Наталья Бокшай
Первым будет Январь

Глава 11. Княжеская охота

Спаслось мне в ту ночь плохо. Из головы никак не хотел идти ни разговор с Январём, ни выходки Марта, ни слова Леденя, будь он неладен. В тишине мне мерещились какие-то странные звуки, доносившиеся из сеней, соединявших гостевые покои с гридницей. Точно кто-то из приехавших шастал туда-сюда. Уж не Март ли? От греха подальше я подперла дверь сундуком, да только после этого сон окончательно ушёл. Сейчас бы чашечку кофе. Да только где его здесь взять? Тут только травяные отвары подавали, да взвар из сухофруктов.

Подышав на окно, чтобы растаял морозный рисунок, я выглянула во двор. Никого. Только на дозорной вышке мелькала фигура караульного. Неожиданно окно вновь стало узорным, закрыв мне весь обзор. Я нахмурилась. Вот это мороз там! Вновь подышала, чтобы лёд растаял. Но ничего не вышло – стекло вновь покрылось красивым узором.

– Ну, Январь! – простонала я, догадываясь, чьи это проделки. – Не спрячешься от тебя нигде!

Рядом с моими покоями послышались чьи-то шаги. Я так и замерла возле окна с поднятой рукой, которой хотела протереть окошко. Шаги замерли у моей двери. Кого там принесло в такую рань?

Лёгкая возня, и шаги стали быстро удаляться.

Сердце тут же зачастило. Меня разрывало от желания выглянуть за дверь и противоречащего ему здравому смыслу. И всё же любопытство победило.

Выглянув за дверь, я обнаружила на полу скреплённый сургучной печатью свиток тонкой бумаги и прикрепленный к нему дубовый лист. Не подснежники, уже радует. Осторожно подняв послание, я ждала подвоха. Но ничего не произошло.

Подойдя обратно к окну, я взглянула на печать. Витиеватая «Р» в обрамлении дубовых листьев и желудей.

– Рюен, – усмехнулась я. – И почему я не удивлена?

Сломав печать, я развернула письмо.

Летящие буквы с завитками складывались в слова, заставившие меня удивиться.

«Почитая тебя, как госпожу мою, шлю добрый привет и желаю здравия тебе, прекрасная Расея.

Торопится новый день, и душа моя ликует от близящейся встречи с тобой. С покорностью готов служить тебе, госпожа моя Расея. Но терзают сомнения и тревоги прошедшего вечера. Хочу от всего сердца верить, что в душе твоей нету обиды на слабость, проявленную мною перед лицом князя Марта. Даю тебе слово, милая Расея, что впредь и всегда остаюсь на твоей стороне, вручая сердце своё тебе, служу твоей милости вопреки всем трудностям.

Пусть солнце коснётся твоих рук, как если бы это мог сделать я. Тороплюсь, дабы не потревожить твой нежный сон. С нетерпением жду наших будущих бесед и крепкой дружбы между нами.

Покорно твой,

Рюен».

Хорошо, что никто не видел меня в этот момент! Жар ударил в голову, а из груди рвался безумный хохот.

Прислонившись лбом к спасительно холодному стеклу, я пыталась собрать разбежавшиеся мысли воедино. Как всё это понимать? Вот это я удачно за ёлкой сходила! Вот это я дала жару этому миру!

– Видишь, Январь, что творится? – дохнула я на стекло. – А ты из лука собрался меня учить стрелять! Лучше бы ты научил меня держать удар по моим нервам! Легко тебе с непроницаемым лицом ходить! Мне-то как этому научиться?

В ответ на мои слова морозный узор разбежался в разные стороны, пропуская первый луч утреннего солнца, который заставил меня зажмуриться. И я улыбнулась.

– Я справлюсь, – сказала я себе. – Я со всем этим справлюсь. Крепкая дружба? Ну посмотрим, каков ты будешь друг.

Запрятав письмо подальше в сундук, я вновь подумала о чашке кофе, а после стала собираться – во дворе уже загомонили конюхи, готовя лошадей для княжеской охоты.

