Наталья Бокшай
Первым будет Январь

– Вот дурёха! – и он прижал меня к себе своими могучими ручищами, точно медведь. – Не из-за тебя это. Эта война идёт давно. Просто ты появилась в то время, когда она достигла своего апогея. Видимо, вечному небу было так угодно. И никуда наш князь не пропал. Вернётся он, вот увидишь.

– А если не вернётся? – сморщила я нос, чтобы не заплакать.

– Тогда умрём вместе, – хмыкнул Бус. – За нашего князя. Но не ты. Тебе нужно выжить. Твоё время только впереди.

Я попыталась высвободиться из его могучей хватки. В голове диким хороводом кружились мысли, от которых невозможно было избавиться.

– Это Мара убила моего отца? – вперив взгляд в Буса, я дрожала от той бури чувств, что ворвалась в меня ещё в гонтине.

Гридень сурово сощурил глаза, глядя на меня так, точно впервые видел. На лице гуляли желваки от того, как сильно он стиснул челюсть.

– Я обещал Январю, что он сам тебе всё расскажет, – выдавил он из себя сквозь зубы.

– А что ещё ты ему обещал? – вырвалось у меня.

Бус шумно выдохнул, сжал кулаки и со злостью прохрипел:

– Живо в свои покои, Расея.

На стену обрушился целый град стрел. Бус только и успел поднять щит над головой и ухватить меня за плечо, чтобы прикрыть. Он коротко свистнул, и его конь без промедления устремился обратно в княжеский двор, где сейчас было безопаснее всего из-за расстояния. Надолго ли?

Без Января никто из защитников не мог противостоять сокрушительному бурану, который устроил Снежень. В то время, пока дружинные и остальные жители прилагали немалые силы, чтобы устоять на ногах, войско Февраля спокойно двигалось к воротам, беспокойно гудящих под натиском ветра.

– Держать ворота! – заревел Бус, втискивая меня между насыпанных мешков с песком.

Над Просинью взвился дивным фейерверком град горящих стрел. И крепость вспыхнула, ужаленная февральскими искрами.

Крики людей за первым валом заглушил холодный безжизненный хохот, полный ненависти и торжества.

Я, скрипнув зубами от той ярости, что вновь всколыхнулась во мне живым огнём, огляделась по сторонам, лихорадочно размышляя над тем, как помочь защитникам крепости.

«Где же ты, Январь?».

На стене почти никого не осталось – лучники, не в силах применить своё оружие и, опасаясь навредить своим же, взялись за мечи. Взлетев по лестнице, я ухватилась за неё и потащила наверх. В безумном отчаянии мои руки всё сделали за меня – лестница оказалась на внешней стороне стены. И едва я слетела с неё, тут же замахнулась мечом, рубя дерево пополам, чтобы не дать врагу воспользоваться ею. И самой не вернуться обратно, отступив в страхе от задуманного.

И то ли кто-то из лучников не покинул своего поста, то ли кто-то из караульных заметил и узнал меня, но когда я отбежала от крепости на несколько десятков шагов, я услышала догнавший меня голос Рюена, отчаянный, визгливый и панический.

– Расея!

Но я даже не обернулась.

Прикрывая глаза ладонью от ветра и приседая ниже к земле, я двигалась вдоль крепости в сторону гор, точно трусливый заяц, стремясь встать сбоку от правого фланга Февраля. Только теперь этот заяц не дрожал от страха, не боялся за свою шкурку, он просто был незаметным зверьком, решившим перехитрить злого волка. В груди горел огонь, тот самый, которым одарили меня князь Сечень и княгиня Миланка, он придавал мне уверенности и сил.

«Я буду тебя защищать».

Войско Февраля прошло мимо меня на расстоянии полёта стрелы. Холод был нестерпимым, ни одно самое холодное место на земле не могло сравниться с ним. Смерть шла рука об руку с Марой, склонив голову перед величием князя Февраля, радуясь и ликуя предстоящему пиршеству внутри самой непобедимой крепости в двенадцати княжествах.

– Эй! – заорала я так, что едва не сорвала голос. – Не меня ищешь, Мара?

Подвластный Снеженю буран вдруг стих, но перед этим донёс мои слова до княжны. Войско Февраля остановилось, ряды его стали расступаться, пропуская своих предводителей.

