Татьяна Михайловна Василевская
Если бы…
– Только я Вам ничего не говорила,– буркнула она.
Вован послал ей воздушный поцелуй и с изумлением увидел, как женщина-гора зарделась от смущения.
Через четыре дня Вован, в числе встречающих толкался в аэропорту. Твердо решив, хоть насильно затолкать строптивую, сводящую его с ума, женщину в свою машину и поговорить с ней, и даже, черт с ней, если ей так хочется, признаться, в том, что она ему не просто нравится, а очень сильно нравится.
Объявили посадку Инниного самолета, и через некоторое время появилась и она сама, причем не одна, а под ручку с каким-то высоким интеллигентного вида мужиком с легкой проседью в волосах. Они шли не спеша, о чем-то увлеченно разговаривая, их, то и дело, обгоняли другие пассажиры, которым явно не терпелось поскорее попасть из аэропорта в какое-нибудь другое место. Вован застыл. Такого он не ожидал. Вот зараза! А Верка-то была права, пока он боролся со своими трусливыми комплексами, мужик не растерялся и увел у него женщину из-под носа.
Заметив в толпе встречающих бледное застывшее лицо своего нерешительного любовника, Инна Андреевна сказала своему спутнику, что ее встречают, и, пожелав друг другу всего наилучшего, парочка рассталась. Интеллигентный мужчина пошел к выходу, а Инна направилась к, так и стоявшему в оцепенении Вовану.
– И, что ты тут делаешь?– поинтересовалась она.
– У меня хобби. Считаю, сколько человек сходит с каждого самолета.– Сердито сказал Вован.
Она усмехнулась.
– Ладно, не буду тебе мешать, а то еще пропустишь, не дай бог, кого-нибудь и все труды насмарку.– Сказала она и повернулась, что бы уйти.
– Инна.– Он схватил ее за руку.– Постой.
Она посмотрела на него равнодушно без всякого выражения.
– Ну, что еще?
– Инна, выходи за меня замуж.– Выпалил Вован, удивляясь и радуясь одновременно, что так неожиданно, даже для самого себя сказал, то, что не собирался говорить, но чувствовал, просто даже думать об этом запрещал себе.
– С какой стати мне выходить за тебя замуж?
Вован уставился на нее. Он думал, что после его смелого, можно сказать, героического высказывания она упадет к его ногам и, зайдясь от восторга скажет: «Да! Конечно, сокровище мое, я выйду за тебя». Не упавшая к ногам Инна стояла насмешливо глядя на него и совершенно не собиралась ему помогать найти ответ на вопрос, почему она должна стать его женой. Вован решил, что раз уж начал, то отступать теперь поздно и бросился в омут с головой. Будь, что будет.
– Потому, что я не могу без тебя! Ты нужна мне!– да он это сделал. Он сказал. И ничего ужасного не произошло.
– Я не могу без своего главного редактора. И, что? Мне теперь за него тоже замуж, что ли выходить?– голос ее звучал холодно и даже чуть-чуть враждебно.
– Что ты хочешь, что бы я сказал? Или тебе просто нравится издеваться?– накинулся на нее Вован. Инна вырвала у него руку, за которую он держал ее все это время, и пошла к выходу.
– Подожди!– заорал Вован, почему-то не сомневаясь, что если она сейчас уйдет, то ему будет уже не достучаться до нее.– Потому, что я люблю тебя, черт бы тебя побрал!
Она остановилась и повернулась к нему. Вован подошел к ней.
– Неужели это так важно было услышать? Это, что так непонятно?– тяжело дыша от волнения сказал он, злясь на нее, что вынудила его произнести вслух страшные слова, которые на самом деле оказались не такими уж страшными, и радуясь, что она не ушла. Значит, он все же нужен ей, значит, он ей не безразличен, не пустое для нее место.
– Да, важно.– Сказала она.– Для меня важно. Конечно, если ты не врешь, просто, что бы добиться своего. Ты же говорил, что ты ужасный врун.
Вован помотал головой. Сейчас он не ухмылялся и выглядел взрослым нормальным мужчиной.
– Я люблю тебя. И я не могу без тебя. Без тебя меня нет, понимаешь? Ты выйдешь за меня?