Под звук охотничьего рога и лай псов, предвкушавших веселье, я покинула Просинь вместе с князем и Фёдором, возглавлявших процессию. Мне было неуютно от неизвестности. Но они были спокойными и говорили на обычные темы, которые не имели никакого отношения ни к охоте, ни к гостям.

– Бурмот прикатил бочку солёных грибов, – вещал Фёдор. – Уж прости, князь, я не успел и слова им сказать, чтоб придержали. Умяли в два счёта!

Январь усмехнулся, зорко поглядывая в сторону вырвавшихся вперёд всадников, среди которых был Март и его рында.

– А что хоть за грибы были? – спросил он.

– Так грузди, – вздохнул Фёдор. – Малашкиного посола.

– Тогда и ногами на тебя можно потопать, – покачал головой Январь, а потом, подумав, спросил: – Не видел, кто утром бродил по переходам?

– А то ты сам не знаешь, князь, – Фёдор многозначно посмотрел в сторону Марта. – Полночи бренчал на своей лютне, все собаки выли в псарне. Я опять не выспался.

Я покосилась на Фёдора. Выглядел он и вправду сонным и жутко уставшим, точно не только эту ночь не спал. А потом, подумав, вспомнила, что на пиру вчера его, считай, и не было. Засветиться-то он засветился, а куда потом делся – неизвестно. Вряд ли он добровольно отказался от веселья. Может, князь его по каким-то делам направил? Интересно, каким.

Въехав в лес, я ощутила новую волну тревоги. Что ж такое-то со мной творится в последнее время?

По сигналу Января пустили собак, залившихся счастливым лаем. Охота на зайца началась.

Как объяснил мне потом Ярилко, что в этой забаве участвовали все – и женщины, и младшие княжичи, и старшие из князей. Но потом оставались только сильные и умелые охотники, среди которых обычно были Январь с Фёдором, Молчан, Басман и Щербатка, Рюен с одним из гридней отца, Март со своим рындой, Сентябрь с двумя своими дружинными, и ещё не приехавшие Декабрь и Август со своими лучшими охотниками. Вот тогда начиналась самая настоящая и опасная охота на тура, дикого кабана или лося, требовавшая отваги и ловкости, выдержки и силы.

– Кто-нибудь погибал на такой охоте? – осторожно спросила я, наблюдая, как заливаются смехом Златоцвет и Дождезвон, когда одна из гончих принесла им пойманного зайца.

– На моей памяти нет, – нахмурил лоб Ярилко. – Но старшие говорят, что последним, кто погиб на княжеской охоте на тура был рында Октября. Теперь-то он сам не охотится, и даже Рюена отговаривает каждый раз. Но княжич неплохой охотник, так что, если судьба будет к нему благосклонна, то ничего с ним не случится.

– А князь? – спросила я вновь. – Недавняя рана не помешает ему? Может быть ему лучше в этот раз отказаться?

– Даже если бы он хотел, то не смог бы, – Ярилко перевёл взгляд на князя. – Ты ведь и сама понимаешь, что это дело чести.

– Понимаю, – кивнула я. – Да только боязно за него. Недавно ведь еле уберегли.

– Не тревожься, госпожа, – ободрил меня отрок. – Он землю зубами грызть будет, но слабости своей не покажет.

Январь повернул голову к нам, точно услышал наш разговор. В глазах – небесная хмарь, так ясно отражавшая мою тревогу.

А мне и вправду было тревожно, точно я ждала чего-то, что вот-вот должно было случиться.

На большой поляне развели костры, на которых стряпчие готовили разную снедь для охотников. Раскрасневшиеся от мороза Ляна Подзимовна и Румяна Багряновна заливались звонким смехом, слушая байки неугомонной Параскевы Студёновны, точно барыни на базаре.

Часть охотников, оставшаяся на поляне, предпочла гонке за зайцем по лесу стрельбу из лука по привезённым с собой мишеням – четыре деревянных щита и несколько соломенных чучел разного размера. Вторая же половина вскоре унеслась в лесную чащобу стяжать себе славу лучшего охотника.

Мы с Ярилкой, проехавшись по безопасному маршруту, вскоре вернулись на поляну, чтобы согреться и дождаться окончания охоты.