Я видела, как в свете вспыхнувших факелов затрепыхалось чёрное знамя. Меч Миланки светился золотом, грея мою руку, не давая тем льдам, какими правили отец и дочь, добраться до моего сердца. Теперь меня сложно было не разглядеть в темноте.

Мара и Февраль остановились, не доехав трёх десятков шагов. Но я хорошо видела их лица, подсвеченные огнём факелов. В них было столько ненависти и нечеловеческой злобы, словно вышедшие из крайних земель монстры смотрели на меня.

– У тебя меч Миланки, который не признаёт ничьей руки, кроме его хозяйки?

В голосе Мары не было удивления, а лишь презрение.

– Ты, видимо, та, кто была обещана Январю? Только я не вижу, чтобы ты владела тем, о чём поют старые барды в своих глупых песнях, – её губы растянулись в отвратительном зверином оскале. – Ни силы, ни ключа, ни стихии. Глупая девчонка, ты обманом взяла меч княгини и теперь хочешь умереть за своего князя?

Я рассмеялась, громко, разнузданно, будто хотела насмеяться на жизнь вперёд.

– Вовсе нет, – ответила я ей, наконец. – Хочу остановить тебя.

Теперь пришёл черёд Мары смеяться над моим смелым заявлением.

– Глупая, – хохотала она. – Как ты можешь противостоять смерти?

И над моей головой просвистела плеть, столь длинная, что не будь я проворнее, уже бы лишилась глаз.

– Отвечу тебе, когда догонишь, – насмешливо крикнула ей я и бросилась бежать, петляя, точно заяц.

С самого начала моей целью было отвести войско Февраля от стен Просини. Я знала, что Мара пустит всех в погоню, всех, включая Снеженя. Без лошади мне не суждено было уйти далеко, но даже это время было для крепости бесценным. В то мгновенье я не думала о том, что будет после, потому что его для меня не существовало.

Подлесок, которому я доверила свою жизнь, принял меня в тот миг, когда плеть Мары вновь едва не достала меня. Подставившаяся под удар берёзка тут де рассыпалась на мелкие кусочки льда.

– Прости, милая, прости, – выдохнула я, несясь так, точно подо мной горела земля.

Ветер гнул деревья к земле, выдирая самые слабые прямо с корнями, мороз трещал так, как если бы вокруг меня взрывались самые мощные петарды. Всадники неслись так, что дрожала мёрзлая земля. Дикая охота на одного маленького зайца, уносившего ноги в неизвестность, петлявшего промеж деревьев, перемахивавшего через поваленные деревья, нёсшегося в белёсые просветы сквозь ночную тьму.

Памятуя о том, в какой стороне земли Декабря, я стала забирать вправо, в надежде выскочить на узкий открытый перешеек между лесом и горами. В горах коннице будет сложнее догнать меня. Если только Снежень не сразит меня раньше времени.

Лёгкие разрывало от безжалостно холодного воздуха, но тот дивный свет внутри меня наполнял силой и лёгкостью, от чего я готова была бежать хоть на край света не чувствуя усталости и колючки в правом боку.

Волчий вой заставил сердце ухнуть в пятки, мелькавшие среди заметённых снегом кустов. Февраль призвал на помощь своих верных псов.

«Ну где же ты, Январь?».

Выбежав на заснеженное поле, утопая в снегу, я почти ползком устремилась к каменной громаде, выраставшей из-под земли спящим великаном в белой шапке.

Над головой раздался пронзительный соколиный крик. И целая стая вторила этому призыву в засасывающей ночной мгле. Соколиная братия, внимая своему стихийному брату княжичу, вырвалась на охоту, противостоя безжалостному дыханию Снеженя, давая мне шанс пересечь открытое пространство и уйти туда, где я ещё смогу побороться, защищая Просинь.

Как в горячке или бреду, хрипя и задыхаясь, почти ползком, ныряя с головой в сугробы, прижимая к груди меч Миланки Синесветовны, я добралась к подножию Рассветных гор.

Позади меня гремела битва. Звенела сталь, ревели голоса воев, ржали кони в предсмертной лихорадке – всё завертелось в невидимом мне водовороте, раскололось и продолжило свою стихийную беспощадность.

