти суеверный страх.
– Я бы сказал, жрец, – поправил его Олег. – Так вы знаете, где это?
– Ничего я не знаю, – ответил Георгий, отводя глаза. – И знать не хочу. У меня и без того проблем хватает из-за моего языка. Того и гляди, батюшка анафеме предаст… – И неожиданно он зло рявкнул: – Выходи из салона!
Едва Олег спрыгнул со ступеньки, как дверцы с металлическим скрежетом захлопнулись, едва не прищемив его дорожную сумку, в которой находилась урна с прахом. И автобус уехал, не став дожидаться пассажиров. Возможно, кому-то в этот день не повезло.
Подумав об этом, Олег сочувственно покрутил головой. Но намного сильнее его беспокоила реакция Георгия на невинный, казалось бы, вопрос. Если все местные жители будут реагировать так же, то едва ли он доберется в обозримом будущем до Усадьбы Волхва, где жил его покойный дед. Помянув недобрым словом нотариуса, который уверял его в обратном, Олег направился к школе, которую заметил из окна автобуса раньше. Он сам был учителем и теперь понадеялся на цеховую солидарность.
– Ворон ворону глаз не выклюет, – привычно утешал он себя по пути. – С пчелой поладишь – медку достанешь, с жуком свяжешься – в навозе окажешься.
Он не был уверен, что последняя пословица подходит к его ситуации, однако не мог вспомнить ничего более подходящего. На ум пришло только «в семье не без урода», но это показалось ему и вовсе несуразным. Во всем сомневаясь, он подошел к дому, на дверях которого висела скромная табличка с лапидарной надписью под стеклом «Начальная школа №1313 п. Кулички». Стекло было покрыто пылью и засижено мухами. Сам домик, казалось, был готов рассыпаться, стоило ветру подуть сильнее. Бревна цеплялись одно за другое словно из последних сил. Олег с некоторой опаской взошел на крыльцо и вошел в дом.
Однако внутри школа выглядела не такой запущенной, как снаружи. Ощущалось присутствие женщины, которая когда-то старалась создать здесь уют. У входа лежал половичок, о который Олег тщательно вытер подошвы башмаков. На стенах висели нарисованные от руки плакаты, призывающие к чистоте и порядку, и глиняные горшочки с засохшими цветами. Ошибиться в том, что это сельская, а не городская, школа, было невозможно. Однако Олегу понравилось то, что он увидел. От убогого, с городской точки зрения, интерьера веяло какой-то неподдельной душевностью, далекой от казенной формальности. Но он не хотел бы здесь работать.
И дело было даже не в школе. Он был житель мегаполиса, с головы до ног, и даже в душе. Жизнь в деревне не привлекала его. В Куличках было слишком пыльно, много мух и мало людей. Олегу уже было скучно и тоскливо, а он не провел в поселке и получаса. Три предстоящих дня казались ему вечностью, которую он опасался не пережить, не потеряв здравого ума и оптимизма. Он рассчитывал уже этим вечером развеять прах своего деда над озером с диковинным названием, которое никак не задерживалось в его памяти, и на следующее утро навсегда покинуть этот забытый богом поселок. Но для этого ему надо было, как минимум, добраться до Усадьбы Волхва, а это оказалось не так просто, как он думал. Прибыв в Кулички, пока что он не увидел никого, кроме отца Климента и Георгия, да и те шарахались от него, как от чумного. Ему, как древнегреческому философу Диогену, для начала нужно было найти человека. И желательно такого, который мог бы послужить ему поводырем, как для Данте в его «Божественной комедии» – Вергилий. Сравнение поселка Кулички с адом было, пожалуй, слишком преувеличенным, но в эту минуту Олег думал иначе. Он был готов отдать несколько лет своей жизни, чтобы вычеркнуть ближайшие сутки из этой самой жизни.
