Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 42. Молитва о прощении забытых грехов
Юный звонарь стоял на паперти и с интересом наблюдал, как отец Климент в сопровождении Георгия и Коли в который уже раз обходит желтый вертолет, брошенный хозяином перед храмом. Создавалось впечатление, что они попали в крутой водоворот и не могут из него выбраться.
Владимир охотно подошел бы ближе, чтобы услышать, о чем они говорят, но батюшка строго-настрого приказал ему бдить и прогонять гусей с паперти. Нахальные птицы облюбовали это место, предназначенное для плачущих и кающихся еще с первых веков христианства, после того, как вертолет прогнал их с площади. За ослушание Владимиру грозила суровая епитимья. Обычно это было многократное прочтение «Отче наш». Как правило, на втором или третьем десятке юный звонарь начинал чувствовать сонливость и зевать, за что батюшка прибавлял ему такое же количество «Богородица Дева, радуйся», а это было уже серьезное испытание – как воли Владимира, так и терпения самого отца Климента. Поэтому Владимир предпочел не рисковать и следил за происходящим издали, изнывая от жары и любопытства.
Наконец экскурсия вокруг вертолета закончилась. Отец Климент перекрестил своих спутников, они поцеловали ему руку и быстро пошли к зданию, в котором располагался полицейский участок. А батюшка направился к храму с видом глубокой задумчивости. Увидев это, Владимир оживился. Он начал ходить по паперти и замахиваться веткой на гусей, демонстрируя батюшке полную покорность его воле и свою полезность. Гуси шипели, вытягивая шеи, но совершенно не боялись юного звонаря и не покидали насиженного места. Однако стоило подойти отцу Клименту и шикнуть на них со словами «кыш, бесово племя!», как они тут же поднялись и с громким гоготом убрались восвояси, приведя Владимира в искреннее изумление. Он в очередной раз преисполнился благоговением к отцу Клименту.
– Батюшка, вас ждут, – сообщил Владимир с дрожью в голосе, доказывающей, что в жизни юного звонаря было нечто, чего он боялся больше гусей. – Они в храме. Я не посмел остановить.
– Кто такие? – недовольно вопросил отец Климент. Скоро должна была начаться служба, а он не любил, когда его отвлекали от подготовки к ней.
– Новый хозяин Усадьбы Волхва и лесник, – сказал Владимир и невольно оглянулся, словно опасаясь, что народная мудрость права, и стоит только помянуть черта, как он тут же окажется за твоей спиной.
– Что им надо? – с удивлением произнес отец Климент.
– Я не осмелился спросить, – признался Владимир. И боязливо перекрестился. – От греха подальше.
Отец Климент строго глянул на него, но ничего не сказал и прошел в храм, коротко бросив:
– Пока не входи, неразумный отрок.
И на этот раз Владимир с радостью исполнил его волю. Он был искренне благодарен батюшке за проявленное милосердие, скрываемое за нарочитой суровостью.
Внутри храма у входа стоял столик, на котором в деревянных ящичках были разложены свечи всех размеров. Их можно было брать даром, но здесь же располагался более вместительный прозрачный ящик с широкой прорезью, на котором рукой самого батюшки было написано «Для пожертвований». Обычно до начала службы он был пуст. Но сейчас отец Климент с удовлетворением увидел в нем тысячную купюру. Это было сверхщедрое пожертвование для Куличков. Отец Климент взглянул на двух мужчин, стоявших у аналоя. В руках у них было всего две свечи. Это несколько примирило батюшку с неприятной мыслью о неизбежном разговоре с нежданными гостями. Они проявили добродетель, оказав почти бескорыстную помощь храму, он проявит терпение – еще большую добродетель для православного человека, принуждаемого к общению с теми, о ком сам Христос говорил «на путь к язычникам не ходите». Отец Климент сомневался, что ему удастся обратить в христианскую веру таких закоренелых язычников, как Михайло и хозяин Усадьбы Волхва, а терять даром время он не любил. У него было достаточно хлопот и с прилежными прихожанами, которые то и дело норовили свернуть с пути истинного.
