Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 14. Охотники
Михайло с утра совершал обычный обход леса. Он шел, ступая настолько бесшумно, что даже птицы не переставали петь, а звери не замечали его, занятые своими будничными делами.
Ночью пролился дождь, и теперь капли серебряными сережками висели на ветвях деревьев и кустах или медленно сползали по листьям, оставляя влажный след. Одно неосторожное движение – и целый водопад грозил обрушиться на голову. Однако волосы и одежда Михайло были сухими, а влажная утренняя свежесть только бодрила его. Он радовался дождю и тому, что тот увлажнил лес. Теперь будет меньше лесных пожаров. Напитанные водой деревья и трава не поддадутся огню с такой легкостью, как сухостой. Но все еще впереди. С каждым летним днем солнце будет все ярче сиять на небе, высушивая воздух и растения. И вскоре лес начнет полыхать то там, то здесь – иногда от молнии, но чаще от не затушенного людьми костра или небрежно брошенного окурка. В огне будут гибнуть деревья и звери, от мала до велика. Каждый год повторяется эта трагедия, и он уже смирился с ее неизбежностью, но по-прежнему страдает и чувствует такую боль, словно сам сгорает в огне.
Но Михайло считал, что об этом лучше не думать, пока не случится беда. Иначе можно прийти в ярость и начать мстить всем людям, не разбирая, кто из них виноват в пожаре, кто не виноват. А это был бы не менее ужасно, если вдуматься. Не то, чтобы Михайло так уж любил людей, но и становиться их заклятым врагом, слепо исповедуя принцип кровной мести, он не собирался. Зло приводит только ко злу, из него не прорастает добро. А если из мира исчезнет добро, и останется только зло, то как жить в таком мире? И, главное, зачем? Мир – это любовь. Михайло не помнил, когда он пришел к такому выводу, но это убеждение исподволь укоренилось в его душе, стало маяком, на свет которого он шел, преодолевая мрак отчаяния, окружающий любое живое существо с момента рождения и до неизбежной смерти…
Неспешное течение мыслей Михайло внезапно нарушил лис, выбежавший ему наперерез из зарослей с зайцем в зубах. Заяц еще подрагивал лапками и изредка издавал пронзительные крики, но смерть уже затуманила его глаза. Лис и Михайло посмотрели друг на друга. Однако Михайло не сделал ничего, чтобы освободить жертву, и лис, вильнув серо-рыжим хвостом, побежал дальше. А Михайло пошел своим путем.
Сильный поедал слабого, чтобы выжить и выкормить свое потомство – это был непреложный закон леса, поэтому Михайло не стал вмешиваться. Это справедливо, пусть и жестоко. Но иначе было нельзя. Ведь зайцы тоже питаются корой деревьев, тем самым убивая их, пусть медленно, но неотвратимо. Растения, лишенные кожи, со временем высыхают, их ломает и валит ветер. А ведь деревья не могут ни убежать, ни сопротивляться, как те же зайцы, они еще беззащитнее. Запрети лисам ловить зайцев, а зайцам есть кору – и они умрут от голода, а кому от этого станет лучше? Только не лесу. Ведь так вымрут и все остальные его обитатели – кроты, белки, волки, лоси, медведи… А лес без зверей – пустой, мертвый лес. Его тоже ожидает вырождение и гибель…
И снова мысли Михайло были прерваны, на этот раз выстрелом. Звук прозвучал глухо и был похож на отдаленный раскат грома, но небо было чистым и ясным, без грозовых облаков. А, значит, грома быть не могло. Михайло забеспокоился. Он определил направление, откуда мог донестись звук выстрела, с учетом ветра и эха. И быстро пошел в ту сторону. Официально разрешенный сезон охоты на подавляющее большинство зверей еще не начался, поэтому любой выстрел в лесу мог быть чрезвычайным происшествием. Исключением являлись только медведи, кабаны и волки, но те сами могли за себя постоять. Михайло тревожился за других зверей, многие из которых в эту пору обзаводились потомством. Ему надо было убедиться, что им ничто не угрожает.
Выстрел не повторился, но запахло дымом. Сначала запах был слабым, затем усилился. Кто-то развел костер, но неизвестно зачем бросал в него мокрые дрова. Такой огонь давал мало жару, зато сильно дымил. Так бывало, когда люди пытались защититься от мошек и прочих мелких летучих тварей, пьющих их кровь. Но сейчас в лесу, еще не просохшем после ночного дождя, насекомых не было, они прятались в ожидании, когда растения высохнут, опасаясь замочить свои крылышки. Значит, цель была другой. И это беспокоило Михайло. Когда он чего-то не понимал, то предвидел худшее из возможных бед.