Вестибюля в этой крошечной, словно игрушечной, школе не было, сразу за дверью начинался коридор, по обе стороны которого располагались двери с табличками, нарисованными, как и плакаты на стенах, от руки. Олег огляделся вокруг, но никого не увидел. Тогда он прислушался. И ему показалось, что из-за двери с надписью «Учительская» доносятся какие-то звуки. Он, тихо ступая, подошел к двери и замер, будто опасаясь кого-то спугнуть. Звуки стали более явственными. Теперь уже можно было разобрать, как женский голос грустно напевал:
На душе печаль,
Над землей туман.
Ничего не жаль,
Словно дух мой пьян…
Олег осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
В комнате у подоконника, спиной к нему, на стуле сидела молодая женщина и тихо напевала, глядя в окно, в которое была видна все та же площадь с храмом в центре. Лица женщины нельзя было рассмотреть, но по ее безвольно опущенным плечам и голосу можно было догадаться, что она страдает или, по меньшей мере, печалится. Олегу невольно вспомнилась княгиня Ефросинья Ярославна, тоскующая по своему мужу. Он почувствовал себя неловко, будто ненароком подсмотрел чужую тайну, которую ему никто не доверял, а, быть может, даже хотели скрыть ото всех. Он решительно и громко постучал костяшками пальцев о дверь, привлекая к себе внимание. Женщина обернулась с легким вскриком. Олег увидел смущенное личико, обрамленное каре черных, коротко подстриженных волос, которое показалось ему необыкновенно красивым, а почему, он и сам бы не мог объяснить. Но таким было первое впечатление, а именно оно остается в памяти как самое верное и устойчивое.
– Я не хотел вас напугать, – сказал он почти виновато.
– Вы бы не напугали меня, если бы постучали чуть раньше, чем открыли дверь, – сказала женщина с укоризной. – И уж тем более не застали врасплох.
Ее голос был так же красив, как и лицо. По крайней мере, так показалось Олегу. Впервые он смотрел на женщину не критически, а изначально восхищаясь ею, и в этом ослеплении не замечая ее недостатков. Даже если бы Олегу и обратили на них внимание, он посчитал бы их за достоинства. У женщины оказались не совсем правильные черты лица, немного длинноватый нос с легкой горбинкой, не симметричные губы – нижняя больше, чем верхняя, и по всем общепризнанным канонам красоты она не могла бы претендовать на звание писаной красавицы. Но ведь кто-то считает Мону Лизу кисти Леонардо да Винчи самой красивой женщиной в мире. Так же и Олег счел незнакомку идеальным образчиком женской красоты, в сравнении с которой померкла бы сама Елена Прекрасная, ставшая причиной раздора троянцев и древних греков. Он не мог отвести глаз от ее рассерженного лица и молчал, забыв, ради чего пришел. Ей было лет двадцать пять или чуть меньше. Когда она поднялась со стула, то стала заметна ее фигура вполне сформировавшейся женщины, в которой не было и намека на рафинированную утонченность, но, тем не менее, она была соблазнительной – пышная и тонкая именно в тех местах, где должно быть, чтобы вызывать восхищение у мужчин. И даже у Олега, который до этой минуты имел репутацию женоненавистника, им справедливо заслуженную.
Видимо, у него был такой очарованный вид, что женщина, невольно почувствовав себя польщенной, улыбнулась.
– Если бы вы извинились, то я простила бы вас, – сказала она.
Намек был настолько прозрачен, что Олег не понял его.
– Вы никогда меня не простите, я знаю, – грустно сказал он. – Но попробуйте хотя бы понять. Я захожу в школу, никого нет, слышу какие-то звуки, иду на них, открываю дверь, не зная, что я увижу за ней – и…
– И на этом достаточно, – потребовала женщина. – Что вы увидели – забудьте, по крайней мере, держите в тайне от всех. Это была минутная слабость, не рассчитанная на чье-то внимание. Иногда человеку бывает грустно и одиноко настолько, что он готов выть, как волк на луну. С вами так никогда не бывало?
