Мария Высоцкая
Мой худший друг
Глава 29
Ариша
Наверное, вальс дается мне труднее всего. Почему? Все просто – мы в паре с Тимом.
Он снова так близко. Его горячая ладонь лежит чуть выше моей талии. Подбородок вздернут, но это не мешает ему на меня пялиться. Все так же мрачно. Со стороны может даже показаться, что надменно, но это, конечно, не так.
Слишком остро чувствую взгляд темных глаз. Щеки пылают. Сама стараюсь смотреть куда-то в район его груди. На белоснежную рубашку в вырезе темно-синего пиджака, а иногда на наши переплетенные пальцы.
Жарко. Прохладные порывы ветра не спасают. Крошечная капелька пота щекочет кожу между лопаток.
Музыка становится громче, все наши семь пар поочередно начинают ускоряться. Ноги сегодня меня совершенно не слушаются. Я перебираю ими, практически не попадая в ритм.
Нужно собраться. Почему я снова веду себя как безвольная тряпка? Подумаешь, какое горе… Неосознанно впиваюсь ногтями Тиму в плечо. Нужно взять себя в руки. Я же могу!
Расправляю плечи, чувствуя, как мои позвонки вытягиваются один за другим, и абсолютно случайно вскидываю голову. Этого хватает, чтобы наши с Азариным взгляды пересеклись. Во рту мгновенно становится сухо. Глаза мечутся по его лицу.
Он стискивает челюсти. Смотрит сверху вниз. Замечаю, как на секундочку уголки его губ заостряются в слабой улыбке.
Демонстративно отворачиваюсь.
Спокойно лежащая до этого ладонь на моей талии усиливает давление. Сразу же. Азарин реагирует предсказуемо, начинает демонстрировать физическую силу. Подтягивает к себе ближе. Еще немного, и мне вообще не придется перебирать ногами, потому что он просто поднимет меня над асфальтом.
Сглатываю. Осознание того, что мы продолжаем кружиться в вальсе и смотреть друг на друга, дурманит. Да-да. Я снова повернулась. Снова глаза в глаза. Адская пытка, садистская.
Переступаю с носка на носок и чувствую легкое головокружение. Дело в танце, который превращается в волчок, или в этой сводящей с ума близости?
Азарин прищуривается. Смотрит. Долго. Пристально. Упорно. На миг даже кажется, что мы остановились, но это не так.
Мои ноги подхватили ритм, и теперь все тело действует по заученному сценарию. Даже голову для этого включать не нужно. Да и вряд ли я сейчас смогу себе это позволить.
Думать отныне – роскошь. Особенно когда рядом он.
Ловлю себя на том, что смотрю на Азаринские губы. Идеальные, красиво очерченные, но отныне такие ненавистные. Он целовал Янку. Улыбался ей, наверное… Трогал ее.
По телу бежит дрожь. Его прикосновения чувствуются острее. Хочется сбежать или хотя бы закрыть глаза.
Тим сглатывает, я вижу, как дергается его кадык. Думаю, он заметил, как помрачнело мое лицо.
Музыка начинает стихать, а мы – замедляться.
Азарин возвращает меня в нашу выстроенную линейку. Сам отходит в ее противоположную сторону.
Остальная часть праздника проходит очень быстро. По крайней мере, мне так кажется.
Я не успеваю вручить завучу цветы, услышать поздравление дяди Серёжи, как главного мецената школы, а время уже обед.
Фотосессия длиною почти в два с половиной часа. У школы, в школе. С девочками, с мальчиками, одиночно, парно…
Вздрагиваю от легкого прикосновения и стараюсь улыбаться. Фотографии должны быть красивыми, не будут они отражать, что сегодня творится у меня на душе.
Тим подтягивает меня к себе за плечо, нагло устроив на нем свою ладонь. Зажмуриваюсь на секундочку, а потом, потом широко улыбаюсь. Будто мне здесь весело, а его прикосновения приятны.
В какой-то момент наши пальцы переплетаются. Фотограф просит пройти чуть в сторону. Делаю шаг. Еще один.
