Олег Механик
Болевой порог
⁃ А как насчет того, чтобы сыграть по новой? – чуть сжимаю левое веко, пуская тонкую иголочку.
⁃ Э не-ет! – кривой палец ходит из стороны в сторону – Та игра уже сыграна, и мы не будем пересматривать ее результаты!
Это не отступление, не отказ от боя. Это его зачин.
– Ты что задумал Артем? Мы, кажется, все решили на берегу…
– Я хочу просто сыграть! – развязываю, находящийся внутри футляра небольшой мешочек высыпаю его содержимое на лакированное дерево. Небольшие, похожие на таблетки, пластиковые фишки с веселым стуком прыгают по игровому полю. – Это же просто игра. – небрежными движениями указательного пальца сортирую фишки по цветам, раскидывая их в разные стороны. – Твои синие, мои красные.
– Артем, ты кажется забыл, что с некоторых пор мы оба играем красными. – голос Гургена холодеет, становится скрипучим – еще один косвенный признак указывающий на его недовольство.
– Это игра! – пытаюсь придать улыбке максимум дружелюбности, хоть и подозреваю, что любое обнажение зубов в нашем с Гургеном случае, расценивается как волчий оскал. – всего лишь игра! Ну хочешь, я возьму себе синие. – Расставляю фишки, растаскивая их пальцем по квадратикам. В одни ставлю синие, в другие, красные. В некоторых квадратиках оказывается по несколько фишек, а в каких-то синие фишки соседствуют с красными. – Ну вроде все так! – вопросительно смотрю на Гургена.
– Если мои красные, тогда поменяй на «Тюльпане».
– Точно! – меняю фишки на квадратике с нарисованным цветком, отмечая, что Гурген, таки включился в игру.
«Тюльпан» – это сеть цветочных магазинов, которая с некоторых пор входит в холдинг, принадлежащий Гургену.
Он кивает, мол теперь все в порядке. Еще раз пробегает поле глазами, недоверчиво щурясь.
– Алишер, позже, – небрежно отмахивается от официанта, который принес его любимые фрукты. – я позову.
Его смущает что-то в этих вырезанных в дереве квадратиках. Я знаю, что.
Это большой квадрат, расположенный по центру поля, на котором нет ни одной фишки.
– А это здесь зачем? – он тычет пальцем в настораживающий его объект.
– А это, как раз, тот ход, который еще не сделан. Ради него есть смысл продолжить партию, точнее закончить.
– Эхе-хе – Гурген достает пачку сигарет, неторопливо достает одну, звякает массивной крышкой золотой зажигалки, глубоко затягивается и улыбаясь на выдохе выпускает облако густого дыма. – Артем, ты знаешь, как я к тебе отношусь…– еще одна затяжка. – Я не знаю откуда ты взялся, но твоя хватка впечатляет. – Дым повисает над полем, будто облака над маленьким городком. – При всем моем уважении….– еще затяжка, – будь ты хоть чертом, хоть самим дьяволом, тебе не сходить на это поле.
– И все же, я это сделаю, и ты мне в этом поможешь!
– То, что ты очень самоуверен, для меня не секрет. Самоуверенность вообще, хорошее качество – затягивается – если оно не граничит с безумием…Сейчас именно тот случай.
– Все, что я делаю, граничит с безумием, но только такие ходы, которые на грани и приводят к успеху. Ты знаешь это по собственному опыту, Гурген. Стоит тебе перестать ходить по кромке и развитие тут же останавливается.
Он слушает, не спуская с меня глаз, затягивается чаще чем это нужно, так, что сигарета мгновенно истаивает до окурка.
Гурген курит очень редко, можно сказать почти не курит. Эта первая сигарета за все наши встречи. Он не курил даже в наше первое свидание, не курил, когда заглянул в глаза тому, кто посмел посягнуть на его имущество и людей. Он не закурил, когда я сказал ему про «Лотос», не курил, когда я принес добрую весть о его штурме. Что означает эта сигарета? Волнение, азарт, или удовольствие, как после хорошего секса?