– Я тоже человек, и ничто человеческое мне не чуждо, – выспренно ответил Олег, желая произвести впечатление на свою собеседницу.
– Насколько мне помнится, в комедии древнеримского писателя Теренция так отвечает один из соседей, когда другой упрекает его за сплетни и вмешательство в чужие дела, – не скрывая насмешки, сказала она. – Надеюсь, вы тоже осуждаете его, как и я?
Олег был потрясен. И не смог этого скрыть.
– Впервые в своей жизни я встречаю женщину, которая утерла мне нос, показав более основательное, чем у меня, знание исторической литературы, – произнес он с восхищением. – А ведь я по образованию – историк.
– Если это вас утешит, то я – учитель литературы, – сказала она. – И сразила вас не историческим фактом, а литературным. Так что не впадайте в отчаяние и пессимизм. Кулички – не то место, где может выжить отчаявшийся человек.
Она замолчала с таким видом, будто проговорилась и сказала то, что хотела скрыть. И поспешила сменить тему.
– И, кстати, что вас-то сюда занесло? – спросила она. – Я видела в окно, что вы приехали в одном автобусе с отцом Климентом. Сначала я даже подумала, что батюшка привез долгожданного нового звонаря для храма. Потому что другие мужчины к нам не приезжают. Только женщины, и то ненадолго. Впрочем, некоторые остаются. Вот как я, например. Но это исключительный случай, только подтверждающий правило.
Она улыбнулась, показывая, что шутит. Но улыбка получилась грустной. Вероятно, почувствовав это, внезапно она почти гневно произнесла:
– Я все говорю и говорю, чтобы скрыть свое смущение, а вы молчите и молчите, как истукан, повергая меня в еще большее смущение. Вы что, хотите, чтобы я сгорела со стыда?
– Нет – честно ответил Олег.
– Тогда рассказывайте, – потребовала женщина. – И начните со своего имени.
– Олег Витальевич Засекин, – представился он. – Работаю учителем истории в школе, ваш коллега. Тридцати двух лет от роду. Холост. Детей не имею. Что еще вы хотите обо мне знать?
– Для первого знакомства достаточно.
– А теперь ваша очередь.
– Меня зовут Марина. И я тоже учитель, как уже говорила, но только более широкого профиля, чем вы. Учитель начальной школы – это и швец, и жнец, и на дуде игрец. А зачастую по совместительству еще и мама. Так что у меня много детей, и это несмотря на то, что замужем я ни разу не была и даже не предвидится. Вас это не смущает?
– Только радует, – ответил Олег.
И это было правдой.
Глава 11. Знакомство с Тимофеем
Неожиданно раздался приглушенный звук колокола. На лицо Марины, только что оживленно-светлое, словно набросили тень. И оно как будто сразу постарело.
– Вечевой колокол? – улыбнулся Олег, вспомнив рассказ водителя автобуса.
– Это в храме, звонят к службе, – сказала она каким-то безжизненным голосом. – Простите, но мне надо идти.
– Это так обязательно в Куличках? – удивился Олег. Ему показалось странным, что молодая женщина настолько набожна. Она не производила впечатления религиозной фанатички. – Отец Климент будет недоволен, не увидев вас, и откажет вам в своем благословении?
Марина взглянула на него с невысказанным укором, и Олег смутился.
– Простите, я не хотел вас обидеть, – сказал он. И неожиданно для самого себя спросил: – Я могу пойти с вами?
– Не надо, – возразила она. – Ведь вы же не за этим сюда пришли. А, кстати, зачем? Вы так и не сказали.
Олег сокрушенно покачал головой.
– Увидев вас, я забыл обо всем на свете, – признался он. – Я хотел узнать, как добраться до Усадьбы Волхва. На улице было не у кого спросить, поселок будто вымер, и я наудачу зашел в школу.
