Вадим Иванович Кучеренко
Завещание волхва
Глава 40. Признание бабки Ядвиги
После разговора с участковым Михайло подошел к друзьям, стоявшим в отдалении и терпеливо поджидавшим его. Карина капризно выпятила губки и пожаловалась:
– Видимо, Михайло, твоя матушка так никогда меня и не полюбит. Прошла и даже не посмотрела в мою сторону, будто меня не существует. А ведь я ей все простила и даже приложила неимоверные усилия, чтобы вызволить из заточения.
Карина говорила насмешливым тоном, но было заметно, что она обижена. Чтобы успокоить ее, Олег сказал:
– Не переживай, меня она тоже невзлюбила с первого взгляда. Так что давай держаться вместе. И вместе прощать.
Михайло нахмурился. Ему было стыдно перед друзьями за поведение матери.
– Простите ее, – сказал он.
– Ибо не ведает, что творит? – усмехнулась Карина. – Вот в этом, боюсь, ты ошибаешься.
Марина взглядом попыталась остановить сестру и даже незаметно дернула ее за руку.
– А что я такого сказала? – возмутилась разобиженная Карина. – И перестань щипать меня исподтишка! Давно пора оставить свои детские привычки. Есть что сказать – скажи, нет – не мешай говорить другим.
– Говори, да не заговаривайся, – покраснев, сказала Марина. – Помнишь? «Нам не дано предугадать…»
Но Карину было не удержать. Видимо, пренебрежительное поведение матери Михайло задело молодую женщину сильнее, чем она сама думала. А вмешательство сестры, вставшую не на ее сторону, только распаляло обиду.
– Я, может быть, целый месяц по-человечески ни с кем не разговаривала, – заявила она. – С твоей стороны, сестренка, очень даже стыдно закрывать мне рот. Мне кажется, что только Олег меня и понимает. Вот кто настоящий друг, а все остальные только притворяются таковыми.
Выпад был сделан против Михайло, это понял даже он сам, несмотря на свое простодушие. Но Михайло не стал возражать или что-то объяснять, на что рассчитывала Карина, а молча развернулся и пошел прочь.
– Куда это он? – с деланным удивлением спросила Карина. – Ни тебе здравствуйте, ни тебе до свидания. Тоже мне воспитание! Вот уж точно – дикий человек из дикого леса.
Она насмехалась, но ее глаза блестели от едва сдерживаемых слез.
– И это твоя обещанная благодарность? – упрекнула ее Марина. – Снова благими намерениями выстилаешь себе дорогу?
Тем временем Олег догнал Михайло, о чем-то переговорил с ним и вернулся обратно.
– Михайло просит его извинить, – сказал он, пытаясь быть дипломатичным. – Он неожиданно вспомнил об одном важном деле, не терпящем отлагательства. Как только он его закончит, снова присоединится к нам.
Марина благодарно улыбнулась ему. А Карина нарочито грустным тоном произнесла:
И если помнить в часы рассвета,
Что в час заката всегда расплата,
То очень малой быть может плата.
Но только мало кто помнит это.
– Хорошо сказано, – одобрительно заметил Олег. – А ты, случайно, не помнишь, что такое сочувствие?
– Все меня учат, – горько пожаловалась Карина. – И ты, друг.
Олег переглянулся с Мариной, и они улыбнулись, как заговорщики, понявшие друг друга без слов.
– Я думаю, вам надо побыть вдвоем после такой долгой разлуки, – сказал Олег. – Поэтому сейчас оставляю вас. А вечером приглашаю всех в гости. К тому времени, уверен, и Михайло вернется. Отметим это радостное событие.
– В Усадьбе Волхва?! – глаза Карины вспыхнули, как два светлячка в ночи, а слезы мгновенно высохли. – Вот здорово! Наконец-то осуществится моя мечта, и я попаду в цитадель развра…
Но Марина не дала сестре договорить, закрыв ей ладонью рот уже не фигурально, а по-настоящему, ладонью. И быстро сказала:
– Спасибо за приглашение, мы обязательно придем.