– И этот ход ничуть не безумнее предыдущих. Нужно сделать небольшую рокировку. – Я снимаю с квадратиков несколько синих фишек (сегодня синие – мои) и ставлю взамен их красные.
– Ого, какая щедрость! – этот возглас не звучит так, как должен звучать. В нем нет восторга или удивления, лишь ожидание того, что будет дальше. – И что взамен?
– Ничего! – я развожу руками. – Я отказываюсь от мелкой рыбешки в твою пользу, потому что собираюсь загарпунить кита. Мне будет нужна лишь маленькая помощь с твоей стороны.
Я толкаю подушечкой пальца синюю фишку так, что она чуть проскользив по лакированному глянцу, останавливается как раз в центре большого квадрата.
– Здесь даже я не в силах тебе помочь…– Гурген медленно крутит посеребренным черепом. – Ни я, ни Деркачев, ни кто либо еще, не посягал на это поле. Наверное, в каждом маленьком городишке есть корыто, в которое могут совать свой нос только федералы и их приближенные. Мы можем пыжиться и надувать щеки только в рамках этого города, но что касается масштабов государства, эта привилегия достается другим парням. Представь собственный дом…
– Я предпочитаю хорошие отели этим рутинным хозяйствам…
– Ну хотя бы представь. Большой дом в твоей собственности с участком и огромным забором. В периметре этого забора ты можешь делать все, что хочешь, можешь разбить его на сектора и наделить таким сектором каждого члена семьи: жену, тещу, детишек. Ты можешь делать все что угодно с постройками, с вещами, с мебелью. Все это твоя собственность. Единственное, куда не стоит лезть, это в электрические и газовые счетчики, в трансформаторные и распределительные подстанции. Это принадлежит не тебе.
– Если подстанция находится на моем участке, рано или поздно она будет работать по моим правилам. Я буду устанавливать тарифы и собирать плату. В его взгляде, в трясущемся мелкой рябью серебряном подбородке читается одно: он безумец, но все же, какой красавчик!
– Мне нечем тебе помочь…
– У твоего зятя пятипроцентный пакет акций…
– Ха-ха-ха. Так ты про это? Пять процентов это ничтожная доля…– складывает пальцы в щепотку. – разве с этим можно что-то сделать?
– Я знаю, что с этим делать. Просто помоги мне. Сделай так, чтобы он уступил, а за это…– я указываю ладонью на квадраты, в которых заменил фишки.
16
Остановиться, успокоиться, удовлетвориться достигнутым, почивать на лаврах. Все это не про меня. Я выбирал себе новую самую большую и опасную жертву и шел к ней наикратчайшим путем.
Тумайский НПЗ – градообразующее предприятие, Мекка федералов, родственников больших и малых чиновников, миллиардные обороты, государственный контроль. Ворваться в эти золотые кущи мог помышлять только сумасшедший. Но я таковым и являлся. Мне нужно было только лишь зацепиться за подножку, этого взмывающего в небо, вертолета. Зацепиться, хотя бы одним пальчиком. Дальше дело техники: несколько выверенных движений, обеспечивающих крепкий хват, выход силой, и вот, я уже в кабине пилотов.
Так просто на словах? На деле еще проще. Подножкой, за которую я уцепился был пятипроцентный пакет акций, который мне достался усилиями Гургена. Как акционер я мог получить там работу, но меня не устраивала перспектива инженера, разнорабочего, или грузчика.
В прошлой жизни я приобрел бесценный опыт в финансах, продажах и управленческой деятельности. Почему я не добился успеха тогда? Ясное дело – я был ничтожеством, размазней, тряпкой об которую вытирали ноги, тряпкой, которая думала, что благодаря своему уму может стать шелковым платочком с золотой набивкой. Знание без силы – ноль! Сегодня другое дело. Сегодня я имею силу и знания. Сила, сама по себе, может являться достаточным фактором для достижения вершины, но сила, помноженная на знания это бомба.
