Наталья Бокшай
Первым будет Январь

Глава 12. Двенадцатый гость

И не успела я опомниться, как кто-то подхватил меня под руки, а вокруг замельтешили всадники. Крик Декабря перешёл в чёрную брань. Зазвенела сталь, пронзительно заскрипел снег.

– В порядке, дочка?

На меня с беспокойством смотрело обветренное лицо Буса с заиндевелой бородой.

– Что с остальными? – я заглянула ему в глаза, чтобы прочесть ответ раньше, чем он ответит.

– Ярилко ранило, но выживет, – он перевёл взгляд на моё плечо. – Потерпи теперь, Расеюшка.

– А князь? Что с князем? – я не понимала, почему Бус ничего не говорит о своём государе.

– Плишка поехал к ним с дружинными, – тяжело вздохнул Бус. – Не знаю. У меня другая задача была. Да поможет им всем небо. Сама ведь видела, какая там была бойня. Страшусь даже думать. Туры ужасные животные. Декабрь рассчитывал на их свирепость.

Я почувствовала, как покачнулся мир перед глазами.

Мне было всё равно, что там голосил Декабрь, которого окружили дружинные из Просини, лишив возможности убраться восвояси. Да и то, что происходило вокруг – не волновало вовсе. Мой взгляд был прикован к страшному алеющему полю, к которому двигалась вереница всадников.

– Январь предупредил нас, что во время охоты можно будет ждать чего угодно и от кого угодно, – Бус разорвал свою рубаху, пытаясь остановить мне кровь, от которой уже намок рукав. – Он послал нас патрулировать границу ещё вчера. Фёдор с отрядом даже скрутил нескольких. Но Декабрь не прост. Мы прочёсывали лес, а потом, когда увидели, как вы с Ярилкой несётесь невесть куда, всё поняли и поехали следом. И поверь мне, дочка, будь моя воля, я бы уже летел к князю, а не стерёг этого, – и Бус с презрением кивнул в сторону Декабря.

Где-то протяжно затрубил рог. Ему вторил другой. И лицо гридня помрачнело, точно в этих звуках он слышал все дурные вести, которых нельзя было говорить вслух.

– Едем в крепость, – скомандовал он дружинным.

– Почему в крепость? – воскликнула я. – Мы должны ехать к ним!

– Я не могу нарушить приказ, Расея, – покачал головой гридень. – Я должен доставить Декабря в крепость. Там решать будут князья. Хоть и так понятно, что ему всё с рук сойдёт.

– А как же…

– Здесь мы ничем не поможем, – перебил меня Бус. – Да и тебе к знахарю надо. Не заставляй меня силой тебя везти. Я за тебя перед князем своей головой отвечаю.

И я, покорно опустив голову, позволила Бусу помочь мне сесть в седло. Тихая боль медленно растекалась по телу, притупляя другие чувства. Время, казалось, остановилось.

Лошадей гнали так, что взвивающийся из-под копыт снег колол глаза, смазывая очертания крепости впереди.

Почти у самых ворот я увидела одинокого Врана. Смоляной бок коня лоснился и сверкал на солнце от застывшей на нём крови.

– Вран! – взревел Бус, соскакивая на снег и устремляясь к нему.

Но конь не дался. Лишь взвился на дыбы, пронзительно заржав, и ускакал в сторону гор, оставляя после себя белёсое марево.

Декабрь победно захохотал, заставив меня вздрогнуть. Его жестокое лицо сияло торжеством, отчего кровь в жилах стыла от подкатывающего ужаса.

Что же там случилось? Почему никто не трубит в рог, не торопится сообщить, что всё хорошо?

Мой мир плыл и раскалывался от отчаяния и нестерпимой боли. Чувствуя, что земля вот-вот примет меня в свои объятия, я успела лишь бросить взгляд туда, где остался Январь.

– Расея!

Голос Буса приплыл ко мне точно издалека. А потом перед моими глазами замелькали сначала проездные ворота с оленьими рогами, затем расступающиеся толпы жителей Просини, княжеское знамя во дворе, знакомые лица, различить которые я не могла. Чей-то настойчивый голос звал меня, ему вторил другой, третий. Но мои мысли были заняты лишь тем, что я корила себя за то, что не успела предупредить князя, не успела ничего сделать, чтобы изменить ход времени.

