Олег Механик
Болевой порог
Сахаров махнул мне рукой, давая знак, что нужно уходить. Я был только рад такому исходу, поэтому бодро встал и, не прощаясь, направился к выходу.
Я отказался от предложенного Сахаровым обеда, и попросил его доставить меня домой. По дороге он извинялся и просил не принимать нервных выпадов босса на свой счёт, на что я предпочёл обиженно молчать. В конце концов, я не какой-то мальчик, чтобы меня откровенно посылали на три буквы.
– Я тебе позвоню! – сказал он на прощание, когда я покидал машину.
В ответ я просто хлопнул дверью.
«Позвонит он. Вопрос, возьму ли я трубку!» – Бурчал я про себя, направляясь к подъезду.
Тем не менее, вернувшись в кабинет, я первым делом, сел за компьютер и стал менять рабочий график. После того, как все приёмы были сдвинуты на две недели, я стал обзванивать существующих и потенциальных клиентов, чтобы сообщить дурную для них весть. Каждый такой звонок сулил тяжесть оправданий, извинений, и выслушивание возмущений на том конце. Но я, скрипя зубами, проделывал эту тяжёлую работу, чувствуя, что это необходимо сделать прямо сейчас.
Предчувствия меня не подвели. Звонок Сахарова раздался в полночь, когда я в полудрёме, таращил глаза в телевизор.
– Эммануил, ему стало хуже! Срочно собирайся, я еду к тебе!
Этот повелительный тон и содержание сообщения, которое больше походило на отдаваемый по телеграфу приказ, подняли во мне волну негодования.
– А ты на время смотрел? – рявкнул я в трубку. – Мой рабочий день начинается с девяти утра. Соблаговолите придерживаться этого графика!
– Эммануил! Эммануил, ты выбрал не то время, чтобы закатывать истерики. Ещё раз говорю, пациенту гораздо хуже, и нам нужна именно твоя помощь.
– Ну вызови скорую! – пробормотал я уже более спокойным тоном.
– У меня прямое указание, пользоваться только твоими услугами. Поэтому, лучше не пререкайся, а слушай меня. Соберись так же, как собираешься в двухнедельную поездку, или командировку. Вещи возьми повседневные и не забудь захватить что-то тёплое. Составь список лекарств и инструментов, которые будут необходимы. Если что-то есть при тебе, возьми с собой. Жене и близким скажи, что уезжаешь в срочную командировку.
– Я не могу вот так…
– Буду через час! – оборвал меня Сахаров и бросил трубку.
Я и не заметил, что уже к концу разговора оказался у раскрытого шкафа, жадно высматривая то, что могу взять с собой. Складывая вещи в спортивную сумку, я ловил себя на мысли, что меня затягивает в какую-то страшную воронку, и я ничего не могу с этим поделать.
Я не держу в доме лишних и старых вещей, поэтому уже через пять минут весь мой скарб, оказался в сумке. С женой тоже всё просто. Последняя ушла от меня полгода назад. Женщине очень сложно ужиться с психиатром, который каждый день ставит тебе новый диагноз. Детей у меня много, но живут они не со мной, и их меньше всего волнует место нахождения папашки. Лишь бы деньги исправно перечислял. Словом, когда Сахаров позвонил, я уже полчаса сидел на диване, закинув ноги на большую спортивную сумку и допивал коньяк прямо из горла пузатой бутылки.
– Паспорт с собой? – спросил он, когда я, источая свежий перегар, бухнулся на заднее сидение его Крузака.
– Паспорт?! А зачем тебе нужен мой паспорт?
– Вы улетаете…реабилитация будет проходить не здесь…
– Что-о? – Я почувствовал, как обдающая внутренности жаром, волна спиртного, придаёт мне сил. – Улетаем? Ты считаешь нормальным, поднимать с постели взрослого человека, который, между прочим, уважаемый доктор, и сообщать ему, вот так вот в лоб, что он должен куда-то лететь? А ты ничего не попутал? Сейчас не то время и я вам не раб! И вообще, мы с Говорухиным не подписывали никаких бумаг и в верности я ему не клялся, так что…– я стал дёргать ручку заблокированной двери. – Прощай!