Возглавляемое Бусом войско Января клином вошло в ряды февральских раздробленных на отряды флангов, оставшихся без предводителя – Февраль и Мара стремились догнать только меня, ибо узрели во мне истинного врага, истребление которого было теперь у них в приоритете. Соколы Рюена рвали на части обличие Снеженя, крича высоко в тёмном небе своими пронзительными птичьими голосами.

Волчий вой был где-то совсем близко, одинокий и призывный, но такой, что от него кровь стыла, а волосы на голове вставали дыбом.

– Не уйдёшь!

Голос Мары разнесло недремлющее эхо.

Я обернулась.

Февральская княжна с небольшим отрядом пересекла заснеженное поле, и я, карабкаясь по заметённым карнизам к виднеющейся впереди седловине, была хорошо ей видна.

– Догони меня, Мара! – с издёвкой в голосе, крикнула я, краем глаза наблюдая за битвой.

Я знала, что Февраль останется со своей дружиной и отрядом дочери, знала и то, что если не отвлечь Мару, то жертв среди воинов Просини будет гораздо больше – её смертельная плеть истребляла всё, к чему касалась.

Бус и Рюен разобрали мои действия, дробя войско на части. Соколы гнали Снеженя далеко за окоём, и только по несмолкаемым крикам можно было догадаться в какой стороне они были.

Карабкаться вверх по снегу было невыносимо трудно, руки давно отмёрзли и не слушались, тяжёлый плащ тянул вниз, пришлось с ним распрощаться. Каждый раз снег подо мной грозил обрушиться лавиной или оказаться всего лишь снежной шапкой, предательски лишённой надёжных камней. Обледенелые выступы превращали каждую мою попытку забраться выше на нелепое барахтанье лягушки, пытавшейся удержаться своими лапками. Пару раз плеть Мары просвистела прямо над моей головой, но так и не дотянулась. Она больше не кричала мне вслед, а лишь упрямо ползла по моему следу, становясь ближе.

Почти добравшись до заветной седловины между двух скал, откуда открывался головокружительный вид на бесконечные горы, тянувшиеся своими снежными хребтами, напоминая уснувшего гигантского ящера, я едва не сорвалась вниз – отмороженные руки лишились последней чувствительности, хватаясь за мёрзлые выступы. В последний момент я успела вонзить меч и повиснуть на нём, лихорадочно болтая ногами в поисках хоть какого-то камня, чтобы зацепиться.

Мара щелкнула плетью, выбив у меня над головой груду камней, и они брызнули во все стороны смертельными осколками. Её смех прозвучал где-то внизу, разносясь невидимым эхом над горами.

– Я тебе почти достала, – радовалась она, и голос был певуче-ласковым, точно они уже вонзила нож мне в сердце и любовалась этим зрелищем. – Тебе некуда бежать. Ты не убежишь от меня.

Раскачивая себя и моля, чтобы меч выдержал и не оборвался вместе со мной и камнями, я с превеликим трудом дотянулась до каменного выступа, хрипя от боли и точно рвущихся во мне жил. Разбив ладони до крови, я вытащила себя в безопасное место, завалившись на спину и стеклянными глазами глядя на сереющее перед рассветом небо. Смеха Мары я больше не слышала, только ледяной звон от бьющихся под ударами её плети камней. Княжна всё пыталась дотянуться до меня, потеряв из виду.

– Это всё, на что ты способна? – выкрикнула я из своего убежища, выискивая глазами тропу, по которой бы могла отправиться дальше. – Врут люди о твоей силе, ох и врут!

– Я достану тебя! Тебе не сбежать! Ты замёрзнешь раньше, чем я тебя найду!

– Это мы ещё посмотрим!

И я, подышав на руки и перехватив удобнее меч, побежала вперёд, туда, где среди голых камней вилась невидимая глазу тропа, освещённая первым лучом ещё январского рассвета. Над моей головой кружил одинокий сокол, безмолвно наблюдая, а потом, чтобы не подсказать Маре мой путь, унёсся вниз и исчез. Я осталась совершенно один на один с той, кто была виной всех моих последующих бед с того дня, как погиб князь Рус, потому что я больше не сомневалась в том, что бабушкина сказка была вовсе не сказкой.