– Не нужно, – оттолкнула я от себя знахаря, который попытался дать мне какое-то вонючее варево, отрезвившее моё сознание.

– Да ну как же ненужно? – возмутился он, пытаясь прислонить к моим губам чашку. – Крови много потеряла, силы надо восстановить.

– Есть новости? – с надеждой спросила я.

Но знахарь не успел ответить.

Со двора донёсся страшный гомон. 12. Двенадцатый гость

И не успела я опомниться, как кто-то подхватил меня под руки, а вокруг замельтешили всадники. Крик Декабря перешёл в чёрную брань. Зазвенела сталь, пронзительно заскрипел снег.

– В порядке, дочка?

На меня с беспокойством смотрело обветренное лицо Буса с заиндевелой бородой.

– Что с остальными? – я заглянула ему в глаза, чтобы прочесть ответ раньше, чем он ответит.

– Ярилко ранило, но выживет, – он перевёл взгляд на моё плечо. – Потерпи теперь, Расеюшка.

– А князь? Что с князем? – я не понимала, почему Бус ничего не говорит о своём государе.

– Плишка поехал к ним с дружинными, – тяжело вздохнул Бус. – Не знаю. У меня другая задача была. Да поможет им всем небо. Сама ведь видела, какая там была бойня. Страшусь даже думать. Туры ужасные животные. Декабрь рассчитывал на их свирепость.

Я почувствовала, как покачнулся мир перед глазами.

Мне было всё равно, что там голосил Декабрь, которого окружили дружинные из Просини, лишив возможности убраться восвояси. Да и то, что происходило вокруг – не волновало вовсе. Мой взгляд был прикован к страшному алеющему полю, к которому двигалась вереница всадников.

– Январь предупредил нас, что во время охоты можно будет ждать чего угодно и от кого угодно, – Бус разорвал свою рубаху, пытаясь остановить мне кровь, от которой уже намок рукав. – Он послал нас патрулировать границу ещё вчера. Фёдор с отрядом даже скрутил нескольких. Но Декабрь не прост. Мы прочёсывали лес, а потом, когда увидели, как вы с Ярилкой несётесь невесть куда, всё поняли и поехали следом. И поверь мне, дочка, будь моя воля, я бы уже летел к князю, а не стерёг этого, – и Бус с презрением кивнул в сторону Декабря.

Где-то протяжно затрубил рог. Ему вторил другой. И лицо гридня помрачнело, точно в этих звуках он слышал все дурные вести, которых нельзя было говорить вслух.

– Едем в крепость, – скомандовал он дружинным.

– Почему в крепость? – воскликнула я. – Мы должны ехать к ним!

– Я не могу нарушить приказ, Расея, – покачал головой гридень. – Я должен доставить Декабря в крепость. Там решать будут князья. Хоть и так понятно, что ему всё с рук сойдёт.

– А как же…

– Здесь мы ничем не поможем, – перебил меня Бус. – Да и тебе к знахарю надо. Не заставляй меня силой тебя везти. Я за тебя перед князем своей головой отвечаю.

И я, покорно опустив голову, позволила Бусу помочь мне сесть в седло. Тихая боль медленно растекалась по телу, притупляя другие чувства. Время, казалось, остановилось.

Лошадей гнали так, что взвивающийся из-под копыт снег колол глаза, смазывая очертания крепости впереди.

Почти у самых ворот я увидела одинокого Врана. Смоляной бок коня лоснился и сверкал на солнце от застывшей на нём крови.

– Вран! – взревел Бус, соскакивая на снег и устремляясь к нему.

Но конь не дался. Лишь взвился на дыбы, пронзительно заржав, и ускакал в сторону гор, оставляя после себя белёсое марево.

Декабрь победно захохотал, заставив меня вздрогнуть. Его жестокое лицо сияло торжеством, отчего кровь в жилах стыла от подкатывающего ужаса.

Что же там случилось? Почему никто не трубит в рог, не торопится сообщить, что всё хорошо?

Мой мир плыл и раскалывался от отчаяния и нестерпимой боли. Чувствуя, что земля вот-вот примет меня в свои объятия, я успела лишь бросить взгляд туда, где остался Январь.

– Расея!