Был и еще ода причина штурмовать НПЗ. Этой причиной была Яна. Та самая Яна, яркое знакомство с которой в «Лотосе», крепко засело в голове. Запах жасмина, крема для кожи, фигурные, будто покрытые лаком, вырезанные филигранным краснодеревщиком, ножки, рыжие кудри, острые, рвущие кожу, коготки, нахальный вызывающий и в то же время желающий чего-то большего кошачий взгляд, оскал острых зубок и еще голос. Томный и низкий, мгновенно взводящий крайнюю плоть, проливающийся в стон неуемного желания.
Я не мог ее не найти, она не могла мне отказать с самой первой встречи.
Наши рандеву стали регулярными. Это была настоящая страсть, любовная коррида, в которой я, как разъяренный бык мчался на красное. Красной тряпкой для меня было все: кудрявые локоны, кружевное белье, подтянутое без единой целлюлитной складки, тело, запах – запах самки. Всего этого я мог легко добиться, настигнуть тореадора, порвать его в клочья, и, в кои то веки, успокоиться. Но был еще один фактор, который раз за разом заливал кровью мои глаза. Я не мог привести свою страсть к логическому завершению. Секс, драки, доминирование, достижение власти, не приводили меня к конечному экстазу. Я не мог наслаждаться праздничным салютом, несмотря на то, что любая цель находилась на расстоянии вытянутой руки. Словом, я шел на красный цвет, прекрасно осознавая, что никогда не достигну результата.
Но вернемся к Яне. Она была секретарем генерального директора НПЗ. Кто может знать больше про внутреннюю кухню любого предприятия, чем знает секретарь? Не простой секретарь: красивый, молодой, умный, а главное, легкий на подьем? Для Яны не существовало запретных тем и табу, она жила сегодняшним днем и пыталась ухватить от этой жизни все. Такая женщина не может принадлежать одному человеку. На нее никто и не претендовал как на собственность, она была эстафетной палочкой, которую руководители высшего звена периодически передавали друг другу. Все они были женаты, или являлись завидными женихами и, разумеется, относились к Яне, как к эскортнице. Благо в таком захолустье, как Тумайск, трудно найти женщину на вечер, такую с которой и в постели покувыркаться и поговорить и при необходимости в свет выйти можно.
Само собой, Яна знала себе цену. Ее тарифы вызвали бы инфаркт или паралитический шок, даже у человека, полагающего, что он принадлежит к среднему классу, что уж тут говорить о простых смертных. Наш союз стал для нее чем-то новым. С некоторых пор я стал жутко ревнивым. Я не желал делить свою собственность ни с кем, будь это генеральный директор крупного предприятия, или вхожий во властные круги воротила. С одним из таких Яна и пришла в тот вечер «Лотос», но после нашей встречи им пришлось позабыть друг о друге.
Она не сопротивлялась, не рвалась на свободу, не вынашивала мысли, как унести ноги от деспота, коим я являлся. Действительно, не каждая женщина долго выдержит неуемный темперамент партнера. Но Яна была именно той женщиной, которая была мне нужна. Она будто искала этой несвободы, искала того, кто возьмет ее полностью и без остатка, соответственно, и я для нее был тем мужчиной, который ей нужен.
Воспользовавшись ее недавними тесными связями с некоторыми представителями верхушки НПЗ, а также полученной от нее, инсайдерской информацией, я быстро, почти мгновенно затесался в их тесный круг. Да, я воспользовался Яной, но сделал это не намеренно. Я использовал ее как попавший под руку, подходящий инструмент, но я не искал этот инструмент. Там в «Лотосе», когда я остервенело брал ее на скользком кожаном пуфике я ничего не знал про НПЗ. Если бы Яна не была инструментом, я нашел бы другой, но это не значит, что мы бы не были вместе.
***
Итак, лиса забралась в курятник. Дальнейшее было только делом техники.