Она лукаво улыбнулась.
– Это так неожиданно. Даже не знаю.
Вован со злостью смотрел на нее. Все понятно. Она издевается, просто решила отыграться. А он, идиот, и размечтался. Увидев все его чувства, написанные у него на лице: злость, отчаяние, боль, обиду, разочарование, Инна подошла к нему вплотную и обняла его.
– Конечно я выйду за тебя, идиот ты несчастный.– Засмеялась она.
Он улыбнулся, а потом улыбка превратилась в его привычную ухмылку.
– Кстати, ты мне так и не сказала тогда, сколько тебе лет. Ведь, правда же, тебе не восемьдесят четыре?
Она засмеялась.
– Мне тридцать шесть.
Вован оценивающе посмотрел на нее.
– Возраст конечно солидный, но так и быть беру.
Июль 2013г.
Теплым июльским вечером , сверкающий мотоцикл, принадлежащий Вовану подкатил к одной из девятиэтажек в районе Динамо. Первой на землю спрыгнула девушка с россыпью веснушек на сияющем радостном лице. Вслед за ней с мотоцикла слез высокий темноволосый парень. Он проводил девушку до подъезда, и было видно, что он всячески пытается оттянуть момент прощания.
– Ну все мне пора.– Немного грустно сказала его конопатая, похожая на солнышко, подружка.
– До завтра.– С надеждой сказал водитель мотоцикла.
– До завтра.– Ответила она и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку, после чего быстро скрылась в подъезде. А юный поклонник, не сразу пришедший в себя от такого нечаянного счастья, расплылся в счастливейшей улыбке, обожая в это мгновение весь этот прекрасный мир. Он был влюблен и он был счастлив.
Молодость. Любовь. Они неразрывно связаны и так прекрасны, что когда они соединяются вместе, человек хочет петь, кричать. Парить над землей. Он готов любить всех и каждого. Дарить всему миру свою радость, согревать своим теплом все вокруг себя. Его сердце в этот момент не стучит. Оно поет песню любви, песню счастья.
Сеня сел на мотоцикл и поехал в обратную сторону. Домой. Его переполняли эмоции. Ему хотелось поделиться со всем миром своей радостью. Своим счастьем. Своей любовью. Самой чистой и прекрасной, какой бывает только первая любовь.
Вера уже некоторое время замечала, что с ее старшим сыном, что-то происходит. То он сидел задумчивый над книгой, над тарелкой с едой, просто сидя на диване. То начинал улыбаться каким–то своим мыслям. «Он влюбился»– догадалась, исходя из своих наблюдений, Вера. Но пока Сеня не спешил поделиться своими переживаниями. Вера не лезла и не спрашивала. Когда захочет сам расскажет. Может быть, он еще не готов или еще не разобрался в собственных чувствах.
Время от времени Алешка начинал дразнить брата. «А Сенька влюбился! А Сенька влюбился!».
Видимо брат не выдержал и поделился с младшим, а тот, не считая нужным хранить секрет, болтает теперь, что бы его подразнить.
Сеня ворвался в Телянинскую квартиру как ураган.
–Мама!– он со счастливой улыбкой смотрел на мать.– Мама…
Она погладила сына по голове.
– У тебя появилась девушка?– улыбнулась Вера. Темноволосая голова закивала в ответ.
– Я рада за тебя сынок. Это здорово.
– Я… Она такая! Мама, она замечательная!– восторженно пытался выразить свои чувства ее взрослый сын. Не находя слов и немного стесняясь этих чувств, вернее стесняясь говорить о них, и, в то же время, испытывая необходимость и огромное желание поделиться, разделить свое счастье.– Мне кажется, что весь мир становится ярче и прекраснее когда она рядом. И сердце колотится в груди как сумасшедшее, а потом замирает.
Вера притянула к себе его голову и поцеловала в макушку.
Как это здорово, когда мир становится ярче и прекраснее и сердце колотится и выпрыгивает из груди и замирает. Как давно и как недавно это было и с ней. Это волшебное чувство, когда ты влюблен, когда весь мир сосредотачивается в одном единственном человеке. Все это было и у нее и все это живет в ней и останется навсегда, потому, что такие воспоминания остаются в нас до конца нашей жизни чистым добрым светом.