Голос Буса приплыл ко мне точно издалека. А потом перед моими глазами замелькали сначала проездные ворота с оленьими рогами, затем расступающиеся толпы жителей Просини, княжеское знамя во дворе, знакомые лица, различить которые я не могла. Чей-то настойчивый голос звал меня, ему вторил другой, третий. Но мои мысли были заняты лишь тем, что я корила себя за то, что не успела предупредить князя, не успела ничего сделать, чтобы изменить ход времени.

– Не нужно, – оттолкнула я от себя знахаря, который попытался дать мне какое-то вонючее варево, отрезвившее моё сознание.

– Да ну как же не нужно? – возмутился он, пытаясь прислонить к моим губам чашку. – Крови много потеряла, силы надо восстановить.

– Есть новости? – с надеждой спросила я.

Но знахарь не успел ответить.

Со двора донёсся страшный гомон. Какофония голосов, конского ржания, скрипа полозьев саней – всё смешалось в один тревожный мотив неизвестности.

Шатаясь, точно стебель на ветру, на нетвёрдых ногах и с плывущими перед глазами стенами, я бросилась на гульбище, где уже было полно народу.

Осенние князья Октябрь и Ноябрь громко раздавали какие-то поручения суетившимся повсюду отрокам. Ляна, бледная, как луч убывающей луны, тихо плакала в окружении притихшей Параскевы и мрачной Румяны, по щекам которой струились слёзы. Стоявшая рядом с ними Рябинка голосила во всё горло, точно раненая выпь. Поодаль, будто чёрная ворона, темнела фигура Хмуреня, взгляд княжича был прикован к воротам, через которые въезжали какие-то всадники.

Замерев на верхней ступеньке, я вглядывалась в лица мужей, пытаясь отыскать знакомые глаза.

– Басман!

Стоявшая внизу Нельга вскрикнула так громко, что у всех вздрогнули спины.

Гридень, всегда уверенный и с гордо вскинутым подбородком, с трудом сполз со спины своего коня, подхваченный дружинными. Нетвёрдой походкой он направился в гридницу, ухватившись за протянутую к нему руку Нельги.

Все собравшиеся на гульбище ринулись к нему. Но он лишь кивнул в сторону ворот, тяжело поднимаясь по ступеням, которые явно плыли перед его глазами.

Во двор въехали охотники, при виде которых княжны заголосили ещё громче.

Сначала Сентябрь со своими дружинными, злой, точно голодный волк. За ним – гридень Октября и Рюен в разодранном плаще и перемотанным какой-то тряпкой коленом. Следом ехал Март, вся одежда которого была залита кровью, но судя по выражению лица – не его.

– Расея! – громко воскликнул он, приметив меня. – Какое счастье, что я могу вновь тебя видеть!

Он спрыгнул с коня и, прихрамывая, заторопился к крыльцу, по которому сбегали княжны и все, кто был на гульбище. Его улыбка вышла болезненной, хоть он и старался казаться непобедимым героем.

Но я ничего этого не видела. Мой взгляд замер на лицах тех, кто последними въехали во двор.

Щербатка и Плишка с дружиной, раненый Молчан, с трудом сидевший верхом. И Фёдор. Лицо и одежда рынды были залиты почерневшей от мороза кровью, точно он с головой нырнул в неё, а ноги выглядели так, как если бы их пустили через мясорубку вместе с одеждой. Бешеный взгляд, в котором ещё не угасли после охоты чувства, рыскал по лицам собравшихся, ища кого-то.

А позади него сидел Январь.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять – только сила духа не давала ему лишиться чувств. Он был ранен, хотя в глазах, ставших настоящей ртутью, полыхал такой огонь, что одной искры хватило бы сжечь всё дотла. Он был измождённым и злым, непокорённым и не имеющим права сейчас показать свою слабость, свою боль и усталость.

– Всё хорошо, Расея, – донёсся до моего слуха голос Марта. – Все живы.

Живы. Мне большего и не нужно было знать.

Покачнувшись от страшной слабости, я ухватилась за перила. Взгляд Января коснулся меня, помрачнел, и в нём всколыхнулась новая боль. А я? Я чувствовала, как по щекам бегут слёзы, обгоняя друг друга. Все чувства, превратившие душу в натянутую тетиву, сорвались, превращаясь в безмолвные рыдания. Но мне не суждено было расплакаться подобно Ляне или Рябинке. Я закрыла глаза, и полетела в бездну нервного срыва, подхваченная руками Марта.