Как по минному полю передвигаюсь. Азарин рядом, как клещ в мою руку вцепился. Я не вырываюсь, не вижу смысла устраивать скандал или другую показуху. Просто делаю то, что говорит фотограф.
Почему-то паршивее всего становится на совместном семейном фото. Не тогда, когда с мамой и папой, а когда к нам присоединяются Токманы и Азарины. Понимание, что мы с Тимом повязаны на всю жизнь, убивает. Наши родители продолжат дружить, как и двадцать лет до этого. Мне придется видеть его на совместных праздниках…
– Кать, вы дальше куда?
– К Королеву, мам.
– В Жуковку?
– Угу.
Пока теть Наташа выспрашивает о наших дальнейших планах, я разглядываю школьный двор. Становится немного грустно. Печалит понимание, что школьной жизни вот-вот придет конец.
На дачу к Королеву мы приезжаем около шести вечера. Дачей, это, конечно, не является. В моем понимании точно. Это огромный двухэтажный дом, вокруг которого простирается не менее огромный участок.
Ребята рассыпаются по зоне барбекю.
На улице сегодня жарко. Практически лето. Поправляю заправленную в шорты майку и надеваю солнцезащитные очки.
Катя выходит из особняка с Данисом за ручку. Она тоже, как и я, ходила переодеваться. Только вот прихватила с собой Кайсарова, и, судя по времени, «переодевались» они минут сорок.
– Арин, будешь?
Костя Зубов протягивает мне тарелку, на которой лежит только-только снятая с гриля рыба.
– Да, спасибо, – улыбаюсь и забираю тарелочку из его рук.
Видимо, Зубов воспринимает мою вежливость за согласие с ним поболтать. Потому что тут же усаживается на другую сторону плетеного дивана, где я, собственно, и устроилась.
Удивительно даже, наш класс с параллельным чаще всего был в контрах, но на «даче» Королева собрались все без исключения.
– У вас расход?
Не сразу понимаю вопрос Зубова. Костик кидает многозначительный взгляд на Тима, который о чем-то спорит с Андреем, а потом, видимо почувствовав, что на него смотрят, поворачивается к нам.
Я замечаю все. Как Тим сжимает кулаки, как прищуривается и как его темные глаза превращаются в бездны. Ему явно не нравится то, что он видит.
Зубов, как назло, придвигается ближе и закидывает руку на спинку диванчика.
Вокруг целая куча девчонок, но он почему-то решил выбрать объектом своего пикапа именно меня. Я не хочу скандала и тем более провоцировать Азарина на мордобой, от которого он явно сейчас не откажется.
– Скорее недопонимание, – поджимаю губы и отстраняюсь. Переползаю на другой край дивана.
– Да ладно, я ж все вижу.
– Что именно?
– Вы сегодня весь день в разных углах.
– И все же тебя это не касается, – мило улыбаюсь и делаю глоток сока.
Солнце уже спряталось. Жара спала, но ветерок по-прежнему теплый. Он щекочет голые плечи, по которым разбегаются мурашки.
Заметив это, Зубов в ту же минуту накидывает на меня плед и снова материализуется рядом, хотя уходил. Я вроде как открыто показала, что не хочу общаться.
– Спасибо.
– Слушай, может, мы завтра сходим куда-нибудь?
– Что?
Удивленно смотрю Косте в глаза. Они у него светлее, чем мои. Он довольно симпатичный, высокий, занимается фехтованием. Постоянно ездит на какие-то соревнования.
– Ну там в парк, или в рестик, или… Где тебе нравится?
Он улыбается, а потом берет меня за руку. Очень неожиданно. Вздрагиваю и сразу прячу ладонь под плед.
– Зубов, мечталку захлопни.
Мои плечи мгновенно напрягаются, и мягкий плед сползает к локтям.
Когда Азарин успел к нам подойти? Почему я этого не заметила?
Он весь вечер обитает где-то неподалеку, но не подходит. В основном зависает с Королевым и каким-то парнем, которого я раньше не видела. Он явно не из нашей школы.
– Иначе что? – Зубов вытягивается во весь рост.
