Татьяна Михайловна Василевская
Если бы…
Отец исчез и через какое-то время Филимон увидел мать. Она смотрела с нежностью и очень печально. Филимону захотелось, что бы она обняла его, погладила как в детстве по голове. «Мама!»– позвал он, но опять не вслух, а беззвучно.
Ему очень захотелось увидеть Веру. Он знал, что времени у него осталось немного, поэтому сейчас можно ее увидеть. Уже не страшно. Но она не появлялась. Филимон снова провалился в черную темноту.
Вертолет приземлился на военной базе, где группу вместе с раненым переместили в военный самолет, который отправился в Москву.
Врач удивлялся, что полковник еще жив. Он был даже не уверен, успеют ли они добраться до базы. Но сердце билось в груди пробитой автоматными патронами. Очень слабо, но билось, продолжая качать кровь, продолжая бороться за жизнь.
– У него родственники есть?– спросил он ребят из отряда.
Никто ничего толком не знал. Одни считали, что нет. Другие не были уверены. Полковник не был душа нараспашку. О себе почти ничего не рассказывал, кроме пары тройки эпизодов из времен прошлой службы. Один из ребят взял мобильный. Может командир переписывался с кем-то из близких.
– Вот, вроде племянник ему писал. С днем рождения поздравлял.– Сказал молодой паренек с ярким румянцем на щеках.– Называет его дядей.
– Напиши ему.– Сказал доктор.– Может его мать или отец братом или сестрой приходятся полковнику. Если доживет до Москвы, может, успеют его повидать. Человек не должен умирать в одиночестве, если есть кто-то кому он дорог.
– Мам!– заорал Сеня.– Мне тут какой-то парень пишет. Пишет, что он из отряда дяди Филимона и, что дядя Филимон ранен.
Вера выхватила телефон из рук сына. Накатило ощущение дежавю. Все это уже было с ней. Пусть по-другому, но было. Да, что ж такое, почему близкие ей люди не могут вернуться домой без какой-нибудь дырки в своем теле? Почему жизнь такая жестокая и несправедливая? Молодой боец сообщил, что как только, что-то будет ясно, он напишет, в какой госпиталь отправят раненого.
Филимон медленно выплывал из небытия. Перед ним появилось неясное и расплывчатое лицо Веры. Все-таки он увидел ее. Он слабо улыбнулся. Теперь можно было обратно погрузиться во мрак уже навсегда.
Вера увидела, как дрогнули веки, и Филимон слегка приоткрыл глаза. Видимо он узнал ее, потому, что его губы тронула слабая, едва заметная улыбка. Она взяла его безжизненную руку в свои ладони. Филимон открыл глаза чуть шире.
– Дима!– позвала его Вера.
Он встретился с ней взглядом и глаза его снова начали закрываться. Она как будто почувствовала, что если он сейчас уйдет, то уйдет навсегда. Вскочив на ноги, она сжала его руку.
– Не уходи!– крикнула она.
Как сквозь шум накатывающих волн до него донесся ее крик:
–Не смей уходить! Ты слышишь! Не смей оставлять меня одну! Живи! Ты нужен мне! Слышишь?
Потрескавшиеся пересохшие губы растянулись в улыбке. Она сказала ему «Живи! Ты нужен мне». И теперь он уже не может уйти и оставить ее одну.
Погружаясь в забытье, он успел подумать, что Серега и его семья были самыми близкими ему людьми. Он, не задумываясь, отдал бы жизнь за каждого из них. Но лишь для нее он готов был остаться жить.
Слезы душили ее, она чувствовала, как они катятся по щекам. Она снова могла плакать. Но ей сейчас было не до этого. Ей нужно было удержать его. Не дать ему уйти. И в какое-то мгновение она почувствовала, как большая ладонь сжала ее руку и уже не отпускала, давая обещание остаться.
Для любителей открытого финала и некоторой недосказанности, справедливо считающих , что уж если они дошли до этой страницы, то нечего автору навязывать им какое-то конкретное окончание , и они сами имеют полное право решить, что и как, на этом все .