– Может быть, ты потом познакомишь нас?– улыбнулась Вера.
– Конечно. Она тебе понравится.
Еще вчера она сама была такой же девчонкой с сердцем, выпрыгивающим из груди при виде его отца, а сегодня их сын, совсем взрослый, переживает свою первую в жизни любовь. И кто знает, может быть это чистое почти еще детское чувство, перерастет в настоящее крепкое, которое продлится долгие-долгие годы. В любом случае это прекрасно. Молодость и любовь всегда прекрасны.
Сеня не спеша прогуливался по старой московской улице. Когда они жили в собственном доме, они конечно приезжали в Москву, но обычно они ездили на машине куда-нибудь в кино, в театр или в музей. То есть в какое-то вполне определенное место. А просто так, по улицам не гуляли. Добирались до нужного места на автомобиле отца и уезжали обратно тоже на машине. Поэтому теперь, живя, временно в квартире друга отца Вована, почти в центре, Сеня частенько ходил просто прогуляться по старым улицам. Он открывал для себя огромный город, знакомился с ним, узнавал его лицо, его нравы.
Сегодня его подруга уехала с родителями к родственникам, поэтому Сеня бродил в одиночестве, исследуя все новые и новые места. Ему нравился шум, толпы прохожих. Старые дома, соседствующие с новыми. Ему нравился запах бензина, пыли, разогретого солнцем асфальта.
Бесцельно бродя по бесконечным улицам и переулкам, Сеня вышел на широкую улицу, с оживленным движением машин и множеством людей. Он осмотрелся по сторонам, решая, куда лучше дальше пойти и увидел почти перед собой знакомое с пеленок, родное лицо.
– Дядя Филимон!– завопил Сеня и бросился к высокому, широкоплечему с военной выправкой мужчине, выделявшемуся в толпе яркой голубизной холодных пронзительных глаз.
– Здорово, Сенька! Вырос. Здоровенный стал.– Радостно смеясь, сказал Филимон. Они обнялись.– Ты откуда, вы же за границей были?
– А мы вернулись. Я в институт поступил.– Широко улыбаясь, все еще не веря в счастливую встречу, ответил Сеня.
Филимон почувствовал, как екнуло в груди. Но сам себе приказал прекратить. Все прошло. Он только излечился. Все в прошлом, пусть там и остается.
– Как мама?– это был вопрос вежливости, который не может не задать старый друг отца.– Алешка как?
– Да нормально. Мы только два месяца назад приехали. Мама сейчас ищет нам дом или квартиру. Мы пока у дяди Вована живем. Он, кстати, женится скоро. Влюбился,– засмеялся Сеня.
Филимон удивленно посмотрел на него. Вот те раз. Закоренелый холостяк Вован влюбился и женится. Наверное, один он, Филимон, так и помрет бобылем.
– Мама тебе писала.– Все так же широко улыбаясь сообщил Сеня.– Только сказала, что ты ничего не ответил.
– Да она, наверное, на старый адрес писала.– Стараясь говорить спокойно, сказал Филимон. Сердце ухало в груди и он никак не мог заставить его прекратить эту бешеную скачку.– Я ведь тоже только два месяца назад в Москву вернулся. Почти два года в деревне жил. После того как в отставку ушел.
– Ты больше в ФСБ не работаешь?
–Нет. Я оттуда ушел. Теперь бойцов спеназа тренирую.– Сказал Филимон.
– Здорово!– восхитился Сеня восторженно глядя на героического друга своего отца.– Приезжай к нам в гости. Все будут рады.– предложил Сеня, заранее предвкушая теплую радостную встречу.
– Да может, как-нибудь,– уклончиво ответил Филимон, совершенно точно зная, что лучше даст отрезать себе руку, чем поедет на встречу с его матерью. Нет уж. Он спокойно жил все это время и почти не вспоминал ее и даже когда вспоминал, почти ничего не чувствовал. А вот сейчас мальчишка сказал про мать, про ее письма и заныло в груди, и опять хоть беги из Москвы, спасайся от этой напасти, от своего проклятия. Насмешка судьбы. Он только вернулся и она тут как тут. Она, наверное, наказание за его грехи, которых, не мало, накопилось за жизнь.
