Олег Механик
Болевой порог
Он замолкает. Поднятый на уровень глаз, кулак говорит: «Вопросы есть?».
Есть… вопросов тьма. Но прежде всего мне хотелось бы кое-что проверить. Если все так, как я думаю, вопросов больше не будет.
⁃ Давай по кофейку! – я хлопаю в ладоши, как бы объявляя переход к другой части программы.
Кулак распускается. Он равнодушно пожимает плечами, мол, не возражаю.
Я поднимаюсь, иду к вмурованной в мореный дуб кухонной утвари, чувствуя покалывание в затекших ногах.
– И все-таки мне непонятно. – открываю шкафчик, достаю пакет с кофейными зернами. – Как можно добиться того, чего ты в итоге добился, такими первобытными методами. – высыпаю зерна в бункер кофе машины. – Понимаю, если бы это происходило в девяностые. Тогда многие действовали такими методами. Но сейчас. В это время. Во время господства цифровых технологий…– нажимаю на светящемся сенсоре, на кнопку с нарисованным двойным зернышком. Машина издает урчание довольного кота. – когда каждый человек как на ладони; когда ты находишься под прицелом многочисленных камер видеонаблюдения и телефонов; когда отслеживается не только каждый твой шаг, но и все финансовые операции, вплоть до покупки стирального порошка; когда каждый выходящий за границы норм поступок становится доступным миллионам людей, которые могут увидеть его в ютуб . Почему вас не схватили в первые же дни? Для этого даже не нужно собирать батальон полицейских. Достаточно идентифицировать ваши личности по видео с камер и переловить всех по одиночке. – в машине булькает. Помещение гостиной наполняется приятным кофейным ароматом.
⁃ Почему не схватили? Потому что не хотели. – я застываю с кружкой в руке, недоуменно глядя в сторону. – Одни не хотели, другие боялись, третьим все происходящее было на руку. Знаешь почему люди бредят девяностыми?
⁃ Люди? Лично я не страдаю от этого бреда.
⁃ Я не говорю про всех, но таких много. Ты даже не представляешь сколько их.
⁃ И почему же?
⁃ Потому что это было время перемен. «Перемен, требуют наши сердца!» – пропевает он на тоскливом выдохе. – Помнишь эту песню Цоя? Тогда у многих был реальный шанс что-то изменить. Сейчас же все будто сформировалось, застыло, зацементировалось. Сломать этот затвердевший цемент уже невозможно. Ты понимаешь, что навечно останешься там, где был в тот момент, когда вся эта масса начала застывать. Тот, кто застыл в нижних пластах, уже никогда не окажется наверху. Девяностые – это сказка про Золушку, которая за одну ночь из нищей девки превратилась в принцессу. Тем неудачникам из нижних пластов, которые были в ту пору в сознательном возрасте, кажется, что она была слишком короткой, и они не успели. Любой знак того, что эта эпоха возвращается, как бы дает им еще один шанс. Они забыли, как им в ту пору было плохо, они помнят только свои надежды. Еще они знают, что терять им уже нечего, зато можно с удовольствием полюбоваться на то, как теряют другие, те у которых кажется все налажено. Они только и ждут того момента, когда цемент затрещит по швам. Для тех же, кто тогда еще не родился, та эпоха – сказочный лес, по которому бродят «Робингуды» в поисках спрятанных в нем несметных сокровищ. Как для тех, так и для других, история «красных кулаков» – доброе предзнаменование того, что все возвращается. Для простых обывателей мы стали героями. Под видео с похождениями красных, было сотни положительных отзывов. Что касается власть имущих – они просто наблюдали и ждали чем все это закончится. Он замолкает, ожидая, что я повернусь к нему и задам необходимый вопрос, без которого продолжение рассказа невозможно. Я ему подыгрываю.
⁃ Почему?
⁃ Думаешь мы действовали наобум? в поймавшем меня взгляде, хищный блеск, который был присущ тому, прошлому Говорухину. – громили первые попавшиеся на пути лавочки? Конечно же нет. Как я уже рассказывал, по приезду в Тумайск, я кое с кем пообщался, и изучил биографии некоторых знаменитостей этого города. Особенно меня интересовали их молодые годы, когда все начиналось, когда появился саженец новой власти, когда он пустил первые отростки. И снова девяностые. – он щелкает пальцами. – пора большинства начинаний. Тогда в городах появлялись новые хозяева и тем из них, кому удалось удержаться у власти, пока цемент не начал застывать, очень повезло. Верхушка Тумайска именно из тех удачливых парней.