Бежать по камням было легче, чем продираться сквозь толщу снега, только и шуму от меня было больше. Не обращая на это никакого внимания, я спешила во весь дух – местность была ровной, не укрыться в случай чего, лишь редкие валуны, будто случайно упавшие здесь прямо с неба, вырастали на пути.

Мара нагоняла меня. Едва я завернула за скалистый выступ, как в спину мне вновь ударила плеть, осколки так и обожгли плечо, когда я, пригнувшись в земле, запоздало прикрыла голову рукой. Задыхаясь от бега и нестерпимой боли, что доставлял мне холод, разрывающий лёгкие, я выбежала на укрытое тонким слоем снега, переметаемого вновь поднимающимся ветром, плато. Посреди него вырастали прямо из земли каменные столбы, походившие на застывших горных великанов, чьи лица стёрли ветра и время. Впереди меня ждал обрыв. Зарычав от безысходности, я обернулась – Мара громко хохотала, неторопливым шагом приближаясь ко мне.

– Путь закрыт, но ты можешь спрыгнуть, – скалилась она неестественной улыбкой. – Мне казалось, что ты смелее. Для дочери Руса ты выглядишь слишком трусливо, убегая, как мышь. Или ты не его дочь, не обещанная, а всего лишь зазнавшаяся простолюдинка, возжелавшая Января?

Я промолчала, наблюдая за тем, как она лениво вертит в руке рукоять плети.

– А может и меч этот не Миланкин? – вскинула брови Мара. – Может ты просто ведьма?

– А может быть ты просто сопливая Снегурочка? – скривилась я.

Мара щёлкнула плетью почти молниеносно. Вот только я была готова и успела вовремя отскочить в сторону.

– Думаешь, я не вижу твоего страха? – прошипела она, грозно сверкнув чёрными глазами. – Думаешь, я не знаю, чего ты боишься?

– Да я и сама не знаю, – равнодушно пожала я плечами. – Пальцев не хватит на обеих руках, чтобы перечислить всё, чего я боюсь. Я не стыжусь своих страхов, можешь рассказать, чего ты там увидела. Зато и я вижу, что ты меня боишься. Иначе, зачем бы ты потащилась за мной в горы, оставив отца и сына? Думаешь, у вас получится быть первыми в Коловороте? Или боишься, что отроются врата Смены времён и обещанная в них войдёт? Я знаю, что ты сделала, Мара. Знаю, и буду помнить это до последнего своего вздоха. Я никогда тебя не прощу.

Она ударила плетью, метя мне в лицо. Но жало клинка оказалось быстрее. Сделав заветную восьмёрку, которой меня научил Бус, и, накрутив конец плети точно лапшу на китайскую палочку, я отвела руку в сторону, не мигающим взглядом глядя в лицо моей противницы.

– Тебе не место в нашем мире, – прошипела она, и её красивое бледное лицо исказилось в страшной гримасе, делая его страшной маской.

– Впервые в жизни я чувствую себя там, где должна быть, – улыбнулась я.

И с силой дёрнула плеть на себя, занося меч для режущего удара. Сверкнувшее золотом лезвие перерезало смертельное оружие Мары, оставив ей только рукоять и куцый огрызок того, что ещё недавно превращало всё живое в лёд. Княжна с ужасом смотрела на свершившееся, и рот её раскрылся в немом крике.

Я сделала шаг к ней навстречу, перехватывая меч для нового удара, готовая на любую подлость с её стороны. Но удару не суждено было случиться. Мара кинулась оземь, и прямо у меня под ногами вырос снежный вихрь – Снежень нашёл свою мать, всё ещё гонимый соколиной стаей, теряющий остатки былого боевого духа. Его могучий ветреный кулак толкнул меня в грудь, отчего я тряпичной куклой рухнула к подножию каменного великана, больно ударившись спиной. Воздух вышибло, как если бы моё тело было лопнувшим резиновым мячом. А когда я на нетвёрдых ногах поднялась, то сражаться уже было не с кем – лишь ветер завывал в расселинах, напевая диким голосом песню гор. И ему вторило эхо, веселясь и хохоча от души над тем, что день победил ночь в который раз.