Вскоре он услышал голоса людей. Они были возбуждены и радостны. Михайло пошел крадучись, скрываясь за стволами деревьев. Из предосторожности сначала он хотел увидеть тех, кто стрелял из ружья и развел дымный костер, оставаясь незамеченным ими.
Их было двое. Оба в брезентовых робах, заросшие густой щетиной, с охотничьими карабинами за спиной. Один из них держал в руках мертвую лисицу и смеялся, взъерошивая ее мех. Другой ворошил палкой костер, чтобы тот дымил сильнее, и тоже весело смеялся. Огонь был разведен возле входа в лисиную нору, вырытую в земле. И дым уходил внутрь норы.
Михайло сразу понял, что происходит. Охотники нашли нору, в которой находилась лисица со своим выводкам. И решили выкурить их дымом. Когда лисица выбежала, ее пристрелили. А лисята, вероятно, напуганные грохотом выстрела, которого они никогда до этого не слышали, остались в норе. Им не могло быть больше месяца, они были еще крошечными и глупыми. Они привыкли во всем повиноваться матери. И без нее ни за что не выйдут из своего убежища. Возможно, они уже задохнулись от дыма, и потому не выходили. Но, так или иначе, они были обречены на гибель.
Михайло почувствовал, как в нем закипает гнев. Если бы у него было ружье, он бы, не задумываясь, выстрелил в охотников. Он не испытывал к ним жалости. Это были очень жестокие и беспощадные люди. Они прекрасно знали, что в норе остались только крошечные лисята, но, тем не менее, были готовы убить их. По мнению Михайло, так поступают только нелюди. А на таких не распространялось его неприятие кровной мести.
Однако ружья у него не было. И тех было двое, больших и физически сильных людей, к тому же еще вооруженных. Он не справился бы с ними, рискни вступить в открытое противостояние. Здесь могла помочь только хитрость. И, поднеся руки ко рту, он издал грозный медвежий рык. Так мог рычать только большой разъяренный медведь. А затем Михайло затрещал ветвями деревьев, имитируя приближение зверя. Охотники струсили. Они явно были не готовы встретиться лицом к лицу с самым опасным хищником леса.
– Кажется, медведь, Егор, – сказал тот, что держал лисицу. – Слышишь, как ревет? Голодный, наверное.
– Надо убираться, – ответил второй, с сожалением затаптывая костер. – Не то, что я боюсь медведей, но у нас нет подходящих патронов. Если не остановим одним выстрелом, шансов на другие может и не быть. Лисята того не стоят. Свою жизнь я ценю больше их шкурок.
– Главное, надо целиться в его убойные места, – без особой уверенности произнес первый, пряча лисицу в сумку. – Это сердце, позвоночник, передние лопатки. А лучше в голову, чтобы уже наверняка. Головной мозг самое уязвимое место у медведей.
– Зато у тебя, Коля, мозга совсем нет, – огрызнулся его напарник. – А если промахнешься? И учти, что если пуля пробьет медведя на вылет, то не остановит его. Эта тварь крепка на рану и очень живуча.
– Эх, жаль, что у нас нет жакана! – с напускной бравадой сказал Коля. – А еще, говорят, хороша пуля Бреннеке. И турбинная пуля Майера. Они сражают любого крупного зверя наповал.
– Говорят, что кур доят, – хмыкнул Егор. – Я знавал парня, который утверждал, что на критически коротких расстояниях медведя может остановить даже патрон с крупной картечью. Но сам он об этом только слышал от других. Может быть, ты хочешь проверить?
– Это вряд ли, – криво усмехнулся Коля. – Может быть, в другой раз.
– Тогда двигаем отсюда как можно быстрее.
Когда они отошли на несколько шагов, Коля оглянулся и заметил, что костер еще дымит.
– Надо бы затушить, – не уверенно произнес он. – Как бы пожара не было.
– Забудь, – махнул рукой Егор. – Сам погаснет. Видишь?