Теперь они стоят друг напротив друга.
– Иначе я сам тебе ее закрою, – Тим скалится, – дрянь какая-то к тебе прицепилась, – демонстративно щелкает Костика по плечу.
И этого оказывается достаточно. Всего лишь искра и две секунды.
Я даже не понимаю, как завязывается эта драка. Слово за слово, и вот они уже катаются по земле.
– Андрей! – визжу, замечая Королева.
Тот не медлит, оттаскивает Тима, кто-то из ребят то же самое делает с Костей.
Азарин буксует ногами по газону, вырывается.
– Да хорошо! – это уже Андрей орет. – Остынь.
– Отвали, Король.
– Хватит, – часто дышу и смотрю на Тима. – Прекрати.
Меня немного потряхивает. Адреналин, видимо.
Тим вытирает с губы кровь тыльной стороной ладони и хлопает друга по плечу.
– Пусти. Нормально все.
То, что все вокруг концентрируют внимание на произошедшем, конечно, неудивительно.
Азарин отталкивается от земли. Выпрямляется. По инерции ловлю его испепеляющий взгляд.
– Пошли, – резковато хватает за руку. Не спрашивает и не дает выбора. Тупо тянет за собой.
Если бы не десятки глаз, я бы, наверное, сопротивлялась. Он это прекрасно знает, поэтому и наглеет.
Так, в несколько десятков шагов, мы оказываемся за углом дома. Прилипаю спиной к прохладному фасаду из камня и выдергиваю свою руку из Азаринской ладони.
– Совсем, да? – шиплю.
– Ты хотела, чтобы все осталось как есть, – Тим нависает надо мной, упираясь рукой в стену. – Якобы у нас ничего не случалось. Для вида, – морщится.
– Я просто хотела без грязи. Им необязательно знать, что между нами происходит, потому что их это не касается. Пусть думают, как самим нравится, но распространяться о том, что у нас произошло…
– Прекрати транслировать эту заученную правильность! По морде мне съезди, наори. Только не надо, – косится за угол, – с ним…
Тим переходит на шепот. Он крепко стискивает мою ладонь в своей. Подается еще ближе. Пара сантиметров между лицами. Нужно всего лишь привстать на носочки, и я легко смогу коснуться его губ своими.
Боже, что в моей голове?
– Что с ним? – отвожу взгляд, возвращаясь к нашему диалогу.
– Провоцировать. С ним…
– Я тебя не провоцирую, – качаю головой. – Я просто живу дальше, Тим. И тебе советую.
Но он меня будто не слышит. Или не хочет. Честно говоря, у него такое взвинченное состояние, что неудивительна такая выборочная глухота.
– Я тебе всю неделю звоню. Ты молчишь! Хочу поговорить, ты сбегаешь. Как мне до тебя достучаться? Я виноват. Я осел. Я знаю. Но я не хочу, – сквозь зубы, – не хочу так.
– Я тоже так не хочу. Зря вообще сюда приехала. – Выдыхаю. – Хорошего вечера, – ныряю под его вытянутую руку.
Лучше и правда уйти. Только он не дает. Тянет обратно к себе. Бесцеремонно. Впечатываюсь спиной Тиму в грудь. Часто душу.
– Не надо.
Качаю головой и неожиданно даже для самой себя всхлипываю.
Азарин игнорирует, разворачивает к себе лицом и впивается в губы. Теряюсь. На несколько секунд точно, иначе как объяснить то, что мои пальцы скользят по его щекам, а сердце предательски замирает?
– Не надо, – отстраняюсь, плотно сжимая губы.
– Это все?
Тим часто и громко дышит.
– Между нами?
– Да, – кое-как нахожу в себе силы, чтобы ответить.
– Я тебя услышал. Пока, Громова.
Он разжимает захват. Отстраняется. Как только он это делает, становится холодно.
Все же простить оказывается куда сложнее. Если я это сделаю, то предам себя.
Тим уходит. Каждый его шаг отдается ударом в сердце. Больно. Очень. В какой-то момент я хочу побежать следом. Срываюсь с места, но слышу лишь громкий рев мотора.