Писк за моей спиной возвещает о том, что кофе готов, но я продолжаю держать его взгляд – держать нить повествования.
⁃ Мне оставалось изучить корневую систему этого столетнего дуба. Я искал загнивающий отросток. Ты прекрасно знаешь, что как бы хорошо не шли дела, всегда найдется повод для недовольства. В любой идеальной семье есть урод, тот кто своей нефотогеничной харей портит семейный портрет. Я без труда обнаружил урода. Заместитель председателя городского правления, глава комитета по жилищному строительству, председатель совета директоров Тумпромбанка, Севстройбанка, Тумайского ремдорсервиса, Тумайского строительно монтажного управления, учредитель и директор Пригородного рынка, Тумайского привоза, Строительного рынка. И это все один человек, которого зовут Гурген Менадзе. Еще он владелец доброго десятка фирм и ресторанов. Если мерять в относительных величинах, Менадзе и его семья владеют примерно пятьюдесятью процентами активов этого города. Понятно, что оставшиеся пятьдесят процентов в руках у губернатора. Если рассматривать город как фирму, то это общество с двумя учредителями, ни один из которых не имеет контрольный пакет. Тогда на заре зарождения капитала они были друзьями. Все, как и у многих начиналось с преступного сообщества, которое постепенно трансформировалось в легальный бизнес. Еще тогда, в девяностых у друзей появились разногласия. Есть информация, что один даже заказал другого и заказ был даже исполнен. Только киллер был подставной и заказчику грозил срок. Но каким-то образом стороны договорились и конфликт сошел на нет. А потом…Потом раствор застыл, обрекая двух заклятых друзей вечно делить этот город. Если ты меня внимательно слушал, можешь уже сам сделать некоторые выводы- волчьи глаза оценивающе наблюдают, как я озадаченно болтаю пустой кружкой, нанизав ее ручку на указательный палец.
⁃ Все эти заведения принадлежали Гургену…
⁃ И-и-и! – он взмахивает пальцем будто это дирижерская палочка.
⁃ Ты наехал на кровного врага губернатора, чтобы войти в круг его доверия.
⁃ Вывод неправильный, точнее его вторая часть. Я наехал на объекты Гургена, чтобы во- первых, обозначить себя и во-вторых, оказаться с ним за одним столом. Моей целью было сближение именно с Гургеном, человеком властным и мстительным, человеком у которого за пазухой всегда припрятан булыжник, потомственным вором, именитые родственники которого крепко обосновались в столице. Я знал, что именно благодаря ему нас не повяжут в первые дни. Гурген не тот человек, который рвет на себе волосы. Он будет хладнокровно ждать, что будет дальше, понимая, что все это не просто так. Все эти погромы лишь легкая пощечина, нужно разобраться, кто осмелился ее отвесить такому человеку как он. Наша встреча была лишь вопросом времени, ей могло помешать только одно обстоятельство: если нас с парнями угрохают на одном из регулярно даваемых представлений. Смерти с некоторых пор я не боялся, а если чего-то не боишься – его как бы и не существует. – он делает паузу, то ли для того, чтобы выделить жирным последнюю фразу, то ли для того, чтобы перевести дух.
⁃ Итак вы встретились? – спрашиваю я, чтобы заполнить создавшийся вакуум.
⁃ Ты можешь налить кофе и не стоять у меня над душой. В ногах правды нет, а история длинная, и самая интересная часть еще впереди – он делает приглашающий жест, указывая на стул.
Я разворачиваюсь к кофе-машине, истеричные вопли которой извещают о том, что кофе уже десять минут как готов и вообще, скоро остынет. Наблюдая за бурлящей наполняющей кружку бурой струйкой, я подбираю правильные аргументы, которые помогут мне решиться. Судя по взгляду, манере держаться и говорить, он вернулся. Если это так, ждать нечего. Промедление смерти подобно, но в нашем случае – промедление, это смерть. Наполняю вторую кружку, поворачиваюсь, медленно иду к столу. Он наклонил голову, по-видимому любуясь отражающимся в зеркале столешницы, Говорухиным. Это как раз, то, что надо. Пролетающие над сгорбленной, обтянутой серым хлопком футболки, спиной, кружки походят на двух птичек. Бывает так, что птицам приходится справлять нужду прямо на лету. Я чуть наклоняю одну кружку, так что тоненькая струйка втыкается в оплетенную сухожилиями шею.
