Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 27. Марина в опасности
От ворот до крыльца Олег почти нес Марину на руках, а войдя в дом, внезапно обессилел и почувствовал, что сам может упасть. Сказалась потеря крови и пережитый стресс. Марина же, наоборот, словно обрела силы, когда опасность перестала им угрожать. Теперь уже она поддерживала Олега, и в ее глазах было поровну материнской заботы и женской любви. Она забыла о том, что пришлось пережить ей, и беспокоилась только о нем.
– Твою рану надо промыть и перевязать, – сказала она. – Где в доме можно найти воду? И медицинскую аптечку?
– Вода на кухне, а про аптечку спроси у Тимофея, – ответил Олег, пытаясь улыбнуться. – Он здесь настоящий хозяин. А я так, пока только гость. И очень беспокойный, как выясняется.
– Но в доме никого нет, кроме нас, – произнесла Марина, с тревогой глядя на него. Ей показалось, что он начинает бредить, получив сотрясение мозга после удара камнем по голове.
В доме и в самом деле было пусто и гулко, как это бывает, когда хозяева не живут в нем. Никто не вышел им навстречу и не отозвался на призыв о помощи. Марина, доведя Олега до кухни и усадив его на табурет, прошла по всем комнатам, но никого не нашла. Когда она вернулась. Олег сидел, закрыв глаза. Он выглядел очень бледным и прерывисто дышал, будто был готов потерять сознание. Зато на столе Марина увидела картонную коробку, которую почему-то не заметила сразу. В ней лежали какие-то пузырьки с настойками, а сверху – стерильный бинт в бумажной упаковке. Здесь же стояла глубокая чаша с водой, рядом с ней – бумажное полотенце.
– Вот слепая курица, – с досадой произнесла Марина. – Ничего не вижу у себя под носом!
Она намочила полотенце и бережно протерла им лицо Олега. Много крови пролилось из-за того, что была рассечена бровь, но рана оказалась не глубокой. Не потребовалось даже накладывать шва.
– Можно обойтись без врача, – сказала она, успокаивая не столько Олега, сколько себя. – Я заклею бровь медицинским пластырем, и все будет тип-топ, как говорят мои ученики. – Склонившись над ним, Марина улыбалась сквозь слезы, промывала его рану и говорила одновременно. Ее слова были лихорадочны, но, движения спокойны и уверены, как будто она всю жизнь только и занималась тем, что ухаживала за ранеными. – Ты не представляешь, какие это сорванцы и сорвиголовы! Мне кажется, от семи до десяти лет – это самый опасный период жизни для мужчин. В этом возрасте они ничего не боятся и рискуют почем зря, хвастаясь друг перед другом, а особенно перед девчонками, своим мужеством. Потом они вырастают и тоже бахвалятся, но уже не настолько безрассудно. Впрочем, некоторые так и остаются мальчишками на всю жизнь. Скажи мне, пожалуйста, зачем ты вышел из-за ограды к толпе? Ведь тебя могли покалечить или даже убить!
В голосе Марины звучало осуждение и восхищение одновременно. Олег слабо улыбнулся. Сейчас, когда опасность миновала и нервная дрожь оставила его, он был горд собой и ни в чем не раскаивался. Ему было непросто решиться выйти из дома навстречу разъяренной толпе. И еще труднее – преодолеть сопротивление Тимофея, который буквально заклинал его не рисковать жизнью. Однако он сделал это и получил достойную награду, чувствуя, как нежно руки молодой женщины прикасаются к нему, и ощущая тепло ее тела, которое было близко к нему, как никогда. У Олега слегка кружилась голова, но он не мог понять, что было тому причиной – удар камнем или пьянящий запах, исходящий от Марины. Чувство, которое он испытывал, было прежде незнакомо ему. Если бы не слабость, вызванная потерей крови, а иногда приступ тошноты, подкатывающей к горлу, Олег был бы абсолютно счастлив. Он не знал, что так бывает – в один и тот же момент ему было и плохо, и хорошо.
– Мне бы прилечь, – сказал он, когда пластырь был наклеен, а Марина отошла настолько, что ее запах уже не доходил до него. – Ненадолго.