Искренне благодарю за терпение и лишь смею надеяться, что вы не будете сожалеть, что время потрачено впустую.
Тем кто, напротив любит определенность и ждет от автора четкой концовки, ставящей точку в повествовании, раз уж они мужественно одолели сие произведение, предлагаю ее, такой, какой она представляется мне.
И, конечно, Вас я тоже благодарю, дорогой читатель за снисходительность и терпение.
Наша жизнь это движение вперед. Мы идем, преодолевая трудности, радуясь успехам. Идем в поиске самих себя, стремимся к своей мечте, к исполнению своих желаний. Порой, найдя, наконец, то, что так долго искали, мы можем испугаться. Нас страшит, что желаемое может изменить нашу жизнь, может изменить ее привычное направление. И тогда мы бежим от собственных желаний, от своей мечты, спасаемся от самих себя. Бывает и так, что мы просто проходим мимо того, к чему стремились, не заметив, не узнав и не поняв, что вот оно, то ради чего был проделан весь этот путь. И если испугаться и убежать или равнодушно пройти мимо, то жизнь может потерять смысл и впереди будет лишь разочарование и пустота. Поэтому на жизненном пути нужно дорожить каждым мгновением. Принимать с благодарностью то, что нам дано свыше. Не бежать прочь и не быть слепым и равнодушным.
Май 2014г.
– Все женщина, ты его родила, а теперь отойди в сторону, дай дорогу папочке. Вот он мой наследник! Привет сынок! Какой ты у меня красавчик и глазки умненькие, весь в своего папулю! Ковальская, осторожнее, не задави нас с наследником своим пузом. Не бойся сынок, это не бегемот из зоопарка убежал. Это тетя Вера. Она такая огромная потому, что у нее там, в животе маленькая девочка, даже меньше чем ты. Главное, что бы девочка не была похожа на тетю Веру, когда вырастет, а то придется тебе потом на ней жениться, больше то ее замуж никто не возьмет. А девчонке ведь тоже счастья захочется. Но ты не бойся сынок. Это еще не скоро будет.
– Телянин, заткнись!
– Вы чего сговорились? Теперь обе рот мне будете затыкать? Женщины, что тут скажешь сынок. Одна из них даже с нами будет жить, та, которая поменьше, твоя мама. Так, что привыкай, она ничего. Пойдем мой маленький, сейчас на машинке домой поедем. Не волнуйся, страшная тетя Вера на другой машине поедет. Ее дядя Филимон повезет. Он у нас отважный. Ему тетя Вера даже нравится. Видишь, как он улыбается…
20.12.2013г.
Выздоровление шло медленно. Он провалялся в госпитале больше месяца. Когда он впервые выплыл из состояния забытья по настоящему, напротив своей кровати он увидел Веру. Значит ему не почудилось, что она была здесь и звала его, и требовала не уходить, не оставлять ее одну. Это было не видение, навеянное его полубессознательным состоянием. Вера посмотрела на него и улыбнулась. Она наклонилась к нему и накрыла его руку своей ладошкой. Он вспомнил, как она держала его за руку тогда, не давая ему уйти за ту грань, откуда уже нет возврата назад.
– Привет!– сказала она. В глазах у нее дрожали слезы, и Филимону захотелось погладить ее по щеке, успокоить, что все уже хорошо. И не из-за чего плакать.
– Привет.– Едва слышно ответил он.
Вера приходила почти каждый день. Он ждал ее приходов и боялся их. Он так долго бежал от нее, так долго спасался от своих чувств. А теперь она здесь, рядом. Но, что потом? Он прекрасно понимал, что прошлое всегда будет разделять их, что ничего у них не выйдет. Нельзя все забыть, перечеркнуть и начать жить заново. Он даже хотел попросить ее не приходить, но так и не решился. Он ругал себя за слабость, что не может закончить все раз и навсегда. Она переживет, она поймет, что все рано по-другому ни как. А он сам? Он переживет? Конечно, куда он денется, у него такой многолетний опыт таких переживаний. Он уже профессионал в этой области. И все же он не мог заставить себя отказаться от того, что бы видеть ее, слышать ее голос, ощущать прикосновение ее руки к своей. Он ненавидел себя за свое малодушие, за свою слабость. Завтра, я скажу ей завтра, говорил он себе каждый раз, глядя на ее лицо, когда она сидела напротив его больничной койки. Он так и не сказал. В середине декабря лечащий врач объявил , что через несколько дней можно будет его выписываться.