Затесавшись в необходимый круг, я не делал ничего нового. Как и прежде я вступал в единоборство с каждым звеном этого круга. Драка? Нет! Это больше походило на избиение младенцев. Белые воротнички, замысловатые галстучные узлы, золотая булавка, запонки на манжетах, розовые дочиста выбритые, смазанные кремом , и вспрыснутые Армани или Гуччи, лица. Все они походили на поросят, которые до прихода в загон мясника не знали бед. Но и я уже не походил на мясника в окровавленном фартуке. Я замазывал шрамы на лице тональным кремом, носил костюмы, галстуки, зауженные кожаные ботинки, поменял БМВ на китайский внедорожник. Наверное, при беглом взгляде меня уже было нельзя выделить из розовой массы, с которой я попытался слиться, но все же если присмотреться поближе, если заглянуть в глаза…
Поля сражений оставались прежними. Рингами, октагонами, тотами, были в основном столы. Ресторанные, с тяжелыми скатертями и белыми лебедями салфеток, массивные барные, глянцевые офисные, где как в озере плавает твое отражение. Но было особое поле, которое нравилось мне больше всего.
На заводе было две футбольных команды: одна состояла из топ-менеджеров, другая из руководителей среднего звена. Я занял место в команде топов. Не попал, не был выбран или приглашен, а именно занял. Не состоящему в штате, пятипроцентному миноритарию можно только занимать чье-то место, что я незамедлительно сделал. Я уже был знаком с каждым, и числился в как бы друзьях, поэтому благодаря цепочке переговоров и одного мягкого надавливания я вытеснил из команды Андрея Зуева, щуплого, очкастого зама по финансам.
Футбольное поле явилось для меня золотым сечением. Здесь я мог сбрасывать избыточные мегаджоули распирающей меня негативной энергии, узнавать, кто чего стоит, а главное, показывать другим, чего стою я. Навыки игры остались у меня с детства. Я неплохо играл и даже мог подавать надежды, если бы… Тогда мне мешал страх. Я боялся удара в кость, острой непереносимой боли в голени, боялся прилета мяча в лицо, или пах. Эти, когда-то испытанные ощущения не позволяли мне смело идти в атаку, чувствовать себя на поле в безопасности и получать наслаждение от игры. Сейчас же, когда в глазах нет ни одного знака Стоп, я мгновенно почувствовал себя ассом. Я доминировал, давил, прессинговал, атаковал, я раздавал распоряжения и команды партнерам по игре, несмотря на то, что не являлся капитаном команды. Уже на второй игре я вырос из защитника до центрального нападающего, а за три игры забил восемь голов из десяти.
С моим приходом в команду, она стала выигрывать, и мгновенно перескочила со стабильного второго места в турнирной таблице, на первое. Я полюбил эту игру, она стала моей страстью, отдушиной, еще одной альтернативой битью морд и беспощадным постельным баталиям. Мне нравилось все: идеально постриженный мягкий газон, шлепающий звук, когда кроссовок бил по мячу, глухой удар, когда мяч врезался в тело, или звенящий гул, вибрирующей перекладины, а еще больше зрелище, когда мяч запущенный твоей ногой, минуя оплошавшего вратаря, ввинчивается в сетку.
Мне нравилась наша форма. Пошитые на заказ белые футболки с трусами из невесомого, ультратонкого материала приятно обволакивали тело. Белый цвет придавал торжественности и ощущения праздника. Один комплект такой формы стоил что-то около тридцати тысяч. Но эта команда могла себе позволить одеваться в такую дорогую форму, учитывая, что каждый игрок имел по три комплекта. Никто из команды не мог позволить себе бегать по полю, если на белоснежной материи появлялось хотя бы пятнышко. Что говорить о падениях, когда серо-зеленая полоса приводила форму в негодность. В таком случае игрок имел возможность переодеться в ближайшую возникшую паузу. Я не упал ни разу за все игры, но все же привык менять комплект даже тогда, когда под мышками появлялись темные круги от пота.
Мне нравилось быть в этой форме, в ней я чувствовал себя словно в своей шкуре, так же как до этого ощущал себя в красном костюме. Ну что же, эволюция заставила меня поменять красную шкуру на белую. Главное ведь не шкура, а то, что таится под ее оболочкой.
Игра позволила мне быстро добиваться своих целей, занимать необходимые позиции и тем самым продвигаться все ближе к воротам.