– Расея!

Голос Фёдора был последним, что я услышала, прежде чем сознание окончательно погасло, давая мне возможность отдохнуть от пережитых волнений и страха.

«Иди ко мне, Расея!».

Мой полёт стал быстрее, как если бы кто-то проткнул воздушный шар. Цепляясь за какие-то размазанные, точно кисель по стене, образы, я силилась прекратить падение. Мной вновь овладел страх. Страх увидеть глаза чудовища, чьё дыхание становилось всё ближе.

«Не хочу!» – крикнула я в пустоту.

В ответ раздался безжалостно холодный смех.

«Ты всё равно придёшь ко мне. Ты сама пожелаешь этого».

«Не слушай, Расея. Возвращайся. Давай руку. Сражайся, маленький воин».

Была глубокая ночь. Сначала мне показалось, что я ослепла. Но потом темнота стала видимой. Свет догоравшей свечи заставлял тени на стенах устало качаться.

Я попробовала поднять руку, но ощутила такую тяжесть, что едва ли смогла пошевелить пальцем.

– Ты очнулась?

И источник моей тяжести оторвал свою буйную голову от моей руки.

Март!

Да чтоб его леший задрал! Что он здесь забыл?! Уж кого-кого, но точно не его я здесь ожидала увидеть! Убью Весею с Нельгой! Это они должны были сидеть у моей постели и шить чёртову погребальную рубаху, да причитать над моим бездыханным телом, а не этот сумасшедший сумасброд! И зачем я рукой пошевелила? Прикинулась бы спящей до самого его отъезда!

– Что ты здесь делаешь, князь? – воскликнула я.

– Я не мог оставить тебя одну в таком состоянии, – затараторил он скороговоркой, точно от скорости его говорения зависело то, лопнет моё терпение или нет. – Ты была ранена, потеряла много крови. Кто-то должен был за тобой присмотреть, пока ты была без чувств. Ах, Расея! Это всё моя вина! Если бы я был немного расторопнее, чем Январь, то охота закончилась бы гораздо быстрее, и никто бы не пострадал. Но, увы, я тоже ранен. Но эта рана ничто по сравнению с моим страдающим сердцем! Шрамы украшают воина, я с гордостью буду носить этот шрам, как напоминание о том, что твоё пожелание удачной охоты позволило мне выйти из смертельного боя с туром гораздо более успешным, чем Январь.

– Постой, князь, – я подняла ладонь, в надежде, что он замолчит.

– Я слишком утомил тебя своей болтовнёй? – но Март продолжил. – Но я был слишком взволнован и не мог ждать утра, чтобы навестить тебя. Не буду скрывать, я был счастлив провести это время с тобой. Даже когда твои глаза закрыты, ты выглядишь настолько прекрасной, что я теряю дар речи.

– Сейчас мои глаза открыты, но дар речи не потерян тобою, князь, – проворчала я.

– Я никогда не встречал красавицы, подобной тебе, – Марта точно прорвало. – Я ослеплён твоим очарованием! Впервые в жизни я испытываю чувства, которые окрыляют меня.

Ну почему? Почему это происходит? Где там кто-нибудь! Мне срочно нужна помощь!

– Я хочу, чтобы ты была желанной гостьей в моём княжестве, едва закончатся дни Февраля. Осчастливь меня своей улыбкой, милая Расея. И я скажу тебе ещё множество прекрасных слов.

– Достаточно, – взмолилась я. – Князь, прошу, давай поговорим в другой раз. Я устала и хочу тишины. У меня кружится голова и нет сил ответить что-то здравомыслящее.

– Знахарь оставил снадобье для тебя, – Март вскочил на ноги и метнулся к сундуку, где стояла кружка с тем самым дурно пахнущим отваром трав. – Вот, выпей, чтобы тебе стало лучше.

Я протестующе выставила перед собой руки.

– Не нужно, я не буду это пить!

Март в недоумении посмотрел на меня, точно я его обидела. Но лицо тут же смягчилось, и он убрал кружку.

– Хорошо, – сдался он. – Только пообещай, что с тобой всё будет хорошо.