– Рябинка та ещё охотница, – услышала я голос Параскевы. – Уж какая бы партия князю была. И ловкая, и сильная, и дитя родить сможет здоровым.

И все три княжны посмотрели в мою сторону.

– Миланка, будь она жива, и сама бы с невестушкой на охоту выехала, – продолжила Параскева. – Из лука бить умела. Как моя Рябинушка-голубушка. А как она вчера с Хмуренем плясала! Ой! Я, право слово, не могла налюбоваться! А уж когда Рюен её пригласил, так счастью моему не было конца!

Я взяла у Ярилки кружку с горячим взваром.

– Рюену давно пора жениться, – заговорила Румяна. – Уж Март и тот надумал невесту себе сыскать. Со всех княжеств красавиц к себе пригласил. Да только ни одной даже слова не сказал. А тут… Даже на колени упал! Кто бы мог подумать!

– Да что в ней особенного? – голосила Параскева. – Будь она умнее, не вела бы себя с Марточком так.

Я повернула к ним голову. Вот ведь бабы базарные!

Параскева уминала жирный блин, громко прихлёбывая из кружки, неприлично рассматривая меня с самым презрительным выражением лица, на какое была способна. Румяна была беспристрастна, точно уверенная, что ни один из её сыновей не посмотрит на меня. А вот Ляна, выглядевшая одного со мной возраста в силу той природы, что одарила её вечной юностью, выглядела слегка взволнованной – слышала, небось, как Рюен вступился за меня, да стихи читал.

Заметив, что я смотрю на неё, она улыбнулась и двинулась в мою сторону.

– Дивный сегодня день, не правда ли, Расея? – мягко спросила она.

– Сегодня очень тепло, – ответила я ей, снимая с руки варежку, чтобы погреться о кружку.

– У тебя чудесный наряд, – добавила она, рассматривая воротник моего кафтана.

– Благодарю, ты тоже выглядишь прекрасно, княжна, – кивнула я.

Господи! Как бы не наговорить чего лишнего и не напутать со словами, чтобы не выдать себя с головой! А то я могу!

– Узнаю работу лучшей вышивальщицы в княжестве Января, – Ляна указала пальцев на мой ворот. – У меня есть только одни наручи, подарок Миланки на княжение Октября. До сих пор храню и надеваю по особым случаям. Тонкая работа.

– Мне тоже нравится, – согласилась я. – Точно дивная песня.

– Как хорошо ты сказала, – просияла Ляна. – Я бы лучше и не вымолвила. Точно дивная песня. Ведь и вправду. Я вот когда прошу свою вышивальщицу сделать для меня что-то, то она всегда подробно уточняет, куда и для какого повода я буду надевать наряд. А я потом удивляюсь, как точно она всё сделала. Вот, смотри, этот кафтан она мне сшила именно для охоты. А ведь я раньше и не задумывалась, почему здесь птицы, да заячьи следы изображены.

Она показала мне рукав своего кафтана, что-то вдохновлёно болтая о вышивке. Хвала небу, хоть тут я могла поддержать беседу, не зря корпела над конспектами по росписи в универе! Ляна была удивлена тому, как многое я прочла по узору на её кафтане. Вряд ли она не знала этого раньше, зато меня ей было не одурачить – не такая уж я и дура, как орал перед всеми Ледень. В итоге княжна сделала какой-то свой вывод и охотно поведала мне о том, как они добрались до Просини. За этой приятной болтовнёй нас и застали вернувшиеся Январь и чуть отставший от него Рюен с другими княжичами.

Март приехал последним. Выглядел он весёлым и довольным собой, рассказывая о том, как ловко подстрелил нескольких зайцев, а потом его взгляд замер на мне. Князь тронул повод и двинулся в нашу сторону. В руках у него был венок из берёзовых ветвей, распускавших свои листья прямо на глазах.

– Это тебе, Расея, – протянул он мне зелёный венок, от которого пахло весной. – Как белое деревце расцветает от тёплого солнца, так и я от твоей улыбки.