7
А-Ай бля! – боль протыкает основание шеи сотнями мелких иголочек. Я прыгаю животом на стол, дотягиваюсь до ножа, резко оборачиваюсь, чтобы нанести удар. Один рывок с выбросом руки перед собой, и пухлый очкарик, издавая свист проткнутой навылет глоткой сползет под стол.
Что-то сдерживает это рефлекторное движение, будто у автомата со спущенным курком клинит затвор. В эту долю секунды, как в тонюсенькую щель в мозг проникает осознание происходящего.
«Стоп! Успокойся! Ничего не произошло. Перед тобой ботаник в желтом свитере с двумя кружками, кофе. Точнее, там то, что от него осталось, так как обе кружки он пролил себе на живот. Он просто капнул на тебя кипятком. Такое случается, и за это обычно не бьют виновника ножом» – произносит спокойный голос, раздающийся в голове.
Я продолжаю наставлять острие ножа на Эммануила, зад которого уперся в обитую дубовым шпоном стену. Отступать некуда!
⁃ Ты че творишь, с-с-с… – вместе с этим змеиным шипением из меня будто пар из чайника, выходит весь звериный запал. Искривленное болью и злобой лицо размягчается. Понимание того, что я едва не совершил необратимое действие, заставляет меня облегченно выдохнуть. В такт сокращению диафрагмы опускается рука с ножом и тело Эммануила, которое скользит по лакированному дереву.
⁃ Я же нечаянно…кружка полная, я просто не удержал – шепчет он, тараща увеличенные стеклами очков глаза.
⁃ Ладно рассказывать, – я протягиваю ему руку, хватаю протянутое мягкое запястье, с силой тащу на себя, помогая подняться. – ты сделал это специально. Что, хотел проверить не вернулся ли мой болевой порог в необходимую норму? Он вяло крутит головой, как пойманный с ворованной конфетой малыш. – Как видишь, все в норме! – я потираю обожженный участок шеи. Боль испарилась.
⁃ В норме? Он крадется вдоль стола, не сводя с меня настороженного взгляда. – Я уже не знаю, что считать нормой. – садится, ставя на стол пустые кружки.
⁃ Норма, это то, что я не свалился на пол от болевого шока и не сидел, как бесчувственный истукан, пока ты выливаешь мне на затылок кружку кипятка. Норма -это адекватная реакция на боль.
⁃ Для тебя это не норма! – он медленно крутит квадратной головой – Мы должны были добиться другого результата, вернуть того Говорухина, о котором ты только что рассказывал. Для парней внизу, только такой результат будет положительным.
⁃ А если результат будет другим, тогда что?
⁃ Не знаю!
⁃ Опять ты юлишь! – я пытаюсь поймать прячущийся за голубоватыми бликами стекол, взгляд. – Ты знаешь гораздо больше, чем говоришь. Был бы перед тобой тот Говорухин, появления которого ты так добиваешься, он бы отрезал тебе мизинец. – я снова беру со стола нож. – это здорово побуждает к откровенности.
⁃ Я не знаю, что они собираются делать, в любом случае для тебя и для меня этот результат не сулит ничего хорошего. Моей задачей было превратить овоща в того Артема Говорухина, который им известен. О том, что здесь может появиться третья личность, они даже не подозревают. Но я думаю, что Сахаров не зря взял целый взвод бойцов и лично дежурит внизу. Это не охрана. Они ждут положительных результатов, если же их не будет….– он теребит холеный подбородок – Думаю, что им не нужен овощ, или кто то третий. И они еще не знают, что ты не…– он осекается.
⁃ Что я не что?!
⁃ Что вся твоя сила была приобретена благодаря медицинскому вмешательству. Да это и не важно, откуда она. Для них важно то, что ты можешь лишиться этой силы.