– Поздравляю.– Сказал врач.– Сегодня обрадую Вашу жену.
Филимон вздрогнул. Врач решил, что женщина, так часто навещающая больного, естественно жена. Кто еще будет таскаться в подмосковный госпиталь почти ежедневно.
– Не нужно. Не говорите ей,– попросил Филимон. Врач с недоумением посмотрел на него. Кое-как изобразив подобие улыбки Филимон сказал.– Пусть это будет сюрприз.
Доктор широко улыбнулся. Сюрприз это он понимал. Сюрприз это хорошо.
По просьбе полковника, ребята из его группы, тоже частенько навещавшие его, привезли гражданскую одежду. Накануне назначенной выписки Филимон заглянул в кабинет врача.
– Можно мне сегодня выписаться?– спросил он.– Мне очень нужно.
Доктор пожал плечами. Нужно так нужно, один день ничего не меняет.
Филимон переоделся из больничной одежды в свою. Его теперь была немного свободной, он сильно похудел за то время, что провел здесь. Оставалось только дождаться, пока оформят выписку и вернут ему документы. После этого можно будет покинуть палату, в которой мелькнула и погасла его надежда на счастье. Где он позволил себе поверить ненадолго, что все может случиться, что несбыточное сбудется.
Он взял телефон и набрал непослушными пальцами номер Веры. Он не может просто сбежать, даже не попрощавшись. Она заслуживает услышать его объяснения.
– Привет.
Сердце сжалось, разрываясь от невыносимой боли.
– Привет, Вера. Я уезжаю.– Сказал он.– Прости.
– Куда ты уезжаешь? Почему?– ее голос звучал растерянно.
– Куда-нибудь. Вера, я…– как же тяжело сказать то, чего больше всего на свете говорить не хочется. Он вздохнул, и, взяв себя в руки, он же мужчина, в конце концов, быстро сказал, пока решимость окончательно не покинула его.– Вера. Я больше не вернусь. Мне очень тяжело быть рядом с тобой. Я больше не хочу так. Прости. У нас все равно ничего не получится. Слишком многое стоит между нами. Вся прошлая жизнь. И от нее никуда не денешься. Прощай.
Ноябрь 2013г.
Проснувшись ночью, Вера не сразу поняла, где она. Все тело затекло. Она сидела, поджав под себя ноги, в жестком больничном кресле. Ей понадобилось несколько секунд, на то что бы в пробуждающемся сознании восстановились события прошедшего дня. Она вспомнила, что произошло, и страшная мысль раскаленной молнией пронзила мозг: «Я заснула! Почему я заснула! Как я могла! Пока я спала, он умер!». Она в панике вскочила со своего неудобного спального места. В нескольких шагах от нее на больничной койке лежал Филимон. Глаза его были закрыты. Он лежал неподвижно, весь опутанный какими-то трубочками и проводами, которые тянулись к капельнице и приборам с мигающими лампочками. Вера тихонько подошла к кровати, не отрывая взгляда от белой простыни, укрывавшей его до плеч, пытаясь разглядеть, в приглушенном на ночь свете, дышит ли он. Она чувствовала, как ужас сжимает ее сердце. Ей казалось, что белая ткань неподвижна. Вера наклонилась над кроватью больного, пытаясь уловить дыхание и все равно не слыша его. Она уже хотела бежать за врачом, поднимать тревогу, звать на помощь, если кто-то вообще еще мог помочь. Руки у нее были ледяные от сводящего с ума волнения и противно дрожали. Вера чувствовала комок в горле и подступающие к глазам слезы. В голове крутился бессмысленный вопрос «Почему? Почему? Почему?». Так не должно быть. Почему близкие ей люди уходят? Самые лучшие, самые дорогие, те, кто достоин жить. Почему жизнь так несправедлива и жестока? Почему? Она уже приготовилась закричать, нарушив царившую в госпитале ночную тишину, как вдруг все же уловила еле заметное движение белой ткани вверх и потом снова вниз. Филимон дышал. Еле-еле, почти незаметно, но дышал. Вера с облегчением улыбнулась и, уткнувшись лицом в едва уловимо пахнущую дезинфицирующими средствами простыню расплакалась. Остаток ночи она просидела на краешке больничной кровати, держа в своих ладонях большую сильную руку мужчины, которого она сама и не особо близко знала. Он был другом ее мужа. Очень близким другом. Он был другом ее сыновей. Ее саму он всегда держал на расстоянии, не позволяя ей, приблизиться и узнать себя лучше. Но он все равно был очень близким ей человеком, потому, что все они были одной семьей. Людьми готовыми друг для друга на все. Вера знала, что обратись она к Филимону за помощью, и он горы свернет, ни перед чем не остановится, но сделает для нее и для мальчишек все, что только сможет. Он был тем про кого можно сказать, я могу на него положиться во всем, потому, что я верю ему как себе, потому, что это тот, кто не подведет, не отступит и не предаст.