Он подошел ближе и почти гневно пророкотал, словно пытаясь заглушить внутренний голос, требующий от него изгнать язычников из храма:
– Благослови вас Господь!
Олег и Михайло оглянулись и ответили на приветствие, наклонив головы, но не сложили ладони чашечкой, чтобы принять благословение батюшки и поцеловать ему руку. Отец Климент, как будто не заметив этого, сделал над собой усилие и почти отеческим тоном спросил:
– Что привело вас в храм божий?
За обоих ответил Олег.
– Хотим поставить свечу за упокой души моего деда, Святослава Вячеславовича Полоцкого.
– Благое дело, – одобрительно кивнул отец Климент. – Хоть он и был язычник, но путь к спасению никому не заказан. И вы сделали первый шаг по нему. А второй шаг – это покаяние. Человеческая душа должна предстать перед Господом в одежде покаяния. Ибо сказано: «Блажен, кто постоянно оплакивает свои грехи».
– Именно об этом мы и хотели спросить, – сказал Олег, переглянувшись с Михайло. Он обрадовался тому, что отец Климент сам начал разговор на тему, обсудить которую с ним они пришли. – Как быть, батюшка, если человек когда-то совершил грех, а потом раскаялся? Но время-то уже ушло. И эта мысль его терзает. Не поздно ли каяться? Простится ли ему?
– Заблуждение сие великое есть, – назидательно произнес отец Климент. – Недаром сказано было святым старцем: «Неудивительно, что видит ангелов, но удивился бы я тому, кто видит свои грехи». Не ведаете о молитве о прощении забытых грехов преподобного Варсонофия Великого, иначе не терзали бы душу вашу сомнения. Произносите ее сорок суток кряду, и будете прощены по великому милосердию Божьему.
Михайло не сдержался и тяжело вздохнул. Олег тоже был озадачен. Он понимал, что даже при большом желании Михайло едва ли выдержит сорокадневную епитимью, которую ему предлагал возложить на себя, да еще и добровольно, отец Климент. Но все-таки стоило хотя бы попробовать, чтобы потом не корить себя.
– А что это за молитва? – спросил он. – Где бы взять текст?
– Идите за мной, – велел отец Климент.
Он подвел их к потемневшей от времени иконе, на которой была изображена Дева Мария с семью воткнутыми в сердце мечами.
– Сие есть чудотворная икона Богородицы «Умягчение злых сердец», – с благоговением произнес батюшка. – Издревле перед ней верующие христиане просят о прощении греховных деяний и примирении враждующих.
Отец Климент выделил голосом «верующие христиане» и с осуждением посмотрел на них. Но Олег не дрогнул. И напомнил:
– А молитва? Если вас не затруднит, батюшка.
Отец Климент нахмурился, но все-таки снизошел до просьбы:
– Слушайте и запоминайте. Если хотите, то можете повторять за мной.
И Олег громким шепотом начал вторить ему, надеясь на хорошую память – если не свою, так Михайло, который слушал очень внимательно этот разговор.
– Владыко Господи, поскольку и забыть свои прегрешения есть грех…
Когда отец Климент смолк, торжественно провозгласив «аминь», некоторое время они все трое молчали, глядя на Деву Марию. Иконописец отразил на ее лице следы горя, печали и сердечной боли, которые она испытала в своей земной жизни. Олег вспомнил свою бабушку и мать. Михайло думал о Карине.
Они поставили одну свечу перед этой иконой. А вторую, – за упокой души волхва Ратмира, в миру Святослава Вячеславовича Полоцкого, а в храме «раба усопшего Святослава», – в подсвечник у иконы Распятия Господнего. И собирались уже уходить, когда в храм вошли Марина и Карина в повязанных на головы темных платках, из-за чего они не сразу узнали сестер.
Увидев их, Карина толкнула сестру локтем в бок и радостно закричала, нарушив благостную тишину:
– Я же тебе говорила, что все дороги в этом поселке ведут в храм!