И он качнул куст, с которого обрушился небольшой поток воды. Это убедило его товарища. Больше они не оглядывались и разговора о костре не заводили. Тем более что у них начались неприятности. Одна из веток вдруг больно хлестнула Егора по лицу. А Коля споткнулся и растянулся во весь рост, сильно ударившись лбом о приклад ружья. Оба закричали от боли. Когда Коля поднялся, он увидел, что Егор прикрывает ладонями лицо, а из-под его пальцев проступает кровь.
– Ничего не вижу, – стонал Егор. – Глаза не могу открыть!
– А у меня громадная шишка на лбу, и все вокруг пляшет, – пожаловался Коля. – Вот беда! И как это я упал? Сам не пойму.
В отдалении снова раздался медвежий рык, и Егор испуганно вздрогнул.
– Придется тебе вести меня, – сказал он, протягивая перед собой одну руку. – Нам бы только до ручья дойти. Холодной водой глаза промою – прозрею.
Коля взял его за руку, и они пошли. Охотники спешили. Медведь не переставал рычать и как будто приближался.
– Вот привязался, проклятущий, – ругнулся Коля. – А вдруг как выскочит из-за кустов? А у меня руки заняты. Даже выстрелить не смогу.
– Ты только меня не бросай, – жалобно произнес Егор. – Ведь мы же с тобой друзья, правда, Кольша?
Но Коля промолчал, опасливо оглядываясь. Неожиданно он остановился. Егор, не ожидавший этого, налетел на него и едва не сбил с ног.
– Что случилось?!
– Кажется, заблудились, – испуганно пробормотал Коля. – Не могу понять, где мы. Вроде знал эти места как свои пять пальцев, а сейчас не узнаю.
– Чтоб тебя! – почти взвыл Егор. – И надо же было мне взять с собой в лес такого дурака!
Коля обиделся.
– Если такой умный, то ищи дорогу сам, – буркнул он. – А я погляжу на тебя.
– Поглядишь, как в пасти у медведя окажешься, – прохныкал Егор. – Слышишь, ревет? И кусты трещат. Точно за нами идет!
Коля отпустил его руку. И отошел в сторону.
– Вот и подожди его, – злорадно сказал он. – От меня привет передавай. Скажи, что зайду на днях. С жаканами в подарок.
– Не бери грех на душу, Кольша, – с угрозой произнес Егор. – Не сожрет меня медведь – я ведь тебя и на том свете найду.
Коля струсил. Своего товарища он боялся не меньше, чем медведя. Тем более, что зверь неожиданно затих, словно наконец отстал от них.
– Да ладно, я пошутил, – сказал он с деланной улыбкой, снова подходя. – Держи мою руку! Кажись, вот и тропинка. Пойдем по ней. Куда-нибудь да дойдем.
И они пошли. Тропинка привела их к ярко-зеленой лужайке, заросшей крупными белыми цветами. Коля, не задумываясь, продолжил идти и неожиданно увяз по колено в грязи. Земля с чавканьем разверзлась под его ногами, словно гигантская пасть. Это было болото. Цветущая лужайка оказалась западней. Охотник попробовал освободить ноги, но тут же провалился по пояс. Он испуганно закричал:
– Егор, тяни меня скорее!
Но Егор, руку которого он отпустил, увязнув в болоте, не торопился бросаться ему на помощь. Он стоял на краю полянки, будто размышляя. Однако шансов на то, что он, почти ослепший, в одиночку выйдет из леса, по которому бродит разъяренный медведь, было мало. Видимо, сообразив это, Егор ощупью нашел тонкую березку, растущую поблизости, и наклонил ее. Верхушка дерева дотянулась до барахтающегося в болоте мужчины. Коля ухватился за нее и, перебирая руками, потихоньку выбрался из вязкой массы на сушу. Обессилев, он долго лежал на земле и хрипло дышал, будто ему не хватало воздуха. Наконец отдышался.
– Будь она проклята, эта охота, – произнес он, вставая. – И будь я проклят, если когда-нибудь еще пойду с тобой в лес, Егор.
Он помог встать своему товарищу. И они, ориентируясь по солнцу, побрели в поисках утерянной тропы, измазанные болотной тиной, стенающие, покалеченные и напуганные.