– Чего ты хочешь? – неожиданно спокойным тоном произнёс Сахаров, глядя на меня в зеркало заднего вида.
– Я хочу домой!
– А если серьёзно, без этих выкрутасов?
– А если серьёзно…я хочу знать всё. Если я подписываюсь на эту работу, я должен знать все нюансы, которых, по непонятным причинам, мне не хочет выкладывать наш дорогой пациент. Ты что, не понимаешь? Как я могу лечить человека, если не знаю всей предыстории?
– Хорошо, я расскажу тебе всё! Всё что знаю, тем более, время уже пришло.
– Валяй! Я послушаю, а потом уже сделаю выводы…
– Нет…давай сделаем это по пути в аэропорт. Прошу тебя, сходи за паспортом…у нас нет времени. Да-а нужен заграничный.
– Мы летим за границу?!
– Да!
– Куда? Что я из тебя всё клещами должен тянуть?
– А вот этого я пока не могу сказать. Причину ты услышишь в моём рассказе.
Я достал из внутреннего кармана паспорт и небрежно сунул его в руку Сахарова.
Он улыбнулся, укоризненно качая крупной лысой головой.
– Ну ты хитрец. А говорил, что не подготовился!
Машина тронулась с места, свистя колёсами.
– А как же визы? – спросил я, чувствуя, как голову вдавливает в спинку кресла от резкого набора скорости.
– Всё решим! Сахаров, держа руль одной рукой, другой, фотографировал разложенный на сидении паспорт.
– Ну тогда рассказывай!
– Что конкретно? Может лучше я буду отвечать на интересующие тебя вопросы?
– Хорошо! Тогда начнём. Когда и при каких обстоятельствах, ты познакомился с Говорухиным?
11
– Мне не нужно долго напрягать мозги, чтобы вспомнить первую с ним встречу. Всё дело в том, что некогда я был исполнительным директором холдинга, владеющего сетью заправок. В один прекрасный день этот холдинг подвергся рейдерской атаке. Официально это называлось поглощением, но здесь и сейчас мы будем называть вещи своими именами. Надеюсь, не нужно говорить, кто стал новым хозяином холдинга? Он тут же вызвал всё руководство для разговора. Тогда его офис был гораздо меньше, чем сейчас, зато он…он был в прекрасной форме. Ему хватило нескольких минут разговора, чтобы послать на три буквы, финансового директора, главного бухгалтера и завхоза. Из старого руководства он оставил только меня. Не знаю по какой причине. Может быть потому, что я единственный не произнёс ни слова во время этой встречи. Знаешь, он не любит болтунов. Со временем, наши отношения стали более доверительными.
– Ты стал его правой рукой?
– Понимаешь в чём дело, он не тот человек, который нуждается в том, чтобы кто-то был его правой рукой, шеей, или головой. Все эти части тела у него на месте, и он прекрасно с ними совладает. М-м-м…совладал до поры до времени.
– Здесь речь больше о доверии. Правильно ли я понимаю, что Говорухин никому не доверяет?
Его кивок, больше походил на поклон дворникам, которые автоматически включились от падающих на стекло капель дождя.
– Ты можешь описать Говорухина? Какой он человек?
– М-м-м…это сложно…я не мастер образного жанра…
– А если в двух трёх словах? Только не думай, говори всё, что приходит в голову.
– Сильный, жёсткий, м-м-м…властный…справедливый. Пожалуй как-то так.
– Сильный. Здесь имеется в виду сила физическая?
– Имеется в виду сила моральная. Хотя и с физикой у него тоже всё в порядке.
– А насчёт справедливости. Что ты вкладываешь в это понятие?
– Он любит, чтобы всё было правильно и честно, никогда не кривит душой и говорит то, что думает. Артём такой человек, который не применёт и в морду засветить за косяк и хорошо вознаградить, если заслужил. Он человек прямой и всегда идёт напролом. Он открывает двери ногой, а если в нужном месте нет двери – он проламывает стену.
Последнюю фразу Сахаров выделил, чётко расставляя слова. Складывалось впечатление, что это выражение является слоганом в неких, близких Говорухину кругах.