Устало опустившись на колени, я с улыбкой смотрела на то, как плывёт по голубому небу слюдяное солнце, вечное, вездесущее. А потом, завалившись набок, обнимая руками и ногами всё ещё тёплый меч, я закрыла глаза – силы оставляли меня, бежать больше не хотелось.

Глава 18. Золотая дубрава

Торопливые шаги рядом казались продолжением того забвения, в которое я проваливалась, не в силах выдернуть себя. Меня точно придавило каменной глыбой.

– Расея? Ну же, Расея, очнись!

Кто-то с силой потряс меня за плечи.

– Ради вечного неба, не смей засыпать! Ну же, очнись! Прошу тебя!

– Рюен? Что ты здесь делаешь? – я с трудом открыла глаза, всеми силами пытаясь стряхнуть с себя усталость. – Как ты здесь оказался?

– Не важно, – отмахнулся он от вопроса. – Тебе сейчас нельзя засыпать, это всё от холода.

Он помог мне встать, завернул в свой плащ и со страшным усердием принялся растирать мои совсем закоченевшие руки, щёки, уши.

– На смерть похожа, – через силу выдавил он из себя. – Я сейчас попробую что-нибудь для костра собрать. Не смей только закрывать глаза!

– Как ты нашёл меня? – я с недоверием заглядывала ему в лицо.

Но княжич упорно отводил взгляд.

– Следом бежал, – признался, наконец, он. – Сокол немного проследил за тобой, а дальше пришлось поискать. Думал, что совсем тебя потерял.

– Что в Просини? Февраль ушёл? – я ухватила его за руку, когда он попытался вновь потерять горячими ладонями мои щёки.

Рюен сильно нахмурился, вперив в меня мрачный взгляд из-под сдвинутых на переносице бровей.

– Все тебя ищут, – выдавил он сквозь сжатые зубы. – Январь в гневе из-за того, что ты взяла меч его матери без спросу. Они все думают, что ты его украла и сбежала.

– Что?

Я отпустила руку княжича, пятясь назад, точно он влепил мне пощёчину. Внутри всё скрутилось змеиным клубком, зашипело, и яд потёк по мои венам, стремясь достичь сердца. Я не хотела в это верить. Не хотела верить и в то, что после сказал мне Рюен, пытаясь достучаться до моего рассудка.

– Тебе нельзя возвращаться в Просинь, иначе гнев Января принесёт тебе столько страданий, что они разорвут тебя. Тебе не стоит верить в то, что он добр к тебе. Ты просто напоминание ему его матери – такая же отчаянная и непокорная. Только поэтому тебе было позволено быть в княжеских хоромах. Но после того, что случилось, он не захочет тебя видеть. Вся дружина возмущена твоим поступком. Я не смогу тебя защитить от этого гнева. Тебе лучше пойти со мной. В моих землях ты будешь в безопасности, клянусь тебе!

Я попятила ещё дальше от него, мотая головой в неверии. Слова били меня, секли так, что касались души. Мне никогда так не было больно! Никогда ни одна боль не причиняла мне столько мук, как сейчас!

– Вряд ли и мне Январь теперь будет рад, – Рюен перевёл взгляд на голубое небо, ставшее отчего-то пронзительно холодным. – Но я не могу позволить ему причинить тебе боль из-за какого-то меча. Это всего лишь вещь. Он всегда был таким нелюдимым, но теперь это перешло всякие границы.

Я решительно устремилась в ту сторону, откуда пришла.

– Я вернусь и всё ему объясню. Это просто недоразумение, – зачастила я. – Ты, наверное, не так всё понял.

– Да постой же, Расея!

Рюен ухватил меня за руку, разворачивая к себе.

– Ты не представляешь, что этот меч значит для всего княжества! – попытался он вразумить меня. – Любому человеку запрещено дотрагиваться до него! Это святыня, которую нельзя осквернять прикосновением! А ты нарушила этот древний закон! Ты хоть представляешь, что теперь будет? Гнев всего народа прольётся на тебя настоящим ядом! Разве ты сможешь это вынести?

– Это вышло случайно! – закричала я в ответ. – Я не хотела осквернять меч Миланки Синесветовны! Но у меня не было другого выбора! Рюен, пусти меня!