Лицо Марины выразило неподдельное изумление.
– Зачем вам это?
– Что это? – переспросил он, не поняв вопроса.
– Усадьба Волхва, – пояснила она.
Но он по-прежнему ее не понимал.
– А что в этом такого удивительного?
Но снова раздался звук колокола, напоминая, и Марина не стала ничего объяснять.
– Пойдемте со мной, я покажу улицу, по которой вы выйдете на дорогу, ведущую к Усадьбе Волхва. К сожалению, не смогу вас проводить. Впрочем, даже если бы и могла…
Но она снова не договорила. А Олег не стал расспрашивать. Он уже стал уставать от той таинственности и недоговоренности, которая сопровождала каждое упоминание Усадьбы Волхва в разговоре с местными жителями. В конце концов, подумал он, не все ли равно. Ему надо только развеять прах деда над озером, а потом он сможет вернуться в город и забыть обо всем. И пусть обитатели этого богом забытого поселка носятся со своими тайнами, как курица с яйцом. Ему-то что за дело?
Они вышли из школы. На улице Марина накинула на голову темный платок и словно постарела еще на несколько лет. Зато теперь она ничем не выделялась в толпе. Безлюдная прежде площадь кишела народом. И это были не только старики и старухи, как сначала показалось Олегу. Мелькало немало молодых лиц. Встречались и дети, которых вели за руку или даже несли на руках. Проходя мимо, люди здоровались с Мариной и бросали неодобрительные взгляды на Олега.
– А чужих здесь не любят, – с удивлением заметил он. – Почему?
– Это обманчивое впечатление, – сказала Марина. – В поселке живут очень доброжелательные люди, поверьте.
Но в ее голосе Олег не расслышал уверенности, способной переубедить его.
– Только не говорите никому, что вас интересует Усадьба Волхва.
Произнеся это, Марина взглянула на него почти с мольбой.
– Это еще почему? – уже по-настоящему возмутился Олег. – Чем она вам всем не угодила?
Но Марина не ответила, а он не стал настаивать, подумав, что сейчас не время и не место выяснять истину. Он должен разобраться во всем сам. А для этого ему надо было добраться до усадьбы. Только там он мог получить ответы на свои вопросы. Олег уже понял, что жители поселка разговаривать с ним на эту тему не будут.
Марина показала ему на один из переулков.
– Идите по нему, никуда не сворачивая. Дойдете до оврага, перейдете через мостик. А оттуда до Усадьбы Волхва рукой подать. – Она бросила на него вопросительный взгляд. – Только там сейчас никто не живет после смерти хозяина.
– А Тимофей? – спросил Олег, вспомнив про имя, упомянутое в завещании.
– А это кто? – с удивлением спросила Марина. – Впервые слышу.
– А, тем не менее, Тимофей существует, – почти злорадно произнес Олег, но не стал ничего рассказывать. Это была его маленькая месть за ее недоговоренности. Он знал, что женское любопытство сильнее здравого смысла и очень мучительно. Или думал, что это так.
Марина продолжала смотреть на него с немым вопросом в глазах. Это неожиданно развеселило его.
– Вам пора, – сказал он с улыбкой. – А то отец Климент не сможет начать свою проповедь, не увидев вас среди прихожан.
– Вы напрасно смеетесь, – мягко укорила она. – Вы человек приезжий, и вам не понять, что значит для жителей поселка храм.
– Вы правы, мне многое непонятно, – коварно согласился он. – Но, возможно, это потому, что мне никто ничего не хочет объяснять. Просто какой-то заговор молчания местных жителей против коварного пришельца. Круговая порука.
Марина смутилась, поняв намек.
– Все совсем не так, – запротестовала она. – Просто мне сейчас действительно некогда. Давайте встретимся вечером. И я все расскажу.
– Хорошо, вечером, – кивнул Олег, скрывая радость. – Я зайду в школу?