А Михайло направился в другую сторону. Он был доволен собой. Ветка, ослепившая одного, морок, напущенный на другого, из-за чего охотники заплутали и попали в трясину – это было дело его рук. Ему удалось проучить охотников так, что они запомнят это на всю жизнь. Конечно, этот урок нельзя было приравнять к смерти убитой ими лисицы и ее выводка. Но все же это было кое-что. Чаще всего в подобных ситуациях он чувствовал свое бессилие, потому что уже не мог ничего ни исправить, ни наказать виновных…
Внезапно он вспомнил о костре, который не до конца затушили охотники, уходя от лисиной норы. Когда Михайло пустился преследовать людей, тонкая струйка дыма еще поднималась над пепелищем. Даже случайный порыв ветра мог снова раздуть пламя. А это угрожало лесным пожаром.
И Михайло поспешил вернуться туда, откуда все началось.
Глава 15. Посланец Тимофея
Он затаптывал уже последние головешки, когда из-за дерева к норе скользнул лис с зайцем в зубах. Это был тот самый лис, которого Михайло уже встретил этим утром. Отец семейства вернулся с охоты и принес добычу. Он где-то замешкался, вероятнее всего, отдыхая после погони за зайцем на берегу ручья, и это спасло ему жизнь.
Увидев Михайло, лис не испугался, но встревожился. Он выпустил зайца из пасти, подошел к входу в нору и тихонько тявкнул. В ответ ему раздалось слабое скуление. Лис тявкнул еще раз, уже громче и настойчивее, и из норы выскочили несколько маленьких лисят. Они прижались к отцу и начали жалобно скулить. Лис взглянул на Михайло. И тот увидел в звериных глазах невыразимое страдание и невысказанный упрек.
– Извини, я опоздал, – сказал Михайло. – Но ведь дети-то твои живы. Постарайся найти или вырыть новую нору где-нибудь в глубине леса, где твоя семья будет в большей безопасности от людей.
Лис ушел, уведя свое потомство.
А Михайло, достав из-за пазухи дудку, которую вырезал сам из сучка, присел на траву, прислонясь спиной к стволу приземистого раскидистого дуба, и начал наигрывать печальную мелодию. Это была импровизация, соответствующая его настроению. Он смотрел на небо, по которому плыли редкие кучевые облака, и вспоминал свою первую и последнюю встречу с Кариной. Он знал до нее многих женщин, но эта была особенной, непохожей ни на кого. И запала ему в душу.
Они встретились на лесной поляне, неподалеку от Усадьбы Волхва, где она собирала первые весенние цветы, а он возвращался домой после встречи с Ратмиром. Она не испугалась, когда он внезапно вышел ей навстречу, а протянула ему цветок и сказала: «Прими это в дар нашей дружбы». А потом спросила: «Ты не обидишь меня?» И этот вопрос прозвучал так наивно, почти по-детски, и смотрела Карина на него такими ясными чистыми глазами, полными доверия, что он только рассмеялся в ответ. И начал уверять ее, что он и мухи не обидит, а то, что он такой громадный и взлохмаченный, словно лесное чудовище, так это одна только видимость. В душе он добрый и миролюбивый, как белка-летяга. Сравнение насмешило Карину, и последние сомнения исчезли из ее глаз, синих, как небо.
Они долго бродили в тот вечер, и она читала ему стихи.
Вот это облако – твое.
Оно похоже на разлуку.
Ему протягиваю руку -
Легко проходит сквозь нее,
Свою оплакивая скуку
И одиночество свое…
А он слушал и удивлялся тому, как красиво звучит ее голос. И говорил, сам удивляясь своей смелости, что он был так же одинок и скучал, как это облако из стихотворения, до встречи с ней…
Они расстались, договорившись встретиться на следующий день там же, где познакомились. Но Карина не пришла. Он долго ждал ее, до самой полуночи. И потом часто приходил на ту поляну. Сначала надеясь, а потом по привычке. Но чуда не случилось. Он ругал себя за то, что не спросил, откуда она появилась в их краях и где ее можно найти. Он знал только ее имя. Но изменить уже ничего было нельзя. Ему осталось помнить о Карине и верить, что однажды они все-таки снова увидятся…
Прилетела ворона и, громко каркнув, уселась на землю рядом с Михайло. Он доиграл мелодию, и только потом ответил ей:
– Здравствуй и ты, посланница Ратмира!
Ворона снова каркнула, на этот раз грустно. Михайло сердито сказал:
– Да, я знаю, что он умер, и что тебя послал Тимофей. Но не могу с этим смириться. Говори, что тебе велели, и улетай восвояси. Мне и без тебя тоскливо.
Ворона несколько раз каркнула и вопросительно уставилась на него.
