Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
– Этого я не позволю, – заверил ее Михайло. – Об этом не беспокойся.
И столько уверенности звучало в его голосе, а взгляд был так невозмутим, что Марина невольно поверила – ему это удастся. И ни туристы, ни весь остальной мир, вздумай он вмешаться, этому не смогут помешать.
Она отошла к Олегу и тихо спросила, указывая на Михайло:
– Кто это?
– В каком смысле? – не понял тот.
– Он похож на лешего, каким его изображают в сказках. А на самом деле?
Олег вспомнил, что говорил ему Тимофей. И выбрал самый безобидный, на его взгляд, вариант
– Михайло лесник, – сказал он. – Так, во всяком случае, мне его представили.
– Тогда все понятно, – вздохнула Марина. – Идеалист, который верит, что может спасти природу от человека.
Но Олегу было не до философских разговоров. Он достал из сумки урну с прахом и теперь растерянно смотрел на нее, не зная, как поступить. Развеивать прах деда над озером, в котором, возможно, обитала нежить в человеческом облике, казалось ему почти кощунством.
– Какая оригинальная! – воскликнула Марина, увидев в его руках золотую чашу в форме бычьей головы. – Что это?
– Так, семейная реликвия, – туманно ответил он и, положив чашу обратно в сумку, спросил: – Ты что-нибудь заметила?
И Марина сразу же забыла о чаше.
– Ничего, – почти обиженно сказала она. – Ни малейшего признака Карины. Я даже позвала ее, потихоньку, конечно, чтобы Михайло не услышал, но она не откликнулась. Как ты думаешь, она еще здесь? Прячется? Боится выйти, потому что слишком много чужих людей? Может быть, мне прийти сюда позже, но только уже одной?
Вопросов было много, но, по сути, все они сводились к одному. Подумав, Олег ответил:
– Ты права, надо прийти сюда позже. Со мной это случилось вечером, уже в сумерках. Может быть, русалки выходят из воды только когда смеркается или всходит луна.
– Я об этом не подумала, – призналась Марина. – Решено, вернусь на озеро вечером.
– Но не одна, – сказал Олег. – Мало ли что может случиться. Может быть, это уже не твоя сестра, а нечто ужасное в ее ангельском облике. Мы же не знаем, как меняет человека проклятие ведьмы. Я, например, ни за что не могу поручиться.
Глаза Марины снова наполнились слезами. Слова Олега вызвали у нее ужас. Она решительно возразила:
– Что бы ни случилось с Кариной, она не сможет причинить мне вреда. Это будет все равно как навредить самой себе. Не забывай, кто она мне и кто ей я.
– Хорошо, – не стал спорить Олег. – Но я все-таки пойду с тобой. Спрячусь где-нибудь в кустах и буду издали наблюдать. А если понадобится, то приду на помощь.
– Но только в крайнем случае, – потребовала Марина. – Обещай мне!
И Олег понял, что его предложение принято.
– Даю слово, – сказал он.
Михайло довел их до тропинки, ведущей к оврагу, попрощался с ними и скрылся в лесу. Олег проводил Марину до улицы Овражной и там расстался с ней, условившись, что вечером они встретятся на этом же самом месте. Заходить в дом он не хотел, чтобы не отвечать на вопросы хозяйки, которые могли задержать их. Марина пообещала усыпить бдительность бабки Матрены, сказав ей, что идет спать, и прийти вовремя, незаметно потихоньку выскользнув из дома. Прощаясь, она неожиданно наклонилась к Олегу, привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. И быстро ушла, оглянувшись только раз или два, чтобы помахать ему рукой.
Обратно Олег не шел, а летел на крыльях, которые будто выросли у него за спиной. Он чувствовал, как в его душе зарождается любовь. И это тоже было своего рода чудо.
Глава 20. Незваные гости
Олег открыл калитку ключом и прошел в дом, сопровождаемый громким карканьем ворон, которые сидели на крыше с видом сторожевых псов, охраняющих территорию. Прежде птицы молчали при его появлении, настороженно рассматривая. Олегу показалось, что вороны приветствуют его, и он помахал им рукой в ответ. У него было прекрасное настроение, и даже вороны казались ему сейчас милыми пташками.