– Это значит, что для достижения успеха он не брезговал и криминальными методами?
Сахаров пару секунд держал паузу, по окончании которой, громко кряхтя, прочистил горло.
– Такое ощущение, что я на допросе, который усугубляется тем, что следователь сверлит тебе затылок…
– Ты не на допросе, а я не следователь! – выпалил я с раздражением. – С некоторых пор я твой коллега. Можешь считать, что мы с тобой в одной упряжке и имеем одну общую цель. Так вот, если ты хочешь, чтобы цель эта была достигнута, будь добр, рассказывай всё без утайки. Не бойся, за годы практики я наслушался всякого, и криминальные авторитеты у меня в пациентах тоже были. Относись ко мне, как к святому отцу, к которому пришёл на исповедь.
– Да! – сказал он, тяжело вздохнув.
– Что да?
– Он пробивал себе дорогу криминальными методами, иначе как можно объяснить феномен человека, который, появившись ниоткуда, за считанные годы забрался на Олимп.
– Мда-а…теперь понятно…– я почесал голову. – И методы эти так же прямолинейны и справедливы, как и их автор. Полагаю, что это что-то в духе девяностых.
– Правильно полагаешь – кивнул Сахаров. – Артём всегда представлялся мне (да и не только мне), осколком той эпохи. Его будто заморозили тогда в девяностых, и он проснулся только сейчас. Да, он действует так, как действовали тогда. Он действует так, как никто не действует сейчас. Возможно это и обеспечивает ему такой ошеломительный успех. Этот человек ничего не боится!
Последняя фраза опять прозвучала, как слоган.
Я замолчал, глядя на размазываемые по мокрому стеклу шлейфы уносящихся огней. Вывод напрашивался неутешительный. Через несколько часов я окажусь в компании милейшего человека. Мне предстоит вправлять мозги оттаявшему от заморозки рыцарю из девяностых. То ещё удовольствие. Не проще ли пока не поздно…
– Без него всё рухнет…– Сахаров внезапно прервал моё мысленное лирическое отступление. – Понимаешь, Артём тот человек, который не только создал весь этот бизнес, но ещё и тот, на котором этот бизнес держится. Не будет его, не будет и дела, а вместе с этим сотни людей и их семей потеряют кусок хлеба. Пусть некоторые недалёкие люди и говорят, что незаменимых людей нет, и раз уж такая огромная машина запущена, её уже никому не остановить, я это точно знаю. Он нам нужен живым и дееспособным, понимаешь? И в данный момент, моя судьба и судьбы всех этих людей зависят не столько от него, сколько от тебя. Поверь, если у тебя всё получится, мы тоже за ценой не постоим. Произнося этот монолог Сахаров чуть развернулся в водительском кресле, демонстрируя, свой длинноносый греческий профиль и мне было немного не по себе, так как он почти не смотрел на дорогу.
– Об этом ещё очень рано говорить, и вообще, у нас мало времени для этих сентиментальных отступлений. – Я ускорил темп речи, чтобы вернуть Сахарова в деловое русло. – Что ты знаешь о его прошлом?
– Почти ничего! Я как-то не задавался целью копаться в его биографии.
– Вопрос был не о том, копался ты или нет в его прошлом, а о том, что ты о нём знаешь! – Я поймал себя на том, что взрываюсь уже второй раз за полчаса, что случается со мной крайне редко. – Не может быть, чтобы ты ничего не знал о человеке, который является не последним в твоей судьбе. Вокруг таких неординарных личностей всегда ходят слухи, сплетни, легенды и ты не мог их не слышать.
– Ну-у…если тебя интересует информация на уровне слухов…
– Меня интересует любая информация о его прошлом. Если нет достоверной, пусть будет та, что на уровне слухов.
– Хорошо! Слухи, так слухи. По некоторым слухам, он до вполне зрелого возраста жил обыкновенной жизнью. Имел семью и работал чуть ли не простым клерком. Потом что-то изменилось. Он вроде как записался в наёмники, и пару лет мотался по горячим точкам. Скорее всего, война его и изменила. Она сделала Артёма таким, каким мы его знаем.