⁃ По-твоему, у меня нет силы? Ты считаешь, что перед тобой сидит слабый человек? – я снова пытаюсь выцарапать его глаза из-под стеклянной брони.
⁃ Не знаю! Не знаю! Не знаю! – грабли пальцев врезаются в жесткую кучерявую шевелюру. – Ты же сам вспомнил кем был и кем стал. Может я не так выражаюсь и то, о чем я говорю это не сила, но это что-то такое, что помогало тебе пробивать стены.
⁃ Сила, это физический термин. Масса помноженная на ускорение….– я сжимаю кулак – масса помноженная на ускорение – кручу его перед глазами. Косточки накрыты шершавым брезентом коросты, кисть исчеркана белесыми шрамами. Масса помноженная на ускорение. В самом деле, кто я? Тот безвольный тщедушный человек, знаменитый в определенных кругах бизнесмен, или нечто третье? – Значит я им не нужен?
⁃ Артем, послушай! – он тянется ко мне через стол, маленькие ручки вцепляются в набухший, похожий на эррегированый член, кулак. – когда ты все это рассказывал, мне показалось, что ты вернулся. Я увидел того Говорухина, с которым встречался всего два раза, от взгляда которого непроизвольно виляешь воображаемым хвостиком. Мне и сейчас кажется, что – в его глазах появляется знакомое выражение. Выражение страха и благоговения, которое так хорошо отпечаталось в памяти. – если бы не эта реакция на боль, я бы был уверен, что ты тот, кто нам нужен.
⁃ Нам?! – кулак синеет, вырастает, превращаясь в скалу, с которой, словно не удержавшаяся пара альпинистов, сползают его маленькие ручки. – Вот ты и попался! Ты сказал нам! Это значит ты с ними заодно?!
⁃ Я работаю на них, поэтому…
⁃ Будешь лепить мне горбатого? – кулак врезается в столешницу, вылетевший из тарелки сыр шлепается рядом, одна из кружек, подпрыгнув, падает на подогретый кафель, делает два подскока, на третьем, разлетается на мелкие мозаичные кусочки.
Эммануил отстраняется назад, но на этот раз я не вижу испуга на его лице. Он улыбается!
⁃ Знаешь? Таким ты мне больше нравишься! – Не знаю почему, но эта улыбка, вызывает во мне зеркальную эмоцию, которую я пытаюсь скрыть за каменными валунами напряженных скул.
⁃ Не вижу ничего смешного! – я пытаюсь придать голосу угрожающей твердости, но чувствую, что он течет как подтаявшее мороженное. – Значит я тот, кто вам нужен? – складываемые в кулак пальцы хрустят, словно хворост под ногами.
⁃ Я сказал не так. «Ты тот кто нам нужен. НАМ – это значит мне и тебе! Скажи мне, Артем, кем лучше быть, живым олигархом, или мертвым м-м-м…или просто мертвым. Можешь не отвечать, я знаю, что ты выберешь. Так вот, представь себе, я тоже предпочитаю быть живым. Если задание будет провалено, то от меня тоже избавятся. Зачем им лишний свидетель? – он надувает щеки и делает пшик губами. – Тот, кто нам нужен – человек без страха, принципов и чувства вины; человек который с легкостью пройдет к своей цели по черепам, не потому что он садист, а только потому, что такой путь самый быстрый и короткий, человек, который забыл, что такое боль и чувство вины. Скажи, Артем, ты такой человек? Ты тот, кто нам нужен? – его взгляд и голос набирают накал к последней фразе.
⁃ Зачем ты спрашиваешь, если прекрасно знаешь, что я не тот. Ты уже неделю копаешься во мне как механик в сломанном моторе, разобрал меня на мелкие запчасти. Ты видел меня овощем, видел меня не в себе, видел меня, когда я якобы приходил в себя, знаешь мою историю «до», историю «после». И тебе до сих пор не ясно?
⁃ Представь себе, не ясно! – он разводит руками, – Твоя личность меняется, как погода в весенний день. Снег, дождь, солнце, снова снег, опять дождь. Я не знаю, что надевать, футболку, или шубу, брать ли с собой зонт. Ты балансируешь среди своих ипостасей, будто находишься между мирами. Я не знаю, чего ждать дальше, и главное, у меня нет времени, чтобы ждать. У нас его нет!