Что ты будешь делать? Пришлось взять, а то ещё опять на колени упадёт, тогда Параскева ещё громче голосить будет.

Жена Ноября действительно всеми силами зазывала к себе Рюена, который выехал из леса вместе с Рябинкой, Хмуренем и Леденем.

– Ой, соколик! – взывала она к княжичу. – Да какой же ты славный охотник! И Рябинушку мою одну в лесу не оставил! Она ж, погляди, робкая какая!

Все головы повернулись к Рябинке. Княжна, одетая в мужской наряд, лихо спрыгнула с лошади и кинула под ноги одного из стряпчих связку набитых зайцев, после чего звонко высморкалась, не замечая прикованных к ней взглядов.

Ляна нервно сглотнула и отвернулась, прикрыв глаза рукавом.

– А ты видела лебедей, Расея? – спросила она у меня чуть высоким голосом, точно пытаясь перекрыть зазывания Параскевы.

– Я как раз тоже собиралась задать этот вопрос.

Неспешной походкой, спрятав руки в меховых рукавах, к нам подошла Румяна. Видимо, судачества Параскевы ей порядком надоели.

– Рюен, скорее всего, уже успел навестить своих любимцев, – улыбнулась Румяна. – Я и сама люблю на них посмотреть. У нас дома много лебедей. Но эти особенные. А венок-то хорош, – кивком указала она на мартовский подарок. – Не удивлюсь, если таким зелёным и останется.

Стали ставить шатры, в которых можно было согреться, пообедать и обсудить охоту за зайцем. Тут же всем предстояло дожидаться окончания главного события – охоты на тура. И к тому времени, как были накрыты столы, вернулись верховые с гончими, разведавшими местоположение стада грозных исполинов. Вот тут-то мне действительно стало не по себе. Я видела туров только на картинках, но едва моё воображение рисовало громадину с огромными рогами и смертоносными копытами, дышать мне становилось тяжело. А тут ещё и воротник, застёгнутый до последней пуговицы, лишал меня кислорода.

Подойдя к Хладе, я погладила её по шёлковой морде, стараясь унять дрожь во всём теле. Лошадь стала щипать листья берёзового венка, пока от него не остались одни ветки.

– И зачем ты его съела? – испугалась я, когда опомнилась. – Ещё отравишься!

Но Хлада лишь дёргала меня за рукав своими мягкими губами, выпрашивая ещё.

Посмотрев на венок, я даже не удивилась, когда оказалось, что все листья были на месте. Но Хладе больше не позволила их есть, страшась последствий, а лишь накинула венок на луку седла и собралась вернуться обратно в шатёр.

– Твоей лошади понравился мой подарок.

Март стоял неподалёку, наблюдая за мной, прислонившись спиной к дереву. Золотые кудри развевались на морозном ветру, а румяные щёки придавали ему ещё большей схожести с ангелом.

Я не ответила. Просто не знала о чём говорить.

– Пожелай мне доброй охоты, Расея, – Март с надеждой смотрел мне в глаза. – Вдруг я погибну, так и не услышав твоего голоса. Осчастливь меня добрым словом.

– Доброй охоты, князь, – кивнула я и заторопилась в шатёр. – Постарайся погибнуть не сегодня.

Март широко улыбнулся, расцвёт, точно майская роза. Не будь он таким самовлюблённым эгоистом, я бы нашла его очень милым. Но вот только его желание быть первым отталкивало меня от всех подобных мыслей. Да и не люблю я блондинов.

– Я готов умереть прямо сейчас, – возвёл Март глаза к небу. – Сейчас я чувствую себя счастливым от того, что ты со мной заговорила. Я слышу, как в моей душе звучит песня жаворонка, и звенят степные колокольчики.

– Это не колокольчики, а лошадиная сбруя, – пробормотала я себе под нос, глядя, как конь Рябинки трясёт головой, пытаясь стряхнуть с себя упавший с ветки снег.

Нырнув в тепло шатра, я первым делом поискала взглядом Января и Фёдора. Ярилко вертелся рядом с ними, ожидая каких-то поручений.

– Расея, – позвала меня Ляна. – Садись рядом со мной.