– Передай Тимофею, что я все понял, – нахмурившись, сказал Михайло. – Вот только не надо было его посылать к моей матушке. Знает же сам, что она зла на Ратмира! Как бы беды какой не вышло…
Последние слова он договаривал уже на бегу. Засунув дудку за пазуху, Михайло направился к своему дому, где его должен был ждать наследник волхва Ратмира, только что приехавший из города. Об этом ему рассказала ворона, присланная Тимофеем. В свое время Ратмир научил его понимать вороний язык, и с тех пор в случае необходимости чернокрылые вестники с важными сообщениями находили Михайло везде, где бы он ни был. Это был архаичный способ связи, что признавал и сам Михайло, но в лесу, где современные мобильные телефоны оказывались бесполезны, самый надежный. Язык ворон Михайло учил по книге «Волховник», где одна из глав так и называлась – «Воронограй». В ней были подробно описаны приметы и гадания по крику ворон, который издревле на Руси считался дурным знаком – но только для тех, кто не владел тайными знаниями, собранными в «Волховнике» древними магами и колдунами за сотни лет. Ратмир обещал посвятить его в эти знания, но не успел. И Михайло очень жалел об этом, не меньше, чем о смерти самого волхва.
Однажды Михайло удалось перелистать эту книгу мудрости и волшебства. Он увидел в ней многое, что заинтересовало его. Здесь были отдельные главы, посвященные гаданиям по крику и полету птиц и даже петухов, раскрывающие колдовские свойства трав, объясняющие значения сновидений, и многие другие. Но, главное, в ней были собраны магические заклинания, способные сделать того, кто их произнесет, самым могущественным колдуном на земле, в воде и в воздухе. Но эту главу Ратмир не дал ему не только прочитать, но даже просмотреть, сказав, что по своему невежеству он может пробудить таинственные силы, которым противостоять невозможно, и даже сами языческие боги бессильны против них. Это напугало Михайло, и с тех пор он с опаской смотрел на «Волховник», который Ратмир берег пуще собственного глаза. Волхва даже заявлял, что смерть пугает его только по одной причине – он не будет знать, в чьи руки попадет эта книга. Если это будет человек с нечистыми, корыстными помыслами, то она станет источником такого зла, по сравнению с которым дьявольские козни покажутся детской забавой. И в таком случае будет правильнее всего сжечь «Волховник» в огне. Михайло искренне надеялся, что Ратмир так и сделал перед своей смертью. Поэтому он даже не спрашивал Тимофея о судьбе этой книги, считая, что это не его ума дело. Впрочем, он подозревал, что Тимофей все равно ему ничего не сказал бы. Он был старым другом и поверенным во всех делах Ратмира, и умел хранить его тайны. Даже после смерти…
День выдался тяжелым, и вскоре Михайло почувствовал, что устал. Он уже не мог передвигаться по лесу с той же скоростью и так же бесшумно, как утром.
– А было бы неплохо, научи меня Ратмир в мгновение ока перемещаться из одного места в другое, – пробурчал он. – Это сэкономило бы уйму времени и сил. Сам-то он умел…
И это было единственное критическое замечание, которое он сделал умершему волхву за многие годы их знакомства и дружбы. Да и то было вызвано страхом за жизнь наследника Ратмира.
Михайло не знал, почему его мать ненавидит волхва, она никогда не говорила об этом, молчал и сам Ратмир. Но факт оставался фактом, и эта необъяснимая вражда всегда мучила Михайло, который был вынужден разрываться душой между двумя самыми дорогими ему на свете живыми существами. С матерью он никогда не говорил о Ратмире, а с волхвом – о матери. Но почему-то подозревал, что они очень этого бы хотели. Однако он не мог пересилить себя, опасаясь вызвать шквал обоюдной ненависти и взаимных оскорблений. Ему легче было молчать. И он молчал.
К своему дому Михайло подошел совершенно обессиленный. Уже стемнело, и на фоне окружающего его леса дом был бы не заметен, не гори в окне лампа. При появлении Михайло неподвижный до этого флюгер на крыше завертелся, будто задул сильный ветер. Но, вопреки обыкновению, мать не вышла на крыльцо, чтобы встретить его. И это обеспокоило Михайло. Если она не хотела его видеть, значит, ей было что от него скрывать. Он вошел в дом. Ядвига сидела в углу, покачиваясь в кресле-качалке и вязала, постукивая спицами. Картина выглядела такой мирной, и это было так не похоже на его мать, что Михайло встревожился уже всерьез.