– Лучше ко мне домой, – подумав, ответила она. – Это на той же улице, по которой вы сейчас пойдете. Запомните адрес – улица Овражная, дом семь. Я живу у бабки Матрены. Если она вас встретит неприветливо, скажите…
– Что я ваш брат, – ехидно закончил Олег.
Но Марина отреагировала на шутку неожиданно для него. У нее на глазах выступили слезы. И, махнув рукой, она быстро пошла к храму. Олег с удивлением посмотрел ей вслед, но не стал задерживать. Все было обговорено, и дальнейший разговор не имел смысла. А выяснять причину внезапных слез казалось ему глупым. Может быть, ей пылинка залетела в глаз, кто знает… Кто-то когда-то сказал ему, и он поверил, что женщины способны плакать из-за любого пустяка. А у него есть более важные дела. И главное – добраться, наконец, до Усадьбы Волхва. Даже если весь мир восстанет против этого.
Убедив себя, Олег свернул на улицу с говорящим само за себя названием Овражная, на которую указала ему Марина. Следуя ее совету, он шел, никуда не сворачивая, даже когда дома закончились, а с обеих сторон подступил лес, казавшийся ему, городскому жителю, дремучим и непроходимым. Впрочем, дорога оставалась достаточно широкой и протоптанной. Было видно, что по ней ходило множество людей на протяжении многих лет, и даже ездили машины. Одна колея была совсем свежей, после ночного дождя в ней еще не высохла лужа. Колея довела его до оврага. Здесь Олег увидел автомобиль, который проложил ее. Это был большой черный джип, и он показался Олегу знакомым.
Не сразу, но он вспомнил. И тут же заныли шея и живот, куда пришлись удары кастетом. Когда он в тот день очнулся, то никого не увидел рядом с собой. И не мог понять, зачем курьер из нотариальной конторы на него напал. Попытка ограбления отпадала, потому что золотую чашу тот не взял, а из карманов ничего не пропало. С трудом поднявшись с земли, он позвонил Мстиславу Ивановичу и Эльвире, но оба телефона не отвечали. Боль была нестерпимой, поэтому он вызвал такси и поехал домой. А когда на следующий день пришел в нотариальную контору, та была закрыта. И телефоны опять не отвечали. Времени до отхода поезда у него уже не оставалось, и он решил отложить выяснение обстоятельств странного происшествия на потом. «Когда я вернусь, вы мне ответите на все вопросы», – думал Олег, садясь в вагон. Но проблема была в том, что он и сам не знал, о чем спрашивать и в чем обвинять нотариуса и его помощницу. То, что его избили, могло быть личной местью самого курьера, странной, непонятно за что, но тем не менее. Олег всю дорогу терялся в догадках, но после разговора с отцом Климентом забыл об этом происшествии. Это было прошлое, а в настоящем с ним происходили события не менее странные и даже намного более загадочные. Однако появление вблизи Усадьбы Волхва черного джипа, принадлежавшего напавшему на него возле школы незнакомцу, заставило Олега вновь все вспомнить и насторожиться.