⁃ А это что-то новенькое! – я кладу локти на холодное стекло, – что значит нет времени?
⁃ Сахаров дал мне пять дней на все про все. Это максимум, понимаешь? Прошло уже четыре. Я думаю, что, если сегодня, в крайнем случае, завтра утром, на штоке не появится красный флаг, он примет решение действовать радикально.
⁃ Почему именно пять дней? Кто решил, что этого достаточно для того, чтобы вывести человека из овощного транса?
⁃ Я! – он опускает голову, демонстрируя круглую проплешину, скрываемую густой шевелюрой. – я имел неосторожность сказать, что если Говорухин не встанет на ноги в течении пяти дней, то не сделает этого никогда.
⁃ Ты считаешь, что эти пять дней, просто отсрочка перед исполнением приговора?
⁃ Да. Думаю, что сегодня последняя ночь, когда мы можем подать апелляцию. Если завтра флага не будет, они сами поднимутся сюда и…
⁃ Да…и сделают это без предупреждения, в любой момент. – я тру лоб, пытаясь разгладить жесткие складки морщин, пересеченных рубцами шрамов. – У нас есть эта ночь, и то, при условии, что Сахаров не пожелает заявиться сюда сегодня. Что будем делать, ждать и бояться? На этот раз он не пытается убежать от вызова в моем взгляде и смотрит прямо в глаза.
⁃ Вообще-то я не планировал умирать. – тяжело вздыхает – если бы я знал, чем все закончится, никогда бы не согласился.
⁃ На что?
⁃ На твою просьбу. Это же ты взорвал мою спокойную жизнь, по твоей указке Сахаров притащил меня к тебе в кабинет. – в его увядшем голосе слышится сожаление и укор.
⁃ Ты же знаешь, что это был не я!
⁃ Точно? А может все-таки…– теперь я слышу нотки надежды. – Так было бы лучше. – новая мысль заставляет его подобраться на локтях. – Может черт с ней, с болью? Может вернулась только она, а все остальное…– в блестящих глазах, детская надежда на чудо. Я мотаю головой.
⁃ Нет-нет. Не спеши отрицать! – теплые ручки в который раз накрывают мои запястья. – Ответь мне на пару вопросов…
⁃ Опять начинается? По-моему, мы с тобой прошли все существующие психологические тесты, даже в воображариум играли…
⁃ Это было тогда…ты же видишь как все меняется.
⁃ Ну валяй.
⁃ Только отвечай не думая, как чувствуешь…
⁃ Валяй!
⁃ Как ты относишься, к тому что сделал? К погромам, к дракам, к тому, что по твоей вине гибли пацаны, которые тебе верили?
Я мотаю головой и эта автоматическая реакция говорит сама за себя. Я отрицаю эти обвинения, как будто они относятся к другому человеку. Перед глазами мелькают красные костюмы, летающие ноги, разбитые носы, валяющиеся в лужах крови, люди.
– Тебя мучает чувство вины за то, что ты являешься источником бед, – мотаю головой, – за то, что ты бросил семью, – мотаю головой, – за то, что убивал людей. – голос Эммануила звучит, будто зачитываемое судьей обвинение. Я закрываю голову ладонями. – Я невиновен! Это был не я!
⁃ Все ясно! – он шлепает ладошкой о стол. – Мы пропали!
⁃ И что? Мы будем просто сидеть и ждать, как барашки прихода мясника?
⁃ А что ты предлагаешь?
⁃ Мы можем сбежать?
⁃ Спуститься с двухсотметровой отвесной скалы?! – он обреченно улыбается. – даже для твоего прошлого воплощения это было бы безрассудством.
⁃ Может быть здесь есть какой-нибудь менее безопасный спуск?
⁃ Нет! Мы находимся на верхушке пирамиды, причем на широкой части конуса. Я видел эту скалу оттуда из долины. Ты тоже там был, но вряд ли что-то видел в том состоянии. Чувство безысходности заставляет меня морщить лоб и кусать губы.
⁃ Неужели ничего нельзя сделать?!
⁃ У нас есть только один вариант. – теперь Эммануил превратился в доктора, дающего надежду безнадежному больному. – Поднять красный флаг!