Но взгляд, который она при этом бросила на Олега, сказал ему гораздо больше. Счастливый, он поспешил откланяться и уйти, не став дожидаться сестер, несмотря на то, что часть пути они могли пройти вместе. Но он опасался, что дорогой Карина начнет его расспрашивать об Усадьбе Волхва и царящих там в недавнем прошлом нравах, а ему придется либо отмалчиваться, либо врать, потому что всей правды он пока не знал и сам. А то, что знал, его настораживало, и это было мягко сказано. Но осуждать уже умершего деда он не хотел, какие бы тайны ему ни открылись. И скажи он это честно, то еще неизвестно, как изменится отношение Марины к нему.
«Мне надо еще раз поговорить с Тимофеем начистоту», – думал Олег. – «А там будет видно». Успокоив себя этим неопределенным обещанием, он ускорил шаг, спеша оказаться в Усадьбе Волхва.
В это же самое время Михайло уже подходил к своему дому, сопровождая мать, которая шла не торопясь, словно пытаясь оттянуть неизбежный неприятный разговор с сыном. Она поняла это сразу по его суровому лицу, как только он догнал ее на мостике через овраг. Но, обменявшись взглядами, всю дорогу они промолчали, будто опасаясь, что их может кто-то подслушать. Бабка Ядвига, как и Михайло, знала, что лес живой, и, кроме того, в нем есть множество ушей, ловящих малейший звук, потому что от этого зачастую зависела жизнь или смерть в чьих-то клыках. А разговор, который им предстоял, должен был остаться между ними и с ними же умереть.
Когда они вошли в дом, бабка Ядвига присела на лавку у окна, а Михайло начал ходить из угла в угол, не зная, с чего начать. Но мать, вопреки обыкновению, не спешила прийти к нему на помощь. Она догадывалась, о чем сын хочет с ней говорить, и заранее была обижена на него, а потому уже сейчас не скрывала этого.
Наконец Михайло собрался с духом и, остановившись напротив бабки Ядвиги, произнес, стараясь, чтобы его голос звучал уважительно, но вместе с тем непреклонно:
– Матушка, я прошу вас впредь не причинять никакого вреда Карине.
Бабка Ядвига была готова и не замедлила с ответом:
– С чего ты вобрал такое в голову, сынок? Кто-то наговорил тебе на меня напраслину?
Но ее изумленно-обиженный вид не поколебал решимости Михайло.
– Я знаю, что произошло месяц назад на Зачатьевском озере, – сурово сказал он. – И простил вас только потому, что вы моя мать. Но впредь не прощу. Так и знайте. Я не позволю ее никому обижать. Я люблю эту женщину.
Бабка Ядвига скривилась, будто надкусила кислое яблоко. Смысла лукавить больше не было, и старуха ядовито спросила:
– А она тебя любит?
– И она тоже, – твердо ответил Михайло.
– А ты рассказал ей о своем участии в языческих обрядах Ратмира? – вопросила старуха и мстительно добавила: – Я ведь тоже все знаю, сынок.
– Еще нет, – отвел глаза в сторону Михайло. – Но обязательно расскажу.
– Вот тогда и поговорим, – заявила бабка Ядвига. – И если она по-прежнему будет тебя любить, то я клянусь, что не трону даже волоска с ее головы.
– Поклянитесь мной, матушка, – потребовал Михайло.
Старуха поморщилась, словно ее поймали на слове, но все-таки произнесла:
– Клянусь тобой, сынок – единственным, что для меня дороже собственной жизни.
Михайло был удовлетворен. Он знал, что эту клятву мать сдержит – из страха его потерять. Она была очень суеверна, искренне верила в обереги и в то, что если нарушить клятву, то возмездие за это будет неизбежным и жестоким.
– С Кариной разобрались, – сказал он. – А теперь давайте поговорим о новом хозяине Усадьбы Волхва. Почему вы его невзлюбили, матушка?
Глаза старухи вспыхнули недобрым огнем.
– А за что мне его любить? – со злостью воскликнула она. – За то, что он отнял у моего сына то, что принадлежало ему по праву рождения?
Михайло поразился тому, как бурно отреагировала мать на его слова. Даже Карину, казалось, она ненавидела меньше, чем Олега.
– Но он ничего у меня не отнимал, – возразил Михайло. – Почему вы так говорите?
– Он отнял у тебя наследство Ратмира, – упрямо заявила бабка Ядвига. – Если бы не он, все досталось бы тебе. И я говорю не только о деньгах. Ты мог бы стать волхвом.