– Хм-м…очень странно! – мычал я, теребя заросший щетиной подбородок. – говоришь, его изменила война. А тебе не кажется, что чтобы простой обыватель, офисный планктон, вдруг сорвался и поехал на войну, что-то в нём должно было поменяться до этого?
– Может быть. Я как-то не задавался этим вопросом…– равнодушно мычал Сахаров выкручивая руль на многочисленных кольцах завивающейся в спираль развязки.
– И вообще, вся эта история действительно похожа на миф. Человек до тридцати трёх лет лежит на печи, а потом раз…и он уже богатырь, который едет бить нечисть. Здесь очень много странного и непостижимого даже для психиатра с моим опытом.
– Зачем тебе его прошлое? Думаю, что ты забиваешь себе голову. Нужно работать с тем, что есть здесь и сейчас.
– Всё, что есть здесь и сейчас происходит по какой-то причине, и причина эта находится в событиях, произошедших ранее…– Мне казалось, что я разговариваю не со взрослым серьёзным мужчиной, а объясняю непреложную истину неразумному младенцу. – Можно сказать, что его прошлое интересует меня гораздо больше, чем настоящее. А как насчёт его самого? Вы были в очень доверительных, почти дружеских отношениях. Неужели, он ни разу в разговоре не касался своего прошлого.
– Нет! – Сахаров уверенно крутанул головой. – Это иногда казалось даже странным. Человек, то и дело, в разговоре обращается к своему прошлому. Это бывает не только в задушевной беседе, но иногда, даже в рабочих моментах. В прошлом находится весь твой опыт, и, чтобы его оттуда выудить, ты вспоминаешь какую-то связанную с ним историю. У Артёма этого прошлого будто не существовало. Один раз Ляля, наша секретарша, спросила его что-то вроде того, есть ли у него дети и сколько им лет. Он замолчал и всем, находящимся в приёмной, показалось, что он погружён в воспоминания. Но потом у него будто бомба внутри взорвалась. Мне было жалко Лялю. Сколько ей всего пришлось выслушать, какие унижения претерпеть. Я думал, что после такого она уволится, ан нет. Что-то её удержало. – Сахаров чуть помолчал, нежно перебирая руками пухлую мякоть баранки. – Что-то всех нас удерживает, несмотря на те унижения, которым мы периодически подвергаемся.
– И это явно не любовь…– улыбнулся я бритому затылку.
– Нет…не любовь. И даже не деньги. Есть в его личности какой-то магнетизм.
Машина нырнула, в туннель, и по лобовому стеклу побежали блики красноватых фонарей.
– Надеюсь, я ответил на все твои вопросы, – сказал Сахаров, скосившись на часы.
– Нет, есть ещё один! Почему он отказывается проходить реабилитацию здесь…дома. Сахаров шумно выдохнул, опустив голову, чуть ли не на самую баранку. Он выглядел как нерадивый студент, которому экзаменатор задаёт вопрос на засыпку.
– Здесь его будут постоянно отвлекать, дергать…
– Слушай, давай только без этого бреда! – перебил я. – Отвлекать, дёргать! Скажи прямо: вы хотите его спрятать?
Сахаров застыл, и какое-то время я просто наблюдал, как отблески фонарей один за другим ползут по его восковому черепу.
– Слушай…с тобой опасно иметь дело. От тебя ничего не утаишь…
– Даже не пытайся. Не забывай, с кем разговариваешь.
– Ах я и забыл, что ты можешь копаться в чужих мозгах.
– Ты другое забыл, Миша. То, что теперь мы с тобой компаньоны и находимся в одной лодке. Я же просил тебя выкладывать всё, как есть. Почему вы его прячете?
– Потому что он становится практически невменяемым. – Угрюмо пробормотал Сахаров. – С каждым часом его состояние ухудшается. Он начинает бредить, и никто из нас не может разобрать этот бред. В него будто вселился другой человек. Ты представляешь, он плачет.
– Плачет?!