Вера смотрела на худое осунувшееся лицо с запекшимися сухими губами. Из-под края простыни была видна повязка, наложенная на простреленную грудь. «Только не умирай! Не покидай меня!»– прошептала она почти беззвучно. Она не может потерять и его. Она не вынесет еще одной потери. Вера смотрела на Филимона и вспоминала, как Сережа рассказывал ей про их встречу в лесу с бандой уголовников. Он рассказал ей эту историю полностью не сразу, сначала он просто сказал, что это была, так, ерунда, простая драка. Рассказал, когда они уже были женаты лет шесть. Как он еле оттащил Филимона от щербатого мужика, потому, что Филимон убил бы его в приступе ярости и злости. И Сергей боялся, что потом Филимону самому придется отвечать за то, что он просто пытался наказать тех, кто сам бы, не задумываясь, прикончил их в этом маленьком лесочке отделяющем дорогу из деревни от шоссе. Еще Вера вспомнила, как однажды Филимон уехал в служебную командировку и очень долго не возвращался, а Сережа волновался и звонил ему почти каждый день, а Филимона все не было. Спустя два месяца Сергей все же дозвонился, Филимон, наконец, вернулся. Через пару дней Сергей поехал к нему и потом сказал Вере, что, оказывается, Филимон был ранен и лежал в госпитале.
– Почему же он ничего не сообщил?– спросила Вера. Сергей усмехнулся.
– Ты чего Филимона не знаешь? Я из не него сейчас-то как клещами тянул, что и как. Ему осколком гранаты в бедро попало. Какую-то вену перебило, и он чуть кровью не истек. Но это все мне пришлось у него часа два выспрашивать. Он все отмахивался и говорил: «Да ерунда, Серег, так зацепило чуть-чуть. Чего бы я стал из-за ерунды вас беспокоить. Живой же, чего мне сделается». Сам его готов был прибить.
Про второе ранение Филимона они даже и не знали. Оно произошло через пару лет после первого. Совершенно случайно, Родион Петрович сказал Вовану, что через него проходили документы по представлению к награде участников одной военной операции где-то на Ближнем востоке, среди которых был, в то время еще капитан Филимонов Д.С. «Настоящий герой ваш друг.– Сказал Родион Петрович сыну.– Я из любопытства почитал о его подвигах, знакомый все-таки. Так он целую бригаду из-под огня вывел, и прикрывал их, пока вертолеты не прилетели и не забрали всех. А сам уже ранен был, достаточно серьезно».
На вопросы друзей, желавших знать подробности, Филимон, как всегда пробурчал, что, мол, ерунда, ничего особенного и вообще не интересно это все. И естественно, для Сени и Алеши он с детства был, если не герой номер один, потому, что номер один всегда был, конечно, папа, то герой номер два и никак не меньше. И не просто герой номер два, а пример для подражания и восхищения.