Выяснилось, что когда Олег и Михайло проходили по Овражной улице, их увидела Карина, которая в это время во дворе дома разговаривала с бабкой Матреной, «пугая ее всякими ужасами из своей прошлой жизни». Она сообщила об этом сестре, и они тоже решили прогуляться по Куличкам, выбрав тот же маршрут.
– Только вы не подумайте, что мы хотели проследить за вами, – покраснев от смущения, сказала Марина. – Мы встретились совершено случайно. Я захотела зайти в храм и поставить свечу во здравие. До этого я каждый день приходила сюда и молилась, прося у Бога, чтобы он вернул мне сестру.
– И Бог услышал твои молитвы, – сказала Карина. Видимо, это был их давний спор, который она сейчас продолжила в храме. – При чем же здесь отец Климент?
Неожиданно они услышали за своей спиной голос:
– Кто поминает меня всуе?
Это спросил отец Климент. Он уже почти дошел до ризницы, чтобы начать переодеваться к службе, но вернулся, увидев, что в храм вошли сестры. Батюшка подошел незаметно для всех и, вероятно, кое-что успел расслышать из их разговора, но ничем не выдал этого. Он явно не хотел бросать «агнцев божиих», какими считал Марину и Карину, на растерзание лютым волкам, роль которых отводил Олегу и Михайло, и поспешил им на помощь, презрев свой привычный распорядок дня и душевный покой.
– Благословите, батюшка, – произнесла Марина, склонив голову и целуя его руку.
Но когда отец Климент привычно протянул руку и Карине, та предпочла пожать ее, сделав вид, что не поняла жеста. Батюшка не сказал ничего, но подумал, что опоздал, и языческие волкодлаки уже успели обратить несчастную женщину в свою веру. Но оставалась еще Марина, и за ее душу отец Климент был готов сразиться с самим дьяволом. Он сказал, обращаясь ко всем:
– Надеюсь, вы останетесь на вечернее богослужение? Конечно, это не всенощное бдение, совершаемое по праздникам в городском соборе, когда богослужение возглавляет сам митрополит. Да и церковный хор у нас намного скромнее. Однако и мы не ударим в грязь лицом. Ведь так, Марина?
– Истинно так, отец Климент, – подтвердила она. – Но признаюсь, что мы зашли по другому поводу. Ведь вы уже знаете, что моя сестра нашлась?
– Слыхал благую весть, – кивнул отец Климент. – Бог снизошел до твоих молитв. Это она и есть?
Он неодобрительно посмотрел на платье Карины, едва доходящее до колен, которое та одела вопреки настоянию сестры. Но молодая женщина не смутилась.
– Истинно так, отец Климент, – с самым серьезным видом произнесла она, повторив за сестрой фразу с теми же интонациями. А заодно передразнила и самого батюшку, сказав: – Она и есть.
Отец Климент хотел спросить, крещеная ли она, но поостерегся, не зная, какой ответ может услышать и как ему придется на него реагировать. Затянувшуюся паузу прервала Марина, сказав:
– Карина, как и я, хочет поблагодарить вас, батюшка, за ту моральную и духовную поддержку, которую вы оказывали мне все это время
Отец Климент был рад услышать такие слова, но попытался скрыть это.
– С меня довольно и того, что вы с сестрой пришли в храм, – смиренно сказал он.
Отец Климент хотел еще что-то добавить, но зазвонил колокол, сзывающий прихожан на вечернее богослужение. У него был дребезжащий звук. Батюшка поморщился и пожаловался:
– Вот беда-то! Ни с того ни с сего пошла трещина по куполу колокола. Теперь тренькает, как консервная банка. Срамота да и только!
Олег, все это время стоявший в некотором отдалении, приблизился и спросил:
– Батюшка, а сколько стоит новый колокол, с малиновым звоном?
– Дорого, – нахмурился отец Климент. – У нас община нищая, не потянем.
– Мы хотели бы пожертвовать храму новый колокол, – сказал Олег, переглянувшись с Михайло. – Примите этот дар?
Отец Климент неопределенно пожал плечами и так же уклончиво ответил:
– Сегодня у меня удачный день. Уже второй раз мне обещают новый колокол для храма. Если сбудется хотя бы одно обещание, лучшего и желать нельзя. А не сбудется – то и ладно. Благослови вас Господь!