– Рыдает! – голос Сахарова перешёл в жаркий эмоциональный шёпот. – Это истерика, и она продолжалась более двух часов. Как ты думаешь, вид рыдающего генерала, может придать войску уверенности в победе? В какой-то момент, он пришёл в себя и вызвал меня. Это решение о изоляции он принял сам. Он понял, что лучше пропасть на какое-то время, чем находиться здесь в таком виде. Есть и ещё одна причина.
– Какая?
– Кто-то из самого ближнего к нему круга сливает информацию. Конкуренты и враги, (а их у нас немало), начинают прознавать, что с их главным оппонентом что-то не так. Если они станут уверены, если обнаружат его таким, его просто разорвут.
– Есть за что?
– Поверь мне, есть. И вообще, если хочешь узнать всю подноготную этого бизнеса, можешь покопаться в официальных информационных источниках. Там, само собой, нет ничего достоверного, но человек догадливый, может сопоставить некоторые факты и обнаружить главную причину происходящих событий.
– А по каким признакам вы определили, что конкуренты прознали о болезни Говорухина?
– Признаков много. В основном это звонки с глупыми, наводящими вопросами, просьбы о личной встрече. (Причём просят те, кто раньше избегал прямых контактов с Артёмом). Но есть и ещё более завуалированные признаки. Уже несколько компаний прислали нам уведомления о расторжении контрактов, о чём раньше, когда Артём был в добром здравии, нельзя было и помыслить. В общем, пока всё похоже на артподготовку. Они пристреливаются, прежде чем нанести главный удар. Нам будет тяжело, но мы хотя бы выведем из-под огня того, на кого он нацелен. Мы должны хорошо спрятать наше знамя! А в то время, пока вы будете находиться в изоляции, ты должен попытаться поставить его на ноги.
– Здесь я ничего не могу обещать. Ситуация сложная, связанная, либо с травмой, либо с хирургическим вмешательством. Судя по его виду, он очень часто получал по голове, возможно были контузии. Если это то, о чём я думаю, то Говорухина нужно лечить в условиях стационара, иначе вы рискуете тем, что ваш генерал в короткое время может превратиться в овощ.
– Мы! – Сахаров снова опасно отвернулся от руля. – Мы рискуем! Не забывай, что ты теперь в одной лодке с нами. Нужно сделать всё возможное. Все препараты, про которые ты написал, будут доставлены к самолёту.
12
Перелёт был долгим. Куда летели, мне никто не сказал, якобы в целях конспирации. Самолёт был частный. В просторном, похожем на небольшой, но очень дорогой офис салоне, находилось семь человек. Кроме меня, Говорухина и Сахарова, было ещё три мордоворота и щуплый очкарик. Позднее я узнал, что это врач, который сопровождал нас до места. В какой-то момент он подсел ко мне.
– Я врач, – сказал он шёпотом и протянул щуплую руку.
Я скупо ответил на рукопожатие, угрюмо кивнув, вместо представления.
– У него был срыв – он кивнул на Говорухина, который закутанным в плед, лежал на разложенном кресле. – Чтобы хоть немного его успокоить, я поставил ему кубик промедола.
– Один раз?
– Нет! – сегодня это уже третий. – старик виновато опустил голову. – Понимаете, он становится просто невменяемым.
– Сколько дней вы это колете?
– Сегодня четвёртый, – ещё более робко ответил врач.
– Понятно! – Я тяжело вздохнул и смерил его снисходительным взглядом. – То есть мне его ещё и с иглы нужно будет снимать?
– Дозы небольшие, так что это пройдёт легко. Нужно постепенно снижать…
Я ещё раз с презрением посмотрел на этого эскулапа и отвернулся к окну, всем своим видом давая понять, что говорить нам больше не о чем.
Только по прилёту, по ускоглазым скуластым лицам представителей таможни, иероглифам, на указателях, я понял, что мы где-то в Азии, скорее всего в Китае.
Потом нас ждал не менее долгий трип на вертолете, который, завывая натруженным винтом, тащил нас в горы. Всё время пути Говорухин спал. Он лежал на выделенном для него боковом сидении, а сидящий рядом Сахаров, придерживал его голову, во время сильных подскоков. Этот глубокий сон, который ни разу не прервался от бесконечной тряски, навёл меня на мысль о том, что наркотик стал давать накопительный эффект. Глядя на заснеженные отроги, которые проплывали в замызганном окне, я осознавал, что и не заметил, как в одно мгновение изменилась моя жизнь. Мало того, что она перестала принадлежать мне, так ещё и вовсе находилась под вопросом своего продолжения.