– Меня кто-нибудь искал? – спросил он уже с порога.
– А поздороваться? – мягко укорила его бабка Ядвига. – Или ты уже так вырос, что можешь пренебрегать своей матерью, не желая ей здравия?
– Здравствуйте, матушка, – сказал Михайло, зная, что иначе он все равно ничего не добьется от нее. – Доброго вам здравия и долгих лет жизни. Надеюсь, ничего не случилось плохого, пока меня не было дома?
– А могло, – сердито поджала губы Ядвига. – Приходил какой-то незнакомец, ужасный на вид и очень грубый. Я так испугалась!
Михайло едва сдержал улыбку. Он знал, что испугать его мать не смог бы даже разъяренный оголодавший медведь, поднятый из своей берлоги посреди зимы и бродящий по лесу в поисках жертвы. Она с легкостью насадила бы зверя на рогатину и к приходу сына приготовила бы жаркое из свежей медвежатины, даже не подумав рассказать ему о происшествии, а, быть может, уже и забыв о нем.
– И что он хотел, этот незнакомец? – спросил Михайло.
– Я так и не поняла, – равнодушно ответила бабка Ядвига, не поднимая головы от вязания. – Расспрашивал о тебе, о Зачатьевском озере, интересовался, не можешь ли ты ловить там рыбу на вечерней зорьке. В общем, молол всякую чепуху. Я сказала, что все может быть. И он ушел.
– Ты отправила его на Зачатьевское озеро, матушка? – поразился Михайло. – Зачем? Могла бы сказать, чтобы он подождал меня в доме.
– И остаться наедине с этим чудовищем? – почти с ужасом воскликнула бабка Ядвига. И ее глаза заблестели от подступивших слез. – Как мало ты бережешь свою мать, сынок!
– Мне кажется, что ты преувеличиваешь, – хмуро сказал Михайло. Он не выносил, когда мать начинала плакать. В нем просыпалась жалость к ней, даже когда он знал, что эти слезы притворные. – Вовсе это не чудовище, а наследник Ратмира. Он приехал из города. Наверное, хотел расспросить меня о чем-то.
– Вот как? – удивилась бабка Ядвига. Но в ее голосе было слишком много патоки, чтобы поверить в искренность слов. – Если бы я только знала, сынок! Конечно же, я бы встретила его по-другому.
– Давно он приходил? – спросил Михайло, не расслышав фальши. Он хорошо знал свою мать, но иногда ей все же удавалось его обмануть.
– Начинало смеркаться, – ответила бабка Ядвига, бросив взгляд в окно, к которому уже прильнула ночь.
– Я пойду на озеро, – сказал Михайло решительно. – Может быть, еще встречу его.
Бабка Ядвига не стала противоречить. Она знала, что когда Михайло говорит таким тоном, то это бессмысленно.
– Иди, сынок, иди, – произнесла она, когда дверь за Михайло закрылась, и он уже не мог слышать ее. Ненавидящая улыбка кривила ее губы, а во взгляде сверкала ненависть. – Может быть, и найдешь это отродье волхва, если заглянешь на дно озера…
Сначала Михайло пошел по тропинке, но потом, томимый неясным плохим предчувствием, бросился наперерез, через кусты. Так было ближе и быстрее, а царапин он не опасался. Когда он выбежал на берег, то увидел картину, которая поразила его. На валуне, съежившись от холода или от страха, а, быть может, и от того, и от другого разом, сидел человек, с которого ручьями стекала вода, словно он только что вышел из озера. Мужчина с ужасом в глазах смотрел, как он приближается, и, по всей видимости, хотел закричать, но дрожащие губы не слушались его. Михайло не мог понять, почему незнакомец так напуган. Михайло и подумать не мог, что он сам и является причиной этого страха.
– Не подходи! – истерично закричал человек и выставил перед собой руку, в которой был виден ключ в виде секиры. – Я буду защищаться!
Изумленный Михайло остановился, не дойдя нескольких шагов до валуна. Он узнал ключ, которым грозил ему человек. Им отпирались ворота Усадьбы Волхва. Михайло понял, что перед ним наследник Ратмира. Но не мог понять, почему он так напуган.