⁃ Что?!
⁃ Стать тем Говорухиным тебе уже не суждено, но ты можешь его сыграть.
⁃ Почему нет? – я сдавливаю пальцами колючий подбородок. – Точно! Как я сам не догадался? Все же так просто. Я жив, здоров, стою на двух ногах и в прекрасной физической форме. Ты скажешь Сахарову, что реабилитация прошла успешно, мы обнимемся, выпьем заздравную, а потом спустимся вниз. Главное оказаться там, в долине. Оттуда мы уже сможем сбежать. Главное, улучить нужный момент и рвать когти.
⁃ Просто, да не совсем…– мычит Эммануил, скривив рот. – вот ты тут пробросил, что обнимешь Сахарова. Ты уверен, что это необходимо?
⁃ Ха-ха-ха…это же я так, к слову…не принимай все так буквально. – мне становится весело. Найденное решение придает бодрости.
⁃ Понимаю, что это оговорка, но именно она меня и озадачила. А ты знаешь, как вести себя с Сахаровым? – глупая улыбка застывает на моем лице, а плечи чуть подаются вверх. – ведь это очень важно. Если что-то пойдет не так, он может нас раскусить.
⁃ Да как он раскусит? Он знает только то, что у его босса сорвало крышу, что у него были провалы в памяти, а потом он чуть не впал в кому, которая была спровоцирована перманентными инъекциями транквилизаторов. Он увидит, что больной выздоровел. Какие могут быть подозрения?
⁃ Ты снова проговорился, сам того не замечая…– Эммануил тычет в меня пальцем. – ключевое слово «сорвало крышу». Признаком выздоровления человека с некогда сорванной крышей является не то, что он стоит на ногах и членораздельно разговаривает. Этот человек должен быть адекватным. Ты знаешь, что такое быть адекватным? Это значит соответствовать чьим-то представлениям о том, каким ты должен быть. В глазах Сахарова ты должен быть безупречен.
⁃ Мне кажется, что ты излишне нагнетаешь…
⁃ А мне не кажется. Ну ты сам посуди. Если Сахаров заметит какие-то действия несвойственные его боссу, он тут же заподозрит, что я просто скрыл прогрессирующую болезнь, накачав его транквилизаторами. Ты должен быть безупречен…бе-зу-Пре-Чен!
⁃ Ну хорошо! Хочешь, чтобы я сыграл по Станиславскому? Я сыграю.
⁃ Чтобы сыграть по Станиславскому нужно полностью вжиться в роль. Это у тебя получалось лучше всего, когда ты рассказывал свою историю. Тогда я был уверен, что старый Говорухин вернулся. Если бы не эта проверка, которую ты не прошел, я бы так и не понял. ⁃ Что ты чувствовал, когда рассказывал?
⁃ Чувствовал? – я пожимаю плечами. – Ничего не чувствовал…Я не помню…Я весь был там в этой истории…
⁃ А как ты ее воспроизводишь, по памяти? Ты помнишь все? От начала и до конца?
⁃ Какого конца?
⁃ Ну хотя бы до того момента, как ты начал терять память…
⁃ Н-нет! – я озадаченно закусываю нижнюю губу. – Я вспоминаю все по ходу рассказа. Это похоже на то, когда читаешь книгу. Не поймешь, что было дальше, пока не перевернешь следующую страницу.
⁃ Тогда самое время открыть эту книгу и продолжить чтение с того места, где ты остановился. У нас есть примерно пять часов до рассвета…– вслед за Эммануилом я перевожу взгляд на почерневшее окно.
⁃ Хорошо! На чем мы остановились?
⁃ М-м-м…. По-моему на встрече с Гургеном….
8
Наша встреча была лишь вопросом времени. Я сделал все, чтобы она состоялась. Следующий ход был за Гургеном, и мне не пришлось долго ждать.
Звонок Миши Сахарова застал меня на пути в спортзал.
– Артем приезжай на Первомайскую, у нас проблемы.
По похоронному тону, оборванному гудками, сброшенной трубке и слову «проблемы», я понимаю, что случилось что-то серьезное. С некоторых пор, это слово стало негласным табу в нашей организации. У нас не может быть проблем. Мы не знаем боли и страха, соответственно не должны знать и проблем, порождаемых этими чувствами.