Я заметила, как она покосилась в сторону Параскевы, рассекавшей толпу, точно ледокол в поисках затерявшейся за столом Рябинки.

Юная княжна тем временем взахлеб рассказывала младшим княжичам Дождезвону и Златоцвету о том, как сама вытащила угодившую в болотце свою лошадь. Мальчишки слушали её, открыв рты, позабыв обо всём на свете. Рябинка явно возвысилась в их глазах, чего трудно было сказать о слышавшей всё это Ляне Подзимовне. Зато Хмурень с одобрением кивал в такт словам княжны.

– А ну, девица, подвинься.

И Параскева втиснулась между мной и Ляной на лавку, положив локти на стол так, что жена Октября едва удержалась на краю.

– Дорогая, – обратилась она к ней. – Нельзя ли как-то полегче?

Но Параскева её точно не услышала.

– Ты что ль, Расея? – обратилась ко мне она, прихлёбывая из кружки.

– Рада, что моё имя вам известно, – весело отозвалась я. – А то все спрашивают, да спрашивают. А тут и представляться не надо. Столько времени можно сэкономить. Или потратить на более интересную беседу.

– Ну-ну, – Параскева смерила меня оценивающим взглядом. – Эко ты экономная какая, раз наговорила больше букв, чем в твоём имени.

– Так я ведь его и не говорила, – улыбнулась я. – Вы сами его произнесли.

Параскева глупо захлопала глазами, соображая, оскорбила я её, пошутила и просто выдала порцию несусветной чуши. А потом захохотала так, что у меня уши заложило.

– Чудная ты, девка, – хлопнула она меня по спине, едва не переломив пополам. – Люблю таких. Сама такая – палец в рот не клади.

– Лучше блинчик, – и я пододвинула к ней блюдо с блинами, пытаясь восстановить дыхание.

На что она вновь захохотала, притянув к себе взгляды всех собравшихся.

Фёдор вопросительно посмотрел на меня, в недоумении качая головой. Я лишь махнула рукой – жива я, жива, не прибил ещё никто.

Когда обеденное веселье было в полном разгаре, ко мне незаметно подошёл Ярилко и позвал с собой из шатра.

Возле мишеней, где собралась небольшая группа охотников, разминающихся перед важным делом, меня уже ждали. Январь с лёгкостью выпускал стрелу за стрелой, разя каждый раз сердцевину деревянного щита. А Фёдор лениво калечил соломенное чучело, метая обоюдоострые ножи. Оно теперь походило на рассерженного ежа.

– Расея, давай с нами, – пригласил он, вынимая ножи из истерзанной фигуры.

Я неуверенно посмотрела на князя.

– Уговор есть уговор, – и он лукаво выгнул бровь, жестом приглашая меня занять место рядом с ним.

Ярилко шустро прикатил себе деревянный чурбак от костра и приготовился наблюдать.

– Ладно, – выдохнула я. – Так уж и быть.

Январь протянул мне боевой лук, от тяжести которого у меня дрогнули руки.

Возможно, я бы запомнила из этого урока многое, но сосредоточиться мне мешало то, что князь был слишком близко, вкладывая в мою руку стрелу, помогая натянуть тетиву, такую тугую, что живот порвать можно от напряжения. Зря в спортзал не ходила, упражнения с дополнительным весом мне бы сейчас очень пригодились. Но рука князя была сильной и уверенной.

– Смотри точно в цель и представляй, что стрела уже там, – вещал над моей головой голос Января. – Подумай, что может помешать тебе вовремя отпустить её. Мысленно проследи полёт. Замри. И на выдохе – отпускай.

Стрела с резким тихим свистом ударила в деревянный щит. Щепки брызнули в разные стороны, Фёдор даже присвистнул.

– Неплохо, – похвалил он.

– Теперь сама, – Январь сделал шаг назад. – Лук только кажется тяжёлым. Пока ты не сделаешь его продолжением себя.

Легко ему говорить! Я с трудом выпрямила спину. Руки дрожали от напряжения и непомерной тяжести. Стрела слетела слишком рано с недотянутой тетивы.