Марина отвела его в спальню, уложила на кровать, помогла раздеться и накрыла одеялом, а сама присела на стул напротив. Сейчас она вела себя, как заботливая мать, и Олег почему-то не стеснялся ее. Последнее, что ему запомнилось перед тем, как он провалился во тьму – глаза молодой женщины, устремленные на него. Они были полны нежности, тревоги и сочувствия. В них стояли слезы, и плескалось теплое и ласковое море любви…
Олег вздрогнул и очнулся. Он не знал, сколько времени пробыл в забытье, но, судя по сумеркам за окном, прошло уже несколько часов после того, как Марина уложила его в постель. Он вспомнил об этом и покраснел от смущения. А еще больше смутился, когда увидел Тимофея, устроившегося напротив кровати на стуле, на котором до этого, Олег помнил это, сидела Марина. Глаза старика, как и у молодой женщины, были полны тревоги и сочувствия. Но все-таки это была не Марина, и потому Олег не нуждался в подобном проявлении чувств. Тем более что он был обижен на Тимофея.
– И где же ты находился, когда был нужен? – спросил Олег с упреком.
Тимофей тяжело вздохнул и ничего не ответил. У него был виноватый вид.
– И не стыдно тебе? Прячешься, как мальчишка, от чужих людей. Скажи, чем тебе Марина не угодила? Почему ты не вышел, когда она тебя звала?
Олег сердито отчитывал старика, но тот по-прежнему отмалчивался, и скоро ему надоел этот монолог. Были дела и важнее, чем ругать Тимофея, понимая, что это ничего не изменит.
– А, кстати, где Марина? – вдруг вспомнил он. И огляделся. Но нигде не увидел молодой женщины и даже не услышал звуков ее пребывания в доме. Спросил с надеждой: – Она что, тоже спит?
– Она ушла, – ответил Тимофей, наконец нарушив молчание.
– И ты ее отпустил? – возмущенно воскликнул Олег. Он вспомнил толпу перед домом и пришел в ужас.
Он попытался вскочить с кровати, но запутался в одеяле, которым был бережно укутан. Пока он выбирался из этого кокона, Тимофей говорил, успокаивая его, будто маленького ребенка, не столько словами, сколько голосом.
– Народ перед домом давно уже разошелся. Ей ничто не угрожало. Но она все-таки о чем-то беспокоилась. Все время смотрела на часы. А когда пришел Михайло…
– Михайло был здесь? – спросил Олег. Он даже снова сел на кровать, настолько это сообщение изумило его.
– Он зашел узнать, не нужно ли чего, – пояснил Тимофей. – Они были уже знакомы, как я понял. Поговорили о том, что произошло. А затем твоя женщина спросила Михайло, не может ли он проводить ее до Зачатьевского озера…
– Марина одна пошла на озеро? – почти простонал Олег. – И ты не остановил ее?
– Не одна, а с Михайло, – невозмутимо ответил старик. – И как я мог ее остановить, подумай сам? Кто я ей? И кто она мне?
– Эх, ты, Гекуба, – с укоризной проговорил Олег. – Умыл руки и доволен? Мол, я не я, и хата не моя! И не стыдно тебе?
– Я тебя не понимаю, – признался старик. – И не понимаю, почему мне должно быть стыдно?
– Потому что Марине угрожает смертельная опасность, – почти прокричал Олег. – Я должен был идти с ней на это проклятое озеро. И если с Мариной что-нибудь случится, то я этого себе никогда не прощу!
Он начал быстро одеваться. Тимофей осуждающе смотрел на него. Старик обиделся, считая предъявленное ему обвинение несправедливым. Но все-таки он преодолел себя и сказал:
– Если ей угрожает смертельная опасность, значит, будет угрожать и тебе. Ты снова собираешься рисковать своей жизнью ради этой девчонки. Я не спрашиваю, стоит ли она того. Я хочу спросить, понимаешь ли ты, чем рискуешь помимо своей жизни? Вспомни, что ты единственный..