Я поддаю газа, перестраиваюсь в левую полосу, сгоняю попутные машины, агрессивным миганием прищуренных фар. Это не нервы, я забыл, что такое нервничать. Напротив, звонок Миши придал мне бодрости. Появился азарт, чувство которого в последнее время критически не хватает. Мне мало азарта, мало адреналина, мало секса, мало крови. Мне не хватает слова «проблемы».
Широкая черная пасть БМВ пятой модели, пытается ухватить за зад очередного зазевавшегося на моей полосе автолюбителя. БМВ это тоже символ той эпохи, в которую мы играем, поэтому выбор пал именно на эту модель. Акулий плавник, движок в триста лошадей, задний привод и механическая коробка – это то, что надо. Мне нужна только механика. Собственноручное переключение скоростей дает понять, что ты полностью руководишь процессом полета.
Свист шоссейной резины, широкие черные полосы на асфальте. Выхожу, громко хлопаю дверью, оглядываюсь. Здесь все как обычно. Утопающий в тополином пуху спальный дворик, пятиэтажка, в которой находится наш спортзал, припаркованная у крыльца Тойота Кэмри Миши, «девятка» одного из пацанов, больше никаких машин. Характерная для спального дворика тишина. Свистят запутавшиеся в кронах тополей соловьи, где-то орет алкаш.
Я спускаюсь по разбитой лесенке, берусь за массивную ручку стальной двери, тяну ее на себя. На пороге меня встречает летящий в челюсть кулак.
Хрясь! Вполне ожидаемо. Я мог бы подкрасться к двери, распахнуть ее ногой, пригнувшись, залететь в зал и встретить опасность во всеоружии. Я бы мог зайти в помещение с другого входа, через подвал. Попасть туда незамеченным и действовать в атаке. Я бы мог, но не сделал ничего, чтобы не попасть в западню. С некоторых пор мне становится скучно, мне не хватает остроты, пика эмоций. Мне хочется, чтобы меня разбудили.
Второй удар приходится в солнечное сплетение. Дыхание сбивается, но нет шока и боли. Минуту не дышать? Это даже не цветочки.
Хрясь! В затылок бьют чем-то тяжелым, похоже металлическим. Раньше, при таком ударе, мозг, опасаясь болевого шока, включил бы тумблер “off”, заставив тем самым мое тело распластаться по полу ватным матрасом. Раньше!
Я припадаю на одно колено. Нет не от шока, от инерции, вектор которой направлен от моего затылка к полу. Частота ударов увеличивается, они сыплются на меня как из перевернутого ковша с булыжниками. Сколько же вас? Как минимум четыре перекачанных бычка и все по мою душу. Они знают, что в берлогу спустился альфа-самец. Они меня ждали.
Н-на ссука…н-на…на! Они пытаются заставить меня не улыбаться. Они сбивают улыбку ожесточенными ударами костяшек, стесывают ее будто рубанком рифлеными подошвами берц. Улыбка – это насмешка, индикатор того, что они что-то делают не так. Жертва не должна улыбаться. Если жертва продолжает улыбаться во время экзекуции, то это не жертва, а хищник.
Интенсивность ударов спадает. Они выдохлись, в кровь разбили кулаки, выбили суставы, отбили голени. Они поняли, что вытравить улыбку с моего лица, занятие бесполезное. Хватают меня под руки, садят на пол. Теперь можно и осмотреться. Глаза заливает кровь с рассеченного лба. Я не могу ее вытереть, так как на руках висят чугунные бычки. Приходится смотреть сквозь тонкую стенку кровавого пузыря.
Кто придумал, что видеть ситуацию в розовом цвете, значит приукрашивать? Если увидеть в этом цвете последствия кровавого побоища, они будут казаться более зловещими. Кровь через розовую дымку кажется чернее чернил. Чернильные пятна повсюду. Ими будто бока у коровы обильно уляпаны пол и стены спортзала. Пятна побольше это разбросанные по полу тела. Все эти пятна, мои пацаны. Впервые я вижу свое войско поверженным. Картина с корчащимися на полу парнями со спутанными полиэтиленовыми ремнями, конечностями вызывает во мне злость. Такую злость испытывает автолюбитель, который застает свою ласточку, буквально вчера выгнанную из автосалона, разбитой в дребезги. Как же они их сломали? Взяли количеством, застали врасплох, или… И тут я вижу это «или». Им трясут прямо перед моим носом, приставляют ко лбу несуразную трубку прикрученного к стволу глушителя.