Он уехал.
Растерянно озираюсь и даже пару раз ловлю на себе сочувствующие взгляды. Но все это не так страшно, как то, о чем я узнаю завтра…
Глава 30
Тим
«Я просто живу дальше, Тим. И тебе советую».
Каждая буква этой фразы шарашит по нервам отбойным молотком.
«Живу дальше, просто живу дальше…»
Злость высвобождается энергией. Ее слишком много, она охватывает тело и разум за короткий промежуток времени. Душно. В машине включен климат-контроль, но мне все равно жарко. Лоб покрывается испариной.
Крепче сжимаю руль влажными пальцами. Челюсти стискиваются до онемения.
Как известно, взрыв в твердой среде вызывает разрушение и дробление. То же самое в эту секунду происходит со всем моим внутренним миром. Самообладание трещит по швам. Сердце уже давно сбилось с привычного ритма, а отголоски учащенных ударов сдавливают виски.
Разбитая губа уже не кровоточит. Я даже боли не чувствую, потому что из меня будто душу по кускам вытряхивают. Изощренно так отрезают, по миллиметру…
Стрелка спидометра ложится. Наращивать скорость больше нет смысла. Это максимум.
Прыгаю из ряда в ряд, пытаясь прийти в себя, но не получается.
Перед глазами воспоминания, череда красивых моментов, и на каждом, каждом присутствует Громова.
Никогда не думал, что со мной это случится. Что это вообще возможно.
Сердце сжимается. Кровоточит.
Злость вперемешку с болью. Страх накрыл бетонной плитой. Страх того, что ничего уже не исправить.
Я снова сорвался. Снова с ней. Раньше такого не случалось. До появления в моей жизни Арины я не вел себя как псих. Мне было ровно. На все. На всех.
Девчонка с привкусом совершенства. Близкая и в то же время далекая.
Нужно было молчать. Молчать!
Не знаю, сколько бы я так вытянул, но нужно было молчать.
Просто вовремя заткнуться, и вуаля – ничего бы не произошло. Она не поверила Романовой, нужно было этим пользоваться…
Долбаный дебил.
Пролетаю на красный по пустынной улице и, наверное, в этот момент прихожу в себя. Потому что перебор. Потому что у меня есть мозги и я не какой-то отмороз.
Не хочется отправить кого-то в морг, да и самому пока там делать нечего.
Скидываю скорость. Перестраиваюсь в правый ряд, начиная ползти как черепаха.
Все еще потряхивает.
Как же тупо. Один неверный шаг, и все посыпалось, как гребаный карточный домик. По щелчку.
Торможу на Воробьевых, минут двадцать шатаюсь по причалу взад-вперед. От воды веет прохладой. Неподалеку орут выпускники, такие же как я, только смеющиеся и счастливые.
Телефон, тренькающий в кармане, слышу не сразу. Какое-то время тупо пялюсь на водную гладь. Скольжу ладонью за смартфоном.
Гирш? Я был уверен, что он уже отжигает с кем-нибудь из наших девок на Королёвской даче.
– Чего тебе? – спрашиваю чисто по инерции. Связная речь вообще сейчас с трудом дается.
– Ты куда свалил?
Морщусь от громкого баса Яниса. Кажется, он в тачке, музыка долбит по нервам.
– Отвали, Гирш.
– Э!
Янис возмущается, но ржет.
– Развлечься хочешь, эмоциональный труп? Идея одна есть.
– Какая?
– Как в старые добрые, Азарин. Тебе надо остыть, а папочка знает, как выпустить пар.
Медлю какие-то секунды, прежде чем уверенно назвать свое место дислокации.
– Я на Воробьевых.
– Полчаса, и я там.
Слушаю гудки, не сразу убирая телефон обратно в карман. С Гиршем мы тусили все детство. До девятого учились в одной школе, потом его батя психанул и засунул в частный интернат «для непослушных богатых мальчиков» в какой-то заднице мира.
Но, несмотря на это, нас с ним до сих пор многое связывает. Мы как в мультике, одной крови.