Через распахнутые окна проникали солнечный свет и напитанный ароматом цветов воздух, и дом выглядел светлым и просторным. Веяло домашним уютом, будто с комнат, прежде мрачных и пустынных, стерли вековую пыль. Заброшенное жилище превратилось в ухоженное, как это бывает, когда в него вселяется новый хозяин, рачительный и домовитый. В казавшийся безжизненным прежде дом словно вдохнули душу.
Он нашел Тимофея на кухне. В печи догорал огонь, а на столе пыхтел самовар. Разомлевший старик пил чай, прихлебывая его из блюдечка, а весь стол был заставлен блюдами с яствами – по-другому оголодавший Олег сказать не мог. Здесь были нарезанный тонкими ломтями благоухающий свиной окорок, белоснежная сметана, пахнущие свежеиспеченным хлебом лепешки, соленые грибы, большая миска с отварным картофелем, над которой еще поднимался пар, и многое другое. В центре стола поместился целиком запеченный поросенок с золотистым яблоком во рту. Почему-то именно это яблоко окончательно сразило Олега. Он стоял, безмолвствуя, и ошарашенно хлопал глазами. Олег хорошо помнил, что когда он уходил, то в доме не было ни крошки. Все сказочно изменилось за те два или три часа, которые он отсутствовал.
– Присаживайся, – благодушно произнес Тимофей, искренне наслаждаясь произведенным эффектом. – В ногах правды нет.
– И где ты прятал скатерть-самобранку? – спросил, садясь на крепко сколоченный табурет, Олег. – А, главное, почему ничего не сказал о ней, отсылая меня в поселок за продуктами?
– Но ведь ты сам этого хотел, – невозмутимо ответил Тимофей. – Даже прикинулся умирающим от голода. Кстати, как прошло свидание?
– Какое свидание? – попытался изобразить удивление Олег. Но смутился под насмешливым взглядом старика, который, казалось, видел его насквозь. И признался, но только наполовину: – Это была деловая встреча.
– Да ты кушай, кушай, – ласково произнес Тимофей. – А припасы принес Михайло, добрая душа, прослышав о нашей скудости.
– Но как он узнал? – удивился Олег.
– Видать, ворона на хвосте принесла, – улыбнулся старик.
– Говорят – сорока, – машинально, по профессиональной привычке, поправил его Олег.
– Да где же ты в наших краях видал сорок? – изумился старик. – Только вороны и водятся.
Но Олег не стал ничего объяснять. Он опасался попасть впросак. Ему казалось, что Тимофей лишь прикидывается простаком, но далеко не так наивен, как хочет казаться.
– Михайло принес, а уж приготовил и накрыл на стол я сам, – сказал Тимофей, хитро помаргивая. – Все свежее, только что из печи. Почитай, два дня ты ничего не ел. Как тебя еще на девок хватает – просто уму непостижимо.
Олег подумал, что старик, неведомо откуда, все о нем знает, а вот он о Тимофее – ровным счетом ничего. И это необходимо исправить. Но чуть позже. А пока действительно надо поесть. События последних дней притупили в нем чувство голода, но сейчас оно пробудилось с обостренной силой. И Олег набросился на еду как медведь, пробудившийся после зимней спячки. Все было очень вкусно. В городе он не ел ничего подобного. Окорок буквально таял во рту, лепешки были мягкими, словно пирожные, сметана густой, как кисель, а вкус поросенка просто не поддавался описанию, даруя почти неземное блаженство желудку. Олег даже не догадывался, что может так много съесть.
Тимофей смотрел на то, как он поглощает еду, и выглядел счастливым.
– Вылитый дед, – произнес он радостно, незаметно вытирая выступившие на глазах слезы умиления. – У Ратмира был такой же завидный аппетит. Одно удовольствие было смотреть на то, как он ест. Я всегда любовался им за трапезой. Настоящий труженик.
Олег недоуменно посмотрел на него.
– А ты разве не знаешь, что на Руси испокон века считалось – кто хорошо ест, тот хорошо работает? – сказал Тимофей, отвечая на его невысказанный вопрос. – Наши предки были мудры. Они разбирались в людях.
– А что во мне есть еще от деда, кроме аппетита? – спросил Олег. Он почувствовал, что насытился, и теперь мог приступить к тому, что его по-настоящему интересовало и даже интриговало. – Ну, и внешнего сходства, о чем ты уже говорил.