Размашисто осенив всех крестом, он ушел в ризницу. В храме начал собираться народ. Чувствуя на себе любопытные взгляды, Олег, Михайло, Марина и Карины вышли из храма. Они остановились на паперти, которую уже покинул юный звонарь, переместившись без ведома отца Климента на колокольню, и снова оккупировали гуси. Первым неожиданно для всех заговорил Михайло. Это было так необычно, что даже у Карины был изумленный вид. Но именно к ней и обратился Михайло.
– Мне надо сказать тебе кое-что. С глазу на глаз.
Олег догадался, на какую тему Михайло хочет пообщаться с Кариной, и пришел ему на выручку.
– Марина, – сказал он. – Мне тоже надо сказать тебе очень многое и очень важное. И тоже наедине. Ты не возражаешь?
Сестры переглянулись, как до этого Олег и Михайло в храме. Марина радостно покраснела, а Карина капризно надула губки.
– А как же Усадьба Волхва? – спросила она. – Приглашение отменяется?
– Переносится на другой день, – ответил Олег. – Если вы не возражаете.
– Я согласна, – быстро сказала Марина.
Поняв, что спорить бесполезно, Карина показала ей язык и подхватила Михайло под локоть, прижавшись к нему грудью.
– Не теряйте нас! – крикнула она, отойдя на несколько шагов и помахав рукой. – Встретимся, когда взойдет вечерняя звезда.
Олег и Марина, держась на некотором расстоянии, но не слишком далеко, направились в другую сторону. Могло показаться, что они заранее сговорились, но это было не так. Мужчинами управляло желание высказаться и добиться своей цели, а женщинами – любопытство, и в этом не было ничего нового с начала времен.
Не успели парочки скрыться, как на площадь из полицейского участка вышли Георгий и Коля. На этот раз они сопровождали капитана Трутнева. Но по-прежнему говорили, не умолкая, пытаясь в чем-то убедить его, как раньше отца Климента. Все трое подошли к вертолету и совершили вокруг него привычную экскурсию.
– Так, говорите, отец Климент благословил? – недоверчиво спросил участковый.
– Ей-богу! – размашисто перекрестился Коля. – Ему наш бизнес-план очень даже пришелся по душе. Катаем туристов на вертолете, прибыль, оставшуюся после уплаты налогов, делим на три части. Одну часть жертвуем храму, вторую отдаем на насущные нужды полицейского участка, третью – нам с Георгием за труды наши тяжкие. Батюшке нужен новый колокол. Вам, Илья Семенович, давно пора сделать ремонт в кабинете и приобрести кой-какую мебелишку. А нам с Георгием будет кусок хлеба на черный день.
– И как вы себе это представляете? – все еще сомневался участковый.
– Очень просто – я продаю билеты и занимаюсь всей финансовой частью, Георгий управляет вертушкой. А там Егорша подлечится и начнет по ночам транспорт охранять от всяких лихоимцев. На оружейный выстрел их не подпустит, вы не глядите, что он окривел на один глаз.
Коля был несокрушимо уверен в успехе предприятия и заражал этой уверенностью всех окружающих. Было заметно, что участковый начал колебаться.
– Вертолет-то чужой, – сказал он с сомнением. – А вдруг хозяин объявится и возьмет всех нас на цугундер?
– Да ведь вы сами полицейский, – удивился Коля. – Кто вас, Илья Семенович, посадит в каталажку? Да и нет хозяина в живых, медведь его задрал. Об этом уже весь поселок знает.
– И откуда? – въедливо поинтересовался участковый.
– А кто его знает, – неопределенно ответил Коля. – Ветер слухи разносит. Точно, Георгий?
Помалкивающий все это время Георгий кивнул, подтверждая слова делового партнера.
– А управлять вертолетом умеешь? – спросил у него участковый, почти уже сдаваясь. – Это тебе не автобус.