Только на рассвете мы прилетели в горный посёлок, состоящий из небольших лачужек, разбросанных по долине. Маленький, но очень энергичный китаец, который нас встретил, что-то гортанно орал на своём, тыча пальцем вверх.
– Вон там! – Сахаров повторил жест китайца, указывая на вершину отвесной скалы. – Там вы будете находиться.
Я увидел одинокий домик, который казался игрушечным на фоне грандиозного скалистого ландшафта. Красноватые отблески зари отражались в стекле окон, и казалось, что домик подсвечен изнутри.
– Это самое надёжное убежище, где вас уж точно никто не найдёт. – Комментировал нацепивший солнцезащитные очки Сахаров. – Никакой цивилизации. Там даже связь не берёт. – Торжественно перечислял он, показавшиеся мне сомнительными, преимущества. – Вы будете находиться там вдвоём.
– Вдвоём?! – Настороженно переспросил я.
– Да! Сам понимаешь, схема «пациент – доктор», является оптимальной для скорейшего восстановления.
– Хм-м! А я смотрю, ты в теме! – я метнул уничтожающий взгляд в сторону Сахарова. – Только, доктор здесь я, и рекомендации о схеме лечения должны исходить от меня. Я говорил, что-нибудь подобное?
– Это было его указание! – Сахаров осторожно показал большим пальцем себе за спину, где в складном походном стульчике, по-прежнему завёрнутый в плед, сидел Говорухин. – «Засунь меня в такую задницу, в которой никому не придёт в голову меня искать. Там должны быть только я и этот доктор!» – Я дословно передаю то, что он сказал накануне последнего приступа. Потом он произнёс ещё одну фразу, которую я так и не понял. «Я хочу вернуться!».
– Вернуться? Куда?! – я прикусил нижнюю губу, что бывает в минуты глубоких раздумий.
– А это уже придётся тебе выяснять. – Сахаров похлопал меня по плечу. – И вообще, я отнёсся к этой фразе, как к бреду.
«Бред?! Не думаю! – как раз-таки, эта фраза запала мне в голову, вызывая сильное эмоциональное возбуждение. – Что значат эти его слова? Куда ты хочешь вернуться?!».
Я смотрел через плечо Сахарова, на завёрнутого в плед человека, который своей отрешённой улыбкой, запрокинутой к восходящему солнцу головой и слепыми солнцезащитными очками, напоминал беспомощного старика, мысленно адресуя ему этот вопрос.
– Там есть все условия для комфортной жизни, продуктов хватит на месяц. – Тараторил Сахаров, тем временем, как я заворожено пялился на Говорухина. – Охрана останется здесь, в этой деревушке. Парни будут безотрывно следить за подходами к домику. Сам видишь, что к нему, просто так не подобраться.
– А как мы туда попадём? – Я перевёл взгляд на серые, похожие на срез огромного куска халвы, скалы и торчащий на обрыве игрушечный домик. Казалось, что его может сдуть оттуда даже небольшим порывом ветра.
– У них есть какой-то подъёмник, типа люльки. – Сахаров, махнул рукой в сторону подножья горы, где толпились, одетые в жёлтые жилеты, китайцы. – Они должны смонтировать это приспособление, поднять вас туда, а потом тут же демонтировать. Процедура эта отработана годами, так что, ничего не бойся.
– Интересно, кто ещё пользуется этим домиком и в каких целях? – я продолжал щурить глаза на верхушку скалы.
– Говорят, что от желающих нет отбоя. Влюблённые парочки, решившие отдохнуть от цивилизации, молодожёны в медовый месяц…
– Есть ещё какие-нибудь примеры, кроме романтических свиданий?
– Очень часто, такие вот отшельнические локации используются людьми, которые хотят на время укрыться от этого мира. Как ты сам понимаешь, люди эти не бедные.