– Да тебя казнят за это! Как казнили тех, кто хотел разграбить гонтину до тебя!

Княжич встряхнул меня.

– Ты не можешь так просто взять и сказать, что это случайность и у тебя не было выбора. Тебе никто не поверит! Ты не знаешь Января! Он покарает любого, кто предаст светлую память его родителей! Ты просто не знаешь его! Не совершай ошибки, Расея, иначе она будет стоить тебе жизни!

С силой выдернув руки, я прижала к себе меч ещё крепче. Он слабо пульсировал, согревая меня своим теплом, точно заставляя одуматься и вернуться.

– Я всё ему объясню, – упрямо заявила я вновь. – Он поймёт меня.

Рюен со стоном прикрыл глаза ладонью, точно от яркого света у него разболелась голова.

– Расея, – вымученно протянул он. – Уйдёшь сейчас – будет только хуже. Дай Январю время, чтобы остыть и объяснишь ему всё, что хотела, но позже. Умоляю тебя – не сейчас. Послушай меня, я ведь твой друг! Я знаю его давно, с ним такие шутки плохи. Я даже боюсь представить, как он тебя накажет.

– И что ты предлагаешь? – хмурилась я. – Сбежать, точно крыса, а после вернуться со словами – я, мол, всё обдумала, и мне не нужен меч, я его по ошибке украла? Ты явно меня плохо знаешь, княжич.

– Я предлагаю тебе пойти со мной, и когда Январь уладит все возмущения в Просини, вернуться и объяснить ему свой поступок, – Рюен с мольбой смотрел на меня своими карими глазами, в которых было столько боли, что я и вправду почувствовала, что он прав. – Сейчас действительно не лучшее время для объяснений. Февраль ушёл, дни Января на исходе. Теперь Февраль обратит свой взор на Марта, но третий князь уже к этому хорошо подготовился и открыл нам безопасную дорогу. Ты вернёшься, когда закончатся дни Февраля. Поверь, так будет лучше для всех. Иначе если ты вернёшься, то и Мара вернётся. Дай Январю время восстановить силы своих воев.

Я тяжело вздохнула. Он был прав, безусловно, прав. Дружина князя была измотана бесконечными нападками, вместо светлых дней княжения в Колесе года – сплошная борьба и потери. Если Мара вернётся за мной, то новых смертей не избежать. Я и так наломала дров, прихватив с собой меч. Не самое лучшее время, чтобы просить помощи у тех, кто был ко мне добр, пока не случилось то, что случилось.

– Ладно, – неохотно выдавила я из себя, с трудом принимая решение, которое мне совсем было не по душе.

Пронизывающий холод и усиливающийся ветер в горах заставлял нас с Рюеном торопиться. Он вёл меня одной ему известной тропой, время от времени бросая тревожные взгляды в мою сторону. Холод мучил меня так, точно я уже оказалась в крайних землях. Если бы не меч, то, наверное, на землю вместо меня упала бы ледяная мумия. Но хуже холода было только нестерпимое чувство потери. С каждым шагом я теряла что-то бесценное, дорогое и ничем не заменимое.

Когда грозные вершины перешли в покрытые хвойным лесом крутые склоны, мы развели костёр и долго подставляли дружелюбному пламени закоченевшие руки и ноги. Рюен всеми силами старался поддержать мой упавший дух, связанный с тем, что вместо скитания в бесконечных льдах я хотела оказаться в любимой Просини. И не с её теплом и сытым уютом было связано моё желание. Просто там я чувствовала себя дома. А дом – это не стены, это состояние души.

– Здесь есть небольшое гнездовье, переночуем там, – Рюен прикинул в уме сколько у нас есть ещё времени до темноты. – Возьмём лошадей и тогда до отцовской крепости мы доберёмся быстрее. Пару дней – и ты сможешь её увидеть.

И всю оставшуюся дорогу до гнездовья славного Вереса и его многочисленного семейства из рода Буривесов, поселившегося на берегу реки, княжич рассказывал мне о крепости Ржиень. Слушая его, я на время забывала и о холоде, и обо всех своих несчастьях, мысленно переносясь туда, где звенели резной листвой дубравы.