– Нет такого транспортного средства, управлять которым не смог бы человек с головой, – авторитетно произнес Георгий. – Для меня что автобус, что вертолет – одна суть. Жми на газ да крути баранку. Вот и вся премудрость.
– Все равно ведь разберут наши мужики эту штуковину на запчасти, – заявил Коля. – За ними не доглядишь. С черного автомобиля, который бросили возле мостика через овраг, уже кто-то снял колеса и «дворники». Вот помяните мое слово, Илья Семенович, через неделю от него один кузов останется. Верно говорю, Георгий?
– А то, – охотно подтвердил тот, отводя глаза.
– А так обществу польза. Церкви, полиции… Честным предпринимателям.
– А где туристов возьмете?
– Как только слух пройдет, что в Усадьбе Волхва поселился новый хозяин – от туристов отбоя не будет. Набьются в Кулички, как селедки в бочки. Или забыли уже, как раньше жили, Илья Семенович?
Это было последнее возражение, которое смог придумать капитан Трутнев.
– Ну, хорошо, я подумаю, – сказал он. – Если наследники не объявятся…
Не договорив, он ушел обратно в полицейский участок. А Георгий и Коля, радостно-возбужденные, остались у вертолета, бурно обсуждая его летно-технические характеристики и свои будущие барыши.
Но вскоре и они ушли в храм, где началось вечернее богослужение. Все звуки человеческих голосов стихли. Багровое солнце клонилось к горизонту. Ветер гнал густые клубы пыли по опустевшей площади. Со стороны могло показаться, что Кулички вымерли тысячу лет назад. Но это было бы обманчивое впечатление. Жизнь в Куличках, быть может, незаметная постороннему взгляду, била ключом.
Глава 43. Карина сомневается
Карина вернулась только на рассвете. Заскрипевшая дверь разбудила Марину, безмятежно проспавшую всю ночь в своей кровати. Она открыла глаза и увидела, как сестра, осторожно ступая, идет по комнате, в потемках натыкаясь то на стул, то на стол, и тихо чертыхаясь. Марина рассмеялась.
– Ты как слон в посудной лавке, – сказала она. – Открой шторы на окнах и прогони тьму. А заодно впусти в комнату новый день.
– О, да у тебя поэтическое настроение, сестренка, – отозвалась Карина. Она прошла к окну и распахнула шторы. После этого она подбежала к кровати и, словно еще была ребенком, жалобно попросила: – Впусти меня под свое одеяло, а то я замерзла!
– Ты обещала вернуться к вечерней звезде, – мягко укорила ее Марина.
– А вернулась к утренней, не все ли равно? – усмехнулась Карина. – На сеновале не видно неба. Зато какое пахучее там было сено, ты бы знала!
Они лежали, как в детстве, под одним одеялом, и разговаривали.
– У тебя все хорошо? – спросила Марина. – Ты какая-то грустная. На тебя это не похоже.
– Зато на тебя это очень похоже – продрыхнуть всю ночь без задних ног, – сказала Карина с насмешкой. – Так ты никогда не выйдешь замуж, сестренка.
– А вот и ошибаешься, – рассмеялась Марина. – Могу хоть завтра. Олег сделал мне предложение.
– А ты? – после паузы спросила Карина. – Наверное, сказала, что тебе надо подумать? И что это слишком скоропалительно – говорить о замужестве после недели знакомства? Ну, и прочую ерунду, которую обычно говорят в подобных случаях приличные женщины, не такие, как я.
– И снова ошибаешься, – сказала Марина. – Конечно, искушение было велико, но я сказала, что согласна.
Карина завизжала от радости и начала ее тискать и щекотать, приговаривая:
– Ай, да Маринка, ай, да та еще штучка! Перещеголяла сестру! Кто бы мог подумать! А ведь такая тихоня с виду!
Марина отбивалась, как могла. Когда они угомонились и снова затихли, Марина осторожно спросила:
– А как твои дела, сестренка?
– Лучше некуда, – грустно произнесла Карина. – Только я собралась начать благодарить Михайло за свое спасение, чтобы впредь у тебя не было повода обвинять меня в неблагодарности, как он в своей неподражаемой манере заявил: «Будь моей женкой». И у меня пропало всякое желание к благотворительности. Мы скучно проговорили всю ночь, вместо того чтобы провести ее с удовольствием.