– Не торопись, маленький воин, – тихо, чтобы слышала только я, проговорил Январь. – Сейчас ты сражаешься только с собой. Учись для себя, для крепости своего духа. Тогда и тело подчинится.

Я повернула к нему голову.

Он вовсе не смеялся надо мной, как я того ожидала. Всем своим видом он говорил мне, что я должна стать сильнее. И сильнее не только физически.

– Не выезжай на охоту, – прошептала я.

Январь лишь покачал головой, сощурив глаза точно дикая рысь.

Когда протрубил рог, все высыпали из шатров, чтобы проводить отважных охотников и пожелать славной охоты.

Я видела, как смотрели на меня Март и Рюен, полные надежды, что я помашу им рукой или улыбнусь. Но мой взгляд был прикован к удаляющимся спинам январских всадников. Князь, Фёдор, Басман, Щербатка, Молчан. Все пятеро в серебристых плащах, делавших их совсем незаметными на фоне укрытых снегом гор. Все пятеро ехали в самое опасное место, в котором будут дожидаться, когда остальные выгонят из стада самого молодого, самого сильного, самого свирепого тура, чтобы сразить его, доказав всем собравшимся гостям, что именно они хозяева этих лесов, хозяева пребывающего на земле времени года. И от мыслей, что завершающим аккордом охоты будет удар князя, сердце моё сорвалось с ритма и всё пыталось догнать удаляющихся всадников в серых плащах.

– До встречи, Расея! – не выдержав, крикнул Март.

Но я лишь повернулась к Ярилке, который, как и я, с волнением провожал охотников.

Мне было неприятно теперь всё – громкие разнузданные голоса вернувшихся в шатры, визг играющих в догонялки Златоцвета и Дождезвона, смех Параскевы, запах жареного мяса, стук ножей по мишеням, грохот собственного сердца.

– Проедемся до реки? – предложил Ярилко, внимательно наблюдая за мной. – Не к Щучьему лугу, а к месту, где Звонкая сливается с Чернобродкой. Там есть незамерзающие пороги. Вода там вкуснее любой другой.

Я с благодарностью согласилась. Чтобы я делала без него? Металась бы как загнанный зверь по ставшей клеткой поляне.

Какое-то время мы ехали по следам уехавших охотников, но вскоре лес стал забирать влево, оставляя горы где-то далеко в стороне.

– Скажи, Ярилко, а есть у стряпчих сушёный корень цикория? – с надеждой спросила я, стараясь думать о чём-то другом, кроме волнения.

– Есть, конечно, – отрок нисколько не удивился моему вопросу. – Да только он кисловат больше, чем напиток из косточек калины. Мне, лично, не особо нравится.

– Из косточек калины? – удивилась я.

– Не знала? – просиял Ярилко. – Бабушка Малашка рецептом поделилась. Калины-то у нас всегда много родится. Не выбрасывать же косточки. Вот мы их сушим, обжариваем и варим калиновый взвар. Вернёмся в Просинь, я попрошу Бурмота сварить тебе кружечку.

– Вот ты удивил меня, так удивил! – поразилась я. – А мокрой псиной вонять не будет взвар-то?

– Обижаешь, – рассмеялся Ярилко. – И близко калинова запаха нет.

– Ты уж не забудь, – приободрилась я. – С радостью попробую, а то всё…

Я не договорила.

Среди заснеженных молодых елей мне почудился силуэт всадника, точно замерший в ожидании.

– Ты чего? – Ярилко остановил своего коня. – Мы ещё не приехали.

Я внимательно вглядывалась в мохнатую, ослепительно-белую стену спящих зимним сном деревьев. Причудливые лица под снежными шапками были всего лишь причудами природы.

– Показалось, видимо, – ответила я. – Едем.

Тронув Хладу, я двинулась вслед за своим провожатым.

Но с каждым шагом тревога только нарастала. Дышать мне было не то что сложно, а страшно больно.

В отдалении послышался призыв охотничьего рога. А за ним – свирепый и отчаянный рёв тура.

– Началось! – выдохнул Ярилко.

Господи! Как же больно! Колючка в груди становилась больше.

А потом я увидела их.