Тимофей пристально взглянул на него.
– Не могу тебя понять, – произнес он озадаченно. – Ведь тебя же не это интересует, не так ли?
Олег мысленно поздравил себя с тем, что нашел противоядие против всеведения старика. Все оказалось просто – разговаривая с ним, надо было думать о совершенно посторонних вещах, например, о яблоке во рту жареного поросенка, и тогда поражающая воображение прозорливость Тимофея бесследно пропадала. Старик становился беспомощным, как ребенок, в определенном смысле, конечно.
– Ты прав, – согласился Олег. – На самом деле меня интересует, насколько правдивы слухи о том, что происходило в Усадьбе Волхва, когда дед был жив и здоров. В частности, дарование Велесом счастья материнства бесплодным женщинам. И какую роль в этом играл дед – помимо того, что он взывал к своему могущественному языческому богу во время религиозного обряда.
Он ждал, что Тимофей смутится или выскажет недоумение. Но не случилось ни того, ни другого. Увлекшись риторикой, Олег забыл о своем противоядии, и ему не удалось застать старика врасплох. Он еще не закончил произносить свои витиевато составленные фразы, а Тимофей уже был во всеоружии. Старик получил фору, и умело ею воспользовался.
– Слухи они слухи и есть, – презрительно поморщился он. – Говоря на вашем современном языке, это неподтвержденная информация, чаще всего высосанная из пальца. Причем немытого.
– Это не ответ на мой вопрос, – возразил Олег. Ему было трудно спорить со стариком на сытый желудок, преодолевая подступившую дремоту, но он решил быть настойчивым. – Это всего лишь иезуитские уловки. Говори как на духу – дед насиловал женщин?
– Твой дед, мой мальчик, был очень добрым человеком, – ушел от прямого ответа Тимофей. – Он считал, что самое тяжкое наказание для женщины – не иметь ребенка. И то, что Еву изгнали из рая, по его мнению, было вовсе не наказанием, а, наоборот, милостью. Бог даровал ей великое счастье деторождения, лишив каких-то пустяков.
– Насколько я помню, бессмертия и беззаботной жизни в Эдеме, – заметил Олег. – Ничего себе пустяки!
– Вечная жизнь бесплодной смоковницей – это проклятие, а не дар, – возразил Тимофей. – Это тебе, мой мальчик, любая баба на Руси скажет.
– Пусть так, – не стал возражать Олег. – Но насиловать-то зачем?
– Неужели ты думаешь, что детей зачинают молитвами, а находят на огороде среди капустных вилков? – насмешливо спросил Тимофей. – Насилие во взаимоотношениях мужчины и женщины – неизбежный акт, если речь идет о деторождении. В своем роде, конечно.
– Тимофей, сам Игнатий Лойола тебе в подметки не годится, – вяло возмутился Олег. – А ведь он основал орден иезуитов. Изнасилование – это не то же самое, что совокупление по любви. Для женщины это всегда психологическая травма.
– Для одной на тысячу, – невозмутимо заявил старик. – Зато остальные девятьсот девяносто девять были счастливы, зачав ребенка. Ведь это и было их целью, не так ли, когда они обращались к жрецу Велеса? А остальное – нюансы, не стоящие того, чтобы о них говорить или сожалеть.
– Однако некоторые все же сожалели, – упорствовал Олег. – Они хотели иметь ребенка от своего мужа, а не от неизвестно кого.
– Думаю, женщины горевали бы намного сильнее, если бы после обращения к Велесу их ждало разочарование, и они так и не забеременели бы от мужа.
В интерпретации хитроумного старика дело предстало совсем в другом свете, и Олег почувствовал, что начинает сомневаться в своей правоте. Но он вспомнил негодование Марины, и это укрепило его силу духа.
– И все-таки изнасилование – это гадко, – сказал он. – Я бы не хотел, чтобы дед был замешан в этой нехорошей истории.
– Об этом можешь не беспокоиться, – успокоил его старик. – Для таких благих дел у Ратмира был помощник…
Он хотел что-то еще сказать, но не успел. В открытое окно влетела ворона и, сев на подоконник, громко тревожно каркнула. Крошечный носик Тимофея озабоченно сморщился.