– Ты, как всегда, смеешься, – упрекнула ее Марина. – Бедный Михайло! Он такой славный. Неужели ты притворилась приличной женщиной и сказала, что тебе надо подумать?
– А тебе, я вижу, не терпится поскорее сбыть меня с рук, чтобы уже ни о чем не переживать, пусть даже это будет лесной житель, который за всю свою жизнь, наверное, города ни разу не видел? – возмущенно произнесла Карина. – Что за эгоизм!
– Со мной все понятно, но что тебя смущает? – насмешливо спросила Марина.
– Хотя бы то, что у него менталитет дикаря.
– Но ведь ты сама всегда говорила, что женщина выходит замуж за бревно, а потом выстругивает из него нужную ей игрушку. Что изменилось в твоем мировоззрении за последний месяц, сестренка?
– Я стала старше, – важно заявила Карина. – И начала по-другому относиться к жизни. Ладно, пусть он дикарь, и не знает, в какой руке держать нож, а в какой вилку за столом и зачем нужны салфетки. С этим я еще могла бы примириться. Но представь, что я выйду за него замуж. А ты за своего Олега. Мы родим детей. И как будем их различать? По номерам?
– Ты это о чем? – удивилась Марина. – Я тебя не понимаю.
– Это потому, что ты ничего не видишь дальше собственного носа, – сказала Карина. – А то бы заметила, что если Михайло подстричь и одеть по-городскому, то он будет вылитый Олег. Можно сказать, одно лицо. Когда эти двое стоят рядом, то просто обхохочешься, настолько они похожи.
– Ты преувеличиваешь, – с сомнением произнесла Марина. – Они совершенно разные.
– Не копии как мы – это точно, – насмешливо фыркнула Карина. – Один – лесной здоровяк, а второй – городской мозгляк. Но это объяснимо. Все-таки они не клоны, не по одному лекалу делали.
– И вовсе Олег не мозгляк, – обиделась Марина. – Просто ты его плохо знаешь. Он умница и очень мужественный человек. Однажды он спас меня от разъяренной толпы и совсем не испугался.
– Это я для рифмы так сказала, – пояснила Карина. – Ты же сама знаешь, что ради красного словца я не пожалею и родного отца. А Олег мне даже пока еще не родня. Имею я право?
– Нет, – твердо ответила Марина. – Нет у тебя такого права – обижать людей. А особенно Олега. Если хочешь, то обижай меня. Я уже привыкла. И даже не замечаю этого. А что мне остается делать? Я твоя родная сестра и люблю тебя. А ты, мне иногда кажется, не любишь никого.
– А вот и ошибаешься, – возразила Карина. – Я люблю тебя… И Михайло.
– Тогда почему не хочешь выйти за него замуж? – торжествующе спросила Марина, чувствуя, что приперла сестру к стенке.
Лицо Карины опечалилось. Она грустно произнесла:
– Ты бы слышала, что он рассказал мне этой ночью на сеновале о своей прошлой жизни. Как я могу после этого быть его женой?
– Что же такого ужасного он рассказал? – с тревогой спросила Марина. – Только не пугай меня своими любимыми театральными паузами!
Но Карина уже передумала откровенничать с сестрой. Она хотела сохранить в тайне то, что ей поведал Михайло. Рассказывая, он смотрел на нее такими трогательными глазами, что ей даже стало жалко его. Но это длилось одно мгновение. А потом она наговорила ему такого, что самой вспомнить страшно. И убежала, оставив его одного на сеновале, безутешного и страдающего.
Карина встряхнула головой, прогоняя видение. Михайло не заслуживал ее жалости. Он заслужил…
Но что заслужил Михайло, она так и не смогла придумать и четко сформулировать, быть может, впервые в своей жизни. И потому Карина была растеряна сейчас. И печальна.