Стопроцентный выигрыш обеспечивается двумя путями. Один из них, безупречное, отточенное годами, мастерство, второй: игра мимо правил. С некоторых пор я понял, что второй путь намного быстрее, а главное, короче. На поле не обязательно нарушать правила в открытую.
Хрясь – тяжелый, закатанный в шипованный каучук мысок врезается в берцовую кость, обладатель которой валится на газон подрубленным деревцем. «Извини, дружище!» – хлопаю по спине корчащегося на газоне игрока, делаю вялую попытку помочь встать. «Извини, так вышло! – это уже судье, без тени вины в веселом голосе. – «желтая карточка? Ну о Кей , виноват!».
Хрясь! Две головы с треском врезаются одна в другую, в борьбе за летящий мяч. Удар настолько сильный, что присутствующим на поле и трибунах кажется, будто головы разбились всмятку, как два сырых яйца. Один травмированный игрок валится на газон, хватаясь за голову. Второй возвращается к своим воротам как ни в чем не бывало. Тут вроде не придерешься. Оба ошиблись, оба сыграли жестко, оба пренебрегли техникой безопасности, просто одному повезло больше, или…Или у него просто выше болевой порог. Вроде не придерешься, но все уже знают. Знают свои, знают чужие, знает судья, который по инерции хватается за накладной карман футболки. Только попробуй!
Тресь! После выигранной борьбы в воздухе, игрок в белом будто коршун обрушивается сверху на не долетевшего до мяча соперника. Локоть разящим палашом ударяет в ключицу, которая ломается, будто сухая ветка. Еще один игрок в желтой форме валяется на газоне. На этот раз судья, он же инженер по технике безопасности, крупный паренек с бульдожей челюстью безапелляционно, тянет вверх красную карточку. Вот так вот да? Зря ты это сделал парень. Покидая поле, словно нагайкой стегаю его по глазам прощальным взглядом. Он должен знать, что со мной лучше жить дружно. Они все должны это знать!
Им не понадобилось много времени, чтобы понять – в курятнике хищник. Да и что толку с этого понимания. Каждая курочка, видя, как придушивают ее соседку, просто отворачивалась в сторону. Она делала вид, что ничего не происходит, и что ее это мало касается, хотя прекрасно знала, что следующая очередь – ее. Это типичная психология жертвы, которой я научился пользоваться так же легко, как колодезным воротком, с помощью которого можно добывать воду. Я одну за другой давил курочек, раз за разом подбираясь к более крупной. Нужные фразы, напор, волевой взгляд, действовали не хуже сжимающихся, сдавливающих шею челюстей. Я отодвигал их в стороны, расставлял по местам, внушая животный ужас и ощущение безысходности, пока не добрался до самого верхнего насеста.
Совет директоров НПЗ – вот что было моей очередной целью. Для того чтобы туда попасть не нужно иметь контрольный пакет, или занимать руководящую должность. Нужна лишь поддержка действующих членов того самого совета. Еще нужно одно освободившееся место в совете, так как их количество строго ограничено. Только и всего. Главное было освободить место, на счет поддержки я уже не беспокоился – пусть кто-нибудь попробует проголосовать против – голосование то открытое.
Как я решил вопрос на счет места? Ну разумеется, при помощи спарринга. Опять же, полноценный спарринг- слишком пафосное название для такого поединка. Соперник больше жался к канатам и спасался бегством, но надо отдать ему должное – на ногах он продержался довольно долго.
Главный инженер завода, крупный представительный мужчина, с не менее представительным именем Василий Волконский. Массивный раздвоенный подбородок, полные губы, очки в Толстой оправе на крупной переносице, винсдорфский узел, упакован в белоснежный воротник будто в конверт, шерстяной костюм тройка, свисающая из жилетного кармана золотая цепочка, на широкой кости запястья, золотые часы фирмы Сэйко. Он похож на князя и мнит себя оным. Жизнь баловня судьбы приучила его доминировать, двигаться по жизни как танк, всегда ощущать себя тяжеловесом. Он не представлял, что для весовой категории противника, с которым ему придется оказаться в октагоне, он просто клоп. Чтобы это понять ему понадобилось менее пятнадцати минут. Над кружкой с нетронутым чаем еще курился легкий дымок, чизкейк, Фучжоу и мингрельский хачапури, еще источали ароматы, намазанное на батон масло не успело покрыться тонкой пленкой, а Волконский уже находился в состоянии, близком к нокауту. Он вытирал салфеткой, выступивший на лбу пот, но еще продолжал защищаться.