– Наследник древнего рода, посвятившего себя служению языческому богу владыке нашему Велесу? – с гневной насмешкой спросил Олег. – Бла-бла-бла! Я уже устал слушать эту ахинею. Пойми, я обыкновенный человек, и не хочу быть каким-то жрецом или волхвом. Я хочу просто жить, любить, быть счастливым. Почему ты хочешь запретить мне это? На каком основании? И вообще, кто ты такой мне, чтобы я перед тобой оправдывался? Ты друг моего деда, но мне совершенно посторонний человек. И, как выясняется, даже не друг.
– Почему? – кротко спросил Тимофей. У него был вид человека, подавленного неожиданно постигшим его несчастьем.
– Был бы другом, то понял бы, как много значит для меня Марина, – внезапно остывая, произнес Олег. Ему стало жалко старика, у которого даже волосы на голове внезапно стали тусклыми, словно помертвели, а на лице было написано отчаяние. – И, кстати, ты не думаешь, что на мне наш род может иссякнуть, если я не оставлю наследника после себя? А это не исключено, если с Мариной случится беда. Другая женщина мне не нужна.
Этот аргумент окончательно сразил старика. Слезы выступили на его глазах.
– Старый я дурак, – произнес он с раскаянием. – Просил же меня Ратмир! А я все выжидал, присматривался. Вот и дождался! Ох, горе мне, горе…
Тимофей причитал, а Олег недоуменно смотрел на него. Он не понимал, о чем сожалеет старик. Но у него не было времени, чтобы разбираться в этом.
– Давай поговорим, когда я вернусь, – сказал он нетерпеливо. И, уже выходя, добавил с улыбкой, которая должна была успокоить старика: – Живым и здоровым. И с Мариной.
Но, едва выйдя из дома, он перестал улыбаться. Олег был сильно встревожен. Его успокаивало только то, что Марина пошла к Зачатьевскому озеру не одна, а с Михайло. Но все-таки он почти бежал по тропинке, подгоняемый смутным беспокойством. Он знал, с чем им предстояло встретиться, а они были в неведении, и поэтому могли попасть в беду. Но не только это заставляло его спешить. Олег немного ревновал молодую женщину к Михайло, полагая, что с точки зрения первобытных мужских качеств он значительно уступает леснику. Однако он не признавался в этом себе самому, выдумывая в оправдание и преувеличивая в своем воображении различные опасности, которые могли подстерегать Марину на Зачатьевском озере.
Тропинка привела его к дому бабки Ядвиги. В сгустившихся сумерках дом казался безжизненным, даже флюгер на его крыше был до странности неподвижен, будто сову сразила смертельная усталость. Окна выглядели темными зловещими провалами. Если хозяйка и была дома, то ничем не проявляла своего присутствия. Олега это только порадовало. Он не желал бабке Ядвиге плохого, ведь она была матерью Михайло, но и желать ей здравствовать и благоденствовать Олегу почему-то не хотелось. Он не любил лицемерить, а это был бы тот самый случай.
Когда Олег подходил к озеру, то неожиданно для себя услышал, как и накануне, тот же женский щемящий голос, грустно напевавший ту же самую песню. На этот раз Олег не поторопился выйти из леса на берег и смог дослушать ее до конца.
На душе печаль,
Над землей туман.
Ничего не жаль,
Словно дух мой пьян.
Долго мы вдвоем
Жили-мучились.
А теперь одна
Я продолжу дни
До волос седин,
До земли глубин.
Между небом и землею
Будет жизнь моя.
А душа навек изгоем
И – ничья.
Олег почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы, так прочувствованно пела невидимая женщина. Несомненно, она страдала и пыталась излить свою душевную муку в песне. Ее голос проникал в душу, завораживал. Слушая его, Олег забыл о том, что обещал Марине не показываться, пока она не позовет его сама, и, ведомый жалостью и сочувствием к певице, поспешил к озеру. Когда деревья расступились, он увидел все тот же большой валун, но теперь на нем были уже две женщины. Одна в одежде, а другая совершенно голая. Та, что была одета, лежала без движения, будто безмятежно спала, убаюканная пением, а обнаженная склонилась над ней и, обняв за плечи, собиралась увлечь за собой в воду.