Как от резкого порыва ветра заколыхались мохнатые лапы елей, роняя тяжелые белые шапки. Поднялся снежный вихрь. Один, второй, третий…

Охотники выгнали тура из стада и гнали его теперь в сторону пятерых воинов в серых плащах.

– Ох, – я прижала кулак в груди, глядя на то, как вихри, меняя облик, становятся всадниками Декабря. – Ярилко, беда!

Отрок посмотрел на меня в недоумении.

– Что случилось, госпожа?

– Декабрь здесь.

Я видела, как ненавистный мною князь мчит в сторону стада туров, желая развернуть чудовищных животных в сторону охотников, чтобы прижать их к вырастающим за их спиной скалам. Пока Январь будет занят одним-единственным исполином, остальные ударят ему в спину, ослеплённые яростью и страхом. На удачу не стоило и надеяться – все охотники оказались точно между молотом и наковальней, не видя летящего удара в спину. Когда они заметят, будет слишком поздно – в азартной гонке никто и не думал оборачиваться.

Ярилко ойкнул, заметив, наконец, то, что увидела я. Белые всадники, сливающиеся со снегом, искрящиеся на солнце так, что больно глядеть – лучшая маскировка из всех, что можно себе представить.

– Ой, лихо! – в ужасе простонал отрок. – Да как же их предупредить? Мы ж не успеем ни к ним, ни к сигнальному рогу!

Турье стадо описало дугу и стало разворачиваться.

Мне казалось, что у меня сейчас от ужаса лопнут глаза. Мимо моего застывшего взгляда медленно кружась, пролетела резная снежинка. Опустившись на зелёный берёзовый лист, точно желая быть замеченной, она всколыхнула в моей памяти ту ночь, когда я хотела сбежать.

Осторожно, чтобы не повредить и не позволить растаять, я подхватила её кончиком пальца.

– Лети к нему, – прошептала я. – Предупреди его! Не дай ему погибнуть!

И она сорвалась, подхваченная сильным порывом ветра, вырвавшегося из лесной чащи.

– Если подъедем с той стороны, то можно попробовать достать стрелой, – зачастил Ярилко, отчаянно кусая губы.

– Так чего мы ждём! – и я стегнула Хладу поводом, точно спуская стрелу с тетивы.

Ярилко снялся с места за мной, подгоняя коня так, что становилось страшно.

Вот теперь моя боль сменилась отчаянием – мы летели в спину декабрьских всадников, в спину турьего стада, пытаясь обогнать время.

«Только долети, снежинка, к нему. Только успей. Ну же, князь, обернись. Услышь меня, Январь!».

«Иди ко мне, Расея!».

Моей спины коснулся лютый холод, который не мог сравниться ни с одной зимней стужей. Тот самый холод, что обжигал меня во сне. И голос был ЕГО!

– Давай, Хлада! Ну же, милая! – кричала я, ослеплённая первородным страхом.

– Дальше нельзя! – Ярилко направил своего коня в мою сторону, чтобы остановить.

– Тогда стреляй, – я обернулась к нему.

Отчаянный отрок выхватил стрелу.

– Я чувствую, что они там, – зло прошипел он. – Но ничего не вижу! Выходи, Декабрь!

Ох, зря он так.

Стрела сорвалась с тетивы и улетела в белое безмолвие.

– Ты видишь их, госпожа? – процедил он сквозь зубы.

Кружившая в голом поле позёмка, срывалась с места на место, точно издеваясь над нами.

– Вижу, – хрипло ответила я, замечая каждое движение ветра. – И они нас видят.

По земле прошла сильная дрожь. Рассвирепевшее стадо нагоняло охотников, отрезая им последний путь к спасению. Мы видели с Ярилкой, как те, кто был загонщиками, развернули своих коней, стремясь клином войти в турье стадо, оставляя позади себя Января и его спутников.

– Если они его убьют, то кровь ещё сильнее разъярит стадо! – ахнул Ярилко. – Да только у князя нет выбора. Что теперь делать-то?

С оглушающим рёвом тур был поражён, а загонщики во главе с Мартом ворвались в дикое чёрное море безумных животных.