– Мне просто нужно отдохнуть, – примирительно пояснила я. – Это был очень трудный день для всех нас.

Март кивнул, не сводя с меня глаз, точно изучая моё лицо.

Я лишь нервно прижала руку к груди, желая убедиться, что ключ надёжно спрятан под одеждой.

– Охота выдалась непростой, – согласился князь. – Но мы не должны проявлять свою слабость. Когда прозвучит боевой рог, каждый вспомнит, чему научился, гоняя тура или зайца на охоте. Этому учил меня отец. И я не забыл его слов.

Лицо Марта стало непривычно жёстким, а в глубине глаз вспыхнул иной огонёк, чуждый тому, что я видела ранее. Где-то внутри меня всколыхнулось неприятное чувство, как если бы я вдохнула горький запах полыни.

– Ступай, князь, – как можно мягче сказала я ему. – Ты устал. Отдохни. И спасибо за твою заботу.

Март счастливо улыбнулся, вновь становясь привычным мальчишкой.

– Отдыхай, Расея, – он поцеловал мою руку. – Увидимся утром. Буду надеяться, что ты скоро поправишься. И будь уверена – твой шрам не испортит твоей красоты.

И ещё немного помедлив, он вышел, тихо притворив за собой дверь.

Выдохнув с облегчением, я прикрыла глаза. Вот ведь репей приставучий! Попрошу завтра Ярилку навесить на дверь крючок, чтобы запираться изнутри, а то я так скоро сердечный удар от испуга получу.

Прислушавшись к тишине, я осторожно сползла с постели. Плечо саднила тупая боль, пульсируя и наливая руку тяжестью. Но сейчас я не хотела этого замечать. Ждать утра было слишком долго, а тревоги мои только возрастали.

Выскользнув в сени, я босиком зашлёпала по холодному полу, чувствуя, что никакой лёд меня не остановит от намеченной цели.

Дверь в покои Января была слегка приоткрыта, точно знахарь, карауливший князя где-то неподалёку, боялся не услышать, если его позовут. Затаив дыхание, я прислушалась – не скрипнет ли где половица, не звякнет ли где склянка со снадобьем, не окликнет ли кто. Но терем спал глубоким сном после всех дневных тревог и забот.

Я неслышной тенью скользнула в княжеские покои. Мне бы только узнать, что с ним всё хорошо.

Мрачные тени плясали свою тревожную пляску на лице князя, делая каждую черту острее, глубже, выразительнее. Он выглядел таким уставшим и измождённым, а сошедшиеся на переносице брови впервые выражали не суровость, а мольбу. Точно он вновь взывал к своей матери, ища спасения в ней от всех своих бед, точно она одна могла защитить его истерзанную душу сквозь время и пространство, уберечь ото всех несчастий, обрушившихся на него с её уходом и уходом отца.

Я медленно приблизилась к нему, боясь потревожить.

Вместо рубахи его грудь стягивала тугая повязка, скрывавшая полученную рану, а к кисти правой руки и вовсе была привязана деревянная дощечка.

– Расея, – тихо позвал он.

Я испуганно вздрогнула, душа в самом прямом смысле ушла в пятки, решив, что меня рассекретили. Но князь был в забытье и видел меня глубоко в своих мыслях.

– Вернись, – вновь произнёс он. – Вернись, Расея.

В носу неприятно защипало от подступивших почему-то слёз.

– Прости меня, князь, – прошептала я, присев на колени рядом с ним. – Я не успела. Не успела предупредить тебя, не успела дать тебе знать, что Декабрь близко. Я слишком слабая для воина. Во мне нет того мужества, которое могло бы защитить людей, бывших с тобой на охоте. Я подвела тебя. Ты вновь пострадал из-за меня. Другим тоже пришлось несладко. Твои воины могли погибнуть только потому, что глупая Расея всё видела и ничего не сделала. Тебе вновь больно из-за меня.

Я всхлипнула, кусая губы, чтобы подавить рвущиеся рыдания.

– Мне жаль, что моё появление в этом мире приносит страдания многим людям, – выдавила я из себя сквозь слёзы. – Это несправедливо. Если ты знаешь способ вернуть меня раньше в мой мир, то позволь мне уйти и не причинять новых страданий.