Олег не успел бы добежать, поэтому он громко закричал, вспугнув ночных птиц, шумной стаей взвившихся над лесом. Его крик напугал и обнаженную женщину. Она, вздрогнув, выпустила из рук свою жертву и бросилась с валуна в озеро. Раздался тихий всплеск, разошлись круги, и черная вода снова замерла, надежно скрыв беглянку от чужих глаз.
Олег подбежал к валуну, на котором по-прежнему неподвижно лежала одетая женщина. Как он и предполагал, это была Марина. Она будто спала. Но это был странный сон, похожий на глубокий обморок или кому. Олег окликнул ее и даже тронул за плечо, пытаясь пробудить, но все было тщетно. Тогда он присел на валун, приподнял ее голову и опустил на свои колени. Он понимал, что в темноте, да еще и по извилистой лесной тропинке, не сможет донести ее на руках даже до дома бабки Ядвиги. Оставалось ждать, пока к Марине вернется сознание, и она сама сможет подняться и идти.
Олегу было неудобно сидеть на камне, вскоре затекли все мышцы, вызывая боль, и было холодно, но он терпеливо сносил это. По-настоящему его мучила только мысль, что он опоздал, и Марина уже никогда не очнется от своего пугающего мертвенного забытья.
Глава 28. Ссора с Мариной и предложение Белозара
Небо побледнело, посеребрив темные верхушки деревьев, когда Марина открыла глаза. Она приподняла голову и с удивлением огляделась. Затем спросила:
– Что мы здесь делаем?
Это «мы» порадовало Олега, словно став наградой за минувшую ночь, полную страха и мучений.
– Ты ничего не помнишь? – спросил он. – Совсем ничего из того, что случилось вчера вечером на озере?
Марина недоуменно покачала головой. Ее поразил взволнованный голос Олега.
– Я помню, что оставила тебя спящим в доме, – сказала она, вставая с валуна, остывшего за ночь, и зябко ежась. – Кстати, как ты себя чувствуешь после вчерашнего? Голова не болит?
– Уже намного лучше, – слукавил Олег. И с укоризной произнес: – Итак, ты оставила меня одного. И пошла на озеро с Михайло.
– Откуда ты знаешь про Михайло? – удивилась Марина. – Ведь ты спал и не притворялся, я в этом уверена.
– Это не важно. Что было потом, когда вы пришли на озеро?
Марина чувствовала себя немного виноватой перед Олегом, и не стала его ни о чем расспрашивать.
– Потом он ушел, чтобы проведать тебя, потому что я беспокоилась и попросила его об этом. И я осталась одна. Я долго ходила по берегу, окликая Карину. Потом устала и присела на камень. Было очень тихо и жутко. Чтобы не бояться, я начала думать о тебе. О том, что было бы лучше, если бы все вышло так, как мы задумывали, и ты находился неподалеку. Я знаю, это ужасно эгоистично с моей стороны, ты прости…
– Ну что ты, – успокоил ее Олег. Он уже не ревновал Марину. – Мыслям не прикажешь. И ты была права, это действительно было бы намного лучше.
Марина благодарно улыбнулась, словно он похвалил ее.
– Потом меня начало клонить ко сну. Вероятно, сказалась полу-бессонная ночь накануне, да и день выдался тот еще. Наверное, я задремала, и мне почудилось…
Она замолчала, глядя на Олега отстраненными глазами, которые будто пытались заглянуть в прошлое и снова увидеть то, что случилось вечером.
– Что тебе почудилось? – настойчиво спросил Олег.
– Мне показалось, что я слышу голос Карины.
Глаза Марины стали беспомощными, как у ребенка, и заблестели от слез.
– Она обращалась к тебе? – продолжал расспрашивать Олег. Он хотел восстановить вчерашние события во всех деталях, чтобы понять, что произошло, и почему Карина хотела утопить сестру в озере. А в том, что это было именно так, он не сомневался. Только его внезапное появление предотвратило беду. – Говорила с тобой?
– Нет, она пела, – задумчиво ответила Марина. – Помню, меня поразил ее голос. Он был… Как бы это сказать? И ее, и вроде бы не ее. В нем появились интонации, которых не было раньше. Словно она много пережила за то время, что мы не виделись. Стала взрослее, мудрее…
– И опаснее, – сказал Олег, не сдержавшись.