Вера просидела в палате все утро и еще половину дня. В сознание Филимон не приходил, и она, время от времени, начинала впадать в отчаяние, потом снова начинала надеяться и так без конца. Застав ее в палате измученную, с усталыми глазами, врач строго приказал ей отправляться домой и до завтра в госпитале не появляться.
– По хорошему, Вам тут вообще делать нечего. Только себя изводите. Если он придет в себя, мы Вам сообщим,– сказал он. Но видя, что она все равно не будет ждать никакого сообщения, а завтра снова явится, он, стараясь говорить как можно мягче, добавил.– Поймите, шанс, что он вообще очнется очень и очень невелик. Не питайте ложных надежд. То, что он вообще еще жив, это уже чудо.
Вера посмотрела на врача и упрямо сказала:
– Он очнется. Если одно чудо произошло, почему бы не произойти и еще одному. Должны же хоть иногда в жизни случаться чудеса.
Врач улыбнулся, и слегка пожав ей руку сказал:
– Хорошо когда кто-то верит в чудеса. Будем надеяться, что Ваша вера окажется достаточно сильной. До завтра.
Дома Вера ответила на вопросы мальчиков, по поводу того, как там дядя Филимон. Сыновья видели, что мама расстроена и ужасно уставшая, и после того как она описала состояние больного они оставили ее в покое. Вера, не раздеваясь, легла в кровать и провалилась в глубокий крепкий сон без сновидений. Утром, проснувшись, она первым делом вспомнила о Филимоне. Вера села в кровати. Наряду с испытываемым ей беспокойством за жизнь друга, она ощутила удивление. Впервые за последнее время, проснувшись, она не ощутила привычной боли и разочарования. Боль потери, ставшая неотъемлемой ее частью, сегодня отошла куда-то на задний план. Ее заменили тревога и волнение за жизнь того, кто пока еще здесь. Вера не верила в бога, но сейчас она обратилась, сама не зная к кому, к кому-то или к чему-то, кто все же, может быть есть где-то там, наверху: «Прошу тебя, не дай ему умереть! Пожалуйста, подари ему еще одно чудо!».
В госпитале все было по-прежнему. Филимон был без сознания. Вера сидела на краешке кровати, держа его за руку. Один раз она тихонько погладила потемневшую от загара колючую щеку, чувствуя под пальцами его тепло. Филимон не слышал ее. Но она надеялась, что где-то там, где сейчас пребывает его сознание, он все равно чувствует, что она здесь. Что он нужен ей, что она сделает все, что бы он остался.
Филимон пришел в себя только на четвертый день. Поняв, что это она сидит напротив него, он улыбнулся. Его пальцы дрогнули в ее руке, слегка сжимая ее.
– Привет!– сказала Вера, радостно улыбаясь ему той улыбкой, о которой он всегда мечтал. В глазах ее стояли слезы.– Ты меня напугал.
Она осторожно провела рукой по его светлым, выгоревшим на солнце волосам. Это был очень счастливый момент. Филимон почувствовал, что пусть ненадолго, но он получил то, о чем мечтал. Что будет потом неважно. Стоило почти умереть, что бы сейчас эта маленькая рука прикоснулась к нему, что бы эти глаза, с дрожащими в них, готовыми выкатиться наружу слезинками, смотрели на него с нежностью и теплотой.
Она приезжала почти каждый день. Сидела рядом с ним. Рассказывала про Сеню с Алешей, про Вована. О своей новой работе, вспоминала разные смешные истории. Филимону запретили разговаривать, и он молча слушал ее, любовался ей, смотрел, что бы насмотреться «на потом, на будущее», когда ее уже не будет рядом. Когда он покинет эту палату и ее больше не будет в его жизни.
Вера чувствовала, как с каждым днем ее боль понемногу уходит. Рана в ее душе, все еще продолжающая болеть, потихоньку затягивается. Шрам останется, он никогда не заживет окончательно, но она уже может дышать, все глубже и глубже. Воздух проходит в легкие, почти, как и прежде. Как-будто она и сама выздоравливает вместе с лежащим на больничной кровати Филимоном. Час за часом, день за днем. Медленно, но выздоравливает. Возвращается к жизни.