Они еще немного поговорили про Сенину учебу. Про работу Филимона. Перед расставанием Филимон дал Сене визитку и сказал звонить ему в случае чего, если понадобится помощь.
Сентябрь 2013г.
До свадьбы Вована оставалось меньше двух недель. Вера нашла дом, но там нужно было сделать ремонт и они пока все еще продолжали жить в квартире Теляниных. Алина Николаевна была несказанно рада этому, тем более что Вован, еще два месяца назад, перебрался к будущей жене. Алина Николаевна была счастлива, что сын наконец-то женится, но предстоящее одиночество после того как Вера с мальчиками покинут ее огромную квартиру, пугало ее. В доме станет совсем пусто, а без жизнерадостных детей, без милой доброй Веры и без ее вечно, кипящего и бурлящего энергией сына здесь будет совсем тихо и тоскливо.
– А Вы переезжайте к нам.– Смеялась Вера.– Дом большой, всем места хватит.
Алина Николаевна вздыхала и даже порой плакала ночью потихоньку в своей комнате.
Вера поехала посмотреть, как идут дела с ремонтом. На этот раз она поехала не на такси, а на автобусе, что бы посмотреть, сколько времени он идет и где останавливается. В дороге она запуталась и вышла на одну остановку раньше, чем нужно. На противоположной стороне дороги был установлен указатель с названием населенного пункта и расстоянием до него. Вера вдруг вспомнила, что на визитке, данной Филимоном Сене, обозначен тот же поселок, что и на указателе.
Закончив свою инспекцию, и, переругавшись с рабочими и их бригадиром, Вера проехала одну остановку и, перейдя дорогу, стала ждать автобуса до указанного поселка.
Филимон проводил ежедневную проверку физподготовки личного состава. Молодые ребята, взмокшие от пота, уже еле передвигавшие ноги от усталости, мечтали только о перерыве и отдыхе. Полковник Филимонов спокойно наблюдал за прохождением занятия, подгоняя молодых бойцов. Со стороны казарм подбежал молоденький сержант и, взяв под козырек, обратился к грозному командиру.
– Товарищ полковник, Вас на проходной женщина дожидается. Вера Николаевна Кречетова.
Сержант мог бы даже не называть имя. Филимон при слове женщина понял, что это она. Больше и не могло быть ни какой женщины. Все немногочисленные отношения в жизни Филимона быстро заканчивались. Со всеми своими женщинами он был холоден, почти равнодушен. Ни одна не зацепила его, не увлекла, не заставила сердце биться чаще и сильнее. И все эти романы, которые и романами-то не назовешь, одинаково заканчивались. После непродолжительных, причем не постоянных, а эпизодических отношений все его подруги, не выдержав холодности и равнодушия, отсутствия хоть каких-то чувств с его стороны, заявляли, что бросают его бесчувственного солдафона, и истукана, надеясь хоть напоследок досадить ему, сделать больно. Я тебя бросила, вот теперь ты поплачь, скотина ты бесчувственная. Но Филимона такой исход очень даже устраивал. Не требовалось самому прекращать ненужные, становящиеся в тягость отношения.
И вот сейчас, назначив вместо себя одного из подчиненных, Филимон направился легкой пружинящей походкой в сторону КПП. Глядя на его невозмутимое лицо никому бы и в голову не пришло, что он изо всех сил старается не побежать, причем сам не знает в какую сторону, то ли туда, где ждет жена его друга, то ли в прямо противоположную, и бежать без оглядки, как можно дальше.
– Привет!– сказала она и, радостно улыбаясь, шагнула к нему.
– Привет.– Филимон готов был развернуться и убежать обратно и плевать, как это будет выглядеть в глазах подчиненных, которые потихоньку бросали быстрые любопытные взгляды на полковника и его посетительницу. И плевать, что подумает она. На все плевать. И возможно он бы так и сделал, если бы ноги не отказались слушаться, если бы не вросли в пол как бетонные столбы.