– О чем ты? – с удивлением посмотрела на него Марина.
– Так, ни о чем, – отмахнулся он. – И что было потом, когда она допела?
– Вероятно, я все-таки окончательно заснула, потому что не помню этого. А когда открыла глаза, то увидела тебя. – Марина нахмурилась. – Но почему у тебя такой вид, будто ты в чем-то кого-то пытаешься обвинить?
– Тебе показалось, – возразил Олег. Он не решался рассказать Марине всю правду, предвидя, как болезненно она отреагирует на это. И его это мучило, словно он обманывал Марину, сам того не желая.
Но Марина не поверила ему. Она, как и Олег, испытывала чувство вины, но только из-за того, что безмятежно проспала всю ночь, в то время, когда должна была бодрствовать. И ей надо было услышать слова утешения. Но Олег не понимал этого. И она начинала злиться на него.
– Нет, не показалось, – упрямо сказала она. – Тебя выдает голос. Он как у Карины в моем сне – и твой, и не твой. Вы что, сговорились меня расстраивать?
Олег невольно улыбнулся. Марина походила на обиженного ребенка, который хотел не спать всю новогоднюю ночь, чтобы увидеть Деда Мороза, но заснул, и теперь винит в этом других, чтобы оправдать себя.
– И нечего так улыбаться, – возмутилась она. – Будто ты знаешь то, чего не знаю я, но не скажешь мне этого, пока я не начну тебя умолять. Вот уж не думала, что ты такой…
Марина смолкла, подбирая слово, которым могла бы охарактеризовать его. Но Олег не стал дожидаться, чтобы невзначай не обидеться на нее. Сейчас было совсем не подходящее время для обид и ссор.
– Карина была здесь этой ночью, – сказал он. – Я слышал, как она поет. И даже видел ее.
Глаза Марины расширились от изумления. Сначала в них появилась радость, а потом – недоверие.
– Этого не может быть, – сказала она. – Ты пытаешься меня утешить и говоришь неправду.
– Но я видел ее своими глазами, – продолжал Олег настаивать. Он не предполагал, что Марина не поверит ему, и растерялся. – Она обнимала тебя. А потом хотела утащить с собой в воду.
Это прозвучало грубо, Олег и сам это понял. Но было уже поздно.
– Что значит утащить? – с возмущением произнесла Марина. – Выбирай, пожалуйста, слова! Все-таки это моя родная сестра. – Но постепенно смысл сказанного дошел до нее, и она подозрительно спокойным голосом спросила: – Уж не хочешь ли ты сказать, что Карина хотела меня убить?
– Именно это я и хочу сказать, – огрызнулся Олег. Он все-таки обиделся. И у него сильно болела голова, мешая думать. – Я едва успел помешать ей.
– Я не верю, – хмыкнула Марина. И непоследовательно спросила: – А зачем ты вообще вмешался? Ведь мы договаривались, что ты будешь ждать моего сигнала.
– Ты спала или была в обмороке, или в летаргическом сне, который навеяло на тебя пение твоей сестры, – перечислил Олег, загибая для убедительности пальцы и показывая ей. – Как бы ты могла подать мне сигнал? А от утопленницы я не дождался бы его тем более.
Они помолчали. Потом Марина раздраженно сказала:
– И все-таки я тебе не верю. Карина не могла так со мной поступить. Она моя сестра. Была, есть и останется навсегда.
Олег почувствовал свое бессилие перед этой несокрушимой женской логикой. И не стал спорить с Мариной, считая это безнадежным делом и пустой тратой времени.
– Ныне, и присно, и во веки веков, как сказал бы отец Климент, – грустно произнес он. – Аминь.
– Вот именно, – упрямо подтвердила Марина. – Как бы тебе не хотелось, чтобы было иначе.