Коснувшись его руки, я с болью заглянула в его лицо. Как я могла ничего не сделать, когда видела всё случившееся? Даже Вран сделал всевозможное, чтобы вынести своего хозяина из смертельной схватки с обезумевшим стадом туров. Фёдор и другие были готовы пожертвовать собой, чтобы вывести остальных из-под удара, слепо доверяя своему чутью. А я? Я всё видела и ничего не сделала. Что теперь будет с Басманом, получившим такой сильный удар по голове, что в покои его затаскивали четверо отроков. А Фёдор? Будет ли он ходить после той мясорубки?

– Что с тобой теперь будет, Январь? – шёпотом спросила я князя. – Ты должен встать и не позволить остальным даже мысли о том, что твой дух сломлен. Иначе я всю жизнь буду винить себя за это и думать, что всё и вправду происходит только из-за одной меня.

Рука Января была такой горячей, что я даже испугалась – не жар ли у него. Но каково же было моё удивление, когда от моей ладони по его венам скользил едва заметный глазу свет, исчезая под повязкой на груди.

Я испуганно отдёрнула руку. Что это ещё такое? Холодок пробежал по спине, заставив меня с ужасом посмотреть на собственные ладони.

– Расея, – вновь позвал Январь.

Его ресницы задрожали. А я вскочила на ноги и с колотящимся сердцем бросилась к двери.

Несясь к своим покоям, я мечтала лишь о том, чтобы то, что произошло, оказалось плодом моей больной фантазии.

Скрипнувшая позади меня половица заставила меня подпрыгнуть и прижаться к стене. Я обернулась.

В темноте перехода мелькнул знакомый силуэт. Свет единственной свечи в покоях Января, сочившийся сквозь щель, на одно единственное мгновение осветил кудрявую голову, тут же скрывшуюся в тени.

Рюен.

Моё сердце оборвалось. Видел ли он меня? Слышал ли те слова, что я шептала князю?

Сжав зубы так, что боль ударила в виски, я добралась до своей постели и без сил рухнула на подушку. Что теперь будет?

*

Спала я долго, лишь время от времени выныривая из тёплых объятий одеяла, чтобы вновь провалиться в сон. Меня никто не тревожил, лишь изредка до меня доносились голоса Весеи и Нельга, которые заглядывали, чтобы убедиться в моём здравии. А когда я проснулась, было позднее утро, стремительно приближавшееся к обеду.

Из-за двери до моего слуха долетел обрывок разговора знахаря с Малашкой.

– … ума не приложу. Уж не ведаю, какие такие силы поучаствовали во всём этом. После такого месяц не встал бы даже самый крепкий вой. А тут…

– Так хорошо ведь, – весело отозвалась Малашка. – Ему сейчас не время слабость свою показывать.

– Знаю, знаю. Но удивительное всё-таки дело, – знахарь был озадачен.

– Не болтай никому о том, – пригрозила Малашка. – И ступай давай. Некогда мне с тобой. Расеюшку сейчас проведаю и к Прасковье пойду за новой рубахой.

Из разговора со старушкой я узнала, что вечером будет суд над Декабрём, на котором соберутся все месяцы, включая Января. Князь, на удивление всем, утром поднялся с постели и чувствовал себя, по заверениям знахаря, сносно. Вот только снимать повязку, чтобы заменить на новую, отказался наотрез и настоял на том, чтобы все заботы, касательно его выздоровления, были прекращены. Я не переставала хмуриться в этот момент, но виду не подавала.

– Княжны и Август приедут к вечеру, – рассказывала Малашка. – Во дворе и так полно народу, от которого не знаешь чего и ждать. Никому и дела нет, что на охоте чуть не попрощался с жизнью не только наш князь. Рябинка вон до сих пор рыдает от потрясения. А тут ещё и эти заявятся.

– А Фёдор с Басманом как? – спросила я.

– Басманка в беспамятстве, – тяжело вздохнула старушка. – Октябрь своего знахаря к нему послал. А Фёдора ещё не видела сегодня. Но ходить будет, легко отделался из-за того, что Вран князя скинул и на дыбы встал перед этими монстрами рогатыми. А то бы туры их в мокрое место превратили – как раз к скале в тот момент прижали.