⁃ Это не приемлемо! Вы что думаете, что сейчас можно как в девяностые? И потом, посудите сами…
⁃ Ты знаешь кто я?
⁃ Конечно знаю…
⁃ Кто?
⁃ Артем Говорухин…владелец доли…
⁃ Не-ет!– мотаю головой. – ты не понял вопроса. Ты знаешь, КТО Я?
⁃ М-м-м…ходят слухи, что вы совладелец «Лотоса», Цветочного рынка, хороший друг Гургена….
⁃ Хм-мм! – тяжело выдыхаю, щурясь на него изподлобья. – Это все не то. Я задаю тебе простой вопрос, а ты не можешь ответить. Словом, ты не знаешь….
По его вяло мотающейся бычьей голове и вытаращенным глазам, становится понятно, что он пропустил мощный удар в голову. Он понял, что действительно не знает и знать не может кто я такой.
Он понял суть вопроса! Кто этот человек напротив? Кто он, если, появившись в городе как черт из табакерки залез в карманы к мэру, располовинил активы Гургена и влез в акционеры НПЗ. Кто этот человек? Кто за ним стоит? Что скрывает этот безумный, пробирающий мозг, и сводящий мышцы в судороге, как разряд электрошокера, взгляд?
Какую опасность, какие неприятности может сулить лобовое столкновение с этой личностью?
Мне ничего не нужно было делать, кроме как задать эти наводящие вопросы. Дальше все делало его воображение и мой давящий взгляд. Мне не было нужды его запугивать на вербальном уровне, я просто ждал, когда он потечет и это было только вопросом времени. А когда необходимый момент настал, когда пафосный княжеский лик сменился сопливым подростковым лицом, с трясущимися губами и умоляющим взглядом; когда он дрожащим, едва не срывающимся на рыдания голосом стал предлагать мне различные компромиссы и откупы, я предложил ему свой компромисс. Да-да – Артемий Говорухин пошел на уступки, остановил занесенную для финального удара руку и даже опустил ее вниз. Я пообещал ему, что все причитающиеся на долю дивиденды, буду отдавать ему. Более того я пообещал разово выплатить ему сумму в пять раз превышающую его средний доход по дивидендам. Волконский, конечно же задал Дежурный, излюбленный моими жертвами, вопрос: может ли он подумать. Конечно же нет. Ринг- это не то место, чтобы брать таймаут для размышлений. Здесь ты должен делать ежесекундный выбор, ударить, перейти в защиту, или упасть.
Он предпочел упасть, не дожидаясь пока твердый кулак, воткнувшись в мясной подбородок, раздробит его голову, как фарфоровый кувшин.
Таким образом, я, зайдя в чайхану пятипроцентным миноритарием, вышел оттуда уже членом совета директоров градообразующего предприятия.
А дальше все закрутилось и стало набирать обороты, как барабан в огромной центрифуге. Встречи, совещания, переговоры, галстучки топ менеджеров НПЗ, волчий взгляд Гургена, возбуждающие стоны Яны, звериный, непомерно растущий аппетит.
Я превратился в прожорливого, вечно голодного хищника. Отрывающие очередной кусок плоти, челюсти, не поспевали за глазами, которые уже высматривали новую жертву.
Хрум- вторая половина цветочного рынка переходит мне;
Хрум- Три продуктовых магазина сети «Хлебный» падают в мою корзину;
Хрум- еще пять процентов акций НПЗ
Хрум – Доля моего участия в центральном рынке увеличивается до шестидесяти процентов, я таки подвинул Гургена;
Хрум – Сеть заправок «Виктория» теперь в моем распоряжении;
Хрум – еще десять процентов НПЗ. Работа в совете директоров идет, точнее с советом.