– Ты готов к тяжкому испытанию, мой мальчик? – спросил он.
– Еще одному? – воскликнул Олег. Его сонливость как рукой сняло. – Да сколько же можно! И что на этот раз?
– Скоро у нас будут гости, – сказал Тимофей. – Незваные, непрошенные, негаданные.
До них уже доносились звуки, издаваемые разъяренной толпой. И они неумолимо приближались. Это было похоже на шум урагана или морского прибоя. Из общего неясного гула иногда доносились отдельные выкрики. Это были угрозы и призывы к насилию.
– И часто у вас здесь такое? – стараясь сохранять хладнокровие, спросил Олег.
– Случается, – неопределенно ответил Тимофей. – Но ты не бойся. Пошумят у ворот, да разойдутся. Это не былые времена, когда языческих жрецов сажали на кол или сжигали живьем в их капищах.
– А я-то понять не мог, почему ограда дома вся в вмятинах и обожжена, – хмыкнул Олег. – И много моих предков закончили свою жизнь на колу?
– Были мученики, – кратко ответил старик, но вдаваться в подробности не стал.
Глава 21. Белозар находит союзника
Ближе к полудню на центральную площадь поселка Кулички, породив смерч из пыли, опустился небольшой вертолет ярко-желтого цвета. Благодаря дверцам с выпуклыми стеклянными окнами он был похож на гигантскую стрекозу, у которой на спине чудесным образом выросли стальные лопасти. Вид у металлического насекомого был устрашающий.
В тени, которую отбрасывал храм, прикорнула стая гусей. Сначала гуси, испуганно гогоча, бросились прочь, а потом вернулись, построившись в боевое каре. Подходя, они грозно шипели, вытягивая шеи, на неведомое чудовище.
Когда лопасти винта перестали вращаться, из вертолета на землю выпрыгнул низкорослый широкоплечий мужчина с густой гривой седых волос, ниспадающих ниже плеч. Он был одет в наглухо застегнутый плащ из светло-коричневой кожи. Шикнув на гусей, подошедших слишком близко, он огляделся. Площадь была пуста. Только у врат храма стоял юноша в потрепанной рясе с прыщавым глупым лицом, выражающим крайнюю степень изумления. Казалось, что он впервые в своей жизни видел вертолет, да еще в Куличках. И нельзя было исключить вероятность того, что сначала он принял винтокрылую машину за ангела, спускающегося с небес. Юноша забыл вынуть палец из носа, в котором сосредоточенно ковырялся до прилета вертолета, и так и замер, глядя на приближающегося незнакомца.
– Как твое имя, отрок? – спросил, подойдя, седовласый мужчина.
– В-в-владимир, – чуть заикаясь от растерянности, ответил юноша. И не преминул с гордостью добавить: – Назван так был в честь Владимира Мономаха, благоверного князя в Соборе всех святых, в земле Русской просиявших.
– Значит, ты сможешь мне сказать, кто является настоятелем вашего храма и где мне его найти, – с удовлетворением констатировал мужчина.
Но для юноши эта фраза была слишком сложной. Он не понял ее смысла и продолжал молча смотреть на незнакомца с тупым выражением лица. Единственное, что изменилось – он, наконец, вынул палец из носа. Прождав какое-то время ответа и не получив его, мужчина понял свою ошибку. И приступил издалека.
– Это церковь святых мучеников Феодора Варяга и сына его Иоанна? – спросил он, пренебрежительно кивнув на храм.
– Да, – односложно ответил юноша, и его лицо расцвело благодарной улыбкой. Теперь он понял вопрос, и его не затруднил ответ.
– Судя по твоей рясе, ты служишь в ней?
– Да, – подтвердил Владимир. И с не меньшей, чем отвечая о своем имени, гордостью добавил: – Звонарем.
– Кто настоятель вашего храма?
– Отец Климент.
– Где я могу найти его? В храме?
– Нет, – отчаянно замотал головой юноша. И почти благоговейно произнес: – Батюшка отдыхает после службы.
– Где?
– У себя дома.
– И где же его дом?
– А вот он, – сказал Владимир, показав пальцем на небольшую деревянную постройку с окнами в форме креста, приютившуюся на заднем дворе храма. И сразу же перекрестился, сложив пальцы щепоткой.