Рано утром мы покинули гнездовье, попрощавшись с приютившим нас Вересом, который продал Рюену лошадей из своего многочисленного табуна. Его жена, милая и улыбчивая Дара, собрала нам в дорогу разной снеди и благословила на лёгкий путь.

Погода к тому времени испортилась окончательно – дул пронизывающий до костей северный ветер, не спасал даже меховой плащ. Небо заволокло низкими тяжёлыми тучами, и к обеду мелькающий березняком мир сменился сумерками. Меня колотил непрекращающийся озноб, всё время хотелось спать. И когда мы добрались до ближайшего крупного селения, Рюен выменял мою лошадь на сани, за что я была ему страшно благодарна, так как держалась в седле через силу.

– Ты никак заболела? – с тревогой спросил он меня, укрывая целым ворохом одеял, которые приобрёл на постоялом дворе.

– Устала, – отмахнулась я, устраиваясь поудобнее.

Мне не хотелось признаваться в своей слабости и расстраивать его – Рюен делал всё, чтобы мне было легче переносить тяготя непростого пути.

И когда сани покидали селение, я уже мало что соображала, улетая в тяжёлый сон, сопровождаемый безостановочной тряской по разбитой дороге, где глыбы льда смешались с комьями мёрзлой грязи.

Заиндевелый лес ждал меня. Среди пушистых еловых лап вилась хорошо протоптанная дорожка. Она вела к знакомым местам, петляла среди деревьев, манила своим искрящимся на солнце снегом.

– Ты идёшь не туда.

Знакомый голос прозвучал совсем рядом, и я обернулась.

На тропе стоял Январь. На усталом лице залегли глубокие тени, словно он не спал несколько ночей подряд. Огонь в глазах потух, будто его там никогда и не было. В них сквозила неприкрытая печаль и вопросы, задать которые ему не позволяли собственные убеждения.

– Но ведь Просинь там, – махнула я рукой в ту сторону, куда вела свободная дорога.

– Ты ошибаешься, – покачал он головой. – Просинь позади меня.

– Тогда я пойду с тобой, – уверенно заявила я. – Если ты меня не прогонишь, – и, подумав, добавила: – Хотя, мне там теперь не рады.

– И ты снова ошибаешься, – Январь вздохнул. – Тебя никто не прогонял. У тебя всегда есть и будет выбор.

– Я могу вернуться? – с надеждой спросила я, делая шаг к нему на встречу.

– Всегда.

– Но ты меня не простишь за то, что я сделала? – мне стало не по себе от его пронзительного взгляда.

– Разве я в чём-то тебя виню? – с удивлением выгнул бровь Январь.

– Я нарушила твои правила. Взяла без спросу меч твоей матери. Жители недовольны тем, что я по неизвестной причине загостилась у тебя…

– И поэтому я должен покарать тебя? Разве вещи стоят человеческой жизни?

– Нет, – покачала я головой. – Только…

– Ты так и не усвоила мой урок, маленький воин, – печально улыбнулся Январь. – В моём княжестве не приказывают, не принуждают, не лишают выбора, не бросают в беде и не лишают жизни за какие-то глупые вещи. Ты взяла меч. Да, он многое значит для меня и моего народа, но нет ничего дороже воспоминаний о том, кого нет рядом. А они живут вовсе не в гонтине или в закрытых покоях, не в мече или короне.

Я опустила голову.

– Прости меня, Январь.

Но его уже не было на лесной тропе. Лишь снег искрился в том месте, где он стоял мгновенье назад. Ни следов, ни шагов, ни скрипа снега, точно его никогда и не было. А может это всего лишь сон и я всё себе выдумала? Но только боль была настоящей.

Приоткрыв глаза, я увидела над собой унылое серое небо. Облака цеплялись за макушки высоких дубов, раскинувших свои могучие ветви над тонкими деревцами. Голые ветки напоминали тощие руки, тянувшиеся за милостыней. Мне казалось, что я даже слышу мольбу и стоны этих лесов, где не было ни одной приветливой мохнатой ели, под которой можно укрыться в непогоду. Снег громко чавкал под полозьями и копытами лошади, добавляя ещё больше серых красок в безликое полотно и без того мрачное и унылое.