– Но с какой стати? – удивился Михайло. – Олег – законный наследник Ратмира, его внук.
– А ты его сын!
Услышав это, Михайло от неожиданности даже рассмеялся.
– Вы говорите, да не заговаривайтесь, матушка! Этак мы невесть до чего договоримся.
Но бабка Ядвига ничего не ответила, только взглянула на него глазами, в которых блестели слезы. Это было так необычно, что потрясло Михайло. Настолько, что он даже потерял дар речи. Он слишком хорошо знал свою мать. И сейчас видел, что она уже жалеет о словах, которые у нее вырвалось сгоряча, под влиянием эмоций. А это значило, что она сказала правду. Михайло почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и он опустился рядом с материю на лавку. Так они и сидели какое-то время и молчали.
Но это не могло длиться вечно. Когда буря в душе улеглась, Михайло тихо спросил:
– Почему вы никогда мне об этом не говорили раньше, матушка?
– И сейчас бы не сказала. Ты вырвал у меня это признание.
Михайло никогда еще не видел свою мать такой растерянной и подавленной. Ему стало жалко ее. Было очевидно, что каждое слово давалось ей с трудом, и она страдала. Это было так не похоже на его мать, обычно скупую и сдержанную на проявление чувств, что Михайло не узнавал ее. Он никогда не спрашивал, кто его отец. Это была тайна, которую мать хранила от него, с раннего детства не позволяя даже заговаривать на эту тему. Но он даже теперь не понимал почему. Он не стал бы расспрашивать ее, но желание знать правду было сильнее жалости.
– Как это вышло, матушка? – Неожиданно ему показалось, что он понял, и Михайло гневно спросил: – Это произошло вопреки вашему желанию?
– Если ты о том, не изнасиловал ли Ратмир меня, то нет, – злобно усмехнулась старуха. Даже сейчас она не могла произносить имя волхва без ненависти. – Я любила его. А он… Да что теперь говорить об этом! Я была молода и глупа. Влюбилась без памяти, но так же быстро опамятовалась. Мы расстались. Обычная история. Но я не жалею ни о чем. Ведь у меня есть ты.
– А он… знал обо мне? – осторожно спросил Михайло.
Старуха явно хотела солгать, чтобы очернить волхва, но под пытливым взглядом сына не смогла.
– Он не знал о тебе. Я скрыла, что ношу плод в своем чреве, когда уходила.
– Почему?
Вопрос был простой, но бабка Ядвига не смогла ответить на него сразу. Ее лицо искривила гримаса, в которой было поровну ненависти и боли.
– Не знаю, – наконец неохотно ответила она. – Может быть, это была моя месть ему. Он не любил меня так, как я хотела… А потом и вовсе разлюбил, как мне показалось. В чем-то, возможно, я и сама была виновата, но… Зачем вспоминать? Не все ли сейчас равно, как и что тогда случилось. Конечно, если бы я ему сказала, наверное, он не отпустил бы меня. Но мне была нужна его любовь, а не жалость. И я промолчала.
Михайло почувствовал облегчение. Ему было бы тяжко узнать, что Ратмир тоже скрывал от него эту тайну, относясь к нему по-доброму, но все-таки не как к родному сыну. Только теперь Михайло понял, почему их так тянуло друг к другу – его и Ратмира. Это было нечто, что неподвластно разуму. Это был голос крови. Михайло прикусил губу, чтобы не сказать того, что обидело бы мать. Все равно сейчас уже ничего нельзя было изменить.
– Так в чем тогда вы вините Ратмира, а заодно и нового хозяина Усадьбы Волхва? – спросил он. – Обвиняйте себя. И перестань ненавидеть. Уже так много лет прошло. И я не нуждаюсь в наследстве Ратмира. У меня есть все, что мне надо. И для жизни, и для счастья. А теперь вот появился и отец, которым я могу гордиться. А это так много, что большего и не надо. Поверьте мне, матушка!
Неожиданно бабка Ядвига торжествующе рассмеялась. И даже приобняла сына, говоря:
– Да, теперь наследство Ратмира тебе не нужно. Ты и без него станешь жрецом. Но только не Велеса, а Перуна. А это даже лучше, ведь Перун намного превосходит Велеса.