Он ни разу за все время ни словом, ни взглядом не напоминал о своих чувствах к ней, не дал понять, что твориться у него внутри. Но теперь, зная его тайну, она безошибочно видела во взгляде его голубых глаз обращенных на нее, запрятанное глубоко-глубоко то сильное чувство, которое он испытывает. Она просто знала, что он любит. И ее застывшая душа оттаивала каждый раз, когда она входила в палату и видела этот взгляд. И все чаще у нее появлялась мысль, что может быть они смогут спасти друг друга от этой не проходящей боли, смогут согреть друг друга своим теплом. Подарить надежду друг другу. Ведь если она осталась жить, когда казалось, что ее мир рухнул и все кончено, значит, есть шанс, что все еще может быть. Ее разбитое сердце с каждым днем начинало биться в груди все сильней и сильней, возвращая ее к жизни. Как на изуродованной взрывом земле постепенно, со временем, начинает прорастать трава и цветы. И затем, спустя несколько лет, уже остается только углубление, тоже поросшее травой и цветами и только по этому углублению можно догадаться, что когда-то здесь произошло, что-то страшное, что земля была разорвана снарядом, и казалось, что след останется навсегда и никогда не заживет, и эта земля так и останется мертвой. Все проходит. Время лечит, особенно если есть лекарство способное помочь исцелению.
Они не говорили о будущем. Они вообще не говорили «о них двоих». И Вера не особо задумывалась, что их ждет дальше. Это не важно. Они есть. И они живы и есть надежда. А все остальное не имеет значения. По крайней мере, сейчас.
Декабрь 2013г.
Филимон почти поправился. Он держался, по-прежнему, немного отстраненно. Как будто боясь подпустить ее близко, боясь, что она разрушит его непрочную оборону, которую он с таким трудом воздвигал, в попытках отгородиться от нее. Вере было наплевать на его «маневры» по спасению себя от собственных чувств, по спасению от себя самого. Он был в ее власти, как всегда бывает во власти женщины влюбленный мужчина. И ее радовала эта власть над ним, она предавала смысл ее жизни, дарила надежду на то, что счастье еще возможно.
Вера решила поговорить с Филимоном, когда он выпишется. Он, конечно, попытается отвертеться, уйти от разговора, но она не даст ему такой возможности. Она возьмет дело в свои маленькие женские руки, и большой, сильный Филимон никуда не денется. Ему придется набраться мужества и открыть, наконец, свою душу перед ней.
Накануне выписки у Веры была важная встреча по работе, и она предупредила Филимона, что приедет на следующий день, когда его будут выписывать. Встреча отменилась, и она все же решила поехать в госпиталь. Она соскучилась и, то, что она снова по кому-то скучает, безмерно радовало ее. Она снова живет, снова чувствует. И это так прекрасно!
Вера уже шла по коридору к палате, когда позвонил Филимон.
Когда он попрощался и повесил трубку, Вера побежала к дверям палаты, зная, что она уже опоздала и его там не будет.
Кровать была пуста. Свернутый на ней матрац, ясно говорил о том, что пациент, лежавший здесь все последнее время, наконец, покинул это место. Вера прислонилась к стене. Все. Она больше не увидит его. Он сделает так, что она никогда его не найдет. Слезы подступили к глазам.
– Ой, а он только, что ушел. Выписался на день раньше.– Сообщила, вошедшая в палату медсестра.– Вы, наверно, разминулись, он минут пять…
Не дослушав, Вера бросилась бежать по больничному коридору. «Только бы он не успел уйти! Только бы не успел!»– крутилось у нее в голове, пока она бежала до первого этажа. Потому, что если она сейчас опоздает это конец. Он исчезнет из ее жизни навсегда.
Вылетев на улицу, она с облегчением вздохнула. Филимон стоял на ступенях крыльца и задумчиво смотрел на парк перед зданием госпиталя.
«Идиот несчастный, ты до смерти меня напугал!»– хотелось крикнуть Вере. Но она была так рада, что не опоздала и что он здесь перед ней, что она просто подошла к нему, чувствуя себя такой счастливой, какой не чувствовала уже очень долгое время.