А когда дорога нырнула в лес, я почувствовала, как руки-ветви стали тянуться ко мне, стараясь уцепиться за одежду, отобрать одеяло. Голоса невидимых страдающих существ звали, завывали дикими утробными голосами. Меня бросало от этого то в жар, то в холод. Я никак не могла избавиться от взирающих на меня сквозь ветви слепых глаз, чьи бельма были неестественно пытливыми, будто видели насквозь. Эта молочная пелена наводила страх от того, что от них нельзя было спрятаться.

– Потерпи, госпожа, – умолял меня Рюен, подгоняя лошадь так, что сани пронзительно визжали, вплетаясь в лесные крики. – Скоро приедем. Немного осталось.

Мне хотелось уснуть, чтобы не видеть и не слышать всех тех жутких голосов, дробивших мою голову на осколки. А потом я услышала ЕГО! Этот голос я бы узнала, даже если бы взревел весь мир своим многоголосьем.

– Иди ко мне, Расея. Всего один шаг. Я избавлю тебя от боли.

Среди спутанных костлявых ветвей вспыхнули неживым огнём глаза. Тихий смех прозвучал в отдалении, как скрип раскачивающегося дерева под напором беспокойного ветра.

– Тебе никто не поможет.

– Нет! Не пойду! – вскрикнула я, отмахиваясь рукой от тянущихся к моей шее длинных пальцев.

– Тебя никто не услышит. Январь далеко.

– Нет! Он всегда рядом!

Скрежет эхом разлетелся по лесу. Казалось, смеялось каждое деревце, даже самое чахлое, не имеющее надежды однажды добраться к солнцу.

– Прочь! Уходи прочь!

– Но ведь я всегда рядом, – прошелестел голос ласково.

Всё тело покрылось гусиной кожей. Нечем было дышать. Сердце грохотало прямо в голове. Как бы я ни старалась зажмуриться, пылающие мёртвым светом глаза были повсюду. Они испепеляли, рвали, душили.

– Январь! – я закричала так пронзительно, что голос сорвался на нечеловеческий визг.

Но мой крик потонул в смехе и стонах. Пространство взорвалось ворвавшимся в густую чащобу северным ветром. Закачались макушки деревьев-скелетов, замахали обглоданными руками, с которых, точно кожа, свисала прошлогодняя кора. Заревел раненым зверем лесной дух, гонимый заокраинным страхом. Точно монахи в чёрных одеждах стояли вдоль дороги заросли тёрна и дикой вишни, тонкими голосами распевая жалобную молитву, которой не суждено было никогда долететь к вечному небу. Горбатые пни скалились щербатыми ртами из-под снега в ожидании подношения.

Рюен гнал лошадь во весь дух, то и дело оборачиваясь ко мне. Я видела его смутно, время от времени врываясь в действительность. Его голос не давал мне полностью провалиться в ту сосущую бездну, куда так настойчиво звал ЕГО голос. Я всё протягивала руку, чтобы удержаться, но тёплых пальцев княжича не чувствовала, как бы крепко он не сжимал мою ладонь.

А потом лес оборвался, раздался лай псов, голоса людей, скрип водонапорного колеса, уличный гомон. И вскоре над собой я увидела слабое лунное сияние – Ляна склонилась надо мной, что-то строго распорядившись.

– У неё жар, Рюен, – разобрала я её слова.

– Знаю, знаю, – княжич разбросал одеяла и подхватил меня на руки. – Она много времени провела в горах без плаща, в одной рубахе и кафтане. Покои готовы? Знахаря позвали?

– Я распорядилась, – Ляна держала меня за руку, торопясь вслед за сыном. – Держись, Расеюшка, всё будет хорошо.

Уронив голову на грудь Рюену, я перестала воспринимать всё, что кружилось и вертелось пёстрым хороводом.

Болезнь сразила меня на долгих полтора месяца. Знахари сменяли один другого, не в силах понять, в чём сила недуга, не дававшего мне сил подняться. Большую часть времени я бредила, звала, бежала, кричала, плакала, взлетала и падала. Точно покинув Просинь, я лишилась какой-то очень важной оболочки, и теперь принимала сполна невидимую силу, следившую за мной из крайних земель. Казалось, что защитные чары Января спали, и он даже перестал являться мне во снах, как бы я его не звала защитить меня.