Эта последняя фраза окончательно рассорила их. Они сидели на валуне рядом, но смотрели в разные стороны и молчали, выжидая, когда обидчик попросит прощения, чтобы простить его и вернуть прежние отношения. Однако никто не собирался делать первый шаг к примирению. У Олега болела голова, у Марины – душа. Это мешало им проявить сострадание к любимому человеку без каких-либо предварительных условий. Когда молчание затянулось, им обоим стало ясно, что примирение невозможно. Ни сейчас, никогда. Они были слишком разные, чтобы понимать и прощать друг друга.
– Мне пора домой, – сухо произнесла Марина, поднимаясь. – Бабка Матрена всполошится, если не увидит меня утром, и может поднять на ноги весь поселок.
– Я провожу тебя, – сказал Олег. – Ты можешь не найти дороги от озера.
– Но только до Усадьбы Волхва, – сказала Марина.
Она не сказала, что будет беспокоиться за него, если не увидит, что он благополучно добрался до дома, а он не понял того, о чем она не договорила. Это усугубило его обиду. А она обиделась еще сильнее из-за того, что он не вызвался проводить ее хотя бы до оврага, не сделал даже робкой попытки. Всю дорогу они молчали. А расставаясь, только сухо кивнули один другому, словно чужие люди. Это была их первая размолвка после того, как они осознали, что любят друг друга, и она была очень болезненной для обоих. Им казалось, что их любовь умерла, едва родившись. И никто не винил себя, чтобы меньше страдать. Но от этого страдание только усиливалось.
Марина ушла, независимая и гордая, а Олег, не менее гордый и независимый, не остановил ее и не удержал. Вместо этого он свернул на тропинку, ведущую к дому. А подойдя к калитке, увидел белеющую на фоне темных бревен ограды бумажку, концы которой трепетали от ветра, словно она стремилась улететь. Но что-то крепко держало ее, как дворовую собаку цепь. Изумленный Олег сорвал ее и прочитал, не открывая калитку.
Текст удивил его еще больше. Это была официальная повестка, которой он вызывался в участковый пункт полиции поселка Кулички для дачи показаний по уголовному делу, ответчиком в котором был некий Михайло Святославович Новак, обвиняемый в похищении и убийстве человека. Олега приглашали прибыть в качестве свидетеля. Подпись того, кто вызывал его, была неразборчива.
– Что за ерунда, – пробормотал он растерянно. – И кто такой этот Новак?
Не сразу он догадался, сопоставив имена, что Михайло Святославович Новак и Михайло, о котором они не так давно говорили с Мариной, – это один и тот же человек. А догадавшись, был поражен до крайности. Олег не мог поверить, что Михайло кого-то похитил, а тем более убил этой ночью, после того, как проводил Марину до озера. И был не в силах понять, почему его вызывают свидетелем. Это была какая-то ошибка. Или чья-то дурная шутка.
Но бланк и печать были настоящими. В этом не было сомнений.
Олег перевел взгляд с повестки в сторону поселка, который был отсюда не виден за лесом, но угадывался. Где-то там разыгрывалась драма, в которой ему предлагали принять участие в качестве зрителя, или свидетеля, это все равно. И туда сейчас шла Марина, ничего об этом не зная. Может быть, ей тоже прислали повестку прошлым вечером, а, возможно, ее даже подозревают, считая соучастницей Михайло, ведь она встречалась с ним накануне, и это мог кто-то видеть. Надо было предупредить ее. Быть может, он даже нагонит ее по пути к дому бабки Матрены. Прошло не так уж много времени после того, как они расстались.
Подумав об этом, Олег почти бегом направился к оврагу. Но вскоре он был вынужден перейти на шаг. События прошлого дня и бессонная ночь измотали его. Он чувствовал, что если споткнется и упадет, то может уже не встать, как загнанная лошадь. Но Олег не сдавался. Он шел, пошатываясь, будто от порывов ветра, и шептал, едва шевеля губами, стихи, которые придавали ему сил тем, что отвлекали от реальности.
В июле пионы пьяны от жары.
Тебе подарил я бутон разомлевший.
Палач наточил уж свои топоры.
Как я, обречен был цветок охмелевший.
Взошел он, не дрогнув, на свой эшафот,
В руках твоих рдея печальной отвагой.
– Умру я, – вскричал, – но любовь не умрет! -
Мне сердце пронзая отточенной шпагой.