Мужчина с облегчением вздохнул. Допрос юноши сильно утомил его. Ничего больше не сказав, он направился к дому отца Климента.
– Спаси тебя Господь, – раздалось ему в спину.
Но мужчина, вздрогнув, не обернулся и ничего не ответил.
А Владимир еще долго смотрел ему вслед, раздумывая, зачем таинственному незнакомцу понадобился батюшка. Но так ни до чего и не додумался. И юноша перевел свой взгляд на вертолет, а его лицо снова выразило изумление. Владимир очень хотел подойти к вертолету ближе, но отчаянно боролся с этим желанием. Он хорошо помнил слова отца Климента, что любопытство есть смертный грех, поскольку именно из-за него праматерь Ева погубила себя и Адама, своего мужа, а с ним – и весь род человеческий.
– Любопытство есть суть духовное воровство, – говорил отец Климент, угрожающе размахивая пальцем перед носом юноши. И устрашенный Владимир с тоской следил за этим пальцем, ожидая, когда тот больно щелкнет его по носу. – Его истоки – в самолюбии и гордыне человека, вместилище всех страстей, малых и больших. Враг рода человеческого внушает нам, что любопытство равносильно любви к знанию и любознательности, а по отношению к ближним своим – заботе о них. Но это ложное утверждение, поскольку мотивы этих благородных устремлений прямо противоположны по сути своей этому пороку.
Владимир ничего не понимал из сказанного, но послушно кивал. Он запомнил только одно – отец Климент ставит любопытство в один ряд с тягчайшими грехами, такими, как убийство, прелюбодеяние и воровство. И старался избегать любых его проявлений. Это было нелегко, и Владимир страдал каждый раз, когда проигрывал эту битву. Может быть, он не выдержал бы и сейчас, но намного больше, чем страх согрешить, его пугала стая разгневанных гусей, окруживших вертолет. Пробиться сквозь их боевой строй без ущерба для своих ног Владимир не смог бы. И юноша с сожалением уступил поле боя воинственным птицам, обладающим более сильным духом, чем он, продолжая рассматривать вертолет издали. Компенсацией ему послужила возможность снова начать ковыряться в носу, что было не меньшим удовольствием, чем удовлетворенное любопытство, но намного менее греховным.
Пока юноша переживал в своей душе эти страсти, незнакомец обошел храм и вошел в дом, не постучав в хлипкую дверь, словно опасаясь, что от этого она может окончательно сорваться с проржавевших петель. Эта дверь, да и сам дом, явно требующий ремонта, многое сказали ему. Либо отец Климент был бессребреник, либо его приход был из самых захудалых, принося мало дохода из-за малочисленности или скупости прихожан. Эту дилемму седовласый мужчина рассчитывал разрешить, встретившись с батюшкой.
В доме оказалась всего одна комната, которая являлась одновременно и спальней, и кухней, и гостиной, и всем остальным. Несмотря на это, мебели в ней было мало – кровать, шкаф, стол и несколько табуретов, все покосившееся и кривоногое. Единственное окно стыдливо прикрывали выцветшие ситцевые занавески, не мешающие проникать внутрь солнечному свету. Сильно пахло прокисшими щами и воском. Незнакомец брезгливо поморщился, вдохнув спертый воздух. И сурово посмотрел на отца Климента, который сидел за столом спиной к двери, увлеченный каким-то делом.
– Я хочу видеть настоятеля церкви святых мучеников Феодора Варяга и сына его Иоанна, – произнес мужчина. – Это вы?
Отец Климент, не вставая и не поворачивая головы, ответил:
– Аз есмь. Кому и зачем понадобился?
Мужчина внушительно представился:
– Меня зовут Иван Феодорович Долголетов. Я председатель общественной комиссии по вопросам патриотического и духовно-нравственного воспитания детей и молодежи при городской администрации.
Однако на отца Климента это не произвело впечатления, он продолжал сидеть спиной к гостю. Тот раздраженно спросил:
– Чем это вы так увлечены, батюшка, что не можете прерваться?
– Богоугодное дело делаю, – благодушно пророкотал отец Климент. – Свечечки для храма лью. Простите ради всего святого, но не могу прерваться – воск застынет. Бог даст, через минуту буду к вашим услугам, уважаемый Иван Феодорович.