Ян подваливает минут через двадцать. Тормозит резко, задницу тачки заносит. Сразу начинает вонять паленой резиной. От столкновения с моей машиной его спасает несколько сантиметров. Гирш высовывается в окно, бегло оценивая происходящее.
– Больной.
– Не ной, принцесса. Я торопился, – играет бровями. – Короче, схема такая…
***
– Где ты его вообще откопал? Гирша этого?
Отец орет уже минут двадцать. Я сижу на больничной койке, мать подвывает рядом.
Ее в этой ситуации жалко. Перед ней даже стыдно. Она ехала сюда с уверенностью, что я как минимум в коме, а как максимум одной ногой на том свете.
– Они это намеренно сделали, Алёна. Четко все продумали, даже денег охраннику сунули.
– Тимоша… – мама обессиленно вздыхает.
– Ай! – отдергиваю руку, в которую медсестра всадила шприц. Ухмыляюсь.
– Ему еще и смешно, – басит отец. – Вообще берегов не видит!
– Серёжа, не кричи, – мама всхлипывает.
– Не кричать? Я его придушу. Гаденыш. Как только мозгов хватило? На тачке по торговому центру, еще и пол-этажа разворотить!
– Но претензий же нет? – улыбаюсь и тут же морщусь. Разбитая губа дает о себе знать моментально.
Еще бы они были. Претензии эти. Сам ТЦ, да и магазин, который мы там в щепки разнесли, маленький подарок отца Яниса своей новой женушке. Гирш ее, конечно, всем сердцем любит. Думаю, она оценит подарок пасынка ко дню рождения. А ведь через неделю должно было состояться открытие.
Я хотел выпустить пар? О, я это сделал.
– Мозги совсем атрофировались? – продолжает возмущаться отец. – Весело тебе? – зыркает исподлобья.
– Не больше чем обычно, – пожимаю плечами.
Сознание слегка мутное. Резко затормозил, когда в стеклянную витрину влетели, шарахнулся башкой об руль. Сотряса вроде нет, док сказал. Правда, бампер в хлам…
– Серёжа, нам всем нужно успокоиться. Сынок, не провоцируй, – шикает на меня ма.
Но отца уже не остановить. Он завелся. И, в принципе, повод у него есть. Весомый.
– В военное. Экзамены сдаст, и чтобы духу его тут не было. Сегодня же позвоню Токману.
– Серёжа! – мама вскакивает на ноги. – Ты же помнишь, как поступил твой отец, но делаешь то же самое сейчас.
Папа стискивает зубы. Замолкает на пару минут. Взгляд испепеляющий, руки в карманах брюк.
Да, у него с отцом отношения были швах, конечно.
– Не то же, Алёна, – произносит уже спокойнее. – Не то же. Мой отец хотел сделать из меня вояку. А я хочу, чтобы этот, – брезгливо косится на меня, – нес ответственность за свои действия. Походит год-другой строем без увалов, устав поучит, туалеты подраит, вдруг мозгов прибавится.
Перспектива, конечно, так себе. Еще месяц назад он же трясся над моим образованием, а сейчас в секунды переобулся. Удобно. Хотя мне, если честно, плевать. Военное так военное. В данном временном отрезке хоть в космос. Главное, чтобы с Громовой больше не пересекаться. Как только о ней думаю, колотит.
Странное чувство, что-то между отвращением и повиновением. Если бы она сегодня сказала: «Приезжай», я бы на коленках к ней приполз. Но она не скажет.
– Сергей Алексеевич, там Гирш приехал.
Отцовский начбез заглядывает в палату. Вот и отец Яниса нарисовался. Ща папаши в тандем объединятся и вместе уже орать на нас будут. Ян, если что, в соседней палате со сломанным «крылом». Если я не пристёгнутый приложился об руль, то его чуть из тачки через лобовуху не выкинуло.
Весело…
– Отлично. Вырастили на свою голову, – продолжает возмущаться отец уже в коридоре.
Батя сваливает. Мама прилипает спиной к стене и прикрывает глаза.