Безмолвный, он вынес судьбы приговор
И пал, окропив твои соком ладони.
Любовью терзаясь, с далеких тех пор
Не в силах забыть я о пьяном пионе.
Стихи, помимо практической цели, напоминали о недавней ссоре с Мариной, которая показалась Олегу далекой и глупой после того, как тревога о ней поселилась в его сердце. Он дал себе слово с этой минуты никогда с ней не ссориться и искренне верил, что сдержит его.
Быть может, ему удалось бы нагнать Марину и высказать ей все это, но, когда Олег перешел по мостику через овраг, он заметил человека в наглухо застегнутом кожаном плаще, который, казалось, терпеливо поджидал его, потому что обрадовался, когда увидел. Человек показался Олегу смутно знакомым, будто они уже встречались, но головная боль мешала ему вспомнить, где и когда.
– Доброе утро, Олег Витальевич, – с приятной улыбкой произнес незнакомец. – Впрочем, для вас оно едва ли доброе, не так ли? А ведь я вас предупреждал. Напрасно вы меня не послушались.
Олег с удивлением взглянул на него и промолчал. Последние события приучили его к осторожности и к осознанию того, что молчание действительно золото. Он ждал, что последует дальше.
– Я вижу, вы меня не узнаете, – с притворным огорчением сказал мужчина. – Позвольте напомнить – Белозар, потомственный жрец Перуна. Так было написано на визитной карточке, которую я вам оставил в надежде, что вы позвоните мне. Но вы не позвонили. И даже решили принять наследство вашего деда, от чего я вас пытался удержать, как искренний и преданный друг. И вот плачевный результат. А ведь это только начало, так сказать, цветочки. Ягодки еще впереди.
– Цветочки? Ягодки? – с нарочитым удивлением повторил Олег. Он наконец-то вспомнил ранний визит Белозара, с которого все началось. Прошло всего несколько дней, а казалось, что целая вечность, столько событий за это время произошло, и так изменилась его жизнь. Он и сам стал другим, Олег чувствовал это, но не мог пока понять, хорошо это или плохо. – О чем это вы, господин жрец?
Белозар нахмурился.
– Не ерничайте, Олег Витальевич. Вам вчера едва не раскололи камнем голову, как орех. Сегодня вы вызваны в качестве свидетеля по уголовному делу. А завтра вас могут признать виновным в организации похищения и убийства человека. Вам мало этого? Или думаете, что все это лишь цепь случайных событий? Но вы же не настолько глупы, как хотите казаться.
– Вы очень хорошо осведомлены о моей жизни, – сказал Олег. – Настолько, что даже предсказываете будущее. Но ведь это не бескорыстный интерес, не правда ли? Что вы хотите от меня, признайтесь? Ведь наследство я уже принял, нравится вам это или нет. И пугать меня бессмысленно.
– Вот и хорошо, что приняли, – показал в улыбке крепкие белые зубы, похожие на волчьи клыки, Белозар. – Теперь вы можете на законном основании продать мне одну безделицу, принадлежавшую вашему деду. Мы уже договорились с ним об этом, но не успели закончить сделку ввиду его скоропостижной смерти, о чем я очень сожалею. Говоря «сожалею», я равно подразумеваю и незавершенную сделку, и смерть вашего деда.
Олег не поверил ему, но не стал об этом говорить. Белозар не был похож на человека, который может сожалеть о чужой смерти. Сделка – дело другое.
– И что же это за безделица, о которой вы говорите так пренебрежительно, но так сильно хотите ее заполучить? – спросил он насмешливо. – Надеюсь, не бессмертная душа моего деда?
– Зачем она мне? – скривил губы в язвительной усмешке Белозар. – И кто я по-вашему, сатана?
Олег промолчал, но его взгляд был настолько выразителен, что Белозар искренне рассмеялся.
– Вы ошибаетесь, Олег Витальевич, приписывая мне чужие заслуги, – весело сказал он. – И вообще, сатаны не существует, а ад – в душе человеческой. Это избитая истина, вы ее наверняка знаете. Намного интереснее другое. Необъяснимый с точки зрения здравого смысла парадокс: люди панически боятся адских мук – и походя совершают смертные грехи, делая свое пребывание в аду неизбежным. Вы можете мне объяснить, почему? Я так и думал, что нет. Ведь вы точно такой же, как и они. Ничем не отличаетесь.