Михайло осторожно высвободился из ее объятий и с опаской посмотрел на мать, чтобы убедиться, что она не сошла с ума.
– Час от часу не легче, – вырвалось у него. – Вы сегодня в ударе, матушка.
– Ты думаешь, я обезумела? – без обиды спросила бабка Ядвига. – Нет, сынок. Твоя мать в здравом уме. Где тот знак, что я дала тебе накануне на озере?
Недоумевающий Михайло пошарил в кармане и достал овальный диск с отчеканенным на нем старинным мечом. Протянул его матери. Но та отвела руку сына со словами:
– Это не просто талисман, да будет тебе известно. Это знак жреца Перуна. Того, кто носит его, Перун наделяет особой силой. Одень его сынок, и будь жрецом величайшего из языческих богов. – Она счастливо улыбнулась и тихо сказала, словно уже не для него, а себе: – О таком я не могла и мечтать. Теперь я могу умереть спокойно.
Михайло растерянно переводил взгляд с золотого диска на мать. Он ничего не понимал.
– Но как тебе достался этот знак? – спросил он.
– Я обратилась к Перуну, и он снизошел к моей мольбе, – сказала бабка Ядвига. – Ни о чем не беспокойся, сынок. Ты сын волхва, и по праву можешь быть жрецом любого языческого бога. Но только Перун, бог богов, достоин тебя.
Михайло тяжело вздохнул. Он чувствовал, что еще немного – и он сам сойдет с ума. Слишком много событий произошло для одного дня. И каких событий!
Он встал с лавки. И покачнулся от того, что у него внезапно закружилась голова. Потрясение от признаний матери не прошло даром. Заметив это, бабка Ядвига с тревогой спросила:
– Что с тобой, сынок?
– Мне надо прогуляться по лесу, матушка, – ответил он. – Все обдумать, набраться сил.
– Хорошо, сынок, – не стала возражать бабка Ядвига. – Только возвращайся скорее. Нам надо о многом поговорить. О твоей дальнейшей судьбе. Об обряде, который надо провести, чтобы быть признанным жрецом Перуна. Да мало ли еще о чем!
Михайло ничего не сказал и вышел из комнаты, оставив мать в одиночестве мечтать о будущем. Для него сейчас важнее было настоящее. И, выйдя из дома, он направился не в лес, а к Усадьбе Волхва.
Глава 41. Тимофей признается
Тимофей и Олег пили чай на кухне. У обоих были одинаково благодушно-счастливые лица. На подоконнике сидела ворона и усердно клевала сушку. Своим появлением и сумрачным видом Михайло внес диссонанс в эту пасторальную картину, достойную быть образцом мирной и простой сельской жизни.
– Присоединяйся, – пригласил Тимофей, делая вид, что не замечает его настроения. – Чаек сегодня исключительно душистый.
– Не до чая мне, – буркнул Михайло. Он пристально взглянул на старика и сурово спросил: – Скажи, ты знал?
– Гавран мне все рассказал, – старик кивнул на ворону, и та, будто подтверждая его слова, каркнула. – Я рад, что у вас все вышло, как было задумано.
– Я не об этом спрашивал, – досадливо поморщился Михайло. – Ты знал о Ратмире и моей матери?
Тимофей едва не поперхнулся чаем. Потом отставил чашку, тяжело вздохнул и признался:
– Знал.
– А почему мне ничего не сказал? – спросил Михайло сердито. – Я думал, мы друзья.
– Потому и не сказал, – ответил старик. – Зачем ворошить прошлое? Это было так давно. Что изменилось бы, если бы ты узнал?
– Многое, – отрезал Михайло.
– Да, ты перестал бы приходить в наш дом, общаться с Ратмиром, знаться со мной, – сказал старик. – Куда как хорошо! И все это из-за глупой ошибки, которую когда-то совершили твоя мать и Ратмир. Но ты-то в чем виноват? Это их крест. И они несли его всю жизнь. Прости их. И забудь о своей обиде.
– Может быть, мне забыть и о том, что я сын Ратмира? – гневно спросил Михайло.
Чашка выпала из рук Олега и разбилась на мелкие кусочки. Но никто не обратил на это внимания.
– Об этом забывать не надо, – спокойно сказал Тимофей. – Если уж ты узнал об этом. Но если хочешь знать мое мнение, то твоя мать напрасно рассказала тебе об этом. Эту тайну она должна была унести с собой в могилу, коли уж изначально скрыла от всех правду.