Хрум – два ресторана в центре;
Хрум – частный банк «Багира»;
Хрум- Двадцать процентов в энергосберегающей компании:
Хрум – Тридцать процентов домостроительного комбината.
Хрум – Плюс двадцать процентов НПЗ. Кстати, я уже председатель совета директоров. Хрум, Хрум, Хрум- я объедал этот город как малыш, сорванное в соседском саду яблоко. Азартно хрустя челюстями, я смотрел на стремительно уменьшающийся огрызок, осознавая, что насыщение так и не приходит. Чем активнее я работал челюстями, тем сильнее выделялся желудочный сок. Я восходил, забирался на какую-то гору, вершина которой сколько бы я не шел, скрывалась за туманом.
А потом что-то случилось. Или нога сорвалась, или на голову упал камень, но в один момент все стало меняться. Центрифуга замедлила вращение, остановилась, а потом начала крутиться в обратную сторону. Что же было этим моментом и когда он произошел?
17
Он остановился в первый раз за последние два часа. Взгляд, который до этой поры набирал накал как нихромовая спираль, начинает тухнуть, пальцы обеих рук, зарываются в жесткие волосы, царапают череп. Мне это не нравится. Молчание, потерянный взгляд, сгорбленная спина – все это напоминает того – старого Говорухина. Неужели эти несколько часов откровений так ни к чему и не привели? Мне уже стало казаться, что он полностью вошел в этот образ, влез в шкуру, врос в нее настолько, что теперь ее можно будет содрать только с мясом. В кульминации его рассказа, я поймал себя на мысли, что ничуть не сомневаюсь, кто передо мной. Ощерившийся дикий волк. Выпирающие острые клыки, циничный, абсолютно лишенный эмоций взгляд, исходящий от всего его существа запах смерти. К концу его повествования, уставленный продуктами стол, опустел. Он жадно глотал куски сыра и хомона, которые я ему бесконечно подрезал. Перемалывая пищу мощными жерновами челюстей он будто бы пережевывал попавшихся на пути людей, проглатывал доли компаний и части огромных корпораций. Он ел, ел, ел и никак не мог насытиться. И вот, когда последний кусок сыра провалился в его горло, и на столе остались одни крошки, он остановился. Дойдя до критической точки, он снова вернулся назад. Или мне показалось? Может быть все-таки показалось? В любом случае, времени почти нет и это был его последний шанс.
Четыре часа утра, в побледневшее окно заглядывает месяц. Это единственный наш гость на этой высоте. Пока единственный.
⁃ И что же пошло не так? – я в первый раз решаюсь его перебить. Теперь уже все равно. Опасаться, что своим вмешательством я могу расстроить этот, Казалось бы, зазвучавший инструмент, не имеет смысла. Он сбил себя сам и пауза затянулась непозволительно надолго для оставшегося у нас времени. – У тебя появились проблемы с памятью? Постарайся вспомнить где и когда это случилось в первый раз. Время и место!
Мне показалось, что он встрепенулся, будто человек, уверенный, что он находится один в помещении, вдруг обнаруживает третьего. Еще мне показалось, что спираль в глазах снова набирает накал.
⁃ С памятью? Не уверен, что тогда я ощущал это как проблему. Я уже давно заметил, что с памятью творятся странные штуки, но это меня не напрягало.
⁃ Какие штуки? Мне кажется это и было главной проблемой. По крайней мере, с этой проблемой ты ко мне и обратился.