– Я рада тебя видеть!– сказала она, не догадываясь о его душевных терзаниях. Он наконец-то излечился от нее. Он воздвиг стену из границ и расстояний, из забвения, а она, одним своим появлением, смела эту стену, разметав ее до основания. Вера! Вера! Наказание и проклятие. Недостижимая мечта и страшная мука в жизни мужчины стоящего напротив нее. Мужчины, который мог переломить хребет врагу, разбить ударом деревянную дверь, не дрогнув лишить жизни десяток противников на поле боя. Маленькая Вера, женщина, которой он боялся, всю жизнь как огня, от которой бежал, пытаясь спастись. И всегда она его настигала, где-бы он не спрятался.
– Я тоже рад тебя видеть. Прекрасно выглядишь.– Сказал он совершенно спокойно, а внутри все рвалось и кричало.
– Я тебя не отвлекаю? Извини, наверное, нужно было позвонить.– Немного виновато сказала она.
– Да нет, конечно, не отвлекаешь.– Если бы она позвонила, он бы объявил осадное положение, боевую тревогу, приказал бы забаррикадировать все подступы к базе, чтобы не допустить сюда маленькую хрупкую женщину. Женщину, которую он любил половину своей дурацкой неприкаянной жизни.
– Как ты?– спросила она, заглядывая ему в глаза. Одна из не многих, кто не боялся его глаз, единственная кого он сам боялся до дрожи, до умопомрачения. Филимон почувствовал, как в горле встает ком и на глаза наворачиваются слезы. Ему захотелось наорать на нее, сделать, что-то страшное, что бы она ушла и больше никогда не возвращалась в его жизнь. Потому, что еще сильнее ему хотелось схватить ее в охапку, зарыться в мягкие волосы прижаться к ним щекой, губами. Он сжал кулак, так, что суставы заломило от боли. Что же ты делаешь со мной наказание мое? Мое счастье и горе.
– Нормально. Теперь вот здесь.
Вера смотрела на друга мужа и внезапно она почувствовала прилив нежности, благодарности, гордости к суровому сильному мужчине, стоящему напротив нее. Она с радостью разделила бы с ним его поиски правды и мщение. В ее женском, не жестоком сердце, не родилось бы ни капли жалости к тем, кого он настигал и карал. Она прошла бы с ним через это что бы увидеть муки и страх виновных . Что бы насладиться этим зрелищем и запомнить его.
– Я здесь была недалеко. Смотрела, как продвигается ремонт дома. Случайно увидела указатель и вспомнила, что у Сеньки на твоей визитке этот адрес.– Она нежно улыбалась ему, старому другу, близкому человеку, мстителю и герою. А герой и мститель испытывал муки ада. Он бы предпочел оказаться сейчас где-нибудь на передовой, где стреляют и взрываются мины. Там намного легче, намного безопаснее. Но он был здесь. Мстители и герои не должны быть трусами, не имеют права быть ими, и он смотрел на нее, улыбаясь, чувствуя, как разрывается сердце и не проходит воздух в легкие.
– Сенька тебе говорил, что Вовка женится. Я хотела пригласить тебя на свадьбу. Будешь моим спутником?
Филимон чуть не расхохотался ей в лицо. Ему хотелось закричать: «Вера! Что ты делаешь? Оставь меня, уйди из моей жизни. Боль моя, мука моя, проклятие и наказание. Ты всю душу мне вынула за эти годы. Скажи, что мне сделать, что бы ты исчезла. Хочешь, я нарежу ремней из собственной кожи и не поморщусь? Только оставь меня. Уйди навсегда. Умоляю».
– Дима! С тобой все нормально?– она встревоженно смотрела на застывшего Филимона, казалось, что он не слышит, что она говорит и вообще, что он мысленно не здесь. Он улыбнулся.
– Все нормально. Конечно, я пойду с тобой.
Войдя в здание ЗАГС, молодожены и гости направились в сторону парадных дверей ведущих в зал бракосочетания.
Вован ухватил Инну за руку. Его глаза лихорадочно блестели, а сам он весь был какой-то дерганный. Синдром закоренелого холостяка, который решил жениться, но до чертиков боится, сам не зная чего.
– Ты же понимаешь, что я все еще могу сбежать?– крепче вцепляясь в руку невесты, спросил он.– Я там, на улице заметил пожарную лестницу. Она как раз под тем окном, что напротив нас. Так, что держи меня крепче, иначе я могу не выдержать и смотаться.