– Какая будет связь, если нет сотовой? – Насторожился я.
– Никакой! Видишь тот шпиль рядом с домом? – Сахаров снова ткнул пальцем в крошечный домик. – Это флагшток. Там имеется красный флаг. Так вот, поднятие этого флага будет означать команду, что вам нужна помощь снизу. Увидев этот флаг, парни тут же дадут команду, китайцы соберут подъёмник и через час охрана будет наверху.
– Час?! Не слишком ли долгая реакция на сигнал «SOS»?! – возмутился я. – И вообще, есть более современные методы связи. Ну хотя бы рация.
– Радио волны хорошо прослушиваются, а на счёт долгой реакции…особой нужды в ней не будет. Извне вы будете хорошо защищены природой и парнями, которые будут находиться здесь, мониторя все подходы к вершине. А там… что вам может грозить там? С припадками и приступами ты должен справиться как доктор, тем более все необходимые лекарства и препараты будут при вас. Нападение диких зверей маловероятно, но у вас будет одна хорошая винтовка. Противоядие от укуса змеи тоже будет при вас. Думаю, как врач ты разберёшься, что с ним нужно делать.
Слушая болтовню Сахарова, я не переставал попеременно смотреть, то на Говорухина, то на крошечный домик. Я понимал, что Сахаров перечислил не все грозящие нам опасности. Точнее, он не учёл опасность, которая грозит лично мне. Он не назвал самого опасного и страшного зверя, который ещё не отошёл от наркотического опьянения и поэтому с глупой улыбкой таращится на восходящее солнце. Но что будет, когда он придёт в себя? Что будет если он начнёт выходить из себя? Никакие лекарства, аппаратура и противоядия не помогут мне в этом случае. Ружьё? Так я и стрелять-то не умею. Ну даже если я его и пристрелю, то опять же подпишу себе приговор. Ситуация была безвыходная и вся беда заключалась в том, что я загнал себя в неё практически добровольно. При желании, никто бы меня не смог принудить тащиться в горы с отмороженным князем. Всё произошло из-за того, что я подвергся искушению. Меня соблазнили даже не деньги, а что-то другое, чего я не мог осознать до конца.
Иногда и даже чаще всего, мы сами выпрашиваем у Бога приключений на пятую точку.
13
Китайцы работали быстро и слаженно. Их можно было сравнить разве что с цирковой командой, которая между номерами монтирует декорации и приспособления для акробатов. Они с молниеносной скоростью забивали крюки, устанавливали лебёдки и натягивали тросы. Каркас подъёмного устройства они собрали быстрее, чем профессионал собирает кубик-рубика. Уже через полчаса с начала подготовки, мы с тобой оказались на этом плато, возле дома. Парни затащили тебя в дом, уложили на кровать, хором сказали «Ни хао», и растворились в воздухе подобно дыму. Так мы и очутились в этом месте.
– А что было потом? Я что вообще ничего не соображал? – Я смотрю на Эммануила с недоверчивым прищуром, грея ладони об кружку с дымящимся кофе.
– Ты был невменяем и поначалу просто лежал. Если описывать твоё состояние, это было что-то между сильным опьянением и комой. Временами ты спал, временами пьяно бормотал и блаженно улыбался, но случались и моменты срыва. В эти моменты ты нёс такое, что со стороны могло показаться полнейшей ахинеей. В тебе будто бы находилось десять личностей, которые менялись со скоростью переключаемых пультом телевизионных каналов. Ты то призывал Сахарова, то распекал подчинённых, то угрожал конкуренту и уже через секунду мог сюсюкать со своей маленькой дочуркой. Её, кстати, Саша зовут.
Мои руки вздрагивают именно в тот момент, когда я подношу чашку ко рту. Поперхнувшись, я проливаю горячий кофе на водолазку.
– Ты вспомнил? – Эммануил смотрит на меня поверх очков.