– Так мать действительно ничего не сказала Ратмиру? – спросил Михайло. До сих пор он оставлял в глубине души место сомнению.
– Ни словечка, – подтвердил Тимофей. – Она скрылась на несколько лет, и скиталась неизвестно где. О ней не было ни слуху, ни духу. А потом она вернулась, уже с тобой, и поселилась в заброшенной лесной хижине, в которой когда-то жили ее предки. Ратмир, в память о былой любви, предлагал ей помощь, но она отказалась. И никогда не позволяла ему встречаться, а тем более общаться, со своим ребенком, то есть с тобой. Это уже когда ты подрос и стал самостоятельным, вы случайно встретились с Ратмиром в лесу. Ты помнишь этот день?
– Очень хорошо, – кивнул Михайло. – Ратмир собирал какие-то травы, а я наблюдал за ним, спрятавшись на дереве. Он заметил меня и заговорил со мной. Он не знал, кто моя мать, а я не сразу сказал ему это. К тому времени мы уже подружились, и я начал часто бывать в вашем доме. Остальное ты знаешь и сам.
Он помолчал, а потом спросил:
– Скажи, а Ратмир… знал, кто я?
– Нет, – ответил старик. – Люди удивительно слепы, когда дело касается их самих. Он находил в тебе черты Ядвиги и, чувствуя себя виноватым перед ней, привечал как мальчишку, который мог бы быть его сыном, но не более того. Он очень сожалел, что у него нет родного сына. Так и умер с чувством, что многое потерял в этой жизни, не испытав радости отцовства. Можешь передать это своей матери. Быть может, Ядвига наконец простит его. Им с Ратмиром уже нечего делить.
Разговор прервался. Тишину нарушало только постукивание клювом о подоконник вороны, которая все еще расправлялась с сушкой. И тогда Олег спросил о том, что так и осталось ему не до конца ясным, несмотря на то, что он внимательно слушал все это время.
– Но если Михайло – сын Ратмира, моего деда, тогда кем он приходится мне?
Тимофей и Михайло одновременно посмотрели на него с таким видом, будто до этого не замечали его присутствия. И даже ворона оторвалась от сушки и взглянула на Олега, могло показаться, с удивлением.
– Вообще-то он твой дядя по материнской линии, – ответил Тимофей, подумав. – Если быть предельно точным, то двоюродный дядя.
Теперь уже Михайло и Олег посмотрели друг на друга так, будто пытались найти общие черты. И, к своему удивлению, начали находить их. То, что раньше не замечалось, вдруг стало очевидным. У них были одинаковые глаза, уши, подбородок, а сейчас даже выражение лица, по которому любой посторонний человек, присмотревшись, признал бы в них родственников, пусть и дальних.
– Вот это да, – произнес Олег. – А я-то думал, что я круглый сирота. Признаться, мне было очень одиноко на свете.
Михайло ничего не сказал. Он подошел к Олегу, приподнял его и так крепко прижал к своей груди, что послышался хруст костей.
– Отпусти его, медведь! – закричал Тимофей, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы, предательски выступившие помимо его воли на глазах. Старик был сентиментален, но всегда пытался это скрыть, чтобы не показаться смешным. – Задушишь до смерти, и он снова останется сиротой.
– Это как? – удивленно взглянул на него Михайло. Но руки все-таки разжал, а старику только того и было надо. Он не стал отвечать, а только хитро сморщил свой носик.
Ворона каркнула, и Тимофей утвердительно качнул головой.
– Ты прав, Гавран, все тайное рано или поздно становится явным. – Он погрозил птице маленьким волосатым пальчиком. – Но болтать о том, что ты только что узнал, не надо. Ни к чему разносить сплетни по всему белу свету. Нам и без того хватает чужого внимания. Или ты уже забыл недавние события? Хочешь повторения?
На этот раз ворона залихватски, точно озорной мальчишка, свистнула. Тимофей улыбнулся.
– Да, я знаю, что ты вел себя по-геройски. И мы дадим им отпор, если они снова нападут. Но зачем нам эти войны? Мы всегда жили мирно с отцом Климентом, пока его не науськал на нас какой-то ворог, давай будем и впредь сохранять добрые отношения.