Инна улыбнулась.
– Никуда ты не смотаешься. А смотаешься, так потом сам же и вернешься.
– Так я могу идти?– с надеждой глядя на нее спросил Вован, сжав ее руку так, что она поморщилась от боли.
– Ты мне руку сломаешь.– Инна выдернула свою ладонь.– Сам дойдешь, не маленький.
– Инна!
– Ну, что? Горе ты мое.
Вован смотрел на нее с совершенно несчастным выражением лица.
– Ты даже не представляешь как мне страшно!
– Это мне страшно.– ответила невеста.– Выходить замуж в моем возрасте, будучи беременной от детсадовца-переростка, вот это страшно. А ты можешь идти к своей пожарной лестнице.
Вован застыл.
– Ты? Правда?!– очень тихо спросил он.
– Да.
Жених подхватил ее на руки и закружил по залу.
– Я буду отцом!!!– заорал он так, что гости пришедшие с другими парами испуганно шарахнулись в стороны.
В ресторане было шумно и многолюдно. Гости пили, ели, веселились. Жених заботливо порхал над невестой как шмель над цветком, стараясь уберечь ее даже от дуновения ветерка. Закончилось это тем, что счастливая невеста взяла своего новоиспеченного мужа за ворот белоснежной накрахмаленной рубашки и нежно шепнула ему на ушко, что если он сейчас же не прекратит, то она завтра же подаст на развод.
Алина Николаевна с умилением смотрела на счастливую, красивую пару и время от времени промокала глаза огромным носовым платком. Новость, что она станет, наконец-то, бабушкой привела ее в неописуемый восторг, и она жалела только об одном, что Родион Петрович не дожил до этого счастливого дня. Посреди танцпола, тесно прижавшись, друг к другу, танцевали юные влюбленные Сеня и его девушка Дина. Время от времени Сеня целовал ее в конопатый нос, а иногда, когда думал, что никто на них не смотрит, в губы. Рядом с ними танцевали не влюбленные, но очень довольные и веселые Алеша и Лиза.
Вера сидела рядом с Филимоном на небольшом диванчике. Из открытого окна приятно обдувал ветерок. Филимону казалось, что он проглотил кол и теперь не может ни пошевелиться, ни вздохнуть. Зачем он только согласился прийти, идиот несчастный? Пытка длилась уже третий час. Сначала они сидели рядом за столом и Филимон, сжав зубы, наблюдал, как вьется вокруг Веры, друг и сотрудник Вована, Гришка Распутин, расточая ей комплименты, одаривая ее при этом восхищенными взглядами и чуть ли не предлагая руку и сердце. Вера в ответ на Гришкины ухаживания хохотала, а он лихо встряхивал черными кудрями и улыбался во все тридцать два зуба. Потом прыткий поклонник увлек ее танцевать танго, и они так зажгли, что все присутствующие пришли в полный восторг. А Филимон испытывал почти непреодолимое желание свернуть шею импульсивному любвеобильному Гришке. И от этого своего желания чувствовал себя еще большим идиотом. Потом Вера предложила Филимону перебраться поближе к окну, на этот чертов диванчик и сидела теперь совсем близко, почти касаясь его. Он ненавидит свадьбы. По крайней мере, свадьбы, где присутствует она. Филимон решил, что посидит еще час, уж час-то он как-нибудь выдержит, а потом сошлется на службу и сбежит отсюда к чертовой матери. Слава богу, что через две недели его отряд отправляют в Сирию. Там он будет себя чувствовать в куда большей безопасности. Потому, что там всего на всего война, а здесь она, женщина, не выносимая для него, причиняющая ему страшную боль.
Вера повернулась к нему и, улыбнувшись, сказала:
– Мне раньше казалось, что ты меня недолюбливаешь.
Филимон, в это время прикуривавший сигарету, сильно закашлялся от дыма, так, что на глаза навернулись слезы. Нет, просто смерти его хочет эта женщина. Причем не быстрой и легкой, а долгой и мучительной.