Как сказал когда-то мудрый доктор Айболит, каждое событие человек должен пережить, не просто пережить, а прожить его внутри себя полностью и потом отпустить. Не держать в себе повторяя его снова и снова. Ведь если этого не произойдет, невозможно двигаться вперед, душа так и останется погруженной в ту боль и печаль, в которой она оказалась в самом начале, навсегда. Возможно, то, что произошло с Филимоном, явилось тем спасительным клином, который выбил клин, расколовший ее душу и сердце, намертво застряв в них. И возможно слезы пролитые над ним принесли то необходимое облегчение, которого она не находила до этого. Они омыли ее страдающую душу и избавили от той непроглядной темноты, в которой она находилась все последнее время.
И пусть это новое чувство будет другим, не таким как то, которое она испытала в прошлом. Пусть оно не будет похоже на то, с которым она жила много-много лет. Но это чувство все равно будет любовью. Не минутной слабостью или увлечением. Не попыткой спастись от тоски и одиночества. Вера чувствовала, что в ее сердце снова живет любовь. И это чувство было прекрасным. Оно давало надежду, оно предавало жизни смысл.
На улице шел снег. Легкий, пушистый. Скоро Новый год. И погода как раз самая новогодняя. Филимон с наслаждением вдохнул холодный зимний воздух. Нужно пережить сегодняшний день, а потом станет легче. И с каждым днем боль будет все ослабевать. Он знал, что это вранье, но сейчас он готов был верить даже заведомому вранью. Лишь бы хватило сил прожить этот день. А дальше он справиться.
– И, что ты бы действительно так и смотался?!– рядом с ним стояла Вера и сердито смотрела на него. От неожиданности он слегка вздрогнул. В ее взгляде, обращенном на него, была то ли насмешка, то ли презрение. Она смотрела на него, не отрываясь. Он выдержал ее взгляд. Повисла пауза. Было ощущение, что они играют в гляделки. «Кто кого переглядит, тот того и съест». Конечно, она его съест. Проглотит как кошка мышку. Как всегда.
Вера усмехнулась.
– От чего ты бежишь?– тихо спросила она.– Мы не можем забыть о прошлом. Да я и не хочу забывать, и уверена, что ты тоже не хочешь. Но можно просто жить. Прошлое нельзя ни вернуть, ни исправить. Но мы живем в настоящем. И еще есть будущее. Так почему ты хочешь сбежать? Сбежать от прошлого и лишить себя настоящего и будущего? Конечно, так как было уже не будет, но будет по-другому. Кого ты боишься меня или самого себя?
Он судорожно вздохнул. Вера уже почти кричала. Она разозлилась, значит, ей не безразлично уйдет он или останется?
– Вера…
– Ты обещал не оставлять меня. Не уходи. Позволь себе быть счастливым, наконец. Не беги сам от себя. Ведь можно быть здесь и сейчас, а не терзаться понапрасну бесконечно обращаясь к тому, что было. Ты слышишь?– по ее щекам катились слезы. Филимон стоял, не двигаясь, с непроницаемым лицом, как застывшее изваяние. Она опустила глаза, видимо решив, что ей не достучатся до него, что она не сможет объяснить, что нельзя отказываться ото всего из-за того, что было до этого. Бросив на него печальный взгляд, она повернулась и пошла по занесенной снегом дорожке по направлению к воротам.
Филимон смотрел вслед маленькой фигурке идущей по заснеженному госпитальному парку. Сердце разрывалось в груди полковника Филимонова, и на какой-то миг у него мелькнула надежда, что сейчас оно не выдержит и, наконец, действительно разорвется. Но нет, он был на удивление крепок. Вместо того, что бы умереть в самолете по дороге из Сирии, как предсказывал врач, он взял и выжил. И вот теперь стоит здесь, на крыльце военного госпиталя и смотрит как дурак, как уходит от него любовь всей его жизни. А он такой идиот и трус, что сделал все, для того что бы она ушла. Он ведь сам хотел этого, потому, что ему легче страдать, чем, попытаться прикоснуться к этой любви, почувствовать ее.