⁃ Ну вот ты и попался отморозок херов! – голос человека с пистолетом зычный. Он говорит нараспев, будто исполняет арию. Если бы я разбирался в оттенках голосов мог бы точно определить, что это контртенор, или бас. – Ты кто такой, из какой поганой дыры вылез, мрразь! – с каждым пропетым словом, ствол все глубже утопает в рваных складках моего лба. Я приподнимаю глаза, чтобы его рассмотреть, закрытое маской лицо не дает этой возможности.
⁃ Этот вопрос я должен задать тебе. Это ты у меня дома. – я замечаю, что нижние зубы здорово расшатаны, вот-вот посыплются изо рта горохом. Благо, я уже давно предпочитаю вставлять дешевую металлокерамику.
⁃ Дома?! – взяв высокую ноту, он лупит меня рукояткой по темечку. – в этом городе у тебя нет дома, тварь! Ты понял?
⁃ Зна-аю- выплевываю кровавого червячка. – все дома в этом городе принадлежат одному человеку. – улыбаюсь настолько широко, насколько позволяет сломанная челюсть. – Но этот человек не ты! Он прислал тебя за мной.
⁃ Я пришел убить тебя, тварь. – в упоре, который он делает на букве «Т», читается кавказский акцент.
⁃ Так в чем же дело? – продолжая улыбаться поднимаю окровавленные глаза. Даже залитыми кровью зрачками я могу раздавить его как таракана. – Пришел убить – убивай. В чем проблемы? У тебя ствол заклинило? Давай, дави на курок!
Он поплыл, из прорезей в ткани выглядывают напуганные мышки.
– Ну же! Давай! Или хозяин не разрешает? Ну тогда не тяни резину и веди меня к нему. Он отворачивается, дает команду своим:
– Берите этот мешок дерьма и в машину.
Два крепыша поднимают мое размякшее тело, волокут его к выходу. Я пытаюсь максимально расслабить мышцы, так парням будет в два раза тяжелее.
⁃ А че с этими делать, Заза? – голос принадлежит еще одному пятну, находящемуся в глубине зала.
⁃ С этими заканчивай, потом вызывай всех, пусть убирают. Давида отвезите в больничку. – пропевает парень в маске.
⁃ Эй эй э-эй! – я выпрямляю ноги, притормаживая волочение тела. – Что значит заканчивай? Ты погоди с такими указаниями. Мы еще не поговорили с твоим хозяином, а пацаны нам еще пригодятся.
⁃ На-ам?! – пение становится грозным, будто это финальная ария оперного злодея. – Ты знаешь, что твои отморозки сделали? – он тычет пальцем вправо, где на лавочке, привалившись к стене сидит человек. Он без маски, но в такой же форме цвета хаки, как и остальные. Голова парня безвольно опущена на грудь, темные волосы взмокли от пота. Чего-то ему не достает. Ну точно! Правая рука ограничивается предплечьем, которое туго замотано черным бинтом (бинтом, сменившим цвет с белого на черный). И тут я все понимаю. Самурайский меч, который Сашка Озеров приволок из дома, до сей поры висел на стене в качестве интерьера. Сашка когда-то занимался единоборствами и прекрасно владел этим инструментом. Он неоднократно предлагал снять меч с гвоздя, когда мы шли на очередную работу, но я говорил, что пока рано. Я знал, что висящее на стене ружье рано или поздно выстрелит, но не думал, что так скоро.
Оббегаю глазами периметр, быстро нахожу то, что искал. Вон он лежит, изящный, утонченный, обаятельный как красотка, поблескивающий стальными глазами, с которых капают черные слезы. Меч сделал свою работу и теперь одиноко лежит возле черной лужи, в которой плавает результат: небольшая, похожая на детеныша осьминога кисть. Неподалеку лежит Сашка. Он разбросал руки и вытянулся, будто загорающий. Я сразу понимаю, что Сашка больше не поднимется. Ну что же, красавчик! Ради этого стоило умереть.