На душе у меня всё равно было гадко, не утешали даже слова Малашки о здравии охотников. И причина была в том, что мне вновь предстоит встретиться со своим врагом прямо здесь, в крепости. И я знала, что Декабрь будет всё также самодовольно улыбаться, глядя князю в глаза, точно ничего и не было, воспринимая содеянное как что-то вполне себе допустимое и оставаясь при этом безнаказанным. И именно то, что ему всё сойдёт с рук и выводило меня из равновесия. Я приходила в бешенство от одной мысли, что после всех предстоящих разборок все месяцы вновь сядут за один стол и будут пить вино и мёд, славить Января и его княжение в Колесе года. А ведь только совсем недавно погибли невинные люди из-за Декабря! Как месяцы могли терпеть такое? Хотя… Они ведь все были такими. Интересно, Февраль такой же мерзкий, как и Декабрь, или ещё хуже? О его приезде говорили шёпотом, сдерживая презрение и лютую ненависть, ещё большую, чем когда речь заходила о Декабре.

После того, как Малашка ушла, я закопалась обратно в одеяла – не хотелось даже шевелиться. Плечо страшно ныло тупой болью, наполняя меня слабостью даже не смотря на то, что в остальном я чувствовала себя хорошо. Мысли скакали, точно разрезвившиеся зайцы, не давая заострить внимание на чём-то одном. Из мрачного оцепенения меня вырвал тихий стук в дверь. Я сначала даже и не заметила этого, но стук был крайне настойчивым.

На пороге, после моего одобрения, возник князь.

Я страшно удивилась и испугалась одновременно, инстинктивно натянув шерстяное одеяло до подбородка. Что заставило его снизойти до такого поступка? Наверное, ругать меня будет за всё случившееся. А если он слышал всё, что я ему ночью наговорила?

А потом мой взгляд замер на деревянном подносе с глиняной чашкой, над которой вился ароматный пар. Что это такое? Хотя да, отравить меня самое оно! Но когда аромат достиг моих ноздрей, брови сами собой взлетели под самое темячко!

– Малашка сказала, что ты проснулась, – Январь тихо притворил за собой дверь.

– Как себя чувствуешь, князь? – осторожно спросила я, немигающим взглядом наблюдая за тем, как он ставит поднос рядом со мной, стараясь не пролить ароматный напиток и не обронить кусочки свежеиспечённого хлеба.

– Ярилко рассказал мне о твоём желании, – Январь указал на чашку. – Это малое, что я могу тебе дать за твой поступок. В твоём мире это видимо то, что тебе нравится. У нас его никто особо не любит.

– Это кофе? – с удивлением и недоверием спросила я.

– Кофе? – настал черёд Январю удивляться. – Не знаю. Калиновые косточки.

– Средней обжарки, – я принюхалась, сглотнув скопившийся ком слюны. – Не отравлено? А то…

Я прикусила язык.

Январь нахмурился, явно недоумевая почему я так недоверчиво себя веду. Но лишь молча сделал глоток калинового кофе и передал чашку мне.

Боже! Это было так похоже и в тоже время – совершенно другое. Пусть не кофе, а лишь что-то отдалённо его напоминающее, но всё же – это было так вкусно, словно я на миг вернулась обратно домой. Губы предательски задрожали, а в носу неприятно защипало.

– Ну как? – спросил Январь.

– Вкусно, – ответила я. – Почти как дома.

– Могу попросить готовить для тебя каждый день, если пожелаешь, – и он улыбнулся. – Вся дружина готова носить тебе по утрам твой кофе или всё, что захочешь.

– Но я ничего не сделала! – воскликнула я. – Наоборот! Я видела всё и ничего не сделала!

Мне стало горько от того, что это было правдой.

– Ничего не сделала? – насмешливо переспросил Январь. – Ты нарушила все законы гостеприимства, отхлестав дружинных Декабря и ранив его самого. Ты предупредила меня тогда, когда горячка охоты затмила осторожность и внимательность по отношении к происходящему вокруг. Твоё отчаяние и нелогичные действия спасли всем жизнь. После этого ты хочешь убедить меня, что ты ничего не сделала?

Я подняла на него глаза полные слёз.

– Так значит, та снежинка долетела к тебе? – шёпотом спросила я.

Январь кивнул.