– Вспомнил кхе…кхе…– сиплю я обожжённой глоткой. – Давай дальше…
– Я боялся, что в минуты этих эмоциональных всплесков, ты поднимешься с кровати и начнёшь крушить всё вокруг, поэтому наблюдал за тобой на расстоянии, в щелочку приоткрытой двери. Я чувствовал себя дрессировщиком, который должен вовремя захлопнуть клетку, если тигру вдруг вздумается погулять. Ты пытался встать, но не мог. Координация была совершенно на нуле толи от прогрессирующей болезни, толи от наркоты, которой пичкал тебя незадачливый доктор. Я не знал, что с тобой делать, и как начать наше лечение. О какой психотерапии могла идти речь, когда я боялся к тебе подступиться. Чтобы лечить человека нужно чтобы он был в каком-то более-менее адекватном состоянии, а тут… Я не придумал ничего лучше, чем ставить тебе малые дозы наркотика в тот момент, когда ты находился в состоянии покоя. Могло показаться, что я просто оттягиваю неизбежное, ведь эта наркотическая кома не могла продолжаться вечно. Я действительно делал это от безысходности, но, как оказалось позднее, именно эта терапия, которую начал твой эскулап, и дала ожидаемый эффект. Ты провалялся в состоянии близком к коме больше пяти дней, в то время, как я постепенно снижал дозу. И вот, в один прекрасный день, ты очнулся. Поначалу ты походил на человека, которого разморозили после столетней спячки. Твои воспоминания были чистым листом. Но этот белый лист стал стремительно заполняться, появляющимися воспоминаниями. И всё, что ты вспоминал, было не из той жизни, про которую слышал я, о которой рассказывал мне Сахаров и о которой писали в газетах. Это была совсем другая жизнь, та жизнь, о которой из твоего окружения никто не знает. Всё что было дальше, ты помнишь и сам.
Эммануил шлёпает ладошками по стеклянной столешнице и отворачивает голову к погасшему камину.
Наступает тишина, которую нарушает только скрип раскачивающегося подо мной стула. Я интенсивно растираю виски, будто пытаясь раскрутить центрифугу, в которой барахтаются мои мозги.
– Значит, все эти приступы боли были последствиями приёма наркотиков? Ломкой? – Моя очередная догадка разрывает молчание.
– Возможно…– мычит он, не отводя глаз от камина.
– И все эти видения, они же тоже могли быть навязчивыми галлюцинациями, вызванными этой наркотой?
– Что именно кажется тебе галлюцинацией? – Эммануил переводит на меня взгляд, в котором мерцают искорки заинтересованности. – Жена, дочь, пикники на даче, мятый костюм, офис, рыжебородый босс?
В ответ я мотаю головой.
– Или огромная приемная, зеркальный стол, швейцарские часы, жёлтый Майбах и лысина Сахарова? – эмоционально шипит он. – Что из этого больше похоже на галлюцинацию? Если ты думаешь, что второе, то заведомо ошибаешься, потому что всему этому явился свидетелем твой покорный слуга! – он лупит маленьким кулачком себе в грудь. Тогда остаётся первое. Так что? Спишем это всё на наркотический бред?
Я продолжаю мотать головой.
– И первое и второе – всё это, твоя реальность, точнее это две реальности. Сложнее всего эти реальности совместить, понять, что они могут принадлежать одному человеку; понять каким образом одна реальность трансформировалась в другую. Сейчас к этим двум реальностям добавилась третья. Это то, что ты видишь вокруг: этот дом, горы, я, – всё это реально.
– Слушай, Эммануил, мне кажется, что мы с тобой ходим по кругу. Первое, второе, третье. Первая личность, вторая личность, третья; знание номер один, знание номер два, знание номер три…и вот сейчас мы дошли до пронумерованных реальностей. Я не вижу выхода из этого круга, в который ты меня загоняешь своими рассуждениями. – Я снова начинаю закипать и теперь знаю, что это следствие нехватки дофамина, к которому с некоторых пор привыкли мои мозги.
– Ошибаешься! – Эммануил снисходительно морщит пухлые губки. – Всё не так плохо, и мы хорошо продвинулись в наших поисках. Круг уже разомкнулся и превращается в линию. Настоящее нам понятно, недавнее прошлое тоже, то чем ты был в совсем далёком прошлом, мы тоже выяснили. Осталось найти кусок между далёким и недавним прошлым, и тогда пазл соберётся.