Мы в ужасе застыли, пригвождённые к месту не только кровавым зрелищем, но и тем, что снежные вихри стали зримыми. В этот миг смешалось всё – охота, гнев, безумие, честь и отчаяние.

– Ярилко, – я опомнилась первой. – Стреляй!

Теперь отрок видел куда бить. Но и расстояние между нами и декабрьскими стало меньше. В дикой пляске ветра я увидела того, кто желал моей смерти больше всех из-за проявленной дерзости, благодаря которой враг был обнаружен.

Ко мне мчался воин в лохматой шубе мехом наружу. С безумным блеском в глазах, с кривой ухмылкой на далеко немолодом лице.

– Декабрь, – выдохнула я, разворачивая Хладу.

Стрела Ярилки пролетела мимо, угодив в коня под другим всадником.

Бежать было поздно – нас окружили.

– Ну, здравствуй, январская девица, – хрипло прорычал князь. – Вот мы и встретились. Теперь хоть погляжу на тебя. А ты гляди, хорошо гляди, на своего князя, которого так желала защитить.

Он махнул в сторону, где были охотники.

Даже отсюда мы с Ярилкой видели распустившееся на снегу маковое поле и удаляющееся стадо туров, спешившее затеряться в горах.

– Любуйся! – с ликованием прогремел Декабрь. – Коль ты глазастая такая, узри же не только ворожбу мою, но и силу! Ибо ты будешь последней, кто видел обе мои ипостаси!

И он громко засмеялся. Его смех подхватили все его воины.

Я метнула быстрый взгляд на Ярилку, прочтя на его лице тот же ужас, что застыл в моих глазах. Сбылся мой самый страшный кошмар. И отрока в эту бездну за собой потащила, дура!

– Это мы ещё посмотрим, – выпалила я, не понимая, собственно, что собираюсь делать.

Пока они гоготали, как ненормальные, я лихорадочно распустила венок Марта, делая всё точно по наваждению какому-то, которому и после не могла дать объяснения. В моих руках оказалась длинная и хлёсткая плеть. А управляться я с нею ещё в детстве научилась, когда помогала летом Василь Палычу коров пасти. Ну, не подведи теперь, берёзка!

Стегнув по морде ближайшего коня, я врезала пяткой Ярилкиного Рыжика. И пока взвившийся на дыбы декабрьский скакун разворачивался на задних копытах, внося смуту в ряды сомкнувшихся вокруг нас врагов, умный Рыжик снялся с места в галоп, унося своего хозяина. Хлестая коней по мордам, я ринулась за ним.

Ярилко не растерялся. Мимо меня засвистели стрелы.

Да только и в спину нам ударили сразу.

Мною двигало отчаяние. Ни один мудрый воин не поступил бы так, как я. Подставив Ярилку под смертельный удар, я лишь оттянула момент нашей гибели на несколько мгновений. Мой маленький воин, которого увидел во мне Январь, был просто трусливым зайцем, желавшем спасти свою шкурку.

Стрела вышибла меня из седла, и я кубарем полетела в снег. Беги теперь, Расея, спасай свой трусливый заячий хвост!

От боли потемнело в глазах, и я потеряла все ориентиры на те несколько секунд, которые стали роковыми.

Копыта коня замерли рядом со мной.

– И где же твой Январь, девчонка? – прогремел насмешливый голос над моей головой.

Мой взгляд поймал медленно опускающуюся на мою руку снежинку, немного розовую в лучах вечернего солнца. Я перевела взгляд на небо.

«То наша Миланка Синесветовна с Ветродуем борется, чтоб дитя её никто не обидел больше». Эх, бабушка, далеко мне до княжны!

– Позади тебя, – прорычала я в ответ, переводя взгляд на Декабря.

И он обернулся.

А я, ослеплённая отчаянием и непокорностью, выдернула из плеча стрелу и вонзила её ему в ногу! Помирать, так с песней!

Крик Декабря взорвал барабанные перепонки. И точно вторя ему – затрубил охотничий рог. Так близко и так обнадёживающе.

– Охота не закончилась, – прошептала я. – Ты на чужой территории.