Он огляделся, но никого не увидел поблизости. И было не похоже на то, что кто-то затаился в зарослях – поблизости, никем не встревоженные, пели птицы. Оставалось одно объяснение – незнакомец оставил автомобиль и перешел по мосту через овраг, после чего направился в Усадьбу Волхва, где сейчас, возможно, поджидал его. Подумав об этом, Олег встревожился. Он подошел к дереву и отломил толстый сук, который вполне мог заменить увесистую дубинку. Вооружившись и чувствуя себя более защищенным, чем до этого, он ступил на хлипкий мостик, задрожавший под его ногами. У него промелькнула мысль, что было бы разумно спрятать урну с прахом в кустах, но Олег отогнал ее. Если бы незнакомцу была нужна золотая чаша, он забрал бы ее в прошлый раз, когда Олег лежал без сознания. Очевидно, что ему требовалось что-то другое, а что – именно это Олег и собирался выяснить при скорой встрече. Обычно Олег считал себя миролюбивым человеком, но сейчас он был настроен воинственно и собирался поквитаться за свои увечья. В нем взыграло мужское самолюбие. Он шел и представлял, как расправится с обидчиком, поколотив его дубинкой. Было бы, конечно, лучше, если бы вместо палки у него была шпага, и состоялась бы настоящая дуэль, из которой он вышел бы победителем. И совсем было бы замечательно, если бы все это видела Марина Викторовна…
Олег размечтался и не заметил, как преодолел расстояние от оврага до Усадьбы Волхва. Его поразила ограда, окружавшая дом. Толстые бревна были во многих местах обуглены и во вмятинах, словно их пытались поджечь или пробить тараном наподобие тех, которые применяли в средневековье при штурме вражеской крепости. Подумав об этом, Олег едва не рассмеялся. Фантазии о дуэли, явном анахронизме, завели его слишком далеко. Он перепутал эпохи, настоящее с далеким прошлым. Да и Усадьбы Волхва не была крепостью, хотя внешне чем-то и напоминала ее. И, спрашивается, кому бы вздумалось брать ее осадой? Но, главное, зачем?
Это были все те же вопросы, ответы на которые Олег хотел получить и раньше, но только применительно к себе. Поэтому он не стал ломать над ними голову. Тем более, что в эту самую минуту он увидел калитку в ограде, и она была распахнута настежь. Это выглядело так, будто неприступная крепость сама сдавалась на милость победителя.
«Или ловушкой», – вдруг пришло на ум Олегу, и эта мысль заставила его снова насторожиться. Он более крепко перехватил свою дубинку и прошел через калитку, готовый к любым неожиданностям. Но во дворе никого не было. Только кусты с цветами волновал ветер, будто приветствуя гостя. Дом казался мрачным из-за потемневших от времени бревен, из которых он был сложен. Однако он был крепок на вид, как богатырь, не утративший силу, и, несомненно, мог простоять еще не одну сотню лет. На его высокой покатой крыше рядком сидела стая ворон. Одна из них громко каркнула, и Олег содрогнулся, подумав, что сейчас поднимется вороний гай. Однако остальные вороны молчали и, поворачивая головы, словно с любопытством разглядывали его, пока он шел по двору. Осторожно ступая по каменным плитам, Олег дошел до крыльца. Дверь, ведущая в дом, тоже оказалась не запертой. Глубоко вздохнув и выдохнув, чтобы справиться с волнением, он вошел внутрь.
Дом не казался заброшенным и затхлым, как это бывает, когда умирает его единственный хозяин. Везде было чисто, ни пылинки, воздух свеж, словно комнаты недавно проветривали. По стенам висели картины, на которых был изображен, как показалось Олегу, один и тот же старец, но в разных ипостасях. На одной из них он был музыкантом и играл на гуслях. На другой, в образе мудрого старца с посохом, он стоял на опушке леса рядом с громадным медведем и в окружении многочисленных диких зверей. На третьей у него были песочные часы в руках, и он был слеп. Нарисовал его художник и в виде странника с котомкой за спиной, а на соседней картине старец был уже воином с головой быка, стоящим на каком-то мосту.
Олега поразило буйство творческой фантазии художника, едва ли профессионального. Скорее всего, это были творения художника-самоучки. Сначала Олег подумал, что на картинах запечатлен его умерший дед, но потом усомнился в этом. Это свидетельствовало бы о явном безумии деда, по меньшей мере, о владевшей им мании величия. Ему не хотелось так думать. На самой большой картине был изображен вставший на дыбы медведь. При желании в нем также можно было увидеть сходство со старцем. Но Олег постарался этого не заметить.