Гость и сам уже увидел, что батюшка топил воск в железной миске на небольшой электрической печке и заливал его в специальные формочки, расставленные перед ним на столе. Формочки были разных размеров, от малых до крупных. Несколько десятков готовых свечей лежали здесь же, в отдельной посудине.
– Продаете в храме прихожанам? – поинтересовался мужчина. – И по сколько?
– Кто сколько может, – ответил отец Климент. – Страдающих избытком денег среди моих прихожан нет. И слава Богу! Ибо говорил Иисус ученикам Своим: трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие.
Гость поморщился и недовольно сказал:
– Суесловите, батюшка! Вы бы еще про верблюда вспомнили, которому легче пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие.
– Нет в Куличках верблюдов, – невозмутимо заметил отец Климент. – И не предвидится. Так что о них и говорить?
– И это правильно, – неожиданно легко согласился седовласый мужчина. – Потому как говорить надо, прежде всего, о духовно-нравственном воспитании, причем с младых ногтей. А вы сие упускаете! Свечечки льете, пока души ваших прихожан идут по пути погибели, соблазняемые бесовскими происками и наваждениями.
– Мои прихожане тверды в вере, – возразил отец Климент. – Наговор это.
– Так я и передам митрополиту при нашей встрече, – с угрозой в голосе произнес гость. – Мол, батюшка в Куличках закоснел в упрямстве, преисполнившись гордыней. И уже не только не видит, что творится у него под самым носом, но и не слушает тех, кто пытается открыть ему глаза. А, может быть, это оттого, спрошу я владыку, что сам отец Климент в вере не крепок, и дух язычества проник в его душу и смутил ее?
Последнюю фразу седовласый мужчина произнес с видом обличителя, наставив указующий перст на батюшку. Его голос гремел, как набат. И это произвело долгожданное впечатление на отца Климента. Батюшка даже слегка побледнел.
– Облыжно это обвинение, несправедливо, – сказал он, вставая и трижды перекрестившись. – Ибо сражаюсь с язычеством, аки святой великомученик Георгий со змием лютым.
– Вот и опять вижу проявление гордыни, – со вздохом произнес его гость. – А капище языческое рядом с Куличками, называемое Усадьбой Волхва – это как? Или не замечаешь гнезда змеиного под самым своим носом?
Отец Климент покаянно опустил голову.
– Каждый божий день, даже трижды раз на дню, возношу молитвы Господу, чтобы искоренил Он ересь языческую.
– Господь должен за тебя твою работу делать? – возмутился гость. – Пока ты будешь словоблудствовать да свечечки на продажу отливать?
– А что я еще могу?! – с отчаянием возопил отец Климент.
– Разорить гнездо змеиное, – потребовал гость. – Выжечь дотла.
– Но как? – изумился отец Климент. – Ведь это же противозаконно!
– Для тебя должен существовать один закон, и это закон божий.
Этот аргумент окончательно сразил его собеседника. Глаза гостя горели фанатичным огнем, и постепенно в глазах отца Климента разгоралось то же самое пламя, лишая его собственной воли.
– Крестный ход! – воскликнул батюшка. – Я созову прихожан, мы возьмем хоругви и пойдем крестным ходом к Усадьбе Волхва. А там, если Бог даст, сотрем змеиное гнездо с лица земли.
– Верное решение, – одобрительно заметил седовласый мужчина. – И не надо медлить. Звони во все колокола, сзывай прихожан!
Отец Климент почти выбежал за дверь, при этом споткнувшись о порог и едва не упав. А его гость в изнеможении присел на табурет, на котором до этого сидел батюшка. Разговор, а особенно необходимость внушать собеседнику свою волю, держа его собственную в подчинении, сильно утомили его. В комнате было душно, и он расстегнул свой плащ, под которым показался овальный диск из чистого золота, свисавший с шеи на массивной золотой цепи. На диске был отчеканен старинный меч с рукояткой, украшенной драгоценными камнями.
Презрительно усмехаясь, Белозар взял со стола одну из свечей и смял ее в кулаке, превратив в бесформенный комок.
В комнате был слышен дребезжащий звук колокола, сзывающего прихожан к храму.