– Ничего такого, что могло бы напугать тебя, сестренка, – сказала Карина, понимая, что Марина все равно не отстанет от нее и будет выпытывать ее тайну. – Михайло признался, что он еще девственник. И сказал, что до свадьбы не расстанется со своим сокровищем.
– И что тут такого? – удивилась Марина. – Я тоже…
Но она не договорила, смутившись под насмешливым взглядом сестры.
– Вот именно за это я тебя и обожаю, сестренка, – рассмеялась Карина.
– За что?
– За твою безграничную наивность.
Марина обиделась. Но ненадолго, потому что сестра начала ее снова щекотать и не остановилась до тех пор, пока Марина ее не простила.
– Шампанского бы сейчас, – мечтательно вздохнула Карина. – Как я соскучилась по нему!
– А вишневая наливка не подойдет? – спросила Марина. – У бабки Матрены имеется, она сама настаивает на вишневых косточках. Она хранит ее на кухне и втайне от меня иногда прикладывается, когда сердится на своего младшего брата. Впрочем, это бывает довольно часто.
– Давай наливки, – вздохнула Карина. – На безрыбье и рак рыба.
Марина сбегала на кухню и вернулась с небольшим хрустальным графинчиком, в котором плескалась темно-красная жидкость, и двумя крохотными рюмочками. Подала графинчик сестре и снова забралась на кровать. Карина разлила наливку по рюмочкам. Подняла свою, наполненную до краев, и взглянула через нее. Комната и мир за окном окрасились в багряные тона.
– Я пью за твое счастье, сестренка, – произнесла Карина, стараясь, чтобы ее голос звучал весело. – Ты достойна всего самого лучшего, что есть на свете.
– И ты тоже, – быстро сказала Марина, пока сестра не успела выпить.
– И я тоже, – не стала спорить Карина. – Только мне пока не везет.
Они выпили.
– Очень вкусно, – сказала Карина. – Мне будет не хватать в городе этой вишневой наливочки. Как и тебя, сестренка.
– Ты собираешься уезжать? – взволнованно спросила Марина. – Когда?
– Уже сегодня, – ответила Карина. – Не могу же я всю оставшуюся жизнь провести в этих затерянных в лесах Куличках.
– А почему бы и нет? – сказала Марина. И простодушно заметила: – Здесь так славно, когда привыкнешь.
– Но я уже привыкла к городу и его соблазнам, – сказала с грустной улыбкой Карина. – И не забудь, что я еще должна прославиться. Вернусь в город – и напишу, как собиралась, статью о том, что происходит в ваших Куличках. И сразу стану знаменитой. Поверь, я знаю, о чем говорю. Это будет просто ядерная бомба! Она взорвет весь мир.
– И как ты будешь жить на его развалинах? – спросила Марина. – Не лучше ли сохранить старый добрый мир, такой уютный и привычный, в его первозданном виде?
– Может быть, ты и права, как обычно, сестренка, – печально улыбнувшись, ответила Карина. – Я еще подумаю над этим.
– И обещай, что ты подумаешь над предложением Михайло, – потребовала Марина. – Я все-таки не верю, что он чудовище, каким тебе представляется. Не знаю, что было такого ужасного в его прошлой жизни, но уверена, что этому есть рациональное объяснение. И, кроме того, я знаю, ты всегда была слишком эмоциональной.
– Вот уж нет, – слабо возразила Карина. Выпив наливки, она внезапно почувствовала сонливость после бессонной ночи и едва справлялась с ней. – У тебя нет доказательств.
– Как это нет? – возмутилась Марина. – А вспомни, как…
Но Карина уже спала, ровно и глубоко дыша, а иногда даже тихонько всхрапывая, словно маленький ребенок. Марина, вздохнув, заботливо прикрыла ее одеялом, сама же встала и перенесла графинчик и рюмочки на стол. После этого она оделась и присела на стул у окна, задумчиво глядя на то, как краешек неба на востоке медленно окрашивается в розовый свет. Вчера, когда они расставались, пробродив и проговорив почти до полуночи, Олег пообещал, что придет утром, и она уже ждала его, несмотря на ранний час. И чувствовала себя счастливой уже одним только этим ожиданием.