– Почему?– тупо спросил он. Не в силах придумать ничего более умного. После ее заявления способность мыслить окончательно покинула его.
– Мне казалось, что ты как-то сторонишься меня. Не знаю. Просто было такое ощущение. Я думала, что ты не одобряешь Сережкин выбор. Ведь бывает же такое, что нам кто-то не нравиться.
– Да нет, Вер. Я всегда считал, что Сереге очень повезло.– Собрав всю волю в кулак, сказал Филимон. Потому, что если бы он сказал, все, что у него на душе она бы очень удивилась и смутилась, наверное, и возможно даже сама стала бы к нему неприязненно относиться.
– Пойдем, потанцуем.– Улыбнулась Вера и взяла его за руку.
Когда маленькие ладошки легли на его широкие плечи, ему показалось, что сквозь ткань пиджака его прожигают раскаленные угли. «Господи, да ведь мне лечиться нужно.– подумал он.– Еще полчаса. Будь мужчиной, придурок».
– Даже не верится, Телянин наконец-то женился!– Смеясь, сказала Вера.– Дим, а почему ты так и не женился?
Филимон остановился. Все, хватит с него. Она его достала. Изощренная садистка, не подозревающая об этом. Он посмотрел в ее глаза, заставив себя, погрузится в них и не отводить взгляд.
– Потому, что женщина, которую я любил, раз и навсегда, отдала свое сердце другому.– Холодно сказал он.– Извини, мне пора. На службу нужно вернуться.– Он развернулся и пошел к выходу. Больше он ни за, что с ней не встретится. Всему есть предел. Отдаст приказ, что бы ее и близко к тренировочной базе не подпускали. А потом укатит на войну и аривидерчи. А когда вернется, если вернется, он что-нибудь придумает, что бы ее больше никогда в своей жизни не видеть.
Вера смотрела на удаляющую прямую спину с военной выправкой и догадка, молнией пронесшаяся в ее голове во время его признания, с каждым шагом удалявшим его от нее превращалась в уверенность. Ей стало невыносимо грустно. Ей было безумно жаль его. Жаль себя. Может тоже уйти домой. Ощущение праздника пропало. Сквозь толпу гостей, сияя задорной улыбкой, к ней пробирался Гришка, держа по бокалу мартини в каждой руке. «О боже!»– чувствуя, как ее начинает разбирать истерический смех, подумала Вера.
Ноябрь 2013г.
Маленький полуразрушенный сирийский городок. Страшная жара. Мухи. Только голая высушенная земля, да тут и там, изредка попадаются чахлые, тянущие вверх тонкие стволы деревья. Унылый пейзаж. Тяжелая жизнь. Люди, измученные войной, голодом, разрухой.
Уже целый месяц группа Филимона жарилась здесь в полном бездействии. В городке ничего не происходило. В первые два дня боевики немного постреляли, но потом ушли. И наступила тишина. Молодые ребята изнывали от однообразия бесконечно тянущихся, похожих один на другой, дней. Тоска. Заняться нечем. Пойти некуда. Днем резались в карты. Вечером, иногда Филимон выделял немного спирта. Вот и все занятия. Филимон уже давно подозревал, что командование ошиблось, послав их сюда, но приказа возвращаться не поступало и они сидели в этом богом забытом месте день за днем, неделю за неделей. Филимону было все равно. Он мог хоть весь остаток жизни здесь просидеть. Лишь бы не возвращаться в Москву. Потому, что там придется что-то решать. Решать, что делать дальше. Куда податься, что бы быть подальше от источника его бед и страданий.