⁃ Да?! Может быть…Только похоже была еще какая-то причина. Я не могу вспомнить, какая, но почему-то уверен, что она была. Что касается памяти, – он пренебрежительно кривит рот, – почти сразу же после коррекции я заметил изменения. Нет, я не страдал беспамятством, просто она…память, стала какой-то короткой что ли…– трет подбородок. – Я мгновенно забывал то, с чем больше не соприкасаюсь, то, что перестает входить в круг моих интересов. А замечал я это случайно, когда что-то или кто-то наводил мою память на эти обстоятельства, или людей. Тогда я вспоминал, но вспоминал так, будто это было сто лет назад и вообще неизвестно было ли. В общем эти воспоминания были блеклыми, размытыми и вызывали во мне эмоций не больше, чем воспоминания о просмотренном когда-то фильме. Мое детство, родители, старые друзья, работа, начальник, старый город, старые интересы, – все это словно скрылось под водой и лишь иногда, благодаря накатывающей волне, мельком показывалось на поверхности. Так же ушли под воду мои жена и дочь, те люди, которыми я когда-то по-настоящему дорожил. Их размытые образы периодически поднимались на поверхность моего штормящего сознания, чтобы однажды скрыться в пучине навсегда. – вздыхает, или мне показалось? – Потом в небытие погрузилась Айя, а за ней Стив и Алексей, дальше была очередь ребят из Красных кулаков. Я не забывал только тех людей и те обстоятельства, в которых варился в данный момент. Со мной оставался Миша Сахаров, Гурген, Яна, которая с некоторых пор стала мне больше, чем просто подруга; Андрей Зуев – Мой новый партнер, финансовый гений, который разрабатывал теоретическую часть по захвату НПЗ. Со мной оставались исполнительные директора моих новых компаний, мои счета, партнеры и враги, точнее будущие жертвы. После того, как эти жертвы приобретали статус настоящих, им тоже было суждено опуститься в бездонные пучины забытия. Однажды в этих пучинах предстояло сгинуть и Гургену. – разводит руками, сжимает губы в нитку, – это все что касается памяти. Но еще раз повторяю: на тот момент все это меня никак не напрягало.
⁃ Значит ты забыл и первопричину твоего становления? Ты забыл то, что подвергся коррекции, забыл Александра и его последнее задание, забыл, как и благодаря кому ты оказался на вершине?
Я нарочно задаю эти вопросы с несвойственным мне, агрессивным нажимом. Это провокация, еще одна попытка помочь ему собрать пазл.
Сощурившиеся глаза напоминают амбразуры дота. В этих тонких щелках мерцают раскаленные зрачки. Невидимая улыбка хищника, едва приподнимает уголки рта. Похоже, провокация сработала. Он что-то вспомнил, или понял.
Щелчок пальцев отражается от стен сухим винтовочным выстрелом.
⁃ Точно! – он еще раз щелкает пальцами. – я вспомнил! Ты воспроизвел его речь почти слово в слово.
⁃ Чью речь? – недоуменно пожимаю плечами.
⁃ Его! – он потрясает указательным пальцем, словно грозит ребенку. – Его речь! Все началось именно с этой встречи. Точнее сказать – эта встреча была началом конца!
18
⁃ Артем Денисович, к вам посетитель… – голосок секретарши застает меня на пути к кабинету. Я оборачиваюсь к ней, не сразу понимая, о чем она говорит. Какой еще посетитель? – молоденькая тонконогая модель, испуганно зажимает руки между коленей – поза жертвы. Видимо оставшиеся после совещания молнии в глазах поразили и ее. Она переводит испуганный взгляд мне за спину, туда, где расположены кресла для посетителей. Я оборачиваюсь и только сейчас замечаю человека, который сидит на кресле у стены. Вальяжная поза сидящего, который откинулся на спинку и закинул ногу на ногу, говорит о том, что он ничуть не взволнован, что так характерно посетителям этой приемной. Нога в глянцевом ботинке чуть покачивается, руки скрещены на груди. Он не вскакивает и не спешит к хозяину, а лишь улыбается и кивает серебренной от седины головой.
⁃ Ну здравствуй Денис! Не узнал?
Узнал! Теперь узнал. Белоснежная слепящая глаз сорочка, кардиган, острые как бритва стрелки на темно-синих брюках, неизменный газовый шарфик, в этот раз темно синий в цвет кардигана. Широкая улыбка обнажает два ряда белоснежных виниров, обрамленных идеальной волной розовых десен. Если бы не седина, его можно было бы принять за тридцатилетнего. Я не отвечаю, просто делаю один шаг, негласное предложение наконец-то подняться с кресла. Он встает, делает шаг, и мы оказываемся на расстоянии вытянутых рук.