– Ты была наблюдательна во время предыдущей прогулки по лесу, – усмехнулся он. – Снежинка долетела. Она изменила ход всей охоты.

– Я… – мне стало очень трудно дышать от подкативших слёз. – Прости меня, Январь. В этот раз я не послушалась и не выполнила того, что ты мне сказал.

– Чего же ты не сделала? – удивился князь, не понимая, почему я готова зареветь.

– Я не поверила в себя, – прошептала я и поспешно отхлебнула из чашки, чтобы задавить тем самым рыдания.

– В следующий раз не допускай подобной мысли, – он погрозил мне пальцем, хотя глаза смеялись, точно я была провинившимся ребёнком. – Ты сделала очень многое. И я тебе благодарен. У тебя не только горячее сердце, но и руки.

Я испуганно глянула на него, чувствуя, как внутри поднимается паника.

– Я знаю, что это была ты. И я благодарен тебе, маленький воин.

– Не понимаю, почему и как это происходит, – пробормотала я. – Только я боюсь теперь что-либо предпринимать.

Неожиданно Январь взял меня за руку.

– Видишь, ничего не происходит, – усмехнулся он. – Потому что я здоров. Было бы неплохо, если бы это работало в обратном направлении, тогда бы твоё плечо было в порядке.

Я кивнула. Смешно ему так говорить, а у меня до сих пор паника от того, что могла только навредить.

– Вы будете судить Декабря? – осмелилась я задать вопрос.

– Этот суд ничего не даст, – князь хмуро перевёл взгляд на поднос. – Очередное порицание плохих поступков, но не более, – он протянул мне кусок хлеба, ароматного и страшно аппетитного. – Каждый из тех, кто будет в зале, способен поступить также. Сегодня Декабрь напал на меня, а завтра Февраль нападёт на Марта или Сентябрь на Августа. Разницы никакой. Только в любом случае при вооружённом конфликте они выберут сторону Декабря или Февраля, только бы не с меня начиналось Колесо. Кто угодно, только не я.

– Но почему так? Почему они так ненавидят именно тебя?

– Потому что я на них не нападаю первым, – усмехнулся Январь. – Они думают, что я слабый. Презирают любые переговоры, правила, законы, обещания. Ведь силой проще чего-то добиться, как им кажется. Они думают, что тот, кто проявит силу, тот и прав. Но так не бывает. Держа свои народы в страхе и унижении, они слабеют. У людей тоже есть свой предел, свои правила, своя правда и обещания, и, достигнув этого предела, народ восстанет. Я не признаю этого, потому что вижу силу в сплочённости, в понимании, во взаимопомощи и доверии. Другие же считают это слабостью. Пусть будет так, я не стану никому доказывать, что в этом моя сила. Они сами узреют её, когда постучат с топором и мечом в мои ворота. Тогда и посмотрим, кто прав.

– Ты доверяешь Октябрю? – спросила я вновь.

– Я доверяю только себе, – Январь пристально посмотрел на меня, явно желая понять, почему я задала такой вопрос.

– Он, видимо, тоже предавал тебя? – догадалась я.

– Было дело, – кивнул князь. – Очень давно. И он думает, что если я был ребёнком, то не помню этого. Но пусть продолжает так думать и дальше. Через два дня будет последний пир, на котором положено присутствовать всем. Будь, пожалуйста, внимательна.

Я нахмурилась. Сердце от волнения перешло в галоп.

– Могу я не пойти?

– Не лишай себя веселья, – покачал головой Январь. – К тому же, тебе не о чем волноваться.

– Крючок на мою дверь навесь, – указала я на вход.

– Зачем это? – удивился Январь.

– Мне так спокойнее, – парировала я вопрос, ну не говорить же, что Март и Рюен шастают по ночам и пугают меня.

Неожиданно в дверь постучали.

Князь вскочил, как ужаленный, напустив на себя самый суровый вид. Умеет он пугать!

В дверь просунулась голова Молчана.

– У нас гости, князь, – мрачно сообщил черноволосый гридень, перенявший явно половину январских привычек вечно быть угрюмым и нелюдимым.

Кивнув мне на прощание, Январь стремительно вышел, оставив после себя пустоту, как от лопнувшего мыльного пузыря. А покои сделались холодными и неуютными, точно резко стемнело.