Накануне Филимон отпраздновал свое сорока трехлетие. Условно конечно отпраздновал. Выпили спиртяшки, вот и весь праздник. Да он уже давно и дома не праздновал свои дни рождения. Последний раз еще в молодости, наверное, устроили веселое гуляние. По мобильному пришло поздравление от Сени, с которым Филимон частенько переписывался. Вера, слава богу, не написала. Она, наверное, поняла все тогда на свадьбе. Ну, да и бог с ней. Теперь это уже не важно. Филимон привалился поудобнее, к полуразрушенной стене бывшей пятиэтажки и прикрыл глаза. На солнышке его разморило. Потянуло в сон. Скоро станет как толстый ленивый кот, от безделья и постоянных дневных подремываний. Слева от Филимона раздался шорох. Он повернул голову и увидел Макса Коровкина, одного из своих ребят, идущего вдоль стены противоположного дома. Впереди него медленно шла тощая, непонятно откуда забредшая сюда коза. Макс тихонько крался за ней. «Зачем ему коза? Доить, что ли ее собирается?»– усмехнулся Филимон. Маются ребята, бродят как привидения между развалинами. Вон, уже за козами готовы охотиться. Их готовили к войне, тренировали день и ночь, гоняли до седьмого пота, а здесь голые камни, потрескавшаяся земля и палящее солнце. Кто угодно одуреет. Внезапно за следующим домом Филимон заметил какое-то движение. Как будто кто-то перешел с места на место и все снова затихло. Но многолетний опыт пребывания в самых разных горячих точках выработал у Филимона четкие рефлексы, он научился безошибочно чувствовать опасность. Филимон с быстротой дикой кошки метнулся к молодому бойцу из своего отряда, в два прыжка достигнув его.
– Ложись!– заорал он, наваливаясь на еще, совсем почти мальчишку, и закрывая его своим телом. В тот же миг автоматная очередь прорезала воздух, нарушая своей трескотней, почти полную тишину, царящую в сонном раскаленном жарким солнцем городке. Тощая коза, с жалобным блеянием припустила вперед по пыльной дороге. Потом все замерло, и сонный городок опять окутала тишина.
Филимон почувствовал резкую обжигающую боль в боку, а потом все провалилось в бездонную черноту. Он уже не слышал звуков, завязавшейся перестрелки и рева двигателя, отъезжающей машины нападавших, спасающихся бегством, от бойцов из его отряда.
Вертолет забрал полковника и его группу ближе к вечеру. Группу было решено отозвать из-за нецелесообразности ее пребывания на данном участке и из-за тяжелого ранения командира. Присылать другого офицера для командования не имело смысла.
Филимон лежал на носилках, укрепленных на большом грузовом ящике. Врач, прибывший вместе с вертолетом, осмотрев раны, сказал, что полковник навряд-ли дотянет до Москвы. Задето легкое и за то время, что ждали вертолет, он потерял слишком много крови.
Филимон видел своего отца. Отец подходил к нему и улыбался глядя на Филимона такими же как у него самого холодными голубыми глазами, в которых не было ни каких человеческих чувств. Отец встал напротив него и поманил его рукой. «Убирайся обратно в ад!»– хотел крикнуть Филимон, но сколько он не открывал рот, сколько не старался выкрикнуть свое проклятие, ни одного звука не вылетало из его широко раскрытого рта.
Отца Филимон ненавидел. Лютой ненавистью, с самого раннего детства. Филимон и сейчас иногда просыпался в холодном поту, когда ему снилось, как отец избивает их с матерью. Больше всего ему было жалко мать. Когда он был маленький, мать пыталась прикрывать его собой, и за это отец избивал ее еще сильнее. Участковый уговаривал ее написать заявление, но она отказывалась, мол, мужа все равно не посадят, а им с Димкой после этого и вовсе не жить. А и посадят на год-два. Вернется и забьет до смерти. Так и жили. Когда Филимону было одиннадцать, он не выдержал и бросился на отца, вступившись за маму. Очнулся он в больнице с травмой головы и переломанными ребрами. После того как его увезли в больницу мать взяла топор и подойдя к лежащему на кровати мужу сказала: «Меня можешь хоть убить. Но тронешь еще раз Димку, и я тебя самого прикончу». И так она, видимо, это сказала, что отец на какое-то время притих. А потом запил и как-то ночью, пьяный, попал под проходящий поезд, когда переходил железнодорожные пути, возвращаясь с вечерней смены.
Филимон даже на похороны идти не хотел. Пошел только из-за матери. На поминках она плакала. А когда соседи разошлись, спросила: «Как же мы, сыночек, теперь без отца-то жить будем? Ведь какой-никакой, а кормилец». Филимон обнял мать и сказал «Теперь хорошо жить будем. Считай, только-только и начнем жить. Не волнуйся, мам. Теперь я о тебе заботиться буду».