– Я не причиню тебе вреда, – миролюбиво произнес он. – Меня зовут Михайло. Может быть, Ратмир или Тимофей говорили тебе обо мне?
Человек не сразу понял его. Еще какое-то время в его глазах был виден ужас, а потом они просветлели, и рука с ключом бессильно упала.
– Михайло, – прошептал он. – Как я рад тебя видеть!
И это было сказано так искренне, что Михайло невольно заулыбался. Он не понимал, что происходит, но ему было приятно, что наследник Ратмира его уже не боится. И у них были очень похожие голоса – у волхва и его наследника. В темноте было не разобрать лица, и могло показаться, что с ним разговаривает сам Ратмир, чудом воскресший из мертвых.
– Почему ты весь мокрый? – спросил Михайло. – Ты решил искупаться? Ночью и в одежде?
– Долго рассказывать, – устало отмахнулся Олег. – Ты не поверишь. Да я и сам-то не верю. Чертовщина какая-то!
– Это у нас бывает, – согласился Михайло. – Особенно когда в деле замешана моя матушка. Ты ведь с ней уже познакомился? Ее все зовут бабка Ядвига.
– Да, имел такую возможность, – кивнул Олег. – Но почему ты называешь ее бабкой? Она еще очень молодая и красивая женщина.
– Это моя-то мать? – искренне изумился Михайло. Но он не стал спорить с человеком, который, по всей видимости, еще не пришел в себя после пережитого им ужаса, вызванного неизвестно чем. – Ладно, пусть будет по-твоему. Так зачем ты меня искал?
– А можно об этом завтра? – слабым голосом попросил Олег. – Я едва стою на ногах и ничего не соображаю. Все плывет перед глазами. Я даже смотрю на тебя – и иногда вижу медведя, как в дурном сне. Привидится же такое…
С этими словами он потерял сознание и, обмякнув, сполз по валуну на землю. Олег ударился бы головой о камень, если бы Михайло вовремя не подскочил и не подхватил его на руки.
– Эк тебя развезло, – проговорил Михайло сочувственно. – И в самом деле, пойдем-ка домой, а поговорить можно и завтра.
С этими словами он направился от озера к лесу, взвалив Олега на плечо. Михайло не чувствовал его тяжести, словно тот был пушинкой, и прошел всю дорогу до Усадьбы Волхва, ни разу не остановившись. Он отпер калитку ключом, который Олег так и не выпустил из рук, продолжая судорожно сжимать в кулаке.
В доме Михайло передал свою ношу Тимофею, который засыпал его градом вопросов, но не получил ни одного ответа. А потом ушел. Михайло никогда не ночевал в Усадьбе Волхва, даже когда был жив Ратмир.
Когда Михайло вернулся домой, мать не стала его ни о чем расспрашивать, только ласково сказала:
– Я постелила тебе на сеновале, сынок. Выпей молока на ночь и иди спать.
Он так и сделал, искренне благодарный ей за заботу. Зарывшись в мягкое душистое сено, которое с прошлого года хранилось в постройке во дворе, Михайло заснул богатырским непробудным сном, сраженный усталостью и обилием впечатлений, которыми этот день был богат как никогда.
Спустя какое-то время на сеновал пришла бабка Ядвига. Она двигалась осторожно и бесшумно, как крадущаяся мышь, знающая, что поблизости находится кошка. Подойдя к спящему сыну, она сделала несколько пассов руками над его головой. И Михайло сразу что-то забормотал спросонок. Бабка Ядвига внимательно слушала. Из обрывков фраз она с легкостью составляла целостную картину того, что произошло с сыном за этот день.
Бабка Ядвига поступала так давно, с тех пор, как Михайло решил, что он повзрослел и может иметь тайны от матери. Но сама она так не думала. И всегда знала о жизни сына все, что только было можно узнать, пользуясь старыми, надежными, проверенными веками методами ворожбы.
Разузнав и на этот раз все, что хотела, бабка Ядвига опять сделала несколько пассов, и Михайло замолчал, по-прежнему погруженный в глубокий сон. А она ушла, ласково погладив его по голове.
Однако когда бабка Ядвига вышла во двор, у нее было хмурое озабоченное лицо. Ее явно терзала какая-то мысль. Она посмотрела на месяц, но тот в это мгновение закрыла большая грозовая туча. Бабка Ядвига удовлетворенно улыбнулась, словно это произошло по ее желанию. И ее улыбка была не менее зловещей, чем туча на небе.