– Вера!– после ранения он еще не мог орать во все горло, и она не услышала слабый крик, вырвавшийся из его груди. Он побежал за ней.– Вера!
Обернувшись, она смотрела на него, как он, задыхаясь подходит к ней и на лице ее были написаны и злость, и радость, и сочувствие, и даже насмешка, всего по не многу.
– Ты решил вернуться обратно в свою палату? Чего ты тут носишься и орешь? Ты не в курсе, что тебе нельзя, что у тебя легкое прострелено? Ну почему мужчины такие идиоты? Почему у вас все так сложно?
В груди болело, но Филимон не обращал на это внимание. Он подошел к ней и, обхватив ее голову своими ладонями поцеловал. Он, наконец, целовал губы, о которых мечтал столько лет. Она обняла его за шею и тихонько засмеялась.
– Пообещай, что больше не будешь пытаться сбежать. Потому, что в следующий раз я могу не успеть, совершенно случайно, тебя перехватить. И тогда остаток дней мне придется потратить на поиски тебя, вместо того, что бы провести их с тобой.– сказала она заглядывая в голубые глаза, которые сейчас не были холодными. В них было целое море любви и нежности. Он прижал ее к себе.
– Я люблю тебя. Я очень давно люблю тебя.– Сказал он.
Сверху падали мягкие пушистые хлопья. Земля казалась прекрасной, как в сказке. Она была одета в чистое белое одеяние. Непорочная, нетронутая красота, как обещание, чего-то нового и необыкновенно хорошего.
Они вызвали такси и пока ждали его на улице, перед воротами госпиталя, Вера спросила:
– И какие у тебя теперь планы?
Филимон пожал плечами.
– Нужно жилье снять. С базы я уволился.
Он чувствовал смущение. Он не знал, что будет дальше, не знал как себя с ней вести. Он был весь в ее власти. Выросший в деревне Филимон, никогда не отличался стеснительностью или застенчивостью. Он, если этого требовали обстоятельства, мог вести себя нагло, даже по-хамски. Но рядом с ней он чувствовал себя робким подростком, который с замиранием сердца боится и жаждет в первый раз поцеловать девушку и ни как не может, решиться, это сделать. Мнется и краснеет и выглядит в глазах этой самой девушки глупым и смешным. Он ничего не мог с собой поделать. Он ругал себя и злился. «Да будь ты мужиком, идиот!». Но ничего не помогало. Он все еще боялся ее. Не так как раньше, теперь он боялся ее разочаровать. Ему казалось, что сейчас она посмотрит на него, и поймет, что в нем нет ничего особенного. Что он не стоит ее внимания. Ему казалось, что вот-вот она скажет: «Извини, Дима, я ошиблась. Ты хороший, но мне ты не нужен». Но вместо этого она взяла его за руку и, посмотрев ему в глаза сказала:
– Я, конечно, понимаю, что приличные женщины такого не говорят. Но, видимо, я ужасно не приличная. Может быть, ты не будешь искать жилье, а поедешь к нам?– в ее глазах плясали веселые искорки. Ее ужасно забавляло его смущение, написанное у него на лице. На суровом лице грозного полковника, приводящего в трепет своих подчиненных и своих врагов, эта юношеская робость выглядела необыкновенно трогательно. Вере хотелось погладить его по голове и затем, прижав к себе эту бестолковую голову, сказать, что не нужно ее бояться. Что он такой замечательный, он ее герой, и, что он вернул ее к жизни, и что ему нужно гордиться собой, а не смущаться, неуверенно переминаясь перед ней, как школьник, не выучивший урок, мнется перед строгой учительницей.
Услышав ее слова Филимон чуть не задохнулся. Этого не может быть. Не может быть, что бы она всерьез хотела быть с ним. Это все происходит не на самом деле. Это все сон. Сейчас он проснется у себя на тренировочной базе, или в душной комнате полуразрушенного дома в сирийском городке, или у себя в деревне. В общем где угодно, только не рядом с ней.