Видимо, старику удалось убедить ворону, потому что она снова занялась сушкой, не обращая внимания на присутствующих. А Олег, который уже ничему не удивлялся, сказал:
– Кстати, насчет отца Климента. Я давно собирался зайти в храм и поставить свечку за упокой грешной души деда. Думаю, ему это не помешает там, где он сейчас находится.
Тимофей с удивлением посмотрел на него.
– Почему грешной? – спросил он с негодованием. – Твой дед был как никто другой далек от греха.
– Ой ли? – с сомнением произнес Олег. – А как быть с оргиями, которые все здесь почему-то называют языческими обрядами, когда женщин осчастливливали помимо их воли? Говорю так, чтобы не называть вещи своими именами, дабы не замарать светлую память о деде. Но на самом деле это было элементарное изнасилование с точки зрения закона.
– Ты ошибаешься, мой мальчик, – грустно сказал Тимофей, бросив взгляд на Михайло. Тот кивнул, словно давая ему разрешение, и старик продолжил: – Твой дед ни в чем не повинен. Хотя и виной-то это можно назвать с большой натяжкой.
– Некоторые женщины думают иначе, – отпарировал Олег. – И я вынужден с ними согласиться.
– А лучше было, когда они возвращались домой, не получив того, чего страстно желали? – спросил Тимофей. – А такое часто бывало, пока Велес не надоумил Ратмира, что помимо омовения в озере надо предложить женщинам кое-что еще, чтобы усилить эффект. И если раньше беременела только каждая третья, то после этого – практически все. Ты считаешь, это плохо?
– Так все-таки женщины беременели и без насилия? – с удивлением спросил Олег. – Это как же так?
– Вера творит чудеса, – убежденно произнес Тимофей. – После языческого обряда, совершенного Ратмиром, многие женщины искренне верили, что Велес избавил их от бесплодия. И по возвращении домой они в первую же ночь зачинали ребенка, ложась со своим мужем. Я узнавал об этом от них самих, когда они приходили снова, чтобы поблагодарить Ратмира. Но другие, так и не забеременевшие, не скрывали своей обиды и высказывали претензии к Велесу. А какому богу это понравится? Я уж не знаю как, но Велес подсказал своему жрецу способ, который решал проблему. Ратмир был поставлен перед выбором – или покориться воле Велеса, или отказаться от служения. И, говоря по правде, я не знаю, что он выбрал бы. Как я уже сказал, твой дед был далек от греха и даже от мыслей о нем. И если бы не Михайло…
Олег изумленно посмотрел на Михайло. Тот кивнул, подтверждая его подозрения.
– Я видел, как Ратмир страдает, – сказал Михайло. – А когда узнал от Тимофея о причине, предложил жрецу Велеса свою помощь. Тогда я воспринимал это только так. На то была воля Велеса, на нем, по моему разумению, и лежал грех. Возможно, сейчас я и поступил бы иначе, и думал по-другому. После знакомства с Кариной я многое начал видеть в ином свете…
Михайло смолк, опустив голову. Олег встал и начал ходить по кухне, о чем-то размышляя. Потом остановился и решительно заявил:
– Михайло, мы должны с тобой немедленно пойти в храм и поговорить с отцом Климентом. Может быть, ты и не так грешен, как тебе кажется. Помнится, я слышал, что грех берет свое начало в злых помыслах. А твои помыслы были чисты и, по своему, даже благородны. Не жить же тебе с чувством вины всю оставшуюся жизнь. Это будет ад на земле, а ты этого не заслуживаешь.
– Идите, сынки, идите, – прослезился Тимофей, глядя на них. – Никогда не думал, что когда-нибудь скажу это, но, видимо, с временами меняемся и мы.
– Да ты настоящий философ, Тимофей, – заметил Олег. – Ты случайно не был знаком с Овидием? Мыслите одинаково.
– А это кто? – спросил старик.
Но Олег не стал рассказывать. Время летело стремительно, и оставалось не так уж много до часа, на который он назначил свидание Марине. Все, что было раньше, – все случайные женщины в его прежней жизни, промелькнувшие, исчезнувшие и не оставившие следа ни в душе, ни в памяти, – забылось. Он чувствовал себя Адамом, которому предстояла первая встреча с Евой. И очень волновался.