Отворачиваюсь, не хочу на нее смотреть, потому что совести не хватает. Она переживает. Ей когда менты позвонили, она подумала, что мы с Гиршем насмерть в эту «палатку» влетели.
– Извини, – бормочу, приклеиваясь взглядом к жалюзи.
Мама всхлипывает. Делает шаг в мою сторону, а после медленно опускается на противоположный край кровати.
– Сынок, он перебесится.
– Нет, мам, я пойду учиться, куда он скажет. Военное так военное.
Это не обреченность в голосе. Это смирение. Все я прекрасно понимаю. То, что мы с Яном устроили – борщ. Отец все замнет, но с «живого» меня теперь не слезет.
А мне, мне, может быть, именно это сейчас и нужно. Лезть на рожон и получать по полной, потому что ориентиры стерлись. Добра и зла не существует, але!
– Что с тобой происходит?
– Ничего, мам.
– Тим… Это из-за ссоры с Ариной?
– Нет.
– Тим…
– Я не хочу об этом говорить.
– Ульяна сказала, что Арина переживает и…
– Мама, если ты все знаешь, спрашиваешь на фига?
– Что между вами произошло?
Что? Измена? Предательство? Нелюбовь?
Понятия не имею. Просто в одну секунду все превратилось в снежный ком. Одно за другим.
Только сейчас задаю себе вопрос, который мучает с самого начала… Она хоть немного меня любила? Самую малость, блин?!
Судя по тому, как развивались наши отношения, ответ скорее нет, чем да.
Я ее обидел, предал… Назвать можно как угодно. Только вот, по ее сегодняшнему поведению, ясно одно – ни черта ее это не трогает. Все та же неприступная крепость. Уверенная, улыбающаяся, холодная…
– Я ей изменил, – улыбаюсь. Широко, нагло. Где-то в глубине души хочу шокировать мать своим признанием, но больше своим же отношением к этому поступку.
Мама замолкает. Минутой позже придвигается ближе и сжимает мою ладонь.
– Зачем?
– Захотелось, —
Сегодня хочется быть уродом до конца. В глазах многих именно он я и есть. Так для чего стараться быть лучше?
Из больнички мы уезжаем около шести утра. Рассвело. Птицы вон поют, еще час-два, и снова жарить начнет. Теплый май в этом году. Огненный.
Мама сидит рядом, смотрит перед собой. На лице лежит печать усталости. Отец на телефоне снова. Орет на кого-то…
Дома мы почти сразу расходимся. Мать идет за отцом в кабинет, я к себе.
Падаю на кровать и закрываю глаза. Подташнивает до сих пор. И башка раскалывается.
– Я просто живу дальше и тебе советую… – бормочу себе под нос.
Как у нее все «просто». Завидую. Потому что тоже так хочу…
Может быть, так действительно лучше? Мы разные. Нам не по пути. Мириться с заскоками друг друга не умеем. К чему тогда вообще отношения, если мы в них как две далекие планеты? У нас орбиты разные, да и галактики, кажется, тоже…
Так, наверное, лучше. Проще будет и мне, и… ей.
Чувствую, что вырубает. Глаза открываю ближе к полудню. Проверяю телефон, больше десятка пропущенных. Гирш, Катька… Арина. Последняя раз шесть звонила. Не успеваю до конца осознать, как звонок повторяется.
Отвечаю. Прижимаю динамик к уху.
– Тим? Ты как? В больнице, я… – она всхлипывает, а меня передергивает.
То есть она уже в курсе, что я был в больничке. Позвонила только поэтому…
Понятия не имею, что она еще там бормочет. Сбрасываю звонок. В горле ком, снова потряхивает. Тупое сострадание…
Если бы не больничка и какие-то Громовские фантазии на этот счет, этого звонка бы не случилось. Тупо пожалела. Она просто меня пожалела. Хотя неудивительно, это же Арина. По-другому она не умеет.
Телефон снова оживает. Пару минут пялюсь на периодически загорающийся и гаснущий экран, а потом просто его вырубаю.
К чему эти разговоры? Мы же пытаемся жить дальше, но теперь порознь, верно?