Были здесь и другие холсты и изображения на них. Орнаменты в виде ромбов, квадратов, треугольников, присущие русской народной вышивке. Пересекающиеся крест-накрест трезубцы, один остриями вверх, другой – остриями вниз. Перевёрнутая буква «А», напоминающая голову быка. Рог изобилия, пастуший, посох, месяц в образе старинной русской ладьи, двузубая секира. Внимание Олега привлек четырёхглавый аспид, при ближайшем рассмотрении распавшийся на двух свившихся в клубок змей с головами с двух концов. Он засмотрелся на эту картину, пытаясь понять, какой смысл вложил в нее художник, и зачем надо было пририсовывать голову к хвосту змеи.
– Это свитень, издревле на Руси он использовался как оберег от разных бед и напастей, – раздался вдруг голос за его спиной.
Олег вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Он увидел перед собой низенького мужичка, черты лица которого было невозможно рассмотреть из-за волос, ниспадающих с головы на плечи черным шелковистым водопадом, окладистой бороды и усов. Густыми вьющимися волосами поросла даже его грудь, виднеющаяся в распахнутом вороте длинной, почти до колен, косоворотке из мягкой материи клюквенного цвета. Можно было с большой долей вероятности предположить, что все его тело покрыто таким же обильным волосяным покровом. Вероятно, это был гипертрихоз, заболевание, проявляющееся в избыточном росте волос, подумал Олег. На лице мужичка были видны только нос и глаза. Нос насмешливо морщился, а глаза лукаво блестели. Он видел, что напугал Олега, и его это забавляло.
– Свитень служил нашим предкам защитой от хворей, чужого злонамерения, магических заговоров, – сказал он. – Этого ответа тебе достаточно?
– Но я ни о чем не спрашивал, – растерянно произнес Олег.
– А я догадался, – с насмешкой произнес мужичок. – Уж больно у тебя был глупый вид, когда ты таращил глаза на коловращение четырёхглавого змея. Прямо как баран на новые ворота.
Олег обиделся.
– А знаете, о чем я догадываюсь? – спросил он.
– Знаю, – кивнул его собеседник. – О том, что я грубиян и невежа. И что было бы неплохо поучить меня вежливости.
Олег был поражен. Мужичок будто прочитал его мысли. Именно так он и думал, когда задавал свой вопрос.
– Но как вы…? – в замешательстве пробормотал он.
– А снова догадался, – хихикнул мужичок. – Ты, Олег Витальевич, этому не удивляйся. И даже не заморачивайся этим. Тебе еще столько придется всему удивляться, что мало не покажется. В торбе не поместится, а поместится, так на горбу не унесешь, надорвешься.
Олег был окончательно сбит с толку.
– Откуда вы знаете мое имя? – спросил он.
– А что тут знать, – махнул рукой мужичок. – Я как тебя увидел, так сразу понял, что ты внук Ратмира. Одно лицо. Конечно, когда он был в твоих годах. Ох, и давненько это было… Но я не забыл.
– Какого еще Ратмира? – удивился было Олег. Но вдруг он вспомнил о завещании и осекся. Именно так подписался его дед под письмом – волхв Ратмир, жрец Велеса. А еще он писал о каком-то Тимофее, своем старом друге. И не этот ли волосатый мужичок…
– Так и есть, Тимофей я, – сказал тот. – Вот и познакомились.
– А, простите, по отчеству вас как величать? – спросил Олег в замешательстве.
– А нет у меня отчества, – хмыкнул мужичок. – Зови Тимофеем, не ошибешься. И не выкай ты мне, за бога ради, а то я каждый раз оглядываюсь – кто там еще пристроился за моей спиной. Лады?
Олег растерянно кивнул.
Неожиданно Тимофей согнулся вдвое и отвесил Олегу поясной поклон, торжественно произнеся:
– Приветствую тебя в доме твоих предков, внук Ратмира!
А потом он совсем другим тоном проговорил:
– С возвращением домой, мой мальчик!