В голосе Белозара и в его взгляде было столько презрения, что не заметить было невозможно, да жрец Перуна и не пытался его скрывать. Олег почувствовал себя оскорбленным. И внезапно решил, что Белозар не получит того, чего желал, даже если приставит нож к его горлу. Это было импульсивное решение, продиктованное характером Олега, которого не учел Белозар, уверенный в своем моральном и физическом превосходстве над своим соперником.
– А нельзя без лирических отступлений? – спросил Олег. – Итак, что вы хотите?
– Как я уже сказал, сущую безделицу, – произнес все тем же тоном Белозар. – Библиотеку вашего деда. Помнится, мы сговорились за пару миллионов. Я даже готов добавить тысяч сто, учитывая инфляцию, из-за которой деньги за прошедшее время слегка обесценились. И это очень хорошая цена. Больше вам никто не даст. Говоря по правде, книги не стоят и половины этой суммы. Но я обещал, и своему слову хозяин. Могу заплатить прямо сейчас. А книги заберу позже.
Белозар говорил, не умолкая, и Олег чуть ли не физически ощущал, как его погребает под собой эта лавина из слов. Неожиданно он поймал себя на мысли, что уже почти готов уступить и продать библиотеку. И резко встряхнул головой, прогоняя наваждение. По вискам изнутри снова начал бить кузнечный молот, заглушая голос жреца Перуна. И Олег уже понял, что если не смотреть Белозару в глаза, то легче отказывать его желаниям. Он так и поступил – отвел взгляд в сторону. И сказал, чтобы как можно скорее закончить эту неприятную беседу и уйти:
– Мне надо подумать.
Белозар понял, что большего он сейчас не добьется. Он уже и сам выдохся. Ему тоже была нужна передышка, чтобы с новыми силами наброситься на наследника Ратмира и вынудить его покориться. В прошлом Перун всегда одолевал Велеса, так будет и на этот раз.
– Хорошо, – согласился он. – Я дам вам время. Ведь вы будете возвращаться в Усадьбу Волхва этой же дорогой?
– Другой просто нет, – сказал Олег.
– Тогда я подожду здесь, Олег Витальевич. Надеюсь, разговор со следователем убедит вас, что со мной лучше не враждовать, а дружить. Как враг я беспощаден и жесток. А как друг – предан и бескорыстен. – Голос Белозара стал проникновенным. – Вы же умный человек. Велес или Перун – не все ли вам равно? Вы – не ваш дед. Подумайте об этом и сделайте правильный выбор.
Олег ничего не ответил и ушел, чувствуя на себе тяжелый взгляд, которым провожал его Белозар. Но этот взгляд не стал той соломинкой, которая сломала спину верблюду. Недолгий разговор с жрецом Перуна неожиданно придал Олегу силы, словно его организм ввел в бой новые, прежде скрытые резервы. Он снова был готов сражаться до победного конца, преодолевая отчаяние и боль. Олег не понимал, с кем и за что, но чувствовал, что это необходимо. Белозар напрасно сказал, что он – не его дед. После этих слов что-то изменилось в Олеге. Впервые он почувствовал свою неразрывную связь с дедом – и со всеми своими предками. С родом, уходящим корнями вглубь веков. Это было новое и пьянящее чувство. Словно он был сиротой – и неожиданно обрел семью.
Дойдя до дома номер семь на Овражной улице, Олег остановился и заглянул через забор во двор. Он увидел Марину. Она стояла на крыльце, и весь ее вид выражал отчаяние. Заметив Олега, молодая женщина закрыла лицо руками, будто пытаясь спрятать от него свои заплаканные глаза, и быстро скрылась в доме. Олег не бросился за ней. После разговора с Белозаром он уже не был так уверен в себе и начал сомневаться в том, что Марина простит его, если он попросит у нее прощения. Для этого ему потребуется намного больше, чем простое покаяние.
